Текст книги "Золотое дерево"
Автор книги: Розалинда Лейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 36 страниц)
Глава 13
Николя не видел падения Сьюдад Родриго, хотя позже ему рассказывали о штурме и взятии этой крепости. На следующий день после своего пленения он вместе с другими захваченными в том же бою французами был отправлен на побережье, в один из портов. С офицерами британцы обходились с исключительной предупредительностью, им даже дали верховых лошадей. Младшие чины конноегерского полка вынуждены были проделать весь долгий путь пешком – к своему полному неудовольствию.
Николя было очень жалко расставаться с Воином, к которому он так привык и который, отличаясь мужеством, редким даже для боевого коня, несколько раз выносил его из жестокой битвы живым и невредимым. Но у него не было права вы, бора. Воина забрал себе один британский драгунский майор, который знал толк в лошадях и сразу же понял, что перед ним прекрасный конь. В последний раз Николя видел своего старого боевого товарища уже под другим седлом, спину его украшал чужой чепрак, украшенный позументами британского драгунского полка. Но особенно его расстроило то, что Воину уже успели подрезать хвост, как это было принято в британской кавалерии. Британцы не хотели брать в расчет то, что тем самым они лишали животных возможности отмахиваться от назойливых мух в теплое время года.
Два дня колонна военнопленных добиралась до портового города. Французские офицеры хранили молчание, почти не переговариваясь друг с другом, каждый из них был погружен в свои мрачные мысли об ожидающей его участи. Им предстояло жить в плену и быть оторванными от родины в течение долгих месяцев, а то и лет. Николя тоже ушел в свои мысли, вспоминая последнее сражение. Странно, но ему показалось, что, когда эскадрон на полном скаку вылетел из ворот крепости, направляясь на поле боя, его кто-то окликнул. Нет, он не слышал этого оклика, но у него было такое чувство, что кто-то незримо присутствовал в этот момент рядом. Кто-то очень родной и близкий. Николя почему-то вспомнилась Габриэль, да так живо, что у него защемило сердце, как щемило всегда, когда он тосковал по ней, хотя и запрещал себе вспоминать свою далекую возлюбленную.
Поле боя встретило его тогда дымом и грохотом, и ему уже было не до Габриэль, он рубил налево и направо, прорываясь сквозь кольцо солдат в красных мундирах, пули свистели вокруг, рвались снаряды. Затем его эскадрон сразился с отрядом британской кавалерии – лязг клинков, брызги крови, рубленные раны на теле противников, крики сражающихся, стоны раненых, фырканье и ржанье лошадей… И только когда Николя оглянулся вокруг и увидел, что его товарищей теснят превосходящие силы противника, подошедшие на помощь своим, он заметил, что его полк окружен. Егеря дрались отчаянно, но несли жестокие потери. К тому времени, когда Николя со всех сторон окружили враги, направив на него дул? мушкетов, крайней мере, половина конноегерсксго эскадрона была уже уничтожена, а многие из оставшихся в живых тяжело ранены. Поэтому в плен попало всего лишь пятьдесят пять его однополчан. Раненых французов, оставшихся лежать на поле боя, затем подобрали британские санитары, и им была оказана срочная медицинская помощь. Однако несмотря на это, Николя опасался, что многие из них не сумеют выжить.
Местечко, где находился порт, называлось Опорто. Город был разрушен и подвергся разграблению соотечественниками Николя три года назад, когда французы вторглись в Португалию. Искалеченные здания еще, казалось, хранили память об этом событии, помнили они и то, как город захватили британцы. Когда колонна военнопленных вышла на пристань, в гавани стояло два судна – военный корабль и парусник, доставивший пополнение с Британских островов. Число пленных за эти два дня значительно возросло, так как в колонну влились захваченные в плен французы, защищавшие малые города и крепости на пути британского войска, штурмом бравшего эти укрепления. Ходили слухи, что следующий удар Веллингтон нанесет по Саламанке и Бадайосу.
Первыми на военный корабль доставили пленных офицеров, их разместили в тесных кубриках, предоставили каждому по личному гамаку. Затем на судно прибыли остальные военнопленные, их поместили на нижней палубе. Николя отправился туда, чтобы взглянуть на своих солдат Условия, в которых они оказались, привели его в ужас. На нижней палубе царила страшная теснота, от грязи и зловония нечем было дышать. Когда же он пожаловался капитану судна на невыносимые условия содержания людей, тот ответил ему на ломаном французском языке, что на его корабль будет погружено еще несколько партий военнопленных.
– Транспортные суда для перевозки военнопленных всегда бывают перегружены, – добавил капитан. – Я могу попросить ваших соплеменников еще больше потесниться, во всяком случае, у меня есть на этот счет соответствующие инструкции от командования.
Через несколько дней на пристани появилась еще одна большая колонна пленных французов. Большинство из них были захвачены в плен после падения Сьюдад Родриго. Они представляли собой пестро одетую толпу в лохмотьях и самых невероятных головных уборах, поскольку свои кивера потеряли еще на поле битвы, но холодный ветер не позволял им пускаться в путешествие с обнаженной головой, поэтому французские солдаты вынуждены были раздобыть себе шапки, жакеты и одеяла, в которые многие из них были закутаны. Как офицер Николя имел право свободно расхаживать по кораблю, он стоял на палубе и наблюдал, как вновь прибывших перевозили в лодках на борт судна. Как и в прошлый раз, первыми были доставлены офицеры, часть из них отправили на корабль, стоявший в гавани по другую сторону пристани. Как только новая группа офицеров появилась на борту, их сразу же окружили старожилы, которые хотели узнать последние новости о ходе боев. На этот раз судно было загружено до предела. Николя снова подошел к борту и, опершись руками о парапет, стал наблюдать за цепочкой военнопленных, поднимавшихся на соседний корабль. Все эти люди казались крайне утомленными длительным переходом. Огромного роста малый, сильно хромавший, опирался на плечо юноши в большой черной шляпе, которая скорее бы подошла какой-нибудь крестьянке, но никак не барабанщику французской армии – если, конечно, этот юноша был барабанщиком. С такого расстояния невозможно было разглядеть лиц.
Оба корабля на следующее утро вышли в море. Погода была ненастной. В Бискайском заливе, где сильно штормило, оба судна потеряли друг друга из вида, но когда выглянуло солнце и на горизонте появилась полоска земли, словно зеленая лента под серым февральским небом, корабли вновь оказались в поле зрения друг друга. Где-то за спиной осталась милая Франция. А впереди простиралось южное побережье Англии. Николя вместе со своими товарищами по несчастью долго смотрел в сторону далекой родины, охваченный тоской по родным и близким. Военный корабль, на котором они плыли, направлялся в Портсмут. Но другой корабль держал курс на Лондон, и те, кто был на его борту, минуя скалистый пролив Па-де-Кале, могли видеть на горизонте родную землю.
Николя видел, стоя на палубе, как второй корабль изменил курс и двинулся в сторону Ла-Манша. Все пленные офицеры, находившиеся на обоих суднах, высыпали на палубы, чтобы помахать друг другу на прощанье.
Портсмут был большим портовым городом, где жили моряки и рыбаки. Горожане шутили, говоря, что, в какую сторону от доков ни направишься в Портсмуте, обязательно встретишь по дороге не менее сотни таверн. И это действительно было так. Три недели Николя вместе со своими товарищами по несчастью, доставленными в Англию военным кораблем, жили в перенаселенных казармах, где проходили регистрацию и ждали решения своей дальнейшей участи. Николя и некоторых других офицеров могли выпустить под честное слово и обещание не участвовать больше в военных действиях, однако чиновники предупредили французских пленных офицеров, что если они нарушат свое слово, их ждет заключение под стражу. В прошлом данное офицерами честное слово считалось нерушимым, и пленных обеих воюющих сторон, давших клятву, отпускали на родину, и они больше не участвовали в военных действиях. Но с приходом Бонапарта к власти старые военные правила и традиции часто не соблюдались французской стороной, поэтому о репатриации пленных не могло быть и речи. Однако, хотя англичане и знали, что со времен французской Революции не все французские офицеры были благородного происхождения, они все же Придерживались старых традиций и брали с пленных слово чести. Большинство французских офицеров действительно оставались верны клятве и не пытались бежать, так как своим побегом могли обесчестить не только себя, но и опозорить саму Францию.
Николя был признателен англичанам за предоставленную ему возможность жить на свободе, он не собирался нарушать данное им слово. Теперь он мог найти себе квартиру в любом городе или деревне Англии и жить там, соблюдая ряд условий. Во-первых, ему нельзя было менять местожительства без разрешения, во-вторых, для таких как он, отпущенных на волю пленных офицеров, существовал комендантский час, и, в-третьих, он должен был дважды в неделю отмечаться у чиновника местной администрации, который, в свою очередь, давал ему необходимые средства на жизнь.
Отношение же к пленным нижним чинам было совсем другим, они содержались в заключении. В прошлом существовал обычай, в соответствии с которым каждое цивилизованное государство оплачивало содержание своих соотечественников, попавших в плен и находившихся на территории врага. Бонапарт пренебрег этим обычаем, бросив своих солдат, попавших в плен, на произвол судьбы, не выделив средств ни на продукты питания, ни на одежду. Форма пленных быстро приходила в негодность, и англичане снабжали их яркими желтыми костюмами и алыми жилетами для того, чтобы можно было издали заметить таких военнопленных и предупредить попытку к бегству. Пленные работали на полях, убирали урожай, рыли канавы, чистили выгребные ямы, строили дома и общественные здания, среди которых была и новая Дартмурская тюрьма в Девоншире, возведенная для самих же военнопленных, поток которых не иссякал.
Некоторые пленные французы жили в Англии годами с тех пор, как – сразу же после казни Людовика XVI – Франция объявила войну Англии. Амьенский мир 1802 года длился слишком недолго, и потому некоторые пленные не успели вернуться на родину, так и оставшись на чужбине. Кроме солдат, среди пленных были военные моряки, каперы и матросы с торговых судов. Николя узнал из надежного источника, что в Англии содержались в заключении более ста тысяч пленных французов и их союзников, причем эта цифра не учитывала взятых в плен Веллингтоном во время недавнего удачного наступления на Пиренейском полуострове. Поэтому неудивительно, что британцы превратили в тюрьмы трюмы стоявших на рейде старых военных кораблей и других судов. Это были самые ужасные места заключения.
Николя не собирался оставаться в Портсмуте, хотя решил на некоторое время задержаться здесь. Он снял комнату в одном частном доме, где договорился с хозяйкой также об обедах за умеренную плату. В тот день, когда Николя въехал в свое новое жилище, он забрал у портного, снявшего, с него мерки еще в пору его пребывания в казармах, новую штатскую одежду. Это были два костюма, один светло-коричневый, а другой серый. Николя остался доволен их качеством. Но военный мундир был тщательно вычищен и отглажен после починки. Николя аккуратно сложил его в большой чемодан, купленный им для хранения вещей. Наведя справки, он нашел учительницу, согласившуюся заниматься с ним английским языком, и брал у нее уроки шесть раз в неделю с девяти до пятнадцати часов. Еще на корабле по пути в Англию Николя решил, что он будет делать вдали от родины. Он хотел с пользой провести время в плену, полностью разочаровавшись в Бонапарте, который, как все говорили, готовился сейчас к вторжению в Россию, что должно было принести новые жертвы. Николя питал отвращение к праздному времяпровождению и думал, что найдет способ решить эту проблему.
Через три месяца он написал на великолепном английском языке письмо некому Джошуа Барнету, торговцу из Маклсфилда, который приезжал как-то в Лион, будучи еще совсем молодым человеком, для того, чтобы изучить шелкоткацкое дело, и останавливался в особняке Дево. Сам Николя, которому в ту пору было только три года, не мог помнить приезд этого человека в Лион, но он познакомился с Джошуа Барнетом, когда тот во второй раз приезжал во Францию во время Амьенского мира и навестил Луи Дево, явившись к нему вместе с женой. Во время своего второго визита англичанин настойчиво приглашал семью Дево приехать к нему в гости в Маклсфилд. Николя никогда не думал, что сможет когда-нибудь воспользоваться этим любезным приглашением, но на борту корабля, направляющегося к берегам Англии, он сразу же вспомнил о нем. В своем письме к Барнету Николя сообщил, как он оказался в Портсмуте и просил устроить его на работу в принадлежавшую Барнету шелкоткацкую мануфактуру. Николя не знал, захочет ли Барнет ответить ему. Англичане осуждали политику Наполеона, и в обстановке, когда страсти были особенно накалены, Джошуа Барнет мог не пожелать поддерживать знакомство с французом.
Однако ответ пришел незамедлительно, это было очень любезное письмо. Барнет писал, что двери его дома всегда открыты для представителей семейства Дево. Что же касается вопроса устройства на работу, то англичанин предлагал поговорить на эту тему при встрече, добавляя, что, если Николя так же хорошо говорит по-английски, как и пишет, ему вполне можно будет найти подходящее место.
– Что вы думаете обо всем этом? – спросил Николя свою седовласую учительницу английского языка.
Пожилая дама, которой был очень симпатичен этот иностранец с приятным акцентом, только улыбнулась ему в ответ. Они сидели теплым июньским днем за столом на веранде и пили чай.
– Поезжайте в Маклсфилд, – наконец сказала она. – Вы уже неплохо говорите по-английски и с каждым днем делаете новые успехи. Если вам предложат хорошее место, вы заслуженно получите его.
– Благодарю вас, мисс Помфрет, – он поднес к губам ее худую руку, покрытую старческими пигментными пятнами. – Вы были исключительно добры и терпеливы со мной.
Ей было жаль расставаться со своим учеником, который скрашивал ей одиночество.
Вскоре Николя получил разрешение властей поселиться в Маклсфилде. Прежде чем покинуть Портсмут, Николя навестил своих однополчан и попрощался с ними, не зная, удастся ли им когда-нибудь еще свидеться на этом свете. Нижние чины, служившие под его командой, были помещены в Порчестерский замок, тюрьму, расположенную недалеко от порта. В ней содержалось более пяти тысяч заключенных из числа военнопленных. Конечно, в замке пленные чувствовали себя вольготнее, чем в переполненных трюмах и на нижних палубах. Здесь имелся большой двор для игр на свежем воздухе и физических упражнений, и все же в замке было довольно тесно. Удрученные своим безвыходным положением, заключенные зачастую вели себя очень агрессивно, срывали злость друг на друге и даже нападали на охрану. Каждое нарушение правил тюремного распорядка строго каралось. Николя вынужден был подкупить двух охранников, чтобы получить разрешение повидаться со своими кавалеристами. Их свидание длилось четверть часа.
Его егеря, бравые кавалеристы, находились в мрачном расположении духа, не в силах привыкнуть к условиям неволи. Они горячились и раздражались по каждому пустяку. Старожилы тюрьмы, которые смирились со своим положением, вели себя более спокойно и разумно, научившись пользоваться каждой свободной минутой для того, чтобы подзаработать. Почти во всех подобных местах заключения военнопленные уносили из столовой обглоданные кости, вываривали и очищали их, а затем вырезали из них миниатюрные корабли, изображая до мельчайших подробностей все детали оснащения, а также забавные игрушки – танцоров, марширующих солдат, прялки с подвижным колесом, шахматные фигурки, складывающиеся веера, подставки для часов, зубочистки, качающиеся люльки со спящими в них младенцами. Кроме того, некоторые умельцы плели из соломы шляпы, домашние туфли и сандалии, а также делали маркетри соломкой на крышках шкатулок, каминных экранах, табакерках и других предметах домашнего обихода. По определенным дням в тюрьмах устраивались распродажи всех этих изделий, которые разрешалось посещать горожанам. Николя, передав своим егерям купленный для них табак и попрощавшись с ними, хотел идти, но на обратном пути к обитым железом воротам ему буквально всучили несколько подобных изделий, выполненных руками заключенных. Особенно настойчив был один из ветеранов этой тюрьмы, обладавший, по-видимому, завидным умением сбывать с рук свой товар.
– Если вы не хотите брать галеон, или шхуну, или даже клипер, тогда, может быть, вы возьмете вот это прекрасное носовое украшение для корабля, месье? Позвольте заметить, что такого вы больше ни у кого не найдете.
Он не отставал от Николя, дойдя с ним до самых ворот, и продолжал расхваливать свой товар, хотя стражник уже начал отодвигать тяжелые засовы. Носовое украшение корабля, вырезанное из кости, было размером не более восьми дюймов. По цвету материал напоминал слоновую кость. Изящно вырезанное носовое украшение представляло собой погрудный портрет прекрасной женщины, ее волнистые волосы были откинуты со лба назад, как будто ей в лицо дул встречный морской ветер, тонкая ткань облегала высокую грудь. Она каким-то непостижимым образом была очень похожа на Габриэль. Восхищенный Николя взял изящную вещицу в руки.
– Сколько ты просишь за нее?
Вернувшись к себе, Николя осторожно завернул свою покупку в белый носовой платок и уложил ее вместе с остальными вещами в чемодан. Сходство женщины, изображенной на поделке, с Габриэль было просто поразительным. Николя признавал, что с его стороны было безумием покупать эту вещицу, ведь он всеми силами старался забыть Габриэль. А вместо этого приобрел ее портрет, который постоянно будет растравлять его незажившую рану, напоминая о далекой возлюбленной. Она до сих пор владела всеми его помыслами и мечтами. Постепенно Николя пришел: к заключению, что – поскольку время не властно над его чувством к Габриэль – ему самому следует принять кардинальные меры, чтобы изгнать из своего сердца ее образ.
На следующее утро, занимая свое место в дилижансе, отправляющемся из Портсмута в Маклсфилд, Николя тяжело вздыхал – утренние газеты принесли сообщение о том, что Бонапарт перешел реку Неман и вторгся в пределы России. Николя не мог отделаться от предчувствия, что сегодняшний день является роковым для судеб его любимой родины.
Путешествие длилось два дня. Почтовая карета, прежде чем въехать в Чешир, должна была миновать земли пяти графств. Николя с большим интересом глядел из окна и не переставал удивляться тому, насколько Англия отличается от его родины, а ведь две страны разделены лишь узким проливом. Ландшафт, архитектура, политические традиции, нравы и обычаи, кухня – все здесь было другое. Неудивительно, что британцы и французы не могли найти общего языка и считались заклятыми врагами, их неприязненные чувства друг к другу время от времени выливались в вооруженные конфликты, в которые обычно постепенно втягивались и другие страны. Николя чувствовал себя здесь, в этой стране, которая находилась, образно говоря, в двух шагах от его родины, совсем чужим. Удрученный тем, что попал в плен и все еще виня в этом себя – хотя альтернативой пленения могла быть в тех условиях только смерть, – Николя очень надеялся на Барнета. Какой бы тяжелой ни была работа на ткацкой мануфактуре, она даст возможность забыться, наполнит его жизнь хоть каким-то смыслом.
На второй день путешествия вечером дилижанс въехал на улицы Маклсфилда, которые сбегали вниз по холмам, словно ручейки. Это был тихий провинциальный городок с кирпичными домами. Несмотря на то, что здесь еще в восемнадцатом веке возникла шелкоткацкая промышленность, за счет которой и развивался город, Маклсфилд до сих пор не утратил черты английской деревушки. Николя зашел в таверну и поужинал довольно плотно, заказав ростбиф с молодым картофелем, мятой, горохом и морковью, а также очень сытный пудинг, запив все это доброй порцией эля.
Ранним утром, встретившим Николя благоуханием трав и птичьим пением, он отправился на мануфактуру Барнета. По дороге он прислушивался к хорошо ему знакомому шуму работающих ткацких станков, доносившемуся из жилых домов. Это были трехэтажные здания с широкими квадратными окнами в верхних этажах, свидетельствующими о том, что в отличие от Лиона, семьи ткачей в Англии жили на первом и втором этажах, а ткацкие станки располагались на третьем. Звуки работающих станков ласкали слух Николя – как прекрасно было услышать их немолчное жужжание после рева и грохота войны. Хотя здесь в Англии еще не получили распространение станки Жаккарда, которым Николя отдавал предпочтение. Но это было лишь вопросом времени, ведь война не могла длиться вечно! А когда установится мир, новое изобретение Жаккарда найдет своих приверженцев и в Англии.
Впервые за последние несколько недель Николя пришел в отличное расположение духа. Здесь, в хорошо ему знакомом мире шелкоткацкого производства, он найдет применение своим способностям, отыщет себе занятие по душе и сумеет приспособиться к этой жизни, дожидаясь разрешения вернуться на родину.
Ткацкая мануфактура Барнета представляла собой кирпичное здание, выстроенное в прошлом веке и не отличавшееся архитектурными достоинствами, за исключением, может быть, изящного портика. Большие окна впускали много солнечного света в помещения всех трех этажей. Поблизости располагались еще две ткацкие мануфактуры, – которые, по всей видимости, были построены в одно время с мануфактурой Барнета, – и поэтому вся округа оглашалась несмолкаемым шумом работающих ткацких станков. Войдя в вестибюль мануфактуры Барнета, Николя оказался перед застекленной дверью, ведущей в цех, а справа от него располагался кабинет управляющего. Как только он подошел к нему, дверь кабинета распахнулась, и Николя оказался лицом к лицу с молодой светловолосой женщиной изящного телосложения, одетой в бледно-розовое муслиновое платье и соломенную шляпку, подвязанную под подбородком широкой лентой. Ее тонкие изогнутые брови, выделявшиеся на бледном лице, полезли вверх от удивления при виде незнакомца, стоящего на пороге, и она неожиданно рассмеялась.
– Вы, должно быть, и есть капитан Дево! Я узнала вас по описанию моего отца. Меня зовут Джессика Барнет, – улыбка озарила ее невзрачное лицо, и оно сразу же преобразилось, сделавшись привлекательным. Шаловливые искорки зажглись в глубине ее серо-голубых глаз.
Николя совсем забыл, что у Джошуа Барнета была дочь. Он любезно улыбнулся ей. Сегодняшний солнечный погожий денек, живость и приветливость этой милой девушки как нельзя лучше соответствовали прекрасному расположению духа Николя.
– Рад познакомиться с вами, мисс Барнет.
– Добро пожаловать в Маклсфилд! Мы счастливы видеть вас у себя, в мануфактуре.
– Вы очень добры.
– Я немедленно провожу вас к отцу, он у себя, я только что от него. Я заходила к нему на минутку по пути на рынок. Вы, наверное, только что приехали?
И, слушая ответ, на свой вопрос, она повела-его через приемную, где сидел конторский служащий, работавший за своим письменным столом, над которым висели вставленные в рамку образцы пуговиц из шелка, к двери, ведущий прямо в кабинет отца.
– Посмотри, кого я к тебе привела, папа!
Джошуа Барнет, полный, седовласый, круглолицый мужчина, сидел за письменным столом, придвинутым к самой стене в довольно небрежно обставленной комнате, в которой царил беспорядок. Сквозь стеклянную перегородку был виден весь цех, в него вела расположенная рядом дверь. Барнет вскочил на ноги и тепло приветствовал Николя.
– Мой дорогой друг! Как здорово, что вы приехали!
Николя показалось, что Барнет совершенно не изменился за эти годы, он был все таким же любезным жизнерадостным толстяком, краснощеким и пышущим здоровьем, хотя, конечно, англичанин заметно постарел. Кроме того, Николя бросилось в глаза, что Барнет чем-то озабочен. По-видимому, дела шли не очень хорошо. Зная все те трудности, с которыми может столкнуться шелкопромышленник, Николя предположил, что причиной обеспокоенности Барнета явилась экономическая блокада Бонапартом Англии, которая грозила обернуться долговременным кризисом для промышленности и торговли.
Я тоже очень рад нашей встрече!
– Я был бы искренне счастлив, если бы вас сюда, на мою мануфактуру, привела не война, а какая-нибудь другая, более приятная причина.
– Я целиком и полностью разделяю ваши чувства.
– Прошу вас, садитесь! – пригласил Джошуа, вновь усаживаясь на свое место. – Вот так. Думаю, нам надо отметить ваш приезд, – и он улыбнулся дочери. – Налей-ка нам по стаканчику мадеры, дорогая, – а затем мистер Барнет вновь обратился к Николя: – Скажите, как поживает месье Дево? Надеюсь, он в добром здравии. Наверное, у вас давно не было вестей от него.
– Сожалею, но я вынужден огорчить вас. Мой отец скончался восемь лет назад.
Потрясенный этим известием, Джошуа печально покачал головой.
– Я глубоко скорблю по поводу его безвременной кончины. Как жаль! Он был хорошим человеком и добрым другом. Я хочу, чтобы вы поняли меня – война нисколько не изменила мои взгляды, я все так же ценю прошлое и нашу дружбу.
– На это я и рассчитывал, посылая вам письмо.
– Я искренне рад, что вы так поступили. Я не питаю никаких враждебных чувств к Франции и к вашим соотечественникам – за исключением одного человека или скорее дьявола в человеческом образе, – и лицо мистера Барнета при одной лишь мысли о Бонапарте омрачилось. Джессика погладила его по плечу, стараясь успокоить.
– Папа! Мы же договорились, что при капитане Дево никогда не будем говорить о войне. Это же неучтиво по отношению к нему!
Черты лица Барнета тут же разгладились, и он кивнул, улыбнувшись дочери и пожав ее руку, лежащую у него на плече.
– Ты права, дорогая. Мы больше не должны упоминать об этом, – и он поднял свой бокал с вином. – Выпьем за нашу встречу, за то, что Барнет и Дево вновь сидят рядом, несмотря на все противоречия, которые существуют между их государствами! После того как мы отметим ваш приезд, я проведу вас по цехам и покажу наше производство.
– Обед будет накрыт в половине седьмого, – напомнила Джессика и взглянула на Николя. – Это довольно поздний час для обеда, в Лондоне обедают раньше, но отец не может покинуть мануфактуру до конца рабочего дня.
– В моем возрасте уже невозможно изменить свои привычки, – сказал Джошуа. – Я всегда вставал рано утром, чтобы открыть двери мануфактуры, и запирал их вечером после ухода рабочих. Так делал мой отец, так поступал мой дед…
Джессика тем временем вновь наполнила бокалы, налив сначала гостю.
– В те времена работа не была такой напряженной и изматывающей, как сейчас.
– Почему ты так думаешь? – отозвался отец. – Конкуренция была столь же жесткой. В то время мои предки производили пуговицы. Вы наверняка об этом знаете, Николя. Изящные пуговицы из шелка охотно покупали как в самой Англии, так и за ее пределами. Первая шелкоткацкая фабрика в Маклсфилде, работавшая на паровом ходу, была построена в 1743 году, а годом позже мой дед основал вторую такую фабрику в городе. Кроме пуговиц, на ней производились и другие изделия: тесьма, ленты, подвязки. Когда фабрика перешла к отцу, он оборудовал ее новыми ткацкими станками и превратил в мануфактуру по производству шелковых носовых платков, шарфов и модных тканей для пошива верхней одежды. Именно это мы и производим до сих пор.
Джессика собралась уходить и попрощалась с Николя до вечера.
– Мы ждем вас к обеду, капитан Дево.
Он встал со своего стула.
– Называйте меня просто Николя.
Она остановилась в дверях и, обернувшись, устремила на него смеющийся взгляд. Бьющее в окно солнце озарило ее белокурые волосы, которые обрамляли лицо, словно сияющий ореол.
– Возможно, я тоже разрешу вам называть меня просто Джессикой.
Николя засмеялся.
– И когда вы намерены принять окончательное решение по этому поводу?
– Может быть, это произойдет сегодня вечером, сразу же после обеда, – она повернулась, крутанув юбкой, и дверь за ней закрылась.
Все еще улыбаясь, Николя снова сел на свой стул, чтобы продолжить разговор с мистером Барнетом. Но Джессика не шла у него из головы, она очаровала его своей легкостью и заразительным весельем, своим умением создавать вокруг себя атмосферу праздника. Казалось, что после нее в пыльном кабинете повсюду остались лежать блестки рассыпанного конфетти, как после отгремевшего карнавала.
Николя с удовольствием обошел вместе с мистером Барнетом всю мануфактуру. На верхних этажах работали ткачи за своими станками. А на первом этаже шелкокрутильщики сматывали шелк-сырец в толстые мотки пряжи точно так же, как это делали и во Франции.
– В прошлом, – поведал Джошуа Николя, – значительное количестве изготовленной здесь пряжи отправлялось в Лондон, но теперь нам самим не хватает сырья. Вот тот шелк-сырец, который вы видите в открытых тюках, поступил из Турции, а остальной доставлен торговыми кораблями Восточно-Индийской компании с Дальнего Востока, такие поставки шли в наш город на заре создания шелкоткацкой промышленности.
Заглянув в художественную мастерскую, Джошуа и Николя снова вернулись в кабинет. Мистер Барнет объяснил своему гостю, что давно уже ищет подходящего помощника, на которого мог бы переложить часть своих обязанностей по руководству мануфактурой.
– У меня есть племянник, он занимается производством шерстяных тканей. Когда я удалюсь от дел, моя мануфактура перейдет к нему. Он добрый малый, и я люблю его, но он еще слишком молод и неопытен. Поэтому меня так обрадовало ваше письмо, сама судьба послала мне вас. Я хорошо знаю вашу семью, я видел те шелковые ткани, которые производила ваша мастерская. Поэтому я уверен, что ваше мастерство и знания будут как нельзя кстати. Наши интересы совпадают, я хочу предоставить вам возможность поработать на благо мануфактуры Барнета. Что вы на это скажете?
– Я с радостью принимаю ваше предложение.
И оба мужчины обменялись крепким рукопожатием.
– Думаю, что остаток дня нам придется провести здесь в моем кабинете, так как я должен ввести вас в курс дел.
– Я в вашем распоряжении.
– Да, чуть не забыл, где вы остановились? Я пошлю слугу за вашими вещами. Мы с женой просим вас поселиться на время вашего пребывания в Англии в нашем доме. Моя жена приготовила для вас уютную комнату, и я уверен, что она вам понравится.
