Текст книги "Золотое дерево"
Автор книги: Розалинда Лейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 36 страниц)
– Боюсь, что жилище, которое мне удалось подыскать для вас, слишком убого, но это единственное, что я смог найти в городе. Здесь на вес золота любое помещение – будь оно на чердаке, во флигеле или даже в сарае, потому что спрос на жилье слишком велик – причем не только среди военных, но и среди тех, кто приехал, чтобы свидеться со своими родными и близкими.
Жюль отнюдь не преувеличивал то, что творилось в этом перенаселенном портовом городе. Булонь действительно превратилась в один огромный военный лагерь, где повсюду сновали солдаты, подводы, лошади… Великая Армия концентрировала здесь свои силы для того, чтобы, собрав в единый кулак двухсоттысячное войско, устремиться через пролив и захватить островное государство, извечного противника Франции. Единственным препятствием, которое отодвигало сроки нападения на Англию, был сильный Королевский Флот, все еще господствующий на море, и кораблям Франции и Испании до сих пор не удавалось выровнять положение. Нельзя было начинать переправу через пролив, пока существовала реальная угроза, что все баржи будут потоплены в пути.
Жюль снял для жены и сестры небольшую комнату в гостинице, которая оставляла желать много лучшего, поскольку не отличалась чистотой, обслуживание в гостинице тоже было не на высоте. В этой комнате разместились Элен с ребенком и Габриэль, а обе горничные вынуждены были ночевать в чердачном помещении вместе с другой прислугой гостиницы. Что же касается кучера и вооруженного слуги, сопровождавшего дам, то они спали прямо на конюшне рядом с лошадьми. Габриэль нарочно надолго покидала гостиничный номер для того, чтобы оставить мужа и жену наедине. Результатом ее долгих вынужденных прогулок явилось то, что она хорошо узнала Булонь – город пропитанный живительным морским воздухом. Она часто гуляла по побережью, наблюдая за высокими волнами, накатывающими на берег, ей нравились красивые набережные Булони, ее узкие извилистые улочки и шумные, красочные базары. Габриэль часто заходила в многочисленные маленькие уютные кафе, чтобы немного подкрепиться, выпив кофе с пирожным.
Габриэль написала за это время множество писем и сделала несколько акварелей с натуры, изобразив на них старинные кварталы города. В одной из лавчонок, расположенных на узкой улочке, Габриэль увидела редкого мотылька одного из видов шелкопрядов в резной коробочке и купила его, чтобы порадовать Эмиля. Когда Жюль отправлялся на дежурство, Элен сопровождала Габриэль в ее прогулках по городу. Но и оставаясь в одиночестве, Габриэль никогда не скучала, поэтому время бежало для нее незаметно. Ей приходилось принимать множество приглашений на вечера и балы, потому что в этом городе одно увеселение следовало за другим и светская жизнь била ключом. Вместе с братом и его женой Габриэль выезжала на званые вечера и обеды, ездила в гости, чтобы потанцевать и посидеть за карточным столом. Обладая привлекательной внешностью и приятными манерами, Габриэль сразу же обратила на себя внимание в обществе, возбудив интерес множества потенциальных поклонников; однако она сразу же пресекла все их робкие попытки воспользоваться отсутствием мужа и вступить с ней в более близкие отношения, чем это предусматривали правила приличия. Несмотря на ее решительность в этом вопросе, Габриэль все же осталась в, дружеских отношениях с теми офицерами, которые поначалу рассчитывали на большее.
Через некоторое время, не видя никаких признаков того, что войска в скором будущем действительно вторгнутся, переправившись через пролив, на территорию Англии, Габриэль начала подумывать о возвращении домой. Само собой разумеется, что Элен очень не хотелось уезжать из Булони, потому что они с Жюлем за все годы своей супружеской жизни не проводили так много времени вместе, и с каждым днем отсрочки начала военной кампании ей вновь и вновь предоставлялась возможность побыть наедине с мужем.
– Ты вполне можешь остаться здесь еще на какое-то время, – в конце концов сказала Габриэль невестке. – А я вернусь домой дилижансом.
– Прошу тебя, повремени с отъездом до конца этого месяца, – умоляющим голосом промолвила Элен, – наверняка к этому времени все решится. Когда же Жюль отправится вместе со своим полком в Англию, мне будет так не хватать тебя!
Однако Габриэль настаивала на своем незамедлительном отъезде, подчеркивая, что письма Эмиля становятся все более резкими по тону, в них ощущается испытываемое им нетерпение. Он наверняка не ожидал, что разлука с женой продлится столь долго.
После некоторого размышления Габриэль решила все же уступить уговорам Элен и остаться с нею в Булони до конца месяца. В тот же вечер она написала Эмилю, известив его, что дата ее возвращения все еще не определена.
Заканчивался июнь, но признаков начала военной кампании все еще не было заметно. В хорошую погоду Габриэль чаще всего проводила время, стоя за мольбертом. Вот и в это утро она приготовила свои акварельные краски для того, чтобы закончить этюд с изображением древнего крепостного вала. В который раз за время своего пребывания в Булони она возблагодарила судьбу за то, что Доминик Рош нанял ей в детстве учителя живописи.
Габриэль сразу же почувствовала, как кто-то остановился у нее за спиной и начал, заглядывая ей через плечо, рассматривать ее акварель.
– Прекрасно, мадам Вальмон. Мне очень нравится ваш этюд, – лроизнсс прохожий, и Габриэль узнала по голосу одного из офицеров, приятелей Жюля.
– Благодарю вас, лейтенант Тераль, – она была с этим человеком в дружеских отношениях. Они часто танцевали вместе на балах и званых вечерах. Габриэль была польщена его похвалой, поскольку месье Тераль сам был превосходным художником. – Правда, мне не совсем удалась вот эта светотень.
– Сделайте ее более насыщенной по цвету, – и он встал на большой камень за ее спиной, добродушно усмехаясь в пышные гусарские усы. Наклонившись немного вперед, он внимательно следил за тем, как она выполняла его советы. – Ну вот, другое дело. Посмотрите теперь, как прекрасно оттенена залитая солнечным светом часть крепостного вала!
– Да, действительно, – промолвила Габриэль и отступила на шаг, чтобы полюбоваться своей работой, а затем добавила, стараясь поддержать разговор: – Ну что слышно о предполагаемом наступлении нашей армии?
– Ничего. Ожидание – утомительное дело.
– Однако как бы то ни было, но блокада, предпринятая Императором, принесла свои результаты, она позволила прекратить доступ британских товаров на европейский рынок.
– И все же у противника осталась лазейка. Если вторжение обернется неудачей, необходимо будет принять все меры, чтобы перекрыть и этот путь проникновения на континент британских товаров.
– И что же это за путь? – спросила Габриэль, обмакнув кисточку в ярко-синюю краску для того, чтобы подчеркнуть голубизну летнего неба над побережьем.
– Португалия, Говорят, что британские торговые корабли каждый день заходят в Лиссабон и другие португальские порты на побережье.
Габриэль задумчиво мыла кисточку в стакане с водой.
– Значит, вы считаете, что вторжение в Англию вообще не состоится?
– Как оно может состояться, если англичане до сих пор полностью контролируют пролив Па-де-Кале? Во всяком случае, я слышал разговор, что наш полк, возможно, в скором будущем будет передислоцирован к восточной границе. Ходят упорные слухи, что Австрия и Россия, объединив свои вооруженные силы, готовятся напасть на нас.
Суровое выражение его лица свидетельствовало о том, что он считает эти слухи сущей правдой.
Вернувшись в гостиницу, Габриэль рассказала Элен все, что услышала, стараясь подготовить ее ко всяким неожиданностям. В этот же вечер освободился соседний номер, и Габриэль переселилась туда для того, чтобы дать возможность Элен и Жюль побыть наедине. Супруги были ей за это очень благодарны, потому что вскоре гусары получили приказ передислоцироваться с побережья в другое место. Элен восприняла весть о предстоящей разлуке мужественно.
– Я ведь знала, что разлука может наступить внезапно, и в душе прощалась с тобой каждый день, – сказала Элен Жюлю, припав к его груди. – Однажды ты навсегда вернешься домой, и нам не надо будет больше разлучаться.
Жюль прошептал ей слова любви и начал страстно целовать жену. Через два дня Элен и Габриэль, стоя на набережной, наблюдали за тем, как полк Жюля покидал конным строем Булонь. Боевые штандарты весело развевались на ветру, во главе колонны шли горнисты и барабанщики, конный строй гусар, одетых в отороченные мехом ментики, сапоги из темно-красной кожи и кивера, украшенные алым плюмажем, представлял собой живописное зрелище. Элен взяла Жюльетту на руки, чтобы Жюль мог подольше видеть ее, и он торжественно отсалютовал им с широкой улыбкой на устах, однако его взгляд был невеселым. Когда эскадрон скрылся с глаз, ноги Элен подкосились, она больше не могла сдерживать себя. Габриэль взяла у невестки ребенка и помогла ей добраться до гостиницы, где их упакованные вещи уже были уложены в ожидающую обеих дам коляску.
Когда путешественницы, наконец, добрались до Лиона, Габриэль заехала к отцу, чтобы повидаться с ним и отдохнуть немного перед тем, как отправиться в усадьбу. По дороге домой Габриэль почувствовала, как в ее душе растет тревога – радость от предстоящей встречи с Эмилем сменилась беспокойством и опасением: Габриэль не знала, как встретит ее муж после столь продолжительного отсутствия, которое, конечно, не могло понравиться ему. Эти опасения мучили ее все последние дни, но она пыталась гнать от себя тревожные мысли.
Залитый солнцем старый дом усадьбы ждал ее возвращения, однако Эмиль не вышел на крыльцо, чтобы встретить жену. Правда, он мог не слышать о ее приезде, если находился сейчас в конторе. Однако войдя в дом, Габриэль увидела в открытую дверь, ведущую из вестибюля в библиотеку, что Эмиль спокойно сидит там за столом и читает книгу.
Она остановилась в надежде, что он оторвется от чтения и обрадуется ее внезапному появлению, ведь он не мог не слышать ее шагов в гулком мраморном вестибюле. Однако Эмиль перевернул страницу и продолжал читать. Скрепя сердце, Габриэль переступила порог библиотеки и подошла к мужу.
– Здравствуй Эмиль. Как твои дела?
– Ты, наконец, соизволила вернуться домой, – произнес он, не отрываясь от чтения.
– Я же изложила тебе в письме те обстоятельства, которые задержали меня в Булони.
– Не спорю, ты действительно сделала это.
Габриэль не могла больше сдерживать своего раздражения, она слишком устала в дороге.
– Эмиль! Взгляни на меня! Если ты не рад моему возвращению и даже не хочешь видеть меня, я могу снова уехать!
На этот раз он оторвал глаза от книги и взглянул на нее, поскольку испугался, что она действительно может повернуться и вновь уехать из усадьбы. Волна любви и нежности захлестнула Эмиля: хотя под глазами Габриэль залегли тени усталости, ее красота вновь очаровала мужа. Как ему хотелось обладать легким характером, способностью беззаботно рассмеяться сейчас, заключить ее в объятия, а не прятать за своим напускным равнодушием переполнявшую его сердце радость от того, что жена вновь вернулась домой. Но он ничего не мог поделать с собой. Ревность и обида от того, что Габриэль так долго не возвращалась, терзали его душу. И в то же время все его существо стремилось к ней, ему хотелось немедленно увлечь ее в супружескую спальню, поскольку он истосковался по ней. Но Эмиль усилием воли сдержал себя, решив, что сделает это позже.
– Ты – моя жена, – произнес он сурово. – Поэтому само собой разумеется, что я всегда рад видеть тебя. Если бы это было не так, я бы не испытывал такой досады от того, что ты желания невестки ставишь выше моих. А сейчас я хочу, чтобы ты поднялась к себе и отдохнула с дороги. Увидимся за ужином.
– Но Эмиль… – Габриэль не в силах была продолжать, она всплеснула руками и, качая головой, вышла из библиотеки.
Почему он так неразумно ведет себя? Если муж испытывает такую ревность из-за того, что она несколько недель провела вместе со своими родственниками, то что бы он сделал, если бы понял, что она способна уйти к другому мужчине. В отличие от Анри, Эмиль не был трусом и наверняка сумел бы защитить свою честь как любой другой мужчина из благородного общества. Он однажды показывал ей свое мастерство владение шпагой, фехтуя с воображаемым противником, и Габриэль знала, что он вполне мог бы вызвать своего обидчика на дуэль. Эмиль не только владел шпагой, но и стрелял без промаха из пистолета. В охотничий сезон он часто бродил по окрестным лесам и всегда приносил домой много дичи. Габриэль, поднимавшаяся вверх по лестнице, даже вздрогнула, представив себе того человека, которого Эмиль мог бы вызвать на дуэль: Николя всегда присутствовал в ее тайных мыслях. Неужели она никогда не преодолеет своего страстного влечения к нему?
Вскоре после возвращения Габриэль домой Император изменил свои планы, он отказался от вторжения в Англию и двинул Великую Армию из Булони в Южную Германию, чтобы отразить возможное нападение врага. В октябре месяце британский флот одержал грандиозную победу при Трафальгаре. В ходе сражения были потоплены пятнадцати французских и испанских судов, в то время как британцы не потеряли ни одного корабля. Это событие сделало невозможным в обозримом будущем французское вторжение в Англию.
Габриэль тем временем с увлечением занималась своей любимой работой – она подбирала красители для новой партии пряжи. Она снова стала часто наведываться в дома красильщиков, завязывая с ними дружеские отношения, как когда-то в детстве старалась подружиться с ткачами отца. Эмиль был постоянно занят в конторе. Супруги вскоре позабыли о своей размолвке, и Габриэль часто удавалось теперь развеселить Эмиля, что свидетельствовало о вернувшемся к нему душевном равновесии. Чувствуя, что он счастлив, она была вполне довольна жизнью.
Когда осень повернула на зиму, газеты стали пестреть сообщениями о победах Великой Армии при Ульме и Аустерлице, одержанных благодаря блестящему полководческому таланту Императора. Никогда еще во главе Франции не стоял такой выдающийся человек. В середине декабря австрийцы капитулировали, а войска, посланные русским царем, вынуждены были вернуться восвояси.
В начале нового года Габриэль как-то вышла из дома и почти столкнулась на крыльце с Эмилем.
– Неужели ты бросил свою работу для того, чтобы прогуляться со мной? – весело спросила она мужа, надевая перчатки. Однако выражение его лица поразило ее своей мрачностью. Дурные предчувствия охватили ее.
– Что случилось? – спросила она дрожащим голосом.
– Приготовься, дорогая. Я принес тебе плохие новости, – печально промолвил он.
– Говори немедленно, что случилось. Неужели Жюль?…
Взгляд Эмиля был исполнен сострадания.
– Несколько минут назад ко мне в контору явился посыльный из дома твоего отца. В Лион пришли известия, что Жюль двенадцать дней назад скончался от ран, полученных в сражении под Аустерлицем.
Ноги Габриэль подкосились, она побледнела, как смерть, и Эмиль бросился к жене, чтобы поддержать ее. Габриэль упала в его объятия.
Глава 4
Благодаря помощи сержанта гусарского полка тело Жюля было доставлено домой для погребения в семейном склепе. Офицеров – даже самых высоких званий – обычно хоронили близ поля сражения точно так же, как и рядовых солдат. Но Жюль однажды изъявил желание – возможно, он надеялся дожить до седых волос, – чтобы его прах покоился в Лионе. Сержант Гастон Гарсен, слышавший его слова, хорошо запомнил их.
Гастон все эти годы служил вместе с Жюлем в одном полку, и он твердо решил во что бы то ни стало выполнить последнюю просьбу своего покойного боевого друга. Жюль спас ему однажды жизнь, было это в ожесточенном сражении при Ульме, и, чувствуя себя обязанным, сержант хотел вернуть своему товарищу хотя бы часть долга. Он смог сделать это лишь по той причине, что тоже был ранен в том же самом бою, в котором Жюль получил оказавшуюся смертельной рану. Гастон, ставший в результате своего ранения инвалидом, вышел в отставку. Получив разрешение командира полка на вывоз тела скончавшегося от ран Жюля, он предпринял длительное путешествие в повозке рядом с гробом друга, отправившись из Австрии во Францию. Левая нога сержанта была все еще в бинтах и требовала ухода.
Гастон, которому на вид было лет тридцать пять, имел крепкое телосложение, широкие плечи и густые непокорные волосы, похожие на паклю неопределенного цвета. На его грубом лице, как будто вытесанном топором, единственной привлекательной чертой мог бы служить нос прямой правильной формы, однако он давно уже был сломан в одной из пьяных драк. Но его большая физическая сила и задорный блеск, мерцавший в глубине зеленоватых глаз, делали его неотразимым для женщин, с которыми сержант умел ладить лучше, чем многие другие мужчины, превосходящие его своим богатством и красотой. Гастон был по натуре оптимистом, никогда не упускающим свой шанс, и везение сопутствовало ему; обладавший хладнокровием в минуту опасности, он являлся отличным солдатом, готовым с честью служить своей родине. Гастон любил свой эскадрон и знал, что будет сильно скучать по боевым товарищам, походной жизни и милым его сердцу лошадям. Несмотря на все трудности военных походов, он любил азарт сражений, и в мирной жизни, ему, конечно, будет недоставать свиста пуль, ярости атаки и опасностей. Судьба хранила Гастона, и до того злополучного боя, в котором картечь раздробила ему левую ногу, он за несколько лет службы в действующей армии получил всего лишь пару пустяковых ран.
Во время продолжительного путешествия на подводу несколько раз нападали из засады шайки разбойников, надеявшихся снять с покойника кольца и другие драгоценные реликвии. Однако хорошо вооруженный сержант каждый раз с легкостью расправлялся с наглецами. В городах и деревнях люди в почтительном молчании провожали угрюмыми взглядами проезжавшую мимо подводу с гробом, укрытым национальным флагом, который постепенно выцветал и изнашивался в дороге от беспощадного солнца и проливных дождей.
Добравшись до предместья Лиона уже за полночь, Гастон остановился на обочине дороги, как всегда это делал в пути. Ранним утром он почистил лошадей перед тем, как въехать в большой город. Он привел также в порядок подводу, тщательно вымыв ее от дорожной пыли и застывших комьев грязи. Вскоре его повозка выглядела как новая. И только после этого сержант развернул новый трехцветный флаг, специально припасенный им для этого случая, и накрыл им гроб. Браво отсалютовав флагу и праху своего боевого товарища, Гастон вновь взобрался на козлы и, хлестнув кнутом лошадей, тронулся при всем параде в путь, чтобы со всей возможной торжественностью доставить тело павшего воина в родной дом.
Его заметили сразу же, как только подвода въехала на улицу Клемон. И когда Гастон остановился у входа в дом, на крыльцо уже высыпали все домочадцы. Внимание сержанта прежде всего привлекли одетые в траур женщины. На нижней ступеньки крыльца стояла вдова, которую сержант сразу же узнал, поскольку видел ее в Булони. Эта хрупкая миловидная женщина держалась очень мужественно, она не плакала, по-видимому, собрав все силы в кулак для того, чтобы с достоинством встретить гроб с телом человека, которого она так любила. За вдовой стояла полная дама средних лет с тщательно уложенными в затейливую прическу волосами и чувственным ртом, она заливалась слезами, однако никто не обращал на нее никакого внимания. Взглянув на солидного мужчину с угрюмым выражением лица, стоявшего рядом с дамой, Гастон понял, что это был ее муж. Несколько в стороне от других сержант заметил молодую женщину, которая тоже приезжала в Булонь к его покойному другу. Ее звали Габриэль, и она была сестрой умершего. Как и тогда в Булони, Гастона поразила красота этой женщины. И несмотря на очарование, исходившее от нее, в ней ощущалась сильная непреклонная воля, которую выдавал упрямый, гордо вскинутый подбородок.
Первой к вознице подошла Элен Рош. Сержант неловко слез с облучка на землю, припадая на раненую ногу и чувствуя себя от смущения еще более неуклюжим. Однако Элен, казалось, не замечала его замешательства.
– От всего сердца благодарю вас, сержант Гарсен, за то, что вы доставили тело моего мужа домой, – негромко произнесла она и к полному изумлению Гастона поцеловала его в обе щеки.
Когда вдова отошла к подводе, чтобы коснуться флага, которым был накрыт гроб погибшего, к сержанту приблизилась Габриэль.
– Вы помогли нам справиться с нашим горем, доставив тело брата домой. Мы с огромным облегчением узнали об этом из письма командира полка, полученного моей золовкой, – с искренней благодарностью промолвила она.
– Для меня было честью, мадам, служить капитану Рошу как при жизни, так и после смерти.
Слуги подняли гроб на плечи и внесли его в дом. Прежде чем последовать за ними, Элен предложила сержанту пройти в комнату для прислуги, где тому должны были предоставить кров и стол.
В этот же день ближе к вечеру Элен пригласила сослуживца мужа для личной беседы в свою гостиную. Их разговор длился больше часа.
Гастон рассказал вдове о последних днях капитана Роша, а затем начал вспоминать подробности их совместной службы, все то, что могло показаться интересным Элен.
Гастон с радостью заметил, что само его присутствие является утешением для вдовы. Она уже получила личные вещи Жюля, которые ей недавно привез один из офицеров-однополчан ее супруга. И вот теперь ей помогал справится с горем этот внешне грубоватый человек, друг Жюля, хороший солдат, выполнявший когда-то приказы ее мужа и высоко ценивший его за мужество и отвагу. Когда Элен начинала плакать, сержант умолкал и терпеливо ждал, пока она вновь вытрет слезы и приготовится внимательно слушать его. Элен вскоре заметила, что Гастон сильно хромает и очень стесняется этого. Она поняла, как тяжело переносить боль и быть постоянно скованным в своих движениях человеку, привыкшему вести активный образ жизни.
После похорон Элен вновь послала за Гастоном.
– Каковы ваши планы на будущее? – спросила она его.
На следующий день после своего прибытия в Лион сержант передал лошадей и подводу местному гарнизону, выполняя приказ своего командира, полученный еще в Австрии. Элен знала, что у Гастона нет никаких средств к существованию, кроме небольших сбережений, лежавших в его походном ранце. Не было у него и семьи.
– Мне надо прежде всего найти работу, мадам. У меня сильные, умелые руки. И думаю, моя больная нога не помешает мне хорошо трудиться.
– Надеюсь, что смогу помочь вам. Я поговорю с моим деверем и думаю, что он сумеет устроить вас на работу.
Гастон был глубоко признателен Элен за обещанную помощь. Он уже пытался найти работу самостоятельно, однако его физический недостаток мешал ему; свободные рабочие места отдавали прежде всего сильным здоровым мужчинам. В Лионе, как ни в одном другом французском городе, было много безработных-, война мешала развитию ткацкого производства, и многие рабочие оказывались на улице. Анри никогда не отличался сентиментальностью и не любил, чтобы в дела примешивались эмоции, однако он не отказался выполнить просьбу Элен и обещал подыскать какую-нибудь подходящую работу для Гастона. Не располагая свободными рабочими местами в своей фирме, он послал сержанта с рекомендательным письмом к одному из своих знакомых, городскому чиновнику. В результате Гастон получил самую грязную и низкооплачиваемую в городе работу, он вынужден был в ночные часы убирать нечистоты и чистить выгребные ямы. Бывший сержант поборол свою гордость и взялся за эту работу, поскольку вынужден был зарабатывать себе деньги на пропитание до тех пор, пока его здоровье не поправится и рана не заживет, а тогда он уже представлял бы для потенциального работодателя больший интерес. Убирая ночи напролет смрадные нечистоты, чувствуя, как их запахом пропитываются вся одежда и волосы, Гастон с горечью думал о том, насколько он далек сейчас от барабанной дроби и походных знамен, и вспоминал яркий новенький мундир, в котором он выступил в военный поход, мечтая сражаться за честь и свободу Франции. Анри сказал Элен, что Гастон работает в городской службе, и поэтому она успокоилась, считая его хорошо пристроенным, поскольку, по ее мнению, заслуги этого солдата перед родиной должны были обеспечить ему хорошее рабочее место.
Через семь месяцев семья Рошей вновь собралась в полном составе для того, чтобы проводить в последний путь старика Доминика, смерть любимого сына подкосила его, и он так и не смог оправиться от этого удара. Элен, которая сообщила ему скорбное известие, думала, что они вместе смогут пережить ужасное горе, найдя утешение друг в друге, но старик лишь взглянул на нее полубезумным взглядом и закричал, требуя, чтобы она оставила его одного. В течение трех дней после этого никто из домочадцев не осмеливался приближаться к Доминику, хотя он разрешал слугам и тем, за кем он специально посылал, входить в свои комнаты. На исходе третьего дня со стариком случился удар, полностью парализовавший его. Он утратил способность говорить и только по выражению его глаз было видно, что старик находится в сознании и воспринимает все происходящее вокруг, испытывая страшные муки от того, что пребывает в таком беспомощном состоянии.
Элен не отходила от него. Ее доброта, милосердие, само ее присутствие действовали на больного успокаивающе точно так же, как в свое время на Эмиля. Только благодаря ей к Доминику в доме продолжали относиться как к главе семьи. На Анри, который позволил себе праздную болтовню у постели больного, как будто Доминик ничего не понимал и не мог его слышать, Элен обрушила всю силу своего гнева. Она вытолкнула деверя из комнаты и отчитала его за черствость и жестокосердие.
– Ваш отец все слышит и понимает! Так что впредь извольте обращаться непосредственно к нему, а не ко мне. Вы должны разговаривать с ним так, как это делаю я. Расскажите ему о выгодных сделках, об успехах фирмы, в общем обо всем том, что вызовет интерес и порадует его. То, что он ослабел физически, вовсе не свидетельствует о его слабоумии.
Вокруг умирающего Доминика собралась вся семья, Элен держала руку старика. Глаза Габриэль были сухи, но душу ее терзала скорбь, она с горечью думала о том чувстве искренней родственной привязанности, которое так и не возникло между нею и отцом. Она не хотела задерживаться в доме ни на минуту после того, как отец отошел. Однако адвокат, присутствующий у одра умирающего, настоял на том, чтобы все члены семьи собрались в большой гостиной для оглашения завещания Доминика.
Сначала шли пункты, оговаривавшие небольшие части наследства, отходившие родственникам покойного. Так, Доминик назначил содержание для Элен, которое должны были выплачивать ей до тех пор, пока она вновь не выйдет замуж. После оглашения этих пунктов наступил самый волнующий момент, которого с нетерпением ждали прежде всего Анри и Ивон – последняя даже нервно сжала руку мужа, застыв в радостном предчувствии. Адвокат откашлялся и зачитал:
– Все остальное состояние, а также дом со всем его имуществом и шелкоткацкую фирму Рошей я завещаю моей дочери, Габриэль Вальмон, в опеку с тем, чтобы в будущем она передала все это одному из своих сыновей или внуков. В случае, если у нее не будет потомков, все состояние должно перейти в опеку к моей внучке Жюльетте Рош с тем, чтобы во владение им, в свою очередь, вступил ее сын. Я искренне верю, что с приходом Габриэль в фирму дела, благодаря ее инициативности и живому воображению – чертам, когда-то в молодости присущим мне самому и утраченным мною с течением лет, – пойдут в гору, и наша фирма в будущем будет процветать благодаря ей и ее потомкам, – адвокат оторвался от чтения документа и взглянул на ошеломленных, застывших в молчании слушателей. – Это все, дамы и господа.
Габриэль сидела, как громом пораженная. Шелкоткацкий Дом Рошей теперь принадлежал ей! Ее самые смелые мечты осуществлялись. Доминик мудро составил завещание, исключив возможность претензий со стороны супруга на права собственности жены и тем самым предоставлял Габриэль полную свободу. От Габриэль требовалась всего лишь простая формальность – ее подпись на деловых бумагах каждый раз необходимо было заверять у нотариуса. Анри, сидевший в кресле рядом с сестрой, наконец, пришел в себя от пережитого потрясения и, вскочив на ноги, начал громко возмущаться.
– Проклятый старик! Черт бы его побрал! Фирма Рошей принадлежит мне по праву первородства! Я опротестую это завещание. Я докажу, что он впал в старческое слабоумие к моменту его составления.
Нотариус покачал головой.
– Этот документ был составлен через два дня после того, как Доминик Рош получил известие о смерти своего сына Жюля. Я сам присутствовал при этом и могу вам сказать, что ваш отец потребовал пригласить доктора для того, чтобы тот засвидетельствовал его полную вменяемость в момент подписания документа, поскольку опасался обвинений, только что выдвинутых вами.
– Так, значит, он изменил завещание после смерти Жюля?! – воскликнул Анри, гневно посверкивая глазами, по-видимому, его осенила догадка. – Этот старый черт никогда и не думал делать меня наследником! Я прав? Он, оказывается, отписал все наследство своему дорогому сынку, а когда того сразила вражеская пуля, старик решил сыграть со мной еще более жестокую шутку и сделал главной наследницей Габриэль! Женщину! Создание, не имеющее ни опыта, ни способностей к делу. Он оставил все дочери, которую ненавидел со дня ее рождения!
Эмиль резко встал с дивана, на котором сидел рядом со своей женой, все еще не пришедшей в себя от изумления.
– Я больше не желаю слышать оскорбления в адрес вашей сестры, Анри, хотя понимаю, что в этом деле задето ваше самолюбие. Габриэль добилась наследства тяжелым трудом, долгими годами ученичества, поскольку еще в детстве решила изучить во всех тонкостях шелкоткацкое производство. И ее знания не уступают знаниям любого мужчины, занимающегося этим делом. Неважно, что отец сделал ее первой наследницей только после того, как умер Жюль. Уверен, что выражу общее мнение, если скажу: мы все хотели бы, чтобы Жюль был жив и получил все это огромное состояние, но поскольку оно все же перешло к Габриэль, мы, родственники, должны оказать ей всемерную помощь. Думаю, вы знаете ее так же хорошо, как знаю я, и поэтому не бойтесь за свое будущее, ваши имущественные права не будут ущемлены.
Габриэль с благодарностью взглянула на мужа. Среди всех присутствующих Эмилю, пожалуй, был нанесен самый чувствительный удар сутью этого завещания, и все же он бросился на защиту жены, видя, как агрессивно ведут себя по отношению к ней некоторые ее родственники. Ему удалось громким голосом заглушить истерические крики Ивон. Однако тут вновь заговорил Анри – он, по-видимому, уже не владел собой.
