Текст книги "Запах полыни. Повести, рассказы"
Автор книги: Саин Муратбеков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)
Так и сейчас мы нарвали траву и стали чесать его спину, плечи и шею. А он блаженно кряхтел, приговаривал:
– Еще… еще… Немного повыше… пониже…
И мы делали ему «жыбыр-жыбыр», стараясь перещеголять друг друга.
– Маладес… маладес… – похвалил он самых ретивых.
А для нас, казалось, не было большего счастья на свете, чем похвала Ажибека! Мы боялись, страдали от него и вместе с тем обожали за силу и бесстрашие. И кроме того, эта похвала как бы наделяла маленькой властью.
Отмеченный ею, пользуясь покровительством Ажибека, уже сам покрикивал на других. И к месту, и не к месту.
– Ребята, чем вы занимаетесь? – услышали мы будто бы голос с неба и от неожиданности вздрогнули.
Над нами возвышался председатель колхоза Нугман на своем рыжем мерине.
Мы побросали траву, Ажибек не спеша перевернулся и сел, скрестив ноги.
– Чешется все, ну и они сделали мне «жыбыр-жыбыр», – важно пояснил Ажибек.
– «Жыбыр-жыбыр», говоришь? Это интересно, – и я впервые увидел усмешку на губах Нугмана. – А если чесотка у тебя? Ты ведь их заразишь.
– А они что? Святые? Лучше меня? – обиделся Ажибек.
– Нельзя думать только о себе, Ажибек, и жить за счет других. Так все равно свое счастье не построишь. Ты старше этих ребят и потому, наоборот, должен заботиться о них, учить всему хорошему.
– А я и так учу этих недотеп. День и ночь им твержу: уважайте старших! А кто не слушает, того – по шее.
И трудно было понять: всерьез говорит Ажибек или смеется над председателем.
– Не нравятся мне твои рассуждения, парень. «По шее!» Не в ту сторону тянешь. А ну-ка давай поговорим, – предложил Нугман, тяжело слез с коня и сел рядом с Ажибеком.
В этом было что-то необычное, – вечно занятый председатель тратил на нас бесценное время да еще собирался обсуждать наши ребячьи отношения. Ажибек тоже забеспокоился, отсел от Нугмана подальше. На всякий случай.
– Не бойся, я не кусаюсь, – председатель снова улыбнулся, на этот раз по-доброму и как-то грустно, словно ему стало очень жаль Ажибека.
А тот не любил, когда его жалели. Бывало, посочувствуешь, спросишь его: «Ты почему хромаешь? Упал, да? Пойдем к моей маме, она тебе примочку поставит». А он тебе: «Катись отсюда, пока я тебе самому не выдернул ноги!»
Вот и сейчас Ажибек рассердился и дерзко сказал:
– Ха, чтоб я да боялся каждого встречного? У меня не заячье сердце! Нет уж! А чего мне вас пугаться? Чего? Ну, поколотите, намнете бока, а потом я вырасту и поколочу вас раз в десять сильнее. Вы же тогда будете старым и слабым!
Мы похолодели: ну, сейчас Нугман огреет наглеца камчой, но тот рассмеялся, добродушно ответил:
– Дорогой мой, ты ошибаешься дважды. Во-первых, бить тебя я не собираюсь. Человек не лошадь, его камчой не научишь. Да и с лошадью лучше обходиться без камчи. А во-вторых, когда ты подрастешь, станешь думать совсем по-иному. Да и счеты тебе не с кем будет сводить. Вряд ли я дотяну до этого времени. Мне бы дожить до конца войны. А после и помереть не страшно.
– А как по-вашему, когда она закончится, война? – спросил Ажибек, живо придвигаясь к Нугману.
– Этого никто не знает. Но, наверное, скоро. Наши гонят врага. Тот уже ничего не может поделать. Вышибли мы дух из него!
– Ну, тогда вам невыгодно, чтобы она быстро закончилась, – предположил Батен.
– Это почему же? – удивился Нугман.
– Тогда вы скорее умрете. Вы же сами сказали: закончится война – и тогда сразу помрете.
Все засмеялись, а Ажибек пожаловался Нугману:
– Вот видите! Ну, как еще обращаться с такими глупцами?
– Он меня неправильно понял, – заступился Нугман за смущенного Батена. – Да и если бы все было так, я бы все равно желал скорой победы. Ну что ж, что меня
не будет? Главное – знать, что наступит пора, когда вы избавитесь от чесотки и других болезней. Будете сыты, одеты. А что еще человеку надо, если счастливы дети?
– Если бы мне сказали: мы дадим тебе съесть белого хлеба сколько захочешь, но потом ты умрешь, я бы согласился, даже бы не думал, – бесстрашно сказал Ажибек.
– И сколько бы ты смог съесть хлеба за один раз? – спросил Нугман, подмигивая нам.
– Килограмм!.. Два!.. – азартно воскликнул Ажибек.
– И всего-то?! Ну, ради этого не стоит жертвовать жизнью. Потерпи только месяца полтора. Вот соберем хлеб, тогда приходи ко мне домой. Я попрошу своих женщин, чтобы поставили для тебя полную печь белых булок!
– Полную печь?! Ух ты! – возликовал Ажибек.
– Только у меня к вам, ребята, одна просьба.
– Говорите! Мы все сделаем! И пусть только кто-нибудь попробует отказаться, – пригрозил Ажибек, хотя и знать не знал, о чем поведет речь председатель.
– Бегаете вы по улице целый день, и никому от этого никакой пользы. А между тем война-то идет очень тяжелая. И вы бы смогли помочь вашим отцам и старшим братьям.
– Да нас же никто не пустит на фронт. Скажут: маленькие еще, – пожаловался Батен.
– И правильно скажут, – согласился Нугман. – Но вы можете помочь здесь, в колхозе. Не велика работа – поле от сорняка избавить. А хлеба соберем больше. А соберем хлеба больше – воинов лучше накормим. Легче воевать им будет.
– Лично у меня, – вмешался Ажибек, – теперь никого нет на фронте. Мне некому помогать. А вот у них, – он указал на нас, – у кого отец, у кого брат или дядя. У Каната – Токтар, тоже будущая родня. Но они же об этом не думают. Не отбери у них альчики, будут с утра до вечера играть.
– Есть ли свои на фронте, нет ли – не имеет значения. Все, кто там, за нас воюют, наша родня, – возразил Нугман. – Давайте договоримся, ребята, с завтрашнего утра пусть каждый возьмет по серпу и выйдет полоть сорняки. За это колхоз обязуется кормить вас горячим обедом.
– Каждый день? – не поверил Асет.
– Каждый день мясная похлебка, – уточнил Нугман.
– Тогда пойдем! Ура! – закричали мы все в один голос.
– Значит, договорились? – переспросил Нугман, очень довольный нашим согласием.
– Договорились! Договорились!
– Тогда вашим бригадиром назначаю Ажибека, – сказал председатель, поднимаясь.
Ажибек вовсе заважничал, словно делал нам всем одолжение, ступая по одной с нами земле. А Нугман, точно ему и этого было мало, добавил еще:
– Ну, бригадир, а ты должен вылечить свою чесотку. Возьми сегодня же коня, съезди в больницу в Коныр.
Он начеркал записочку бригадиру Байдалы, распорядился выдать коня и вместе с запиской протянул Ажибеку пятьдесят рублей.
– Купишь себе лекарства.
– Ну, видели, недотепы, как разговаривал со мной председатель? – победно спросил Ажибек, когда Нугман уехал. – Теперь вы должны почитать меня как старшего брата и выполнять все мои приказы. Ты, Кайрат, и ты, Самат, принесете мне в дорогу курта и иримшика. Возьмете дома или у старой Казимы. Сама она, конечно, не даст. Но я видел, что у нее рядом с дверью сушится курт. Можно незаметно стащить. А ты, Канат, ступай с запиской к старику Байдалы, приведешь коня.
Гордясь таким ответственным поручением, я побежал по аулу, размахивая листком, словно знаменем; нашел бригадира Байдалы возле кузницы и вручил записку Нугмана. Старик Байдалы взял записку, повертел ее и так, и этак и вернул мне.
– Ну-ка, прочти. Хочу посмотреть, чему ты научился в школе.
Старик Байдалы не умел читать, но скрывал свой недостаток, хотя о нем знал весь аул.
– «Байеке, – читал я, – дай Ажибеку на сегодня коня. Пусть съездит в Коныр, в больницу, покажется врачам и возьмет себе лекарство. Нугман».
– А ты тут при чем? – удивился старик Байдалы. – Тут что сказано? Выдать коня Ажибеку. Не тебе – Ажибеку, понял?
– Ажибек меня послал. Он там ждет, – я махнул рукой в сторону клуба.
– А ты что? Не понимаешь слова «сам», голова твоя тыквой! – рассердился старик Байдалы. – Ему нужен слуга! Посмотрите, какой бай нашелся! Иди скажи Ажибеку: хочет получить лошадь, пусть придет сам!
Представьте, человек радуется, в нем все поет, оттого, что ему доверили важное дело, и вдруг его окатывают холодной водой. Так же стало и со мной после отказа Байдалы. Я сник, понуро побрел к Ажибеку.
А он в это время запихивал в необъятный, растянутый карман пиджачка курт и иримшик, добытые Кайратом и Саматом. Заикаясь, стыдясь смотреть в глаза своего бригадира, я передал слова старика Байдалы.
– Эх ты, тряпка! – презрительно сказал Ажибек. – У тебя в руках документ, записка самого председателя, а ты развесил уши перед каким-то Байдалы. Ты показал ему записку или нет?
– Я ему прочитал, а он…
– Так что же тебе еще? Надо было зайти в конюшню и взять самого лучшего коня. Э, видать, из тебя никогда не выйдет настоящий мужчина. Если я ошибусь, отрежешь мне нос. Дай сюда записку!
Он ушел на конюшню и вскоре вернулся на сером коне самого Байдалы. Скакун был без седла. Ажибек только успел набросить уздечку. За ним с криком гнался хозяин скакуна, размахивал палкой, от ярости готовый разнести на куски и землю, и небо.
– Стой! Я тебе говорю, щенок! – завопил старик Байдалы, запыхавшись. – Остановись, пока цел! Или я за себя не отвечаю… Проклятье! Ему мало на конюшне других коней. Так нет, он взял именно того, на котором я езжу! Остановись, негодник! Кому говорю?
– Баке, то, что тебе не дают, приходится искать на дороге. Разве этого коня вам оставил ваш отец? Это колхозный конь, общий! Вы – бригадир, и я – бригадир, значит, я тоже имею право ездить на этом коне! – возразил Ажибек.
– Он бригадир! Слышите, что говорит этот щенок?
– Меня сам председатель назначил! – И Ажибек, как подтверждая свои права, ударил серого пятками. Жеребец всхрапнул и пошел легким галопом.
– Голова твоя тыквой! Возьми седло! Собьешь жеребцу спину! – горестно закричал старик Байдалы.
– Не собью! Я легкий! – пообещал Ажибек. – Смотрите: отважный батыр отправился за красавицей в Акжайык. За такой, как Кыз-Жибек у Тулегена!
Он повернул серого на дорогу, ведущую в районный центр Коныр, огрел его пятками и скрылся из глаз.
А старик Байдалы начал с новыми силами клясть Ажибека, грозить ему всевозможными карами.
– У, голова твоя тыквой! Будь проклята земля, которая тебя носит! – ругался он и пинал сухие твердые кочки носком сапога. – Ну, погоди, только вернись! Я тебе покажу!.. – И вдруг, как-то разом утихнув, спросил: – Эй, это правда, что записку написал сам председатель?
– Мы видели сами, – подтвердил Самат.
– Он вот там стоял и писал, где Канат, – уточнил Кайрат.
– Да, да, мы это видели, – подтвердили остальные.
Старик Байдалы уставился на указанное место, стараясь представить пишущим записку председателя Нугмана. Удостоверившись в том, что так и было на самом деле, он миролюбиво пояснил:
– Ведь мне обидно. Я сам на серого не садился. Пусть, думаю, отдохнет, наберется сил перед сенокосом. Там-то ему не будет покоя. Мне серого жаль.
Высказавшись, старик Байдалы пошел назад, в кузницу, а мы, собравшись в кружок, принялись обсуждать поступок Ажибека. Нас восхищала ловкость, с которой он похитил коня из-под носа у бригадира Байдалы. Каждый вспомнил какие-то новые детали этого похищения. Нам не терпелось узнать, как съездит Ажибек в Коныр и чем закончатся его похождения. Его поездка казалась нам увлекательной историей, вроде тех, о которых пишут в книгах или рассказывают старики и старухи. Мы забросили игры и смотрели во все глаза на дорогу, идущую из Коныра. Даже обедать никто не пошел, боясь пропустить что-нибудь важное. Мы проглядели все глаза, дежурили до самого захода солнца. Но Ажибек так и не появился. А потом за нас взялись взрослые, разогнали по домам.
Утром меня разбудила бабушка:
– Проснись. Тебя зовут.
В окно в самом деле стучали. Кто-то, а кто именно, я спросонья не узнал, барабанил в стекло и кричал:
– Вставай, Канат! Выходи на работу!
Я разом вспомнил вчерашний разговор с председателем и вылетел из постели. Мать и Назира были уже в поле.
Наскоро проглотив завтрак, приготовленный бабушкой, я набросил куртку, схватил в передней серп и помчался на пятачок. Здесь уже собрались почти все ребята, и у каждого в руке поблескивал серп. И перед ними, как и положено командиру, прохаживался сам Ажибек, руки за спиной, взгляд зоркий, придирчивый. Это он, оказывается, ходил по домам, поднимал членов бригады. Его-то, выходит, я и не узнал со сна.
Пока подходили опоздавшие, мы попросили Ажибека рассказать о поездке в Коныр. Ажибек вначале важничал, говорил, что сейчас не время, но затем не выдержал, ему самому не терпелось поведать о своих похождениях.
– Приехал я в Коныр, – начал Ажибек, – и думаю: а зачем мне к доктору идти? Что я, с ума сошел, что ли? Придешь – сразу в больницу уложат. Им бы только лечить. Пойду-ка лучше в магазин. Зашел в магазин, а там сахарный песок продается. А в кармане у меня пятьдесят рублей на лекарства. Шевельнешься, и слышно, как шелестят. Эх, вместо того чтобы лекарства горькие покупать, думаю, куплю-ка лучше сахара. Достал пятьдесят рублей и на все купил песка. Полные набил карманы. Ну, а после этого что делать в Коныре? Отправился я домой, по дороге заехал в лощину, стреножил серого поводьями и начал есть сахар. Иримшик и курт я еще, когда ехал туда, съел. Поел, напился воды и лег на траву. И заснул. А когда проснулся, смотрю, уже темно. Я сел на коня – и в аул. Хороший был сахар! Возьмешь его в рот целую горсть, а он хрустит, словно талкан. По-моему, крупинки в кармане остались. Сейчас посмотрим. Ээ, только подставьте ладони.
Он вывернул карманы пиджака, и на подставленные наши ладони упали сверкающие кристаллики сахара. Мы положили их на язык и убедились в том, что Ажибек рассказал нам чистую правду. Сахар и в самом деле был очень вкусен.
– Ажибек, а если Нугман спросит: купил ты лекарство или нет? – напомнил с тревогой Асет.
– Я это учел, – ухмыльнулся Ажибек. – Покажу ему вот это, – и он достал из-за пазухи пузырек, набитый какой-то бело-желтой смесью. – Мел, смешанный с песком. Скажу, вот лекарство, которое купил в Коныре.
И тут, легок на помине, со стороны конторы появился председатель колхоза.
– Готовы, ребята? – весело спросил Нугман, подъехав на своем неизменном рыжем мерине.
– Готовы! – ответил за всех Ажибек.
– Тогда ступайте в Жарбулак, к озимым посевам.
– Пешком? – испугался Кайрат.
– В Жарбулак далеко, – дружно заныли мы, и только Ажибек помалкивал, будто его это не касалось.
– Да разве для вас это расстояние? – изумился Нугман. – Да вы по улице гоняете больше раза в два! Ничего, ноги у вас крепкие, молодые, не устанете. А в обед вам привезут мясную похлебку. Ажибек, а ты что стоишь? Командуй своей бригадой! Да, кстати, в больницу ездил?
– А как же.
– Лекарство взял?
– Взял. Вот смотрите, – и Ажибек показал пузырек с песком и мелом.
– Вижу. Только делай, как велели врачи. А теперь веди своих орлов.
Мы ждали, что скажет наш непреклонный Ажибек. Уж он-то вряд ли захочет тащиться в Жарбулак. Но к нашему разочарованию, Ажибек строго прикрикнул:
– Ну, что ждете, лентяи? За мной в Жарбулак! – и браво зашагал посреди улицы.
Мы уныло побрели за своим бригадиром. Когда аул скрылся из вида, исчез за холмом, Ажибек остановил свой отряд и посетовал:
– Какая несправедливость! Такому бригадиру и такой попался глупый народ! Где вы видели, чтобы в горячую пору председатель направо-налево раздавал подводы? «Далеко, далеко»! – передразнил он нас. – Конечно, далеко. И я не собираюсь топать пешком. Но тут нужна умная голова, недотепы: вон видите быков?
Мы увидели четверку быков, как только перевалили через холм. Тут же рядом маячил на коне глухой Колбай. То есть он не был совсем глухим, он только плохо слышал, но по этой причине его не взяли на фронт, и он оказался единственным здоровым мужчиной на весь колхоз.
– На этих быках мы поедем в Жарбулак, – возвестил Ажибек, обводя нас торжествующим взглядом.
– Колбай умрет, а быков не отдаст, – жалобно возразил Самат.
– Отдаст, если найти к нему верный подход, – уверенно отпарировал Ажибек.
Он снял свою мятую кепку и помахал глухому Колбаю, позвал его.
Скучавший в одиночестве пастух с любопытством следил за нашей оравой. Заметив сигнал, глухой Колбай стегнул коня и прискакал к нам почти в одно мгновение.
– Многих вам лет! – почтительно приветствовал его Ажибек.
– Что ты сказал? – переспросил глухой Колбай и повернул к Ажибеку ухо.
Тот подошел вплотную к коню пастуха и крикнул:
– Я говорю, многих вам лет!
– И тебе тоже, – ответил довольный Колбай. – Что надо?
– Бригадир Байдалы велел передать, чтобы вы приехали к нему в аул!
– А?
– Вас Байдалы зовет! – закричал Ажибек изо всех сил.
– А что же делать с быками? Кто их станет пасти? – удивился глухой Колбай. – Нет, я не пойду.
– Да что их, волки съедят, быков? Сами пастись будут. Такие смирные быки, – сказал Ажибек.
– Смирные. Без меня никуда не уйдут, – подтвердил глухой Колбай, гордясь быками. – Ладно, съезжу к Байдалы.
Пастух окинул свое маленькое стадо оценивающим взглядом и, словно уверившись в том, что быки так и будут пощипывать траву до его возвращения, повернул коня в аул, затрусил по дороге, мешковато сутулясь в седле.
Как только глухой Колбай исчез за холмом, мы взгромоздились по двое, по трое на быков и помчались наперегонки в Жарбулак. В животах наших неуклюжих скакунов что-то громко ухало. Подъехав к полю с озимой пшеницей, мы спешились и, развернув быков, ударами прутьев отогнали их в сторону пастбища. В надежде, что они сами туда вернутся.
Потом Ажибек отмерил шагами участки и, поделив их между нами, предупредил:
– Смотрите у меня, работайте добросовестно. Тех, кто вздумает хитрить, тут же вздую!
После этого он соорудил в сторонке шалаш, связав ветки кустарника, сделал себе подстилку из травы и укрылся от солнца. Временами Ажибек высовывал голову из шалаша и покрикивал:
– Эй, не зевать! Работайте поживей! Помните, что сказал председатель: фронту нужен хлеб!
– Взял бы и сам показал, как надо полоть, – заворчал Асет. – Командовать каждый умеет.
– Ты же слышал сам. У него на фронте никого нет, – возразил Кайрат. – А командовать так, ты разве сумеешь?
– Не сумею, – признался Асет.
Хлеб вырос до пояса, уже колосился. Ветер гонял по полю, точно по воде, длинные мягкие волны. Но сорняки были еще бойчее, поднялись еще выше. Лебеда, бурьян и коровьи метелки торчали повсюду, куда ни кинь взгляд. Всем своим видом они дерзко вызывали нас на бой: «А ну попробуйте справьтесь!» И мы, размахивая серпами, точно саблями, бросались вперед и секли их, секли. Но на смену им шли новые полки. Мне показалось, будто перед нами фашисты, а где-то рядом со мной дерется Токтар. И я рубил их, помогая Токтару.
Так неистово воюя, мы очистили от врага уже значительную часть поля и были готовы бороться дальше, но наш азарт прервал тревожный голос Ажибека:
– Эй! Бегите! Бросайте работу! Прячьтесь!
Я оглянулся и увидел, как Ажибек выскочил из своего укрытия и нырнул в пшеницу, залег. А по дороге к полю во весь дух, настегивая лошадь, несся глухой Колбай. Мы мгновенно, как перепелки, разбежались по полю, попрятались в высокой пшенице.
Глухой Колбай вихрем подлетел к краю поля, но въехать в пшеницу не решился и минут двадцать ездил вдоль по дороге, ругаясь и угрожающе размахивая камчой. Мы лежали, не откликаясь, ничем не выдавая себя, как будто нас и не было вовсе. Глухой Колбай, видно, так и подумал, разочарованно сплюнул и отправился к своим быкам.
Мы насмеялись до колик и снова ринулись в атаку на сорняки.
К полудню подоспел и обещанный обед. Его привезли на арбе с быком в упряжке. Арбу сопровождал сам бригадир Байдалы. Он придирчиво осмотрел нашу работу и остался доволен.
– Что ж, пока неплохо, – нехотя признал старик Байдалы. – Но поживем, поглядим, что будет дальше. А теперь обедать!
Звать нас лишний раз ему не пришлось, мы быстро расселись возле шалаша, построенного Ажибеком, и старик Байдалы весело приказал поварихе:
– Наливай им досыта! Не жалей похлебки!
– И непременно с мясом, – строго добавил Ажибек.
Старик Байдалы взорвался так, словно его ударили по больному зубу, словно задели его мужскую честь.
– А, голова твоя тыквой, мяса захотел? А камчи не хочешь? – закричал старик Байдалы и замахнулся на Ажибека.
Того как сквозняком сдуло с места. Ажибек проворно отбежал на безопасное расстояние и спокойно ответил:
– Нет, камчи не хочу. Нам обещали похлебку из мяса.
– А ну, подойди, я тебе покажу мясную похлебку! – распалялся старик Байдалы. – Твои проделки перешли все границы! Вчера серого загонял, теперь у него не спина, а кровавая рана. А сегодня? Что ты наделал сегодня? Глухого человека обманул! На быках скачки устроил! Мы дали им отдохнуть. Бедняги устали зимой да весной. А ты что с ними наделал?
– Зато мы раньше приехали и вон сколько успели сделать. И потом, я что? Один на быках ездил? – возразил Ажибек, боясь остаться без похлебки.
– Ты еще смеешься надо мной? Если бы не ты, разве им пришло в голову такое? У, палач, нет уже сил выносить твои издевательства!
Старик Байдалы не удержался, вскочил на ноги, но поймать Ажибека ему так и не удалось. Рассвирепев вконец, он взял чашку с похлебкой, предназначенной Ажибеку, и вылил содержимое в котел.
– Он у меня не только похлебки, но и воды простой не получит! Я его лучше голодом уморю, но он Байдалы навсегда запомнит!
Старик Байдалы свое слово сдержал. Мы съели по две миски горячей пшеничной похлебки, а наш предводитель сидел, пригорюнившись, в стороне и смотрел голодными глазами. Потом старик Байдалы и повариха собрали посуду и поехали кормить косарей.
Мы, сытые, с туго набитыми животами, смущенно приблизились к голодному Ажибеку, виновато опустили головы. Как бы ни валил старик Байдалы всю вину на плечи нашего бригадира, но мы-то тоже джигитовали на быках, а отдуваться пришлось одному Ажибеку.
– Ну вот что: кончай работу! – приказал Ажибек и сквозь зубы добавил:– Я покажу старому черту, чего она стоит, миска похлебки. С мясом!
Мы недоуменно молчали, чувствуя, что наш предводитель все же в чем-то не прав, но еще не зная, в чем именно.
Первым догадался Асет.
– Ажибек, – сказал он осторожно, – но ведь хлеб не Байдалы нужен, а фронту. Ты же сам говорил. И председатель тоже.
– Говорил, говорил, – поддержали все остальные Асета.
– Ну и что? А сейчас совсем другое дело. А-а, вы все равно не поймете. В общем, я запрещаю полоть. Садитесь рядом со мной… Ну, кому говорю?
Мы не работали, боясь ослушаться Ажибека, но и не подчинились ему до конца, продолжали стоять.
– Ну и стойте, если не жалко ног, – махнул рукой Ажибек.
В таком положении нас и застал Нугман. Он остановил своего неторопливого мерина и спросил:
– Э, что с вами ребята? Еще издали вижу: стоят. Подъехал – тоже стоят.
– Мы обиделись, – пояснил Ажибек. – До обеда вон сколько сделали. А потом у нас пропало всякое желание трудиться.
– А что случилось? Кто вас обидел? – забеспокоился Нугман.
– Ну, во-первых, в похлебке не было мяса. Сплошная вода. А во-вторых: старик Байдалы не дал мне обеда. Я голоден как волк. И даже сильнее.
– То есть как не было мяса? – нахмурился Нугман. – Я же выделил для вас целую ляжку барана.
– Если не верите мне, честнейшему из честных, спросите у них, – оскорбился Ажибек.
Мы подтвердили, что Ажибек не ел, а в похлебке не было и кусочка мяса.
– Ладно, я разберусь, – пообещал Нугман. – Ажибек, а ну-ка садись позади меня, поедешь со мной. А вы, ребята, беритесь за дело. Я вашего бригадира долго не задержу.
Мы не успели и глазом моргнуть, как наш предводитель очутился на лошади председателя. Лицо его сияло, от недавней злости не осталось и следа.
– Дабай, дабай за прополку! Сколько можно повторять! У-у, лентяи! – закричал он привычным командирским тоном.
Нугман тронул лошадь, и они уехали в ту же сторону, куда отправился с обедом Байдалы, в бригаду косарей.
Вернулся Ажибек действительно скоро, часа через полтора. Мы сбежались к нему со всего поля.
– Очень большую проделал работу. И похлебки наелся. И снял с должности Байдалы, – сообщил Ажибек, важничая. – Это он запретил кормить нас мясом. Не заслужили, говорит. Председатель пристыдил его при всем народе. «Они дети», – говорит. В общем, разнес старика Байдалы. «Снимем, говорит, тебя с бригады. И за это самоуправство, и за другое. Сегодня у нас общее колхозное собрание, говорит, вот мы тебя и накажем. Мы, говорит, никому не позволим оскорблять Ажибека!»
К вечеру у меня с непривычки болела спина, дрожали от усталости ноги. И у других ребят вид был не лучше. Возвращаясь в аул, мы только и говорили о том, как бы добраться до постели. Но, завидев у колхозного клуба толпящийся народ, тотчас вспомнили о собрании, о котором говорил Ажибек. И усталость нашу как рукой сняло. Чтобы такое важное событие обошлось без нас? Нет, такого еще не бывало! Ведь не каждый день снимают с должности старика Байдалы!
Мы проникли в тесный зрительный зал, расселись на соломе за спиной у взрослых, в дальнем углу, и, пока собирались колхозники, шумели, боролись, срывали кепки с головы друг у друга, в общем, разве что только на руках не ходили.
– Эй, там, в углу! Ребята, это я вам! Если уж вы сюда попали, соблюдайте тишину! – одернул нас председатель Нугман, и собрание началось.
Поначалу колхозники обсудили предстоящий сенокос, а потом перешли к «организационным вопросам». И тут поднялась страшная перепалка. Люди кричали на старика Байдалы, говорили, что он ни с кем не считается в бригаде, вершит дела один, точно бай. Старый бригадир не сдавал, говорил, что делает это для общего блага и будет так вести и впредь. Тогда собрание рассердилось вконец, и сняло старика Байдалы с бригадирства, а на место его назначило мою маму. Для нее такой поворот оказался полной неожиданностью. Она растерялась, замахала руками.
– Что вы, что вы! Я не справлюсь, – залепетала мама.
– Справишься! Справишься, Багила! – зашумел народ и поднял руки, голосуя.
Кто-то сжал мой локоть. Я обернулся. Это был Ажибек.
– Молодес! – шепнул он по-русски.
Я не понял, кого Ажибек назвал молодцом. Маму или меня за то, что я был ее сыном.
Из клуба я вышел вместе с матерью и председателем колхоза.
– Нугман-ай, – сказала мама, – и все-таки напрасно избрали меня. И опыта нет, да и здоровье после смерти мужа подорвалось. То сердце болит, то спина. Ох, не справлюсь, боюсь.
– Женгей-ай, – почтительно сказал председатель, – кто работает от избытка здоровья? Для нас с вами лучшее лекарство такой труд, когда и о болезни подумать-то нет времени. Так что не бойтесь, с людьми ладить вы умеете, а опыт к вам придет.
Вскоре мы втянулись в работу. Мышцы привыкли к тяжести серпа. Не иссяк и наш азарт, – мы с прежним неистовством набрасывались на полчища сорняков, подзадоривали друг дружку, хвастались, кто сколько уничтожил фашистов, пололи зло и весело. Глядя на нас из своего шалаша, Ажибек постепенно пропитался завистью и однажды, когда мы расходились после рабочего дня, сказал Кайрату небрежно:
– Вот что, принесешь завтра два серпа.
И, чтобы никто не подумал, что он сдался, уронил свое бригадирское достоинство, добавил:
– Хочу показать вам, бездельники, на что способен серп в руках умелого человека.
Председатель Нугман частенько навещал нас, хвалил, осмотрев очередной прополотый участок:
– Хорошо!.. Молодцы!.. Вот и вы внесли свою долю в нашу победу над врагом! Милые мои ребята, это тоже называется гражданским долгом! Да, да, вот такая скромная, на первый взгляд, работа тоже!
После его похвал мы трудились с возросшим рвением. Да и Ажибек не давал нам спуску, и стоило кому-нибудь остановиться на долгое, по его мнению, время, как он тут же грозил кулаком.
Через месяц Нугман сказал:
– Ну что ж, дело свое вы сделали, спасибо вам, друзья! Теперь денек отдохните, а послезавтра на сенокос! Помогите еще колхозу!
Придя домой, я решил, что буду отсыпаться весь выходной, но утром проснулся рано и, наскоро перекусив, выбежал на улицу.
– Куда тебя понесло? Друзья твои спят. Ты один такой беспокойный, – заворчала бабушка. – И откуда только у козявки силы берутся?
Но бабушка ошиблась. Истосковавшись по играм, ребята один за одним выходили на пятачок перед клубом. И вскоре бригада оказалась в полном составе. Не хватало только нашего предводителя. Он пришел в середине дня. К его появлению мы уже успели сразиться в альчики, всласть побегали за мячиком и теперь воевали, разбившись на «красных» и «белых».
– А ну-ка, недотепы, все ко мне! – позвал он басовитым со сна голосом.
Со щеки его еще не сошел след подушки, в свалявшихся волосах застряло перо. Он сладко, со стоном зевал.
– Ну, наконец, ваш бригадир отоспался, – возвестил Ажибек, считая, что все, что связано с его личностью, является для нас невероятно важным. – Эй, Кайрат, принеси чайник воды. Я умоюсь!
Умываясь, он брызгал в нас водой и с наслаждением хохотал, когда мы разбегались в разные стороны. Однако настроение Ажибека менялось подобно осенней погоде, резко и вдруг. Вот и сейчас невидимый ветер пригнал на его лицо хмурую тень.
– Что же получается, толстопятые? Стоило мне позволить себе поспать больше обычного, и вы снова взялись за свое. Верно говорят взрослые: вам бы только одежду друг у друга рвать! – грозно произнес Ажибек, утираясь подолом рубахи.
Он обличал, а мы понуро помалкивали, признавая его правоту. Кожа на наших босых пятках и вправду была толстая. И одежда жалобно трещала во время схваток в пыли. Мы уныло внимали, и каждый покорно ждал, что именно ему достанется оплеуха Ажибека. Но, к нашему удивлению, на этот раз он обошелся без затрещин.
– Ну ладно, – закончил Ажибек, уничтожив нас с помощью слова, – после обеда приходите сюда. Пойдем покормимся дынями.
– А дыни еще не поспели. Рано еще, – робко напомнил Самат.
– Кто это сказал? Ты, вислогубый? Вот я тебе сровняю нос с лицом, тогда узнаешь, как спорить со старшим. Тоже мне агроном! Видел, хлеба пожелтели? А раз они пожелтели, то и дыням время пришло. Ну, кто со мной пойдет? Насильно не тащу.
– Я пойду, Ажибек, – вызвался первым Кайрат, его верный оруженосец.
– И я! И я! – закричали ребята.
– Я тоже, – смущенно сказал Самат.
После обеда Ажибек повел нас к старику Шымыр-баю, жившему в лощине Агишки, в семи километрах от аула. Отец Токтара сторожил зимние постройки для колхозного скота. Здесь у него был свой домик, в котором он теперь, после отъезда сына на фронт, проживал вдвоем со старухой. Летом старик Шымыр-бай выращивал арбузы и дыни, из-за этого занятия в ауле его считали человеком странным, убивающим время и силы зря.
– Да, да, этот Шымырбай, никак, от старости поглупел. Каждый истинный казах прежде всего заботится о мясе, а он разводит траву, – так осуждали его за глаза и вместе с тем охотно ходили к нему на бахчу и ели арбузы и дыни. Сладкая прохладная мякоть приятно освежала пересохший от зноя рот. Ну, а мы, ребята, как только поспевали плоды Шымырбая, не вылезали из дома сторожа. Придем, бывало, с утра, и, пока делаем старикам что-нибудь по хозяйству, они выбирают для нас самые спелые, самые сочные арбузы и дыни и угощают так, словно мы их собственные любимые внуки. Это были веселые, шумные дни, славное время года.
