Текст книги "Золотое дерево"
Автор книги: Розалинда Лейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц)
К концу рабочего дня скорость ее работы на мотальной машине значительно увеличилась. Но внезапно события приняли непредвиденный оборот. Габриэль даже не заметила, как в соседний цех через дверь, ведущую из особняка, вошел Николя, пока ее в бок не толкнула Гортензия и не затараторила своей обычной скороговоркой:
– Смотрите, хозяин явился! Он, наверное, пришел взглянуть на испортившийся станок!
Эту новость сообщила одним движением губ мотальщица, сидевшая у прохода, которой в проем двери был хорошо виден соседний цех. Охваченная любопытством, Габриэль привстала со своего места и осторожно заглянула поверх перегородки в смежное помещение. Она увидела, что Николя, сняв сюртук, стоял уже на лестнице рядом с наладчиком, и оба они пытались поправить кардную ленту. Внезапно взгляд Габриэль привлекла высокая стройная фигура роскошно одетой дамы с кошачьими повадками – она мягкой поступью шла по проходу между станками, поглядывая налево и направо. Вне всякого сомнения это была мадам Мараш, явившаяся посмотреть на работу ткачей и ожидавшая, когда Николя Дево освободится.
Габриэль сразу же села на свое место и, низко склонив голову, начала усердно работать. Боковым зрением она следила за приближающейся мадам Мараш, одетой в ярко-красное бархатное платье с длинными рукавами и атласные туфли, подобранные в тон ему. При виде мотальщиц в глазах мадам Мараш зажегся огонек интереса, и она удивленно вскинула бровь.
– Объясните-ка мне, чем вы тут занимаетесь? – весело спросила она приятным мелодичным голосом. Гортензия объяснила ей и показала, что и как она делает. Холеная рука с унизанными драгоценными перстнями пальцами покровительственным жестом похлопала Габриэль по плечу. – Ну-ка, красавица, позволь мне сесть на твое место. Я хочу попробовать намотать этот чудесный шелк на бобину, тем более, что цвет желтых тюльпанов – один из моих любимых оттенков.
Не на шутку испугавшись и разозлившись на эту похотливую самку, Габриэль вскочила со своего места. Не хватало еще, чтобы ее в этот момент заметил Николя! К счастью, Гортензия тоже встала, чтобы показать мадам Мараш, что надо делать, и незаметно махнула рукой Габриэль, приказывая той занять ее место.
Дама оказалась на удивление ловкой и начала проворно, с неплохой скоростью наматывать нити, вращая колесо, что, по-видимому, от души забавляло ее. Ее основной ошибкой, как и у любого новичка в этом деле, было то, что она неравномерно наматывала шелк на бобину.
– Дайте мне новую бобину, – распорядилась она капризным тоном, видя, что у нее получилась бобина уродливой формы. – Я хочу намотать ее самостоятельно от начала до конца.
То, что было для мадам Мараш игрой, являлось для Гортензии потерей рабочего времени, а, следовательно, и заработка, поэтому девушка сердито поглядывала на развлекающуюся даму, подавая ей новую бобину и объясняя, как надо начинать работу. После нескольких неудачных попыток мадам Мараш удалось справиться с мотальной машиной, и она весело закончила свою работу с меньшими погрешностями, чем в первый раз. Габриэль, которая исподтишка следила за проходом между станками, с тревогой увидела, что к отсеку, где работали мотальщицы, приближается Николя, оглядывающийся по сторонам в поисках мадам Мараш. Сердце в груди Габриэль бешено забилось, и она еще ниже склонилась над своей работой, боясь, что ее узнают. Габриэль с ужасом ощущала, что, несмотря на многомесячную разлуку с ним, при его приближении на нее накатывают те же чувства, которые она всегда испытывала в его присутствии – невыразимая горечь и сладостное волнение.
– Так вот вы где! – воскликнул Николя с усмешкой на устах, заметив мадам Марш, сидевшую за мотальным колесом.
– Идите сюда, Николя, и посмотрите, что у меня получается, – радостно сказала мадам Мараш, самодовольно поглядывая на него. – Здорово, правда?
Широкая оборка на хлопчатобумажном чепце Габриэль скрывала от взора Николя ее лицо. Она сидела, не поднимая головы и не смея взглянуть на него, видя только несколько пуговиц на шелковом, кремового цвета жилете Николя. Затем в поле ее зрения попали его высокие начищенные сапоги, в которых играли солнечные лучи, падавшие из окна, когда он проходил мимо нее, направляясь к мадам Мараш. Остановившись за ее спиной, он положил ей ладони на плечи и склонился, чтобы лучше видеть мелькающую в ее руках нить.
– Великолепно! Кто бы мог подумать, что сегодня в моей ткацкой мастерской появится еще одна новая мотальщица!
– Завтра, может быть, я попробую свои силы в ткачестве и сяду за один из ваших новых станков, – кокетливо отозвалась дама.
– Боюсь, Сюзанна, что у вас ничего не получится. Для того, чтобы ткать на таком скоростном станке, необходим опыт и предварительная подготовка.
– Так я и думала, – произнесла она равнодушно. По-видимому, ей уже наскучила работа, и она вдруг выпустила из рук нить. Николя быстрым ловким движением остановил колесо, иначе на бобину намоталась бы спутанная, словно тонкая паутина, шелковая нить.
– Вы уже исправили сломавшийся станок? – спросила мадам Мараш, взглянув на него.
– Ему требовался не столько ремонт, сколько наладка. Ну что, идем?
Мадам Мараш встала, изящным движением руки поправила юбку и взяла Николя под руку с довольной улыбкой на устах. Она даже не заметила, какой разлад внесла в работу мотальщиц. Однако Николя, прежде чем уйти, поблагодарил Гортензию за ее объяснение и помощь. Проходя по цеху, Николя показывал своей даме все, с его точки зрения, наиболее интересное, что-то оживленно рассказывая ей. Гортензия, выругавшись от досады за упущенное время, снова уселась на свое место и начала усердно вращать колесо. Габриэль, подойдя к своей машине, прежде чем сесть, бросила взгляд вслед Николя и его даме. Она чувствовала, как защемило сердце в ее груди, в этот момент она испытывала непонятную злость и досаду неизвестно на кого. Ей сейчас страшно хотелось сделать так, чтобы с высокомерного лица Сюзанны Мараш исчезло выражение самодовольства. Габриэль злилась и на Николя, который довольствовался этой гусыней.
Габриэль заметила, что Николя остановился перекинуться парой слов с мастером, а Сюзанна Мараш в это время скрылась за дверью, через которую они вошли сюда. Хозяин мастерской и мастер что-то громко обсуждали, стараясь перекричать шум станков, а затем мастер кивнул и оглянулся в ту сторону, где находился отсек мотальщиц. Габриэль быстро, стараясь, чтобы ее не заметили, села на свое место. Она поняла, о чем Николя договаривался с мастером: он действительно, как она об этом слышала не раз, был честен с рабочими и поэтому велел оплатить Гортензии вынужденный простой.
И вот через некоторое время к Гортензии подошел мастер, чтобы уточнить, сколько времени она потратила на мадам Мараш. И хотя это были какие-то двадцать минут, но в перерасчете на деньги и они имели значение для бедной девушки. Через некоторое время мимо отсека мотальщиц в художественную мастерскую пробежал мальчик-посыльный, которого хозяин послал за художником. Проходя мимо Габриэль, молодой человек встретился с ней взглядом, и они обменялись улыбками. Габриэль не сомневалась, что художник не прочь снова поговорить с ней, но на этот раз на темы далекие от текстильного производства. Однако, к его сожалению, ей не суждено было вновь появиться за мотальной машиной в этой мастерской.
В шесть часов вечера зазвонил колокольчик, и девушки, облегченно вздыхая, остановили свои машины. Но никто из них не был рад возможности уйти домой больше, чем Габриэль. Она пережила один из самых трудных дней в своей жизни. Тем временем шум станков затих, а ткачи, взяв в руки метлы, начали убирать свои рабочие места, сметая в кучи обрывки шелковых нитей, которые мальчики, работавшие в мастерской, собирали в мешки и уносили. Габриэль сняла с вешалки свою шаль и набросила ее на плечи. Она собиралась выйти из мастерской вместе с Гортензией и тут же на улице проститься с ней, поскольку неподалеку ее должен был ожидать Гастон с каретой. В этот час, когда улицы были запружены народом, никто, пожалуй, не заметил бы, что она села в экипаж.
В дверях при выходе из мастерской образовалась пробка, Гортензия шла впереди Габриэль, которая хотела, прежде чем расстаться с девушкой, поблагодарить ее за помощь. Но когда она уже ступила на порог и почувствовала вечернюю прохладу, ей на плечо опустилась чья-то тяжелая рука, и она услышала громкий голос:
– А вас прошу задержаться!
Рядом с ней стоял мастер. В последнюю минуту Габриэль совершила непростительную ошибку: она забыла опустить голову и спрятать от постороннего взгляда свое лицо, поэтому мастер сразу же заметил, что она новенькая. Надо было действовать, и Габриэль тут же ударила ногой по голени мастера и рванулась изо всех сил, пытаясь выскользнуть из его цепких пальцев. Он громко закричал от боли и ярости и еще крепче вцепился в нее. Все ее отчаянные попытки спастись бегством были тщетными. Проходившие мимо них рабочие с удивлением смотрели на эту сцену, а те, которые уже вышли за порог, обернулись, услышав яростный вопль мастера. Все пути к отступлению были отрезаны, мастер держал теперь ее обеими руками и подталкивал по коридору назад к цеху.
– Подожди здесь! – он снова привел ее в тот отсек, где Габриэль работала весь сегодняшний день. Ей ничего не оставалась, как только повиноваться ему. Она проклинала себя, на чем свет стоит, за беспечность и надеялась только на то, что Гортензия все видела и сообщит о случившемся Гастону. Габриэль была уверена, что он придет на помощь к ней.
Однако эта надежда рухнула, когда мастерская опустела и последний рабочий вышел за порог, поторапливаемый мастером, лицо которого пылало от гнева и негодования на нарушительницу спокойствия. Хлопнув входной дверью, он плотно закрыл ее, задвинул засов и, щелкнув ключом в замке, положил его в карман.
Габриэль, оставшуюся наедине с мастером в безлюдном помещении мастерской, охватили дурные предчувствия, и она невольно попятилась от него. Он, должно быть, понял какие опасения ее одолевают, и нетерпеливо покачал головой.
– Тебе нет никакой нужды бояться меня. Я – семейный человек, и мои дочери примерно одного с тобой возраста. Я хочу просто узнать, что ты здесь делала и зачем явилась сюда.
– Все очень просто, – начала оправдываться Габриэль. – У меня не было работы, а одна из ваших мотальщиц заболела. Тогда я уговорила ее разрешить мне поработать на своем месте. Во всем виновата я одна.
– Завтра я расспрошу об этом рабочих. А сейчас я уже не в силах ничего изменить, потому что месье Дево желает видеть тебя. Он ждет тебя в своем кабинете, так что я должен тебя туда проводить.
Заметив, что она не трогается с места и стоит как вкопанная с побледневшим лицом и судорожно сжатыми руками, мастер снова сердито заговорил с ней.
– Зря ты думаешь, что тебе удастся уговорить меня отпустить тебя на все четыре стороны. Я уже ничего не могу поделать. Ты тайком проникла сюда, нарушив закон. Месье Дево очень строг к нарушителям закона – имей это в виду. Не пытайся ловчить с ним и устраивать разные фокусы, наподобие того, какой ты мне устроила на выходе из мастерской, иначе тебе несдобровать. А теперь идем.
Он повел Габриэль через всю мастерскую к двери, расположенной в дальнем конце второго цеха и ведущей во внутренний дворик, отделяющий мастерскую от жилого дома. Подойдя к особняку, он открыл дверь и пропустил Габриэль вперед, сделав это не из вежливости, а для того, чтобы убедиться в том, что она вошла в дом, а не сбежала в последний момент. Из слов мастера Габриэль поняла, что он остановил ее в конце рабочего дня вовсе не из-за ее оплошности, а по распоряжению Николя, который, оказывается, заметил и узнал ее.
Поэтому она решила идти до конца и смело встретить любую опасность, какая бы ни ожидала ее. Переступив порог дома Николя, Габриэль почувствовала приятный запах воска, новой мебели и легкий аромат духов Сюзанны Мараш. В ткацкой мастерской, где она провела весь день, пахло совсем по-другому, там стены были пропитаны запахом масла, шелка-сырца и едкого пота рабочих.
В конце коридора в проеме открытой двери стоял Николя, его силуэт четко вырисовывался, освещенный стоявшей позади него на столе зажженной лампой.
– Сюда, Габриэль, – произнес он суровым голосом, свидетельствующим о том, что ей не стоило надеяться на снисхождение.
Собравшись с духом, Габриэль вскинула голову и горделивой поступью двинулась вперед. Даже если она сама ничего не значила для него, ее чувства к этому человеку остались неизменными. Поэтому ей следовало во что бы то ни стало побороть в себе эту слабость, избавиться от терзавшей ее душу страсти, от любви, которая являлась для нее самой тяжелым ярмом и помехой в жизни. Пройдя мимо него твердым и решительным шагом, она остановилась посреди кабинета, глядя в огонь, пылающий в камине. Он закрыл за ней дверь, и они остались наедине.
Глава 5
– Но почему, почему именно вы вдруг тайком пробрались в мою мастерскую, словно какой-нибудь шпион? – суровым голосом спросил Николя. Габриэль круто повернулась и взглянула ему в лицо. Он стоял всего лишь в нескольких шагах от нее с неприступным видом, с замкнутым выражением лица, его глаза горели таким гневом, что Габриэль невольно вздрогнула.
– Мне в голову не приходило, что меня за мой невинный поступок могут назвать шпионкой. Я только хотела взглянуть на то, каким образом вы приспособили помещение мастерской для таких высоких машин, какими являются станки Жаккарда.
– Вы могли бы обратиться ко мне и попросить показать вам все, что вас интересует.
Габриэль решила защищаться до последнего.
– Но как я могла просить вас о подобной услуге, подумайте сами! Мы ведь теперь конкуренты. Более того, я отказалась выполнить ваш заказ на поставку шелка-сырца.
Николя нетерпеливым жестом остановил ее.
– Это может показаться странным, но – несмотря на то, что я один из Дево, – я не таю на вас никакой обиды. У меня есть враги, но вас я к ним не причислял. Напротив того… – и не договорив, он вдруг стукнул кулаком по письменному столу и продолжал в сильной ярости. – Но оказывается, я ошибался! Ваш поступок убедил меня в том, что вы точно такая же, как ваш брат, и относитесь ко мне враждебно!
– Думайте обо мне, что хотите, – Габриэль чувствовала себя глубоко уязвленной его словами. Его обвинения ранили ее душу. – Я признаю, что поступила не лучшим образом, придя сюда тайком, но дело в том, что я просто не могла поступить иначе.
Николя шагнул к ней, его лицо выражало такое бешенство, как будто он готов был разорвать Габриэль за ее проступок.
– Не могли поступить иначе? Значит, вы сознательно пошли на обман, вы обвели вокруг пальца моего художника, заставив его в конце концов показать вам эскиз нового узора, который мы держим в строгом секрете!
И тут, наконец, Габриэль поняла, почему произошел весь этот переполох и к чему клонил Николя.
– Неужели он сказал вам, что я обвела его вокруг пальца?
– Сегодня я вызвал его к себе и спросил, произошло ли за день что-нибудь необычное. Сначала он не смог припомнить ничего особенного, как вдруг – просто к слову – упомянул о какой-то новенькой девушке, появившейся в мастерской, которая интересовалась тем, каким образом узор эскиза переносят на ткань.
– И это действительно все, что меня интересовало! Если бы у меня было время съездить в Париж, я могла бы получить там необходимые консультации по этому вопросу, но у меня нет возможности уехать сейчас из Лиона. Именно поэтому я не могла упустить такой случай! Что же касается вашего художника, то Он ни в чем не виноват, он с чистой совестью рассказал мне о принципах перевода узора на ткань, поскольку в этом не было ничего секретного. Видя перед собой обыкновенную молодую работницу, он, конечно, не стал прятать эскиз секретного узора, поскольку не думал, что простая девушка сумеет понять его символику.
– Но вы все поняли!
– Сразу же. Ну и что из этого? Не буду лукавить и отрицать, что по-хорошему позавидовала вам. Я тоже намереваюсь добиваться для своей фирмы больших правительственных заказов, но только честным путем. Я хочу, чтобы моя фирма имела добрую репутацию в кругах шелкопромышленников. Хотя, конечно, обман и мошенничество среди конкурирующих фирм – не редкость. И подтверждением тому может быть многолетняя вражда между нашими семьями, причем обе стороны – не будем выяснять сейчас, кто прав, кто виноват, – пользовались подчас в борьбе друг с другом не совсем честными приемами. Я отлично знаю также о том, что многие шелкопромышленники при малейшем намеке на спад производства урезают зарплату ткачам, прядильщикам и красильщикам. Для меня это неприемлемо, я хочу вести честную игру. Поэтому я не собираюсь использовать против своего конкурента случайно полученную информацию, какой бы секретной она ни была, – Габриэль снова круто повернулась к камину, чувствуя, что нервы вот-вот сдадут. – Если вы собираетесь позвать полицию, сделайте это прямо сейчас. Я не буду отрицать то, что тайно проникла в вашу мастерскую, совершив тем самым правонарушение. Но я до самого смертного часа не признаю ваших обвинений в промышленном шпионаже. У меня не было и мысли выведать секреты вашего производства – хотите верьте, хотите нет.
Габриэль замолчала, и в комнате воцарилась полная тишина, нарушаемая только потрескиванием огня в камине. Затем Николя вздохнул, и Габриэль услышала, как зашуршали бумаги, которые он отодвинул в сторону, чтобы присесть на краешек стола.
– Ну, а теперь, после того, как вы увидели, каким образом я приспособил свои помещения под станки Жаккарда, собираетесь ли вы тоже переоборудовать свое производство?
Габриэль не верила своим ушам: неужели ее слова убедили его?
– Да, если меня в ближайшее время не упекут в тюрьму.
– Я не выдвину против вас никаких обвинений, – довольно угрюмо сказал он. – Прошу вас, садитесь. То, что я вам до сих не предложил этого, объясняется вашим поведением, вы вывели меня из себя, заставив забыть об учтивости.
Воспрянув духом, Габриэль быстро села на предложенный ей стул, опасаясь, что ее ноги могут в любой момент подкоситься, и она выдаст свое неимоверное волнение. Мягкий свет лампы освещал ее лицо и сложенные на коленях руки, она все еще не смотрела на Николя, отвернувшись в сторону.
– Если вы действительно поступите так, как сказали, я буду вам очень признательна за это.
– Я поступлю так, как сказал, – произнес он, изучающе глядя на нее. – Кстати, я рад приветствовать в вашем лице нового конкурента. С вашим твердолобым братцем вести борьбу было бы просто неинтересно, я с легкостью разорил бы его, приведя фирму к полному банкротству.
– Мне показалось, что вы не так давно говорили о вражде между нашими семьями как о чем-то, не имеющим для вас больше никакого значения, – сдержанно напомнила Габриэль.
– Лишь в той степени, в какой это касается нас двоих – вас и меня. Наши с вами отношения не зависят от прошлого. Что же касается вашего брата, мне не нравится, как он ведет дела. Я слышал, что, придя к руководству Домом Рошей, вы, словно та новая метла, которая хорошо метет, реорганизовали все на свой лад.
Габриэль насторожилась.
– А откуда вы все это узнали?
Николя понял, что затронул больную тему. Такие игроки, как Анри Рош, всегда нуждаются в деньгах, а его отец был известен своей скупостью.
– Я знаю о вас все, поскольку ваше имя постоянно на устах у деловых людей города, вы ведь представляете теперь ту новую силу в шелкоткацком производстве, с которой все вынуждены считаться. В обществе говорят также, что ваш брат перестал оплачивать свои карточные долги с тех пор, как умер ваш отец. Это о многом говорит.
– Я не люблю слухов, – резко оборвала его Габриэль.
– Но ведь это не слухи, а факты. Подобно вам, я занимаюсь сбором необходимой мне информации, – и Николя, сложив руки на груди, продолжал: – Кстати, позвольте дать вам один совет. Прежде чем вы начнете устанавливать в своих мастерских ткацкие станки Жаккарда, подготовьте к этому ваших ткачей, иначе вас ждут большие неприятности, вплоть до открытого бунта.
– Похоже, вы сами легко справились с этой проблемой.
– Моя ситуация была не похожа на вашу. Я набирал работах заново, поскольку старая мастерская Дево была долгое время закрыта; поэтому мне легче было переоборудовать производство и вводить новые методы. У вас же дело обстоит по-иному. В работающих мастерских очень трудно будет заменить старые станки на новые, механические, и шелкопромышленники, которым рано или поздно предстоит сделать это, еще столкнутся с массой неожиданностей. Если вас интересует мое мнение на этот счет, то могу дать вам еще один хороший совет: подождите, пока самые известные лионские мастерские не произведут переоборудование. Тогда ткачам некуда будет деваться, они будут поставлены перед свершившимся фактом, и им придется смириться с необходимостью работать в новых условиях.
Габриэль решительно встала.
– Я не хочу ждать так долго. Мне понравилось изобретение месье Жаккарда сразу же, в первый день его демонстрации в Лионе.
– Так вы были там? – удивился Николя. – Я не знал об этом.
– Меня восхитило ваше поведение в тот день, вы один пришли на помощь месье Жаккарду.
Николя только отмахнулся, слыша эту похвалу из ее уст.
– Он ведь старый друг моего отца, кроме того, я служил в армии вместе с его сыном Шарлем, которого убили при Камбре. Жаккарды, как и наша семья, вынуждены были бежать из Лиона во время осады города правительственными войсками после того, как на них было возведено ложное обвинение. Их дом сожгли. Слава богу, что с моим домом не случилось ничего подобного.
– А вы виделись с месье Жаккардом в последнее время?
– И довольно часто. Он был здесь и смотрел, как работают его станки.
– Так он отважился вернуться еще раз в родной город?
– Как это водится, у месье Жаккарда в родном городе много старых друзей и тайных доброжелателей.
– Как бы мне хотелось встретиться с ним в его следующий приезд, если это, конечно, будет возможно.
– Я устою вам эту встречу.
Габриэль чувствовала, как меняется атмосфера в комнате, как настороженность и обоюдная враждебность уступают место прежней сердечности.
Хотя, конечно, она оскорбила его своим поступком, а он, в свою очередь, задел ее самолюбие и намеренно унизил ее. Однако, несмотря на все эти обстоятельства, страстное влечение друг к другу вновь с неудержимой силой захватило души обоих. Над их чувствами не были властны ни время, ни жизненные обстоятельства, ни другие люди. Николя вцепился руками в край стола, как будто боялся, что они, помимо его, могут потянуться к Габриэль и обнять ее. Габриэль тоже было не по себе, потому что все ее существо в этот момент стремилось к нему. Надо было срочно уходить.
– Я должна идти.
Николя проводил ее до парадной двери. На пороге он спросил Габриэль, ждет ли ее экипаж, поскольку не хотел, чтобы она шла по вечерним улицам без провожатого. Она кивнула, тогда Николя распахнул перед ней дверь, но тут же загородил ей выход рукой и сказал:
– Наши силы примерно равны, поэтому я предвкушаю захватывающую конкурентную борьбу с вами на рынке сбыта и прежде всего за репутацию в «Мобилье Империаль», который размещает самые выгодные и престижные заказы.
Габриэль была поражена: неужели его толкали к ожесточенной конкурентной борьбе с ней те же самые причины, которые двигали ею самой?
– Я буду рада нашему деловому соперничеству, – промолвила она и, не удержавшись, задала Николя вопрос, который все это время вертелся у нее на языке. – А как вы узнали меня сегодня в наряде мотальщицы?
Спросив это, Габриэль тут же пожалела о сорвавшихся с ее губ словах, в глазах Николя появилось выражение нежности и тоски. Эти чувства были очень созвучны тому, что испытывала сама Габриэль, и потому ей было невыносимо трудно глядеть в его глаза.
– Зачем вы спрашиваете меня об этом? Разве непонятно, что я узнал бы вас в любом наряде.
Габриэль чувствовала, что он сейчас поцелует ее, но не могла сдвинуться с места, охваченная сладостным ожиданием, ее чуть влажные губы слегка приоткрылись, тень от длинных ресниц упала на щеки. Николя склонился над ней. Но внезапно на лестнице раздались шаги, и громкий голос Сюзанны Мараш вывел обоих из оцепенения.
– Так вот вы где, Николя. Я жду вас ужинать, а вас все нет. Еда давно остыла.
Эти слова напомнили обоим о том, что у каждого из них своя отдельная жизнь с ее мелочами, бытом, долгом перед близкими людьми, запутанными взаимоотношениями и обязанностями. Рука Николя, загораживавшая ей выход, упала с ручки распахнутой двери, освобождая проход. Габриэль пулей вылетела за порог на улицу, где уже сгустились вечерние сумерки. Прохладный воздух, казалось бы, должен был привести ее в чувство, но она все еще никак не могла опомниться от только что пережитого наваждения. Габриэль почти бежала, не разбирая дороги, пока на ее пути внезапно не вырос Гастон.
– С вами все в порядке, мадам? Я уже собирался постучать в дверь и выяснить, что случилось.
Значит, если бы не Сюзанна Мараш, то им все равно помешал бы Гастон. Сама судьба разлучала ее с Николя – это был удел всех, кто пытается заявить свои права на то, что ему не принадлежит. Однако подобного рода рассуждения не могли уменьшить досаду Габриэль от того, что Николя так и не поцеловал ее. Еще несколько секунд, и она вновь ощутила бы прикосновение его губ к своим губам. Но, может быть, хорошо, что на этот раз ничего не случилось, поскольку один единственный поцелуй мог вызвать цепную реакцию с непредсказуемыми последствиями.
Габриэль пыталась найти утешение в подобного рода мыслях. Но все равно не могла успокоиться. В эту ночь она не сомкнула глаз, восстанавливая в памяти события прошедшего дня. А утром Габриэль вновь вернулась к работе с удвоенной энергией – только в работе она могла теперь забыться от своей безнадежной тоски и бесплодных мечтаний. Услышав вскоре после этих событий о том, что Сюзанна Мараш снова вернулась в Париж, Габриэль не придала этому никакого значения.
Она решила, что Николя вскоре подыщет себе какую-нибудь другую женщину. А придет день, и он женится, заведет свою семью. Хотя женитьба Николя никак не повлияет на их отношения, не отдалит их еще больше друг от друга, поскольку между ними всегда стоял Эмиль, ее муж.
Анри был крайне встревожен, узнав, что Габриэль намеревается начать производство шелка для Дома Рошей на новых механических станках Жаккарда.
– Да ты с ума сошла! Ткачи не допустят этого. Кроме того, ты ведь знаешь, их дома не приспособлены для размещения подобных конструкций, новые станки слишком высокие.
– Я все уже продумала и решила действовать. Ты помнишь тот старый монастырь в городе, который был закрыт по распоряжению революционного Конвента, боровшегося против христианства. Так вот, поскольку монахи обосновались в другом месте, здание монастыря до сих пор остается собственностью государства. Я хочу купить этот монастырь и уверена, что мне удастся совершить задуманное, поскольку я предложила за него хорошие деньги.
– Ты хочешь превратись монастырь в ткацкую фабрику? – Анри был поражен услышанным, он не верил своим ушам. Неужели сестра не видела того риска, которому подвергала свою и его жизнь? Для Анри настали теперь трудные времена. Он был весь в долгах, как в шелках, а Ивон по-прежнему швыряла деньги на ветер, не считаясь ни с чем. Прежде, когда отец еще был жив, мотовство жены не слишком огорчало Анри, потому что ему нравилось, что его жена, очаровательная женщина, была всегда роскошно одета. Не доставляли ему хлопот и неудачи за карточным столом, поскольку у Анри всегда имелись наличные деньги для оплаты своих долгов – он умел ловко обделывать свои дела за спиной отца. Но с тех пор, как к руководству фирмой пришла Габриэль, все резко изменилось, и доходы Анри значительно сократились. Хотя, конечно, Анри не мог назвать сестру скупой, ведь она назначила ему щедрое жалование и предоставила возможность жить в их родовом особняке, не тратясь на переезд и обзаведение своим хозяйством. Ивон, таким образом, могла наслаждаться уютом и роскошью обстановки, к которой привыкла за годы замужества. И все же Анри не хватало его левых доходов, и поэтому он не переставал искать возможности и средства для того, чтобы вернуть себе влияние в фирме. И вот вдруг он узнает, что Габриэль подвергает риску его благополучие. В результате ее авантюр вся семья может остаться без средств к существованию, Габриэль неправильно истолковала реакцию брата на свои слова о том, что она хочет открыть в здании монастыря ткацкую фабрику.
– Монастырь давно уже не принадлежит церкви и не является религиозным учреждением; еще во времена Революции, когда правительство пыталось уничтожить Лион, здание монастыря использовалось в качестве тюрьмы для приговоренных к смерти. Церковь не возражает против использования этой постройки для богоугодных целей – ведь ткацкая фабрика позволит многим ткачам получить рабочие места и дать кусок хлеба их семьям. Кроме того, оказывается, монахи в этом монастыре тоже занимались ткачеством в свое время. Высокие сводчатые потолки идеально подойдут для размещения ткацких станков Жаккарда.
Анри сердито взглянул на сестру.
– Я не допущу этого. Я опротестую твои действия в судебном порядке. Ты заходишь слишком далеко и превышаешь свои полномочия.
– Успокойся. Суд будет на моей стороне, – резонно заметила Габриэль, – поскольку, помимо всех остальных доводов, мой главный довод – собственность и богатство. Станки уже заказаны и прибудут в Лион, как только я приобрету здание монастыря.
– Я этого так не оставлю, я буду бороться с тобой всеми доступными мне способами!
Габриэль окинула его холодным взглядом.
– Ты проиграешь, Анри. У тебя есть только два пути – или ты сотрудничаешь со мной, или ты остаешься за бортом.
Анри вскочил со своего места, отбросив в сторону стул, и закричал в негодовании, тыча в сторону Габриэль пальцем.
– Если мне нужны были доказательства того, что отец на старости лет выжил из ума и составил безумное завещание, то вот они передо мной! Ты разоришь всю семью!
– Я так не думаю, – Габриэль встала из-за стола, сохраняя самообладание. – Несмотря на все трудности, для шелка наступают теперь хорошие времена. Нам повезло, в наше время лионский шелк переживает свой расцвет благодаря поддержке «Мобилье Империаль». Причем неважно, изготавливаются ли наши ткани на старых ручных станках или на новых механических, – их качество остается непревзойденным. Но поскольку теперь в нашей власти переоборудовать производство на новый лад, было бы непростительной глупостью упустить такую возможность. Деловой человек должен идти на оправданный риск, если хочет добиться успеха.
