Текст книги "Времени нет (ЛП)"

Автор книги: Рустем Халил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

"Ты опоздал, парень, слава была у меня вчера", – заметил Эдем самому себе – не говорить же это вслух. Затойчи был в нескольких шагах и, взяв руки в бока, делал вид, что читает вывески, но Эдем знал: эта поза обманчива, в случае угрозы он рвется пушечным ядром, чтобы защитить босса.

– Скажите, а как это, когда можешь купить все, что захочешь?

Что ж, парню нужна была смелость, чтобы задать второй вопрос, не получив ответа на первый.

– Начинаешь хотеть непродающихся вещей, – ответил Эдем и отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

Но ведь мог он сказать и иначе. Например, что огромные деньги – это огромные возможности оставить свой след в этом мире.

Но что это может быть следом?

Эдем подумал, как бы на его месте поступила Инара. Благотворительность – вот чем она бы занялась. Но ответ не оригинален. Спросите у коллеги, что он сделал бы с миллиардом – при условии, что у него нет ни родных, которым он мог передать эти деньги, ни собственного будущего, ради которого он мог бы их беречь. Благотворительность, ответит коллега.

Эдема такой выбор не устраивал. Если уж тратить большие деньги, то так, чтобы они оставили огромное отражение слона, а не множество птичьих следов. Он чувствовал: ответ прост, осталось только нащупать его. Увидеть ее в одном из сотен окон. Распознать в струях фонтанов. Так Ньютон ждет своего яблока. Так Архимед наполняет ванночку. Так Менделеев готовится ко сну.

Иванка купила бутылку воды и, не найдя свободной скамейки, выбрала безопасный от экстравертов кусочек газона, уселась по-турецки и вынула ноутбук.

Эдем вдруг вспомнил эпизод из жизни Виктора Шевченко: разговор в гостях у Гуру – тот был еще жив и полон сил. Хозяин дома сидел у края бассейна, свесив ноги, грелся на солнце и наблюдал за внуками, игравшими в воде.

Шевченко пришел к Гуру по совету. Тот выслушал его, потом молча протянул пустую бутылку и спросил:

– Что такое деньги?

– Возможности, – Шевченко никак не мог понять, что особенного в этой бутылке из-под воды.

– Еще вариант?

– Ответственность.

– Еще вариант?

Шевченко пожал плечами.

– Свобода.

Теперь Гуру забрал у него бутылку.

– Все ответы были правильными, – сказал он. – Деньги – это пустая бутылка. И тебе решать, чем ее наполнять: водой, ромом или бензином. Если ты считаешь, что деньги это возможности, значит, так оно и есть. Если воспринимаешь деньги как ответственность, значит они действительно тебя обязывают. Если же твоя бутылка до краев наполнена свободой, это значит, что ты накапливаешь деньги, чтобы разорвать свои цепи.

Эдем опустил глаза – он наконец понял. Яблоко упало, вода выплеснулась через край ванны, химические элементы выстроились в ряд.

Эдем стоял в центре ответа.

Тело вдруг стало лёгким. Эдем мог подпрыгнуть и приземлиться на крыше любой высотки.

Он подошел к Иванке, забрал у нее бутылку и посмотрел сквозь пластик на здании.

– Что касается сегодняшнего приглашения на аукцион. Напиши им: я буду, – сказал он. – Я намерен купить «Три кита».

Иванка принялась строчить сообщение в ноутбуке.

– Начальная цена «Трех китов» – сто пятьдесят миллионов. Рыночная стоимость – на сотню миллионов больше. В течение аукциона может подняться до трехсот. Больше – вряд ли, – сказала она то, что Эдем уже знал. – Однако есть один важный нюанс. Никакой рассрочки. Продавец торопится, хочет продать здесь и сейчас. Может выиграть не тот, кто предложит больше, а тот, кто готов закрыть сделку побыстрее. И это единственное, что может помочь нам. Ну, разве еще, если мы окажемся единственными участниками аукциона.

Эдем присел рядом с ней.

– Почему мы не можем торговаться?

Иванка уставилась на него.

– Максимум, который мы можем получить здесь и сейчас, – сто пятьдесят миллионов. Если вы, конечно, не хотите разрушить свою империю, – объяснила она ему, как ребенку. – Если больше, то только с привлечением инвесторов.

Нет, разрушать чужую бизнес-империю отнюдь не входило в планы Эдема. Надо было действовать так, чтобы вернувшись завтра в свое тело, Виктор Шевченко не отказался от «своих» планов.

– Выясни все о конкурентах. А я пока закрываю некоторые долги.

3.8

«Начинаешь хотеть непродающихся вещей», – так ответил Эдем парню, что из тысячи возможных вопросов миллиардеру поставил именно это. Спросил не о секрете успеха, не о правилах жизни, а о пределах желаний. Что ж, не нужно быть богачем, чтобы понять: человеческим желанием нет предела.

Об этом размышлял Эдем, заходя в разукрашенный зеленым граффити подъезд. Ирония была в том, что он шел предложить деньги.

Зато раз опережал босса на четыре ступени. Дом был пятиэтажный, поэтому лифт здесь не предполагался.

– Справа, – сориентировал Эдем, когда они поднялись на третий. Номера квартиры он не помнил, зато в памяти остался дверной звонок в виде деревянного скворечника – внешняя иллюстрация семейной идиллии.

Эдем хотел оставить Затойчи в машине, но потом решил, что его сопровождение будет полезным: рядом с охранником он не позволит себе нерешительности и не замрет с рукой, протянутой к звонку.

«Может быть, ее нет дома», – малодушно сверкнула надежда, когда переливчатая мелодия расколола тишину. Где-то сразу откликнулась собака.

Щелкнул замок. Она была дома. Наталья Фростова, жена Олега – клиента, которого Эдем не сумел сохранить.

Вдова.

Растянутая черная кофточка подчеркивала бледность лица, а мешки под глазами казались темнее, чем были на самом деле. Не говоря ни слова, она ушла в кухню, оставив открытую дверь как приглашение. Эдем отправил Затойчи обратно в машину и вошел внутрь.

В скромной квартирке, где Олег жил с женой и дочерью, Эдем бывал дважды и оба раза проводил время на кухне. Теперь, казалось, чего-то здесь не хватало. Словно и мебель на старых местах, и тот самый вычищенный до блеска чайник на плите, и луковица в стакане на подоконнике, и набухшая в одном из уголков штукатурка… Так ты заходишь домой после излома и, пытаясь ответить на пропавший полицейский, находишь белые пятна в привычной картине, но не помнишь, чем они были заполнены.

Наталья убрала прядь со лба, разлила в чашки еще горячий чай – гость вошел вовремя – и пододвинула сахарницу и тарелку с печеньем.

– Завтра в одиннадцать на Лесном кладбище. Вы придете? – спросила она человека, которого он видел впервые. – У него было немного друзей, но в каждом из них он был уверен.

– Я пришел сегодня, – ответил Эдем.

Наталья кивнула, и прядь снова упала ей на глаза. Эдем рассматривал обои и не прикасался к чаю. Молчание казалось лучшим проявлением сострадания.

Наконец он сглотнул, вынул из кармана толстый конверт и положил на стол.

– Займетесь, когда у вас будет время, – Эдем коснулся конверта. – Здесь дарящая на новую квартиру – вам там будет лучше, визитка юриста, который ее оформлял, и документы на 250 тысяч долларов. Они будут лежать в моем трастовом фонде и давать прибыль, пока вы не решите их снять.

– Вы от кого? – вдруг ощетинилась женщина, и Эдем воспринял как хороший знак то, что у нее под рукой не оказалось ножа. – От Билевичей? – ее лицо мгновенно покраснело.

– Нет, не беспокойтесь, мы птицы разного полета, – Эдем повел пальцем по голубой эмблеме трастового фонда на конверте. – Эти мерзавцы не потратились бы на такое без пистолета у виска. Это мои деньги.

Наталья поверила. Харизма Виктора Шевченко чего-то стоила.

– Спасибо. Вы его должник? – она принялась помешивать ложечкой чай, в котором не было сахара.

– Это не тот долг, который можно вернуть деньгами, но я не вижу другого способа помочь вашему горю. Пусть дочь знает, что отец не оставил семью без средств к существованию.

Наталья вернулась к подоконнику, подняла лук, пустивший зеленые стрелы, и долила в полупустой стакан чая из своей чашки – за это время он уже успел выжать.

– Знаете, чего я не могу понять? Он любил дочь. Больше всего. И меня любил. Почему он так поступил?

Это Эдем как раз мог понять, но как описать ту черную дыру отчаяния, которая засасывает честных людей, и как рассказать о тюремном дворе, в который не попадает утреннее солнце?

– Ему дали шесть лет за чужое преступление, наказали за желание жить по правде… – начал он.

Наталья стукнула чашкой о стол, по скатерти расползлось пятно.

– Я не об этом. Зачем он так поступил с этим делом? Почему, обнаружив махинации, не промолчал, не прошел мимо? Он же не мог не понимать, что влезает в войну, которая ему не по силам. Но ведь он прежде всего муж и отец, а уже потом несчастный обличитель. Он отвечает перед нами, больше всего перед дочерью. Если ты воспитываешь ребенка, ты не можешь поступать как вздумается. Ты не можешь оставить ее сиротой только потому, что нашел несовпадение в цифрах и решил не молчать. Ты обязан прежде всего не совести, не родине, не своему слову, твой главный долг перед ребенком. Ты не можешь сказать: доченька, я понимаю, что отнимаю твое детство, что уже никогда ты не почувствуешь родительской любви, что ты не будешь хвалиться мне школьными оценками, не наденешь специально для меня платье, купленное на выпускной, не сможешь выбрать вместе со мной самое лучшее выш и не прогуляешься со мной на рассвете, когда трава еще мокрая, а солнце показало краешек из-за горизонта. Доченька, я понимаю, что не поведу тебя к венцу и не посажу своего внука на колени, чтобы он мог подержаться за руль машины, потому что я нашел эти проклятые цифры. Вот чего действительно нельзя вообразить!

Наталья сложила руки на груди, пытаясь унять дрожь. Эдему захотелось откинуть прядь с ее лба, как однажды это сделал при нем Олег, но он только опустил глаза.

– Мир движется благодаря таким решениям и таким людям, – вот все, что смог сказать Эдем. – Так добровольцы идут на войну, а спасатели бросаются в горящий дом, хотя у каждого из них есть семья. Без их света мир быстро утонул бы в темноте.

– Значит, этот мир построен на несчастьях детей, – Наталья выкрутила тряпку, сохшую на краю раковины. – Простите, – тряпка легла на стол, на чайное пятно, – может, иногда нам только кажется, что выбор был.

Она забрала конверт со стола и, не заглянув в него, отнесла в спальню. Стукнул ящик.

Дальше задерживаться не стоит, понял Эдем, но все же остановился на миг у завешенного белым полотенцем зеркала в прихожей.

«Над губой иногда чешется, рука так и тянется сбрить усы. Что думаете? – спрашивал Олег Фростов, разглядывая себя в зеркале, когда Эдем был здесь в прошлый раз. И, не дождавшись ответа, говорил: Пусть остаются. Наталочка говорит, они придают мне мужества».

3.9

– В общем, считают, что цель оправдывает средства, – с высоты седьмого этажа Эдем осматривал коричневые крыши, вывеску кинотеатра, квадратный, как выверенный линейкой, пустырь, ветку железной дороги, а прямо под окнами – котлован, из которого через год-другой вырастет элитный жилой комплекс; рядом был и теннисный корт, где двое мужчин с каждым пропущенным мячиком все сильнее убеждались, что налаживают деловые контакты не по тому виду спорта.

Новый пейзаж из окна – новая картинка в его коллекции.

– Так и есть, – Иванка забрала с принтера кипу теплых листов и раздала присутствующим.

Кабинет Иванки, обустроенный не для приема бизнес-партнеров, не для переговоров или съемок интервью, а для спокойной работы его хозяйки, был светлым и аскетичным – поэтому Эдем и решил созвать «военный штаб» именно здесь. Двумя его полководцами были Иванка и Затойчи, и сражаться у них было сразу на двух полях.

– Все зависит от цели, – заметил Затойчи. Непривычный к роли советника, он вошел в азарт и невольно стал стучать по кобуре.

Эдем пробежал глазами распечатанные Иванкой документы.

– Тогда сначала я расскажу вам о целях, – готовясь явить слушателям свой грандиозный план, он волновался не меньше, чем на своем первом судебном заседании. – Вы должны понять, за что я невзлюбил судью Назарова и зачем мне понадобились «Три кита».

Когда он кончил, в комнате зависла такая напряженная тишина, что щелкни пальцами – и она разнесет всех троих на куски. Эдем испугался: возможно его планы резко контрастировали с натурой Виктора Шевченко.

– Эта цель годится? – с не свойственной бизнесмену робостью уточнил он.

И случилось вот что: Затойчи перестал себя сдерживать и закружил комнатой, а Иванка достала неизвестно откуда картонную коробку и рассыпала по столу игрушечных солдатиков.

Они были в игре.

– Вот главные наши конкуренты на аукционе, – Иванка разложила на столе три фотографии и на каждой поместила по солдатику. – Они проявили интерес к покупке и могут позволить себе поторговаться. Если вывести их из игры, «Три кита» наши.

Еще минуту назад она не могла поверить в услышанное и прятала от Эдема глаза, опасаясь обнаружить свое сомнение. Что ж, он ее не осуждал.

Зато схватил оловянного карабинера и ткнул пальцем в фотографию под ним.

– Борец! Его настоящая фамилия Кругляков, правда?

Человек около пятидесяти, с квадратной челюстью и сломанными ушами – прозвище Борец подходило ему сильнее, чем настоящая фамилия, ничего круглого в его облике не было, даже голова выстрижена авианосцем.

– Иногда мир теснее, чем нам кажется. Смотрите, – Затойчи выложил на стол несколько листов из распечатанной Иванкой кипы. – У моих бывших коллег хватает неоднозначной информации о судье, и часть ее связана с г-ном Кругляковым. Судья Назаров принял несколько решений, выгодных его окружению.

Эдем вспомнил, что Виктор Шевченко встречался с Борцом несколько раз, но приятными воспоминания об этих встречах отнюдь не были. Неудивительно, что именно такому человеку понадобился продажный судья, занимающийся уголовным производством. Борец пришел в бизнес из криминала, легитимизировал свое дело, стал мультимиллионером, но прошлое не утаишь в дорогой костюм.

– А вот дело, которое могло бы стать достаточно резонансным, если бы кто-нибудь из журналистов заметил его, – Иванка выделила нужные абзацы желтым маркером. – Племянник Борца стал виновником смертельного ДТП, но был условным приговором. Решение принимал судья Назаров.

Эдем дважды прочел выделенное. Иванка была права: дай журналистам ниточку из этого клубка, и они размотаются до сердцевины. Неужели одним выстрелом они могли убить двух зайцев?

– Ну что ж, составим план битвы, – сказал он.

Это заняло у них больше часа, но будь здесь Артур, он назвал бы это игрой в быстрые шахматы.

3.10

Не успел судья Назаров отъехать от суда и на сотню метров, как его машину подрезали. Судья нажал на тормоза, выматерился и уже собирался выйти и разложить обидчика на атомы, как дверца пассажира открылась и на сиденье проскользнул Эдем.

– Здравствуйте, ваша честь, – он был уверен, что судья не может не знать Виктора Шевченко. – Мы еще не знакомы с вами официально, но думаю, что это начало прекрасной дружбы. Поехали, уехали, некрасиво стоять на дороге.

Гнев судьи сменился растерянностью. Его маленькие глазки жалили, как комары, передавая сигнал мозгу: да, рядом с ним действительно сидит миллиардер Виктор Шевченко. Вжавшись в кресло, судья время от времени косился на пассажира, и Эдем представил, как движутся шестерни в его голове в потугах определить, какое дело в производстве судьи могло заинтересовать бизнесмена.

– Я собирался обедать с коллегой, но сервировать столик могут и на троих, – сказал судья, но было ясно, что это только проявление вежливости.

– Когда придет время разливать шампанское, я непременно составлю вам компанию. А пока наша неожиданная встреча на дороге обойдется без внимания широкой общественности.

Судья поправил зеркало заднего вида. Машина, подрезавшая его на дороге, теперь ехала за ними.

– Я знаю, что такое конфиденциальность, – заметил он, и в голосе его слышалось облегчение. К нему пришли не с оскорблением, не с угрозами, а с делом, и эту ситуацию он понимал.

– Что ж, прекрасно, значит, я могу позволить себе быть откровенным, а это невиданная роскошь в наши дни.

Судья пожал плечами, давая понять, что он ни к чему не принуждает. Если гость хочет быть откровенным – то, пожалуйста, как ему удобно, но от хозяина машины этой любезности в ответ ожидать не стоит.

– Вы слышали о том, что в Верховном суде одно место станет вакантным?

– Чье? – удивился судья.

– Ну, не стоит путать откровенность со исповедью, – подмигнул Эдем. – Думаю, у вас достаточно связей, чтобы узнать подробности. А вот у меня связей недостаточно. Скажу больше: в Верховном суде у меня их вообще нет.

Они затормозили на светофоре.

– Для человека ваших возможностей это не должно стать проблемой.

– Проблема надежных людей существует всегда, какие бы у тебя ни были возможности. Надежных всегда не хватает. Потому я решил сесть в машину к судье с репутацией надежного человека. Человека, умеющего решать вопрос не привлекая лишнего внимания. Человека, который соблюдает договоренности и всегда доводит дело до конца.

– Спасибо, – склонил голову судья. Скажи такое кто-то другой, он бы решил, что оказался под колпаком и сейчас его пишет прокуратура или спецслужбы, но люди уровня Виктора Шевченко не занимаются такими пустяками.

– Уверен, то же вы слышали обо мне.

– Слово Шевченко крепче, чем печать. Да, кажется, говорят.

– Теперь я благодарю, – Эдем приложил руку к груди, хотя такую характеристику слышал впервые. Возможно, судья ее только что придумал. – Значит, мы оба знаем цену репутации. Поэтому я подумал: с вашим опытом вы бы вполне могли стать судьей Верховного суда. Лишь бы желание.

Он умолк, выжидая реакции судьи и снова представляя, как вращаются шестерни в его голове и образуют вихрь. Так они прошли несколько кварталов.

– Знаете историю о блохе и овечьей шерсти? – начал Назаров. – Жила-была блоха. Жила она на собаке. Не голодала, но и условия были, мягко говоря, собачьи. Но как-то зимой хозяева собаки заколебались, собака прокралась в дом и улеглась на овечью шкуру у камина. Овечья шерсть была так мягка, а комната так тепла, что без лишних раздумий блоха прыгнула с собаки и, счастливая, начала обустраиваться в своем новом жилище. Тем все для нее и кончилось.

Эдем сделал из этой басни свои выводы и засмеялся.

– Даже Лафонтен не смог бы передать ваше мнение точнее, – сказал он. – Но эта басня не о нас. Речь идет о том, чтобы с собаки перепрыгнуть на льва. У львов кровь слаще.

Судья достал из бардачка сигарету и закурил в открытое окно. Эдем его не торопил. Пока из сценария, который они составили в кабинете Иванки, выбивался лишь один важный элемент – судья ехал на машине с рулем вправо.

– Это будет непросто, – наконец сказал судья.

Окурок полетел в окно.

– Нет ничего невозможного, когда рядом друг, – Эдем подчеркнул последнее слово. – У вас есть связи, у меня есть связи, но больше всего связей у бумажек с изображением Бенджамина Франклина.

Отправляясь сюда, он боялся, что не выдержит, сорвется, заедет судьи по лицу или еще что-то утнет – слишком уж ненавистным за время процесса стало это лицо с двойным подбородком и напыщенным выражением хозяина жизни. Но опасения оказались тщетными. Эдем чувствовал себя режиссером спектакля, в котором зрители становятся актерами, сами того не подозревая. Он играл с отличием, словно этой безумной ненавистью был полон не он, а кто-то другой, кто лежит сейчас неподвижно в пустой палате, у головы его трости, а под кроватью – тапочки.

– Что ж, можно попробовать. Но я должен понимать все условия нашей дружбы, – судья решил говорить прямо, чем удивил Эдема, который уже сушил мозги над тем, как заставить судью перейти от языка Эзопа к языку Трампа.

Судья вернул на стоянку ближайшей автозаправки. Машине сопровождения пришлось припарковаться рядом.

– Вы хотите знать, зачем мне это нужно? Ведь если бы речь шла о конкретном деле, мне проще было бы искать выходы на ведущего его судью.

Назаров вынул из пачки еще одну папиросу, но, вспомнив, что он на заправке, прикуривать не стал.

– Ну что ж, тогда пора проверить серьезность наших намерений взаимной откровенностью. Если то, что я вам скажу, выйдет за пределы этой машины, вместо друга вы получите врага.

Глаза Эдема сверкнули. Он понял, что хорошо выполняет свою роль, когда судья сомкнул руки. Сигарета торчала среди его пальцев как зенитка в ожидании воздушного флота противника.

– Вы знаете условия ведения бизнеса в нашей стране: каким бы умелым ты ни был, без политической поддержки тебя перегонит конкурент, который разжирел на госзаказе. Пока я один из немногих, кто может вести свой корабль среди бурь, не занимаясь политикой, Эдем заглянул в стекло заднего вида, словно проверял, не вызывали ли они лишнего внимания, но я привык думать на три шага вперед. Впереди президентские выборы. Действующий глава государства их проиграет, а значит изменится вся вертикаль власти. Вон Хижняк уже распродает свое имущество за бесценок.

Судья кивнул. Об этих поспешных действиях владельца «Трех китов» он слышал.

– Вот почему я решил открыть себе дорогу в политику. Но прежде чем заявить о намерениях, мне нужно укрепить свои тылы. И начать я решил, среди прочего, с судебной системы. В Высшем совете правосудия и в административном судопроизводстве я уже добился определенных успехов. И теперь пришел к вам.

Судья разомкнул руки. Эта полуправда Эдема была ему понятна и не таила очевидной опасности, а упоминание о коллегах было не менее эффективно, чем пятнадцать капель успокаивающего.

– Даю слово: от меня о ваших намерениях никто не узнает, – судья вложил в свои слова столько искренности, сколько мог. – Не в моих интересах, чтобы стервятники начали кружить над вами раньше, чем у вас будет достаточное количество ружей.

Теперь надо было сделать вид, что стадия недоверия прошла, и Эдем откинулся на спинку кресла.

– Откровенность за откровенность, – вся предыдущая беседа была только разминкой, теперь он непосредственно переходил к действию. – Прежде чем сесть к вам в машину, я попросил своих людей изучить, какие риски будет поддерживать вашу кандидатуру, что может выплыть на поверхность и ударить по вам и по моим капиталам. Если компромата не найдут они, вряд ли найдет кто-нибудь другой – у меня сильная команда. Их ответ меня почти удовлетворил.

– Почти? – казалось, судья удивился не отсутствию дыр в его щите, а наоборот – потому, что их мало.

– Пустите меня за руль.

Судья растерялся.

– Зачем?

– Иногда о тяжелых вещах легче говорить в движении. Сделайте мне такую ласку.

Он вышел из машины, не давая судье времени на возражение. Из соседнего автомобиля вдруг выпал Затойчи, но Эдем махнул ему рукой: разговор с судьей еще не окончен.

Автомобиль с правосторонним рулем, новенький, как с конвейера. У Эдема было с таким дело – первая иномарка, которую еще в 90-х купил отец и которую пригнали из Великобритании, тоже была правосторонняя.

– Кругляков Владимир Иванович по кличке Борец, – Эдем завел машину и, обхватив руками руль, почувствовал себя вдвое моложе. – К счастью, наши бизнесы не пересекаются и Борец мне не конкурент. К несчастью, племянник Борца имеет ту же фамилию, что и дядя. И уж совсем горе то, что Кругляков-племянник наехал на пешехода и отделался условным сроком. Мне нужно понимать слабые места этого дела.

– В открытом судебном реестре фамилий нет, – судья принялся за пояс безопасности, раздумывая, стоит ли пристегнуться. Он впервые ехал на пассажирском сиденье своего автомобиля.

– Дело свежее, вот в чем проблема. Если вы нацелитесь на Верховный суд, кто-то непременно начнет изучать ваши последние решения и наткнется на то, что кажется ему… несовершенным, скажем. А уж как обнаружит известную фамилию… Мои люди действовали именно так.

Восемь шагов. Так выглядел первый план, разработанный Эдемом, Иванкой и Затойчи. Он был изощрен, остроумен и позволял авторам поднять свою самооценку.

– Недостаток у него только один: совершенно неизвестно, как его выполнить, – перефразировала Иванка цитату из любимой книги по математике.

В следующем было уже пять шагов: более простой, эффективный, но так же много узлов, зависящих от правильного понимания человеческой психологии. Эдем и Иванка обсуждали возможные проблемные нюансы, когда Затойчи не выдержал.

– Выведите его на откровенный разговор и запишите на видео. Вот и все, – сказал он и с презрением свалил группу солдатиков на бок.

– Слишком небольшая потеря для Борца. С сегодняшнего аукциона его точно не выбьет, – сказала Иванка.

Так и родился у них двухступенчатый план. Проще предыдущих, но не менее эффективен. И теперь Эдем набирал скорость на машине судьи, корректируя этот план, а тот жалел, что удовлетворил просьбу уступить место водителя. Но мог ли он отказать будущему партнеру?

– Не очень удобно с правосторонним рулем, – вздыхал судья, надеясь, что Виктор Шевченко уловит намек.

– Зато интереснее, – отвечал Эдем, и прибавил скорости. – Давайте поразмышляем, за что может вцепиться враг по делу Круглякова?

Сто километров в час. Чувство самосохранения победило желание не показаться слабаком, и судья пристегнулся. Да он же банальный трус, подумал Эдем, – забери у него должность судьи, и блестящий шар сразу сдувается и станет липким вонючей клубком.

– Зацепиться не за что. С родными погибшей Кругляковы договорились. Ну, то есть Борец договорился. Дочери все равно не вернешь, а внукам нужно за что-то жить. Потому от них никаких претензий не будет.

Сто двадцать километров в час.

– А как насчет условного приговора? Не хватало оснований?

Судья испуганно следил за мелькавшими за окном билбордами – от них начинало рябить в глазах.

– Здесь тоже отразимся. Главные аргументы: плохие погодные условия и вина пешехода… Здесь нельзя так быстро.

Сто сорок километров в час.

– Если слетим, у меня есть лицензия пилота. А экспертиза крови Круглякова-племянника? Алкоголь, наркотики? Я что-то слышал о веремии с выводами экспертов.

Судья перестал скрывать волнение, уперся руками в бардачок. Единственное, что его сейчас интересовало, – стрелка спидометра.

– Первая экспертиза показала алкоголь, но вмешался Борец и эксперты признали свою ошибку. Меня это точно не коснется. Да достаточно уж, у этой машины нет крыльев!

– Есть крылья, есть! – Эдем уже почти кричал. – А деньги, которые вам передал Борец?

– Вы о чем? – перешел на крик и судья.

Сто шестьдесят в час.

– Чем вам отблагодарил Борец за нужное решение?

Эдем обгонял КрАЗа, когда на встречной полосе появился внедорожник со вторым ценителем крейсерской скорости за рулем. Эдем добавил газа и в последний момент выехал на свою полосу перед грузовиком. Встречная просвистела, а КрАЗ злобно загудел.

– Твоя мать! – судья состарился лет на десять.

– Не деньги ли это, а какая-то услуга, и вы связаны больше, чем я думаю? – Эдем не отвлекался от главного.

– Деньгами.

– Передавал кто? Он? Его люди? И кому? Вам? Посреднику, который может выдать?

– Здесь тоже все чисто.

Машина ревела, как разъяренный слон, но Эдем кричал еще громче.

– Кто передавал вам деньги?

– Лично Кругляков. Лично! – кричал ответный судья.

Эдем сбавил скорость.

– А следует денег? – внешне он был спокоен, словно вел паровозик в зоопарке. – Не найдется ли он в покупках, не соответствующих прибылям? Этот дракон, на котором мы летим, на кого записан?

– На тестя. Все будет хорошо. Я умею прятать доходы. Мне нужно возвращаться.

Эдем плавно затормозил. Судья тяжело дышал, словно пробежал эти километры ногами. Отстегнулся и полез под сиденье в поисках сигарет.

– Повезло, что я поймал вас до обеда, а не после – потому что пришлось бы отмывать салон, – Эдем по-панибратски хлопнул судью по плечу так, что тот ударился головой о бардачок. – Что ж, я доволен результатами разговора, – и это была чистейшая правда.

Он оставил судью копаться под сиденьем, а сам пошел к своей машине, пару раз отставшей из-за трафика, но все же сумевшей догнать их.

– Я как листок на ветру! – крикнул он Затойчи, вылезшему из автомобиля с неспешностью мудреца.

Тот сплюнул на дорогу, давая понять, что он думает о манере боссовой езды.

– В своем гениальном плане мы не учли, что у судьи машина с правосторонним рулем. Если бы мне не удалось пересесть в водительское кресло, камера в моем пиджаке снимала бы не судью, а замечательные киевские пейзажи, – Эдем поднял руку, как футболист, забивший гол. – Хотя они действительно замечательные!

– Это я виноват, что мы этого не учли, – как редко заблуждающийся человек Затойчи не искал оправданий. – Но зачем было так лететь? – не удержался он от упрека.

– Ну, я же летел не к Солнцу, – ответил Эдем.

3.11

Акции компании братьев Билевичей упали на десять процентов еще до того, как антикоррупционный прокурор закончил свою пресс-конференцию. Вопросов к Мостовому было много, но и само публичное приглашение братьев на допрос уже о многом свидетельствовало.

Завершив публичную часть пресс-конференции, прокурор еще полчаса ходил от одной камеры к другой, готовый дать эксклюзивный комментарий всем желающим. Журналисты любили Леонида Мостового не только за созданный ими же образ честного человека, который нюхнул пороха на войне, потерял руку, но не честь, и теперь взялась защищать родину в тылу, не только за его яркие метафоры, но и за максимальную публичность и понимание, что создаваемый ими информационный продукт требуется обеим сторонам.

Ответив на последний вопрос, Мостовой вернулся в прокуратуру. Оставил машину во внутреннем дворе и уже собирался зайти через задний вход, когда его позвали.

У стены напротив, опершись на жестяную чердак подвала, стоял бизнесмен Виктор Шевченко.

Рассуждая, что могло понадобиться здесь такому человеку, прокурор поглядывал на окна – не годится, если сотрудники заметят начальника в компании известного бизнесмена. Эдему стало неудобно, но что поделаешь: встреча срочна.

Мостовой кивком приказал ему идти за собой и скрылся за дверью.

Они молча спустились по узкой лестнице в архив. Молодой лейтенант увлеченно читал книгу и никак не отреагировал на скрип двери, подумав, что пришел коллега. Мостовой хлопнул по стойке ладонью, и лейтенант подскочил как от копняка.

– Пора обедать, – заявил Мостовой и указал растерянному сотруднику на дверь.

Тот вылетел так, будто торопился на шведский стол с черной икрой.

– Надеюсь, у вас нет аллергии на пыль, – сказал прокурор вместо приветствия.

Эдема загипнотизировали стальные стеллажи с перевязанными веревкой папками и картонными коробками, на каждую из которых был наклеен пожелтевший от длительного хранения ярлык. Казалось, тысячи тайн ждут здесь удобного времени. Он представил, как эти стеллажи уходят вглубь архива, скручиваясь в лабиринт, в который следует заходить только с клубком Ариадны.

– Пан Шевченко, что у вас до меня?

Эдем заморгал, отгоняя полу.

– Охочусь на Минотавра, – он провел ладонью по глазам. – Надеюсь, вы знаете меня в лицо из теленовостей, а не потому, что моя фотография приколота к пробковой доске над вашим столом.