Текст книги "Времени нет (ЛП)"

Автор книги: Рустем Халил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

– Господин президент…

Голос доносился сверху. Качаясь на чьей-то руке, Эдем всматривался в безлунное небо, но не видел говорящего.

– Доброе утро!

Эдем вынырнул из сна. Он лежал на узкой кровати. Грубый квадратный торшер, которому место скорее в провинциальном антикварном магазине, но не в современной спальне, ослеплял. Эдем заслонился ладонью и наконец разглядел силуэт разбудившего его человека.

– Что? – пробормотал он, не сумев придумать лучшего вопроса.

– Дело первостепенной важности. Вас ждут в ситуативной комнате.

Эдему стоило немалых усилий сесть. В голове гудело. Мужчина поднял ролеты, и комнату залил серый свет, от которого стало холодно.

Пахло старыми библиотечными книгами, хотя никакой литературы в этой обставленной по-спартанской комнате не было – только кровать, несколько стульев со сложенной одеждой и тумбочка с торшером. Узкая комната наводила на мысль, что перед превращением в спальню она была кабинетом.

Человек спрятался за дверью и через пол минуты появился снова с синей капсулой на бумажной салфетке и стаканом воды.

– О какой я вчера лег? – спросил Эдем.

– Уже через несколько минут вам станет лучше, – ответил тот, обученный в таких ситуациях не показывать, что чего-то не знает.

Эдем, как мальчишка, лизнул пилюлю и, не сделав никаких дегустационных выводов, проглотил. Вспомнил, что соседняя дверь ведет в ванную комнату. Поднялся и почувствовал необычную тяжесть в ноге.

На полке, упакованной в полиэтилен, его ждало свежее нижнее белье. На умывальнике – новая зубная щетка и набор для бритья. Несколько полотенец.

Наклонившись, чтобы не удариться о полку, если в зеркале вдруг появится джин, Эдем взглянул на свое отражение.

Джин не появился, но от увиденного Эдем дернулся и ударился.

– Черт!

В зеркале растирал ушибленное место человек около пятидесяти. Худое лицо с упавшими щеками. Ранняя седина. Мешки под глазами, казалось, могли вместить все страдания мира.

– Это слишком далеко зашло, – пробормотал Эдем.

Из зеркала на него смотрел Олекса Антоненко – президент Украины.

Эдем попытался собраться с мыслями, но в голове до сих пор гудело. Он отрегулировал воду до сносно холодной и стал под душ.

Можно наделить человека огромными деньгами или огромным талантом, но такой огромной властью – тут уж джин точно передал кутьи меда.

Эдем стоял под тугими струями, пока не промерз до костей, а в голове чуть не прояснилось.

"Главное – не натворить беды", – сказал он вслух.

У него возникло дежавю. И позавчера и вчера он так же утром открывал себя в новой ипостаси и не понимал, чем наполнит этот день. Однако у помощника в соседней комнате был ответ на ближайший час, а потому пока можно просто плыть по течению.

Вытираясь, Эдем вспомнил мальчика Ореста по кличке Зуб. Интересно, он сейчас спит или, лежа на больничной койке, думает о лекарствах – помогли или нет? Инара рядом с ним? Эдем снова взглянул на зеркало – возможно, джинн мог бы ответить на этот его вопрос. Но тот так и не явился.

Помощник ждал президента со свежевыглаженным костюмом, палкой и коробочкой с мазью. Вот какого пункта сегодня не будет в планах, понял Эдем, натирая больную ногу – впервые за несколько лет он не выйдет на пробежку.

4.2

Эдем шел по коридору, запечатывая каблуки и наконечник трости в прижатый медными шестами к полу ковер. Он двигался в центре овала, образованного охранниками, и расстояние между ними и президентом, словно выверенное рулеткой, не сокращалось, даже если он сбивал шаг. Десятки деревянных дверей с табличками, а иногда и сургучевыми печатями на толстых шнурах. Запах дезинфицирующего средства и мятной жвачки. Ослепительный свет контрастировал с тишиной, в которую было погружено здание.

Вчера Эдема сопровождал Затойчи, но здесь, рядом с холодолистными сотрудниками президентской охраны, тот выглядел бы всего лишь спортсмена в строгом костюме. Эдем снова потерял уверенность, едва собранную вместе под струями душу, и ему пришлось напомнить себе, что власть – это когда у каждого из близлежащих крепких мужчин есть силы выкрутить тебя как тряпку, но такой возможностью – выкрутить кого-то – наделен только ты.

Они спустились на лифте в подвальное помещение. Здесь пол был кафельный, лампы не ослепляли и пахло гипсом.

Наконец один из охранников открыл массивную деревянную дверь и отступил в сторону, пропуская президента в зал, который через мягкие кресла и тяжелые столы сильнее смахивал на кабинет в лондонском клубе джентльменов. Здесь стояли запахи крема для бритья, дубленой кожи и старой древесины. Спущенные оливковые портьеры, бронзовая люстра с хрустальными чашами, статуэтка Сунь-цзы из красного дерева. Вместо виски и сигар – папки с бумагами и массивный квадратный ноутбук. Вместо джентльменов – министр обороны, глава СБУ, секретарь СНБО и руководитель президентской администрации плюс одна-единственная дама, да и та – в военной форме.

– Доброе утро, господин президент, – секретарь СНБО проверил по золоченым каминным часам, действительно ли можно считать, что утро наступило.

И, словно получив разрешение, Эдема поздравили всех остальных. Только Григорий Гарда, глава администрации, скупо кивнул: они расстались не так давно, чтобы уже снова здороваться.

Эдем кивнул в ответ. Гарда воспринял это как сигнал и направился в бар в углу комнаты – звенеть чашками. Эдем опустился в обитое бархатным креслом.

– Они послали сигнал о помощи, – глава СБУ кивнул лейтенанту – девушке с разгоряченными щеками – и та вернула ноутбук президенту.

Во весь экран разворачивалась карта, составленная из серых и серо-зеленых прямоугольников, белых полос дорог и двух искусственных красных линий. Скролл мышью – и на карте появилось сооружение в форме буквы Ш с жестяными крышами.

– Сигнал пришел отсюда, – сказал глава СБУ. – Казалось бы, к линии разграничения палкой бросить, но мы не уверены, что это именно они.

Его мясистые пальцы оставляли на экране белые пятна. Лейтенант скривилась.

Эдем вспомнил, с какой новостью засыпал президент. Во время спецоперации Службы безопасности боевики атаковали вертолет с сотрудниками СБУ – связь с воздушным судном исчезла.

Было еще что-то, мысль кружилась, как электрон, и Эдем тряхнул головой, надеясь сбить ее с орбиты и приземлить на твердую почву.

– А вот точка, где вертолет получил повреждение из стрелкового оружия и вроде бы упал. Потому что в этом мы тоже не уверены.

Глава СБУ обернулся к министру обороны Тимофею Ридчуку и сделал длинную паузу. Тот рассматривал деревянную статуэтку, а потом принял обращенный к нему взгляд. Несколько секунд длилась молчаливая дуэль, затем глава СБУ снова вернулся к экрану.

– Почему не уверены? Вы же сказали: недалеко от линии разграничения. Нет возможности отправить беспилотник и выяснить, вертолет ли именно там? – спросил Эдем.

– Он там, господин президент. Мы не уверены в падении. Есть мнение, что он совершил экстренную посадку.

Ридчук кивнул, чтобы уже никто не сомневался, кто именно высказывает это мнение.

Глава администрации Гарда подошел к Эдему с чашкой, в которой дымился кофе с молоком. Было совершенно непонятно, откуда он взял кипяток, если чайник не шумел. Эдем отдал ему палку и взял напиток.

– В шесть двадцать семь мы получили сигнал, без соответствующего кодирования, – продолжил глава СБУ. – В нем сообщалось, что бойцы скрылись в здании заброшенного завода. Один из них – трехсотый, поэтому самостоятельно двигаться они не могут и просят подкрепления. Это все что было в сообщении. После этого они на связь не выходили.

Глава СБУ театрально развел руками – мол, больше сказать нечего и опустился в кресло. Лейтенант смотрела на экран с замершей картинкой.

Эдем пил кофе маленькими глотками, оттягивая мгновение, когда ему придется что-то сказать. Кофе был сладким – Григорий Гарда знал вкусы своего патрона, но со вкусами Эдема они не совпадали.

– Надо продолжить наблюдение за объектом, пока не получим новые данные, – выпалил секретарь Нацбезопасности, как только Эдем решил выйти из ситуации дополнительными расспросами.

Эдем понял, что может поставить чашку.

– Их возьмут, – тихо, словно к себе, возразил министр Ридчук.

Глава СБУ повернул ноутбук в свою сторону – так, что Эдем уже не мог видеть изображение, и снова стал тыкать пальцем в экран.

– Это основа, – он оглянулся, ища поддержки секретаря СНБО. – Наших ребят уже взяли в плен, а теперь в мышеловке ждут подкрепления. Стоит нам направить туда людей, и она закроется. И какой мы будем выглядеть? Идиотов, потерявших десяток солдат в наивной попытке спасти троих. Еще хорошо, если в плен, а вдруг бой завяжется? Что мы тогда скажем?

– Министерство обороны готово направить туда своих военнослужащих. Передайте нам операцию – я готов взять ответственность на себя. Среди ваших ребят ранен, напомнил министр Ридчук, тот, кто единственный знал правильную кодировку для отправки сигнала. И сейчас он в бессознательном состоянии.

– Вы предлагаете ждать нового сигнала? – уточнил Эдем у главы СБУ.

Ответить он не успел – снова вмешался Ридчук.

– Там Берсерк, – заявил он.

Он рассчитывал, что это многое объяснит президенту, но Эдем огляделся, ища поддержки у руководителя своей администрации.

– Среди пропавших – командир спецгруппы капитан Лымарь с позывным Берсерком, – подсказал Гарда. – В этом году вы его наградили орденом «За мужество» первой ступени.

Эдем нахмурился. Заговорил Тимофей Ридчук.

– Они боятся выдать свое местонахождение противнику, поэтому вышли на связь только раз. Оставить точку не могут из-за раненого, – он сверил каминные часы с наручными. – Берсерк – легенда. Да вы не десяток, вы сотню добровольцев наберете, готовых рискнуть, чтобы вытащить его и ребят.

Глава СБУ хмыкнул. Ридчук вытащил из кармана носовой платок и стал расправлять его на коленях.

– Такой вариант возможен? – спросил Эдем, не обращаясь ни к кому конкретно.

Министры молчали.

Ответил секретарь Совета безопасности. Морщина на его шее была глубока, как у индюка, и пряталась за застегнутую наглухо белую рубашку.

– Такую возможность нельзя исключать. Но давайте посчитаем. Даже если шансы, что ребята действительно скрылись на заводе и ждут, пока мы их вытащим оттуда, пятьдесят на пятьдесят, то от этих пятидесяти нам надо отнять вероятность, что операция окажется неудачной, и коэффициент того, что мы рискуем большим количеством бойцов, чем собираемся спасти.

– Война не только математика, – раздраженно сказал Ридчук.

– Война, прежде всего, математика, – стоял на своем секретарь. – Сначала расчеты, потом танки.

Ридчук скомкал платок.

– Расчеты нужны. Но прежде чем играть в солдатики в штабе, отслужить вам на передовой. Пожить в состоянии полудремы, – он говорил все громче, – научиться определять по летающему мину звуку. А потом сказать ребятам, которые курят в ладонь, что если вдруг их постигнет беда, то вы сначала начертите диаграмму, превратите их жизнь в икси и игреки, и только если им повезет, отправитесь на помощь…

Больше не прозвучало ни слова. Слышны были только тиканье часов и тяжелое дыхание секретаря с индюшачьей шеей. Казалось: если Эдем не заговорит, все остальные так и будут стоять на своих местах, пока скупое осеннее солнце не проникнет через щели в портьерах, не выпустит по антикварной мебели очередь солнечных лучей и не отдаст себя на растерзание сумерек.

Эдем сжал губы, надеясь, что эти мимические усилия скроют от других бурлившую в нем бурю.

Что бы на моем месте сказал президент? – думал он. Два голоса против одного. Он пытался скрыть свои собственные суждения и апеллировать к опыту главнокомандующего, который уже четвертый год должен принимать такие решения. Однако получалось как с белой обезьяной, которая начинает корчить тебе гримасы, как только ты решишь не думать о ней.

– Позвольте нам поговорить с президентом наедине, – выручил Эдема Григорий Гарда.

Военные переглянулись. Даже Ридчук не удержался от вопросительной точки зрения. Руководитель СБУ пожал плечами. Собравшиеся исчезли за боковой дверью, оставив президента с главой его администрации.

Гарда проверил, плотно ли закрыта дверь, затем опустил крышку ноутбука и дождался, пока тот перестанет гудеть.

– Утром голова тяжелая, – пожаловался Эдем, начиная разговор.

– Еще кофе? – предложил Гарда.

Эдем махнул рукой.

– Расскажите лучше, что вы об этом думаете.

– Глава СБУ разбудил вас.

Гарда отметил глагол – словно вручил Эдему код от дверцы сейфа, и отправился делать себе кофе, давая президенту возможность еще подумать. Похоже, говорить намеками было их традицией.

Итак, рассуждал Эдем, глава СБУ разбудил президента. Почему? Чтобы доложить ему о происходящем. Может, президент дал ему соответствующее указание? При каких обстоятельствах они виделись в последний раз? Вчера на традиционном совещании. Вот глава СБУ докладывает о спецоперации своего ведомства в Донбассе. Пропал вертолет с тремя сотрудниками на борту. Возможно, сбит. Делается все возможное для разрешения ситуации. Никаких указаний от президента о том, что он хочет держать ситуацию под контролем, Эдем не помнит. Почему же глава СБУ разбудил президента? Он не мог ждать утра, потому что ситуация критическая и требует немедленного вмешательства. Но стоп! Ожидание – именно то, что он предложил. То есть по сути он разбудил президента, чтобы доложить ему, что ничего не будет делаться.

– Он пытается снять с себя ответственность за бездействие, – Эдем постарался, чтобы это не прозвучало как вопрос, но все же требовало реакции Гарди.

Глава администрации вернулся, издеваясь серебряной ложечкой в чашке из тонкого фарфора.

– Это ловушка, господин президент.

Еще один намек. Гарда называет ловушкой сигнал пропавших о помощи? То есть, он считает, что они в плену и не убиты, а боевики пытаются заманить новую группу? Или именно приглашение сюда президента – ловушка? Ему предлагают освятить решение главы СБУ и ничего не делать? А почему тот не готов передать операцию военным, вполне понятно – удачное увольнение нанесет удар по репутации руководства спецслужб, которое не смогло защитить своих людей.

– Глава СБУ знает о пропавших больше, чем сообщил собравшимся? – спросил Эдем.

– Такое легко могло бы выплыть, – наконец-то Григорий Гарда ответил прямо.

Следовательно, выбор действительно неоднозначен и ситуация может получить большой резонанс в обществе. Президента заманивают в ловушку. Глава СБУ рассказывает ему о двух вариантах, при этом настаивает на ожидании, но в то же время прекрасно знает, что у министра обороны противоположная точка зрения. Если президент прикажет начать операцию, и она будет успешной, все лавры достанутся главе СБУ. Если же операция терпит неудачу, последний публично обвинит в этом главу государства. Но зачем это ему? А потому, что президента не переизберут на второй срок, рейтинги четко это показывают. И став в оппозицию президенту, главный эсбеушник хочет набрать себе баллов, чтобы остаться в кресле после смены власти.

– Он договорился с кем-нибудь из кандидатов? – спросил Эдем.

На мгновение лицо Гарды озарила улыбка – словно летучая рыбка мигнула за стеклом иллюминатора, – этот разговор намеками доставлял ему наслаждение.

– Мы выясним, – пообещал он.

Эдем открыл ноутбук, намекая Гарди, что можно позвать высокое собрание назад, и отодвинул гардины. Окно, низ которого застилали гнилые листья, оказалось дном неглубокого колодца. Небо было чистое.

Он не мог перевести этот выбор на другого. Существовал третий вариант, который очень не понравится главе СБУ – передать управление операцией военным. Правда, если она терпит неудачу, главный эсбеушник вырастет на этом как на дрожжах. Но думать здесь нужно не о том, чья карьера пострадает, а какое решение приведет к меньшей трагедии. По сути, подумал Эдем, это выбор между действием и бездействием.

Военные сгруппировались вокруг стола, ожидая решения главнокомандующего. Они давали ему столько времени, сколько нужно.

Эдем вернулся к столу.

– Я передаю ситуацию под контроль министерства обороны, – сказал Эдем, обращаясь к главе СБУ. Тот попытался возразить, мол, поскольку так решил президент, они и сами могут все сделать, но Эдем остановил его взмахом руки и обернулся к министру Ридчуку. – Вытащите оттуда наших ребят.

В первый же час своего пребывания в президентском кресле Эдем выбрал действие.

4.3

Возвращаться в постель не имело смысла, и Эдем двинулся в кабинет. Надо было собраться с мыслями и дать кое-кому взбучку. Григорий Гарда следовал за ним. На намеки Эдема, что ему нужно побыть одному, он не реагировал.

– Это слон на четыре, – заявил Гарда, когда они поднялись на второй этаж. – Слон, державший пешку.

Выяснять, что это значит, у Эдема не было никакого желания.

Несмотря на ранний час, секретарша уже была на месте. Собрав волосы и эмоции в узел, она подвязывала лимонное дерево в бочонке. Кофейный аппарат скрежетал в пять лошадиных сил, наполняя приемную запахом рабочего утра.

– Оставила почту на вашем столе. Хотите кофе? – предложила она.

По лицу Гарды пробежала гримаса недовольства. Почувствовав, что выдал свои переживания, он сморщился и проглотил слюну, как при изжоге. Хотя, возможно, Эдему показалось, и главу его администрации действительно мучила изжога.

Эдему не приходилось бывать в президентском кабинете, но, по правде, зайдя сюда как глава государства, он не почувствовал трепета. Поставил палку на специальную подставку из мореного дуба у входа – движение было автоматическим, и потом ему понадобилось несколько секунд, чтобы принять тот факт, что его мозг частично действует по установкам человека, в теле которого он оказался.

Так же механически Эдем прошел за столом – взглянуть на корреспонденцию. Наверное, так каждый день поступал президент. Несколько распечатанных белых конвертов, угол открытки с изображением моря, утренние газеты.

Гарда встал рядом с ним и развернул составленный пополам бизнес-дневник, чтобы они оба могли увидеть обложку целиком. Не обнаружив ничего интересного, глава администрации начал шумно расставлять инкрустированные серебром фигуры на тяжелой шахматной доске. Периодически он останавливал взгляд на зеркале напротив, как будто нужная ему схема была начерчена помадой на стекле.

Эдем устроился не за рабочий стол – с массивными малахитовыми письменными принадлежностями, с лампой на золоченой ножке, с мраморным пресс-папье, с аппаратами связи и ультрабуком, – а на кожаный диван. Нога необычно ныла, и Эдем, закатив штанину, принялся ее массировать, заодно осматривая кабинет в цветах малахита, темного золота и жженой умбры. Все здесь казалось тяжелым, безжизненным и бессмысленно дорогим. От картин в выпуклых рамах на стенах Эдем поморщился – это были преимущественно натюрморты, а они всегда казались ему не более чем черновиками, которыми художник настраивает себя на настоящую работу. Книги в шкафу были разложены по цвету, из чего становилось очевидно: их собрали для интерьера, а не для чтения. Пепельница на столе казалась такой новой, как будто ее ни разу не использовали по прямому назначению.

– Небо ясно, – Гарда закончил выстраивать шахматную композицию и начал перебирать бумаги на столе.

Эдем опустил штанину. Гарда сложил бумаги в аккуратную стопку – чтобы и краешки не торчали.

– Бьюсь об заклад, будет дождь, – возразил Эдем, не потому, что доверял метеопатии больше, чем ясному небу за окном, а желая осадить самоуверенного главу администрации.

Гарда нырнул в боковую комнату и вернулся через минуту с медицинским саквояжем, из пузатой утробы которого на стол переместились две баночки с пилюлями и непочатая бутылочка «Эвиана». Гарда вытряхнул по таблетке в пепельнице и налил полстакана воды.

– Мазь понадобится?

От мази Эдем отказался, а стакан опорожнил.

– Я уволил для вас вторую половину дня для подготовки к воскресным дебатам. Через пятнадцать минут соберут завтрак. Через сорок восемь минут – совещание с силовиками, – Гарда говорил, закатив глаза, словно все расписание было выбито у него на внутренней стороне век. – В 11:00 телефонный разговор с президентом Азербайджана. В 11:35 встреча с главами фракций. В 13:00 – обед с саудовским…

– Отмените разговор, – перебил его Эдем.

– …послом, – все же закончил Гарда.

– В одиннадцать мне нужно быть на похоронах. Да и вообще, отмените на сегодняшний день все переговоры. Мне плохо. Публичные мероприятия сегодня?

Последний вопрос Гарда вроде бы и не услышал, но упоминание о похоронах, похоже, его неприятно поразило. Может, потому, что была полной неожиданностью, а неожиданностей он не любил.

– Мое участие в публичных мероприятиях тоже отмените, – четко распорядился Эдем.

Он понимал, как могут вульгаризировать похороны государственная охрана, свита и камеры, если он отправится на кладбище как президент. Но не поехать на прощание с Фростовым он не мог.

– Я бы не хотел, чтобы об этой поездке стало известно. И вообще, введите ослабленный режим охраны – будем считать сегодняшним день таким, когда ничего не происходит. Со мной ничего не происходит, – уточнил он, вспомнив, с чего началось утро.

Гарда зашуршал в саквояже. Это продолжалось так долго, что Эдем решил – глава администрации просто смешивает все, что там есть, но мысли его кое-где, пожалуй, в тяжелых воспоминаниях. В конце концов он вытащил блистер с таблетками.

– Хорошие успокоительные, – бодро сказал Гарда. Он снова был в этом кабинете и ничего не спрашивал о том, на чьи похороны собирается президент. – Делают швейцарцы, хотя казалось бы, чего им волноваться? У нас еще не сертифицированы, но на черном рынке уже живо торгуют индийскими дженериками, раз в пятнадцать дешевле оригинала.

Эдем отмахнулся. Тогда Гарда вытащил бутылочку.

– Держит голову ясной. Наше производство.

Эдем отказался бы и от нее, но этикетка показалась ему знакомой. Голубая бабочка, которую еще не успел подхватить ветер. С неожиданным для Гарди волнением он взял предложенную бутылочку. Вертел ее так и эдак, разглядывал, наконец открутил и выкатил на ладонь желтую таблетку. Она пахла, как детское лекарство от кашля.

– Это что за голубая бабочка?

Ответ Гарды удивил:

– Морфо. Хотя производители наверняка называют его просто «голубую бабочку».

– Ценю ваши энциклопедические знания, но что он значит?

– Символ избавления от всех болезней, – ответил Гарда и, поняв наконец, чего от него хотят, добавил: – Это логотип компании-производителя.

Эдем не ошибся: именно эту бабочку он видел вчера.

– Вы слышали о поражении Митча? – Гарда уже вдохнул воздух, готовый дать справку: похоже, знания у немногословного главы администрации были действительно энциклопедические. – Мне хватит «да». На днях я держал в руках лекарство от него. Насколько мне известно, его разрабатывала компания «Фарм-Фьюче», но на пробирке был этот самый логотип с голубой бабочкой. Возможно, это просто совпадение, но выясните для меня что к чему. Быстрее. Сегодня.

Гарда снова закатил глаза, запоминая информацию.

– «Фарм-Фьюче», – повторил он.

Эдем отложил желтую таблетку в пепельницу – день мог быть богат сюрпризами, – и вернул флакон.

– Начните прямо сейчас, к завтраку, – Эдему не нужно было четко смотреть на дверь, чтобы намек дошел до адресата.

Гарда выходил вызывающе долго: собрал лекарства, вернул саквояж на место, снова поправил корреспонденцию, перенес на журнальный стол пульт телевизора.

– После обеда готовимся к дебатам, – напомнил он, прежде чем закрыть за собой дверь.

Эдем прислушивался к его шагам, но звукоизоляция в кабинете была сделана во славу.

Никогда раньше Эдем не задумывался, как выглядит кабинет главы государства, но сейчас он чувствовал себя разочарованным. И причина заключалась не в остатках советского неоклассицизма, просматривавшегося в панелях, помпезных креслах, лепнине на потолке, в обоях и коврах – здесь не было ощущения сакральности. В этой комнате решалось будущее страны, но убери отсюда государственные флаги и спецсвязь, и можно легко представить здесь рядового директора небольшого завода, который, сидя на краю кресла, раздает указания своим подчиненным.

Что действительно могло поразить – это открывающаяся с четвертого этажа панорама центра Киева. Но Эдем успел лишь обратить внимание на скульптуру Берегини, шпили церквей и Дом с химерами, как слева от него прозвучало:

– Как символически, не правда ли?

Эдем вздрогнул, от голоса джина по телу побежали муравьи, а тот продолжил:

– Химеры под президентским окном. Ежедневное упоминание о призрачности человеческих надежд.

Сегодня Саатчи появился в зеркале над шахматным столом. Он был в преломленной с одной стороны шляпе с черными перьями, в темно-зеленом охотничьем плаще и холщовой белой рубашке с воротником навыпуск. Одной рукой джин держал короткую двустволку, обопершую на плечо дулом вверх, другой – по очереди завывал кончики вытянутых ручкой усов.

Но Эдем не был настроен на пустую болтовню.

– Я ожидал, что ты явишься, – сухо сказал он.

– О, ход белых, – джин наклонился поближе к шахматной доске. – Ба! Но это 23-я партия Стейница с Чигориным. Возьми в руку слона. Возьми! Ну, как хочешь. Чигорин вот взял. Слон идет на четыре, оставляя пешку без всякой защиты. Прекрасный в своем идиотизме ход. Стейниц не верит своему счастью: противник вел перед этой партии, а теперь поймал такую гаву. Надо только упереться туром в короля. Мат в один ход. Выигранная партия, выигранный матч, Стейниц остается чемпионом.

Вдохновенная речь оказалась напрасной – расстановка фигур Эдема не интересовала.

– О чем ты вообще думал? – резко сказал он.

Перы на шляпе джина, пышно развевающиеся на нереальном ветру, сразу обмякли, стали как желейные, и растеклись по шляпе. Усы обвисли. Двухстволка стала резиновой и склонилась джину на плечи.

– Я думал, ты меня ждешь, потому и появился, – теперь Саатчи не был бравым парнем.

– Президентом?! – Эдем махнул рукой в сторону государственных флагов выше его. – Ты запросто сделал президентом постороннюю личность! Человека, не работавшего в сфере государственного управления. Человека, который никогда не управлял даже небольшой компанией. Юриста, у которого за всю карьеру даже не было толкового, честного, громкого судебного процесса…

– Да что там говорить, просто неудачу! – вставил Саатчи.

– Да, неудачнику! Неудачнику! И я должен принимать государственные решения?

Саатчи поднял бровь, демонстрируя, что он думает об уровне принятых в этом кабинете решений.

– Президент – это не самый умный, не самый достойный и дальновидный из вас. Это просто человек, сумевший воспользоваться шансом, не больше, – заявил он.

– Двадцать минут назад мне пришлось решать судьбу реальных людей. Живые люди. Нет белых и черных фигур. Людей из плоти и крови. И если я ошибся, это значит: я обрек их насмерть.

Эдем махнул рукой, и шахматные фигуры разлетелись по комнате, как сноп искр, только черная пешка замерла сиротой на краю доски.

– Такова была договоренность: слава, деньги, власть, – обиженно сказал джин. – Что-то я не слышал жалоб, когда ты рвал струны на стадионе или договаривался о соглашении на сотню миллионов.

– Там у меня был выбор. От моего решения не зависели человеческие жизни.

– Ты уверен? – спросил джин с недоброй улыбкой. – Ты до сих пор считаешь, что можно махать крыльями и не навлечь бурю? Что люди существуют сами по себе и могут не отвечать за свои поступки, если не было обнаружено очевидных последствий? Что песчинка в замке не должна считать себя причастной, если ее движение разрушит всю конструкцию?

Эдем взял с доски одинокую пешку.

– Можно, и вся моя жизнь – тому доказательство, – сказал он шахматной фигуре. – Можно изо дня в день тянуть камень вверх и однажды вечером оказаться у зеркала – с черным пистолетом и черными мыслями. Да что мы, в сущности, можем? Прожить сто лет, чтобы с последним глотком воды понять: мир как пейзаж за окном менялся не по твоей воле. Все, что ты мог, – оставить после себя дерево, дом и потомков, которые завтра тоже в последний раз возьмут стакан с водой. Ты не избран. Ты обычный человек, который пытался, но не смог. Жизнь – это предложение, которое никогда не заканчивается восклицательным знаком, – всегда точкой. Любовь? В конце этого предложения – жирная точка трагедии, измены, разочарования, будней. Страсть? Здесь дело заканчивается недовольством, привычкой или новыми поисками. Хотя кому это говорю? Что ты, житель загробного мира, можешь знать о любви и разлуке, об устремлениях и разочарованиях, о гневе и ненависти, о достижениях и потерях? Ты владеешь огнем, но разве ты можешь знать, как это – когда ты сгораешь изнутри?

– Это я не знаю?! – эти слова были налиты такой яростью, что Эдем попятился от зеркала. Джин вдруг поставил весь в черном, и только глаза его пропекали насквозь. – Да что ты вообще понимаешь о любви и разлуке, об устремлениях и разочарованиях, о гневе и ненависти, о достижениях и потерях, сопляке? Это не тебе дали единственную возможность – за сто лет! – заключить соглашение с кем-то из смертных. Сто лет в страхе: а вдруг что-нибудь пойдет не так? Сто лет планов и надежд, которые можно перечеркнуть, не принимая в руки карандаш. Сто лет – чтобы увидеть, как по ту сторону зеркала выбранный тобой человек размазывает сопляки.

Пешка с грохотом выпал из руки Эдема на пол. Фигура джина медленно охватывала огонь.

– И знаешь, поскольку я могу предвидеть будущее, я тебе скажу: поздравляю, у твоих поступков будет следствие. И кончится он смертью того, кто ее никак не заслуживал. Того, кто пытался сделать этот мир лучше.

– Чьей смертью? – хотел спросить Эдем, но не успел: джин щелкнул пальцем и исчез с таким громким грохотом, от которого документы взлетели со стола и закружились по кабинету, а зеркало покрылось густой сеткой трещин и через мгновение брызнуло занозами на пол.

* * *

Смерть невиновного.

Эдем не помнил, сколько простоял, разглядывая свои отражения в занозах. Он не ответил на вопрос влетевшей в комнату охраны, все ли у него в порядке. Когда в ушах наконец перестало звенеть, а нога выстрелила сгустком боли, Эдем облокотился на палку и попытался продолжить разговор с джином.

Второе зеркало было в комнате отдыха рядом с кабинетом.

– Саатчи, – тихо позвал Эдем, стараясь говорить так мягко, как только мог. – Саатчи, давай поговорим.

Только отражение седого мужчины с мешками под глазами.

– Саатчи, я не буду размазывать сопляки.

Смерть того, кто никак ее не заслужил, – о ком бы это? Неужели о ком-то из военных, а значит, Эдем отправил утром людей на смерть? Это противоречило бы содержанию их с джином разговора и означало бы, что Эдем прав, упрекая Саатчи за сделанный им выбор. Тогда кто? Кто-то из причастных к гибели Фростова персонажей вчерашнего дня, в судьбу которых сумел вмешаться Эдем? Но вряд ли они ставили своей целью улучшить этот мир.