Текст книги "Золотое дерево"
Автор книги: Розалинда Лейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 36 страниц)
– Ну вот мы и приехали, – произнес Анри, выводя Габриэль из задумчивости. Выглянув в окно, девушка увидела, что они остановились у каменных ступеней одного из многочисленных храмов, превращенных Революцией в общественные здания после того, как атеистически настроенное правительство конфисковало всю собственность церкви.
Габриэль аккуратно расправила складки своего свадебного наряда, несмотря на то, что шелк представлял собой тонкий легкий материал, он был довольно прочной и практичной тканью, совершенно не пострадавшей от падения Габриэль во время уличного происшествия. Платье невесты было скроено по последней моде – линия талии была сильно завышена, лиф кончался сразу под высокой грудью, и от него ткань ниспадала свободными складками вдоль всей фигуры, этот фасон очень шел Габриэль. Выйдя из кареты, Анри помог сойти сестре, и та оперлась на его руку. Прохожие на улице останавливались, чтобы полюбоваться чудесным зрелищем: по каменным ступеням большой лестницы легко всходила грациозная, высокая девушка в свадебном наряде, с прекрасной фигурой, вызывавшей восхищение своей стройностью, ее рука слегка касалась запястья брата; вскоре оба они исчезли в дверях храма.
Внутри в полутемном помещении Габриэль явственно ощутила легкий запах ладана и восковых свеч, который, казалось, пропитал каменные стены и своды. Столетия, в течение которых здесь проходили богослужения, не прошли даром, и никакие флаги и государственная атрибутика, размещенная на месте алтаря, не могли развеять этого впечатления. С хоров, где когда-то пела церковная капелла, раздались звуки оркестра. Браки заключались теперь светскими властями, хотя нынешнее правительство склонялось к тому, чтобы вернуть Церкви некоторые права.
При появлении невесты по рядам присутствующих пробежало волнение. Габриэль сразу же отыскала в толпе своих знакомых добродушно улыбающегося Жюля. Несмотря на продолжительную военную службу и участие в сражениях, брат Габриэль со своим веснушчатым лицом и песочного цвета волосами был очень похож на озорного мальчишку. Высокий и стройный, он имел довольно бравый вид в своем серо-красном мундире, цвета которого указывали на его принадлежность к гусарскому полку; на сгибе руки Жюль держал кивер с плюмажем. Рядом с ним стояла Элен, улыбающаяся невесте, на ее щеках проступали ямочки – она была бесконечно счастлива тем, что муж прибыл на побывку домой, пусть даже его отпуск продлится очень недолго. Эта женщина обладала таким спокойным, уравновешенным характером, что люди бессознательно тянулись к ней; они инстинктивно ощущали доброту Элен, которая постоянно о ком-то заботилась, кого-то опекала, брала под свое крыло. Сегодня в этот торжественный праздничный день ее голову украшал модный тюрбан из тонкой ткани янтарного цвета – под цвет ее глаз, этот головной убор прекрасно сочетался с блестящими черными волосами Элен.
Габриэль была растрогана до глубины души, ощутив тепло и участие этих двух человек, которые так много значили для нее. Остальные гости, собравшиеся в сводчатом помещении бывшего храма, тоже кивали и улыбались ей, но девушка глядела мимо и их, туда, где в конце прохода ее ждал Эмиль. Его темно-каштановые волосы были чуть тронуты сединой и озарены солнечными лучами, падавшими сквозь витражное окно, чудом уцелевшее в эпоху разорения и несчастий, постигших город. За спиной Эмиля на стене выделялось ярким пятном трехцветнос сине-бело-красное полотнище.
Габриэль открыто встретила пристальный взгляд Эмиля и направилась к нему плавной походкой, шелестя шелками своего роскошного наряда. Ей с первой же встречи понравился этот человек, понравился прежде всего выражением задумчивости, таившейся в глубине его серых глаз на худощавом, немного нервном лице, своим приятным глубоким голосом и спокойной сдержанной манерой поведения. Она чувствовала, что с этим уравновешенным человеком, который был намного старше нее, она сможет забыть раз и навсегда свой скоротечный любовный роман с Филиппом, сыном ткача, – это была первая любовь семнадцатилетней Габриэль. По настоянию ее семьи, а также родителей самого Филиппа, молодые люди расстались. Родственники с обеих сторон пришли к единодушному решению и отослали Филиппа в другой город. Отец Габриэль боялся скандала в обществе, а ткач опасался лишиться работы. Сама Габриэль готова была бежать со своим любимым на край света, однако ее заперли в доме. Долгое время после этого девушка не могла успокоиться, глубоко переживая разлуку со своим возлюбленным, она страдала от мысли, что никогда больше не увидит Филиппа. Его имя с тех пор звучало для нее, словно далекая прекрасная музыка.
Габриэль хотелось верить в то, что Эмиль станет для нее другом, и на этой основе они смогут строить в дальнейшем свою совместную жизнь. Она искренне надеялась на то, что их брак окажется счастливым. Но любовь, которую Габриэль познала однажды, не освятит их союза, как ив большинстве других браков, заключенных по расчету. Однако Габриэль вовсе не сожалела об этом, она не считала, что отсутствие взаимной страстной любви сделает их супружеские отношения менее полноценными. Хотя разводы стали в эпоху Революции обычным делом и рассматривались чуть ли не как ее завоевание. Габриэль твердо решила для себя, что не нарушит однажды данной клятвы, и она хорошо знала о негативном отношении к разводу самого Эмиля. Наконец, жених двинулся ей навстречу.
– Моя дорогая Габриэль, – произнес он и, склонившись над рукой невесты, пылко поцеловал ее. Затем, пристально глядя в ее глаза, он сплел свои пальцы с ее тонкими пальчиками, затянутыми в кружевную перчатку, и оба они повернулись к чиновнику магистрата, совершавшему церемонию бракосочетания.
– Гражданин Эмиль Вальмон и гражданка Габриэль Рош, вы предстали пред законом Франции для того, чтобы заключить брачный союз.
Церемония бракосочетания проходила довольно вяло и скучно, чиновник пункт за пунктом зачитывал законы о браке и собственности, приобретаемой в результате его заключения. Ничего радостного и торжественного в этой церемонии не было. Наконец, Габриэль сняла свою перчатку для того, чтобы новобрачный надел ей на палец кольцо – старый обычай, на соблюдении которого она настояла. Когда же Эмиль уже приготовился сделать это, невеста непроизвольно отдернула руку. Испугавшись своего невольного поступка, Габриэль побледнела, и дрожь пробежала по всему ее телу. В глазах Эмиля промелькнуло выражение изумления, но он сдержал себя и лишь крепче сжал ее руку. Никто, кроме чиновника, заключавшего брак, не заметил этот последний инстинктивный жест, выражавший отчаянное стремление Габриэль сохранить свою свободу.
Сжав ее пальцы, Эмиль склонился к ней и поцеловал в губы долгим уверенным поцелуем, как законный супруг. Габриэль больше не ощущала паники и страха, ее сердце билось ровно. Со всех сторон раздались громкие поздравления гостей и пожелания счастья. Элен первой подошла к новобрачной и поцеловала ее в щеку.
– Будь счастлива, дорогая Габриэль.
– Я присоединяюсь к пожеланиям моей жены, сестренка, – улыбаясь промолвил Жюль и крепко обнял Габриэль. Брат и сестра дружили с детства, разница в возрасте у них была небольшой – всего в четыре года. Жюль являлся единственным человеком в мире, на которого Габриэль всегда могла положиться и который в любой момент готов был прийти ей на помощь. Однако Жюль совершенно не разделял увлечение сестры шелкоткацким производством, он не проявлял ни малейшего интереса к тому делу, которым была занята вся семья. Габриэль же, напротив, казалось, отдала бы все за то, чтобы стать во главе семейного дела – мечта, естественная для юноши, но никак не для девушки.
– Я мечтаю, чтобы ты как можно скорее вышел в отставку, – произнесла Габриэль, обращаясь к брату. Она не видела его дома месяцами. – Я не могу даже поговорить с тобой, ты так редко бываешь дома.
– До своего отъезда я обещаю привезти Элен на ферму Вальмонов, чтобы она погостила у тебя некоторое время, – сказал Жюль. – Да и мне самому было бы интересно посмотреть ту усадьбу, в которой ты будешь отныне жить.
Габриэль была на седьмом небе от счастья, услышав подобное обещание из уст брата. Затем она повернулась к остальным гостям – родственникам и друзьям семьи – и приняла их поздравления.
Жена Анри, Ивон, только что поздравила новобрачного и подошла к Габриэль, лучась улыбкой и показывая свои жемчужные ровные зубки, являвшиеся предметом ее гордости. Как всегда она представляла собой верх элегантности и была одета в шелковое платье в желтую полоску, застегнутое на полной шее большой бриллиантовой брошью; ее голову украшала модная шляпа с огромными перьями, чуть колыхавшимися на сквозняке и придававшими всему ее облику некоторую романтичность. Будучи полной женщиной с широкими бедрами, Ивон всегда тщательно следила за собой, вот и сейчас ее волосы были аккуратно завиты и уложены в модную прическу. Когда она склонилась для того, чтобы расцеловать новобрачную в обе щеки, Габриэль почувствовала сильный запах крепких духов, смешанный с ароматом пудры и дорогой розовой воды.
– Прими мои наилучшие пожелания. Твой свадебный наряд просто очарователен, – добавила Ивон тоном, в котором слышалось некоторое сомнение. – Серебристый цвет не всем идет, это зависит от цвета лица, хотя я вполне могла бы носить подобные платья.
Габриэль стало смешно, но она постаралась скрыть усмешку от своей невестки, потому что хорошо знала ее и никогда не обижалась на подобные замечания. Даже на чужой свадьбе Ивон была поглощена лишь собой. Затем к новобрачным стали подходить другие родственники. Вскоре Габриэль и Эмиль смогли покинуть сумрачное помещение бывшего храма и выйти на залитую солнцем улицу. Соблюдая старый обычай, в соответствии с которым новобрачная пара должна была прибыть на свадебный пир самым торжественным образом, экипаж молодых поехал кружным путем к дому отца Габриэль для того, чтобы дать возможность всем гостям прибыть раньше них и подготовить встречу.
Помахав рукой из окна всем собравшимся на ступенях храма, Габриэль повернулась лицом к своему супругу, садившемуся рядом с ней в экипаж. Он в этот момент не смотрел на Габриэль, тонкий профиль Эмиля четко вырисовывался на фоне окна, в которое били солнечные лучи, и был похож на портрет, вычеканенный на золотой монете. Она с удовольствием поговорила бы с ним сейчас, однако Габриэль чувствовала, что муж благодарен за ее молчаливую сдержанность, поскольку ему предстоял праздничный обед и несколько часов болтовни за столом. Впрочем, Габриэль успокаивала себя тем, что у нее еще будет масса возможностей поговорить со своим супругом, обсудить с ним волнующие проблемы, а может быть, даже и поспорить – особенно когда речь зайдет о Консуле и Мадам Жозефине, которых Габриэль очень уважала и всегда восхваляла за то, что благодаря их стремлению восстановить интерьеры дворцов Франции производство шелка в Лионе оживилось. Эмиль, со своей стороны, не питал никаких симпатий к Наполеону Бонапарту, хотя всегда с готовностью выслушивал мнение Габриэль о нем. В этом смысле муж был очень похож на Жюля с одной лишь разницей, что брат весело выслушивал ее речи, а Эмиль – с присущей ему серьезностью. Это и явилось главной причиной того, что в течение считанных месяцев Эмиль постепенно завоевал расположение Габриэль, заслужив ее уважение и доверие. Однако в его характере было много загадочного для девушки, в нем чувствовались такие глубины, которые она не могла постичь – хотя, может быть, это впечатление являлось результатом того, что они до сих пор никогда не оставались наедине, поскольку при их свиданиях всегда присутствовала Элен в качестве сопровождающего лица. Лишь в тот вечер, когда он сделал ей предложение, они были совершенно одни.
Габриэль вновь взглянула на Эмиля, который все так же рассеянно смотрел в окно. И опять у нее мелькнула мысль о том, что этот человек страстно любит ее, хотя он ни разу не произнес слово «любовь». Габриэль вдруг очень захотелось, чтобы он взял ее руку в свою так, как это было во время церемонии бракосочетания. Чтобы ободрить его и привлечь внимание, она положила свою руку с поблескивающим новым золотым колечком на пальце на сиденье рядом с ним. Однако он, казалось, не заметил этого.
Вскоре они прибыли к дому отца Габриэль на улице Клемон. Это был просторный особняк, расположенный недалеко от площади Терро, он представлял собой не просто жилой дом, но и являлся резиденцией фирмы, где велись деловые переговоры. Вход в помещения фирмы, руководимой Домиником и Анри, был отдельным и располагался со двора, там находились кабинеты, а также приемные для посетителей. Комнаты, расположенные наверху, были обиты шелком производства фирмы Рошей, причем расцветки и качество были разными; некоторые образцы могли бы служить экспонатами на выставке, в то время как в небольших гостиных особняка можно было увидеть шелк приглушенных тонов с изображением роз и сирени на лазурном фоне – это был любимый узор матери Габриэль, в комнатах со дня ее смерти не меняли ни обивку, ни мебель.
В тот год, когда Лион подвергся разрушению, Роши вынуждены были покинуть свой дом и искать спасения. Они нашли убежище в средневековом квартале города, называвшемся Трабуль, в домах которого имелись глубокие подвалы и сеть тайных ходов, к счастью, их дом уцелел и даже почти не пострадал, в нем были выбиты несколько оконных стекол, которые вскоре вставили, и семья вновь смогла вернуться к своему очагу. Сразу после возвращения Рошей домой Анри женился на Ивон и привел ее жить в дом отца. Затем в доме свекра появилась еще одна невестка – Элен. Жюль не мог создать собственный семейный очаг, поскольку постоянно находился в действующей армии.
Доминик Рош собрал гостей в Большой Гостиной и ждал прибытия новобрачных. Стены этой комнаты сияли яркими тонами чудесного шелка с изображением золотых павлинов с распущенными веером хвостами, вписанных в узорные ромбы переплетений трав и цветов – весь этот роскошный рисунок шел по алому фону. Занавески на окнах, портьеры на дверях и покрывала на диванах были выполнены из шелка того же узора, но с некоторыми вариациями. В целом Большая Гостиная в доме Рошей поражала воображение своим великолепием и была самой роскошной гостиной в Лионе.
Сам Доминик, хотя и изрядно привык к этой зале, все же каждый раз, когда принимал в ней гостей, испытывал гордость. Каждому посетителю, который переступал порог гостиной, приходила в голову мысль, что фирма Рошей вполне конкурентоспособна – более того, она может легко обойти своих конкурентов. Ткацкие станки, работавшие на Рошей, выпускали самые роскошные ткани. Камка, муар переливались, словно ручей, тронутый рябью; бархат был Мягким на ощупь, как кошачья шерсть; атлас, шелк броше, самые изысканные ткани, вытканные из золотых серебряных нитей… И все это многообразие и богатство называлось лионским шелком, делавшим Францию законодательницей мод в области производства изысканных тканей.
Доминик Рош опустился в свое огромное резное кресло, сделанное на заказ специально для его тучной фигуры. Три года назад он упал с лошади и сильно повредил бедро; вынужденная малоподвижность и пристрастие к хорошему столу сделали свое дело – месье Рош стал еще более толстым и неуклюжим. Кроме того, он привык заглушать постоянную ноющую боль в бедре бокалом доброго вина, которое всегда было у него под рукой. Однако его голова оставалась по-прежнему ясной, а ум, пожалуй, даже обострился вследствие перенесенных им страданий. Несмотря на то, что он большую часть дня был прикован к своему креслу, Доминик Рош не упускал ничего из того, что происходило в его доме или в фирме. Если ему необходимо было подучить справку о состоянии дел или собрать какую-либо информацию, он нанимал сыщиков, не доверяя Анри, который – как знал отец – сообщит ему то, что он хочет услышать, а не то, что есть на самом деле. Доминик Рош чувствовал, что преимущества молодости и здоровья находятся сейчас на стороне его старшего сына, и поэтому опасался его интриг, напрягая все силы ума, чтобы не дать Анри перехитрить себя и завладеть фирмой, объявив, что отец впал в старческое слабоумие. В результате его постоянной сосредоточенности в последнее время не только оживился ум старика, но и его реакции, хотя по натуре он был довольно флегматичным человеком.
– Эмиль и Габриэль наконец-то прибыли! – сообщила Элен с улыбкой, наклоняясь над креслом свекра.
– Вот и чудесно, голубушка, – кивнул он.
И старик пожал руки невестке, опустившиеся на мгновение на подлокотник его кресла, с отеческой лаской. Он мог полностью положиться на нее во всем, что касалось различных событий, происходящих в доме, – Элен всегда сообщала о них старику, зная о его живом интересе и стремлении получить исчерпывающую информацию о жизни семьи. Свекор питал к ней нежные чувства еще и потому, что она являлась женой его любимого сына; старик был по-своему привязан к младшей невестке, насколько вообще мог испытывать привязанность к кому-либо или чему-либо, кроме своего дела, ставшего, казалось, его плотью и кровью. Ивон завидовала Элен черной завистью. Доминик Рош видел это и старался при каждом удобном случае подшутить над своей старшей невесткой, постоянно дразня и раздражая ее. Ивон ненавидела бы старика еще больше, если бы каким-нибудь образом проведала, что его шпионы докладывают ему о всех ее амурных похождениях. И уж, конечно, в таком случае она чувствовала бы себя очень неуютно на супружеском ложе.
Доминик Рош взглянул в ту сторону, где стоял ого старший сын, унаследовавший черты лица своего отца – его густые брови, широкие скулы, мощный подбородок, а также склонность к полноте, проявившуюся довольно рано – еще до достижения сорокалетнего возраста. Анри стоял рядом с женой, ом выглядел очень импозантно – как респектабельный состоятельный человек, столп и опора общества. На нем был прекрасно сшитый сюртук, батистовая рубашка с белоснежным жабо – мода, введенная Первым Консулом для парадного официального платья. Анри, как и все гости, с выражением ожидания на лице смотрел на большую двустворчатую дверь гостиной, из которой с минуты на минуту должны были появиться новобрачные.
Доминик мрачно усмехнулся своим мыслям. По его мнению, Анри не имел того вкуса к радостям жизни, какой имел он, его отец. Наибольшее удовлетворение Анри получал от упорной работы, – которую Доминик Рош не считал равноценной заменой чувственным удовольствиям, – а расслаблялся обычно за карточным столом в мужской компании. Его жена, обладавшая более живым темпераментом, была, таким образом, предоставлена самой себе. Время от времени Анри обзаводился любовницей, связь с которой длилась всего несколько месяцев, – по-видимому, запросы сына Доминика были более чем скромными. В общем и целом Доминик считал своего старшего сына исключительно работоспособным деловым человеком, но очень скучным парнем. Вдобавок Анри был крайне снисходителен к Ивон – будучи сам по себе изрядным мотом, он к тому же слишком часто потакал разорительные капризам своей жены, которая, кстати, так и не родила ему долгожданных сыновей. За десять лет супружеской жизни у Ивон произошло несколько выкидышей. Но если ей когда-нибудь и удастся выносить и родить ребенка, Доминик Рош, прежде чем признать внука, разузнает об обстоятельствах его зачатия для того, чтобы сделать свои выводы о законорожденности младенца.
Тяжело вздохнув, старик обратил свои взоры на младшего сына, Жюля, который очень много значил для него, – может быть, по той причине, что после Анри в семье родилось и умерло еще четверо детей, прежде чем на свет появился Жюль. В отличие от Анри, младший сын Доминика пошел в него – во всяком случае в своем увлечении женским полом, однако после женитьбы молодой человек сразу же остепенился. Но характер свой, делавший его непохожим ни на брата, ни на отца, Жюль унаследовал от покойной матери, женщины веселой, добросердечной, лишенной всякого лукавства. Ей же он был обязан и своим обаянием. И все же Доминик Рош не без гордости отмечал про себя, что в характере младшего сына заметна и черта, присущая всем Рошам, – целеустремленность и упорство. Старик вспомнил, какая непоколебимая решимость светилась в глазах сына в тот день, когда он объявил о своем твердом намерении стать военным, а не одним из руководителей фирмы, как хотел этого отец. Доминик испытал тогда ни с чем не сравнимую горечь разочарования и в первый раз за все время попытался убеждением, а не угрозой отговорить сына от опрометчивого шага. Когда же его попытки оказались тщетными, он – чтобы избежать серьезных размолвок со своим любимцем – смирился с его решением и уступил, хотя втайне не терял надежды привлечь Жюля к работе в фирме, когда сын выйдет в отставку.
– Месье и мадам Вальмон, – раздался звучный голос слуги, объявившего о прибытия молодых. В этом доме не признавали нелепого обращения «гражданин и гражданка». Когда новобрачные переступили порог Большой Гостиной, войдя туда через смежную голубую гостиную, гости начали громко рукоплескать; шелковые портьеры с золотыми павлинами зашуршали, тронутые легким движением воздуха, и раздался мелодичный перезвон подвесок огромной хрустальной люстры.
Доминик увидел, что новобрачные направляются прямо к нему сквозь расступавшуюся перед ними толпу гостей. Старику подумалось, что сам он, должно быть, походит сейчас на старого льва, съежившегося в огромном кресле, тем более что ему было неимоверно трудно придать своему лицу с тяжелой мощной челюстью более или менее приветливое выражение. Это был один из тех случаев, когда волна ненависти к дочери вновь поднялась со дна его души – Габриэль послужила невольной причиной смерти Маргариты, горячо любимой жены Доминика, и отец не мог ей этого простить. В тот день, когда родилась девочка и умерла в родах ее мать, отец подошел к колыбели и тут же распорядился отдать ребенка на воспитание в крестьянскую семью; там, в деревне, младенца крестили и дали имя. Когда Габриэль исполнилось два года, ее приемных родителей не стало – они умерли от свирепствовавшей в округе эпидемии. Рискуя собственной жизнью, отец явился за ней в самый очаг заразы, поскольку она, в конце концов, была его плотью и кровью. Однако при первом же взгляде на дочь Доминик понял, что никогда не сможет со всей искренностью любить ее, смириться с ее существованием – судьба сыграла с ним еще одну злую шутку: девочка, как две капли воды, была похожа на покойную мать. А это значило, что она будет вечно напоминать ему о его невосполнимой утрате. И действительно, страдание ожесточило его сердце, лишило его всякого сострадания по отношению к другим людям. Страстный поклонник женщин, он так и не сумел найти достойную замену своей покойной жене, хотя до самой старости, лишившей его мужской силы, предавался любовным утехам.
Сегодня дочь снова, не желая того, причинила ему боль, растревожив незажившую рану, – как она это невольно делала в течение многих лет. Словно сквозь легкую дымку прошлого, Доминик Рош вновь увидел в ее облике ту единственную в своей жизни женщину, которую он по-настоящему любил – все в Габриэле напоминало ему покойную жену: и ее строгая красота, и копна каштановых вьющихся волос, и каждое ее движение, исполненное грации. Когда она присела перед ним в глубоком реверансе, Доминика Роша охватило желание ударить ее и, чтобы сдержать свой невольный порыв, он обратился к кланявшемуся ему Эмилю.
– Итак, отныне вы – мой зять, – проговорил он дружеским тоном. – Пусть в жизни вам и вашей супруге сопутствует счастье!
Эмиль еще раз низко поклонился ему.
– Благодарю вас за столь теплые слова.
Доминик поерзал в кресле, что свидетельствовало о его желании подняться. Затем, воспользовавшись помощью Жюля и отказавшись от услуг остальных родственников, с готовностью бросившихся к нему, хозяин дома направился в смежную с гостиной столовую, где уже был накрыт праздничный стол, уставленный серебряной и хрустальной посудой, сияющей на роскошной шелковой скатерти. Пока Доминик Рош шел медленным шагом, опираясь на палку и руку поддерживавшего его Жюля, от нестерпимой боли в ноге на лбу старика выступил холодный пот.
Габриэль вместе с Эмилем следовала за отцом, а за ними в столовую вошли и все остальные гости. Демонстративное пренебрежение отца по отношению к ней глубоко ранило сердце девушки, хотя у нее не было никаких причин ожидать, что его манера поведения изменится в этот знаменательный для нее день. Отец всегда относился к ней со сдержанной неприязнью, разражаясь гневом только тогда, когда Габриэль поступала против его воли, что случалось в прошедшие годы довольно часто. Но сломить своеволие дочери ему не удалось, характер Габриэль по своей силе не уступал характеру отца. Доминик Рош в отношениях со своими близкими, за исключением, пожалуй, Жюля, был настоящим тираном, и Габриэль благодарила судьбу хотя бы за то, что младший из ее братьев не подвергался тем гонениям и нападкам со стороны отца, которые пришлось испытать ей самой.
Габриэль часто спрашивала себя, не является ли ее увлечение ткацким производством подспудным желанием сломить враждебность отца, убедив его, что ее интересы совпадают с его собственными. Но если бессознательное детское стремление пробудить любовь в сердце отца и было изначальной причиной увлечения девочки, то теперь оно превратилось в подлинную любовь к шелку – самой прекрасной ткани на свете. Садясь рядом с Эмилем за длинный праздничный стол, Габриэль расправила складки своего серебристого свадебного наряда. Она сама выткала шелк для этого платья, прощаясь – может быть, навсегда – с ткацким станком, хотя ее супруг тоже был связан с шелкоткацким производством, поскольку являлся владельцем большого хозяйства по разведению шелкопрядов. Самой Габриэль предстояло теперь жить в сельской местности в старой очаровательной усадьбе Вальмонов, несколько поколений которых с успехом занимались производством шелковой пряжи. Эмиль, как всегда сдержанный, несмотря на непринужденную атмосферу праздничного застолья, поднял первый бокал за Габриэль. По его мнению, она держала себя превосходно, хотя выглядела немного бледной.
Праздничный обед с его бесконечными тостами и поздравительными речами длился несколько часов. Наступил уже вечер, когда Габриэль смогла, наконец, подняться вместе с Элен в комнаты верхнего этажа, где невестка помогла новобрачной переодеться в лиловое дорожное платье, легкое пальто с завышенной талией и маленькую шляпку, поля которой были украшены искусственными цветочками, выполненными из шелка.
Дом, который с этих пор должен был стать родным для Габриэль, находился неподалеку от Лиона, всего лишь в часе езды.
– Не забудь перчатки, – сказала Элен, подавая их своей подруге. Габриэль взяла перчатки и крепко сжала руки невестки.
– Мне так будет не хватать тебя. Ты была мне настоящим другом.
Элен постаралась ободрить ее на прощанье.
– Мы очень скоро снова увидимся, Жюль привезет меня к вам в гости на днях.
Однако Габриэль была чем-то очень расстроена.
– У меня не идет из головы мысль о том, что будет, когда Жюль снова уедет в свой полк. Прошу тебя, приезжай ко мне почаще. Я буду чувствовать себя так одиноко вдали от тебя.
– Ты забываешь о том, что рядом с тобой теперь всегда будет Эмиль, – мягко напомнила ей Элен.
Лицо Габриэль на мгновение омрачилось, как будто тень пробежала по нему. Она выпустила руки Элен и начала надевать перчатки.
– Да, я помню об этом.
– Он хороший человек.
– У меня на этот счет нет никаких сомнений, – произнесла Габриэль сдержанным тоном и резким движением поднесла к лицу карманное зеркальце для того, чтобы бросить на себя последний взгляд, – иначе я бы не вышла за него замуж.
Элен все это время внимательно наблюдала за ней. Ей казалось, что Габриэль мучают какие-то сомнения, и это было очень странно, если вспомнить ее безмятежное настроение сегодня утром, когда она собиралась на церемонию бракосочетания. Габриэль была тогда совершенно уверена в правильности своего выбора. Ее нельзя было назвать наивной, поскольку, работая бок о бок с ткачами, она из их рассказов многое знала о жизни, – в частности о жизни в браке и о супружеских обязанностях. Сама Элен была столь невежественна в этих вопросах, что от испуга и разочарования в первую брачную ночь ее спасла только сильная любовь к Жюлю. Она всем сердцем надеялась, что брак Эмиля и Габриэль окажется счастливым. Правда, никто не знал, как далеко зашло дело у Габриэль и ее первой юношеской любви, Филиппа, сына ткача, которого так безжалостно разлучили с возлюбленной. Самым опасным в будущих супружеских отношениях новобрачных могло явиться то, что Эмиль питал к Габриэль подлинную страсть, в то время как сама она оставалась к нему равнодушной, что сразу же бросалось в глаза. Возможно, Эмиль в первое время вообще не осмелится дотронуться до нее, будучи тонко чувствующим человеком, относящимся к Габриэль с подлинной нежностью и любовью. Элен чувствовала в нем родственную душу и поэтому, как никто другой, понимала его. Теперь же ей казалась, что в жизни ее золовки произошло что-то важное за то короткое время, которое миновало с момента отъезда невесты из дома до ее возвращения. Но припомнив хорошенько церемонию бракосочетания, Элен пришла к выводу, что в Габриэль уже тогда ощущалась разительная перемена: она выглядела бледной, взволнованной и растерянной уже в тот момент, когда вошла, опираясь на руку Анри, в сводчатом сумрачном помещении бывшего храма. Может быть, Габриэль так потряс несчастный случай, происшедший со свадебной каретой по дороге? О столкновении с каким-то катафалком Анри начал рассказывать, однако Ивон неожиданно заставила его замолчать.
– Ты готова? – поторопила Элен новобрачную.
– Тебе пора уже отправляться в путь.
Габриэль убрала карманное зеркальце, а затем, не говоря ни слова, крепко обняла Элен. Заставив себя улыбнуться, она стремительно вышла из комнаты и быстро сбежала вниз по ступеням в просторную прихожую, где ее уже ждал Эмиль. Здесь же столпились все гости, желавшие проводить новобрачных в дорогу. Даже Доминик вышел сюда, опираясь на свою трость. Отец позволил Габриэль поцеловать себя на прощание в щеку – и ей подумалось, что он проявил к ней подобную снисходительность первый раз в жизни по одной простой причине: дочь к его полному удовлетворению покидала, наконец, родной дом навсегда. Шумные и оживленные гости проводили новобрачных до экипажа, а затем – когда коляска исчезла из вида, растаяв в первых вечерних сумерках, – вернулись в дом. Последней на крыльцо особняка поднялась Элен.
