Текст книги "Золотое дерево"
Автор книги: Розалинда Лейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 36 страниц)
Глава 3
Эмиль поправлялся очень медленно. Но как только состояние его здоровья немного улучшилось, он сразу же спросил о делах на ферме. Элен, дежурившая в это время у его постели, постаралась успокоить больного, сказав, что ему не о чем беспокоиться.
– Габриэль занимается делами и приглядывает за фермой, – сообщила Элен, имея самые благие намерения, – поэтому не тревожьтесь.
Но к ее полному изумлению больной застонал, и на его лице появилось выражение мучительного недовольства, однако он был еще слишком слаб, поэтому снова впал в тяжелое забытье, беспокойно заворочавшись в постели. Узнав реакцию мужа на сообщение Элен, Габриэль не на шутку встревожилась и, испросив разрешение у доктора, послала к постели больного старосту рабочих и конторского служащего для того, чтобы те могли доложить хозяину о положении дел и ходе работ. Подчеркнув, что Эмилю нельзя волноваться, Габриэль попросила обоих мужчин не утомлять хозяина долгим посещением и избавить его от любых неприятных известий. Это посещение самым благотворным образом сказалось на настроении больного, он убедился, что его авторитет остался незыблемым и что жена лишь временно исполняет его обязанности, соблюдая в ведении дел установленные им правила. Однако несмотря на вновь обретенное им душевное равновесие, физическое состояние больного все еще вызывало сильную тревогу.
– Хотя жар спал, состояние пациента остается все еще критическим, – сказал доктор Жонэ Габриэль после очередного визита: он наведывался к больному ежедневно. – Нельзя форсировать события, иначе месье Вальмон может остаться на всю жизнь инвалидом и вам придется до конца дней ухаживать за ним.
Воздух в комнате больного казался Габриэль спертым, и она была убеждена, что Эмилю трудно дышать, однако доктор велел держать все окна плотно закрытыми, поскольку, по его мнению, пациенту был вреден сырой воздух. Габриэль поделилась с Элен своей тревогой по поводу слишком медленного выздоровления мужа. Элен, будучи, более опытной в уходе за больными, успокоила ее, напомнив, что доктор дважды пускал кровь Эмилю, пытаясь сбить температуру, и поэтому требуется значительное время для того, чтобы больной восстановил свои силы. Она убедила Габриэль, что дело идет к выздоровлению. Когда Доминик прислал письмо, написанное в раздраженном тоне, требуя срочно сообщить ему, как долго еще продлится визит его невестки, Элен ответила ему с необычной для нее твердостью и решительностью, сообщив, что останется там, где в ее помощи более всего нуждаются.
Если бы не доброта Элен и ее самоотверженная помощь, Габриэль пришлось бы очень трудно. Когда Эмиль начал понемногу поправляться, он стал требовать, чтобы его жена постоянно находилась рядом с ним. Он сделался раздражительным и капризным, что вообще-то свойственно крепким мужчинам, перенесшим внезапно навалившуюся на них серьезную болезнь и идущим на поправку. Только одной Элен удалось успокоить его и привести в душевное равновесие; постепенно она завоевала его доверие, и их отношения стали настолько добрыми, что Эмиль позволял Габриэль время от времени отлучаться из дома. Конечно, Эмиль даже не подозревал, что его жена в таких случаях шла прямиком в его контору, где занималась деловой перепиской, принимала заказы на поставки шелка-сырца и встречалась с деловыми партнерами. Дела шли своим чередом, служащий конторы и староста рабочих фермы сработались с Габриэль и не имели ничего против того, что она руководила фермой. Каждый раз, когда они посещали хозяина и тот давал им распоряжение по текущим делам, оба мужчины обращались к Габриэль за подтверждением необходимости выполнения того или иного указания. Эмиль читал теперь всю корреспонденцию, особенно те письма, которые служащий приносил ему на подпись; он был очень рад, услышав от старосты хорошие новости о том, что на ферме получен прекрасный урожай коконов для изготовления шелка-сырца… Их кипятили в специальном растворе для удаления клейких веществ, чтобы получить шелк – этот производственный процесс мало изменился за несколько тысячелетий и, пожалуй, возник еще при императрице Цы Линь Ши. Эмиль, в свою очередь, сразу же сообщил радостную новость жене, занявшей свое место у его постели с рукоделием в руках, и Габриэль улыбнулась ему в ответ, как будто услышала об этом впервые.
Среди клиентов и заказчиков, посетивших контору за время болезни Эмиля, была лишь одна женщина, мадам Хуанвиль. Эта вдова, дама средних лет, владела четырьмя ткацкими станками и решила напрямую закупать шелк-сырец для своего маленького производства, а затем самостоятельно торговать тканями на рынке, отказавшись от посредничества коммерсантов.
– Мне приятно вести с вами дела, мадам Вальмон, – призналась эта дама после того, как были оговорены цена и срок поставок. – Я сожалею, конечно, что ваш муж болен, но вы являетесь живым, свидетельством того, что мы, женщины, обладаем деловой хваткой:
– Я с удовольствием посетила бы вашу мастерскую. Вы не возражаете, если я как-нибудь заеду к вам, когда буду в Лионе?
– Я буду счастлива видеть вас у себя. Я нанимаю к себе только женщин, таких же, как я, которые сами зарабатывают себе на жизнь, оставшись вдовами или будучи обманутыми и покинутыми своими мужьями.
Поговорив с мадам Хуанвиль, Габриэль многое открыла для себя, она узнала, чего стоит женщине конкурировать с мужчинами в деловом мире. Габриэль было легко со своей клиенткой, потому что обе они разговаривали на одном языке, понимая друг друга с полуслова. С мужчинами-клиентами ей приходилось намного труднее, поскольку она вынуждена была каждый раз убеждать их в своей компетентности и мириться с их досадой по поводу того, что дела с ними ведет женщина. Клиенты подчас прибегали к различным тактическим уловкам, не останавливаясь ни перед лестью, ни перед скрытыми угрозами или даже оскорбительными намеками, причем многих из них Габриэль знала как деловых партнеров своего отца. Однако каждый клиент, имевший с ней дело, рано или поздно приходил к заключению, что все уловки тщетны и провести Габриэль не удастся.
Со дня званого ужина прошел месяц, и вот коконы, оставленные для разведения шелкопрядов, начали проявлять признаки жизни. Габриэль, находившаяся в это время в одном из сараев фермы, своими глазами видела появление на свет первых мотыльков. Они казались влажными и были темных оттенков, хотя вскоре их крылышки должны были побелеть и стать кремового цвета. Мотыльки без устали порхали по сараю, как будто в них проснулась неистовая жажда полета, движения. Элен, подошедшая в эту минуту к Габриэль, увидела, что ее подруга исполнена радостным волнением. Габриэль бросила на нее торжествующий взгляд.
– Все вдет так, как надо. Сразу же, как только их крылышки подсохнут, они начнут спариваться.
– А разве они не могут улететь отсюда? – с опаской спросила Элен, взглянув на деревянные ставни с большими щелями, которые прикрывали незастекленные окна. – Те прекрасные мотыльки, которые порхают в вашем зимнем садике, все время пытаются вылететь наружу.
Габриэль покачала головой.
– Этих крошечных мотыльков разводили в закрытых помещениях в течение многих столетий, поэтому у них отсутствует стремление к свободному полету, да и сил у них маловато.
Когда рабочие приступили к наматыванию шелковых нитей в шелкомотальной мастерской, Габриэль привела туда Элен. В помещении было очень жарко и душно. Здесь работали женщины, некоторые из них сидели у металлических чанов, стоявших на кирпичах на огне, разведенном под ними. Дети подбрасывали дрова в огонь, чтобы в чанах постоянно кипела вода. От коконов, опущенных в кипящую воду, начинали отходить шелковые нити, раскручиваясь понемногу. Габриэль невольно вспомнила кокон, упавший в чашку с горячим чаем китайской императрицы. Женщины ловкими уверенными движениями вылавливали концы нитей небольшими палочками и каждую из них закрепляли на рамы, которые находились рядом, а затем медленно и осторожно поворачивали рукоять и начинали неторопливо наматывать нить, давая ей возможность высохнуть в горячем воздухе прежде, чем она окажется на раме. Вся комната, таким образом, была затянута белыми нитями, словно паутиной.
– В этом способе получения шелковых нитей, пожалуй, ничего не изменилось с тех пор, как возникло шелкопрядильное производство, – сказала Габриэль, – и вряд ли он существенно изменится в будущем.
Она подвела Элен к одной из рам для намотки нитей, и они вместе полюбовались тем, как одна из работниц ловко снимает пряжу, тщательно осматривает ее, а затем скручивает в мотки. Полученный шелк-сырец был еще довольно грубым на ощупь и требовал дальнейшей обработки на специальных фабриках, после чего приобрел присущие ему качества – мягкость и блеск.
В помещении было довольно шумно – стоял гул голосов переговаривающихся между собой женщин, скрипели вращающиеся рамки и громко булькала в чанах кипящая вода, поэтому никто не слышал, как в шелкомотальную мастерскую вошел конторский служащий. Габриэль вздрогнула от неожиданности, когда он тронул ее за локоть.
– К вам клиент, мадам. Джентльмен. Он хочет видеть вас.
– Кто он? – спросила Габриэль на ходу, уже устремившись к двери.
– Думаю, он хочет сделать заказ на поставки шелка-сырца. Я не слышал его имени прежде. Какой-то месье Дево.
Элен, следовавшая за Габриэль, заметила, как та побледнела, услышав это имя, споткнулась на ровном месте и попросила служащего пройти вперед.
– Что случилось? – обеспокоенно спросила Элен.
– Разве ты никогда не слышала о семье Дево? – рассеянно сказала Габриэль, убирая со лба выбившуюся прядь волос. – Наша старая вражда вещлхнула с новой силой после злополучного столкновения экипажей в день моей свадьбы.
– Я знаю об этом, и все же как ты можешь столь предубежденно относиться к этим людям?
– Как бы там ни было, но я не желаю снова видеть Николя Дево. Поверь, у меня есть на это причины.
– И какие же это причины?
Габриэль так хотелось выпалить прямо здесь, сейчас, всю правду – а там будь что будет, только бы не видеть на невинном лице Элен выражения полного недоумения. Однако она не знала, в какие слова облечь свое нелегкое признание. Надо ли ей говорить невестке о том, какая непреодолимая сила влечет ее к Николя Дево и что она боится оставаться с ним наедине, так как может вновь утратить контроль над собой? Ей было достаточно одной короткой встречи с Николя в день свадьбы, и она уже чуть не расстроила всю церемонию бракосочетания, отдернув руку в тот самый момент, когда Эмиль готов был надеть ей на палец кольцо – однако причину своего непроизвольного движения Габриэль поняла много позже, после первого поцелуя с Николя под сенью деревьев в парке. Вражда семей служила Габриэль отговоркой, своеобразной защитой. Ей было противно постоянно прибегать к этой уловке, но у нее не было другого выхода. Нет, она не могла открыть Элен свою жгучую тайну. Габриэль казалось, что произнесенное вслух признание с неизбежностью повлечет за собой ее окончательное падение.
– У меня нет времени говорить на эту тему, – промолвила она. – Я должна встретиться с ним и потребовать, чтобы он уехал из нашей усадьбы.
С этими словами Габриэль решительно зашагала по тропе, ведущей к зданию конторы. А Элен направилась через лесопарк к дому – ее одолевали сомнения. Она была убеждена в том, что Габриэль угрожала какая-то опасность – слишком напугана и взволнована была ее подруга, а ведь она не робкого десятка! Погруженная в свои размышления, Элен подошла к террасе, на которой с книгой в руках сидел Эмиль, – он уже до такой степени окреп, что был способен самостоятельно каждый день выходить сюда.
Габриэль тем временем вошла в контору с черного хода и уселась за письменный стол Эмиля. Несколько мгновений она собиралась с мыслями и восстанавливала дыхание, а затем взяла со стола маленький колокольчик и позвонила. Служащий сразу же открыл дверь из приемной и впустил Николя в кабинет. По выражению его лица Габриэль поняла, что ей предстоит нелегкий разговор. Взволнованный и не на шутку встревоженный, он окинул ее испытующим взглядом. Габриэль решила, что ее отказ бежать с ним в ту бурную грозовую ночь уязвил его самолюбие и ожесточил его, поэтому он наверняка питает сейчас к ней враждебные чувства.
– Добрый день, Габриэль. Значит, в настоящее время вы заправляете здесь всеми делами.
– Да, я, – ровным голосом отозвалась она, сидя за письменным столом мужа очень прямо, что давалось ей неимоверным напряжением всех сил. Габриэль вновь всем своим существом ощутила, с какой неудержимой силой влечет ее к этому человеку. Ей казалось, что одним своим появлением он заполнил пустоту в ее жизни, постоянно мучившую ее. – Прошу садиться.
Прежде чем отложить в сторону шляпу и трость и усесться на стул, стоявший напротив письменного стола, Николя Дево внимательно оглядел кабинет. Молодой человек был, как всегда, прекрасно одет, его рубашка под сюртуком отличалась безукоризненной белизной, а шейный платок был туго повязан. Он прекрасно чувствовал себя в дорогой, хорошо сшитой одежде и, как обычно, великолепно держался.
– Надеюсь, месье Вальмон уже поправился, – произнес он, искренне желая выздоровления Эмилю. – Я приехал из Парижа, получив ваше письмо. Оно оставалась для меня полной загадкой вплоть до вчерашнего дня, когда, прибыв в Лион, я узнал о тяжелой болезни вашего мужа.
– Рада вам сообщить, что Эмиль быстро поправляется, – ее голос звучал глухо от напряжения. – Но почему мое письмо так озадачило вас? По-моему, в нем все предельно ясно изложено.
– Вам так кажется? Мне этого не показалось. Посудите сами, ваш супруг обещал продать мне шелк-сырец, и я просто не могу понять, почему он вдруг передумал – если только, конечно…
Габриэль решительно покачала головой.
– Нет, я ничего не сказала ему о том, что произошло между нами. Но почему вы намерены закупать шелк именно на ферме Вальмонов? – и прежде чем он успел что-нибудь ответить, добавила безжалостно резко: – Я считаю дурным тоном стремление заключить выгодную сделку с человеком, на честь которого вы посягаете.
Николя на мгновение, застыл на месте, как громом пораженный таким оскорбительным заявлением, а затем чуть подался вперед и заговорил:
– Похоже, вы все еще злы на меня за то, что произошло между нами. Однако все выглядит не так, как вы себе это представляете. Вальмон написал мне на следующее после званого вечера утро – по-видимому, прежде чем окончательно слег. В письме он сообщил, что оставит для меня необходимое количество шелка-сырца, о котором мы вели речь на предварительных переговорах. Хочу напомнить вам, что я всегда держу данное мной слово. Поэтому я и дал свое согласие на эти поставки.
– Ваша договоренность больше недействительна, я отменила ее и несу за свой поступок всю полноту ответственности. У меня есть все основания поступить именно таким образом. Вы – один из Дево, а я – одна из Рошей. Наши семьи никогда не вели друг с другом никаких дел.
– Вы были одной из Рошей, – подчеркнул Николя, – но теперь вы – мадам Вальмон и вам следует вести себя иначе.
– Я была и всегда останусь в душе одной из Рошей. Поэтому я еще раз повторяю то, о чем уже писала в своем письме, мы отказываемся поставлять вам сырье.
Внезапно он вскочил со своего стула и, не в силах сдержать себя от охватившей его ярости, хлопнул обеими ладонями по столу, а затем, перегнувшись к Габриэль, так что его разгневанное лицо оказалось всего лишь в нескольких дюймах от его лица; вновь горячо заговорил:
– Не думайте, что я собираюсь стать вашим постоянным клиентом. У меня этого и в мыслях не было. Видит Бог, я искренне сожалею о том, что дал согласие на размещение своего заказа, поскольку именно из-за него во время предварительных переговоров ваш муж пригласил меня в свой дом и на том злополучном вечере произошло то, что произошло… Я должен преодолеть в сознании лионцев старое предубеждение против Дево, и поэтому никому не позволю мешать мне. Если в деловых кругах станет известно, что шелководческая ферма Вальмонов, имеющая превосходную репутацию, отказалась вести со мной дела, мои планы рухнут!
На лице Габриэль не дрогнул ни один мускул, она осталась такой же непреклонной.
– Разговор окончен, – сухо сказала она.
Николя схватил ее за руку и заставил встать со своего места по другую сторону письменного стола.
– Эта сделка не имеет ничего общего с отношениями, сложившимися между нами! Что бы вы ни делали, вы не сможете помешать осуществлению моих планов!
Габриэль вырвала руки из его цепких пальцев и отступила на шаг назад.
– Между нами ничего не было и нет! И что бы вы ни говорили, это не убедит меня, я не изменю своего решения – вы не получите сырья с этой фермы! Ваш заказ ликвидирован!
В пылу ссоры ни Николя, ни Габриэль не слышали, как повернулась ручка двери и на пороге появился Эмиль.
– Я вынужден просить вас удалиться, месье Дево. Я одобряю то решение, которое приняла моя жена.
Оба мгновенно повернули головы в сторону вошедшего, их удивленные лица были все еще искажены выражением раздражения и досады друг на друга. Эмиль стоял, прислонившись к дверному косяку, его мертвенно-бледное лицо свидетельствовало о том, что ему стоило больших усилий добраться до конторы. Рядом с ним стояла Элен, поддерживая больного под руку. Габриэль вскрикнула, почувствовав сильную тревогу за здоровье мужа.
– Тебе не следовало так утомлять себя! Ты ведь еще не здоров, – Габриэль быстро поставила рядом с ним стул, – немедленно садись, иначе ты упадешь.
Однако Эмиль, не обратив никакого внимания ни на жену, ни на предложенный ею стул, продолжал говорить, обращаясь к Николя.
– Надеюсь, вы слышали, что я сказал. Мы еще не составили с вами договор и не подписывали никаких бумаг о сотрудничестве, поэтому я считаю, что каждый из нас волен отказаться от этой сделки. Со своей стороны, я даю вам слово, что все это останется между нами и не выйдет за порог этой комнаты.
– В таком случае я не стану возражать против вашего решения, – заявил Николя; его помрачневшее лицо свидетельствовало о переживаемых им чувствах, однако он старался держать их, в узде. Молодой человек взял свою шляпу и трость. – Не стану больше отнимать время у вас и мадам Вальмон.
Он сдержанно поклонился всем присутствующим, бросив на Габриэль тяжелый взгляд, пронзивший все ее существо, а затем быстро вышел из кабинета.
Эмиль больше не мог скрывать свою слабость, его колени подкосились, и обе женщины, бросившиеся ему на помощь, подхватили его под руки и усадили на стул. Габриэль схватила шаль, висевшую на вешалке в кабинете; и укутала плечи мужа, с ужасом думая о том, что у него может быть рецидив болезни.
– Что заставило тебя прийти сюда?
– Это я во всем виновата, – ответила за него Элен. – Я сказала Эмилю, что явился какой-то человек по, имени Дево и что ты страшно огорчилась, узнав об этом.
Габриэль присела на корточки у ног мужа и взглянула снизу вверх в его бледное, искаженное гримасой страдания лицо.
– Откуда ты узнал, что я отказала месье Дево в поставках сырья?
Эмиль задыхался от перенапряжения сил и говорил медленно, делая большие паузы между словами.
– Я и не знал об этом, пока не открыл дверь и не услышал твоих слов.
Дурные предчувствия охватили Габриэль, она заметила странный огонек, пылавший в глубине его глаз.
– Ты сердишься на меня?
– Прошу тебя, не сердись на нее, Эмиль, – горячо вступилась за подругу Элен. – Габриэль много работала все это время и делала это только ради тебя и во имя благополучия вашего дома. Доктор Жонэ настоятельно просил, чтобы тебя не волновали и особенно не беспокоили хозяйственными делами.
– По вашему, отказ от выгодной сделки и ссора с потенциальным клиентом являются заботой о моем душевном покое и кошельке? Оставьте нас, Элен. Пришлите сюда двух слуг с носилками для меня. Я вряд ли смогу самостоятельно проделать второй раз этот трудный путь.
Когда дверь за Элен закрылась, Габриэль не тронулась с места, продолжая сидеть у ног мужа.
– Ты знал, что я все это время работала здесь, заменяя тебя?
– Сначала я об этом и понятия не имел. Я был слишком болен, чтобы хоть о чем-то думать. Но постепенно для меня стала очевидным твое участие в делах.
– Я знаю, что поступила против твоей воли, и все же я не стану притворяться, отрицая, что получила глубокое-удовлетворение от работы.
Ему понравилась ее откровенность. Эмиль знал, что одним из ее лучших качеств является искренность, и ценил это в жене.
– Ты, наверное, чувствовала себя в своей стихии, – вздохнув, промолвил он, – и, несмотря на тот разговор, который состоялся у нас сразу после отъезда гостей, я не осуждаю тебя за то, что ты воспользовалась удобным случаем и избавилась от Дево.
Габриэль видела, что его глаза потеплели. Значит, он в душе не сердился на нее.
– Ты быстро понял, в чем дело.
– Если бы даже Дево был самим Наполеоном Бонапартом, я и тогда бы не стал на его сторону против воли моей жены.
Растроганная Габриэль, поддавшись внезапному чувству, прижалась щекой к руке Эмиля. Он доказал ей свою преданность, ту преданность, в которой они клялись друг другу в день свадьбы. Ее долг жены и спутницы жизни тоже состоял в том, чтобы хранить верность своему супругу. Так почему же тогда так щемит ее сердце, так холодеет душа и ей кажется, что она умирает? Неужели все это из-за того, что Николя Дево навсегда покинул их усадьбу? Ведь она сделала то, чего так долго добивалась.
* * *
Нервная и физическая встряска пошла на пользу Эмилю, и прогулка до конторы явилась тем поворотным моментом, с которого началось его полное выздоровление. Казалось, сам запах конторских чернил, книг и шелка послужил толчком к его выздоровлению. Элен теперь со спокойной душой могла возвратиться в Лион, поскольку видела, что болезнь Эмиля не дала никаких осложнений. Когда он вновь начал понемногу браться за дела и наведываться в контору ежедневно на несколько часов, само собой получилось так, что Габриэль каждый раз сопровождала его, и они вместе разбирали бумаги, проверяли счета и отчеты, всю ту документацию, которую она вела во время его болезни. Эмиль одобрил все ее начинания и позволил себе сделать лишь несколько критических замечаний, которые, впрочем, свидетельствовали лишь об отсутствии у нее опыта, а не деловых способностей. Габриэль знала, что это всего лишь переходный период и что когда Эмиль совершенно поправится, она сама вновь окажется не у дел, запертой в четырех стенах дома, и вынуждена будет опять целиком посвятить себя домашним заботам.
И вот однажды утром за завтраком Эмиль широко улыбнулся ей и сказал те слова, которые она с замиранием сердца ждала каждый день в течешгс этой последней недели.
– С сегодняшнего дня тебе больше нет необходимости сопровождать меня в контору. Я знаю, что у тебя много дел по дому, кроме того, самое время возобновить наши светские знакомства.
И как бы для того, чтобы вознаградить ее за покладистость, Эмиль в этот же день принес ей давно обещанный подарок – плетеную корзину, выстланную муслином и наполненную почти невесомыми мотками пряжи белого блестящего шелка. Эти мотки только что были взяты из шелкокрутильной мастерской, где опытные рабочие готовили шелк-сырец на продажу.
– Вот возьми, дорогая, шелк Вальмонов себе на новое платье. Сама выбери цвет, и красильщики выкрасят для тебя эти нитки.
Ее сияющие радостью глаза были для него лучшей благодарностью. Эмиль не хотел, чтобы какое-нибудь недоразумение нарушило их семейный покой и гармонию, установившуюся в их отношениях; он по достоинству оценил ту выдержку жены, с которой она, идя ему навстречу, отказалась от работы в конторе. Ворчливая капризная жена, постоянно устраивающая сцены, казалась ему сущим мучением. А в Габриэль Эмиль обрел ту женщину, о которой всегда мечтал, и он твердо решил все сделать для того, чтобы не потерять ее. После своей болезни он много размышлял, вспоминая, сопоставляя и сравнивая. Ему не давало покоя полное страдания выражение глаз жены, когда она говорила о нежелании вновь встретиться с Николя Дево. В дальнейшем его смутное предчувствие вполне подтвердились. Когда он открыл дверь в свой кабинет, его поразила увиденная им сцена. Казалось, сам воздух был наэлектризован и, несмотря на запальчивость двух ссорящихся людей, те взгляды, которые они в это время бросали друг на друга, выдавали совсем другие чувства. Не похожие на обоюдную ненависть и враждебность.
Габриэль решила окрасить подаренный ей мужем шелк. в нежно абрикосовый цвет, он выгодно оттенял ее волосы и подчеркивал свежий цвет лица. Отдав пряжу красильщикам, Габриэль села почитать полученные из города газеты. Одна из заметок привлекла ее внимание, и она поспешила поделиться новостью с Эмилем.
– В газетах пишут, что Жозеф Жаккард скоро будет демонстрировать свой новый станок в Лионе. Его выставят на площади Сатоне. Мне бы очень хотелось взглянуть на него. Давай поедем! Кроме того, я хочу воспользоваться случаем и заглянуть в дом отца, чтобы посмотреть, как он и Элен ладят между собой после того, как она вернулась в Лион.
– К сожалению, дорогая, я не могу сейчас бросить ферму, меня ждут неотложные дела, – и Эмиль улыбнулся ей своей ласковой улыбкой. – Но почему бы тебе действительно не пожить несколько дней в доме отца? Ты слишком много работала в последнее время и сильно устала. Поездка в Лион благотворно скажется на твоем самочувствии, тебе надо развлечься, – сказал он, а про себя подумал, что не отпустил бы жену с такой охотой в город, если бы не знал об отъезде Николя Дево в Париж.
– Походи по магазинам и вообще постарайся приятно провести время.
Через два дня Габриэль уехала в Лион. Дорога была трудной. Колеса экипажа поднимали клубы пыли. На улице стояла духота. Но благодаря сухой погоде Габриэль довольно быстро добралась до города. Экипаж въехал в Лион со стороны расположившегося по склонам холма квартала Фурвье, и Габриэль попросила кучера попридержать лошадей в том месте, откуда открывалась чудесная панорама города. Она вышла на минуту из экипажа и быстро взобралась на небольшой пригорок, чтобы полюбоваться этим великолепным видом. Перед ней в дрожащем мареве летнего зноя простирался Лион, его улицы сбегали по склонам противоположного холма и жались у его подножия. Рона и Сона прорезали его, словно синие атласные ленты, над розоватыми, бледно-охристыми и зеленовато-серыми крышами возвышались шпили готических храмов. Габриэль вдыхала полной грудью милый ей с детства воздух и, казалось, вбирала в себя все эти дорогие сердцу картины, знакомые звуки и запахи большого города. Как чудесно было вновь погрузиться в круговорот его жизни! Вернувшись к экипажу и усевшись на свое место, Габриэль велела кучеру больше нигде не останавливаться и прямиком ехать к дому отца.
Элен встретила ее на пороге, и подруги крепко обнялись. Хотя они расстались не так давно, Габриэль сразу заметила, как изменилась Элен за время их разлуки. Под глазами у нее залегли тени, а лицо выражало бесконечную усталость.
– Неужели на состояние твоего здоровья такое пагубное воздействие оказали хлопоты, связанные с уходом за моим мужем? – заволновалась Габриэль и, взяв свою невестку за плечи, пристально взглянула на нее.
Элен покачала головой.
– Нет, не в этом дело. Помощь тебе была не в тягость. Ты ведь так трогательно оберегала меня, и, честно говоря, время, проведенное в твоем доме, было для меня отдыхом.
– Значит, это отец так извел тебя своими капризами! Неужели он не понимает, что делает? Элен, которая никогда ни о ком не говорила дурно, пропустила эти слова Габриэль мимо ушей.
– Не надо так волноваться из-за меня! Меня просто немного лихорадит с тех пор, как я вернулась в город.
– Мы были бы счастливы, если бы ты пожила у нас еще какое-то время. Прошу тебя, приезжай, когда захочешь!
– Спасибо, – искренне поблагодарила ее Элен. После возвращения в дом свекра бывали такие моменты, когда ей хотелось бросить сварливого Доминика со всеми его прихотями и убежать в сельский дом Габриэль, где было спокойно и уютно. Но ей мешала сделать это жалость к старику, который страдал от физической немощи и полного одиночества. Время от времени у нее было такое чувство, будто ее разрывают на части заботы о двух младенцах – об одном, еще не родившемся, и о другом – престарелом, в равной степени требующем всего ее внимания и неразумном, как дитя. Одним словом, для нее настали трудные времена, и она была как никогда благодарна Габриэль за то, что та приехала.
– Отец хочет видеть тебя, как только ты будешь готова встретиться с ним.
Габриэль отвели ее прежнюю комнату и, войдя в нее, она огляделась вокруг, не испытывая в душе никаких особенных чувств, кроме облегчения по поводу того, что убежала из этих четырех стен, где в юности ее запирали на ключ и она чуть не умерла от истощения, объявив голодовку, и плакала ночи напролет, тоскуя в разлуке со своим возлюбленным.
Доминик Рош принял ее в своем кабинете. Он сидел за большим письменным столом, сделанным старым мастером-мебельщиком еще в семнадцатом веке и принадлежавшем предкам Доминика; этот стол по семейной традиции передавался по наследству старшему сыну в семье. Старик ежедневно работал в своем кабинете, здесь же происходили его стычки с Анри по различным вопросам, связанным с руководством фирмой.
– Ты еще не беременна, нет? – спросил он ее вместо приветствия и окинул тяжелым взглядом с головы до ног. Затем, когда Габриэль села, добавил:
– Я слышал, что Вальмон нынче на своей ферме получил как никогда много шелка.
– Да, это так.
– А ты уже знаешь о том, что Дево, по слухам, вновь собирается открыть в Лионе свою шелкоткацкую мастерскую?
– Я слышала об этом.
Отец откинулся на спинку кресла, и в его глазах зажегся огонек злорадного удовлетворения.
– Элен рассказала мне, как ты дала от ворот поворот этому Дево, наотрез отказавшись поставлять ему сырье, и он вынужден был уйти не солоно хлебавши. Расскажи-ка мне подробности всего этого дела.
У Габриэль не было ни малейшего желания обсуждать с отцом этот эпизод.
– Я поступила так, как считала нужным. Поскольку во время болезни Эмиля руководство хозяйством перешло в мои руки, я воспользовалась своей властью и распорядилась по-своему.
Доминик Рош задумчиво потер подбородок. Он разразился взрывом безудержного смеха, испугав Элен, когда та рассказывала ему о разъяренном Дево, которого его дочь выставила за порог ни с чем. Тогда он в первый раз подумал о том, что Габриэль унаследовала его черты характера; он не замечал этого в течение тех лет, когда жил с дочерью под одной крышей, видя в ней только своеволие и строптивость. Ее поведение по отношению к Дево с очевидностью свидетельствовало о том, что Габриэль – одна из Рошей, обладающая безжалостным жестким характером, который не уступает по своей силе характеру отца. Вообще-то она и прежде доказывала Доминику, что ее воля непреклонна – между отцом и дочерью разгорались жаркие конфликты, когда он пытался заставить ее выйти замуж против ее желания. Отец через своих шпионов знал, что Габриэль прекрасно справилась с обязанностями руководителя хозяйства, когда болезнь мужа вынудила ее взяться за их исполнение. Все это не изменило отношения отца к дочери, которая навсегда осталась для него виновницей гибели возлюбленной жены и постоянным напоминанием о понесенной утрате, – эта незаживающая рана будет жечь его душу до конца дней. Внезапно в груди старика вновь проснулось знакомое до боли чувство враждебности к дочери.
