Текст книги "Полукровка (ЛП)"
Автор книги: С. И. Вендел
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)
14
Орек поморщился, поправляя одеяло на боку, поворачивая его той половиной, что еще не промокла и не стала липкой. Горячая кровь скопилась на его ладони, шокирующе теплая на фоне холодной дрожащей руки. Его губы тоже похолодели, и он оставил попытки сдвинуть голову с того места, где она была прислонена к дереву, слишком одурманенный, чтобы сделать что-то большее, чем вернуть ее на место.
Черт. Нехорошо.
Но ведь он уже знал это. Понял это в тот момент, когда кинжал вонзился ему в бок. Именно поэтому он бросился в реку вместе с Сайласом.
Такая рана, как эта…
Если он продержится ночь, у него может появиться шанс. Если он сможет немного отдохнуть, то, возможно, выживет.
Она не могла позволить себе ни того, ни другого.
Орек не верил, что реки будет достаточно, чтобы прикончить такого орка, как Сайлас. Мужчина был слишком хитер, слишком упрям, слишком злобен, чтобы просто утонуть. Ореку оставалось только надеяться, что когда Сайлас все-таки выберется из воды, это будет далеко-далеко вниз по течению.
Он не смог защитить Сорчу. Не смог сделать ничего. Единственной пользой было отгонять от нее хищников сильным запахом его крови. Ни один хищник не смог бы удержаться, чтобы не подойти и не обнюхать ее, а потом пройти мимо.
Это было все, что он мог ей дать.
Эта мысль была такой же успокаивающей, как промокшее одеяло рядом с ним.
Он попытался достать из рюкзака припасы, но, достав одеяла, он потратил те немногие силы, которые у него остались после битвы с Сайласом и рекой. Бессознательное состояние закрадывалось в уголки его разума, но он отказывался спать, не зная, проснется ли снова. Вместо этого он сосредоточился на порезе на лице, сдвинув брови, вызвав резкую боль. Когда ощущения начали утихать, он вновь двигал мыщцами и приветствовал возобновившуюся боль.
Еще немного, и я попробую снова.
Он не стал бы сидеть здесь в ожидании смерти, но он не хотел замедлять Сорчу и заставлять ее ждать, чтобы увидеть, как распорядится судьба.
Его конечности онемели и замерзли, и Орек знал, что ночь будет прохладной. Он почувствовал это в воздухе, почувствовал, как упала температура и задрожали листья. Осень перестала быть терпеливой.
Орек согнул ногу и с усилием пошевелил лодыжкой, просто чтобы вернуть ей немного тепла.
Если бы он смог сохранить себе жизнь, продержаться ночь, немного отдохнуть, остановить кровотечение, возможно, через несколько дней он смог бы…
Что? Догнать ее? Воссоединиться с ней?
Его губы растянулись в усмешке на самого себя. Глупый.
Какая от него теперь польза? Он отослал ее прочь. Для ее же блага. Для его гордости.
Он сделал бы это снова, но, волею судеб, он уже сильно скучал по ней.
Кровь обжигала одну ладонь, но воспоминание о ее поцелуе жгло другую. Он все еще сжимал эту руку в кулаке, сохраняя ощущение ее губ на своей коже.
Судьба, каким же глупцом он был.
Он думал, что, отослав ее прочь, позволив ей уйти, он, наконец, почувствует облегчение от кулака, сжимающего его сердце. Напряжение, казалось, никогда не уходило, ослабевая только, когда она дарила ему улыбку или смех.
Но он ошибался.
Отсутствие ее было такой же раной, как и зловещая дыра в его боку, и точно так же было бы лучше оставить кинжал, позволить ей пронзить его им и убить, чем истекать кровью в одиночестве, в темноте.
Глупость убивает.
Он знал, что это такое, но сказал себе, что это не имеет значения, что это означает катастрофу и разорение для него, пока он рядом с ней. И это было правдой.
Но теперь, без нее, спустя всего несколько часов, Орек понял, что скрывали все истории, которые старейшины говорили о коварстве орочьих брачных уз. Даже с пульсирующей и ноющей раной в боку разлука с ней была еще бóльшим ударом. С таким же успехом она могла разрезать его грудь и вырвать сердце, чтобы забрать с собой, потому что ему уже казалось, что она это сделала.
И это было только начало связи. Первые прорастающие корни.
Он не должен был допустить, чтобы до этого дошло. Он должен был остерегаться. Это уже была мрачная судьба – смириться с судьбой, но теперь понять, чего у него не было, знать, чего у него никогда не могло бы быть, – мучение больше не было сладким.
Возможно, так даже лучше. Что-нибудь большее убило бы меня быстрее, чем эта гребаная ножевая рана.
Он, истории и старейшины были правы – все это привело к его гибели. Подпуская кого-то близко, позволяя ей заполнить все темные пустые уголки его сердца, это погубило его. Она расширила и обогатила его жизнь, освободила в ней место для себя, и без нее все уже начало рушиться.
Вот почему немногие сородичи-орки жили долго после потери своей связанной пары. Они просто не хотели этого.
И она даже не моя пара. И никогда не будет.
Она просила его отвести ее домой и защитить – он не сделал ни того, ни другого. Зачем ей такой мужчина, как он? Мужчина, которого не хотела собственная мать? Точно так же, как мальчик, которым он когда-то был, надеялся, что однажды его мать вернется и заберет его с собой, точно так же, как юношей он отчаянно пытался угодить и обеспечить клан, который ненавидел его и использовал… так и сейчас он глупо надеялся, что может быть, возможно… на этот раз…
Сорча никогда не будет принадлежать ему.
И все же он позволил бы ей погубить себя для всего остального. Для него не существовало других вариантов. Он не хотел другого. Он не хотел общения, клана или довольства. Он хотел ее. Орек знал, что значит вожделеть и томиться, но теперь он знал, что значит хотеть.
Я просто хочу ее.
Ему показалось, что он слышит, как она зовет его по имени.
Орек застонал, надеясь, что шум пробудит его уши от наваждения. У него уже начались галлюцинации – ему было хуже, чем он думал.
Он плотнее прижал к себе одеяло.
Не в его характере было просто сдаваться, даже если это было бы проще и милосерднее. Он знал, что рана в конце концов заживет, но у него были сомнения по поводу душевной боли. Сколько времени потребуется, чтобы забыть ее запах? Изгиб ее улыбки? Разную интонацию ее смеха и фырканья?
Никогда, прошипел его разум.
Он не хотел забывать.
Орек снова застонал. Судьба, каким же он был жалким негодяем.
– Орек!
Его сердце болезненно сжалось в груди, еще один лучик надежды пытался пустить корни, но он безжалостно подавил его. Он не мог вынести еще одного.
Это не она. Это не…
– Орек! Орек, если ты меня слышишь, пошуми!
Дыхание вырвалось из его легких болезненным хрипом. В ушах зазвенело от звука ее голоса, такого близкого, такого отчетливого, что он не поддавался его воображению.
Но нет, конечно, этого не может… конечно, она не могла…
Его голова повернулась в ту сторону, откуда доносился ее голос, и он разлепил веки. В лесу давно стемнело, деревья казались просто силуэтами на фоне мягкой иссиня-черной ночи.
Сначала он поверил, что слабое, но растущее свечение – это игра его глупого полного надежд сердца. Но потом… свет становился все ярче, отбрасывая огромные полосы между деревьями.
В ошеломленном молчании он наблюдал, как что-то существенное прошло между деревьями позади огонька.
Лошадь и повозка следовали в по течению реки, но не это заставляло все внутри него замирать.
– Орек! – снова позвала она.
Сорча.
Моя пара. Моя женщина.
Сделав глубокий вдох, который наполнил его легкие и все остальное, Орек крикнул в ответ:
– Здесь!
Где-то рядом раздался вздох, громкий шлепок сапог, а затем он утонул в ее запахе.
Сорча неслась сквозь деревья, сапоги скрипели, когда она резко остановилась. Она снова ахнула, прежде чем упасть на колени рядом с ним.
– Он здесь! – необъяснимо крикнула она через плечо, но Ореку на самом деле было все равно.
Ее волосы рассыпались по плечам, когда она склонилась над ним, окружая своим теплом, ароматом и мягкостью. Когда ее руки пробежались по нему с тревожным трепетом, он не смог удержаться и поднял свою бескровную руку, чтобы запустить в ее кудри. Они подпрыгнули и обвились вокруг его пальцев, такие, такие мягкие.
Из его груди вырвалось счастливое урчание, прежде чем он осознал, что делает, и глупая ухмылка расплылась по его лицу.
Судьба, если это иллюзия, сон, позволь мне никогда не просыпаться.
Если она и заметила его руку в своих волосах, то не сказала этого, слишком занятая причитаниями и хлопотами над его раной.
– Ты такой холодный, – сказала она, несчастно поджав губы.
Это ему не понравилось. Он не хотел, чтобы она была несчастна.
Рука переместилась с ее волос на лицо, обхватив голову сбоку, чтобы провести большим пальцем по уголку ее рта.
Но она не переставала осматривать его, проводя пальцем по костяшкам другой его руки, все еще прижимающей одеяло к боку.
– Ты потерял так много крови, – прошептала она.
Ее голос звучал взволнованно, даже испуганно, но Орек был не в том состоянии, чтобы волноваться. Рана, кровь – ничто из этого больше не имело значения. Она была здесь. Наклонилась к нему ближе. Так близко, что он мог уткнуться лицом в изгиб ее плеча и вдохнуть ее аромат там, где он был сильным, прямо за ухом.
Так он и сделал.
Прижавшись лбом к ее щеке, он уткнулся носом в ее шею и вдохнул.
– Ты здесь, – пробормотал он в ее кожу.
– Я здесь, – пробормотала она, обхватив рукой его затылок и прижимая к себе.
На одно восхитительное мгновение весь лес замер. Сердце Орека не билось, кровь не лилась рекой. Он не чувствовал ничего, кроме тепла, исходящего от Сорчи, не слышал ничего, кроме ритма ее пульса, не ощущал ничего, кроме тепла и соли ее кожи прямо под своими губами.
Что-то внутри успокоилось и встало на место. Что-то, что должно было волновать его после всего того горя, что он пережил за последние часы.
Но Орек зашел слишком далеко.
Сорча была рекой, и он был подхвачен ее течением. И он не хотел выныривать за воздухом.
На них пролился ослепительный свет.
– Ты не говорила, что твой друг орк.
Незнакомый мужской голос царапнул чувства Орека, и его зверь, подавленный с тех пор, как он отослал Сорчу, с ревом пробудился к жизни внутри.
Мурлыканье перешло в рычание, Орек обнял Сорчу и перетащил ее через себя, через свои колени, на другую сторону, поместив свое тело между ней и голосом. Хотя Орек и был ослеплен внезапным светом фонаря, он оскалил клыки на фигуру, нависшую над ними, и зарычал.
Сорча заерзала в его объятиях, спрашивая фигуру:
– Это имеет значение?
– Было бы приятно узнать, – проворчал мужчина. – Я не собираюсь везти орка в свою семью.
– Полуорка, – сказала Сорча. – Он полукровка. И он спас меня.
Между Сорчей и мужчиной воцарилось долгое молчание, и хотя Орек попытался выпрямиться и прислониться к дереву, чтобы выглядеть менее уязвимым, Сорча удержала его.
– Что с ним случилось? – медленно спросил мужчина.
– Другой орк.
Мужчина прошипел проклятие сквозь зубы.
– Пожалуйста, – взмолилась она, – тот, другой, пропал, его унесло вниз по реке. Я сделаю все, что угодно – только отвези его, чтобы я могла ему помочь. Пожалуйста.
Ему стоило больших усилий держать глаза открытыми, но рычание, клокотавшее в его груди, не прекращалось. Он ненавидел слышать, как Сорча умоляет.
Между Сорчей и мужчиной повисла еще одна пауза, но она не стала тратить ее впустую. Она подтянула рюкзак Орека поближе и нашла другое одеяло взамен окровавленного. На глазах у мужчины она обернула Орека одеялом и туго завязала его сбоку, продолжая давить на рану.
Мягкая рука коснулась лица, и его голова повернулась к ней. Он едва мог видеть ее сквозь тяжелые веки, но ее беспокойство было ощутимым. Она отвела волосы с его лица и провела пальцем по целой щеке, прежде чем наклонилась, чтобы поцеловать его.
Он был настолько ошеломлен, что не смог помешать ей снова встать. Тем не менее, он зарычал, недовольный тем, что она оказалась уязвимой, и обхватил рукой ее икру.
– Пожалуйста, – сказала она, – он умирает.
После долгого молчания ночь наполнил громкий и порывистый вздох.
– Хорошо. Но не в дом. И при первых признаках неприятностей вы оба вылетите.
– Да! Спасибо! С нами не будет никаких проблем, клянусь!
Фонарь сдвинулся в сторону, позволив Ореку снова видеть, и он заметил темную фигуру широкоплечего человека, идущего к повозке. Он повозился с чем-то по бокам, и задняя панель опустилась, превратившись в выступ.
Его взгляд на мужчину, рывшегося в повозке, был скрыт мягкой завесой волос Сорчи, когда она склонилась над ним.
– Ты можешь встать? – мягко спросила она его.
– Да.
Нет.
Стиснув клыки, он воспользовался деревом за спиной, чтобы подняться. Сорча была рядом, поднырнула под его руку, чтобы поддержать, но его ноги подкосились.
Другое плечо уперлось в другой бок Орека, запах человеческого мужчины наполнил его нос.
– Как тебя зовут, орк? – спросил мужчина, помогая Сорче затащить его в повозку.
– Орек.
Холодный пот выступил на лбу Орека от усилий держать голову высоко и передвигать ноги. До повозки было, наверное, всего восемь шагов, но они казались вечностью, в боку пульсировала боль.
– Анхус, – проворчал мужчина.
– Спасибо тебе, Анхус.
Еще одно ворчание.
У повозки Орек привалился к открытому борту и с помощью сумел забраться внутрь. Сорча поспешила прочь, и мгновение спустя он услышал тяжелый стук своего рюкзака, приземлившегося где-то близко.
Повозка покачнулась, когда Сорча забралась назад рядом с ним, а Анхус – вперед.
– Ты хочешь быстро или мягко? – спросил Анхус. – Не может быть и того, и другого.
– Быстро, – сказала Сорча.
Мужчина что-то проворчал, и повозка резко тронулась вперед, едва не выбив дух из Орека. Он застонал, сжимая в кулаке скомканное одеяло на боку.
– Я знаю, знаю, – прошептала Сорча, поглаживая его волосы и проводя пальцем по ушам и скулам. Она положила его голову к себе на колени, теплые пальцы выводили маленькие узоры на его коже. – Еще немного. Отдохни. Я рядом.
Он не хотел поддаваться охватившему беспамятству, не хотел очнуться от него только для того, чтобы обнаружить, что все это грезы, созданные его разумом, чтобы отвлечь от боли. Но усталость и боль, пока они пробирались через лес, были слишком сильны для измученного тела.
И… как Орек уже хорошо знал, он ни в чем не может отказать Сорче.
Итак, он отдыхал, положив голову ей на колени, довольный.
15
К тому времени, когда повозка въехала в усадьбу, над верхушками деревьев начал подниматься рассвет. Небо было ясным, почти бесцветно-серым, когда в мир медленно начал просачиваться свет, но Сорча едва заметила, как они подъехали к сараю.
Анхус даже не успел остановиться, как Сорча встала, готовая помочь разгрузить Орека.
– Переведи дух, – сказал ей Анхус. – Давай не будем трогать его, пока не будем готовы.
Сглотнув пересохшим горлом, она вместо этого занялась рюкзаками, чтобы чем-нибудь занять трясущиеся руки. Если она будет стоять неподвижно слишком долго, нервный узел в ее внутренностях может затянуться так туго, что разорвет ее надвое.
Кара шагнула к ним из пустого стойла. Одетая, с собранными наверх волосами и закатанными до локтей рукавами, ее спокойные, решительные манеры придали Сорче некоторое спокойствие.
Выглянув из-за борта повозки, Кара приподняла брови и увидела лежащего без сознания Орека.
– Так-так, – сказала Кара, – давненько никого из них не видела.
– Она говорит, что он спас ее от другого, – сказал Анхус своей жене, вытаскивая рюкзак Орека из повозки. Сорча последовала за ним в стойло, обнаружив, что Кара вычистила его и постелила свежего сена.
– Их двое? Так далеко на севере? – Кара задумчиво хмыкнула. – Он выглядит тяжелым.
Сорча умоляла:
– Пожалуйста, оставь монеты, которые я тебе дала, и дай ему отдохнуть, пока он снова не сможет двигаться. Он потерял так много крови и…
Кара отмахнулась от этого беспокойства.
– Вы двое никуда не уйдете. Он не в том состоянии, чтобы даже стоять, не говоря уже о том, чтобы кому-то угрожать, а ты вот-вот упадешь. А теперь давайте устроим его поудобнее.
Сорча моргнула, не зная, что еще сказать, кроме «Хорошо». Она ненавидела нервную суету, ее так переполняли беспокойство и вина, что она чуть не стала совершенно бесполезной. Сорча должна быть спокойной. Сорча была единственной, кто знал, что делать. Но сейчас страх и изнеможение настолько поглотили ее, что она позволила Каре и ее спокойствию взять верх.
Она помогла Каре соорудить удобное гнездышко, чтобы уложить Орека на охапку сладко пахнущего сена, накрытого оставшимися одеялами. Она принесла мазь и те полезные припасы, которые у них были, добавив их к небольшому запасу, который Кара принесла из дома.
Когда все было разложено и готово, они втроем вытащили Орека из повозки и, кряхтя под его огромным весом, медленно потащили в стойло. Домашний скот с интересом наблюдал за тем, как они изо всех сил старались не трясти его слишком сильно, и к тому времени, когда они уложили его на подстилку из сена, все тело Сорчи дрожало от усилий.
Кара вытерла лоб тыльной стороной ладони.
– И ты сказала, что он меньше других?
Пока Анхус срезал с Орека испачканную рубашку и промокшее одеяло, Сорча взяла бутылку макового молока, которую передала ей Кара, и влила немного ему в горло.
– Совсем чуть-чуть, – уговаривала она. – Проглоти для меня.
Он пошевелился при звуке ее голоса, горло перехватило, когда он сглотнул, но так и не открыл глаза. Напряженная складка пролегла между его бровями, а тело держалось так напряженно, что она даже не могла представить, что он спит. Сорча провела большим пальцем по нахмуренному лицу полукровки и напевно заверила его, что он в безопасности, и что с ним все будет в порядке. Когда это, казалось, не сработало, она сказала ему, что они с Даррахом в безопасности.
Наконец, его мышцы расслабились одна за другой, и он полностью обмяк в своем гнезде из одеял и сена.
Сорча подняла глаза и обнаружила, что Кара и Анхус наблюдают за ней, обмениваясь многозначительными взглядами.
– Мы быстро все сделаем и дадим ему отдохнуть, – заверила ее Кара. – Почему бы тебе не рассказать нам, как ты оказалась в нашей маленькой части мира с компаньоном-орком.
Благодарная за отвлечение, Сорча не была слишком горда, чтобы воспользоваться этим, хоть бы не думать слишком много о том, что им предстояло. Они с Карой промыли рану, с облегчением обнаружив чистые края и то, что самое сильное кровотечение прекратилось. Ее руки все еще слишком сильно дрожали, чтобы зашивать его самой, и у нее закружилась голова от облегчения, когда Анхус предложил помочь.
Она крепко держала Орека, положив ладони на его толстую руку, пока грубые пальцы Анхуса протыкали иголкой и ниткой плоть. Она не могла смотреть, в уголок рта скатилась слеза, поэтому она успокаивающе гладила кожу Орека маленькими круговыми движениями и рассказала им все.
История лилась из нее быстрее, чем речные пороги, Сорча едва останавливалась, чтобы перевести дух между рассказами о том, как ее схватили работорговцы, и как ее освободил Орек. Кара сочувственно кивала, как будто в словах Сорчи был какой-то смысл, ее глаза расширились, когда она услышала об их переправе через реку в полночь, и недовольно нахмурилась, услышав, как обошлись с ней горожане Биррина. Сорча не могла остановиться, ее чуть не стошнило от того, как быстро слова срывались с губ, но каждое из них облегчало ее душу.
К тому времени, когда Анхус закончил ужасную работу и перешел к порезу на лице Орека, Сорча добралась до того дня, когда следопыт-орк устроил засаду на них у реки.
– Он был крупнее и быстрее, но Орек держался стойко, – сказала она им, с гордостью глядя на своего спутника сверху вниз. – Я думаю, он мог победить, но я отвлекла его.
– Ты вытащила его из реки. Я бы назвала это победой, – съязвила Кара.
Сорча издала неопределенный звук. Она не скоро забудет сверкнувший нож следопыта перед тем, как тот вонзился в бок Орека.
Рука на ее плече заставила Сорчу подпрыгнуть. Она поняла, что дрожит, и Кара посмотрела на нее сверху вниз, озабоченно нахмурившись.
– Я думаю, вам обоим пора отдохнуть.
– О, нет, я присмотрю за ним…
– Он еще несколько дней ничего не сможет делать. Приляг и отдохни. Тебе понадобятся силы, чтобы ухаживать за ним.
Отказ снова вертелся у нее на языке, но когда она посмотрела вниз на Орека, то увидела гладкость его лба и ровный ритм дыхания. Теперь он действительно спал, на некоторое время избавившись от боли, и она знала, что маковое молоко продержит его в таком состоянии еще несколько часов.
– Хорошо, – наконец согласилась она.
Когда Кара ушла за кувшином воды, Анхус сказал ей:
– Нужно сделать кое-что по дому, так что тишины не будет.
– Я не думаю, что это помешает мне, – ее глаза щипало при каждом моргании, и только упрямство удерживало ее на ногах.
Вскоре Кара вернулась с чистой тряпкой и керамическим кувшином, полным воды. Убедившись, что у нее и Орека есть все, что им понадобится на ближайшее время, пара ушла, закрыв за собой дверь стойла.
От облегчения у Сорчи чуть не подогнулись колени, но она заставила себя продержаться достаточно, чтобы снять испачканную одежду, ополоснуться водой и обтереть себя тряпкой, надеть чистую рубашку и бриджи. Она собрала оставшиеся у них одеяла и разложила их рядом с Ореком.
Сорча легла, любуясь широтой его массивных плеч. В мягком свете сарая она могла разглядеть шрамы, которые усеивали и перекрещивали его спину, историю, которая говорила о тяжелой жизни.
Ее тело почти растворилось в мехах и сене, но она не смогла удержаться, чтобы не распутать несколько клоков на длинной гриве его волос и заплести короткую косу.
Сон настойчиво овладевал ее разумом, как зов сирены, затягивающий на дно.
Прежде чем сдаться, она придвинулась немного ближе, положив сжатые руки ему на спину. Его кожа горела, и она чувствовала каждый его вздох. Она позволила ритму убаюкать себя в последний момент.
Сорча проснулась намного позже с сеном в волосах и ватой во рту. Что ж, по крайней мере, так ей показалось. Она затуманенно моргнула, глядя на незнакомое стойло. Запахи и шум оживленного сарая были достаточно знакомы, но это были не конюшни ее семьи.
События предыдущего дня обрушились на нее, вызвав неожиданную волну паники в груди, и Сорча резко обернулась.
Орек лежал точно так же, как она его оставила, и глубоко спал, его дыхание было ровным. Кожа вокруг зашитой раны выглядела не воспаленнее и не краснее, чем когда она смотрела в последний раз, и Сорча вознесла безмолвную молитву Судьбе в надежде избежать лихорадки.
Она заглянула через его плечо, радуясь, что выражение его лица расслабленное.
Не в силах сдержаться, она провела рукой по его предплечью, успокаивая не столько его, сколько себя. Она так боялась за него, все еще боялась, что ему больно, или он не проснется. Сорча помогала своей матери заботиться о множестве больных братьев и сестёр и раненых конюхах, проводила много дней у постели больных, ухаживая, кормя и утешая. Но у нее всегда была помощь – тетя Софи была рядом и наблюдала за исцелением.
Здесь, сейчас, в незнакомом сарае, когда ее спутник тяжело ранен, Сорче пришлось признать, что она не в порядке.
Она сжала его запястье и похоронила эти мысли глубоко в сознании. Беспокойство и нерешительность никому не помогали, и в свете – она покосилась на высокое окно на фронтоне сарая – ближе к вечеру ей было довольно стыдно за то, как она вела себя вчера и как справилась в сложившейся ситуации. Вернее, не справилась.
Глубоко вздохнув, Сорча легла на спину и потерла глаза, пытаясь прогнать затянувший голову туман и песок из глаз.
– О, нет, ничего подобного, – сказала Кара, подбегая к двери стойла. Она открыла ее и ворвалась внутрь с подносом, на котором было что-то теплое и вкусно пахнущее. – Я знаю, что ты не спишь, так что оставайся в таком состоянии, пока мы не напичкаем тебя едой. Потом ты снова сможешь поспать.
– Я уже проспала весь день, – слабо запротестовала Сорча, принимая еду. Она никогда не была горда своим хорошим аппетитом, что доказывал щедрый зад.
Кара отмахнулась от ее слов, прежде чем наклониться, чтобы осмотреть Орека, не прикасаясь к нему.
– Ты устала до костей, – сказала она, снимая повязку, пропитанную травами, которую они наложили на рану прошлой ночью. – Я полагаю, ты все еще уставшая. Просто хотела убедиться, что ты поела перед тем, как снова лечь спать.
– Я ценю это, – сказала она с полным ртом теплого хлеба, намазанного маслом. Гороховый суп, который стоял на подносе, был сытным, соленые куски мяса – восхитительными, и Сорча забыла о хороших манерах.
– Пожалуйста, дай мне знать, как я могу отплатить тебе, – сказала она, прожевав и проглотив. – Твоя доброта…
– Я уверена, что мы можем найти для тебя много работы, но, пожалуйста, не волнуйся сегодня. Отдыхай. Солнце почти село, и дневная работа закончена. Позаботься о себе сейчас, а потом сможешь позаботиться о своем мужчине, – Кара ухмыльнулась ей и подмигнула. – И о лошадях, если у тебя есть хоть какие-то навыки.
Сорча покраснела до корней волос, не зная, как вежливо поправить Кару. Вместо этого она сказала:
– Я не боюсь навоза. У моей семьи большая конюшня.
Кара издала радостный звук.
– Знаешь что-нибудь о подковывании?
– Конечно, – сказала Сорча, отламывая еще один ломоть мягкого хлеба. – Я работала с кузнецами, когда им нужна была помощь.
– Превосходно. Анхус будет рад это узнать. У нас в городе только один кузнец, и мы делим его с несколькими другими деревнями. Его не будет в этих краях еще неделю, а нам нужно начать собирать урожай.
Сорча чуть не подавилась супом, торопясь сказать:
– Я рада помочь! Все, что в моих силах.
Кара удовлетворенно кивнула.
– Я скажу Анхусу. Как удобно, что бродяга с компаньоном-орком, спящим в нашем сарае, разбирается в лошадях.
Кара рассмеялась, а Сорча покраснела, и они принялись непринужденно болтать, пока Сорча ела. Это был безобидный разговор о погоде, реке и грядущем урожае. У Кары и Анхуса была не самая большая ферма, но правильно подкованная лошадь сделала бы работу намного более выполнимой. Из их беседы стало очевидно, что Кара очень любит свою землю, дом и семью.
Боль в душе Сорчи нарастала, даже когда она преодолевала дискомфорт в желудке. Она скучала по своей семье, по их громкой болтовне за обеденным столом, ссорам за завтраком, поездкам в город. Путешествуя с Ореком, она смогла подавить большую часть своей тоски по дому и беспокойства, сосредоточившись на нем и их путешествии.
Но в окружении знакомых ароматов, вынужденная из-за усталости и обстоятельств сидеть неподвижно, сердечная боль пробирала ее до костей.
Кара оставалась рядом до тех пор, пока Сорча не съела всю миску дочиста, не оставив после себя ни крошки. Было приятно поговорить с другой женщиной, и она позволила спокойствию и компетентности Кары окутать ее.
Ее веки отяжелели, а зрение затуманилось, когда Кара взяла поднос и снова велела ей отдыхать.
– Как там Даррах? – спросила она, стараясь не запинаться. – Я могу забрать его, если он доставляет слишком много хлопот.
– О, я не думаю, что ты заберешь его обратно от детей в ближайшее время. Они играли вместе весь день. Прошлой ночью ему соорудили маленькую кроватку из корзины, и я подозреваю, что он уже устроился в ней, – Кара похлопала ее по плечу. – Так что перестань волноваться и поспи немного.
Сорча кивнула, загоняя свои тревоги обратно в яму разума. Она вообразила, что она бездонна, и сбросила туда все, о чем больше не хотела думать или чего чувствовать.
Кара тихо вышла из стойла, и вскоре сарай наполнился тихими звуками довольных животных, дремлющих после ужина. Свет почти померк, небо за высоким окном сарая стало темно-фиолетовым.
Зевнув, Сорча откинулась на спину, ее желудок был переполнен. К сожалению, ее разум тоже, но она закрыла глаза, защищаясь от окружающего мира.
Она подтянула меха под подбородок и уткнулась головой в ложбинку между лопатками Орека… Это помогло успокоиться, и не было ничего плохого в том, чтобы уютно устроиться, пока она отдыхает.
На следующее утро Сорча погрузилась в знакомый ритм повседневных дел и уход за животными. День начался рано, Кара снова принесла завтрак, а Анхус обдумал работу на день. Пока Сорча ела сосиски и печенье, они с Анхусом обсуждали, как лучше подковать лошадь.
Все это время Орек неподвижно лежал рядом с Сорчей, его дыхание было ровным и спокойным.
Сорча пыталась довольствоваться этим.
Но по мере того, как утро подходило к концу, даже после того, как она с трудом надела новую обувь и вычистила другие стойла, а он даже не пошевелился от шума и суеты, ее беспокойство начало наполнять каждую жилку и пору.
Работа помогла немного отвлечься, и она с такой энергией принялась за нее, прогоняя заботы, что Каре пришлось прервать почти бешеную деятельность, чтобы предложить ей полуденную трапезу. Помыв руки, она присоединилась к маленькой семье за обедом.
У Кары и Анхуса были мальчик Брэм лет четырех и девочка Бриджид лет семи. У обоих были светлые волосы матери и карие глаза отца. Они испытывали поверхностное любопытство к ней, к этой странной гостье, спящей в их сарае, но в основном хихикали и хлопали выходкам Дарраха. Енотик был рад видеть ее, чирикая и взбираясь по руке на плечо. Он использовал ее волосы как веревку, чтобы залезть выше и взгромоздиться ей на макушку. Она отодвинула его только тогда, когда он попытался схватить кусок мясного пирога, направлявшийся к ее рту.
Дети были более чем счастливы развлечь щенка, а их родители были более чем счастливы, что дети отвлеклись и не путались под ногами, когда начались дневные хлопоты по дому.
Они провели вторую половину дня, подковывая лошадей, чтобы подготовиться к завтрашнему сбору урожая, в чем Сорча с радостью согласилась помочь.
Собрав с Карой яблок в маленьком фруктовом саду, семья и Сорча собрались на ужин и рано легли спать, потому что впереди был большой день. Она легла рядом с Ореком после того, как перевязала его раны и перевернула на спину.
Комочек страха превратился в туго натянутую веревку отчаяния, обвившуюся вокруг ее груди. Она знала, что ему нужен отдых, и пока его дыхание было легким и у него не было лихорадки, делать особо было нечего.
Это, конечно, не мешало ей беспокоиться.
Устроившись поудобнее на их постели из сена и мехов, Сорча прижалась к нему и взяла его гораздо большую руку в свою.
– Пожалуйста, проснись завтра, – прошептала она ему в плечо.
Она могла поклясться, что его рука сжала ее, и это было единственное, что позволило ей наконец погрузиться в беспокойный сон.
Второе утро наступило даже раньше предыдущего, как и обещал Анхус. Сорча выполняла свои задания с такой же решимостью, хотя ее энтузиазм резко поубавился. Пробуждение без изменений в состоянии Орека испортило ей настроение, и она тихо съела завтрак.
Кара предложила ей заняться другой работой по хозяйству в сарае, но Сорча завязала кудри косынкой и настояла на том, чтобы помочь. Следуя за Карой и Анхусом на их поля, она провела утро, убирая камни с пути плуга, убирая снопы пшеницы и выплевывая бог знает что изо рта. Ее руки покраснели и потрескались от десятков мелких порезов и булавочных уколов травы, а рубашка давно промокла от пота к тому времени, как они остановились перекусить.
