Текст книги "Времени нет (ЛП)"

Автор книги: Рустем Халил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)

Пес поднял голову и с любопытством наблюдал, как хозяин сначала чуть не упал с кровати, потом бросился к окну, дернул занавеску, выругался и наконец вскочил в ближайшую дверь – в ванную. Мастиф двинулся за ним и увидел, что хозяин устраивает потоп у умывальника.

Вода не помогла. Эдем то и дело подводил лицо к зеркалу – и видел там чужое отражение. Чужое, но знакомое. На него смотрел Олесь Мицный, фронтмен легендарной группы «Времени нет», один из самых популярных украинцев.

Субъект в зеркале пообещал ему переселение в чужое тело. Может, это и есть продолжение того тягучего сна?

– Олесь Крепкий, – повторил Эдем несколько раз: хотелось услышать, как звучит его голос.

Он не смог долго смотреть в зеркало из-за естественного отторжения – люди переключают канал, увидев хирургическую операцию. Эдем насухо вытерся и присел на крышку унитаза.

Все это было наяву. Татуировка трембита на бицепсе, гладко выбритые ноги, шрам от аппендицита – все это принадлежало чужому телу и в то же время казалось вполне естественным. Так же, как и вид за окном. Ничто не убеждало в реальности происходящего сильнее, чем это знание неизвестного. Эдем открыл полированную дверцу шкафчика и нашел за ней то, что ожидал – запасы мыла и туалетной бумаги, поломанный фен и украденную из львовского бара чистую пепельницу.

Мастиф подошел и ткнулся мордой в его колено, словно хотел напомнить, что хозяину нечего пугаться – есть друг, который его защитит. Эдем с осторожностью потрепал собаку за глыбу.

– Я не твой хозяин, Арбитр, – сказал Эдем, удивляясь тому, как легко смог вспомнить кличку пса, которого увидел сегодня впервые.

Арбитр потащил его за край штанины, и Эдем двинулся в столовую, чтобы открыть дверь пса в задний двор. За эти несколько метров он пережил больше дежавю, чем за всю свою жизнь. Эдем ходил по чужому дому, но каждая мелочь в каждой комнате была ему знакома. Шкафы и торшеры, деревянные фигурки на полочках, гитары на стенах, скрипучий паркет, колокольчики фурина над открытой дверью, ободранный псом стул, коллекция пластинок, вмятина на потолке от пробки из-под шампанского и не вымытая после жарки.

Допустим, сделка была настоящая… Гм, он не ожидал от себя, что так легко примет эту гипотезу, и удивился пластичности веры. Первое, что пообещал ему джин, – это слава, и в выборе своем он был не только честным, но и порядочным. Олесь Мицный не только один из самых известных в стране музыкантов, он еще и один из самых уважаемых деятелей культуры – не запятнал себя ни скандалами, ни политикой, ни резкими высказываниями на низкопробных шоу.

Может, стоит поднять задницу и насладиться этим днем сполна?

Вчерашнее отчаяние выглядывало из-под кровати: Эдем знал, что его причины никуда не делись, но удручающее настроение осталось в старом теле. От себя не уйдешь, это старая истина, но разве ее автор мог предусмотреть соглашение с джином?

Эдем включил кофемашину и под ее завывание попытался вспомнить прошлое крепкого – проверить, как работает память. Однако создавалось впечатление, что жернова мололи не только кофе, но и мысли: даже распорядок дня музыканта был завешен туманом.

На такой случай Эдем уже наработал собственное правило: в любой непонятной ситуации беги. Утренняя пробежка очистила бы мозги и подсказала бы, как провести день так, чтобы выдоить из этой коровы все ее молоко.

Он мог сесть за руль – в теле Крепкого опасность внезапной потери сознания ему не угрожала, но вспомнил, что джип музыканта уже вторую неделю в ремонте. Не беда. Эдем вытащил из зарядки телефон и, игнорируя сообщения о двух пропущенных звонках, по памяти набрал номер Капитана. О том, что ему сказать, Эдем задумался только после того, как услышал голос водителя и тепло передалось с динамика на кончики пальцев.

– Капитан, здравствуйте! М-м-м-м… Эдем сегодня не будет бегать, а могли бы вы отвезти меня на пробежку? Отправлю адрес в сообщении, о том, насколько подозрительным мог показаться Капитану этот звонок, Эдем задумался лишь нажав кнопку отбоя.

Следующим номером, по которому он позвонил, был его собственный. Никто не ответил.

Эдем порылся в адресной книге телефона. Звезды шоу-бизнеса, политики, бизнесмены, журналисты и один хоккеист – о существовании многих из них Эдем знал и раньше, но львиную долю памяти, конечно, занимали номера не публичных людей: просто знакомые, водители, риелторы, офисные феи, радиодиджеи, портные, фотографы, блоггеры и даже один поставщик марихуаны. Телефоны ближайших людей Крепкий скрыл за прозвищами – на случай, если злоумышленник сломает этот самый надежный из всех имеющихся в продаже аппарат и доберется до личной информации. По этой же причине он вычистил фотобанк: сейчас там оставалась только сотня совершенно безобидных изображений. Но самой скучной оказалась переписка, из пропущенных смысловых пробелов которой было понятно, что Крепкий просто зациклен на безопасности личной информации.

Зато стал очевидным принцип работы памяти для Эдема: он мог без труда упомянуть то, с чем непосредственно сталкивался, а воспоминания без всякой привязки требовали чрезмерных усилий.

Эдем захлопнул дверь во двор, чтобы ему не помешал пес, и принялся странствовать по комнатам и чужой жизни. Он забирался в ящики, рассматривал фотографии на стенах, перебирал раритетные пластинки, ревизировал коробку с огрызками бумаги, на которых почерком Крепкого были нацарапаны стихи. Занятие казалось не таким уж увлекательным, пока Эдем не наткнулся на ящик с кодовым замком. Как в детстве, Эдем легко отпер ее не вставая с колен – и погрузился в чужие тайны. В ящике лежали мелочи, имевшие значение только для Олеся Крепкого.

С самого верха прижимала нехитрое сокровище фоторамка, под стеклом которой лежала засушенная фиалка – цветок, изменивший жизнь Крепкого.

Эдем вспомнил летнюю сцену, скользкие от пота струны, ломоту в ногах из-за количества тяжелой аппаратуры, которую им пришлось таскать перед концертом, и мошкару. Многие мошкары. «Нет времени» выступала в экваторе лайн-апа – третьей группой из пяти. Они должны были исполнить четыре песни – два кавера и две оригинальные. Последней играли «Фиалку в конверте».

Крепкий смотрел не на девушек, которые танцевали под сценой, не на ребят, трясших кулаками в такт, его адресатами были люди из полумрака, слушатели из дальних уголков площади, простые прохожие. Услышав "Фиалку", они переставали говорить о своем и подходили к сцене. Когда басист Тарас сорвал последний аккорд, толпа на мгновение окунулась в молчание, будто слушатели поняли, с чем им довелось встретиться, а потом взорвался криками и восторженным свистом. Крепкий понял: он готов посвятить оставшуюся жизнь тому, чтобы еще раз услышать эту секунду тишины перед взрывом.

Пять групп, девятнадцать песен. Концерт подошел к концу, и самыми громкими были голоса тех, кто требовал на бис песню о фиалке.

Через год они переставили слова в названии и «Времени нет» выпустил первый альбом с ужасным качеством звучания, двумя неплохими песнями и одним хитом на все времена.

Вторым раритетом из коробки, который взбудоражил в Эдеме чужие воспоминания, оказалась картонная карточка с изображением хоккеиста Вейна Грецки.

Отец Крепкого, известный в Онтарио экономист и обеспеченный человек, в 90-е перевез семью в Ивано-Франковск со святой целью использовать свои знания для развития и процветания родины своих предков. Он выкупил тот самый дом, который когда-то должен был покинуть его дед, – и это было единственной бесполезной инвестицией, поскольку привыкший к комфорту отец предпочел бы устроить семью в более удобных апартаментах.

Но маленького Олеся интересовали не горячая вода и теплая квартира. Он потерял друзей, привычную атмосферу общения, язык.

Самым ощутимым ударом стала потеря хоккея. На новом месте не было ледовой арены, поэтому Олесю не суждено было стать вторым The Great One. Поняв это, Олесь перестал мечтать о взрослом будущем и собирал урожай смешков и неожиданных возгласов, когда на вопрос, кем он хочет стать, отвечал патологоанатомом. От детской мечты у него осталась только карточка из Грецки.

Значительную часть коробки занимал сложенный квадратом белый платок.

Альбом «Цепь» был наиболее социально ориентирован в дискографии группы, а песня «Звено номер два» – громким манифестом. Однажды перед концертом Олесь обнаружил в гримерке запечатанный конверт с надписью «Времени нет». Они с басистом Тарасом только что вошли, комната была пуста. Из конверта выпал автоматный патрон и выскользнул лист с угрозой: если группа начнет исполнять «Звено номер два», то Олеся остановят пулей.

– Мы не должны играть, – заявил Тарас.

Они позвали капитана милиции, который заботился о безопасности на концерте. Зрители уже собрались на стадионе. Капитан заверил – они утроят бдительность, но повторил слова Тараса: "Вы не должны ее играть".

Олесь начал «Звено номер два» на автомате, только потому, что привык выполнять ее следующей после «Вертикали». Ну, а после первых аккордов отступать уже было нельзя. Пальцы едва подчинялись. Схватив стойку с микрофоном, он сделал два шага в глубину сцены. Но для возможного снайпера музыкант все равно оставался как на ладони. Олесь вглядывался в толпу, и на одной из строк песни его голос предательски вздрогнул.

Оформитель сцены привязал к микрофону белый платок. Олесь уже не смотрел вниз – он сосредоточился на ней. Шелковая, без пятнышка. Прекрасно будет сочетаться с вишневой кровью. Созревая последний припев, Олесь поднял глаза и увидел Тараса, который изменил привычную позицию на сцене и всю песню отыграл стоя между ним и толпой.

Две непогашенные марки. Олесь обещал написать письмо девушке, с которой у него был яркий курортный роман. Имя ее он уже не помнил, адреса не сохранил, зато марки напоминали о чуде безоблачного счастья, возможном без славы и почти без денег.

Миниатюрный ловец снов. Это одна из первых гастролей в Штаты.

Карманное зеркальце. Его он украл на память у девушки, с которой лишился целомудрия.

Компасс. Подарок второго детства, умершего еще подростком.

Коробка спичек с номером телефона. Так начинался самый серьезный из его романов, который длился четыре года и закончился синим носком – она случайно попала вместе с ее белыми вещами в стиральную машину.

Написанное от руки объявление. Барабанщик собирает группу. Это настоящий раритет, когда-то вывешенный на студенческой доске объявлений в общежитии. Олесь там не бывал, но девушка, с которой он тогда встречался, сорвала эту бумажку для него. Так создавалось то, что стало группой «Времени нет». Крепкий учился на экономическом факультете – пошел по стопам отца – и не думал о том, чтобы зарабатывать на хлеб музыкой. Когда они записывали первый альбом, отец внес львиную долю необходимой суммы с условием, что Олесь не покинет учебу. Но он и не собирался – это было бы совсем непрактично. Олесю приходилось учить дисциплины в качении автобусов, в гостиницах с тараканами, на парковых скамейках, но диплом экономиста он все же получил. Даже с отличием – не в последнюю очередь благодаря популярности. Спустя десять лет Олесь даже защитил кандидатскую. Отец был доволен, хотя Олесь ни дня не работал по специальности. Главное, что у сына был тыл – обеспеченная дипломом профессия, и они оба это ценили. Через месяц после того, как университет выпустил крепкого во взрослую жизнь, «Времени нет» отправился завоевывать Киев – и в итоге завоевал страну.

"Не так уж много для всей жизни", – подумал Эдем.

Он повернул вещи в коробку. В сутках было недостаточно часов, чтобы продолжать тратить время на чужую ностальгию.

2.2

– Думал, увижу вас только через три дня, – сказал Капитан, когда Эдем устроился на сиденье рядом.

Он заметил, что пассажир, выйдя из ворот своего дома, не сразу сел в такси, словно не был уверен в своих планах. Эдем был насторожен, он подумал, что успел выдать себя таксисту, и приготовился рассказать ему о магических событиях последних часов.

– Только пообещайте мне не петь, – добавил Капитан.

– Вы… – голос получился неестественно тонким, и Эдем прокашлялся, чтобы вернуть ему привычный тембр, – вы первый, кто такое просит. Обычно наоборот.

– У этих людей нет билета на ваш концерт, а у меня есть. И мне бы не хотелось думать, что я бесплатно мог получить то, за что уже заплачено.

Эдем выровнял дыхание – признание откладывалось. Если уж Капитан его не раскусил, то остальным тем более не удастся.

– Обещаю. На Европейскую площадь, пожалуйста.

– Тогда пристегнитесь. Если с вами что-нибудь произойдет, концерт отменят, да-ак. А знаете, что хуже, чем потерять деньги? Утратить уже оплаченное удовольствие.

Эдем щелкнул ремнем безопасности.

– Вам бы не за рулем, а страховым агентом.

– Нет, нет. Это мечта моей жены, чтобы я вернулся к такому. Ходил бы по коридорам с мягкими коврами, держал бы в гардеробе две дюжины белых рубашек и сохранял бы стабильность в кошельке. Ей нравилась такая жизнь в коробке. Но ты никогда не захочешь его снова – с того момента, когда узнаешь свободу дороги.

Машина остановилась на светофоре. Капитан отстранил Эдема, вытащил из бардачка грязную тряпку и, высунув руку из окна, принялся протирать оставленную птицей свежую метку. Его нынешняя коробка была в безупречном состоянии.

– Значит, вы знакомы с Эдемом? – продолжил Капитан беседу, когда машина выехала на трассу. – А вчера, когда речь зашла о вашем концерте, он ни слова мне не сказал, да-а. Решили попробовать его утреннюю привычку? – Эдем неопределенно повел плечом. – А где он? Я ему звонил, не отвечает. Обычно он бодрствует в такое время.

Эдему самому было бы интересно узнать, что происходит с его телом. Или оно лежит без движения в постели, или ведет параллельную жизнь.

– Собирался в срочную командировку, – ответил он и понял, что болтал лишнее – слишком уж фальшивым было объяснение.

Капитан недоверчиво хмыкнул и больше уже не пытался поддерживать диалог: не стоит разговаривать с человеком, если ты не веришь ему, а он тебе.

Они уехали на Владимирскую, когда в неудобную тишину вклинился телефонный звонок. Эдем поспешно принял вызов. Только на одном контакте с телефонной книгой стояла такая мелодия. Звонил Павел, продюсер Крепкого, близкие люди называли его Паштетом.

– Привет! – сказал Эдем и вдруг вспомнил. – Ты должен вчера сообщить мне подробности предстоящих съемок.

Дрожь побежала по его рукам от осознания того, как естественно знания Крепкого двумя спиралями ДНК сплелись в единое целое с его знаниями. Оставалось только думать, исчезнут ли они завтра, когда Эдем окажется уже в другом теле.

– Обещал, и что? – ответил Паштет. – У меня для тебя королевский подарок. А ты где? Я слышу шум двигателя.

– Еду в центр, собираюсь пробежаться.

– Ты сел в машину, чтобы пробежаться? Гениально! Это вообще ты сейчас сказал? Или это хакеры из Анонимуса сломали мой телефон, запустили в него вирус – и ты говоришь осмысленные вещи, а мне чувствуется всяческий хрен? А погоди, это пиар-ход, которого ты со мной не согласовал? Ты выходишь в спортивной форме на Крещатик, делаешь фотографию в инстаграммах и пишешь под ней послание миру: «Эй, я спортсмен, а не старый пердун. Я и пробежаться могу, а не только сыграть на гитаре хиты, под которые целовались ваши мамочки». Ну а потом садишься в машину и уезжаешь обратно. Я правильно все представляю?

Паштет весил с полтора центнера, и его дружелюбное лицо, присущее людям такой комплекции, диссонировало с грубыми остроумиями, которыми он сыпал. Хотя, справедливости ради: если подсчитать количество непристойностей в бурном потоке его слов, их процент окажется совсем небольшим.

– Что за подарок?

– Самый ценный – возможность. Мне был виноват один человек, родственник которого знает другого человека, который, наконец, познакомит нас сегодня с нужным человеком. Ты, конечно, ни черта не понял, но я и не пытался говорить понятно. Все, что нужно от тебя: сделать свое селфи на Крещатике, потом переодеться в приличную одежду – твой серый пиджак, который мы купили в Праге, будет вполне уместным – и через час быть в холле гостиницы «Хаятт».

– Нужен человек зачем?

– Для коллаборации с группой с мировым именем. Разве не об этом ты мечтал пол жизни, сынок? Так что не просери своего шанса. Серый пиджак, джинсы и туфли. Ни в коем случае не кроссовки! А потом сразу на пресс-конференцию.

Эдем едва вспомнил о планах Крепкого на день: пресс-конференция к обеду и шоу в прямом эфире – после. Можно было махнуть на них рукой и заниматься чем-то более интересным, заставив настоящего Крепкого завтра разгребать последствия этого бездействия. Можно, разве у Эдема были более интересные идеи? Нет, планы крепкого были не обязанностью, а возможностью, и Эдем собирался воспользоваться ею.

Капитан привез Эдема на Европейскую площадь и припарковался у Национальной филармонии. Тот оставил на торпеде крупную купюру, поблагодарил и удалился.

– Если телефон Эдема не выключен, а он очень спешил с отъездом, то мог бы хоть написать мне. Он обычно не забывает о других, – сказал ему Капитан вдогонку, пока Эдем думал, что ответить, потянулся, захлопнул пассажирскую дверцу перед его носом и начал разворачивать свое судно.

Капитан был прав. В жизни Эдема было только три человека, которым он сообщил бы об изменении своей геолокации: Артур, офисный секретарь и, да, Капитан.

Город оживал. Застучали каблуки и заурчали двигатели. День обещал быть ясным. Эдем сначала побежал трусцой, миновал арку Дружбы народов и свернул на пешеходный мост к Владимирской горке. Он оказался не единственным, кто в это утро надел кроссовки и спортивную форму – мост, открывавший идиллическую картину пробужденного города, и украшенный золотом парк собрали немало местных ценителей утреннего бега.

Под ногами причмокивал мокрый асфальт и шуршали листья – они уже показались осенью. Эдем был бусинкой, нанизанной на жилку парковых дорожек, и вскоре почувствовал, как клубок в его душе тает. Соглашение с джином имело смысл лишь в том случае, если жить одним днем, не думая о пропасти под носками кроссовок. И теперь он просто бежал – раз, два – рассматривая парк, прогудевший над ними фуникулер, кормушки для птиц, расставленные на продажу картины художников, зеленые церковные купола. Он улыбался бежавшим навстречу людям.

Те отвечали ему тем самым, некоторые успокаивали шаг, а один поздоровался как со старым знакомым, имени которого он не может вспомнить. Как кисточка желтой краски, музыкант Крепкий бег вверх по Андреевскому спуску, оставляя за собой след с улыбок.

На пересечении с Десятинной Эдем остановился отдышаться. Опершись руками о колени, он выбирал следующий маршрут.

– Здлатуйте, – перед ним неожиданно вырос мальчик. Он смотрел на Крепкого большими глазами и сосал кончик отломанной ветви.

– Здравствуй, – ответил Эдем, знавший одно-единственное правило обращения с детьми: не сюсюкать.

– Пять минут – это скики?

Если бы Крепкий имел наручные часы, Эдем объяснил бы на примере с движением стрелок. Но часов не было, и ответить оказалось проще.

– Пять минут – это мало. Это почти ничего. Если мама отпустила тебя на пять минут, то нужно бежать к ней.

Малыш бросил сосать и уставился на Эдема, затем протянул ему мокрую на кончиках ветку и побежал в сторону Пейзажной аллеи.

Эдем вспомнил глубокое потрясение, которое он почувствовал, когда впервые вышел из сквозного прохода, похожего на нору, к причудливым скульптурам на этой аллее. Тогда он стал свидетелем сказки, спрятанной от чужих глаз высотными домами. И тот первый трепет до сих пор звучал в нем, когда он оказывался в этом далеком от обыденности уголке города. Предстоящий маршрут был определен.

Сначала Эдем обежал музей истории Украины и перешел на скорый шаг у фундамента Десятинной церкви – она напомнила ему остатки древнего лабиринта. В начале аллеи ангел с каштановыми волосами забрался на башню из подушек и готовился дуть в медную трубу. Огромная среди дня Пейзажная еще не проснулась по полной. Одно за другим хлопали окна соседних домов, впуская в квартиры шум утреннего города. Шипел кофейный автомат, напоминая, что Киев уже много лет как присоединился к ряду кофейных городов. Скрипела рессорами детская коляска – его энергично катил парень в спортивном костюме.

В плаще, сотканном из голубых монеток, оперся на шпагу Маленький принц, а у его ног навострил ушки и поднял антенной хвоста прирученный им Лис. За спиной Принца, положив руку на его плечо, будто мать, отправляющая сына на выпускной, позировала женщина в неуклюжем платье. Ее спутник в рубашке из грубой шерсти держал в вытянутых руках телефон и присел, выбирая нужный ракурс.

– Ты хочешь, чтобы собака тоже попала в кадр? – спросил он.

– Крепкий, – сказала его жена вместо ответа и точно взяла бы в плен музыканта для совместного фото, но Эдем уже пробежал мимо.

На детской площадке двое малышей визжали от восторга, скатываясь с уличной горки, а няня на скамейке пристально следила за их баловством. Зеленоглазый Чеширский Кот из Страны чудес оскалился в ужасающей улыбке. Рядом с ним сел Белый Кролик, чей будильник со звонком растекался на мозаике, будто это были фантазии не Кэррола, а Дали.

Бег бодрил голову, отбрасывая все лишнее. Была дорога, был Эдем в теле известного и любимого многими музыкантами, был весь день впереди. Одного не было – лишнего времени. Времени для рефлексий.

На балконе первого этажа дама в аккуратном домашнем халате с чашечкой кофе в руках изображала замысел. Через несколько метров, возле оклеенного объявлениями подъезда, двое мужчин следили за каждым ее глотком. Один держал над ней микрофонный журавль, второй склонился над экраном установленной на штатив кинокамеры. Незнакомая актриса Эдема увидела Крепкого – и не смогла сдержать дружеской улыбки. Сцена была испорчена.

Над обрывом скрывался в тени деревьев остаток того, что когда-то было памятником коленвала. Вероятно, для науки вандалам здесь установили табличку, и Эдем помнил ее текст: «В процессе эволюции человечество сделало огромный шаг вперед от дикости к варварству». Отвлекшись на прожектор на трех колесах, ливший с высоты поток «цементного» света, Эдем чуть не споткнулся о пекинеса с выпученным языком. Выгуливавшая его девушка даже не заметила столкновения – все ее внимание было приковано к телефону в руке.

Задевая головой ветки, Эдем пробежал под стальными струями четырех писающих мальчиков, которых скульптор наделил ростом баскетболистов, телосложением пролетариев и раскрасил в синий, красный, зеленый и желтый. У пятиэтажки, боковая часть которой имела цвет перезрелой канадской сливы, Эдем снова остановился, чтобы отдышаться. На холсте стены казак опустился на одно колено. Он имел голову орла, в левой руке держал наготове булаву, а правой разрезал мечом змея с перепончатыми крыльями, на обоих концах которого вместо пасти и хвоста художник изобразил ладони с цепкими пальцами. Здесь аллея стекала тонкой струей в русло Большой Житомирской. Эдем не сумел собраться на силе для следующего рывка, поэтому решил, что уже выжал из неспортивного тела Крепкого достаточно для этого утра, а потому пробежка закончена.

До "Хаятта" отсюда можно было дойти пешком. Эдем не хотел тратить бесценное время на дорогу домой ради обновления гардероба. Как человек, распоряжавшийся чужой кредитной картой, он мог позволить себе поступить по-другому.

Ближайший фирменный бутик одежды еще не работал, но сквозь закрытую стеклянную дверь Эдем видел, что менеджер магазина уже на месте. Эдем постучался, и она открыла не отрывая взгляда от телефона в руке. Эдем качнул колокольчик над дверью, и девушка вздрогнула.

– Доброе утро, – сказал Эдем. – Мне без вас никак не обойтись.

– Мамочка… – почти воскликнула менеджерка, увидев перед собой Крепкого и от неожиданности не найдя в своем словаре других слов.

В бутике нашлись подходящего размера пиджак, рубашка и джинсы. А вот с тем, что туфли немного давили, Эдем пришлось смириться. Менеджерша не отходила от него ни на шаг и напоминала загипнотизированного удавом кролика. Когда она принялась упаковывать покупки, не отрывая при этом взгляда от знаменитости, Эдем уже испытывал неудобство от своей причастности к чужой славе.

– Если вы хотите сделать селфи, не стесняйтесь. Вы мне очень помогли, – возвращая кредитную карточку в чехол телефона, сказал Эдем – не из-за тщеславия, просто так ему показалось правильным.

В следующий раз он вынул кредитку там, где не вынимал никогда – на ресепшене гостиницы «Хаятт», и сделал то, что видел только в фильмах, – снял номер, чтобы принять душ и переодеться. Спортивная форма перекочевала в мусорное ведро в ванной.

2.3

Паштета Эдем нашел за центральным столиком в ресторане отеля, хотя ожидал, что тот спрячется в углу – как поступал при встрече с Крепким всегда, чтобы снизить шансы на несуразные фото, которые могут сделать посетители, увидев звезду.

– Были удачные селфи? – вместо приветствия продюсер дернул за рукав новый пиджак своего подопечного и поправил воротник.

– Они бы получились удачными, даже если бы я ковырялся в носу, – ответил Эдем.

– Это оставим до тех пор, когда альбомы перестанут продаваться и не будет другого способа попасть в новости, – Паштет развернул меню, хотя Эдем был убежден – он уже успел изучить его вдоль и поперек. – Насчет эфира сегодня. Дают тринадцать минут в прайм-тайм. Это одна песня и интервью минут восемь. Могло бы быть. Да я собираюсь позвонить и отказаться. Они хотят собрать старый состав группы, а это никому не нужно. Кто знает, кого они пригласят и что потом всплывет. Боже, столько видов яичные – хоть заказывай каждую.

От продюсера пахло табаком – однажды Паштет закурил, надеясь похудеть, а потом это стало привычкой, вспомнил Эдем. Он заказал себе американо и венские вафли с кленовым сиропом. Паштет ограничился чайником травяного чая, двумя видами яичницы и двойной порцией оладий, и поразмыслив, позвал официанта, который уже забрал меню, и попросил еще корзину хлеба.

– Джентльмены должны приходить первыми, – заявил Паштет, – но времена, когда приходилось откладывать заказ в ожидании дамы, прошли.

– Какая рекогносцировка?

– Она гораздо проще, чем именно это слово. Рекогно… регонсо… Тьфу! Существует проект «Поколение», запущенный в рамках одной из программ ООН. Там придумали такую фишку. Фронтмены легендарных групп должны были исполнить по песне с музыкантами из менее известных стран. Этакая реклама государства. Украине каким-то чудом добрался U2…

– Группа U2?

– Нет, самолет. Ты с утра забыл поменять батарейки в слуховом аппарате и теперь слышишь меня через слово? Нет? Тогда не перебивай. Боно прилетит в Украину, чтобы сделать коллаборацию с украинской рок-группой. Выбрать этих счастливцев в Украине было поручено благотворительному фонду Домановского. Этому фонду мы и представляем себя прямо сейчас. Ты должен вытащить из помойки свое обаяние, отполировать ее до блеска щеткой из хвоста белки и убедить женщину по фамилии Домановска, что «Времени нет» – именно та группа, которая создаст и запишет с U2 новый хит. Ты на это способен?

– Если все получится, это будет… – Эдем задумался, подбирая слово, которым должен был бы отреагировать Крепкий, – фантастика.

– Клип с U2? Но это долбаная сказка, которую мамочки на ночь рассказывают музыкантам: веди себя вежливо, не выступай под «фанеру», не нюхай кокаин чаще, чем раз в неделю – и однажды обязательно споешь с Боно.

Пожилая пара оглянулась на нарушителя покоя, и Паштет продемонстрировал им, как застёгивает рот на молнию.

– А что известно о Домановске?

– Родом из Украины. Переехала в Киев несколько месяцев назад, как глава благотворительного фонда – нечто связанное с развитием детей. Мужчина – влиятельный бизнесмен из Польши. Орешок крепче кулаков Кличко-старшего. Узнав о конкурсе, я ходил вокруг нее луну, и все время слышал отговорки ее помощницы. Она из тех людей, которые умеют послать подальше, используя лексикон английских лордов. И вот вчера вечером мне звонит Домановска – собственной персоной, воображения, – и предлагает утром встретиться. Я мало кроликом не подавился. Откуда, спрашивается, такое предложение? Она что, ехала в машине, где по радио крутили нашу композицию, и сказала себе: "Чего я их морозила, ведь от таких песен соски твердеют?" Но что-то я не слышал в трубке шума двигателя.

Муж за соседним столиком изобразил вежливый кашель, напоминая Паштету о молнии на рту. Эдем перешел на полушепот.

– Думаешь, ей что-нибудь от нас нужно?

– Наверное. Дело явно не в деньгах – их у нее хоть задницей ешь. Речь идет о какой-то услуге.

Официант принес завтрак. До девятой оставалось пятнадцать минут, значит, до прихода Домановской Эдем успеет похрустать тостами.

– Если это законно и не безнравственно, ты вполне можешь предоставить эту услугу. Ну а если незаконно и безнравственно, то, как всегда, ее могу предоставить я, – Паштет подправил воображаемую бабочку на рубашке и набросился на первую яичницу.

Музыка в ресторане стала громче. Плейлист был собран из лирических каверов на европейские хиты. "Было бы неплохо, если бы среди них вклинилась и наша песня", – подумал Эдем и, перебирая в голове список композиций, которые могли бы составить конкуренцию этим мелодиям, вдруг понял, что его мысли и размышления Крепкого соединились на день, как сливки. и кофе в чашке перед ним.

Крепкий – это только сливки, напомнил Эдем самому себе, сделал глоток и застыл с чашкой в руке: в ресторан вошла высокая женщина в оливковом костюме и с оливковой сумочкой и двинулась к ним.

Жена иностранного бизнесмена, глава благотворительного фонда, миссис Домановска. Так теперь звали Инару.

Если для Эдема время стало врагом, то для Инары он оказался союзником. Ее веснушки немного потускнели, скулы обострились, а красота оттенилась благородством. Туфли на высоком каблуке вместо привычных в юности кроссовок, сумочка вместо объемной сумки ручной работы. И только рыжие волосы так же расчесаны – волосок к волоску – и растекается по плечам широкими ручьями.

Паштет подскочил и вместо предложенного Инарой рукопожатия поцеловал ей ручку. При дамах он превращался из трактирщика в рыцаря.

– Госпожа Домановская…

– Просто Инара.

Голос. Такой же, как и пятнадцать лет назад, когда он слышал его в последний раз.

– Я – просто Павел, – Паштет улыбнулся так дружелюбно, как мог. – А этот молодой человек, который покраснел и пялится на вас, – мой не слишком воспитанный друг и подопечный Олесь.

Эдем подсунул Инари стул.

– Доброе утро, – пробормотал он.

– Вы смотрите на меня так, словно мы давно знакомы, – Инара села и взглядом позвала официанта. – Уверяю вас: это не так. Вы не участвовали в наших проектах, не ставили на наших благотворительных аукционах и не жертвовали в наш фонд ни копейки. Я вам точно говорю – мы не видели друг друга.