Текст книги "Времени нет (ЛП)"

Автор книги: Рустем Халил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)

Источник дыма я разглядел не сразу – сначала это был просто неясный силуэт в ослепительном прямоугольнике открытого окна. Когда глаза привыкли, оказалось – это мальчишка залез на стул, оперся руками на подоконник и выдыхает дым в окно, но капризный ветер заносит его в комнату. Пардон, в палату.

Парень закашлялся. Погасил сигарету о наружный подоконник и театральным жестом выбросил окурок на улицу. Разогнал руками уже рассеянный дым и прыгнул с табурета на пол.

– Оставь щель, – попросил я.

Мальчишка вздрогнул и резко обернулся. Испуг на его лице быстро изменился к удивлению.

– Вот так! – он почти кричал. – Вы вышли из комы! Это же нужно!

Я показал ему большой палец.

– Если бы мой сосед по палате знал, что его сигарета способна на такое, одним журналом я бы не обошелся – пришлось бы отдать всю коллекцию, – продолжил малыш. – И долго вы были в коме?

– Говори тише, – попросил я. – И откуда человек, выйдя из комы, может знать, сколько находился в нем?

– Точно. Тогда давайте считать, – мальчишка уже совсем освоился. – Сейчас две тысячи тридцатый. Мы уже создали колонию на Марсе. Людям теперь дают не имена, а цифры, например, меня зовут Двадцать один, а фамилию Двенадцать. И сигареты теперь с витаминами – их назначают худым детям, чтобы набирали вес. Вот видите? – мальчик поднял полы рубашки, пощупал пальцем свои ребра, а потом сказал очень медленно, словно спрашивал иностранца: – Так что, в какой год вы впали в кому?

Я поверил – не в сигареты, конечно, а в две тысячи тридцатый. На миг, но поверил, – уж слишком убедителен был этот юный актер. А потом расхохотался, да так, как еще не хохотал, наверное, в этом году, и Двадцать один Двенадцать залился смехом вместе со мной. В коридоре хлопнула дверь, и мальчишка закрыл рот ладошкой, не в состоянии сдержать смех, но уши его и дальше танцевали джигу.

– Так какой сегодня день? – спросил я отдышавшись. – Но прошу тебя, на этот раз не придумывай.

Двадцать один кивнул и вытащил из заднего кармана телефон.

– Вот, – он показал мне экран телефона с датой и временем. – Чтобы не думали, что я снова придумал.

Итак, субботнее утро. Я помнил вечер вторника. Значит, в коме я находился чуть больше трех дней. Сначала начались галлюцинации у зеркала, а потом я, видимо, избавился от сознания. Интересно, кто меня нашел.

Я попробовал сесть. Теперь заболели мышцы спины, но в целом это оказалось гораздо легче, чем я ожидал. Мальчик помог поднять подушку и устроился на соседнюю кровать.

– И ты действительно поменял журнал на сигарету? – я наконец удобно уселся.

– У меня их два. У меня был повод для праздника. Да и чего не отдашь ради красоты момента? Теперь, когда буду вспоминать этот день, я смогу рассказать целую историю. «Утром вошла медсестра с еще одним результатом анализов. Он подтверждал, что я поправился. Потом я выменял у соседа свой музыкальный журнал на сигарету и нашел самое безопасное место – в палате коматозника. Но только я выкурил сигарету с каким-то фруктовым вкусом, как этот коматозник ожил». Видите, есть, что рассказать.

– Поздравляю с выздоровлением! Это был не фруктовый вкус, а виноградный.

– А, вот какой виноград по вкусу! Ну и гадость!

– Ты никогда не ел винограда?

– И, похоже, немного потерял.

Парень оперся на спинку кровати и вытащил ноги.

– Знал я одного такого мальчика, который тоже поздно отведал виноград, – мне тоже некуда было спешить.

Двадцать один Двенадцать сделал вид, что зевает.

– Надеюсь, эта история заканчивается тем, что мальчик вырос и стал музыкантом или маньяком, или миллионером. Особенно меня интересуют мальчики, становящиеся музыкантами. Только не какими-то там пианистами или скрипачами. Настоящими музыкантами, с гитарой или хотя бы барабанными палочками.

Я зевнул, только в отличие от него по-настоящему.

– Эдем, – поднял я ладонь в приветствии.

– Звучит красиво. Это профессия или брань? Если мат, то на каком языке, чтобы не обозвать иностранца настоящим Эдемом и не получить на орехи?

– Ты уже близок к этому. Это мое имя.

Мальчик заслонил уши ладонями.

– Обеспечиваю им безопасность перед следующим вопросом, – объяснил он. – Кто вы по национальности?

– Пьяница.

– Надеюсь, что нет. А я Орест по кличке Зуб.

Орест соскочил с кровати и протянул мне кулак. Я ударил по нему своим.

– Тоже звучит красиво.

– Зуб?

– Нет, при чем здесь Зуб? Орест.

Орест склонил голову, он пытался понять, шучу я или нет.

– Вы мне нравитесь, – заключил он. – Вы первый, кто не спросил, почему Зуб. Принести вам что-нибудь? У меня есть вода без газа. Наверное, за двадцать лет в коме вас замучила жажда.

Я кивнул, и Орест помчался за водой.

Итак, я был в больнице. В той же палате, где пришел в себя во вторник. На вешале у входа та же рубашка в клетку и брюки с потертым ремнем, которые были на мне в тот день, плюс незнакомая палка. Держась за спинку кровати, я заглянул под нее – ботинки тоже здесь, рядом с одноразовыми тапочками.

Я сел, свесил ноги. Небольшая боль в теле, немного кружится голова и рвет в горле – неплохо для человека, который три дня пролежал без движения.

Когда Орест вернулся, я уже натянул штаны и застегивал пуговицы на рубашке.

– Долго же ты, – я мгновенно опустошил стакан.

– Забыл, что допил воду ночью. Пришлось задержаться.

– А эта тогда откуда? – я кивнул на полуторалитровую бутылку, из которой он наливал.

– Сторговал у соседа за второй журнал. Человек должен держать свое обещание. Хотите еще?

Он нравился мне все сильнее.

Под башмаком я обнаружил картонный четырехугольник – визитка Виктора Шевченко. Видимо, потерял предыдущий пациент. Кроме имени на ней были указаны номер телефона и e-mail, но ни должности, ни знакомых логотипов. Никаких Викторов Шевченко я не знал – ну кроме известного на всю страну бизнесмена, с которым мы не были знакомы лично. Последняя моя находка – ключи от квартиры в тумбочке. А вот подаренной мне Артуром палки со стеклянной набалдашником здесь не было – на вешаке болтался другой, наверное, от того же пациента, который потерял визитку Шевченко.

Можно было просто застелить кровать и уйти, как будто меня и не было в палате.

– Ты не знаешь, доктор Артур Александрович на месте?

– Будет после обеда. На месте только дежурный врач. Глупая система. Будь сегодня понедельник, меня бы уже выписали отсюда.

Расстроенный Орест открыл окно и выглянул, щурясь от утреннего солнца. Я облокотился на подоконник рядом. Было холодно, но такова цена, которую вынужден платить каждый, кто встречает из окна осеннее утро.

"Сейчас бы на пробежку", – подумал я и сам удивился своему желанию. Человек три дня лежал бревном, а теперь хочет рвануть с места, не разогрев двигателя. Но потом я вспомнил устланный листьями парк, блестящие витрины магазинов, щелчок светофоров, шпичатые шарики нераскрытых каштанов, зеленые буквы метро – и желание мое уже не показалось сумасшедшим.

– Вы слышите? – спросил Орест.

– Слышу что?

– Город. Послушайте, – мальчик закрыл глаза. – Через несколько кварталов отсюда только что открыли двери магазина – я слышу сигнализацию. В одной из квартир напротив смеется ребенок. А с той стороны работает телевизор. Внизу катят чемодан на колесиках. Воркуют голуби, – из моей палаты их слышно еще сильнее. Я их коллекционирую – интересные звуки. Собираю их здесь, – Орест постучал по лбу. – Пока я в больнице, слушаю у окна утром и вечером – потому что утром и вечером разные звуки.

Я закрыл глаза и затих. И понемногу город, описанный Орестом, стал звуками вырисовываться и в моем воображении.

– А я коллекционирую виды из окна, – похвастался я.

Орест не был бы мальчишкой, если бы не поинтересовался, что мне удалось собрать. А я не был бы коллекционером, если бы отказался рассказать о самых интересных своих экспонатах: начиная с виду на озеро, которым и открывалась моя коллекция, и заканчивая видом на зоопарк – там, не вставая с кровати, можно было помахать рукой жирафа. В конце концов мне показалось, что Орест заскучал, и я свернул рассказ – хорошо, что разговор о пейзаже из окна можно безболезненно закончить на любом предложении.

– Дашь мне телефон? – Спросил я, вдоволь наслушавшись города. – Хочу вызвать такси.

– Там батареи осталось на пару процентов, а зарядить я уже не смогу. Знаете эту компанию, которая производит прекрасные телефоны и ужасные рвущиеся шнуры, как бумага? И потом – вы уверены, что врачи так просто вас отпустят? – лениво заметил Орест.

– Я просто не спрашивать у них.

Орест обернулся.

– Вы собираетесь сбежать? – он заглянул мне в глаза, словно хотел убедиться, не шучу ли я.

– У меня такая традиция – бегать каждое утро.

– Вы только что вышли из комы!

– В крайнем случае – быстрая ходьба. Так ты дашь мне вызвать такси?

Орест сложил руки на груди и задумчиво дошел до двери, потом вернулся и сел на кровать.

– Я тоже отлично себя чувствую. Уберите меня отсюда. Вы меня увезете из больницы, а я дам вам телефон. Честный договор. В конце концов, дымом своей сигареты я вытащил вас из комы – как знать, сколько бы вы еще пролежали. Сегодня суббота, меня никто не будет искать.

Я засмеялся.

– Куда отвезти?

– Подбросьте меня обратно в детский дом. Мне не позволили забрать сюда мою гитару, а так хочется сыграть – пальцы болят. К утру понедельника я обещаю сюда вернуться.

Детский дом. И почему я не догадался, когда он заговорил о винограде?

Орест решил, что я сомневаюсь.

– Вы не играете на гитаре? – не отступал он. – Я все равно смогу вам объяснить, как это. Представьте, вы влюбились в женщину. Влюбились так, что готовы отдать ей единственный стакан компота, который впервые за полгода сварили не из сухофруктов, а из садовой черешни. Но вам говорят: вы сможете увидеть свою любовь только в понедельник, если повезет. Это же дольше вечности! Понимаете? Без гитары, без зарядки для телефона, а теперь и без журналов – как мне ждать понедельника?

– Это будет похоже на похищение несовершеннолетнего, статья 146, пункт два. Наказывается сроком до пяти лет, – возразил я.

Орест поморщился, словно не понял моих слов, но я уверен – только притворялся.

Впрочем, чего мне бояться, я решил, ведь у меня все равно нет этих пяти лет.

5.2

– А почему Эдем называет вас Капитаном? – Орест спросил так нетерпеливо, словно это был первый из сотни подготовленных им вопросов. – У вас был свой корабль?

– Судно. Правильно говорить: судно. И ты в нем сидишь, друг.

Капитан попался на солнечного зайчика и тернул тряпкой нереальное пятнышко пыли на панели.

– Тридцать лет меня носило не у тех берегов, и я занимался богачом. Иногда чем-то престижным, иногда чем-то прибыльным, но действительно – не брезговал никакой работой, если она была честной. Я не жалею – так и надо поступать, если ты глава семейства, да-ак. Только нацепив на крышу шашечки и очутившись в объятиях киевских улиц, я наконец-то почувствовал, что держу в руках нужный штурвал.

Что такое сила момента? Это когда педант готов нарушить правила ради чего-нибудь, что вдруг оказалось важным. Пять минут назад, не боясь штрафа, Капитан усадил Ореста на переднее сиденье, хотя закон разрешал это только при наличии детского автокресла. Все решило одно предложение.

– Я видел утренний Киев только раз – мы ехали из детского дома на вокзал. Я сидел у окна, – Орест положил руку на капот, словно хотел впитать тепло сердца машины.

И этим растопил сердце Капитана.

– Тогда тебе на переднее, – сказал он.

Орест покачал головой, и причиной оказалось не знание законодательства.

– Впереди сидит платящий, – Орест кивнул на меня. – Это правильно.

Мы спустились в паркинг больницы, где Капитан уже грелся на солнце, ожидая своего постоянного клиента, который не по своей вине прекратил ежедневные пробежки. Когда из-за припаркованных машин выкрикнула голова мальчишки, радость встречи сменилась удивлением – Капитан нечасто видел меня в компании, а с детьми – так и вообще никогда.

Теперь этот мальчишка держал в одной руке рюкзак, а другую положил на капот. Он ждал. Вдруг я понял: он ждет не ответа на вопрос, можно ли ему сесть рядом с водителем, а моего подтверждения, что я его не обманул, сделка действует и он может сесть в такси.

– У меня тоже нет денег, – подбодрил я Ореста. – Поэтому Капитану придется везти нас в кредит.

– Никаких кредитов! У меня сегодня выходной, – Капитан достал с полки под задним стеклом кузова маленькую туго набитую подушку и бросил на переднее сиденье, чтобы юный пассажир мог устроиться повыше и ничего не пропустить. Вопрос был решен.

– Почему же вы не сказали, что отдыхаете… – начал было я, но Капитан в ответ только подмигнул и приказал:

– Все на борт!

Так Орест и очутился на переднем сиденье. Устроившись на подушку и прижав к коленям рюкзак, он впитывал утренний Киев. Я бы предположил, что он забыл о нашем присутствии, но с Капитаном это вряд ли было возможно. Тот подробно расспрашивал меня о самочувствии, делился новостями, интересовался, не знаком ли я с музыкантом крепким, – я чувствовал себя студентом, которого отец встречает на вокзале после первой сессии. Отвечал я вяло, хотелось прижаться лицом к стеклу и молча смотреть из окна на сонные улицы – ведь я не видел их целых три дня. В конце концов Капитан списал мое настроение на слабость вышедшего из комы человека и из колонок унесся блюз.

Я сделал то, что хотел – оказывается, порой очень просто делать то, что хочешь, – прижался лицом к стеклу и стал наблюдать, как проплывают мимо нас дома, автомобили, пешеходы. Я жадно выхватывал глазами женские фигуры и не сразу понял, что просто боялся упустить, если вдруг по улице пойдет Инара.

– Хочу сейчас на пробежку, – сказал я Капитану, пытаясь отвлечься от картины, вставшей перед глазами: Инара заходит в лифт, скользит по мне безразличным взглядом, и я остаюсь сам в пустом холле и во всем мире.

Капитан мгновенно прикрутил звук, приняв мое замечание как приглашение к разговору.

– А врачи вам разрешили? Разве вам не нужен покой?

– Врачи не знают. Мы убежали от них, – вмешался Орест. – Вы смотрели «Достучаться до небес»?

Капитан развернулся ко мне так резко, что я испугался за нашу безопасность.

– Вы сбежали? – Спросил он, делая между словами такие длинные паузы, что в каждую из них можно было вместить пару автомобильных аварий.

– У нас дела, – ответил вместо меня Орест. – У всех уважающих себя мужчин есть дела, которые не могут ждать понедельника.

– Да-а, – только и сказал Капитан, вернувшись в исходную позицию и явно пытаясь составить в голове приемлемую картину мира. – Вы сбежали на пробежку? – наконец-то придумал он объяснение происходящему. – Похоже, это вошло в моду. Вчера я забрал у гостиницы женщину, которой просто хотелось побегать по Подолом. Ждал ее так же, как жду вас, Эдем, а счетчик же работает… Что происходит с нашей экономикой? Кто тратит деньги на дорогу ради пробежки? Обуй кроссовки – и бегай вокруг дома!

– Это не так-то просто. Однажды я выбрался побегать в соседний лес, а потом неделю отрабатывал дежурным в столовой, – заметил Орест.

Почему бы не прогуляться вдвоем, подумал я. Вряд ли я побегу, максимум спортивная ходьба. Мы бы размялись с мальчишкой на свежем воздухе, что-нибудь перекусили бы, а потом я провел бы его в детдом.

– Орест, у тебя срочные дела или они могут подождать немного? Может, побегаем вместе? – спросил я и вдруг понял, что мне просто не хотелось оставаться в одиночестве.

Подлубавшись в рюкзаке с усердием таможенника, мальчик вынул толстый блокнот. Несколько секунд он разглядывал его странички, пока я не заглянул через плечо и не обнаружил, что он замер над целомудренно чистым листом.

– Да, пожалуй, не такие уж срочные, – деловым тоном сообщил Орест и запихнул блокнот обратно в рюкзак.

Капитан, от чьих глаз не скрылись эти манипуляции, расхохотался.

– Орест, открой бардачок, – велел он.

– Ну ничего себе!

В бардачке оказалась немалая коллекция солнцезащитных очков разных цветов и размеров.

– Постоянно забывают в машине, да-а, – объяснил Капитан. – Выбери себе подходящие. Опусти козырек – там есть зеркальце, можешь заценить, как вы там, молодые, говорите.

5.3

Что сделал бы современный человек, вернувшись домой после длительного отсутствия? Заглянула бы в свой мобильник. Пропущенные звонки, письма без ответа, непрочитанные сообщения в мессенджерах и новости социальных сетей – проигнорируй все это, и общество сотрет тебя резинкой, как досадную ошибку.

Экран загорелся, когда я поставил телефон подзаряжать, но я его не включил. Побуду некоторое время вмятиной на листе бумаги, когда-то берегу след карандаша. Для мира я до сих пор лежу без движения на больничной койке. Пусть так и будет.

Орест разулся, но остался на пороге, ожидая официального приглашения.

– Бросай куртку на кресло в гостиной и проходи на кухню, – махнул я. – В шкафчике над плитой хлопья, в холодильнике – безлактозное молоко. Если срок его годности не истек, смело можешь этим позавтракать. А я приму душ.

Но перед тем, как подставить тело под горячие струи, чтобы смыть с него трехдневный налет, я остановился у зеркала и почувствовал покалывание в пальцах. Здесь три дня назад я увидел первую и единственную в своей жизни галлюцинацию – джинна, который хотел получить мою бессмертную душу. Воспоминания были вычурны, выплывали размытыми картинками из тумана, и только серые белки глаз помнились мне так четко, словно все происходило на самом деле.

Душ взбодрил сильнее, чем окрик начальника. В горле уже не чесалось. Я побрился, высушил волосы и выжал на зубную щетку пол тюбика пасты.

Вместо хлопьев с молоком Орест пожарил яичницу, разложил ее в тарелки и застыл с вилкой, глядя, как загипнотизированный, в окно. Подозреваю, что его привело в чувство не мое шарканье в домашних тапочках, а едкая смесь одеколона, с которым я немного переборщил, и лосьона после бритья.

– Молока не было. Но я нашел яйца и галеты.

Я показал ему большой палец. Такая самостоятельность была мне по душе.

– Как думаешь, на балконе будет вкуснее?

– Там можно услышать город, – назвал Орест самый убедительный аргумент.

Я вытащил на балкон стулья весом по центнеру каждый, и мы перенесли наш завтрак туда. Гудки машин, ворку голубей, далекие звуки вальса, стук мяча на баскетбольной площадке. Несколько скифов с гребцами в одинаковой голубой форме плавно скользили по блестящей воде, сохраняя одинаковую дистанцию между собой.

По моему подозрению, яичница была не лучшим завтраком для человека, который три дня обходился питательными смесями, которые проталкивали в него через зонд. Но не буду об этом думать сейчас. Припас жали на тот момент, когда желудок решит меня наказать.

– Через этот вид я эту квартиру и арендовал, – признался я.

– Хорошо быть взрослым, – заметил Орест.

Хорошо быть взрослым, потому что не нужно зависеть от родителей или воспитателей, чтобы выбрать себе пейзаж в окне. Так думал он. Но, малыш, взрослые не так часто выбирают себе квартиру, руководствуясь видом в окне. Иначе кто бы жил во всех этих жилых комплексах с многоэтажками от горизонта к горизонту?

– Хорошо быть ребенком, – ответил я.

Орест нацепил на себя полученные в подарок очки и стал вертеться, демонстрируя фас и профиль крутого рейнджера, в которого, казалось ему, он превратился. Вкус у него однозначно был. Я нацелился в Ореста пальцем – и мальчишка ловко уклонился от пули.

– Вам нравилось быть ребенком? – спросил Орест.

– А разве ты задаешься вопросом, нравится ли тебе быть ребенком? Ты просто знаешь, что ты ребенок, и будешь им всегда. Иногда такое происходит – если повезет.

Орест вытянул руку и поймал солнце в зубке своей вилки.

– Наши окна выходят на лес. Сосны видны прямо с моей кровати. Иногда в тихий час не можешь из-за этого заснуть – смотришь на деревья и представляешь себя пластуном, раскладывающим на лужайке костер, чтобы жарить над ним сосиски.

– А наши окна выходили в парк. Я немного помню из приюта. В тихий час было действительно тихо, даже разбойники собирались у окна и смотрели на мам, которые покупали своим детям сахарную вату. Хуже всего было летом и на выходных, когда в парк приходили семьями, расстилали на траве покрывала, вытаскивали бутерброды, и папы гоняли с сыновьями мяч.

Гребцы скрылись за медным массивом деревьев и, словно взамен им, из тени моста выскользнула парочка на катамаране.

– А что было потом? – с надеждой спросил Орест.

– Потом я никогда не разрешал родителям вытаскивать меня на покрывало в парк.

Орест зазвенел вилкой о тарелку, не поднимая глаз ни на меня, ни на реку.

– Когда тебя забирают, ты пытаешься забыть все хорошее и плохое, что было до этого. Тебе важно вписать в свою память каждый день своей новой жизни, чтобы именно эти новые кирпичики понемногу складывались в фундамент твоей истории, – добавил я.

– Костля я буду помнить всегда – в какую бы семью меня не взяли, – заверил Орест с набитым ртом, и я не сразу понял сказанное. – И он меня. Хотя, конечно, он иногда так меня раздражает, что не будь он слабее меня, я бы изо всех сил лопнул его по голове четвертой частью Гарри Поттера.

– Именно четвертой?

– Она самая грубая, – Орест уставился на меня с подозрением. – Вы читали «Гарри Поттера»? Не читали? Вот так! У вас нет ребенка, перед которым вам бы могло быть стыдно, что вы не купили ему Гарри Поттера?

Я ткнул пальцем в сторону балконной двери.

– Разве обстановка в этой квартире может натолкнуть на мысль, что со мной живет какой-нибудь ребенок?

Орест пожал острыми плечами.

– По квартире даже не видно, что в ней живете вы. Ощущение, что вы поссорились с женой, взяли чемодан с вещами, переехали сюда и набили холодильник бухлом.

Я положил в рот последний кусок и отложил вилку на парапет.

– Со временем понимаешь, что в жизни нужно не так много вещей… Так что, к сожалению, ссориться было не с кем.

– Почему? Не встретили ли любовь всей своей жизни?

– Наверное, потому что, напротив, встретил.

Вставая, я нечаянно смахнул вилку с балкона. Орест дернул рукой, словно у него был шанс поймать ее в полете, а потом свесился с парапета, пытаясь разглядеть ее в кустах под балконом.

– Я могу сбегать, – предложил он.

Я махнул рукой и взял его тарелку.

– Я за десертом.

– Она вас разлюбила? – спросил Орест вдогонку.

Нет, друг. Все было ужаснее.

– Она меня не узнала, – ответил я.

В моем холодильнике не всегда остается алкоголь, но уже много лет, зимой и летом, в нем не заканчивается виноград – обычно я храню его в нижнем ящике. Сегодня это был кишмиш. Хороший вариант для знакомства.

Я умыл его в теплой воде, вынес в широкой чаше на балкон и поставил перед Орестом. Мальчишка с интересом покосился на кисть, но братья первым не стал.

Я оторвал виноградинку, почти торжественно положил в рот и слегка придавил зубами. Ягода облила язык сладким соком.

– Двадцать шестое декабря, – сказал я. – В этот день я впервые попробовал виноград.

– Можно вас спросить… – конечно, Орест не сделал паузы и сразу же спросил: – Если вас усыновили, почему вы тогда не завели своего ребенка?

Было ясно, что он имеет в виду. Если кто подарил мне семью, почему же я не отблагодарил судьбу, сделав такой же подарок – другому ребенку?

До болезни я не часто думал о том, чем бы могла наполниться моя жизнь, будь я отцом. Когда же узнал приговор, все изменилось. Ребёнок мог стать ответом на вопрос: что я оставлю после себя? Но не стало.

– Из-за нее? Из-за женщины, которая вас не узнала? – не отставал Орест.

Я взял еще одну виноградину. Гребцы в голубом поплыли назад.

– Виноград еще холодный, но уже не ледяной, – сказал я.

Орест некоторое время надеялся на ответ, но кисть перед ним все уменьшалась. Наконец он оторвал виноградинку, некоторое время перекочевал ее во рту, а потом раздался треск.

Не могу же я сказать тебе, друг, что по жадности. Ребенок отнимает наибольшую твою ценность – время. Твои вечера после работы, которые ты можешь посвятить своему образованию или подготовке к завтрашнему дню. Твои выходные, которые ты можешь занять полезными знакомствами. Времени всегда не хватает людям, которые хотят сделать немного больше других. Но когда-то они угощают виноградом ребенка – и замечают, что время остановилось, и понимают, как они ошибались.

Я поставил тарелки в кухонную раковину. Пока заносил в комнату стулья с балкона, Орест закатил рукава и принялся за посуду. Старался не звенеть, словно боялся разбавить в памяти тот звук, который открыл для себя сегодня – звук трескающей между зубами виноградины.

Из нас получилась бы хорошая команда, подумал я. А еще: случалось, что женщины мыли посуду на моей кухне, но ребенок никогда.

Но вот Орест протер чашки чистым вафельным полотенцем и повесил его на ручку духовки.

– Ну что? – хлопнул я в ладоши, оказавшись в роли, до сих пор неизвестной мне. – Есть ли место, где тебе хотелось бы побегать? Но если не знаешь Киева, можем довериться моему выбору.

– На стадионе, – Орест словно ждал этого вопроса. – Я хотел бы побегать на «Олимпийском».

Такой выбор меня удивил.

– Бегать по кругу? Есть же масса более интересных мест!

В уголках его рта появились упрямые морщинки.

– Я выбираю «Олимпийский». Я никогда не видел его днем.

Что ж, я сам предложил. Стадион, да стадион. Взрослый иногда может предать слово, которое дал другому взрослому, но перед ребенком он обязан его держать во что бы то ни стало.

Я положил в карман кошелек и, немного подумав, отключен телефон. В коридоре я споткнулся о ботинки Ореста, и мне стало стыдно. Тяжелые и парки, как для легкой осенней погоды, и, кажется, на размер больше. Я предложил мальчику пробежку, потому что не хотел оставаться в одиночестве, но не обратил внимания, удобно ли ему будет бегать в такой обуви.

Ну что ж, я взрослый, а взрослый может решить эту проблему.

– Я вот подумал, – внезапно возник Орест за моей спиной. – А если вы ошибаетесь? Вы говорите, она вас не узнала. А если все было не так ли?

Я громко вздохнул и снял с гвоздя ложку.

5.4

Открыв дверцу и выставив одну ногу наружу, Капитан, с которым мы распрощались полчаса назад, дымил как завод ферросплавов. Увидев Ореста, он сразу погасил сигарету о бордюр, спрятал окурок в пустую пачку, удивив меня своей ответственностью, и схватив из торпеды газету, принялся разгонять дым в салоне.

– Я думал, ваш корабль уже в родном порту, – я открыл дверцу со стороны пассажира, чтобы он не отвлекался.

Капитан принюхался и, довольный, положил сложенную газету в бардачок.

– Я держал курс в порт, но на полпути вспомнил об одной важной вещи. Давно собирался навестить невестку и никак не мог найти подходящий выходной. А сегодня такая отличная погода.

Он вышел из машины и крякнул, разминая ноги. Орест снял с капота багровый лист каштана и вытянул руку, просвечивая его на солнце.

– В такую погоду хочется бежать не останавливаясь, – сказал мальчик так тихо, словно говорил не с нами, а просто фиксировал в звуковых внутренних переживаниях.

Капитан поправил ему темные очки.

– Ты у них как настоящий гонщик. Еле сдерживаюсь, чтобы не уступить тебе руля! – подмигнул он Оресту и протянул сигаретную пачку с окурком. – Орест, выбрось в урну у подъезда.

Орест застучал по асфальту ботинками.

– Но ведь никакой невестки, да, Капитан?

Он взял меня под локоть, как пионер, желающий поделиться с вожатым свежим сплетнем.

– Невестка есть, и мы к ней сейчас поедем, потому что в такой обуви не очень-то побегаешь, – кивнул он на мальчика.

Так вот почему он вернулся!

– Мы сначала собирались в торговый центр, – я словно оправдывался.

– Никакого центра! В магазине моей невестки есть все, что нужно, – отрубил он. – Да еще хороший вкус продавца. А главное – для меня предусмотрены соблазнительные скидки, которыми я еще никогда не воспользовался.

– Скидки не главное.

Орест пристучал назад, и Капитан махнул ему на сиденье рядом с собой. Кто бы сомневался.

– Людей не интересуют скидки… Что происходит с нашей экономикой? – проворчал человек, решивший покатать нас сегодня бесплатно.

Табачный аромат еще не выветрился окончательно, но мне он был по душе, потому что напоминал о том неуловимо далеком дне, когда я, решившись на первую пробежку по утреннему городу, сел в эту машину в белых, крепко зашнурованных кроссовках. Тогда было начало мая, за окном загорались цветом деревья, в динамиках играл блюз, а по салону прогуливался легкий дымок.

Невестка Капитана работала на Левом берегу. Мы проехали по мосту Метро, обогнав синие коробки поездов, на Дарнице свернули с Броварского проспекта и наконец остановились у длинного одноэтажного здания, которое в советское время наверняка было гастрономом.

Мальчишка на вывеске раскинул руки буквой Т. Выложенный из цветных кубиков фасад. Выставленные за широкими стеклами витрин велосипеды и одежда, конструкторы и детское питание, ролики и тетради, кроссовки и кроватки, книги и вертолеты на радиоуправлении – все это свидетельствовало о попытке превратить магазин в детский рай.

Я пытался вспомнить, но не смог, тот день, когда мои родители выяснили, что у ребенка, появившегося в их жизни, суммарно девять пятен на четыре рубашки, а из трех брюк – никакие не подходят по размеру, и повели меня на вещевой рынок. Запомнилось другое: они ни разу не обидели меня, предложив что-нибудь из вещей их покойного сына.

Не в память ли об этом я сейчас здесь оказался?

Я видел, как невестка Капитана хлопочет вокруг Ореста, выбирая ему спортивный костюм и кроссовки. Присев перед мальчиком на колени, она порой бросала на свекра взгляд, полный смущения и благодарности, – должно быть, уже давно она ждала возможности оказать ему услугу. Я видел, как серьезно Орест слушает ее объяснение о разнице между материалами и преимуществах разных моделей – он явно боялся потерять нить разговора и показаться неблагодарным. Я видел, как Капитан, впервые на моей памяти отошедший от своей машины дальше чем на два шага, крутит в руках ремень с рисунком утенка, делая при этом вид, который занимается только своей машиной, за которой пантрует через витрину. Я видел все это и думал, что жизнь – это колода карт, которую родители передают детям для нового пасьянса, но сами карты – те же. Вот любовь, вот война, вот речь, вот позорная минута слабости, а вот ты в магазине покупаешь одежду ребенку, который остался без матери. И судьбой зовется только порядок, в котором ты начнешь эти карты выкладывать.

– Сегодня у меня было ощущение ошибочного дежавю, – Капитан дождался, пока Орест исчезнет в примерочной, и очутился возле меня. – Как будто этот мальчик не впервые сел в мою машину, словно я уже доставал сзади маленькую подушечку, словно я уже открывал вместе с ним киевские улицы.

– Как будто ты и сам на всю жизнь помоложе, – ответил я.