Текст книги "Времени нет (ЛП)"

Автор книги: Рустем Халил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

– Саатчи, явись.

Если джин говорил о том, что Эдем уже успел сделать, то гадать о неожиданных последствиях – все равно, что выпустить рыбу в море, а через десять лет попытаться выловить все ее потомство. Слишком много встреч и поступков.

– Саатчи, я знаю, ты меня слышишь. Я уже сделал кое-что, что приведет к ужасным последствиям или только собираюсь?

В ответ – тишина.

Может, все-таки подразумевается военная операция?

Эдем нащупал ботинком большую занозу зеркала и поднял ее. Вернулся к телефону и приказал соединить его с министром обороны.

Посошок скользнул по шахматной фигуре. Белая лошадь упала набок, блеснув зубами в немом ржанье.

Министерство готовится к операции, ответил Ридчук. Сам он ждет в здании администрации. Через пятьдесят три минуты ему предоставят разработанный план, и если он его одобрит, все начнется.

Еще есть шанс ее отменить, думал Эдем, – не сделает ли он хуже? Нет уверенности, что джин говорил именно о ней.

Серая кавалерия облаков готовилась к набегу на утренний Киев. Суставы ныли.

– Господин президент, мне зайти? – спросил Ридчук.

– Нет, это лишнее, продолжайте подготовку.

Так Эдем заставил себя принять одно и то же решение дважды. Белый слон хрустнул под президентской палкой.

4.4

Григорий Гарда отошел по делам, но секретарша предупредила Эдема, что он явится с минуты на минуту. Президент часто заходил в кабинет главы администрации в его отсутствие. Причиной был холодильник, всегда набитый едой.

Но сейчас Эдем зашел не за едой, а из-за сущего, казалось бы, пустяка. В надежде отвлечься от мыслей о военной операции он перебирал почту и не нашел в ней открытки с изображением моря. Неясное воспоминание, будь то его собственное или президент, кольнуло его, когда он увидел сегодня эту открытку. И теперь он пришел к главе администрации за ответом.

Кабинет Гарды был не менее просторен, чем президентский. Эдем вспомнил, что тот, в отличие от президента, капитально его отремонтировал и обставил, руководствуясь исключительно практическими соображениями. Если карта Украины на стене – вся усеяна загадочными для непосвященного посетителя примечаниями. Если книги в шкафу – то в большинстве своем юридические справочники и сборники цитат, которые могут понадобиться при составлении речей. Если картина – то с изображением той небогатой закарпатской деревни, откуда Григорий Гарда был родом. «Чтобы не забывать», – поделился он откровенно с президентом, и теперь воспоминание об этом вышло так естественно, словно Эдем всегда его знал.

Единственным нефункциональным элементом обстановки были полки с посудой разных типов и размеров. И так же естественно, как и в случае с картиной, Эдем вспомнил, почему они здесь.

Вот маленькая чашечка для кофе, но пили из нее коньяк. Олекса Антоненко тогда был молод, еще мог танцевать с вечера до утра, а на пустой трассе не пристегиваясь превращал свой бывалый в быльках «мерседес» в истребителя – грозу дорог. Реноме очень перспективного и амбициозного специалиста объясняло, почему 28-летний финансист внезапно был приглашен работать в областную администрацию – главой департамента экономической политики и стратегического планирования. Впоследствии Антоненко станет звездой исполнительного органа, где всем остальным председателям департаментов было не менее сорока пяти. О второй причине своего назначения Олекса узнал вечером в первый же день работы, когда в его кабинете появился Григорий с бутылкой коньяка и двумя лимонами. Секретарша уже ушла, и единственной посудой, которую нашел Антоненко, были чашки для кофе. Однажды на следующее утро он не досчитался. Значительно позже, узнав, кто ее украл, Олекса спросил себя: знал ли Гарда, что судьба свяжет их тугим узлом, или молодой финансист был не единственным, чью чашку Григорий забрал на память?

Вот обычная глубокая кружка с толстыми стенками. Гарда окрашивал чай молоком – оно смягчало горло, и для первой речи Антонова в роли президента такой напиток был наиболее уместным.

Вот железная кружка. Они пили из него самогон на выключенном станке посреди огромного завода. Рядом грохотали механизмы, перекликались рабочие, ливень ударялся в посеревшие окна. Кружка была одна, а их оказалось пятеро – Антоненко с Гардой, директор завода, губернатор и авторитетный бизнесмен, которого впоследствии окрестят олигархом. Сначала пили за знакомство, потом за успех дела. Кружка ходила по кругу, а потом исчезла в портфеле Гарды: он чувствовал звериной интуицией, что этот момент станет долгосрочным вкладом в судьбу его подопечного. Когда через несколько лет будет решаться вопрос назначения министра экономики, голос олигарха станет решающим при выборе компромиссной фигуры.

Вот бокал из-под шампанского. Его Григорий утащил из квартиры Олексы. Они вернулись из церкви прямо к праздничному столу. И если первый бокал был поднят за будущее малыша, который уже спал в кроватке после обряда крещения, то второй – за здоровье крестного – Гарди.

Вот накрытый коричневой крышечкой одноразовый кофейный стаканчик из Макдональдса. Они встретились на вокзале – новоназначенный замглавы Нацбанка Антоненко и только что отправленный в отставку чиновник Гарда. Три чашки кофе пришлось им выпить, прежде чем Олекса уговорил Григория перебраться в Киев, обещая, что найдет ему работу, только бы учитель был рядом. Так и вышло. Крышек тогда на стаканчиках не было – это Олекса четко помнил. Наверное, Гарда накрыл их позже, чтобы картонная посуда не собирала пыль, потому что ее уже не вымоешь.

Вот раскладной стаканчик. Такие появились во времена перестройки, вмещали чуть более ста миллилитров и были популярны среди тех, кто ездил в командировку. Четыре кольца, нижнее из которых крепилось к пластмассовому кружочку – оно и было дном. Конусообразные кольца поднимались и фиксировались, превращаясь в вечно протекавший стакан. Однажды, в начале 90-х, когда Алексей Антоненко был не политиком, а вицеголовой небольшого банка, его занесло в областную администрацию и, завершив дела, он заскочил пообедать в местную столовую. Доедая гречневую кашу, он следил за мужчиной за соседним столиком. Тот достал из внутреннего кармана плоскую флягу и раскладной стаканчик, вылил весь коньяк из первого в другой, и уже прятал флягу в карман, когда кольца не выдержали – и стаканчик просто сложился. Человек не выругался, не бросился вытирать стол единственной салфеткой – просто с сожалением смотрел, как его напиток сбегает на грязные плиты пола. Антоненко вынул из кармана свою флягу и молча протянул соседу. Так они и познакомились – будущий президент Украины и будущий глава его администрации.

В приоткрытую дверь ворвался хохот такой силы, что даже люстра закачалась, а Эдем резко вынырнул из погребов чужой истории.

– А могут написать, что следователи схватили вот такую Щукину, – министр обороны Тимофей Ридчук зашел в кабинет и, обернувшись, раскинул руки, как хвалящийся своим уловом рыбак.

Следовавший за ним Гарда ответил ему вежливой улыбкой.

Эдем был поражен поразительным изменением: в ситуативной комнате Ридчук был по-военному мрачен, а тут сразу превратился в жизнелюба. Увидев президента, министр не растерялся.

– Господин президент, как вы относитесь к рыбалке?

– Больше любил охоту, – ответил вместо Эдема Гарда и указал на президентскую палку, объяснявшую, пока продолжался этот восторг.

Ридчук отнесся к такому выбору с пониманием.

– Мне тоже когда-то нравилась охота. Выберешься на него весной, когда мороза уже нет, но еще свежо, первая трава вытекает из прошлогодних листьев, прелый запах… И ты понимаешь, что ради этого ты пришел сюда, а не ради добычи. Представьте, бредешь себе среди дубов, далеко-далеко от душных кабинетов… – он походил на героя, ступающего по сказочному лесу, надеясь встретить зеленокосу малку.

– Представляю, – поддержал Эдем.

Но представлял он другой лес. Осенний, по которому они с Инарой и ребятами из приюта пробирались под лунным сиянием. Устланная листвой земля пружинила под ногами, кусты шиповника хватали за штаны, а невидимая паутина липнула к щекам. Это было только позавчера, но казалось, что прошел год.

Гарда с любопытством наблюдал за мечтателями.

– И все это было до войны, – закончил Ридчук. – Теперь это кощунство – отправлять в мирное небо звук выстрела. Потому мы и высказались за запрет фейерверков в городах.

Гарда кивнул, соглашаясь с министром. Хотя, подумал Эдем, на самом деле главе его администрации на такие мелочи было плевать – чуть ли не дело, какие-нибудь фейерверки.

– Так я заеду к вам, – сказал Гарда Ридчуку.

Тот не сразу понял, чего от него хотят, и несколько секунд Эдем наблюдал, как улыбка на лице министра увядает, как цветок, оставленный на протяжении. Гарда дал понять четко: мы собирались поговорить с вами, но, видите ли, в кабинете президент, а потому давайте перенесем нашу встречу.

– Да, конечно.

Ридчук попрощался и мягко прикрыл за собой дверь.

– «Случайно» встретил его у кабинета, – Гарда согнул пальцы, беря первое слово в кавычки. – Наверное, узнал то же, что и я, и поспешил с повинной.

Он двинулся в боковую комнату, хлопнула дверь холодильника. Обратно Гарда вернулся в сопровождении сырного аромата и с бутылкой «Боржоми». Разлив в два стакана – значит, настроился на серьезный разговор.

– Бьют со всех сторон, – сказал Гарда, потеряв воду, и вытер рот пальцами.

Эдем поглаживал бутылку, ожидая продолжения.

– На воскресные прения они приготовили бомбу. Наверное, держали давно, собираясь сорвать в тот момент, когда вред будет самым большим. Вот почему глава СБУ перестал играть на нашей стороне.

Гарда активировал видео на телефоне и протянул Эдему.

Снимали из под потолка в дорогом ресторане. Изображение было не лучшего качества, но в том, что один из героев видео – министр обороны Ридчук, не сомневался. С его собеседником Эдем не был знаком. Они достаточно откровенно обсуждали госконтракт на обновление парка машин для министерства.

Оба чувствовали себя в полной безопасности и не укрывали соглашение простыней многословия, намеков и двусмысленностей. Даже непосвященному становилось понятно, что машины закуплены втрое, и теперь Ридчук торговался с будущим партнером, требуя увеличить свою долю в этой коррупционной схеме. Партнер волком держался за каждый процент, а в Ридчуке не было ни той светлой жизнерадостности, которую Эдем наблюдал несколько минут назад, ни военной романтики, которая делала его таким искренним в ситуативной комнате. В конце концов, стороны пришли к компромиссу, но он явно не удовлетворял их обоих, а потому официант принес бутылку медового виски.

– Мерзавцы, – больше Эдему сказать было нечего.

Гарда по-своему интерпретировал негодование президента.

– Да, если бы мерзавцы вытащили это в вечерние новости раньше, чем узнали мы, была бы катастрофа. Теперь мы предупреждены, и есть время выстроить оборону.

– Я о них, – Эдем кивнул на телефон. – Нельзя этого так оставлять.

Теперь нельзя оставлять Ридчука на своем посту – он хотел, чтобы Григорий расшифровал его слова именно так.

Глава президентской администрации, сжав губы, сосредоточился на потухшем экране телефона, и Эдем подумал, что эта задача непосильная.

– Мы перенесем дебаты и минимизируем потери, – сказал Гарда.

– А что с Ридчуком?

– После победы на выборах вы сможете назначить нового министра обороны – не сейчас это делать, – Гарда нервно засмеялся и наткнулся на деревянную маску, которой стало лицо президента. – Я понимаю, с ним как на пороховой бочке: неправильный шаг – и нас разорвет в клочья. Но если мы сейчас отправим в отставку одного из членов нашей команды, другие просто разбежатся. Никто не может разбрасываться друзьями, даже президент.

Телефон завибрировал, на экране появилось новое сообщение. Гарда не стал его читать и перевернул аппарат.

Что я могу? – думал Эдем. – Могу я уволить нечистого на руку руководителя, несмотря на последствия? А ведь я даже не представляю, какими они будут. Решение, которое по неполноте информации кажется единственно правильным, на практике может оказаться губительным. Дилетант, получив власть, может оказаться опаснее опытного негодяя». Но в то же время он не сомневался, что завтра, вернувшись в свое тело, президент затормозит ситуацию с Ридчуком. А значит, и бездействие Эдема – тоже выбор.

Молчание Эдема добавило Гарди пищи для размышлений. Словно в задачке о двенадцати мудрецах, у которых в ящике либо рубин, либо изумруд, каждая минута тишины подталкивала главу администрации к новым выводам.

Эдем приподнялся, взяв себе время на «подумать», а потом вспомнил, зачем вообще пришел в этот кабинет.

– Вы не брали с моего стола открытку?

– Какую открытку? – буднично уточнил Гарда.

– С изображением моря. Она лежала среди утренней корреспонденции, а теперь я не могу ее найти.

Глава администрации пожал плечами.

Когда Эдем вернулся в президентский кабинет, там уже орудовали уборщики. Он собирался выбросить подобранный обломок зеркала в мусор, но потом положил его в карман пиджака. Такой мобильный телефон для связи с джином, если тот передумает и выйдет на связь.

4.5

Смерть иногда наступает внезапно и превращается в маркер времени – маркер, разделяющий жизнь причастных на «до» и «после».

Эдем шел по Лесному кладбищу на похороны Олега Фростова, а думал о своем. Каким он будет? Кто уронит на нем слезу? Чьи губы прошепчут молитву? Кто и через годы будет замирать у окна, потому что чья-то укутанная в плащ фигура напомнит ему или ей об Эдеме?

До сих пор он только раз позволил этим мыслям собрать себя. Лишь раз представил, кто придет на его похороны. Несколько коллег-юристов, пара бывших клиентов, которых Эдем вытащил из тяжелой ситуации, девушка из ресепшена, которая всегда по-особому ему улыбалась, а на день Валентина дарила недорогие запонки или шпильку для галстука, единственный однокурсник, с которым Эдем до сих пор поддерживал связь. капитан, потому что ему никого будет везти на утреннюю пробежку, и наконец Артур – самый близкий из всех. Он как раз и произнесет речь о том, какого друга и коллегу они потеряли, сколько он успел достичь и скольким людям помог. И была бы та речь ложью, потому что ничего Эдем не сумел достичь, очень немногим людям смог помочь, а сам Артур, как выяснилось, даже не был ему другом.

Теперь Эдем вдруг представил другие похороны. Что было бы, если бы люди узнали, в чьих личинах ему удалось побывать и сколько всего сделать за последние дни? Здесь был бы мальчик из детского дома, получивший единственную дозу спасительного лекарства. Здесь был бы музыкант, вернувший себе вдохновение, и его бывший друг, заслуживающий правды. Был бы здесь бизнесмен, оставивший след в этом мире на десятилетие вперед, и его отец, спустя много лет вновь обнявший сына. И была бы Инара, стояла бы с остекленелым взглядом, а ее руки все время щупали бы платок.

Да, их не будет. Но только потому, что они не узнают. И от мысли, что дело именно в их незнании, становилось теплее.

Дождь так и не начался – Гарда был прав. Облака промаршировали через пол неба, не выплеснув на Киев свою печаль, и пошли на восток, чтобы накрыть ливнем поселка в пригороде. Возможно, небеса пожалели ту небольшую процессию, собравшуюся на Лесном кладбище на похороны маленького человека, Олега Фростова, чья смерть уже ощутимо сказалась на судьбах причастных к нему.

«Дождь считают хорошей приметой, но разве это правильно? – подумал Эдем. – Напротив. Судьба не была доброй к Фростову, но оказалась милостивой в день его похорон – не отвлекла его родных от скорби холодным дождем и чавканьем грязи, не заставила тех, кто пришел с ним попрощаться, делать это наскоро».

Эдем стал поодаль. Со стороны казалось, будто он приходил на кладбище помянуть кого-то близкого, а на обратном пути решил разделить потерю незнакомых людей. «Зато их отвлек от скорби президент, внезапно появившийся на похоронах», – Эдем выдержал несколько удивленных и один неприязненный взгляд.

Он стал позади пожилых супругов в одинаковых вязаных кофтах: дама держала своего кавалера за кончики пальцев, а сам он все время менял опорную ногу. Эдем смотрел в землю, стараясь ни с кем не встречаться взглядом, но когда наконец поднял глаза, удивляться ему пришлось самому.

Рядом с ним стоял Капитан. Водитель, которого Эдем привык каждое утро видеть в просторных джинсах и шлепанцах, был в чистой рубашке, выглаженных брюках и начищенных ботинках. Капитан не был знаком с Фростовым. Да, он знал эту историю, ведь Эдем жил этим делом и не раз, возвращаясь с пробежки, рассказывал водителю о ее перипетиях, но Капитан никогда не сажал Фростова в свое такси.

Капитан стоял твердо, словно ступил в свежезалитый бетон, да так и застыл вместе с ним, и внимательно следил за происходящим, словно ему было важно запомнить каждый миг.

– Простите, – не выдержал Эдем и обратился к таксисту почти шепотом, – а вы были знакомы с покойным?

Капитан часто заморгал, отгоняя полу – не каждый день видишь рядом президента.

– Вы ведь тоже не были, да, – наконец ответил он. – Иначе разве он здесь оказался?

Трое мужчин – крепких и похожих, как молодцы из ящика, держались вместе, время от времени обмениваясь комментариями. Один из них, в светло-сером пиджаке, постоянно дергался в карман – по телефону, но так и не решился тайком сфотографировать президента. В таком же светло-сером пиджаке Фростов приходил к Эдему в обеденный перерыв. Пожилая женщина, пытавшаяся скрыть свой возраст под яркой помадой и густо наложенными тенями, опиралась на руку сопровождавшего ее студента и бросала взгляды то на священника, то на гроб, то на вип-посетителя. Раскошенный старик в рваных ботинках и мужчина с обветренным лицом и сжатыми губами – оба опустили плечи под тяжестью несбыточной скорби.

Дочь Олега оставили дома. Его жена Наталья куталась в черный кардиган и единственная не заметила появления главы государства. Казалось, она и священника не слушала. Ее сухие глаза уставились в одну точку – пластмассовую розу, прибитую ветром к изгороди соседней могилы.

Одинокий цветок напомнил Эдему о дне, когда он познакомился с Олегом.

Фростов сидел на краю стула в приемной, положив себе на колени опоясанную золотой лентой розу, и поглядывал на настенные часы. Эдем вышел, чтобы провести нового клиента в кабинет того момента, когда девушка из ресепшена подошла с вазой. Олег отдал ей цветок, проследил, чтобы лента не зацепила неровный край вазы, и только тогда последовал за юристом.

Разговор начался сложно. Они долго не могли подойти к существу, потому что Фростов пытался рассказать о своей дилемме, избегая никаких подробностей. Описывал ситуацию, но не раскрывал ни направления деятельности компании, ни выявленной финансовой схемы, ни собственного статуса в фирме. Эдему он напоминал старшеклассника, который обратился к врачу или психологу и теперь рассказывает о своем близком друге, который будто бы на днях столкнулся с проблемой, но сам прийти за помощью не решается.

– Все, что прозвучит в этой комнате, останется между нами, – пришлось напомнить Эдему.

Наконец, переступив из-за сомнений, Фростов рассказал, как он обнаружил разногласия в цифрах. Как ухватился за тонкую ниточку, а выяснилось, что она ведет к огромному клубку. Как, наивный, пошел со своим открытием к руководству и был в шоке от результата: начальство обвинило в мошенничестве его самого! Фростову предложили вариант: бухгалтер признает свою вину, его увольняют, неофициально выдают на руки зарплату за три месяца и, конечно, никаких судебных преследований. Руководству нужно было прикрыть собственный зад на случай, если кто-нибудь другой обнаружит эту схему. И такой вариант им казался выгодным для каждой стороны.

Фростов считал иначе.

Он задавал Эдему вопросы юридического толка, но их суть была вне сферы юриспруденции. Достойно ли, защищая собственную свободу, пятнать честь не совершаемым преступлением – вот что скрывалось на изнанке его вопросов. Может ли маленький Давид в стране с насквозь коррумпированными судами выдержать битву с финансовым Голиафом? Справедливость существует – только ли это метафора, придуманная для детей?

В тот день Эдему хотелось забыть, что его учили верить в закон, а не в справедливость. Хотелось верить, что это не метафора, и что справедливости ради можно начать крестовый поход.

Эдем потом вспоминал о визите десятки раз. Если бы он не поддержал убежденности Фростова, если бы не подбросил дров в разгорающийся внутри клиента костер, если бы не пообещал, что как адвокат приложит все усилия для его защиты, все могло бы быть иначе. Не было бы ни их свиданий в кабинетах с грязными стенами, ни судебного процесса, в котором честного работягу превращали в хитрого мошенника. Фростов работал бы бухгалтером в какой-то небольшой компании, возвращался домой в одно и то же время, подбрасывал бы на руках свою дочь и старался бы не думать о том, что в его мире не хватает одной опорной стены – под названием Справедливость.

И только сейчас, вдыхая запах земли и наблюдая, как опускают гроб, Эдем вспомнил, что в день их знакомства в руках Фростова была роза. Почему он пришел с цветком? Тогда Эдем не придал ей ни малейшего значения, но теперь она стала ключом, вернувшимся в замке.

Льдинка в сердце вдруг стала каплей и растеклась по спине и пальцам, и звуки стали громче, а запах земли – острее.

Эдем наконец-то понял: Фростов все решил сам – еще до того, как зайти в его кабинет. Он внутренне решился на борьбу, и слова адвоката не смогли бы отвлечь его от избранного пути. А роза была его извинением перед женой за этот военный поход, для которого он начищал доспехи. Будет его оруженосцем Эдем или какой-нибудь другой адвокат – это не имело значения. Олег сам выбрал путь, ведущий в тюремный двор, куда не попадает утреннее солнце.

Возможно, теперь, глядя на пластмассовый цветок у кладбища, его жена тоже вспоминала тот день, когда Фростов пришел домой с розой и сообщил о своем решении.

4.6

«Свобода – это наша религия!» Два звена стальной цепи разлетались, как куски печенья, на баннере Дома профсоюзов. Полотно размером с футбольное поле простиралось от одного угла здания до другого. Эдем помнил обугленные стены – последствия страшного пожара во время Революции Достоинства. Годами здание было на реставрации. Теперь кинокамера демонстрировала, как холст снимают со сооружения – и вместо омертвевшей кожи символом возрождения блестят на солнце новые плиты.

Телевизор работал без звука. Эдем подошел к окну, но сейчас даже самый лучший на Земле город не лишал его сомнений. Чем он руководствовался вчера, отдав Оресту лекарство, которое могло бы спасти жизнь ему самому? Это была истинная жертвенность или сила момента? Не было ли продиктовано поспешное решение страхом, что стоит отложить его на час – и ты рискуешь поддаться искушению и передумать? Было ли оно рациональным? Вполне возможно, что производство лекарства возобновят. Эдем, которому недолго осталось, этого не дождется. А Орест мог бы.

Эдем знал: это малодушие, да еще и бесполезное – из мокрого песка уже не вытеснишь воду.

Он вспомнил себя у зеркала с пистолетом в руке. Он бы нажал на спусковой крючок, но появился джин со своим соглашением. И Эдем обменял свою душу на… что? На шанс что-нибудь изменить? А что в итоге? Пейзаж из окна президентского кабинета – на день. Ну, еще спасенный мальчик, который и так мог бы дождаться появления лекарства. Мог бы! Мог бы…

«Если всю свою жизнь ты плыл мимо высоких туманных берегов Неосуществленного, то почему решил, что сумеешь причалить теперь?» – думал Эдем.

Но потом перед его глазами предстал ночной стадион. Вот Орест с гитарой в руках на поваленном деревянном колесе – маленькая фигурка под куполом звездного неба. Как блестят глаза Инары! Эдем передал свой шанс этим двоим. Инара теперь сможет стать матерью. Орест теперь сможет собрать группу и однажды – свой стадион.

Еще один кусок льда глубоко откололся и упал в прозрачную воду. В комнате стало светлее. Эдем шагнул к двери, но остановился, взглянув на немой экран.

Виктор Шевченко и Сергей Хижняк – два украинских бизнесмена – подписывали соглашение о продаже «Трех китов».

Шевченко не знал ни о существовании Эдема, ни о его намерениях, но продолжил начатое им вчера.

Камера взяла общий план. Справа от Шевченко стояла Инара – вероятно, он собирался сразу же объявить о передаче купленного комплекса зданий обществу, а за его спиной – не сдерживал свою фирменную улыбку Затойчи.

«Если Бог посылает знамение через сетку телепрограмм, то это одна из них», – подумал Эдем. Тот шанс, которого он не упустил. И пусть об этом никто не узнает, и пусть это сделано за чужие сбережения, но Эдем все же сумел оставить что-то после себя.

В дверь дважды резко постучали. В кабинет вошел Гарда с папкой в руках, с сожалением осмотрел пятно на стене, где еще утром было зеркало, и остановился у телевизора. Его лицом прошла судорога, когда на экране снова появился Хижняк. Судя по плашкам на экране, ведущий обсуждал с приглашенным политологом причину внезапного громкого соглашения, а затем – неожиданное превращение миллионера Шевченко в главного мецената страны.

– Мы двигаемся к гегемонии дураков. Ты выбрасываешь сто миллионов, а продажные эксперты, которые и медяка никому не дадут, потом обсуждают в эфире, какие цели ты хотел достичь внезапной щедростью, – Гарда сердито бросил папку на стол. – Нашлись и идиоты, которые считают вторым меценатом Сергея Хижняка – мол, потому и продал свои постройки так дешево, что они шли на благотворительную цель.

Казалось, Эдема такие оценки должны расстроить, но только насмешили. Он готов был спорить, что Шевченко, увидев дневные новости, тоже не будет метать молний. Это мимолетная лузга, которую дует ветер времени, а вот пожертвование будет запечатлено в современной истории страны. Игра забывается, а результат остается на табло, как говорил один выдающийся футбольный тренер.

– Я принял два важных кадровых решения и прошу сегодня же подготовить указы, – Эдем выключил телевизор, устроился в кресло, приглашая собеседника тоже сесть, и вздрогнул – на мгновение ему показалось, что глаза Гарды налились тьмой. Глава администрации не привык, чтобы с ним не совещались по кадровым решениям.

Но в кресло он, конечно, сел.

– Первый указ о назначении антикоррупционного прокурора Леонида Мостового. Достаточно ему уже ходить с приложением «и. о.».

Такому повороту дел Гарда не удивился. Официальное назначение Мостового, несомненно, сыграет в плюс репутации президента, но изрядно испортит ему жизнь в случае переизбрания.

– И второе. Я связывался с министерством обороны. Операция по спасению наших ребят еще не закончена, но каким бы ни был результат, я собираюсь отправить в отставку министра Ридчука.

Гарда выдохнул, провел рукой по лицу, собирая морщинки.

– Это может оказаться большой ошибкой. Генералов не расстреливают перед боем – какой тогда боевой дух будет в войска?

Эдем понимал, что Гарди нельзя объяснить истинным причинам – глава администрации мыслит другими категориями. И поэтому он выбрал для объяснения лежавшую на поверхности – обнулить скандал с министром Ридчуком раньше, чем это покажут в новостях. Политические противники точно придержали этот козырь ко дню дебатов, поэтому у них очень мало времени, чтобы сыграть в свою игру.

Гарда это принял. Не считал лучшим вариантом, но принял – ход президентских мыслей был ему понятен. Глава государства редко принимал решение вопреки главе своей администрации, но иногда такое все же случалось. Для Григория Гарды это был тот случай.

– Это вас заметно ослабит, – заметил он, но это было уже не возражением, а констатацией. Так гроссмейстеры называют ходы во время игры вслепую.

– Все, что не убивает, делает нас слабее, – пошутил президент.

– Я вас понял, – ответил Гарда, и Эдем почему-то съежился.

Глава администрации протянул ему папку, с которой пришел.

– Здесь две докладные записки. Одна из них касается профессора Натальи Владимировны Щукин. Знаете такую?

Он такой не знал, но вот президент…. Эдем мысленно повторил ее имя, надеясь, что оно оживет в воспоминаниях человека, чье тело он занял.

– Ваш преподаватель, вы у нее защищали диплом. Потому мне и принесли это дело.

Невысокая женщина за сорок, с клочком волос на затылке, в очках в деревянной оправе. Она преподавала основы макроэкономики и будущий президент действительно защищал у нее дипломную работу.

– Пригрозила терактами, если мы переименуем станцию метро Петровка, – добавил Гарда, убедившись, что глава государства вспомнил свою преподавательницу. – Конечно, это ерунда, и делу никто не даст хода, но это может использовать против вас.

Сколько сейчас Щукиний? Семьдесят? Эдема удивила не ее угроза – в конце концов, это, может быть, просто возраст. Его удивила цель. Бороться против переименования станции метро, названного в честь кровавого Петровского чекиста? Уже кем-кто, а последователем коммунизма тридцать лет назад Наталья Владимировна точно не была.

– Вторая записка – о компании «Морфарм», – продолжил Гарда. – Вы были правы: они действительно связаны с разработкой лекарства от поражения Митча.

4.7

Длинным и пропахшим хлоркой по коридору гуляло эхо шагов. Эдем в сопровождении трех охранников спешил на встречу с Раисой Ахат, главой одной из старейших фармацевтических компаний Украины. До сих пор Эдем знал об Ахате только то, что ее имя фигурировало в первой сотне украинского «Форбса» с момента появления журнала на внутреннем рынке.

После разговора с Гардой у Эдема появилась надежда: Ахат могла спасти ему жизнь.

Если информация главы администрации соответствовала действительности, то дела таковы: "Морфарм" был научно-исследовательской лабораторией, входившей в империю Ахат. Именно ее ученые изобрели лекарство от поражения Митча. "Фарм-Фьюче" привлекли для независимого тестирования с условием передачи прав на производство на пять лет. И второстепенная деталь, которая в этом контексте оказалась очень важной: этот термин отсчитывался с момента производства первой партии формулы.

Но фирма "Фарм-Фьюче" так ничего и не выработала.

Чем ближе они подходили к двери в конце коридора, тем слышнее становился плеск воды и резче – запах хлорки.

На противоположном конце пятидесятиметрового бассейна бушевал тайфун. Он стремительно несся в сторону Эдема, и вскоре оказался широкоплечим парнем в фиолетовой шапочке. Пловец нырял в воду так порывисто, как его предки, например, могли бросаться на амбразуру. Шапочка – взрыв, шапочка – взрыв, шапочка – взрыв. Он коснулся борта и, развернувшись, уже скользнул под воду, и через пару секунд снова ее вспенил. Тренер присел на корточки и, когда парень дошел до борта, приветливо похлопал его по руке.