Текст книги "Полукровка (ЛП)"
Автор книги: С. И. Вендел
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)
Чьи-то руки схватили Сорчу и ее рюкзак, оттаскивая от Орека, прежде чем она успела крикнуть. Ее спутник зарычал, но трое работорговцев уже были готовы встретить его, и, когда он повернулся, перед его лицом мелькнули два меча и топор.
Сорча вывернулась из ремней, позволив своему рюкзаку упасть мертвым грузом.
Схватив свой кинжал, она развернулась, прежде чем работорговец успел схватить ее. Отпрянув назад и освобождая себе место, она подняла блеснувший кинжал, и мужчина заметил его.
Хотя отец отсутствовал большую часть ее жизни, он был рыцарем и научил ее всему, чему мог. Ее не схватят. Только не снова, не так.
Работорговец двинулся вперед, широко отставив одну руку, а в другой держа толстую веревку. Черный мешок свисал с его пояса, и Сорча стиснула зубы, борясь с волной тошноты, вспомнив дни жаркой, затхлой темноты внутри такого же мешка.
Больше никогда. Никогда.
Работорговец попытался увести ее подальше от Орека. Ворчание и крики наполнили рощу, но Сорча не сводила глаз с работорговца. Ее сердце бешено колотилось в груди, а руки дрожали, но она стояла на своем.
– Никогда не подставляй врагу спину. Стой на своем и держи его на прицеле, – так учил отец ее и двух старших братьев, Коннора и Найла.
Увидев, что она не отступит и не даст ему возможности действовать, работорговец зарычал и взмахнул веревкой над головой, а затем с треском опустил ее на землю перед Сорчей, звук ударил по ушам, и грязь полетела жалящими иголками.
Она взвизгнула, но сохранила стойку.
В мгновение ока он взмахнул веревкой, как кнутом, поймав ее за руку, которую она подняла для блокирования. Сорча не смогла сдержать крика боли, петля затянулась, когда работорговец потянул веревку назад.
Слева от нее взревел Орек, за чем последовал оглушительный, тошнотворный треск.
Она вздрогнула, посмотрев налево, и увидела, как один из трех работорговцев безвольно рухнул на землю, повернув голову не в ту сторону. Двое оставшихся в ужасе уставились на него, но Орек бросился на них, сверкая кинжалом.
Тяжелый шлепок по животу заставил ее задохнуться, и она отступила от веревки. Работорговцу удалось подтащить ее на два шага ближе, и он кинулся к ней, снова набросив веревку.
Сорча полоснула его по лицу. Кровь брызнула ей на руку и щеку, когда мужчина закричал от боли, отшатнулся и выпустил веревку.
Она вырвалась из хватки и отбросила его ногой, прежде чем снова взмахнуть клинком.
– Я не мягкая, – прорычала она и плюнула в окровавленное лицо мужчины.
Работорговец свирепо уставился на нее, пытаясь рукой остановить кровь, хлынувшую из разорванной щеки. Лезвие ударило глубже, чем она думала, рассекая щеку до губы, растягивая рот в жуткой усмешке. У него на поясе все еще висело оружие в ножнах, но он посмотрел на нее, а затем перевел взгляд туда, где остальные все еще сражались с Ореком.
Бросив в ее сторону еще один мрачный взгляд, он проворчал:
– К черту это, – и повернулся, чтобы убежать обратно в рощу.
Сорча в изумлении наблюдала, как он отступает.
Звуки битвы снова привлекли ее внимание к Ореку, и она с изумлением наблюдала, как он сдерживает двух оставшихся работорговцев. Они атаковали его в тандеме, заполняя пробелы, оставленные другим, но на каждом шагу Орек встречал их. Это было совсем не похоже на дуэли, которым учил ее отец, даже на более грязные защитные приемы, которые он специально показывал ей, чтобы выпутаться из передряг. И это не было похоже на грациозные рыцарские поединки верхом на лошадях, которым она, ее братья и сестры научились у матери.
Сражение Орека было жестоким, порочным и быстрым. Он извивался как гадюка, нанося сильные удары без угрызений совести.
Это что-то всколыхнуло в ней. Ее разум знал достаточно, чтобы ужасаться такого рода силе. На что она могла надеяться, когда трое взрослых мужчин не уложили его. И все же… под низменным ужасом от того, что она узнала в нем хищника, когда увидела эту схватку, она не смогла сдержать благоговейный трепет. Сорча никогда не видела никого настолько сильного и быстрого мужчину.
Если все орки сражались так, как он, они уничтожили бы любое войско, посланное им навстречу.
Под натиском превосходящей силы Орека работорговцы начали уставать. Лишь малейшая оплошность, едва заметная, но Орек увидел ее. Когда мужчина справа от него замешкался всего на мгновение, рука Орека метнулась, схватила его за тунику и ударила дубинкой другого.
Пойманный мужчина застонал и обмяк, в то время как другой упал на спину.
Орек взревел, обнажив нижние клыки в знак превосходства, что заставило Сорчу вздрогнуть и крепче сжать кинжал.
Последний работорговец вскочил на ноги, поднимая листья, когда отступал за деревья.
Напарник, которого он бросил, снова застонал и вцепился в зеленую руку, державшую его за тунику. Сорча снова вздрогнула, когда другой кулак Орека врезался работорговцу в лицо.
Человек корчился и боролся, но недолго. Через несколько мгновений Орек бил уже по безвольному, кровоточащему телу. И все же он не остановился, а замахивался кулаком и ударял снова, снова, снова.
– Орек…
Если он и услышал ее, то не подал виду, снова ударив кулаком о кость. Нос работорговца раздробился, по лицу текла кровь.
– Орек! – закричала она, не осмеливаясь подойти ближе, так как ее начало трясти. – Хватит!
Ее голос разнесся по поляне так громко, что его кулак остановился и задрожал, замерев в воздухе, отведенный назад и готовый ударить снова.
Его могучие плечи вздымались, мускулы бугрились и дрожали. Острый оскал клыков застыл, а разинутый рот судорожно втягивал воздух. Его массивное тело содрогнулось, как будто очнувшись ото сна, и низкий, болезненный стон вырвался из его широкой груди.
Наконец, он поднял голову, зрачки расширились, когда его взгляд встретился с ней.
– Орек, ты…
Внезапный румянец на ее щеках спутал его мысли. Выронив кинжал, она закрыла глаза руками, в ужасе от обильных слез, катившихся по ее лицу. Соль обожгла потрескавшиеся губы, а в глазах помутилось. Рыдания сотрясли ее грудь – атака, угроза, мешок – все это навалилось на нее теперь, когда все закончилось.
Мучительный вопль эхом разнесся по деревьям, и она, выглянув сквозь влажные пальцы, увидела Орека, падающего перед ней на колени.
– Не плачь, – умолял он, поднимая руки в знак капитуляции. Большие и окровавленные, они могли бы обхватить всю ее голову. Вместо этого они зависли в воздухе, дрожа.
– Все что угодно, но… не плачь, – повторил он, и его стон был таким громким, как будто она выпотрошила его.
Сорча покачала головой, и его глаза наполнились отчаянием.
Он поднял что-то с земли и протянул ей кинжал, который она уронила. Сорча взяла его, чтобы вложить в ножны, хотя ее руки слишком сильно дрожали, чтобы сделать это.
Слезы все еще текли, и взгляд Орека, казалось, отслеживал каждую, но рыдания утихли.
– Я бы не стала плакать из-за работорговцев, – заверила она его чуть дрожащим голосом, чего не ожидала.
– Я напугал тебя, – сказал он.
Сорча обхватила себя руками, но не видела причин лгать.
– Да.
У Орека перехватило горло, а его лицо исказила страдальческая гримаса.
– Я не мог позволить им забрать тебя.
– Нет.
– Я просто… они бы причинили тебе боль.
– Да.
– Моя мать, – он поперхнулся словом, – была такой же, как ты. Ее забрали такие же мерзавцы, как они. Мой отец держал ее в плену. Она… – он яростно замотал головой, губы растянулись, обнажив стиснутые зубы. – Они – все – причинили ей боль. И я не мог…
Сердце Сорчи екнуло в груди. Он не встречался с ней взглядом, отводил глаза, как будто не заслуживал смотреть на нее. Тогда она увидела его испуганным, злым маленьким мальчиком, каким он, должно быть, был, который боялся за свою мать и того, что ему самому причинят боль. Вся эта ярость и печаль…
Она видела это внутри него всякий раз, когда смотрела на Орека, но никогда эти чувства не были такими острыми, прорезающим линии стыда на его широком лице.
Как он это переносит?
Сорча упала рядом с ним на колени. Из его горла вырвался удивленный сдавленный стон.
В тишине леса она увидела его. Увидела маленькие царапины и шрамы, покрывавшие его кожу. Увидела единственную золотую серьгу, пронзавшую его острое правое ухо. Увидела отсутствие Бивней, но все еще явно нечеловеческую форму его рта. Увидела веснушки и изящно очерченные скулы.
Он был смесью обоих видов, не совсем орк и не совсем человек. И то, и другое, и ни то, ни другое одновременно.
Жизнь не была добра к этому мужчине. Она видела это по его застенчивости и шрамам. Ее сердце болело при мысли… что никто не был добр к этому мужчине.
Тому, кто спас ее. Снова.
Благодарность наполнила ее грудь, неуютная и большая. Сорча редко нуждалась в помощи и никогда о ней не просила. За несколько дней этот полукровка помог ей больше, чем она могла когда-либо оплатить.
– Спасибо тебе, – сказала она. Это было все, что она могла сказать.
Его пристальный взгляд встретился с ее, его удивление было очевидным, и это разбило ей сердце. Усилием воли она сдержалась, только потянулась, чтобы схватить его за руку и сжать.
– Правда, спасибо. Всего лишь день, и на нас напали. Я бы поняла, если бы ты захотел повернуть назад.
Он нахмурился, как будто она заговорила на другом языке.
– Я напугал тебя. Я бы понял, если бы ты не хотела, чтобы я был рядом.
– Ты защитил меня, – сказала она. – Когда я сказала «телохранитель», я не думала… – она решила, что это означает, что его большие размеры отпугнут волков и тому подобное, а не то, что придется отбиваться от нападающих.
– Это… – она вытерла остатки влаги на лице. Во рту пересохло, слова не хотели слетать с губ, но она выдавила их. – Тот, кто напал на меня, был с мешком. Те, кто похитил меня, несколько дней держали меня в мешке. Я… я не хотела снова оказаться в нем.
Его губы сжались в недовольную гримасу, и она почувствовала, как в нем снова вскипает гнев.
– Ты меня немного напугал, – поспешила закончить она, – но в основном потому, что я никогда не видела, чтобы кто-то так дрался.
Орек продолжал пристально смотреть на нее, словно ища правду. Через мгновение он опустил взгляд туда, где она сжимала его руку. Она не отстранилась, и он взял ее ладонь в свою и встал, помогая подняться и ей.
Орек отвернулся, казалось, приняв ее ответ, и Сорча была благодарна. Ее снова затошнило, когда она заговорила о мешке.
Она думала, что выплакала все свои слезы из-за того, что ее похитили. Она думала, что ее решимости вернуться домой было достаточно, чтобы подавить худшие из страхов.
Сегодня ее спутник был единственным, кто смог уберечь ее от полного провала.
Резкий вдох привлек ее взгляд туда, где Орек стоял возле своего брошенного рюкзака. Он огляделся, озабоченно сдвинув тяжелые брови, и когда увидел, что она смотрит, застонал от сожаления.
– Я потерял Дарраха.
Она подошла, чтобы помочь ему обыскивать камни и корни. Они пошли по разным тропинкам вокруг рощи, воркуя и зовя щенка.
Сорча была благодарна за передышку. Она беспокоилась за енота, но ей нужно было время, чтобы собраться с мыслями, и она подозревала, что Орек чувствовал то же самое. Ее грызло беспокойство, но нервы успокоились, и когда она обогнула деревья, тошнотворное чувство покинуло ее желудок.
Она проигнорировала избитого и окровавленного работорговца, хотя и заметила, что его грудь все еще поднималась и опускалась. Она прошла мимо, не обратив на него больше внимания. Она спасла ему жизнь, не позвав Орека, и знала это в глубине души. Человек, который продал кого-то другого в рабство, не заслуживал от нее большего сострадания. Если он выживет, прекрасно. Если животные доберутся до него раньше, чем он придет в себя… будь что будет.
Эта холодная мысль потрясла ее меньше, чем, возможно, следовало бы.
Орек вздохнул с облегчением, и Сорча оглянулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как он наклоняется, чтобы подобрать щенка с зазубренной груды камней. Енот радостно щебетал, пока Орек снимал листья и паутину с его меха.
Она не смогла сдержать улыбку, услышав, как он что-то бормочет щенку, извиняясь за то, что напугал и его тоже.
– У тебя было приключение? – спросила она Дарраха, почесывая его под подбородком.
Орек посадил его к себе на плечо, и щенок вскарабкался наверх со счастливым щебетом.
Ее спутник поднял свой рюкзак, но вместо того, чтобы закинуть его за спину, посмотрел на нее с застенчивым вниманием.
– Я никогда… ни о ком не заботился, – признался он.
Сорча кивнула, понимая, что он имел в виду нечто большее, чем Дарраха.
– Ты научишь меня драться?
Вопрос упал между ними со всей грацией свинцового груза. Густые брови Орека поднялись почти до линии роста волос.
Казалось, они просто продолжали удивлять друг друга.
– Я кое-что знаю, но то, как ты сражаешься… – она пожала плечами. – Кажется более эффективным.
Пока он потрясенно моргал, глядя на нее, она принесла свой собственный брошенный рюкзак. Переложив несколько разбросанных вещей, она взвалила его на спину, прежде чем снова посмотреть на своего спутника.
Он сглотнул и, покраснев, кивнул.
Улыбаясь, Сорча хлопнула в ладоши.
– Отлично. Нам нужно к реке, привести себя в порядок. И я думаю, стоит разбить лагерь пораньше.
10
Орек боролся с яростным румянцем, заливающим его лицо, держась неподвижно и задрав тунику. Сорча не спеша осматривала оставшуюся царапину на его боку, полученную от кабана.
Судьба, неужели минуло всего несколько дней? Казалось, что прошла целая жизнь с тех пор, как он откинул полог палатки и эта человеческая женщина ворвалась в его жизнь.
Он всегда быстро исцелялся, и сейчас рана выглядела так, будто начала зарастать, но Сорча настояла на том, чтобы нанести еще немного мази, прежде чем они приступят к урокам.
– Нужно убедиться, что рана не откроется снова, – сказала она. – Я бы не хотела причинить тебе боль во время нашего спарринга.
Он фыркнул, наслаждаясь ее дерзкой ухмылкой. Это сказало ему, что ее страх утих, и, возможно, она говорила правду после боя – сначала он напугал ее, но на самом деле она его не боялась. Он совсем не хотел пугать ее.
Ей нечего меня бояться. Я никогда не причиню ей вреда. Никогда.
Он был потрясен сражением двухдневной давности больше, чем Сорча. Эти работорговцы были неряшливыми бойцами, слишком уверенными в себе из-за численного превосходства. Даже потерявшись в своей ярости берсерка, он не увидел в них особой угрозы. Он отразил столько нападавших сородичей-орков и остался жив, что не был удивлен, почему кабану удалось нанести больше урона, чем любому из работорговцев.
Нет, его потрясла сама интенсивность ярости его зверя. Даже сражаясь за свою жизнь с противниками-орками, он никогда не терял себя в этой ярости. Его собственническое чувство к этой человеческой женщине разбудило зверя, спавшего внутри, и теперь, когда тот проснулся, все его внимание было сосредоточено на ней.
В ту первую ночь после нападения Орек лежал без сна, слушая, как она дрожит и стонет во сне. Звуки терзали его, затрагивая то, о существовании чего он и не подозревал. Мягкие, отчаявшиеся существа, которых хотелось успокоить, защитить, о которых хотелось заботиться.
То, что он понятия не имел, как сделать. То, что так непривычно его разъяренному зверю, который огрызался при виде угрожающей ей опасности. Они были такими разными, эта обжигающая ярость и нежная тоска, но исходили из одного и того же места внутри него, из центра груди, где билось сердце.
То же самое чувство возникло, когда она провела кончиками пальцев по его коже, скользкими от мази. Ее медленные, обдуманные прикосновения направили ощущения прямо к члену, давая ему чертовски мало возможности скрыть, как сильно он хотел, чтобы она прикоснулась к нему везде.
Его румянец стал еще ярче, и он задался вопросом, чувствует ли она его жар.
Но нет, она сосредоточенно склонила кудрявую голову и не обращала внимания на его сладкие мучения.
Орек стиснул зубы, вонзив клыки в десны.
Он редко испытывал ярость, подобную той, которую обрушил на работорговцев. Это было похоже на то, как он находился вне себя, наблюдая за собственной битвой, но он не был безмозглым зверем, отбивающимся от работорговцев. Нет, он был холодным, злобным убийцей.
И он ни о чем не жалел. Не тогда, когда это обеспечивало безопасность Сорчи.
Это все, что имело значение.
Это, и то, что она его не боялась.
Сорча не казалась испуганной, когда, наконец отступила, чтобы осмотреть свою работу. Она одобрительно кивнула и вытерла руки тряпкой.
– Только не перенапрягайся, – сказала она.
Когда он весело фыркнул, она изогнула одну из своих умопомрачительных бровей.
– Не буду, – пообещал он в хорошем настроении.
Дерзкая ухмылка вернулась, и Сорча неторопливо отошла, чтобы взять свой кинжал. Покачивание ее бедер притягивало его взгляд, гипнотический ритм заставлял забыть, что он может снять тунику.
В груди сжалось, и на него нахлынуло ощущение, мало чем отличающееся от прежней ярости берсерка. Но это был не гнев, не ярость и даже не простая похоть. Сладкое и густое, как сироп, тепло разлилось по нему, мягкое, как кончики пальцев. Кончики ее пальцев.
Зная Сорчу всего несколько дней, Орек уже был так… привязан к ней.
Он даже не мог высмеять себя за то, что чувствовал себя глупым волчонком, следовавшим за ней по пятам, горя желанием увидеть, что принесут их уроки.
Орек все еще был шокирован тем, что она обратилась с подобной просьбой, и пока она не заговорила об этом сегодня утром и не начала готовиться, он не совсем верил в то, что она говорила серьезно.
Но когда она приняла боевую стойку, готовая начать, он снова был поражен, обнаружив, что она настроена серьезно.
Им действительно не следовало задерживаться, следовало продолжать свой путь и постараться оторваться от всех, кто следует за ними, кого-то похуже. Орек, однако, постепенно начинал понимать, что он ни в чем не может ей отказать.
Он не смог сдержать легкой усмешки, увидев ее позу. Уперев руки в бедра, он преодолел расстояние между ними несколькими широкими шагами.
Его ноздри раздулись, когда ее зрачки расширились, и он подумал, что ему померещился ее вздох и легкий румянец, когда на нее упала его тень.
Она моргнула, открыв рот, чтобы задать еще один из своих вопросов, когда он зацепил ее ботинком за ногу и одним движением отправил задом на землю.
– Уф!
Она снова моргнула, глядя на него, на этот раз снизу вверх.
Орек сохранил улыбку на лице, хотя внутри все скрутилось от волнения, когда он наклонился, чтобы предложить ей руку. Он не мог вспомнить, когда в последний раз играл, и надеялся, что только что ничего не испортил.
– Такие стойки хороши на дуэлях, но глупы для драк, – объяснил он, поднимая ее после того, как она вложила свою руку в его.
Отряхая зад от листьев, Сорча усмехнулась.
– Достаточно справедливо.
– Начнем с чего-нибудь более простого. Покажи мне, как ты сжимаешь кулак.
Сорча прищурилась.
– По-моему, ты все выдумал.
Орек фыркнул.
– Я бы не стал.
Ей очень понравились истории Орека, он был одаренным рассказчиком, и когда он рассказал ей все орочьи истории, которые знал, она с жадностью проглотила их. Несмотря на то, что в целом Орек был тихим мужчиной, он оживал во время своих рассказов. Когда они ужинали у костра, теплое сияние отбрасывало на него драматические тени, которые он использовал в своих интересах. Его руки всегда двигались, и он знал, когда и как идеально понизить голос для эффекта. Когда они шли днем, он был не менее оживлен, хотя она не могла наблюдать за ним так пристально, поскольку приходилось высматривать случайные камни, на которых легко можно было подвернуть лодыжку, и сусличьи норы.
Сегодня на очереди были рассказы о русалках, и он провел большую часть утра, пытаясь убедить ее в их правдивости, но она все еще не верила до конца.
– Но ты никогда не слышал о мужчинах-сиренах. Только о русалках на северном побережье.
– Говорят, самцы даже красивее самок, поэтому русалки ревниво охраняют своих мужчин.
– Кто говорит?
– Легенды.
– Ммм-ммм, – с сомнением промычала она.
– Я пересказываю то, что слышал сам.
– Но почему они позволили спрятать себя?
– Может быть, им нравится, когда за ними ухаживают, – сказал он таким звучным рокотом, что Сорча почувствовала его до кончиков пальцев ног. Это было почти как мурлыканье, и не должно было быть таким… приятным.
На его губах заиграла загадочная усмешка, позволив выглянуть лишь намеку на клыки. Это смягчило широкое, жестокое лицо, и Сорчу потянуло так же верно, как мотылька на пламя. Несколько дней пути рядом с этим мужчиной, и она начала понимать, что в нем есть что-то почти… прекрасное. Он был крупным и мог быть жестоким, а на его лице часто прорезались жесткие морщины, но так же, как высочайшие горные вершины поражали своей красотой, Орек творил это с ней.
Сочетание человека и орка в его чертах и линиях создавало нечто не чудовищное или странное, а удивительное.
Она почувствовала, как румянец пополз вверх по шее, и отвела взгляд, сосредоточившись на всем, чем угодно, кроме него.
Они шли вдоль реки уже несколько дней, пейзаж вокруг постепенно зеленел. Они оставили позади выносливые сосны и ели, усеивавшие землю сухими иголками и острыми шишками, и теперь шли под гигантскими секвойями и раскидистыми кедрами. Толстые заросли клевера и молочая устилали лесную подстилку, спускаясь до самых валунов, окаймляющих реку. Хотя осень наступала еще до похищения Сорчи, погода еще не стала слишком холодной, по крайней мере, перед самыми темными ночными часами. Она могла только надеяться, что тепло продержится.
До сих пор их путешествие, за исключением нападения работорговцев, было довольно легким. Приятным. Она знала, что в основном это было благодаря ее попутчику.
Сорча прочистила горло, все еще борясь с румянцем.
– Я все еще думаю, что ты шутишь.
Он снова ухмыльнулся.
– Тебе придется спросить русалку, когда увидишь ее в следующий раз.
– О, конечно, да, в следующий раз, конечно, – фыркнула она. – Я сомневаюсь, что и она скажет мне правду.
– Хм, – промычал он, – тогда, я полагаю, тебе просто придется довериться мне.
Орек вернулся в их лагерь, чувствуя себя немного менее напряженным. Голова все еще была влажной после купания в холодной реке, он повел плечами, чтобы расслабить мышцы, пока остывала кровь.
Это была пятая ночь после нападения, и, как и остальные, Орек нашел момент ускользнуть в сумерки, чтобы взять свой член в руки. Он безжалостно дрочил, представляя, что это ее маленькие и мягкие ладони трогают его, мечтая о том, каким должно быть ее прикосновение. Он стискивал клыки и рычал ее имя, когда спускал в реку, позволяя воде унести тяжелый запах и его острую, щемящую тоску – по крайней мере, на мгновение.
Теперь каждый день он наполнял свою голову воспоминаниями и образами ее улыбки, ее смеха, пышного изгиба задницы и выпуклостей груди. Когда он оглядывал лес, он видел очертание ее талии повсюду, в излучине реки или на склоне ветки дерева. Он мечтал зарыться лицом во все эти кудри, и у него чесались руки накрутить их на пальцы. Он жил ради того, чтобы ее глаза заблестели, а губы, эти проклятые плюшевые губы, изогнулись в улыбке. Его не волновало, что она часто дразнила его – нет, он действительно наслаждался этим, жил каждым ее словом, даже если это было за его счет.
Потому что это означало, что ей было легко с ним. Потому что это означало, что она видела в нем не опасность, а… друга.
И друг был намного лучше врага или угрозы. Даже если его мысли о ней редко оставались просто дружескими.
Ореку было не привыкать удовлетворять свои потребности самому. Он был мужчиной в расцвете сил, но одиноким – он делал это, чтобы немного снять стресс или просто потому, что ему было скучно. Сородичи-орки не были застенчивыми, он был свидетелем того, как многие члены клана предавались оргиям, или как другие соплеменники занимались сексом, и как животные устраивали гон в лесу. Он даже сталкивался не с одной парой людей, охваченных страстью.
Он повидал всевозможные виды совокуплений, все виды страсти и игр, и часто был взволнован увиденным. Иногда он сохранял воспоминания о том, как мужчина крутил бедрами, или о стонах удовольствия, издаваемых женщиной, и использовал их, чтобы доставить себе удовольствие.
Однако сейчас все, о чем он мог думать, была она.
Какие звуки она бы издавала, когда он вот так двигал бедрами, доставляя ей больше удовольствия, чем они оба могли вынести, это преследовало его мысли во сне и наяву.
Это была самая сладкая пытка.
Часть его знала, что его мысли шли по опасному, судьбоносному пути. С которого он не скоро сможет свернуть, если вообще когда-либо сможет. Как только орк принимал и инициировал связь с парой, что-то фундаментальное и необратимое изменялось внутри него. Вот почему к брачным узам относились так серьезно – и многие в его клане их избегали.
По большей части Ореку было все равно. Эта часть хотела, чтобы ее запах остался в его легких, а ее улыбки – в его жизни.
Орек никогда не был безрассудным, никогда не мог себе этого позволить. Глупость его бы давно убила. Возможно, тогда его должно было беспокоить то, как беспечно он шел навстречу краху, поскольку из этого влечения могла получиться только катастрофа, но он не мог это остановить. Не хотел.
Но стоило ему вернуться в их лагерь, как вся тяжелая работа рук пошла прахом.
Сорча склонилась над щенком, говоря ему всякую чушь и почесывая живот, пока Даррах катался по земле и пытался укусить ее за пальцы.
Он знал, что попал в беду – он и раньше испытывал похоть, позволял своим мыслям безудержно вращаться вокруг оркцесс. Он представлял, как будет лежать с ними, обладать ими в течение ночи, наконец-то исследовать чужое тело и получать ответные прикосновения. Каково это – наконец-то погрузить свой член в тепло жаждущей женщины? В юности его мучили сомнения.
Когда же он смотрел на Сорчу, ему хотелось всего этого и гораздо большего. Он хотел заключить ее в объятия и прижать так сильно, что она стала бы частью его, так близко, что никогда не смогла бы ни уйти, ни расстаться с ним. Он хотел узнать, каково это – быть внутри нее, окруженным теплом, и слышать, как ее стоны эхом отдаются в его ушах.
Орки были алчными существами, и он желал ее так яростно, что уже знал – пути назад нет. Вероятно, он знал это еще до того, как его член впервые встал на нее.
Он слышал о том, что самцы испытывают подобные чувства и делают всякие глупости, чтобы угодить своим самкам. Истории, которые он слышал, и совокупления, которые он видел в клане, сбили его с толку, потому что он не мог себе представить, что так сильно потеряет голову – глупость убивает.
Затем Сорча улыбнулась.
Судьба, он был таким глупым. И он не собирался останавливаться.
Потому что никто не сказал ему, никто не предупредил о том, насколько увлекательными будут такие чувства.
Затем она улыбнулась ему, позволив Дарраху укусить один из пальцев, зажатых между его детскими лапками.
Сердце Орека забилось в неровном ритме.
Внутри него всегда было уродство, часть, которая причиняла боль, завидовала и желала, и даже она была влюблена в нее. С ней, для нее, все было по-другому – темное чувство собственничества, которое все еще хотело, но также тосковало и беспокоилось. Оно хотело заботиться о ней.
Когда он мог, он просыпался раньше нее, чтобы начать утренние приготовления и прибраться в лагере. Он поднимал ее рюкзак с земли, чтобы она могла просунуть руки в ремни. Он придерживал уголки одеял, когда она настаивала на том, чтобы аккуратно сложить их перед отправкой в путь. Он всегда отдавал свой лучший мех, – заслуга этой темной части души, нуждавшейся в том, чтобы ей было тепло, комфортно и безопасно.
И чтобы она была окружена чем-то, что пахло им.
О, да. У него были большие неприятности. Раньше он никогда не заботился о чем-то или ком-то, считал себя неспособным к этому.
Но он был более чем способен – и так, так хотел.
Упрямая женщина настаивала на том, чтобы все делать самой, и даже пыталась заботиться о нем. Он позволял ей, когда это означало прикосновения, и, честно говоря, не только темная сторона хотела впитать в себя ее внимание. Он позволял ей быть полезной, нанося мазь или подавая ему ужин. Казалось, она хотела этого, и ему нравилось наблюдать за ней. Когда ее внимание было сосредоточено на задании, он мог смотреть на нее сколько угодно, не опасаясь быть пойманным.
Действительно, волчонок.
– Выглядит безопасно? – спросила она, вставая. Она кивнула в темноту, туда, где река протекала недалеко от их лагеря.
У него перехватило горло, и он кивнул.
– Сомов нет? – она с отвращением сморщила нос.
Позавчера утром они видели всего одного, и она содрогалась от ужаса, отказываясь подходить к воде весь остаток дня.
– По крайней мере, никого, кто хотел бы меня видеть.
Она нахмурилась, но все испортила усмешка.
– Тогда я пойду умоюсь.
– Держись у берега.
Махнув рукой, она ушла в темноту, и Орек воспользовался паузой.
Он подхватил Дарраха и взвалил его на плечо, пока готовил их постели на ночевку.
Когда он развернул свой большой мех, что-то выпало на землю со звонким шлепком. Орек опустился на колени и поднял кошелек с монетами.
Лес отозвался эхом от его раскатистого смеха.
Непрерывный дождь барабанил по брезенту, отдаваясь эхом в их маленькой импровизированной пещере. Они и раньше путешествовали под дождем, не торопясь надевать плащи из промасленной кожи и укрывать рюкзаки, но до сих пор к ночи дождь прекращался.
Сегодня вечером не повезло.
Не проливной, но, тем не менее, настойчивый дождь заставил их разбить лагерь пораньше. Ореку потребовалось немного времени, чтобы найти то, что он хотел, и они, наконец, расположились между двумя огромными поваленными секвойями. Своего рода палатка в виде натянутого поверх брезента обеспечивала укрытие от дождя, но не от холода.
Сорча сидела на своем спальном мешке, пытаясь согреть ноги. Ее ботинки стояли у волокнистой коры дерева, поверх были разложены влажные носки.
Поскольку этим вечером костра не было, они разложили свои спальные мешки поближе друг к другу. Сорча втиснулась в дальний угол пространства, образованный примыкающими друг к другу стволами. Орек постелил чуть поодаль, изголовье на уровне ее бедер, так что он будет тем, кого встретит любой глупец, который сунется вынюхивать в их убежище.
Орек, нырнул обратно в укрытие, низко пригнувшись для этого. Он натянул за спиной свой непромокаемый плащ, образовав что-то вроде двери. Это перекрыло большую часть прохода, закрыв их и от света, но также избавив от брызг дождя, падающих снаружи.
Орек тяжело опустился на свой спальный мешок, темнота скрывала большую часть его лица, оставляя только силуэт. Это не помешало Дарраху радостно взвизгнуть, слезть с колен Сорчи и забраться к нему.
