Текст книги "Золотое дерево"
Автор книги: Розалинда Лейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 36 страниц)
Вскоре после этого Элен, воспользовавшись днем рождения Андрэ, устроила для Габриэль еще один праздник. Во второй половине дня она удобно усадила Габриэль, одетую в легкое муслиновое платье в черно-белый горошек, в шезлонг, стоявший в тени деревьев, посадив маленького Андрэ у ног матери на расстеленный на траве плед. Мальчик был очень похож на Габриэль, лишь цвет глаз и волос он унаследовал от отца. Будучи очень подвижным, резвым ребенком, он тут же сполз с пледа на траву и начал увлеченно исследовать ее, пока Жюльетта, проявлявшая к нему завидное терпение, вновь не водворила малыша на место.
Элен, которая в течение двух предыдущих дней пекла и готовили угощения для праздника, начала тем временем накрывать на стол под белоснежной кружевной скатертью, стоявший здесь же на лужайке. В центр стола она поставила роскошный пирог, политый золотистой карамелью и аппетитно пахнувший ванилью. Рядом со слоеными пирожками и изысканными паштетами стояли тарелки с более простой, обычной едой – для Андрэ и Жюльетты. Сначала Элен собиралась пригласить за праздничный стол в качестве гостя одного лишь Мишеля, но накануне праздника Габриэль предложила позвать всех, кто работал на шелководческой ферме, чтобы каждый из рабочих выпил бокал шампанского за здоровье Андрэ и поел. Элен восприняла это пожелание своей подруги как признак того, что она находится на пути к выздоровлению, хотя, конечно, горечь пережитой трагедии навсегда останется в ее сердце. Когда со стороны шелководческой фермы на тропе, петляющей между деревьями, показались рабочие, весело переговаривающиеся между собой, на лужайке сразу же установилась праздничная атмосфера. День рождения Андрэ прошел весело, праздник удался на славу.
Вечером того же дня Элен рассказала Габриэль, что написала письмо Николя.
– Знаешь, только после того, как состоялась наша с Мишелем помолвка, я почувствовала, что имею право рассказать ему о вашей с Николя любви. Мишель предложил, чтобы не только он сам, но и я от себя написала письмо Николя, извещая его о твоем вдовстве и трагической смерти Эмиля. Таким образом, мы могли бы надеяться, что хотя бы одно из наших писем дойдет до адресата и он узнает о том, что произошло.
Габриэль все так же спокойно лежала в своем шезлонге, откинувшись на подушки.
– И вы уже получили ответ?
– Нет, ответ до нас не дошел, но это не значит, что он не был написан. Говорят, что туда письма доходят лучше, чем обратно. Дело в том, что в армию почта чаще всего отправляется вместе с отрядами подкрепления. Почему бы тебе самой не написать Николя?
– Нет, я не сделаю этого до тех пор, пока нахожусь в доме Эмиля.
– В таком случае, ты можешь вернуться в Лион.
– Нет, – твердо сказала Габриэль. – Не сейчас. И давай больше не будем говорить об этом.
Габриэль быстро поправлялась. Но вопреки надеждам Элен она вновь занялась делами шелководческой фермы и, по-видимому, вовсе не собиралась ехать в Лион. Казалось, ее совершенно не интересовали ни ткацкая фабрика, ни разработка новых узоров для Дома Рошей, ни махинации Анри. Габриэль сосредоточила все свои силы на производстве шелка-сырца.
Элен отложила отъезд в город на неопределенное время, задержавшись в усадьбе дольше, чем планировала, главным образом из-за того, что этого хотела Габриэль, не желавшая отпускать от себя подругу. Жюльетта была вполне довольна своим житьем-бытьем в усадьбе, потому что подружилась с соседскими ребятишками и весело проводила время.
Что касается самой Элен, то она ценила возможность ежедневно видеться с Мишелем, который снимал комнату в соседней деревушке, работая на шелководческой ферме. По приглашению Габриэль он почти каждый вечер ужинал с ними, и Жюльетта успела привязаться к нему. Для Элен самыми радостными событиями в жизни были теперь ее редкие свидания с Мишелем наедине, в ее душе, наконец, пробудились долго дремавшие чувства, она ощущала себя желанной и любимой, вновь узнав сладость поцелуев и ласк. Хотя за все это время они были близки лишь однажды – поддавшись охватившей их страсти и не в силах справиться с собой. Это случилось на прогулке, прямо на цветущем, пахнущем медом лугу. Мишель был очень нежен с Элен, и после этого их отношения стали еще более сердечными, как будто изведанная ими близость еще крепче связала их.
Но вот наступило время, когда Элен начала, наконец, собираться к отъезду.
– Почему бы тебе не поехать в Лион вместе со мной, хотя бы на пару дней? – предложила она Габриэль. Обе женщины сидели на террасе летним вечером, уже уложив спать своих детей, и вдыхали легкий аромат садовых цветов.
Габриэль неспешным движением руки откинула прядку волос со лба.
– Я с удовольствием поехала бы с тобой, но у меня слишком много дел на ферме.
И хотя Элен знала, что Мишель не хотел оставаться без нее в деревне, а собирался лишь наезжать время от времени для того, чтобы помогать Габриэль на ферме, она все же решила пожертвовать своими интересами и убедить невестку отправиться в город.
– Думаю, что тебе пойдут на пользу небольшие каникулы. А Мишель во время твоего отсутствия будет управлять фермой. Я не могу поверить в то, что тебя совершенно перестали интересовать дела Дома Рошей.
Габриэль вздохнула.
– Не понимаю, о чем ты говоришь, – произнесла она, немного помолчав, тоном притворного недоумения. – Мадам Хуанвиль и Марсель, как и прежде, постоянно навещают меня. Анри тоже держит меня в курсе всех событий. Ты же знаешь, что не далее как вчера у меня обедал один из самых солидных клиентов Дома Рошей, а завтра приедет наш бухгалтер с финансовыми отчетами. Я, как и прежде, занимаюсь всеми делами Дома Рошей, просто теперь я вынуждена уделять много внимания и шелководческой ферме.
– А ты не собираешься продать ее?
– Для этого сейчас не самое благоприятное время. Шелководческие хозяйства, пережившие прошлогоднюю катастрофу, приносят одни убытки, и поэтому вряд ли найдется покупатель до тех пор, пока вновь не будет налажено производство и ферма не начнет приносить доходы.
Элен поняла, что она имеет в виду, и ужаснулась ее ответу.
– Ты хочешь сказать, что пройдут годы, прежде чем ты вернешься к жизни – туда, где твое истинное место, к делу, которое ты так шрячэ любила и которым была увлечена столько лет?
Габриэль продолжала изображать полное безразличие на своем лице, как будто подобная перспектива совершенно не пугала ее.
– Да, именно так оно и будет, – промолвила она и, вдруг, отбросив всякое притворство, вскочила на ноги и порывисто подошла к парапету террасы. Некоторое время Габриэль молча вглядывалась в ночной притихший сад с залитыми лунным мерцающим светом цветочными клумбами и черными силуэтами деревьев. – Зачем я стараюсь обмануть тебя, притворяясь? Ты мне ближе и роднее, чем сестра. И ты правильно сделала, что напомнила мне о Лионе, ведь этот город всегда был важнейшей частью моей жизни. А здесь мне все ненавистно. При жизни Эмиля все было, конечно, по-другому. Я влюбилась в этот старый дом с первого взгляда. А теперь он для меня – настоящая тюрьма.
Элен была поражена.
– Но почему ты в таком случае не уедешь отсюда?
– Я не должна этого делать, – продолжала Габриэль, все так же стоя спиной к Элен, сложив руки на груди. – Ты не знаешь, чего мне стоило отказаться от любви к Николя. Это было все равно, что запретить себе дышать, это означало отречься от самой жизни. Постоянная борьба с собой закалила мою волю, однако я исчерпала все свои силы. Я потеряла уверенность в себе. И теперь я боюсь, что, вернувшись в Лион, вспомню все до мельчайших подробностей, и любовь к Николя вспыхнет во мне с прежней силой, но на этот раз я уже не смогу сопротивляться ей. Здесь же, в этом довольно уединенном месте, я чувствую себя вдовой Эмиля и знаю, что Николя находится за много миль отсюда, на Пиренейском полуострове, – голос Габриэль дрогнул, – в Лионе все будет иначе. В Лионе образ Николя вновь оживет в моем сердце…
Габриэль в отчаянии опустила голову и закрыла лицо руками. Элен быстро подошла к ней.
– Прости меня, я не хотела причинить тебе боль. Я вела себя так бестактно и глупо!
Габриэль подняла голову и положила руку на плечо Элен.
– Не говори так! Ты неспособна на дурной поступок. Я всегда буду благодарить тебя за то, что ты сделала для меня. Мне надо было раньше сказать тебе, почему я не могу вернуться в Лион. И я рада, что в конце концов сказала это.
На следующее утро Элен и Жюльетта уехали в Лион, их сопровождал Мишель, у которого были дела в город с. Габриэль вышла проводить их за ворота усадьбы и махала вслед экипажу, пока тот не скрылся из виду. Жюльетта плакала, не желая уезжать из деревни. Элен усыпила, наконец, дочь на сиденье и вытерла ей слезы, а затем взглянула на Мишеля, сидевшего напротив.
– Скажи мне, в том письме, которое взял у тебя префект, ты сообщил Николя о гибели Эмиля Вальмона или только известил его о пожаре?
– Я только упомянул о трех погибших на пожаре, не называя их имен, а все письмо главным образом было посвящено вопросам получения страховки. А вот в следующем письме, отправленном обычной почтой, я рассказал Николя о кончине мужа Габриэль.
– Надо молить Бога, чтобы Николя получил это письмо, – промолвила Элен, как бы про себя.
Вернувшись домой, на улицу Клемон, Элен увидела, что Анри и Ивон сменили обивку в своих апартаментах и заново обставили их самой роскошной мебелью. К тому же они самовольно заняли голубую гостиную и смежную с ней большую парадную гостиную дома. Отныне солидных клиентов должны были принимать в золотой гостиной, которую раньше редко использовали в этих целях. Она тоже была заново обита блестящей парчой с узором, изображавшим цветы подсолнуха в золотисто-красных тонах. Портьеры из атласа и мебель в стиле Людовика Четырнадцатого, дополняли ее роскошное убранство.
– Что ты думаешь обо всем этом? – спросил Анри, обводя комнату широким жестом. Он привел сюда Элен сразу же, как только та переступила порог дома, не дав ей даже возможности зайти в свои покои. И хотя долгая дорога утомила Элен, она с интересом огляделась вокруг.
– Могу сказать только одно: комната стала просто очаровательной. Портьеры, которые здесь висели до этого, действительно необходимо было сменить. Кстати, я помню, как Марсель разрабатывал эскиз этого узора, – промолвила Элен и вдруг нахмурилась, вопросительно взглянув на Анри. – Я думала, что Габриэль запретила делать расходы до тех пор, пока вновь не наладится производство.
– Все правильно. Она действительно запретила тратить деньги.
– Так, значит, она не знает о том, что ты сделал?
– Я выполняю обязанности руководителя фирмы. И теперь, когда моя сестра предпочитает вести уединенный образ жизни в деревне, я сам принимаю все решения, – и видя, что Элен готова повернуться и уйти, не желая слушать его, Анри поспешно добавил: – Подожди, я хочу еще кое-что сказать тебе. Не могла бы ты запретить своей дочери бегать по дому? Это беспокоит Ивон.
Элен остановилась и с изумлением взглянула на деверя.
– Жюльетта ни разу в жизни не вошла в ваши личные апартаменты!
– Да, но она свободно бродит по всем другим комнатам дома. Я буду обязан тебе, если ты велишь ей не выходить из ваших личных покоев. За время твоего отсутствия произошли некоторые перемены, ты скоро заметишь их. Надо сказать, изменилась не только обивка стен, но и уклад всего дома. Было бы глупо с нашей стороны не использовать весь дом, зная, что Габриэль больше никогда не вернется сюда на постоянное место жительства. Ивон распрощалась с теми слугами, которые ей не нравились, а также наняла новую экономку. Она не любит, когда на кухне появляются посторонние люди, так что запомни это. Она – настоящая фурия, хотя отлично справляется со своими обязанностями. Ивон ежедневно обсуждает с ней меню. Поэтому нет никакой необходимости для тебя вмешиваться в хозяйственные заботы по дому, как ты это делала раньше.
– Для меня эти заботы никогда не были в тягость. Я считала этот дом своим с того самого дня, когда после церемонии бракосочетания Жюль привез меня сюда.
– Возможно, это и так. Но как я уже сказал, многое переменилось в нашем доме, и уверен, что к лучшему.
«Только не для меня», – сердито подумала Элен и направилась в свои покои. Там она обнаружила, что Ивон вынесла из ее комнат старинную фамильную мебель, а вместо нее поставила какие-то старые столы и стулья, как будто только что извлеченные с чердака. Как только она вместе с Жюльеттой съела холодный завтрак, оставленный для них на столе, Элен направилась в апартаменты Габриэль. В этой части дома все оставалось без изменений. Похоже, Анри все еще побаивался сестры и потому запретил Ивон дотрагиваться до ее вещей. Закрыв дверь, Элен, погруженная в свои невеселые мысли, вновь вернулась в покои, которые занимала вместе с дочерью. Она и представить себе не могла, что наступит день и она почувствует себя чужой в этом доме. Первой мыслью Элен было немедленно уехать отсюда. Она ведь давно уже обещала Габриэль, что покинет особняк на улице Клемон, как только почувствует необходимость такого шага, точно так же, как это произошло со сменой ее траурного платья – пришел день, и Элен, внутренне осознав необходимость перемен, распростилась с трауром. Жюль в свое время боялся, что Анри и Ивон станут перегружать ее заботами по дому, пользуясь ее безотказностью. Но вместо этого они полностью устранили ее от всех забот по дому, дав этим понять, что не желают жить с ней под одной крышей.
К несчастью, она не могла покинуть сейчас улицу Клемон, так как не знала о планах Мишеля на будущее. Покупать дом или снимать квартиру при таких обстоятельствах было нецелесообразно. Мишель искал себе работу по душе – его не совсем устраивали те обязанности, которые он выполнял на шелководческой ферме Габриэль – как только он найдет себе подходящее занятие, будь то в Лионе или где-нибудь в другом месте, они сразу же поженятся и заведут свой собственный дом. А пока Элен вынуждена была мириться с теми условиями, в которых оказалась. Она старалась только избавить Жюльетту от обид и неприятностей.
Элен было неимоверно трудно сдерживать ребенка, запирая дочь в тесном пространстве нескольких маленьких комнат, которые они занимали. Жюльетта, резвая и общительная по натуре, любила гулять на свежем воздухе и стремилась как можно чаще бывать на улице, страдая от того, что свобода передвижения по дому была строго ограничена. В результате всех этих запретов и скуки, которую она испытывала, сидя взаперти, поскольку из-за небольшой простуды мать не выпускала ее на улицу, Жюльетта стала особенно капризной и непослушной. Однажды вечером, когда ей надо было уже идти спать, девочка не подчинилась приказу матери и решила спрятаться на первом этаже в шкафу, стоявшем в кабинете Анри. Если бы ей не запретили бывать в комнатах дяди и тети, в которых она прежде свободно играла, ей и в голову не пришло бы. прятаться там. Выйдя из повиновения, девочка решила нарушить запрет и забралась в святая святых покоев дяди, отомстив своим поступком за нанесенную ей обиду.
Только она успела спрятаться, как дверь кабинета отворилась, и Жюльетта с ужасом увидела, что в комнату вошла вовсе не мать, разыскивавшая ее, а дядя Анри. Пол заскрипел под его тяжелыми шагами, и он начал прохаживаться у стола. С ним был еще один человек, он сел в кресло рядом с письменным столом дяди, послышался звон бокалов и бульканье вина, наливаемого из графина.
Разговор двух взрослых мужчин не представлял для Жюльетты никакого интереса. Ей было очень неудобно сидеть в тесном шкафу, ей так хотелось оказаться сейчас в своей теплой уютной постельке! В конце концов расстроенную Жюльетту сморил сон.
Мать нашла девочку только через час, после того как сбилась с ног, разыскивая ее, и вволю наплакалась. Пожалуй, ей так и не удалось бы найти Жюльетту, если бы девочка во сне не прислонилась к дверце шкафа, и та не приоткрылась так, что спящего ребенка было видно с порога. Жюльетта чувствовала сквозь сон, как мать раздевает ее, укладывает в постель, но через некоторое время ее все же окончательно разбудил громкий сердитый голос дядя Анри, вернувшегося из гостей и узнавшего от слуг, что девочка была в его кабинете. Он вызвал Элен в гостиную и начал кричать на нее.
– Не смей повышать на меня голос и говорить со мной подобным тоном! – осадила его Элен. Ей было непонятно, почему безобидная шалость ребенка привела деверя в такую ярость. – Она причинила какой-нибудь вред твоему имуществу? Что-нибудь разбила или сломала, проникнув в кабинет?
– Речь не об этом! Я категорически запретил тебе пускать дочь в те помещения, которые занимаю я. И вдруг оказывается, что ты разрешаешь ей вытворять в моем доме…
– Это не твой дом, Анри. Этот дом принадлежит Габриэль, он – ее собственность, хотя я признаю твое право запрещать входить посторонним людям, в том числе и моему ребенку, в твой кабинет, который, кстати, тоже является частью собственности Габриэль.
– Я хочу утром поговорить с Жюльеттой.
– Только в моем присутствии и только, если ты дашь мне слово, что не будешь кричать на нее так, как кричал на меня.
Когда на следующее утро сразу после завтрака дядя Анри пришел, чтобы поговорить с ней, Жюльетте хотелось спрятаться за пышные юбки матери, но понимая, что она уже большая девочка и не должна вести себя так нелепо, малышка сделала реверанс, как ее учили здороваться со взрослыми. Дядя улыбнулся ей, но его глаза были холодными, словно лед, а рука, которой он похлопал девочку по плечу, усевшись в кресло, слишком тяжелой и неласковой.
– Маленькие девочки должны быть послушными, Жюльетта. На все есть свои причины, в том числе и на то, что тебе не разрешают входить в мой кабинет. Ведь там находятся важные деловые бумаги, касающиеся Дома Рошей, которые нужно, как зеницу ока, хранить от чужих глаз.
– Я ничего там не читала. У меня есть свои книги для чтения.
– Я это знаю, – сказал Анри, стараясь быть терпеливым с ребенком, но его раздражение выдавало нервное постукивание пальцев по подлокотнику кресла. – Кроме документов важные деловые тайны можно узнать из разговоров, которые происходят в моем кабинете. Мне бы не хотелось думать, что подслушанное тобой может выйти за порог этой комнаты.
– Я не знаю, о чем вы говорили. Я не слушала. Простите меня за то, что я без спросу залезла в ваш шкаф. А теперь, можно я пойду?
Дядя Анри потрепал ее по щеке.
– Конечно. Я уверен, что ты в сущности действительно хорошая девочка. На этот раз я прощаю тебя, но впредь не приближайся к моему кабинету. Ты все поняла?
– Да, дядя Анри.
Жюльетта быстро забыла об этом инциденте, хотя больше никогда не выходила из комнат матери. Установившиеся осенние погожие деньки позволяли ей постоянно бывать на свежем воздухе, она ходила вместе с матерью на прогулки по улицам города, пропахшего прелой осенней листвой и жареными каштанами, которые уличные торговцы продавали на каждом углу. Элен учила дочь не только читать, писать и считать, не и шить. Однако Жюльетта не любила заниматься рукоделием, и поэтому ее мало заинтересовало сообщение матери о том, что они пойдут на ткацкую фабрику Рошей для того, чтобы взять там обрезки и лоскутки разноцветного шелка, необходимые девочке для занятий. Однако, к радости Жюльетты, посещение фабрики доставило ей много удовольствия – одна из молоденьких мотальщиц целый час развлекала ее, пока Элен и мадам Хуанвиль вели беседу, уединившись в кабинете управляющей.
– Благодарю вас за то, что вы навестили меня, мадам Рош, – обратилась мадам Хуанвиль к своей гостье, после того как дверь кабинета закрылась за ними. – Мне необходимо было срочно видеть вас, но я не могла прийти к вам на улицу Клемон.
– Надеюсь, вы понимаете, что я не имею никакого отношения к делам фабрики и Дома Рошей?
– Да, конечно. Но вы, насколько я знаю, очень близки с мадам Вальмон. Она много раз упоминала вас в разговорах со мной, когда я навещала ее в деревне с докладами о положении дел на фабрике. Я заклинаю вас сделать все, что в ваших силах, чтобы заставить мадам Вальмон вернуться в Лион.
Элен откинулась на спинку стула.
– Вы не понимаете, насколько серьезна ваша просьба. Я не имею права вмешиваться в жизнь моей золовки.
– Неужели вы не согласитесь сделать это, даже если я скажу вам, что вашу родственницу здесь, пользуясь ее отсутствием, обманывают и обворовывают?
Элен была поражена словами мадам Хуанвиль.
– На кого вы намекаете? У вас есть доказательства для подобных обвинений?
– У меня нет веских доказательств, и поэтому я пока никого открыто не обвиняю. Но если бы мадам Вальмон была здесь, я уверена, она очень быстро разобралась бы во всем.
– Прошу вас, говорите яснее.
– Мне кажется, я смогу объяснить вам суть своих подозрений, если прибегну к аналогии и расскажу один случай из моей юности, который я никогда не забуду. В молодости я была портнихой и одно время работала в модном заведении. Главную закройщицу, которая в этой мастерской заправляла всеми делами, неожиданно арестовали, обвинив в мошенничестве. Оказывается, она, посещая на дому клиенток для того, чтобы снять с них мерки, возила с собой им на выбор отрезы ткани, а затем, приняв заказ, выполняла его в свое свободное время, кладя денежки в свой карман и лишая дохода владельцев мастерской. Клиентки, которых она выбирала для своих махинаций, были чаще всего очень пожилыми или больными дамами, не имевшими возможности вести дела непосредственно с владельцами заведения. Они и понятия не имели, что их обслуживает недобросовестная служащая.
– Но как же ткань, которая пропадала неизвестно куда?
– В этом-то и состоял фокус хитроумной мошенницы. Прежде чем вернуть рулоны на склад, она отрезала от одного из них столько, сколько требовалось на пошив заказанного наряда. Таким образом, если она брала шесть рулонов, то и возвращала кладовщику ровно столько же. Никто, конечно, не перемеривал ткань. Что же касается самого заказа, то закройщица сообщала хозяйке мастерской, что клиентка раздумала шить то или иное платье и вместо трех нарядов заказала только два. Вот так один из трех полученных ею заказов мошенница оставляла для себя.
– Однако она не могла не понимать, что рано или поздно ее разоблачат?
– Владельцы мастерской ей очень доверяли, сами же они не имели деловой хватки, и поэтому главная закройщица думала, что так будет продолжаться вечно и все ей сойдет с рук.
– Итак, вы сравниваете мою золовку с обманутыми владельцами модной пошивочной мастерской.
– Да, хотя это сравнение не совсем правомерно – мадам Вальмон, в отличие от упомянутых владельцев, имеет прекрасные деловые качества, однако она в ущерб делам Дома Рошей слишком увлеклась шелководческой фермой.
– Следовательно, вы утверждаете, что выгодные заказы, которые должны были попасть на эту ткацкую фабрику, ушли куда-то на сторону. Что заставило вас сделать такие выводы?
– Недавно один из иностранных заказчиков вернул прямо сюда на фабрику бракованный кусок парчи. Брак был незначительным – в нескольких местах имелись мелкие разрывы нитей основы. И все же такой дорогой заказ, несомненно, требовал безупречного качества исполнения. Я сравнила с ним хранившийся у нас образец узора, выполненный из той же крашенной пряжи на наших станках, и сразу же увидела, что эта парча изготовлена не на нашей фабрике, хотя сам узор – неотъемлемая собственность Дома Рошей!
– Вы совершенно уверены в том, что говорите?
– Да, существует ряд признаков, которые безошибочно свидетельствуют о том, что этот кусок парчи не мог быть изготовлен на нашей фабрике.
– Почему же вы не рассказали обо всем этом мадам Вальмон? Вам ведь стоило лишь показать ей кусок возвращенной заказчиком парчи и образец узора, и она все сама бы поняла. Какие еще доказательства требуются вам?
Мадам Хуанвиль тяжело вздохнула и забарабанила по письменному столу пальцами, по-видимому, она до сих пор испытывала досаду на саму себя за допущенную ею оплошность.
– Я не могу этого сделать. У меня есть образец и новый кусок парчи, который мы изготовили для заказчика, но нет того, бракованного… Его забрали из кладовой без моего ведома. Мне следовало бы запереть эту ткань в сейфе.
– А вы знаете, кто взял ее?
– И знаю и не знаю. О возврате парчи на фабрику знали многие. Как правило, бракованный товар очень быстро раскупают по более низким ценам. Как бы то ни было, но если бы я стала проводить дальнейшее расследование, мне непременно сообщили бы, что покупателем был какой-то незнакомец, случайно заехавший в Лион и отбывший в неизвестном направлении человек. Одним словом, ищи ветра в поле.
– Я считаю, что это очень серьезное дело, и настаиваю на том, чтобы вы непременно все рассказали моей золовке.
– Я не могу этого сделать, мадам! – воскликнула управляющая фабрикой, тяжело вздыхая. – Не в моем характере бросать подозрение на брата хозяйки, не имея на руках веских доказательств его вины. Да, действительно, кусок бракованной парчи взял из кладовой сам месье Рош сразу же, как только услышал, что ткань вернули на фабрику.
На следующий день Элен выехала к Габриэль. Добравшись до усадьбы, она первым делом рассказала золовке все, что узнала от мадам Хуанвиль. Габриэль спокойно выслушала Элен, грустно глядя в окно на тронутые осенним увяданием деревья и, казалось, ничуть не удивилась рассказу невестки. Когда та закончила, Габриэль взглянула на нее.
– Теперь я вижу, что от судьбы не уйдешь. Как я ни старалась сохранить свой душевный покой, живя здесь в деревенской глуши, похоже, обстоятельства все же вынуждают меня вернуться в Лион. Это – не первый случай мошенничества Анри, он уже давно обманывает меня. Но с рождением Андрэ все изменилось. Я не хочу допускать, чтобы права моего сына ущемлялись, а его состояние разворовывалось по моей вине – из-за недостаточного контроля с моей стороны. Я выезжаю в Лион сегодня же вечером.
Элен помогла ей собрать вещи, заметив, что Габриэль не надела траура. Она взяла в дорогу только самое необходимое. К вечеру на мебель в усадьбе были надеты чехлы, а самые ценные вещи упакованы, их должны были перевезти в особняк на улицу Клемон. Ставни на окнах плотно закрыли. Из города был срочно вызван агент по продаже имущества, который должен был заняться продажей шелководческой фермы. Габриэль поручила Мишелю управлять этим хозяйством до тех пор, пока оно не перейдет в другие руки. Дом решили не продавать, надеясь, что Андрэ, когда подрастет, сможет отдыхать здесь летом.
Перед отъездом дам в Лион во двор усадьбы вышли все слуги. Им заплатили жалованье до конца года и дали рекомендательные письма, чтобы они могли устроиться на работу в другое место. Некоторые служанки плакали, прощаясь с хозяйкой. Вместе с Габриэль в Лион ехали только ее горничная и няня Андрэ. Они уже сидели во второй карете, загруженной багажом. Элен тем временем заняла место в первом экипаже, посадив Андрэ к себе на колени. Гастон, довольный тем, что возвращается к городской жизни, поскольку ему давно уже наскучили деревенские забавы и местные девицы, весело насвистывал какой-то мотивчик, сидя на козлах и держа в одной руке вожжи, а в другой кнут, готовый в любой момент опустить его на крупы лошадей.
Габриэль покинула дом последней, постояв в одиночестве в вестибюле, где даже маятники часов были остановлены. Ей было грустно, ведь в этот дом она приехала много лет назад, еще будучи невестой, а затем, став новобрачной, поселилась в нем вместе с Эмилем.
– Прощай, дорогой Эмиль, – тихо промолвила она, а затем, повернувшись, вышла из дома и заперла входную дверь на замок.
Когда Габриэль прибыла в особняк на улицу Клемон, ей доложили, что Анри и Ивон принимают гостей в большой гостиной, где устроили для них музыкальный вечер. Оттуда доносилась музыка, исполняемая струнным квартетом, и звучало звонкое сопрано.
– Не мешайте им, – сказала она слуге, встретившему их, и сбросила ему на руки свой плащ. Старый слуга – один из тех, кого Ивон еще не успела уволить, – всем своим видом показывал радость от того, что хозяйка, наконец, вернулась домой. – Проследите за тем, чтобы выгрузили весь багаж, и сообщите экономке о нашем приезде. Ужин подадите в мой кабинет, я буду работать там.
– А-а-а… минуточку, мадам, – остановил ее слуга в тот момент, когда она, взяв зажженную лампу, уже собиралась подняться к себе. – Месье Рош несколько недель назад переехал из своего кабинета в ваш.
– В самом деле? – Габриэль вскинула брови, изобразив на лице удивление. – Ну что ж, для меня это не имеет никакого значения. Этот кабинет был и остается моим, поэтому ужин вы подадите именно туда.
Заглянув в прежний кабинет Анри, она увидела свои вещи, сваленные там в беспорядке, как будто они были приготовлены для вывоза на свалку. Когда же Габриэль открыла дверь в свой собственный кабинет, ей сразу же бросились в глаза массивный письменный стол, когда-то принадлежавший ее отцу, большой серебряный чернильный прибор, а также роскошное кожаное кресло. Анри устроился здесь с комфортом. Поскольку этот кабинет был намного просторнее, чем его собственный, он поставил сюда большой стенной шкаф во всю стенку, а также секретер.
Габриэль сразу же принялась за работу, зная, что у нее всего лишь два часа в запасе. А затем Анри узнает о ее приезде, и тогда уже будет не до работы. Когда ей принесли поднос с ужином, она выпила бокал вина, не отрываясь от работы, и немного поела, не придавая никакого значения тому, что ест, и даже не почувствовав вкуса пищи. Она внимательно просматривала документацию, но никак не могла отыскать зацепки, в бумагах не было никаких доказательств незаконной деятельности Анри. Вся отчетность находилась в полном порядке, каждая цифра была выверена и подтверждена бухгалтерскими документами. Анри всегда отличался завидной аккуратностью и содержал в порядке деловые бумаги. Если бы мадам Хуанвиль. не была совершенно уверена в махинациях, которыми постоянно занимается Анри, Габриэль решила бы, что на этот раз произошла ошибка и ее брат невиновен. В душе она очень хотела этого.
Гости разъехались только в полночь. И сразу же, как Габриэль и ожидала, за дверью послышались тяжелые торопливые шаги. Анри, запыхавшись, ввалился в кабинет, красный от гнева, сердито поблескивая глазами.
– Какого черта ты тут делаешь?
Отложив в сторону книгу приема заказов, которую она просматривала, Габриэль взглянула прямо в глаза брату.
– Я вернулась домой, Анри.
Он даже не сделал попытки скрыть свою ярость и негодование по этому поводу.
– Я думал, ты навсегда поселилась в деревне. А что будет с твоей шелководческой фермой?
– Я продаю ее. Сколько бы я ни выручила за нее, эти деньги будут сейчас как нельзя кстати. Дом Рошей не дает почти никакого дохода, а на развитие производства необходимы большие деньги. Я вновь наладила дела на шелководческой ферме, но мои способности не идут ни в какое сравнение со способностями Эмиля в этой области, поэтому особых успехов я не добилась.
