Текст книги "Времени нет (ЛП)"

Автор книги: Рустем Халил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)

– Произойдет. Но с этим, к сожалению, ты ничего не сделаешь.

Клац.

5.14

Я оказался во мраке и еще несколько секунд пытался понять: этот свет погас или я успел переместиться в другое, очень темное место? Вытянул руки и наткнулся на холодную кафельную стену. Из-под двери пробивалась полоска света. Когда глаза привыкли, я разглядел умывальник и унитаз.

В Саатче однозначно было чувство юмора – спустить меня с небес в туалет. Но, с другой стороны, туалет – лучшее место в доме, чтобы собраться с мыслями. Я присел на краешек унитаза. Сегодня я выиграл суд, атаковав идею планирования, но теперь мне нужно распланировать остаток дня.

Джин перехватил меня в лифте, когда я ехал на встречу с Артуром.

Артур. Только сейчас догадка, осенившая меня в доме бизнесмена Шевченко, наложилась рамкой на картину поведения Артура, которую я наблюдал из чужого тела. Замок сейфа щелкнул, зажужжали стальные засовы, открывая тяжелую дверь, а за ней лежал ответ на вопрос: зачем он выдавал себя за моего друга.

Я нащупал кран и подставил лицо под струю холодной воды.

Где-то там, в центре стадиона, лежит взрывное устройство, о котором нужно срочно сообщить полиции. Это первоочередная задача. А уже потом я подумаю о том, как заставить следователей сделать дактилоскопию президента, он, то есть я, оставил под сценой немало отпечатков.

Выяснять отношения с Артуром будем потом, решил я и открыл дверь туалета. И в тот же миг мой план вспыхнул, как соломенная избушка.

За рабочим столом, на котором выстроились две колонны больничных бюллетеней, с ручкой в руке сидел Артур. Теперь он уставился на гостя, внезапно вышедшего из его туалета. Милый Саатчи вернул меня туда, куда я шел до последнего его явления, – в кабинет Артура.

Оцепенение прошло, и я не придумал ничего лучше, чем шагнуть назад, закрыть дверь, постучаться и снова выйти из туалета в кабинет.

– И как давно ты там? – Артур отложил ручку и с улыбкой принялся грызть ноготь; так стоят в зоопарке перед клеткой с жирафом. – Полиция тебя уже замучилась искать, подозревая в похищении ребенка. Только не говори, что все это время ты прятался здесь. Ребенок тоже в туалете?

Все в этой сцене казалось ненастоящим. Как будто двое худших выпускников театрального училища решили поставить Шекспира. Еще никогда Артур не казался мне таким чужим.

Что ж, вероятно, пора сбросить маски.

– Ребенок уже давно в приюте, – я пересек комнату и остановился у фотографии в рамке. Я видел ее сотни раз, но никогда не думал, что же на ней изображено. Теперь я знал. – Вот в этом, – я постучал пальцем по стеклу.

Артур громко выдохнул. Я не знал, смотрит ли он на меня, но не мог заставить себя проверить это.

– Я же рассказывал тебе о том дне, когда впервые увидел родителей. Я поругался со всеми и пошел гулять по крылу, где был кабинет директора. Увидел перед кабинетом мужчину и женщину, а потом решился на самый смелый поступок в моей жизни – поздоровался с ними. К тому моменту они уже определились с выбором, но, увидев меня, передумали – я внешне был очень похож на их умершего сына.

– Наш мир создан из случайностей, а не закономерностей, да? – сказал Артур. – Мир не городок из кирпичиков Лего. Он – шарик в руках крупье.

– Никогда… – во рту пересохло, и мне пришлось взять паузу, – никогда я не думал: как же сложилась судьба того мальчика, который должен был пойти с этим мужчиной и этой женщиной, но остался в приюте, потому что его место занял я.

Кресло отъехало и ударилось о стену. Я наконец набрался смелости и посмотрел на Артура. Он стоял, расправив плечи, и смотрел не на меня, а на снимок. Я словно снял с него тяжелый рюкзак.

– Я тебе расскажу о его судьбе, – сказал он.

Не меняя направления взгляда, словно уцепившись крючком за фотографию, Артур шел прямо на меня, и я отступил в сторону.

Он постучал по стеклу и своими тонкими пальцами хирурга вытер из рамки пыль.

– Мальчику не сразу сказали, что дядюшка и тетушка, которые обещали вернуться за ним, уже не придут. Мальчик не поверил – не могли же они быть столь жестокими. Поэтому он не плакал, когда ему сказали, что дядюшка и тетушка усыновили другого. Поэтому он не реагировал, когда другие дети превратили его неудачу в повод для насмешек. Он верил. Но не так, как другие верят. Не головой, а сердцем. Он не ожидал, что однажды его позовет воспитательница и скажет: «Артур, за тобой пришли». Нет, он не рисовал в воображении таких картинок. Но каждый раз, когда другие дядюшки и тетушки разговаривали с детьми, выбирая кандидата на усыновление, он просто не старался им понравиться – потому что это казалось ему изменой. Затем приют расформировали, мальчика перевели в другой, на окраине Киева. Казалось бы, самое время избавиться от ожиданий и иллюзий. Так и вышло. Мальчик перестал хотеть в семью. Он решил, что папа и мама – это хуже всего, что может случиться с человеком. Друзья гораздо важнее – они и есть настоящая семья. И мальчик полюбил свою семью и место, где живет. Настолько, что когда кто-то из друзей вытаскивал счастливый билет усыновления, у мальчика не было злобы, он прощал такого друга. Наверное, потому этот мальчик хорошо учился и чего-то достиг в жизни.

Артур отошел к окну и поднял жалюзи. Теперь он говорил труднее, проглатывая окончание некоторых слов.

– Прошли годы. И вот однажды его пациентом стал другой мальчик со странным именем. Они оба жили одинокими волками, потому и подружились. Хотя мальчик и понимал, что его новый друг болен смертельной болезнью – а кому хочется вкладывать свое время, силы и чувства в того, кто скоро умрет? Но Всевышний, дьявол или судьба сплели их сущности так, что даже болезнь не помешала – он принял нового друга.

Но однажды все изменилось. Новый друг рассказал мальчику историю из своего детства. В то утро они были на рыбалке, и другу везло. Вытаскивая рыбу за рыбой, сверкая крючком в воздухе, друг не заметил, что его рассказ о своем детстве ошарашил мальчика. Совпало все: город, убежище, год и сама история. Мальчик успел подружиться с тем, кто навсегда лишил его нормальной семьи. Сложные чувства охватили его, но он не знал, как поступить. Порой ему хотелось выбросить из сердца все, что произошло, а нового друга из своей жизни. Иногда хотелось признаться и увидеть его реакцию. Иногда стремилось мести.

Но Всевышний, дьявол или судьба не собирались прекращать эту глупую игру. Кто-то из них подкинул мальчику новый вызов – лекарство от смертельного недуга, которым болел его обидчик и друг. Теперь мальчик не мог откладывать решение. Бездействие превращало его в мстителя или палача, а действие – в святого или дурака. Нет, мальчик не был палачом, но и ряса святого его не манила.

Но как мальчик разозлился, когда друг украл у него пистолет! И я даже не знаю, что разозлило меня сильнее: что ты не ценишь жизнь, которую выхватил у меня из-под носа и которую должен был прожить я, или что тебе безразлично, как твое самоубийство из моего оружия повлияет на мою нынешнюю жизнь.

Вспомнив об оружии, Артур вернулся в сейф и проверил, заперт ли он.

– Мне очень жаль, – сказал я. – Любые извинения здесь будут неискренними, но мне действительно досадно, что все произошло именно так и что тебе пришлось пережить такое. Судьба захотела свести нас вместе. Это было несправедливо по отношению к тебе: поставить тебя перед таким выбором, и это было несправедливо по отношению ко мне: я не заслужил такого друга.

Я взялся за дверную ручку.

– Я должен идти: мне нужно совершить профессиональный звонок. Но знай: я уже никогда не буду пытаться уйти из этого мира добровольно, проживу каждую минуту отпущенной мне жизни, и даже если последние дни будут наполнены невероятной болью, не попрошу эвтаназии.

Артур протянул ладонь вперед, пытаясь меня остановить.

– Ты пойдешь и не спросишь о лекарствах?

– Я знаю о лекарствах. Препарат найден, но его производственный цикл все равно займет несколько месяцев, и ускорить нельзя. И я знаю о том препарате, который ты проиграл в карты. Но его ввели Оресту – тому самому мальчику, с которым мы сбежали. Все получилось лучше.

Артур достал из полки колоду карт.

– Мне нужно было самому оставить препарат для мальчика, но карты… Вот что было самое отвратительное. Трехлетняя вера, что фортуна хотя бы одной игрой вернет мне старый долг.

Он открыл окно, впустив в комнату осеннюю прохладу, размахнулся и швырнул бревно в больничный двор. Одна карта проскользнула сквозь его руки и прилипла к штанине.

– Но откуда ты знаешь эту историю?

– Ты сам знаешь, откуда. Поверить в такое невозможно – я бы сам не поверил, но другого объяснения у меня нет.

Артур снял карту со штанов.

– Красный валет, – констатировал он и как будто немного развеселился. – Да, ты прав, я хирург. Мы не должны верить, что ты мог оказаться в теле музыканта или в теле мультимиллионера.

– Или в теле президента.

Артур покорно кивнул, будто весь запас его удивления на сегодняшний день уже был исчерпан.

– Или в теле президента, – повторил он. – В мозгу человека происходит много химических реакций, которые могут обмануть его самого относительно того, где он был и что делал. Но если хотя бы на миг предположить, что это правда, значит, лекарство было в твоих руках, но ты сам отдал его мальчику?

Я улыбнулся, вспомнив, как Орест летел на самокате. Моя улыбка и стала для Артура ответом.

– Ты не все знаешь о лекарствах, – сказал он задумчиво и медленно. – Подожди меня пару минут.

– Мне нужно сделать важный звонок.

– Позволь мне поступить наконец правильно, сукин ты сын! Сядь на диван и подожди меня.

Что я мог возразить?

Артур вышел, а я очутился у окна. Из этого кабинета открывалась не самая интересная панорама: дома от горизонта и до горизонта. В моей коллекции были виды на ущелья, утопающие в зелени, на оранжевые сады, на дымку над озером, на людную Пятую авеню, но я поймал себя на мысли, что этой картины многоэтажек мне не хватит. После таких откровений мы не сможем с Артуром остаться друзьями, и вряд ли я побываю в этой комнате. Если и придется – буду не более чем пациентом, а их не пускают в окна.

Я вернулся к фотографии убежища. Смахнул рукой толщу лет и увидел на ней мальчика. В детстве я много времени проводил у окна в ожидании своей судьбы – собственно с тех пор и коллекционировал пейзажи. Но этот мальчик невзлюбил сидеть у окна. Он уже не питал иллюзий, что однажды у него появятся родители, он не хотел видеть взрослых, которые заходили в ворота приюта не за ним, он не хотел потерять родителей в третий раз.

Артур вернулся раньше, чем обещал. Он ворвался в кабинет размахивая палкой.

– Это что?! – кричал он.

Мне была хорошо знакома эта палка – ведь вчера я провел с ней целый день, а к вечеру бросил в палате, перепутав с подарком Артура.

– Это президентская трость. Вчера вышла неразбериха, и президент случайно оставил его в моей палате, – говорить о самом себе в третьем лице было необычно. – Зато он прихватил мой – с розовым набалдашником. Звучит бессмысленно, конечно, но в тот момент все было очень естественно. Теперь его уже не вернуть.

– Почему не вернуть? – из побелевших пальцев Артура можно было предположить, что при необходимости он выбьет из меня всю правду этой же палкой.

– Президент оставил его с поличным. После моего звонка полиция заберет палку с ее отпечатками как вещественное доказательство. Не думаю, что смогу прожить столько, чтобы получить его обратно, – обеспокоенность Артура передалась и мне. – Да перестань дергаться, объясни, в чем дело.

Артур прислонился к стене. На этот раз палку понадобилась ему.

– Это была не розовая вода, – глухо сказал он, – это был образец лекарства, который я сохранил для тебя. Достаточно было подделать один документ. Изысканное решение больного ума – ты ходишь с лекарством в руке и не подозреваешь об этом.

Мне перехватило дух. Я вспомнил, как та палка застряла во тьме среди стальных конструкций, и я не успел вытащить ее оттуда.

– Там было лекарство? – я должен был повторить, чтобы осознать услышанное в полной мере.

Артур кивнул.

– Да ты просто болен! – выдохнул я. – Это нельзя оправдать ни одной детской травмой, даже ненавистью оправдать нельзя.

– Я бы не допустил твоей смерти. Но то, что ты неделю, месяц носил бы лекарство с собой, думая при этом об отпущенном тебе времени… Какое-то мгновение мне даже показалось, что это достаточная расплата за то, как пришлось страдать из-за тебя мне.

Мне было уже не до его рефлексий. До начала концерта не так уж много времени. Посошок точно еще там. Я представил президента, который, очнувшись сегодня утром под сценой на стадионе, стремился как можно скорее выбраться из лабиринта стальных конструкций и исчезнуть с места преступления. Однозначно, он даже не упомянул о палке.

Но нужно пойти туда и проверить. Если у меня появился шанс на долгую жизнь, я не могу рисковать тем, что палка осядет на складе с вещественными доказательствами, или вообще исчезнет, если президент и глава его администрации договорятся с министром внутренних дел.

Я оттолкнул Артура и поспешил к пожарной лестнице, по дороге включая приложение для вызова такси.

– Куда ты? – Артур не отставал. – За палкой? Я увезу.

Он попытался схватить меня за плечо. Я скинул его руку, открывая дверь на пожарную лестницу. Перепрыгивая через ступеньку, я слышал стук ботинок Артура над своей головой.

– Не вмешивайся! – крикнул я, когда он догнал меня на стоянке.

В ответ он схватил меня за шиворот и больно прижал к стальной трубе ограды.

– Послушай, Эдем, я отвезу тебя, куда нужно, и это станет шагом к обнулению. Мы отдадим друг другу долги, мы не будем испытывать никаких обид. Можем вообще забыть о существовании друг друга, если хочешь. Забирай свое лекарство, введи в кровь и живи дальше, словно этой истории никогда и не было. А я в дальнейшем не буду мучить себя мыслью, что допустил чью-то смерть. Я ведь врач – я спасаю жизнь, а не наоборот!

Артур отпустил меня и нажал кнопку сигнализации на брелочке. В углу стоянки пискнул его "форд".

– Машина подана, – сказал он.

5:15

Его «форд» превратился в синего привидения, проскальзывающего среди ленивых машин, словно не замечая их присутствия. Артур не знал, почему для меня так важно приехать раньше. Ему было достаточно знать, что я спешу. Он вцепился в руль и направился вперед, очерчивая свой маршрут среди препятствий как опытный бильярдист. Оставалось радоваться, что сегодня суббота и дороги без пробок, потому что тогда Артур поехал бы и по тротуару.

Мы оба молчали. Артур прищурил глаза, желваки ходуном ходили на его скулах. Я понял, что не чувствую к нему злобы. Мне показалось, что если эта жалкая замазура победно домчит нас до стадиона и я выйду, хлопнув дверцей, мы оба сможем забыть о том, в чем виноваты друг перед другом, и может, нам действительно удастся начать все с нуля.

Но уже друг без друга.

Когда я попаду на стадион, я еще не знал. Однако был уверен, что обязательно попаду. И до сцены доберусь. И что палка моя до сих пор там, зажатая между металлическими конструкциями, и она дождется меня. Сегодня я выиграл главный суд своей жизни, поэтому этот день не может закончиться иначе.

Ехавшую за нами полицейскую машину я заметил только на повороте на бульвар Леси Украинки. Она включила сирену. Из того, как Артур дернулся, я понял, что он давно заметил ее проблесковые маячки, но не счел нужным сбавить скорость. В «Олимпийский» было уже палкой бросить, и я понял, что Артур не намерен останавливаться – он решил довезти меня до стадиона и уже там выяснить отношения с правоохранителями.

– Тормозь, – велел я Артуру. – Если объявят план перехвата и задержат нас, мы потеряем гораздо больше пяти минут. В крайнем случае, если у полицейского будут к тебе претензии, я дойду до стадиона сам – что уж тут осталось. Ну а потом пойду за тобой в отделение – ты доверишься мне как адвокату?

Артур скосил на меня глаза и съехал к обочине. Полицейская машина остановилась позади нас. Сирена смолкла.

Артур заглушил двигатель, вынул права и опустил стекло. В зеркало заднего вида я увидел фигуру полицейского. На отверстие в окне легла перчатка.

– Ваши права и техпаспорт, – сказал полицейский Артуру.

Он послушно отдал документы.

Из своего кресла я видел только подбородок стража закона, который задвигался, когда тот начал о себе повторять прочитанное.

– Куда едете? – спросил он.

– Везу друга в Олимпийский, – честно ответил Артур.

Что-то здесь было не так. Полицейский действовал не по сценарию патрульных. И когда он попросил нас обоих выйти из машины, я наклонился, чтобы полностью увидеть его лицо.

Я узнал этого человека.

Это он меня сегодня допрашивал. Но я встречал его и раньше, просто из-за насланной джином временной амнезии забыл об этом. В первый раз увидев это лицо, я предположил, что ни за что не запомню такого лица, но я ошибся – его тусклые глаза и блестящая кожа на гладко выбритых, чуть розовых щеках навсегда запечатлелись в моей памяти.

Перед нами стоял Безликий.

Итак, это была не случайная остановка – это была ловушка.

Артур уже приоткрыл дверцу, выполняя приказ. Я резко дернул дверь на себя, повернул ключ зажигания и крикнул ему прямо в ухо: «Давай! Двигай!»

Если бы он не выключил двигателя раньше, у нас еще был бы шанс. Но Безликий был профессионалом. Он отдернул руку от дверцы и уже через мгновение держал в ней пистолет.

– Из машины! – рявкнул он. Я не сомневался в серьезности его намерений. – Заглушить двигатель!

Артур тоже понял, что шутить не стоит. Он повернул ключ зажигания и, демонстрируя Безликому ладони, вышел из машины.

Движения его были четкими и спокойными. Видимо, он был таким и в операционной, когда давление у пациента падал и перейдет ли он тонкую границу между жизнью и смертью, зависело только от самообладания хирурга.

На запястьях Артура щелкнули наручники.

– Теперь ты, – приказал мне Безликий.

Я вышел, оценивая шансы на бегство. Но их вообще не было. О том, чтобы выбить пистолет из рук Безликого, даже речи не было. Одно лишнее движение – и оно однозначно пристрелит нас обоих.

– Не бойтесь, с вами просто хотят поговорить, – сказал он.

Наручники щелкнули и на моих руках – и предостережение джина напомнило о себе и отозвалось страхом. Умер тот, кто этого не заслуживал, сказал Саатчи. Он точно говорил в единственном числе. Значит, речь шла о ком-то из нас двоих.

Ключи от «форда» Безликий оставил в замке зажигание, забрал наши мобильники и затолкал нас в патрульную машину.

5.16

Несложно было догадаться, кто хочет с нами поговорить. Но место встречи меня удивило – один из «Трех китов».

Безликий заехал на подземный паркинг, накинул на руку с пистолетом пиджак. Пустые коридоры, служебный лифт – и вот мы уже на крыше одного из построек. Ему все удалось провернуть чисто – мы никого не встретили по дороге и единственным свидетелем нашего присутствия наверху могли стать записи с камер наблюдения.

Крыша была пустой. Безликий махнул рукой: мол, ждите. Артур, как герой компьютерной игры, выискивал глазами хоть что-то, что могло бы помочь ему незаметно снять наручники, но судьба не послала ему ни скрепки, ни шпильки.

– Все ирония в том, – сказал я Артуру, – что сегодня днем я встречался с новым владельцем этого здания. Надо было попросить его заварить вход на эту проклятую крышу.

– Никаких разговоров! – Безликий стоял в трех шагах. Пистолет он повернул в кобуру, и мне стало немного поспокойнее.

– А что нам еще остается делать?

– Ждать.

– Кажется, это самое высокое здание в Киеве, – сказал Артур. – Вернее, все три – они одинаковой высоты. Ты знал?

– Догадывался, что в тройку самых высоких они входят точно, – я поддержал его акт непослушания. – Но позволь угадаю: это самая высокая постройка в мире, на крыше которой ты бывал.

– Правильно, Шерлок. Хотя хотелось бы сделать это чуть-чуть в других обстоятельствах. Или, думаешь, нас здесь угостят коктейлем?

Безликий не слишком сильно заехал Артуру в живот – тот согнулся от боли, но на ногах устоял.

– Вы здесь недавно изволили меня мерзостью назвать, – Безликий придвинулся ко мне вплотную, мы чуть не касались ногами.

– Что вы! Я сказал "похоже". Ведь тогда я еще не был в этом уверен.

Я изобразил поцелуй, и Безликий ударил лбом по моему переносицу – искры посыпались мне из глаз.

Безликий отошел на три шага назад и наблюдал, как нас накрывает волна веселья.

– Надеюсь, мы здесь по причине более весомой, чем обиженный на тебя полицейский, – не унимался Артур.

– Он не полицейский, – заметил я. – Посмотри: кровь не пошла?

– Ты же знаешь, я не изношу вид крови, – ответил мой друг-врач.

Неизвестно, собирался ли Безликий и дальше воспитывать у нас покорность. Дверь на крышу открылась, и перед нами предстали президент Олекса Антоненко, который опирался на незнакомую мне палку, и глава его администрации Григорий Гарда.

Артур свистнул от изумления.

– Это называется зайти из козырей, – заметил он. – Надеюсь, никого из них ты мерзостью не называл?

Гарда ощупал нас с Артуром опытным взглядом, не нашел ничего угрожающего и сказал что-то вполголоса президенту. Тот отрицательно махнул рукой. Гарда дернул подбородком и скрылся за дверью.

Президент подошел к нам.

Странно было осознавать, что еще несколько часов назад эта фигура была моим вторым я, порцией сливок в моем американо, а теперь стала очевидным врагом.

– Добрый вечер, Эдем, – президент смотрел не моргая. – Ну, о вас я знаю, а этот второй кто? – вопрос адресовался Безликому.

– Его врач. Я следил за сигналом телефона и перехватил объект до того, как они успели добраться до стадиона.

Президент потянул на себя кобуру Безликого. Тот дернулся от неожиданности, но сопротивляться не стал. Президент вынул пистолет и проверил, полный ли магазин.

– Знаю. Проверьте, закрыты ли другие выходы.

Безликий метнулся кабанчиком. Дверь, через которую я сбежал вчера вечером, была рядом – кому как не президенту это знать. Но он хотел все же подстраховаться. Безликий дернул ручку – выход действительно был надежно заперт.

Президент молчал – то ли ожидал, пока Безликий завершит проверку, то ли надеялся, что первый шаг сделаю я.

– Чем моя скромная фигура заинтересовала целого президента страны? – не стал я разочаровывать его. – Надеюсь, это не попытка в рамках предвыборной кампании пообщаться с каждым потенциальным избирателем? Если да, то можете спрятать пистолет, обещаю: мы оба проголосуем за вас.

– А вы достаточно смелы для безоружного, Эдем. Хватит дурачиться. Рассказывайте.

– Что рассказывать?

Безликий вернулся и доложил: единственный незапертый вход на крышу – это тот, через который мы все сюда попали.

– Сегодня утром я проснулся где-то и вспомнил вчерашний день, в котором я делал что-нибудь! – последнюю фразу президент воскликнул, будучи уверенным, что, кроме нас, его никто не услышит. – Например, побывал в вашей палате. Не думаю, что это случайность. Думаю, ваша персона и мое вчерашнее поведение как-то связаны. И я хотел бы узнать – как именно.

Если существует выражение лица, за которое не жалко заплатить миллион, то вот оно рядом. После слов президента Артур выглядел так, будто усомнился в незыблемости привычных вещей и начал верить в чудо.

– Откуда мне знать, – ответил я, как младенец. – Я три дня находился в коме.

– Это несложно имитировать, если договориться с врачом.

– Мужчины не имитируют.

Президент защелкал языком, словно дед, который хочет пристыдить вредного внука.

– Зачем вы тогда собрались на стадион?

– Сегодня там концерт группы «Времени нет», – ответил я. – Обожаю песню о фиалке.

Президент поднял рукав рубашки.

– Концерт начинается в семь – я это знаю, потому что сам там буду. Торопиться было лишним. И кстати, где ваш билет?

– Как раз торопился забрать его у перекупщика.

– Так я и подумал. А вы, доктор, – президент не нанес себе труда узнать имя Артура, – вы куда так спешили?

– Эдем сказал: времени нет. Я и подумать не мог, что это название группы.

Президент вернулся в Безликий.

– Остроумные ребята, особенно этот, – президент ткнул палкой в Артура. – Жаль, у нас нет министерства комедии, – устроил бы одного из них замминистра.

– Вы не в том положении, чтобы молчать, – вмешался Безликий. – Что вам известно?

Я решил, что лучший выбор в этой ситуации – притворяться незнанием.

– Известно о чем? Вы хотя бы подскажите. Я только сегодня утром вышел из комы. А у врача вчера был выходной после суточной смены, и я подозреваю, что он провел его в постели.

Президент и его подопечный переглянулись. Безликий протянул Антоненко наши телефоны – наверное, подумал, что поэтому будет интересно заглянуть в них. Но президент этого не сделал. Вынул из кармана штанов платок, протер мобильники, уничтожая возможные отпечатки, а затем швырнул их с крыши. Мы с Артуром синхронно провели их взглядом, и все наше юношество быстро куда-то делось.

– Ну что, будете говорить?

– Я не боюсь, – заверил я. – Уже отбоялся с тех пор, как узнал о смертельной болезни.

Безликий кивнул президенту, подтверждая мои слова.

– Тогда вы не оставляете мне выбор, – решил Антоненко. – Разве в политике может существовать такое дело, как доверие? Если вы лжете мне и что-то знаете, это знание должно исчезнуть вместе с вами.

Дошутились, подумал я. Хотя нет, мои шутки здесь ни при чем. Без сомнения президент вышел на крышу уже с готовым решением.

– Отпустите врача, – сказал я. – Он здесь ни при чем. В его интересах молчать о том, что здесь произошло. Да и кто ему поверит? Когда врач будет на свободе и сообщит, что с ним все хорошо, я честно отвечу на все ваши вопросы.

– Если отпустить врача, он может решить, что единственный для него способ не погибнуть когда-то в автомобильной аварии или от другого несчастного случая – это сразу же сообщить прессе обо всем, что он знает. – Безликий говорил не с нами, он советовал президенту. – Есть другой вариант. Пациент застрелит врача, который не смог его вылечить, а затем в порыве раскаяния бросится с крыши. Для полиции и журналистов все будет выглядеть именно таким, достаточно убедительным.

Артур прижался ко мне плечом, и я почувствовал, настолько напряжены его мышцы. Годы в детском доме учат не подставлять вторую щеку, а бороться до последнего. Так и Артур готовился к рывку – он собирался погибнуть в бою не своей войны. Его пальцы застучали по моей спине, побуждая к атаке.

Президент вроде бы обдумывал предложение Безликого, но каждому из нас было ясно, что он уже все решил.

Я тоже не собирался прощаться с жизнью, но, в отличие от Артура, знал кое-что важное.

– Начинай, – президент кивнул в мою сторону.

Его расчет был ясен. Пусть сначала Безликий попытается выбросить одного из нас. Если со мной он не справится, президент меня застрелит, а Безликий попытается столкнуть с крыши Артура.

– Я сам прыгну, – обреченно сказал я. – Мне и так недолго осталось. Умереть в полете, пожалуй, лучше, чем пару недель стонать от боли на больничной койке.

Безликий оглянулся на президента. Как преданный пес, получивший вчера порку, он теперь стремился вернуть любовь хозяина. Антоненко кивнул. Я сделал несколько шагов в их сторону – так, чтобы Артур оставался между мной и президентом. Тот поднял пистолет – на случай неожиданной атаки.

– Вы оба слишком практичны, чтобы верить в потусторонний мир. Но если привидения существуют, обещаю преследовать вас в обоих мирах. А теперь освободите мне руки – никто не прыгает из небоскреба в наручниках.

Президент держал палец на спусковом крючке. Я не сомневался, что он выстрелит при малейшей угрозе.

Безликий вынул из кармана ключи от наручников, и я развернулся к нему спиной – естественное движение для человека, желающего избавиться от наручника. На самом деле мне нужно было, чтобы Безликий оказался на линии огня.

Артур следил за всем, что происходило, затаив дыхание. Еще вчера я был для него человеком, который хотел покончить с собой. Сейчас я прочел в его глазах уверенность, что у меня есть план.

У меня был план.

Щелкнули наручники, и одна моя рука получила свободу. Безликий занялся второй, и я не упустил момента.

– Они попытаются снова убить Сашу, – обратился я к президенту. – И вы им это позволите?

Антоненко опешил от того, что мне известно и о Саше. Этой пары секунд мне хватило.

Говорят, в момент наибольшей опасности тело даже нетренированного человека способно на рекорды, которым позавидуют и олимпийские чемпионы. Я резко развернулся – при этом наручники чуть не порезали мне запястье – и швырнул Безликого на президента. С ног я его не сбил, но нескольких мгновений, на которые заговорил этот псюра, мне хватило, чтобы нырнуть за трубы с жестяными крышами.

Безликий дернулся.

– И что дальше? – воскликнул он и двинулся в мою сторону, но хозяин удержал его за плечо, как пса – за поводок.

– Эдем, вы знаете о моменте, когда умирает надежда? Это как раз тот момент, – в нем соревновались ярость и любопытство. – У вас нет телефона вызвать помощь. У вас нет оружия защищаться. Вас никто не ищет. Все выходы заперты, а возле единственного открытого дежурят Гарда и моя охрана, которая не пустит сюда даже агентов спецслужб, если они сюда явятся. Здесь не слышно ваших криков, и никто здесь не додумался установить прослушивание. И даже выстрел воспримется разве что как автомобильный пук. Так что эта комедия, Эдем, была ни при чем. Умереть в полете или от выстрела – вот ваш единственный выбор.

Что он мог знать о том, как умирает надежда? О моменте, когда стоишь у зеркала с пистолетом в руке – не узнан любимой женщиной, услышав приговор врача, не сумев спасти человека, которого обещал защитить, не найдя ответа на вопрос, какой рисунок ты оставишь на холсте жизни, – а потом оказывается, что надежда умирала раньше, чем ей это положено.

Но сомневаюсь, что такое чувство было знакомо президенту Антоненко.

Я сделал то, что собирался, а потом выглянул в щель между трубами. Солнце за моей спиной не позволяло президенту рассмотреть меня, а затем – прицелиться, – сегодня Гелиос был в моей команде.

– Я бежал не ради спасения, а чтобы спокойно поговорить. Под пистолетом не может быть равноценного диалога, а я, как и вы, хотел бы услышать ответ на один вопрос, который меня беспокоит.

Я говорил негромко, рассчитывая, что президент подойдет поближе, и тот действительно сделал несколько шагов в мою сторону.

– Ну, давайте поговорим, – он опустил пистолет.

Я вытянул руки над головой, словно человек, который собирается упасть на колени для молитвы, и вышел на полшага из укрытия. Достаточно и для полноценного диалога, и для того, чтобы шмыгнуть назад, если враг решит прицелиться.

– Ну что ж, начну я. Я знаю о встрече, которая у вас была: президент Антоненко, глава его администрации Гарда и самый близкий олигарх – Хижняк. Вы обсуждали социологический опрос, который не оставлял вам шанс даже на выход во второй тур президентских выборов, если не случится чуда. И тогда один из вас гипотетически предположил, что объединить избирателей вокруг президента смог бы громкий террористический акт. Кто озвучил эту идею, господин президент, вы или глава вашей администрации?