Текст книги "Запах полыни. Повести, рассказы"
Автор книги: Саин Муратбеков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 35 страниц)
НОЧНОЙ ДОЖДЬ
(пер. Б. Рябикина)
Асия смотрела на отца и улыбалась. Она никогда не видела его таким сердитым. Это, оказывается, забавно. Морщится, размахивает руками, кричит. А усы-то, усы!.. Ну прямо в верблюжьи колючки превратились. Попробуй поцелуй такого!
Но чем больше бушевал Отар, тем серьезнее становилась дочь. Сбежала улыбка с лица, запылали щеки, Асия прикусила губы, чтобы не расплакаться.
– Люблю, не люблю… Что это за слова? Нас с матерью никто не спрашивал, любим мы или нет. Отцы наши мудрее были. Сосватали – и делу конец. Сорок лет уже горит наш очаг. И, слава аллаху, живем дружно. Детей нажили… Вот вас… И не спрашиваем друг друга: люблю, не люблю. Пустой разговор, одни словечки.
Старый Жакуп, пожаловавший в гости, исподлобья поглядывал на девушку.
«А ведь совсем неплохой человек, председателем колхоза был, – думала Асия, глядя на него. – Но сын… Пустельга, белоручка. Сам знает, что и смотреть на него не хочу. Отца прислал».
Асия вспомнила, как еще этим летом приходил к ним старый Жакуп, долгие разговоры вел с Отаром. Тогда у Отара был один ответ:
– Пусть сама решает. Молодые, они как джейраны. Им не прикажешь…
А сейчас?
Отар на миг замолчал, посмотрел на дочь. «И чего противится? Не за старика же ее прочу. Парень молодой, красивый. А у Жакупа добра хватит, не в бедный дом идет. Ну?»
Асия словно услыхала эти непроизнесенные слова. Резко вскинула голову, глаза сверкнули – нет!
Не стерпел Отар, крикнул, как плетью ударил:
– Ну и будешь сидеть на моей шее старой девкой!
И это сказал отец?! Лицо девушки вспыхнуло. В легком платье, в тонких ичигах выбежала на улицу. Чуть не упала в снег. Спряталась за сарай, ждала, пока уйдет Жакуп. Не чувствовала мороза, холодно было только ногам, а лицо горело.
…Весна пришла неожиданно. Подул южный ветер – за одну ночь сорвал с земли кованый панцирь. Оттаяла земля, радостно вздохнула. Потянулись над степью караваны птиц. Шумно стало в поселке. Шумно и весело.
Аул очнулся от зимнего сна, громыхал, разминался. Суетились трактористы у машин, проверяли плуги и сеялки, разъезжались по полям. Шумели весовщики, хлопотали полеводы. Один трактор, что конь необъезженный, вдруг свернул в узкую улочку и резко затормозил у дома Отара. Газанул тракторист – стекла задрожали. Старая Раш испуганно высунулась из окна: уж не жакуповский ли сынок подкатил на машине! А тракторист заглушил мотор, выскочил из кабины – смуглый, большеголовый. И, конечно, кепка набекрень, как положено лихим механизаторам.
– Эй, хозяева! Гостей принимайте! Есть кто живой?!
Старой Раш показалось, что шумит целая толпа. Она вышла к воротам. Нет, вроде один человек. Один, а столько шума. А он подходил уже к ней, улыбался, протягивал руку.
– Меня зовут Ноян. Я с центральной усадьбы. Бригадир послал к вам жить. Временно, пока общежитие достроят.
Отар хмуро поглядел из-за плетня. Проворчал в усы:
– Не могли послать более подходящего человека. Стрекочет, как сорока, не остановишь…
Ноян скинул комбинезон, отряхнул, ловко набросил на плетень.
– Ойбой, сынок! Как бы не сжевал кто твою одежду. Скотина, она же не разбирает…
– Пусть едят на здоровье! Может, понравится мазутная закуска.
– Ойбой, отравятся! Повесить бы подальше да и повыше.
Ноян рассмеялся и махнул рукой. Он вошел в дом спокойно и уверенно, как будто жил здесь уже давно. Сел на самое почетное место, как и подобает гостю.
Асия стояла у окна. Услышав шаги, она обернулась. И хотя в комнате было не особенно светло, Ноян разглядел ее большие удивленные глаза. Ему стало неловко, но он овладел собой, чуть прищурился и шутливо спросил:
– Вы случайно не Бизбике?[10]10
Дочь жадного Шыгайбая из народной легенды.
[Закрыть]
– Нет, я Асия. А почему вы так спросили?
И опять Нояну стало не по себе.
– Да просто так. Вы не думайте, что я считаю Отара-агу Шыгайбаем, хотя, правда, некоторые так считают… Вернее, не совсем так… Вот я спросил, – вконец запутавшись, проговорил он. – В общем-то я к вам ненадолго, пока общежитие достроят.
– Вот как. Ненадолго, значит…
Тонкими пальцами Асия то сплетала, то расплетала переброшенные на грудь косы.
«Эх, – вздохнул тракторист. – Совсем не хотел обидеть. Пошутил только, а вот как вышло».
Он сдернул помятую кепку, пригладил взъерошенные волосы. Хотел достать расческу, но вспомнил, что оставил ее в комбинезоне, и посмотрел на девушку извиняющимся взглядом.
Наскоро загнав скот в хлев, Отар вошел в дом. Он продолжал делать вид, что не замечает гостя. Сел на кошму и, послюнявив пальцы, стал покручивать тонкие усики, и без того торчащие, как скрученные проволоки.
– И давно, Отар-ага, вы отращиваете усы? – будто невзначай спросил Ноян.
В глазах его появились смешинки. Отар хмуро глянул на гостя, и, отвернувшись, лег на подушку. Асия фыркнула и выбежала в другую комнату. Отар крякнул, хотел было крикнуть: «Бесстыжий черт, замолчи!»– но потом раздумал. От этого нахала можно отвязаться только молчанием.
О проделках Нояна Отар был наслышан, своим острым языком и любовью к розыгрышам тот славился на весь колхоз.
Ноян тоже сидел молча. Но думал он совсем не об Отаре…
Наутро раньше всех, как подобает хозяину, поднялся Отар. Он долго одевался, кряхтел. Потом вышел, чтобы вывести скот из хлева.
В ранние утренние часы степь была молчаливой и величавой. И прохладной. Это нравилось Отару. Он остановился, прищурился. Первые тонкие лучи солнца рассекали темень. Медленно выкатывался раскаленный шар. Побелевший за ночь от инея трактор оттаивал, капли, хлюпая, стекали в маленькие лужицы.
Отар вернулся в дом. Ну, конечно! Ноян храпел, уткнувшись в подушку.
– Эй, артист! Ты что, спать к нам приехал? – загудел Отар.
Одним прыжком Ноян поднялся с постели, протер глаза, быстро оделся. Застучал умывальником на терраске. Проходя мимо комнаты, где спала Асия, случайно заглянул в окно. Остановился. Прижал лоб к стеклу.
Когда на террасу вышел Отар, Ноян поспешно отошел от окна и стал тереть полотенцем сухое лицо.
«Чего ходит и разглядывает этот бес?»– подумал Отар и подошел к окну. В глубине комнаты безмятежно спала Асия. Черные косы разметались по подушке. Одеяло сползло и приоткрыло плечо.
Отар свирепо стукнул кулаком по раме, Асия вздрогнула, проснулась и, ничего не поняв, испуганно натянула на себя одеяло.
…Весенняя пахота была в разгаре. День и ночь гудели моторы, и от этого гула дребезжали стекла в селении. Дом Отара дрожал, он был ближе всех к полю. Дребезжала посуда на полках, казалось, что дом стоит на краю обрыва. Развалится. И от этого гула, от усталости, от многих дум Отар не мог уснуть. Вскакивал, одевался, долго ходил по двору.
Асия работала на сеялке в ночную смену и почти не виделась с отцом. Когда рано утром Отар выгонял скот, Асия возвращалась с работы. Вся в пыли, только глаза поблескивают. Иной раз и к еде не притронется, умоется и спать. Пусть хоть из пушек палят. А к приходу отца опять в поле.
Отар в сердцах бранился: «Так ей и надо, не хотела выходить замуж за того парня». Стал неспокоен, часто сердился. А тут еще Раш подошла с заплаканными глазами.
– Ты-то что?
– Она говорит, что уйдет от нас. Кончится посевная и уйдет.
– Э!.. Вот это новость. И куда же?
– Не сказала… Одежду в чемодан уже стала укладывать.
– Скатертью дорога, – как можно безразличнее произнес Отар. – Давай-ка лучше поужинаем.
Но есть ему не хотелось. И когда брал пиалу, ничего не мог поделать с дрожащими руками.
А ночью не выдержал. Оделся потеплее, шагнул в темноту улицы.
Вдали с зажженными фарами шли тракторы. Одни из них остановился, к нему, стуча колесами, подъехала телега с семенами. Спрыгнули сеяльщицы, стали подтаскивать мешки. Послышался знакомый мужской голос:
– Подожди, подожди, Асия! Я сам подниму.
Да, это был Ноян. Машина загудела, рванулась с места. Начал накрапывать дождь, все сильнее и сильнее. Слышалось недовольное ворчание трактора. Отар заволновался.
«Что же он не останавливается? Если этот негодяй будет смешивать семена с грязью, сколько же он угробит колхозного добра!»
Трактор дополз до края пашни и заглох. Дождь точно обрадовался своей победе, перешел в ливень.
«Вот дурень так дурень! – вконец рассердился Отар. – Мог заехать сюда, пока идет дождь, посидели бы у нас… Может, Асия сообразит?»
Он потоптался на месте, поджидая дочь, но она не шла. Отар вернулся домой, накинул брезентовый плащ, взял для Асии дождевик и пошел в поле.
Идти по мокрой вспаханной земле было трудно. Он выбрался на обочину и зашагал дальше. Трактор был еле виден. Он стоял у стога прошлогодней соломы.
«Эх, агроном! – неодобрительно покачал головой Отар. – Такие вещи надо в свое время сжигать».
Он уже полез в карман за спичками… И услышал вдруг девичий смех и неразборчивый мужской шепот.
– Какой чудесный дождь! Ноян, попробуй подставь лицо!
Отар, не зная почему, запрокинул голову и подставил небритые щеки под дождь. Холодные струи поползли по усам, по шее…
– Дождик – чудо! – отвечал тракторист.
Отар поморщился, вытер лицо шершавой ладонью.
«Ох, до чего ж глупы оба! Дождь как дождь».
– А если узнает твой отец? Он же меня терпеть не может.
«Конечно, просто не перевариваю».
– Ты же сам говорил, что на свете ничего не может противостоять любви, – тихо произнесла Асия.
На минутку оба умолкли.
– Ноян, Ноян! Как ты мне голову закружил… Когда ты впервые вошел в наш дом, у меня сердце дрогнуло, словно чувствовало. А потом приснился. Точь-в-точь таким, как сейчас… А помнишь, тогда ты старался не смотреть мне в глаза.
– Милая…
Отар стоял у стога, понурив голову. Потом медленно зашагал по пашне.
«Ничего на свете не может противостоять любви».
Эти слова не выходили у него из головы. «Нет, это только поется так, в песне бывает. А в жизни? Или наши дети стали знать больше, чем мы? Стали счастливее?»
Отар отмахивался от этих вопросов, старался думать о другом. Смотрел на звезды. Вспоминал ссору с зоотехником. Но снова и снова слышал эту волшебную фразу.
«Ничего на свете не может противостоять любви».
Даже не верилось, что это могла сказать его Асия.
Он вспомнил один случай. Точно уголь от дуновения ветра, разгорелось воспоминание. Когда же это было? Он даже остановился. Да, много воды утекло… Исполнилось ему тогда девятнадцать, родился сын – первенец Басар… Да-да, как раз, когда батраки организовали артель и он вступил в нее.
В том же году в аул приехала врач. Девушка-казашка, тогда это было редкостью. Макира – звали ее. Отару она понравилась с первого взгляда. Так хотелось зайти к ней, поговорить. Но разве он больной?
В то же лето, разгоряченный, он напился холодной воды. Заболело горло. Отар направился в больницу.
До сих пор помнится, какая красавица была. Серьезная, в белом халате. Она внимательно выслушала пациента, дотронулась рукой до щеки. Лучшего лекарства нельзя было придумать. Давно уже вылечился Отар, но его снова тянуло в больницу. «Опять горло», – говорил он и старался изобразить на лице страдание.
Однажды Макира тихо сказала ему:
– Дорогой мой, вы же человек семейный. И все это ни к чему.
Через год девушка уехала в город. Сколько же лет прошло с тех пор? До чего была хороша!..
Он вскинул голову. Рванулся куда-то в сторону. Потом обратно, будто потерял что-то дорогое и хотел найти в весеннюю ночь.
Значит, бывает в жизни любовь?
…По задубевшему плащу колотили струи дождя, вязкая грязь прилипала к сапогам. Отар шел, не разбирая дороги, крепко сжимая в руке дождевик для дочери.
ГОСТЬ
(пер. А. Самойленко)
Поезд тормозил на каждом разъезде, подолгу простаивал на станциях, и эти остановки совсем измучили Бекена. Последний день своего долгого пути он не покидал купе. Надев шапку, сшитую когда-то из голубого бархата, теперь выгоревшую до табачного цвета на степном солнце, оттопырив нижнюю губу, за которую он заложил щепоть насыбая, Бекен сидел, отрешенно глядя в окно. Там, за окном, бесконечной лентой скользила, уплывая, заснеженная сонная степь, но все это не интересовало, как в первый день, старика. Он думал о том, ради чего двинулся в далекий путь, и если поезд дольше обычного задерживался на очередном разъезде, старик начинал беспокоиться.
– Когда это кончится? Мы больше стоим, чем едем, – буркнул он, обращаясь к своей попутчице.
– Не спешите, папаша, еще насмотритесь на своих детей, – сказала она, чтобы подбодрить измаявшегося старика. – Говорите, четыре года не видели сына? Наверное, соскучились за это время…
– А у меня, оказывается, еще и внук есть, три года ему, – сообщил Бекен так, словно хотел задеть женщину.
– Вот как?! – женщина удивленно поцокала языком и покачала головой. Она пристально посмотрела на старика и, помолчав, сказала осуждающе:
– Ну, папаша, хотите обижайтесь, хотите нет, а я вам прямо скажу, что сердце у вас каменное! Это ж надо, четыре года сына не видели, он там женился, отцом стал, а вы!.. Вы что же, внука и в глаза не видели?!
Бекен молча выслушал женщину, ничего не ответил. Зачем оправдываться перед незнакомым человеком, ведь тогда надо рассказать, как все вышло. А обвинять сына он тоже не хотел. Так все повернулось, что после окончания института у сына его, Багана, появились какие-то тайны, все у них стало непросто, и разве объяснишь это чужому человеку вот так, сразу, когда многое непонятно и самому Бекену…
Поезд приближался к большой станции, замедлил ход. В вагоне стало суетливо, шумно, но старик, который до этого больше всех волновался, не двинулся с места, сохраняя подобающее спокойствие. Подышав на заиндевелое от вечернего морозца окно, Бекен отогрел кругляшок и стал смотреть в него, но ничего, кроме множества огней, не увидел. Со всех сторон наплывающий вокзал обступали высоченные дома, светящиеся бесчисленными окнами. Бекен старался охватить все это одним взглядом, и от напряжения глаза его начали слезиться.
Наконец поезд остановился. Это была огромная станция, залитая ровным зеленоватым светом. На перроне все видно как днем. Бекен вышел из купе, он оказался последним в очереди пассажиров, теснившихся в тамбуре у двери. От шума и мгновенно возникшей суеты у него закружилась голова, Бекен растерялся, не зная, куда идти и что надо делать дальше.
– Ну что, папаша, вы куда? – спросила его попутчица, протискиваясь мимо старика к дверям:
– Я? Я никуда, меня встретить должны, – пробормотал Бекен.
Одолев ступени вагона, он тяжело спустился на перрон и начал искать глазами сына. Его зимнюю одежду, на которую Бекен сам высылал деньги, старик не забыл, и потому искал в толпе джигита, одетого в черное суконное полупальто и серую кепку. Но увидеть то, что нужно, в этой толчее было невозможно. Пробираться же через толпу, толкаясь, как все, локтями и чемоданами, Бекен тоже не мог. Нет, не найдет он здесь сына. Разве тут можно что-нибудь разглядеть!
В это время его позвал знакомый голос:
– Эй, папаша!
Бекен повертел головой, поодаль от него стояла попутчица по купе.
– Эй, папаша, что, нет сына? Пойдемте со мной, а то потеряетесь.
Бекен покорно двинулся вслед за женщиной, прошел через здание вокзала и очутился на огромной площади. Здесь, на привокзальной площади, народу было еще больше, и Бекен невольно остановился в полном смятении. Зато оглушающего лязганья составов было почти не слышно.
Чуть дальше, по правую руку, стояло множество разноцветных легковых автомобилей. Бекен зачем-то двинулся было в их сторону, но тут прямо перед ним, пересекая дорогу, резко затормозила «Волга», и от визга тормозов Бекен чуть не оглох. Никогда раньше старик не попадал в такое столпотворение, и теперь растерялся.
– Черт возьми, задавят ведь, – сказал он сердито.
Из «Волги» легко выскочил красивый джигит в красивой городской одежде. Из-под мехового воротника длинного кожаного пальто небрежно выбивался белоснежный шерстяной шарф, буйную черноволосую шевелюру едва прикрывала шляпа с узкими полями, сшитая из коричневой блестящей кожи. Джигит повернулся в сторону Бекена, и свет фонаря четко осветил его. Слегка полнеющее лицо, густые изогнутые брови, прямой тонкий нос с легкой горбинкой… Да-а, парень был из тех, на кого любо посмотреть!
– Баган, эй, Баган… – крикнул неуверенно Бекен. Джигит нахмурился, оглядел людей вокруг себя.
– Баган, сынок, – крикнул еще раз Бекен и, чувствуя дрожь в ногах, пошел к джигиту.
– А, отец… Уже приехали? – джигит еще зачем-то огляделся вокруг и протянул Бекену руку, но старик, неудовлетворенный этим движением, привлек сына к себе и поцеловал его в лоб. После этого он поднес платок к глазам, прослезился и прошептал обиженно:
– А я тут стою совсем один…
Баган, как бы успокаивал Бекена, похлопал его по спине и подтолкнул к машине.
– Потом расскажете, отец, сейчас поедем домой, – быстро проговорил Баган и торопливо усадил отца в машину. Забыв обо всем на свете, не оглянувшись на попутчицу, Бекен сел с сыном.
Баган вел машину очень быстро. После приветствия на вокзале они молчали. Бекен задолго до этой минуты приготовился отвечать на вопросы сына об ауле, о здоровье сородичей, земляков, но Баган, будто окаменев, вцепился в баранку и неотрывно смотрел прямо перед собой на дорогу.
«Может, ученые люди не говорят про здоровье земляков где попало?»– предположил Бекен. А что спросить у своего сына он не знал… Казалось, вопросы Бекена были не к лицу этому красавцу джигиту…
Они вышли из машины перед белым пятиэтажным домом. Баган кивком головы указал отцу дорогу и первым вошел в подъезд. Едва он нажал кнопку звонка, как в квартире раздался капризный голос: «Сейчас, сейчас!»– и дверь широко открылась. На пороге Бекен увидел молодую миловидную женщину, которая, оглядев его с ног до головы, удивленно вскинула брови. Холодные черные глаза еще раз прошлись по Бекену, и опять брови дрогнули и поползли вверх…
– Сания, знакомься, это мой отец, – опять как-то быстро и стесненно проговорил Баган.
– А? Разве у тебя есть отец?! – спросила она, искоса взглянув на Багана, который топтался у порога, словно не зная, можно ли ему войти в дом с отцом. «Хм-м, молодец», – подумал благодарно Бекен о невестке, решив, что она хотела устыдить его сына. Но тут же накопившаяся на сына обида почему-то прошла сама собой.
– Ну чего ж теперь в дверях стоять, проходите, – сказала невестка, давая дорогу Бекену.
Просторная, с розовыми цветами на стенах комната была освещена люстрой синеватого стекла. Переступив порог комнаты, Бекен замер у двери, пораженный такой красотой. Вдоль стен стояли всякие дорогие вещи, о которых он знал только понаслышке. Только теперь Бекену стало ясно, что его сын, видно, на хорошей работе. Он, стесняясь, сел с краешку на диван. Понюхал табаку.
Спустя несколько минут, переговорив о чем-то вполголоса в прихожей, в комнату вошли сын и невестка. По их нахмуренным лицам было видно, что они не договорились о чем-то между собой. Сын подошел к дивану, тяжело сел рядом с отцом. Невестка, изогнувшись лебедем, проплыла через всю комнату, глянула в высокое зеркало и застыла, оперевшись локтем о пианино. Бекен тайком посматривал на красивое лицо невестки, на ее ухоженные волосы, ласково лежащие на маленьких покатых плечах. «Видно, родители у нее большие люди, – подумал Бекен. Избалована она. И не очень воспитана, стоит передо мной и хоть бы что, а надо платок на голову накинуть». Решив позже сказать невестке об этом проступке, он повернулся к сыну. Баган беспрестанно курил. Сигаретный дым затуманивал лицо сына, поднимался к потолку и распространялся по всей комнате.
– В ауле все живы-здоровы, – начал Бекен, которому надоело это тяжелое молчание.
– Та-ак… – ответил Баган с задумчивым видом. В ответ на это безразличное «та-ак» Бекен закипел. Захотелось сейчас же выругать сына, но, почувствовав на себе холодный взгляд невестки, Бекен осекся.
– Ты ведь все забыл, – тихо сказал он, собрав в одном слове всю свою накопившуюся горечь. Сын молча согласился.
– Сания, отец, наверное, устал с дороги, чаю бы… – нерешительно сказал через некоторое время Баган, проглотив конец фразы.
Невестка лениво вышла из комнаты, Бекен, дождавшись когда они остались одни, решил высказать свои обиды. Посмотрел на Багана… Сын жадно докуривал очередную сигарету, смотрел перед собой невидящими глазами. Бекен только теперь отчетливо увидел, что на лице сына появились глубокие морщины. Подбородок отяжелел и отвис. Неизвестно от чего Бекену стало жалко его. «Наверное, работает день и ночь, устает сильно», – подумал старик.
– Чем сидеть в городе безвылазно, приезжал бы в аул подышать настоящим воздухом, – осторожно произнес Бекен. Сын горько усмехнулся и потянулся к пачке сигарет.
– Э-эх, отец, вы думаете, я не скучаю по родным местам? – Баган сокрушенно махнул рукой. – Только все как-то времени нет…
Чай пили втроем, тоже молча. За столом Бекен спросил, где его внук. Баган сказал, что он в круглосуточных детских яслях и домой его забирают только в пятницу.
После чая невестка, шумно двигаясь по комнате, постелила Бекену на диване и, не проронив ни слова, ушла в соседнюю комнату. Следом за ней также молча поплелся и Баган.
Должно быть, от усталости Бекен уснул быстро. По давней привычке первый раз он проснулся на рассвете. Табак, оставленный на ночь за губой, стал горьким, едким и давил на сердце. Бекен взял со стола газету, сплюнул насыбай, как следует прочистил горло, положил газету на пол и опять задремал.
Когда Бекен открыл глаза второй раз, в окно уже струился синий утренний свет. Невестка с взлохмаченными волосами, – видимо, только что встала из постели, – брезгливо фыркая, вынесла из комнаты какую-то вещь. Бекен услышал шелест газеты и вспомнил, как он на рассвете откашливался и плевал: «Ох, нехорошо так, нашел где плеваться насыбаем», – подумал он со стыдом.
Баган с женой быстро позавтракали и ушли, не обращая внимания на отца. Бекен остался дома один.
Побродив по кухне, он нашел пустую консервную банку и сделал себе плевательницу. Золы в квартире сына не было, чтобы насыпать ее в банку, как он обычно делал это дома, в ауле, и Бекен, не ленясь, наполнил банку кусочками газеты.
Выйти из дома Бекен не решился. Отодвинув в сторону тюлевые шторы, поставил у окна стул и сел. День портился. По одежде проходящих туда-сюда людей старик понял, что на улице холодно и сыро. От скуки Бекен начал считать сновавшие за окном машины. Только эту забаву то и дело нарушали телефонные звонки. Первый раз Бекена отвлек от счета женский голос, следом позвонил гнусавый мужчина. Оба спрашивали невестку. Обоим Бекен ответил, что он дома один.
– То есть как «один»?! А вы, собственно, кто такой? – развязно спросила женщина.
– Я? Я Бекен, отец Багана…
В ответ женщина ехидно рассмеялась и бросила трубку, а мужчина после слов Бекена замолчал, словно захлебнулся, и лишь потом проговорил растерянно:
– Странно, какой еще отец Багана? Хм-м, «отец»… Баган вроде сирота, во всяком случае сватов у нас не было…
На этот раз Бекен не на шутку разъярился и первый бросил трубку. «Баган – мой сын, черт возьми! – пробормотал он, с ненавистью косясь на телефон. Чуть поостыв, Бекен задумался:
– Говорит, сватов у них не было… Как это, сватов? – проговорил он вслух, вспомнив слова мужчины. – И невестка вчера тоже сказала Багану обо мне как-то странно». Бекен стоял посреди комнаты, забыв про машины. Непонятно, в чем тут дело? Неужели Баган и правда болтает, что у него нет отца? И чего ради это взбрело ему в голову? Не смея думать об этом дальше, Бекен прошел к окну и сел, прислонившись лбом к холодному стеклу…
И второй день он провел в одиночестве. Только на этот раз сын и невестка пришли пораньше, втолкнув в комнату хорошенького мальчонку.
– Ой, здесь дедушка! – весело закричал малыш, увидев Бекена. Старик привстал, вглядываясь в лицо мальчугана, и вздрогнул, увидев в нем повторение своего маленького Багана. Только глаза, большие и черные, смотрели на него, как у невестки, так же прямо и холодно. Нехотя раздевшись и разбросав где попало вещи, малыш тут же прилип к Бекену. Сначала снял с него тюбетейку, попрыгал в ней на диване. Потом взобрался Бекену на колени и полез ручонкой к бороде.
– Тебя как зовут? – спросил Бекен.
– Канат, – малыш, балуясь, потянул старика за усы..-А ты чей дедушка, мой?
– Твой…
Бакен привлек малыша к себе и поцеловал его. В эту минуту, на ходу одевая халат, из спальни вышла невестка и взяла Каната на руки.
– Так нельзя, отец, – раздраженно сказала она. – У вас во рту всегда табак, зубы вы не чистите, у ребенка могут появиться болячки!
У Бекена остановилось дыхание. Он беспомощно повел плечами и не нашелся что сказать невестке. Зато Баган начал говорить быстро и опять суетливо.
– А ты лучше помолчи! – бросила ему Сания, и Баган мгновенно замолчал.
Прошло еще три дня. В одни из них Бекен, улучив минуту, спросил сына: «Кто родители невестки?»-надеясь поговорить откровенно.
– Да так… – невнятно ответил сын. – Отец на большой должности…
Баган отмалчивался, Бекен, чувствуя себя стесненным, не стал докапываться до сути.
Утром на четвертый день Баган ушел на работу, а невестка осталась дома.
– Отец, – сказала она через некоторое время, – вы что, действительно отец Багана?
Бекен сильно рассердился на эту женщину с холодными глазами, но все же решил сохранить достоинство. На вопрос он не ответил и так и остался сидеть, насупив жидкие белые брови. Помолчав, невестка смягчила голос и сказала очень осторожно:
– Баган говорил, что вы приехали погостить всего на несколько дней и скоро уедете обратно?
– Да-а, уеду, – тяжело ответил старик.
Невестка сразу повеселела, словно самый важный разговор уже состоялся, и с явным облегчением рассказала о своей родне. Бекен сидел, опустив голову, сердце его жгла какая-то мутная горячая боль. Оказывается, отец невестки был большой ученый, это он оставил Багана после института в какой-то аспирантуре, чтобы тот получил ученое звание. Неожиданно невестка проговорила мимоходом:
– Нам, отец, сами понимаете, несладко живется. Я понимаю, вы там одни, но в наших условиях уход за старым человеком… понимаете…
«Вон ты куда!»– подумал Бекен. Больше они не говорили. Бекен дождался сына и вручил ему деньги на обратный билет.
– Уже уезжаете? – как-то испуганно спросил Баган и посмотрел на отца, потом на жену… Сания перед зеркалом увлеченно поправляла прическу.
– Да, поеду. Боюсь, председатель будет ругаться, он ведь так и не нашел человека на мое место, а сторожить надо… – Бекен потянулся за костяной табакеркой. – И табак у меня кончается…
Поезд, на котором Бекен приехал к сыну, уходил поздно вечером. Они провожали его. У невестки было прекрасное настроение.
– Я, отец, через пару дней тоже получу ученое звание, как Баган, – сообщила она, объясняя причину своей радости. Бекен попросил только, чтобы по пути на станцию они заехали в детсад и взяли Каната. Невестка согласилась.
На вокзале было по-прежнему полно людей. Они подошли к вагону, в котором должен был ехать Бекен, и стали ждать отправления поезда. Канат, сидя на руках отца, баловался, дотрагиваясь руками до лица Бекена. Наконец объявили отправление, тепловоз дал гудок…
Войдя в купе, Бекен обрадовался, что его место опять оказалось у окна. Чтобы не помять чапан, он подвернул полу и сел на свою полку. Состав мягко тронулся с места. Мимо него поплыли назад лица провожающих. Среди них остались и дети Бекена.
