Текст книги "Тень Великого Древа (СИ)"

Автор книги: Роман Суржиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 71 страниц)

– Ну чего он тебе дался? Я – самый знаменитый шут в империи, это ж гордый титул! А сниму – кем буду? Плешивым стариком…

Жена ответила таким взглядом, что Менсон послушно стянул колпак с головы. Кое-как пригладил волосы пятерней, посмотрел на отражение в ближайшем окне и скис. Карен попыталась подбодрить:

– Ты к себе несправедлив. Все твои черты выдают благородную янмэйскую кровь.

– Ты ненавидишь янмэйцев, – буркнул Менсон.

Дальше двинулись молча. Он утирал пот со лба, она нервно обмахивалась веером. Шла та неделя августа, когда лето выплескивает остатки неистраченного зноя. Подъем же от набережной в город довольно утомителен, если проделываешь его пешком. Помимо экономии денег – а их, к сожалению, следовало беречь – Карен имела и другую причину для пешей прогулки: подольше не возвращаться во дворец. Теперь она уже жалела о решении: туфли натирали, чулки парили, корсет не давал дышать.

– Далеко ли еще?

– Кварталов десять. Хочешь, возьмем извозчика?

– Нет уж. Хочу сполна быть наказанной за глупость.

Он улыбнулся и потрепал ее по плечу, стало немного веселее.

Встречный люд спешил куда-то по делам, в мастерских скрипело и стучало, шумели груженные повозки: «Поберегись!..» Фаунтерра, кажется, утомилась от праздников: сначала свадьба, потом триумф… Теперь народ спохватился: довольно лени, пора за работу. Деньги-то имеют свойство кончаться.

Леди Карен сполна ощутила эту их способность. Минерва перед отъездом выплатила Менсону жалование шута, а Карен – довольство третьей фрейлины (каковою она, вообще-то, не являлась). Вышла приятная сумма, ее вполне хватило бы на два билета до Леонгарда, коль все-таки удастся убедить любимого. Он никак не поддавался уговорам, однако был очень ласков с супругой. Каждую ее прихоть исполнял с размахом. Желаешь конфету – вот тебе торт. Хочешь гулять – вот карета с четверкой, к твоим услугам. Кататься на лодке – изволь, целый парусник! Сам Менсон тоже проявил каприз: решил нанять старого денщика, Форлемея. Толку от него было чуть: Карен сама заботилась о муже. Но Менсон настоял: «Форлемей мне – как родной. Остался без службы, нельзя не пособить!» Янмэйская гордость заставила Менсона уплатить денщику за месяц вперед. Она же, гордость, не позволила напомнить императору, чтобы тот скорей выплатил жалование шута. Так что не без причины пара нынче гуляла пешком.

– О, там дерутся! Давай поглядим!

Менсон внезапно свернул в переулок. Карен, держа его под руку, вынужденно повторила маневр. В тупичке двое лежали, пряча головы, а четверо крепких парней охаживали их по ребрам. Менсон сунул жене колпак:

– Подержи.

– Не собрался ли ты махать кулаками?

– Мало ли, вдруг придется.

Вероятность того, что двум зрелым дворянам придется участвовать в уличной драке, стремилась к нулю. Карен сказала это мужу, он ответил:

– Не хочешь – не держи, сам разберусь.

Напялил колпак, освободил руки, размял кулаки. Бубенцы звякнули, один из драчунов обернулся. Перевел дух и на всякий случай отвесил поклон.

– Это… слава Янмэй Милосердной…

– Слава владыке Адриану! – ответил Менсон, и драчун просиял:

– Вот, и мы о том же! Слышите, гады? Адриан – владыка!

Он еще разок пнул лежащего.

– Кто вы такие? – спросила Карен.

– Верные подданные владыки! – отчеканил драчун по-военному.

– Молодцы, – похвалил Менсон и увлек жену прочь. Колпак красовался на его голове.

Случай испортил настроение. Жизнь очень старалась, но так и не отшибла у Карен чувство справедливости. Ее до сих пор возмущало избиение лежащих, а тут еще помянули Адриана, да и колпак…

Чертов Адриан был зерном, из коего выросла ссора. На глазах у гостей он унизил Менсона – собственного дядю, янмэйского дворянина, адмирала в отставке. Карен не представляла, как можно стерпеть подобное. Будь Менсон ровней Адриану, следовало бы назначить дуэль. А коль сие невозможно, то срочно уволиться со службы и покинуть столицу. Из этих соображений Карен позвала мужа в Леонгард. То бишь, не позвала, а сразу принялась собирать вещи. И тут выяснилось дикое: Менсон не видел оскорбления в поступке Адриана!

– Будет тебе, жена. Я же шут, мне и не так доставалось.

– Но он… он приказал… – Карен даже не смела повторить, чтоб не обидеть мужа.

– И что такого? Я его высмеял – он ответил. В порядке вещей.

Она потратила бессонную ночь на то, чтобы примирить себя с этим «порядком». Тревожно, с опасением вышла к завтраку. Боялась, что сейчас, при всем дворе, Адриан снова унизит Менсона, и от стыда ей не останется ничего, кроме самоубийства. Но владыка приветливо встретил шута, усадил возле себя, обменялся пригоршнею шуток. С ужасом Карен поняла: Адриан тоже не видит беды в своем поступке! Он так долго бродил вместе с бандой шаванов, что перенял их манеры! Владыка все болтал с шутом, и в числе прочего сказал:

– Знал бы ты, дружище, что мне открылось у Бездонного Провала! Сейчас не время, но скоро ты все узнаешь. Клянусь, это истинное чудо! Сами боги доказали: я всегда был прав, во всех своих делах!

И Менсон – да что же с ним случилось! – поверил на слово. У него запылали глаза, он больше и слышать не хотел о каком-либо отъезде.

– Пойми, любимая: Адриан – реформатор! Люди не хотят перемен, ему приходилось навязывать силой. Он все время сомневался, корил себя… А тут сами боги одобрили реформы!

Карен с грустью вспомнила Нави: одобрил бы он? Вполне возможно – он же любит науку и технику, и всякие новые устройства. Но можно ручаться: за тысячу лет, или сколько он там прожил, Нави не унизил никого. Он чуток и заботлив, горюет и радуется вместе с друзьями. Жаль, что Нави не встретил Адриана. Наверняка бы сказал:

– Согласно моим расчетам, Адриан на восемьдесят два процента – надменный гад.

Карен бы возразила:

– На все девяносто девять.

Нави не было, других богов Карен не знала. Она не могла развеять наваждение мужа. Все, что могла: пореже видеть императора. Каждый день она отправлялась читать в саду или каталась на лодке, или выезжала на прогулку. И умоляла супруга не носить чертов колпак…

– Дорогой, странное дело: кажется, за нами слежка.

Бронзовый щит статуи Ольгарда-Основателя был так наполирован, что мог отчасти служить зеркалом. Карен указала украдкой:

– Те двое остановились сразу, как только встали мы. А если пойдем – они тоже пойдут.

– Красавица моя, конечно, мужчины бегут за тобой по пятам! Они тебе досаждают? Хочешь, убью их?

– Скажи серьезно: могут ли следить за нами? Мог Адриан послать шпионов?..

Он стукнул пальцем по лбу:

– Ку-ку, птичка, очнись! Адриан меня видит каждый день. Взял бы да спросил, если нужно.

– Тогда кто это следит? Ты их знаешь?

– Я понял: ты это выдумала, чтобы взять карету. Меня не проведешь, я тебя насквозь вижу. Эй, извозчик!..

Карен попыталась возразить, но, очутившись на сиденье, поняла, что действительно рада. И ноги отдохнут, и соглядатаи отстанут – все приятно. Она нежно поцеловала мужа:

– Счастье, что ты у меня есть.

Они стали целоваться в открытом экипаже, на глазах у людей, как безрассудные юноши. Было бы совсем прелестно, если б над головами не звенели бубенцы… Карен стала гладить любимого и как бы случайно смахнула колпак. Менсон укусил ее за губу.

– Стыдишься меня, мерзавка? Тебе только адмирала подавай, а шут, значит, рылом не вышел?

Впрочем, для примирения хватило пары минут. Когда показалась станция, Карен с легкой душою заплатила извозчику, а Менсон подхватил ее и помог сойти на землю.

Он терпеть не мог и поезда, и вокзалы, потому поцеловал жену на прощанье и ушел в трактир. Карен отправилась по делам одна. Собственно, ей требовался не поезд, а станция волны в смежном здании с вокзалом. Тут было людно. Двухвостую очередь составляли секретари, вестовые, лакеи; у каждого имелся конверт с посланием от господина. Похоже, Карен оказалась единственной дворянкой в толпе. Краснея от неловкости, она выспросила, как это делается. Ей пояснили: бланк не нужен, пишите в произвольной форме, но кратко – оплата за каждую букву. Достала из сумочки листок и карандаш, кое-как подложив веер под бумагу, стала писать: «Милый брат мой, это Карен. Да, я жива, чему и сама удивляюсь. Вторично пишу тебе, видимо, первое не дошло. Ты очень нужен мне! Я в сложном…»

Карандаш остановился. Волна точно не уместит три просьбы, нужно выбрать одну. Но каждая – важней другой. Увидеть Эдгара, обнять. Спросить совета, поскольку, тьма, дело очень непростое. И попросить денег… это стыд, но больше-то не у кого. Она замешкалась, получила толчок в спину. Уничтожила взглядом грубияна, выбрала главное и написала: «…мечтаю увидеть. Готова приехать, куда скажешь, лишь бы скорее. Твоя Перчинка Карен.»

К счастью, очередь двигалась быстро. Показалось окошко, Карен подала чиновнику листок.

– Куда, кому?

– Альмера, Алеридан, штаб герцога Фарвея, графу Эдгару Флейму.

– Обратный адрес?

– Дворец Пера и Меча, Карен Лайтхарт.

– Так и пишите, я угадывать не нанимался… Перед именем что-то неясное.

– Перчинка.

– Это фамилия?

– Прозвище. Уменьшительно-ласкательное.

– Угу.

Стуча пером, он сосчитал буквы, назвал цену. Карен спала с лица. Чиновник вернул листок:

– Урезайте.

Она пропустила следующего в очереди, а сама принялась кроить. Убрала «это Карен» – и так же ясно. Убрала про «вторично пишу» – коль не дошло, то и какая разница. Убрала «твоя» перед Перчинкой. Подумала над «сама удивляюсь», решила оставить. Заново подала чиновнику листок.

– Ну уж теперь, надеюсь, вы справились…

На оплату пошла последняя елена. Теперь в сумочке Карен остались лишь мелкие монеты. Она высыпала их на ладонь для пересчета. Бедняки на паперте неверно восприняли ее жест:

– Подайте мне, ради Праматерей! Нет, мне, миледи, у меня детишки!..

Одна нищенка даже схватила ее за подол. Карен вырвалась, быстро зашагала прочь. Нырнула за угол, укрылась в проулке между вокзалом и гостиницей. Гостиница отчего-то звалась «Минерва» – видно, не успели переименовать… Карен сосчитала монеты и бережно ссыпала во внутренний кармашек сумки. Как вдруг ее вновь схватили. Карен вскрикнула, толкнула от себя грязную попрошайку…

– Миледи, вспомните же, вспомните, это я!..

Тогда она узнала. Шатнулась, схватилась за стену.

– Графиня…

– Нет, никакая. Вы – графиня, а я – Дороти, белошвейка. Мое число семь. Дороти Слай, вы вспомнили, да?

У Карен поплыло в глазах.

– Святые боги, что с вами случилось?! Как вы… почему…

– Мия, – с пугающей нежностью произнесла беднячка, – моя крошка Мия.

– Кто это?

– Мия… Мира… Минерва… отпустила на волю. Помиловала.

Карен не хватало воздуха:

– Это – милость?! Выбросила подыхать в канаве?! Проклятая янмэйская кровь!

Дороти прижала к ее губам черный палец с обломанным ногтем:

– Нет, нет-нет, не смейте! Мия дала все: деньги, билет, бумагу с прощением. Я могла уехать на север… Сама осталась.

– Но вы нищи! И, кажется, больны… Вам надо к лекарю.

– Нет, нет, нет, другое нужно. Помогите мне!

Весь вид Дороти взывал к состраданию. Требуется опытный лекарь, снадобья, комната в хорошей гостинице, теплая пища. И платье, разумеется. Раздеть ее до нитки, отмыть, нарядить во все новое… Беда, что монет в сумочке Карен хватило бы разве на пару чулок.

– Сейчас, миледи, дайте сориентироваться. Я добуду денег, найду где занять. Хотя бы на ночь вам хватит? Вы сказали, Минерва что-то дала. Переночуйте тут, в гостинице, а утром я приду и с лекарем, и с платьем. Не беспокойтесь, я помню вашу мерку…

Дороти остановила ее:

– Что дала Мия, того уже нет… Много украли, а на остаток купила… Дорого стоило, знаете.

Она схватила руку Карен и вложила в ладонь пилюлю. Продолговатую, белую, с царапиной на боку.

– Помогите мне с этим.

– С чем? – не поняла Карен. – Одна пилюля вас не излечит. Нужно купить еще, скажите, как она зовется. Я найду денег, зайду в аптеку…

Голос Дороти упал, обратившись в жуткий шепот:

– Не для меня. Это яд. Смертельный. Возьмите во дворец, подсыпьте ему.

Все тело Карен покрылось льдом. Она сразу поняла, о ком речь.

– Меня не пустят, – зашептала Дороти, – возьмут сразу с порога. А вы с мужем там. Адриан любит шута, он позовет вас за стол. Это легко. Раздавите меж пальцев – и бросьте в вино.

Ее трясло от лихорадки, голос горячечно дрожал. Дороти повторяла, как одержимая:

– Легко, очень легко! Пройдите мимо, оброните в кубок. Если придется, хлебните сами. Как выйдете – два пальца в рот. Он медленный, сработает не сразу…

У Карен кружилась голова. То было наваждение, страшный сон. Она поднесла пилюлю к глазам и увидела цифру 7, нацарапанную на белизне порошка. Это сделал не алхимик, а сама Дороти, надеясь придать пилюле магическую силу. Карен вздрогнула от испуга. Схватила грязную руку, пылающую жаром, сунула пилюлю, насильно сжала пальцы подруги.

– Заберите ее, спрячьте! Не смейте просить о таком!

– Он убийца. Зарыл Глорию живьем. Ему было смешно.

– Я соболезную…

– Он убьет и вас. Его отец отнял у вас все, а он – знал. И не освободил, когда сел на трон. Вы помеха ему, слышите? Вы – память о злодеяниях отца. Он вас прикончит!

Карен строго оттолкнула руку Дороти:

– Вы сгущаете краски. Адриан – скверный человек, но не безумец. А я – не цареубийца.

– Вы гнили в лечебнице двадцать лет! Отбыли срок за преступление, хотя не совершали. Так совершите теперь! Ради меня и Глории, ради себя самой, ради Нави!

Карен бросило в жар. Соблазн был настолько силен, что почти невозможно сопротивляться. Такое же чувство, когда стоишь над пропастью на краешке скалы…

– Нет, тьма сожри. Я – не убийца! Просите о чем угодно, но не об этом.

Дороти вздохнула. Отбросила со лба паклю засаленных волос, грустно качнула головою. Протянула руку и взялась за сумочку Карен:

– Дайте денег, миледи, если не можете ничего другого.

Карен разжала пальцы, оставив сумку в чужой руке. Там многое может пригодиться Дороти: пудреница, парфюм, гребень и шпильки, порошок от головы…

– Возьмите все. И умоляю, останьтесь тут на ночь, в этой «Минерве». Утром я приду снова.

– Ничего не нужно, только деньги.

Дороти вернула сумочку, и Карен выскребла все монеты до одной, вложила в чужую ладонь.

– Благодарю, миледи.

– Дороти, одумайтесь! Нави не хотел бы видеть вас такой!

– Нави показал мне все, что нужно. Он дал понять, кто такой Адриан. Я должна уничтожить злодея.

Дороти сгорбилась и пошла прочь, накинув на голову рваный платок. Ни один человек во всей Фаунтерре не узнал бы блистательную графиню Сибил Нортвуд.

Карен нашла мужа в трактире. Он рубился в кости с тремя мастеровыми.

– Эй, так нельзя, – орали они, – бросай как все, из стакана!

Менсон работал на публику. Поднял высоко и показал трактиру колпак:

– Глядите, вот мой счастливый талисман! С ним мне все удается. Решил заколоть кое-кого – чик ножом, и готов. Решил дойти в Дарквотер – раз, и там. Надумал на прием к королеве – звякнул бубенцами, и впустили. Потом на суд попал, хотели меня вздернуть, но что вы думаете? На голове был колпак, и вот он я, живой-здоровый! Итак, ставлю свой волшебный талисман против всех денег этих парней, но при условии, что метну кости прямо из колпака!

– Нельзя так! Не по правилу, пущай мечет стаканом…

Но лепет соперников растворился в криках зевак:

– Да пусть бросит, любопытно! Неужто правда, колпак завороженный?!

Игроки смирились, но прежде ощупали головной убор изнутри – нет ли тайника. Менсон схватил кости со стола, взмахнув рукою так изящно, будто отражал выпад рапиры. В одно мгновенье кости очутились в колпаке, и шут затряс им, оглашая трактир мелодичным звоном. Он приговаривал, как заклинанье:

– Враги мои – сдохнут! Друзья – в хлам напьются! Жена – родит сына! А вы пойдете домой… без штанов!

Кости выкатились на стол. Трактир грянул аплодисментами. Менсон сгреб монеты в карман и только тут заметил супругу.

– Что случилось? На тебе лица нет!..

Карен дождалась, пока вышли на улицу. Подальше от чужих ушей сказала:

– Я встретила верную подругу. Она ошиблась, но ее наказали слишком жестоко. Отняли все, совершенно все…

Менсон заметил:

– Кого-то это мне напоминает.

Жена разрыдалась, уткнувшись ему в плечо.

Стрела – 5

Сентябрь 17 75г. от Сошествия

Фейрис (графство Мельницы)

– Слыхали новости? Избранный вошел в Нортвуд!

Горшечник заговорил сразу, как только увидел Коменданта со Сквайром. Он держал лавку на углу Дождевого спуска и кривого проулка без названия прежде всего затем, чтобы каждому встречному пересказывать слухи, новости и небылицы. Прилавок с мисками и кувшинами служил всего лишь прикрытием.

– К черту Избранного, – буркнул Комендант.

– Чистой воды вам, господа, – расплылся в улыбке горшечник. – Или, как у вас на Севере говорится, здравия желаю.

Комендант остановился у прилавка, глянул на товар. Здесь не было ничего из чистой бурой глины. Вся посуда покрыта блестящей глазурью, усыпана орнаментами: чайки, рыбки, якоря, морская пена. По центру каждой тарелки красовался яркий рисунок: корабль под парусами, Мать-мельница, бабенка с треугольными сиськами…

– Я не куплю ничего из этой дряни, – сказал Комендант.

– Воля ваша, – легко согласился горшечник.

– Полдня хожу, везде одно и то же! Осточертело. Хоть бы что-то новое придумали.

– Точно сказано, – подтвердил Сквайр.

– Я вам так отвечу, господа воины: скоро все будет новое. Избранный шагает по Нортвуду, а медведи прячутся кто куда. Десмонд Ориджин бежит без оглядки – вот вам новость!

– К черту Ориджинов, – с чувством сказал Комендант.

– А знаете, что лучше всего в Избранном?

Комендант отвернулся. Сквайр выудил из груды товара крупное блюдо с рисунком солнца, закованного в кольчугу.

– Смотрите, сир: это новое. Я такого не видал.

– Я видел тысячу раз, – отрезал Комендант.

– Лучше всего – детишки Избранного! Всюду, где он проходит, в каждом городе и деревне, выбирает мальчика или девочку, и сам обучает. Говорят, он вырастит их по своему образу. Вот это будет достойная смена…

– А я бы купил, – сказал Сквайр.

– На кой черт?

– Вы разбили прошлое, сир.

– Потому, что была такая же дрянь! Хорошее найди, без всего этого вот…

Сквайр отложил блюдо с кольчужным солнцем и потянулся к русалке на волнах.

– Нет!

– Представьте, какими будут дети, если их сызмальства растит святой человек? Они же кем угодно смогут стать! Епископом – запросто, генералом – пожалуйста, да хоть министром… Избранный не остановится в Первой Зиме. Он прямо сказал: весь мир нужно спасти! Весь мир!

– От чего спасать? – спросил сквайр.

– А будто не от чего!

– От дураков, вроде тебя?

– Идем, – вмешался Комендант.

И двое солдат свернули на тот кривой проулок без названия. Половина улиц Фейриса не имела названий, три четверти были кривыми. Многие изгибались настолько, что завязывались в узлы. Домишки – всюду одинаковые: белый песчаник, темные ставни, плоские крыши с водосбором. Лавки – одинаковые: навес из парусины, прилавок из бочек. Товар – одинаковый: штурвалы, якоря, русалки, мельницы. Если выйдешь на площадь – она тоже по шаблону: в центре – памятник какому-нибудь мореходу и поилка в форме моллюска; по периметру – кабаки с музыкой. Музыка – на один лад: долгие странствия, несчастная любовь...

– Боги поленились, создавая этот город.

– Верно подмечено, сир.

– Тьма, тут заблудиться можно!

– Нельзя, белье же сушится. Вот чулки с черной лентой – мы их уже проходили.

– Чушь какая!

– Правда, сир. Еще при меченосцах было дело: шаваны налетели на Фейрис, хотели пробиться к центру, но заплутали в трущобах и вышли назад. А почему? Бабы сняли с веревок белье…

Комендант и Сквайр осмотрели еще несколько посудных лавок. Кроме кораблей и моряков, Фейрис славился также керамикой. Здесь попадался и очень красивый товар, какой не стыдно поставить на стол в графском замке. Но взгляд Коменданта цеплялся лишь за самые избитые и пошлые рисунки: мельница с довольной мордой, солнце со щитом в руке, морячок за штурвалом, баба с треугольными грудями…

– Почему у них сиськи – как вороньи клювы?

– Не знаю, сир. Наверное, искусство меченосцев. Они же любили все острое, вот и женщин так рисовали…

– А может, здесь бабы – взаправду такие?

– Надо проверить, сир.

– Надо…

Проявив необычную для чужаков смекалку, Комендант и Сквайр нашли путь через лабиринт. Закоулки республиканских времен остались позади. От серокаменных домов, окованных железом дверей, от узких окон-бойниц повеяло суровой стариною. Улицы раздались вширь, и – о, диво! – сделались прямыми. Комендант спросил очередного торгаша:

– Как зовется эта улица?

И получил ответ:

– Узкий Клинок.

– Почему вдруг?

Торговец радушно пояснил:

– Этот район построили еще меченосцы. Они любили такие названия. До сих пор остались Узкий и Широкий Клинки, Лезвие Секиры, Копейный проспект, Щитовая площадь…

Он еще много интересного поведал чужакам, и все равно был послан к черту Комендантом.

– Твой товар – дрянь. Расскажи хоть всю историю Полариса, даже горшка у тебя не куплю.

С улицы Узкий Клинок пара солдат перешла на Широкий. Здесь Комендант впервые позволил себе похвалу:

– Гляди, какой вид.

Немного испорченная фонтаном и скульптурами русалок, улица все же сохранила первозданную строгость. Темные высокие дома безупречно держали строй, словно воины в стене щитов. А в конце улицы виднелась площадь с аркой и величественным дворцом.

– Точно сказано, сир. Достойное место. Осмотрим его?

– Конечно. Уплывем же со дня на день, надо хоть что-то красивое увидеть.

Арка асимметричной формы напоминала морскую волну, по ней поднималась к небу череда каменных скульптур. Мужчины в одежде моряков разных времен, с картами и зрительными трубами, шагали прямо в облачную высь. Позади арки пестрели мозаичные стены дворца. Он состоял из четырех башен, соединенных мостами. В окнах сияли витражи, шпили тянулись в небо, подобно скульптурам на арке.

– Что это все такое? – осведомился Комендант у чистильщика обуви и поставил ногу на ступеньку.

Наводя блеск на сапоги Коменданта, чистильщик рассказал, что арка носит имя Отважных Капитанов, а дворец принадлежит барону-бургомистру Фейриса.

– А это что за парни? – Сквайр указал на двух воинов в черном, ошивавшихся у ворот дворца. – Вроде, не местные… Городская-то стража, кажется, ходит в желтом.

Чистильщик подтвердил: никак не местные, это северяне из Ориджина, кайры.

– Кайры герцога Ориджина? – скривился Комендант.

– Нет-нет, добрые господа. Они наемники на службе у знатной дамы из Надежды.

– Какой-такой дамы?

– Нынче утром приехала одна леди с большой свитой. У нее там и шаваны есть, и пустынники, а большинство – северяне. Вот барон-бургомистр и принял ее сразу. Если такой эскорт, значит, дело важное…

– Хорошо, что не Ориджины. К черту Ориджинов.

Комендант бросил чистильщику монетку и зашагал дальше, любуясь отраженьем солнца в сапогах.

– Красивый все-таки дворец, – сказал Сквайр.

– У него странная форма. Думаю, там неудобно жить. Я бы себе такой не построил.

– А какой бы построили?

– Другой.

Глядя на этих двоих, никто не заподозрил бы, что они давно изучили Фейрис, как свои пять пальцев. Комендант и Сквайр прожили здесь достаточно, чтобы помнить и улицы без названий, и лица скульптур на площадях. Героев на арке они знали поименно, а во дворце барона-бургомистра бывали не меньше дюжины раз. Вся их игра заключалась в том, чтобы упорно изображать чужаков и не родниться с Фейрисом, ни словом не выдавать проведенных здесь лет.

– Мы так и не купили блюдо, сир. Вернемся в торговый район?

– Лень возвращаться. Идем прямо, поглядим что там…

Комендант прекрасно знал, что впереди: спуск Лезвие Секиры, прозванный так за идеально дугообразную форму. В одном из домов на спуске Комендант ночевал полсотни раз: там когда-то жила его альтесса. Каждое утро он пил чай на балконе, слушая гомон купцов и зазывал. Лезвие Секиры было излюбленным местом торгашей.

– Глядите-ка, сир: здесь тоже торгуют! Вы словно предвидели.

– Я хоть и не агатовец, но на чутье не жалуюсь.

От прилавка к прилавку они стали искать блюдо. Сквайр предлагал варианты, Комендант посылал к черту. Всех посылал: языкатых торговцев, русалок на тарелках, город Фейрис, искусство меченосцев. Он чертыхался скупо, по-военному, без лишних оборотов да вензелей. «К черту!» – и все. Именно в краткости брани выражалась его душа.

На глаза попалась еще одна пара воинов в черных плащах.

– К черту кайров, – решил Комендант.

Но по случаю кайры шли в том же направлении, так что пришлось любоваться ими какое-то время. Один был обычным северянином, без примет, второй – одноруким. У каждого прилавка однорукий спрашивал, где купить змей-травы.

– На кой им змей-трава? Это же яд.

– Для стрел или кинжалов, наверное.

– Кайры не применяют ядов, не по чести.

– Эти кайры – наемники.

Комендант фыркнул в ответ. Да, северяне часто продают мечи за деньги – приходится с тех пор, как опустела казна Ориджинов. Но кайр на любой службе соблюдает кодекс и не пятнает чести красно-черного плаща – этим-то он и отличается от множества иных наемников. Если яды запрещены, то запрещены везде, даже в эскорте дамы из пустыни.

– Я думаю, дело в плаще. Видите, сир: они сняли двуцветные и надели черные с какими-то крестами. Это их оправдывает…

– Не оправдывает! – резко рубанул Комендант. – Ориджин с них бы шкуру спустил!

Перевел дух и усмехнулся:

– А впрочем, к черту Ориджина.

Они потеряли из виду странных кайров, когда на одном из прилавков заметили нужный товар. Среди всех порождений вульгарности этот сервиз был любимым чадом. Чайник с двух боков украшали рисунки Мать-мельниц – Миланы и Дженны. Обе были стилизованы под голых женщин: вместо лопастей – раскинутые для объятий руки, на верхушке мельницы – похотливая мордашка, ниже – пара треугольных сисек. А на чашках изображался полный набор: морячок за штурвалом, железный солдафон, русалочка в пене и кузнец с молотом. Все улыбались, как идиоты. Ухмылка ржавого долдона была особенно тупой.

– Вот оно! – воскликнул Комендант.

– Но нам нужно блюдо.

– Да.

– И этот сервиз – редчайшая дрянь.

– О, да!

Комендант подбросил в ладони чашку с русалкой – и с наслаждением брякнул о мостовую. Торговец возмутился:

– Эй, господин, что творишь!..

– Сколько стоит? – спросил Комендант.

Растер каблуком осколок русалки и отсчитал монеты.

Уже вечерело, когда Сквайр и Комендант вернулись восвояси.

– Вот и наша гостиница, – сказал один.

– Уже немного примелькалась, я бы сменил, – ответил второй.

Крепость стояла на мысу, далеко врезаясь в воды залива. Волны расшибались об ее гранитное подножье, мачты кораблей казались хворостинками против тяжелых башен цитадели. Арочный мост соединял берег с крепостью. Был отлив, и под мостом обнажился мокрый с прозеленью песок. Они прошагали по мосту в тысячный раз, а может, в двухтысячный – кто сосчитает. Лейтенант Клод Беренгар – комендант форпоста Звезда Заката. Уинстон Флайт – его заместитель, помощник, каптенармус и грей. Лет пять прошло уже с того дня, когда Беренгар сказал Флайту:

– Ты готов, дружище. Я могу представить тебя к посвящению.

– Представить – кому? – спросил тот.

На пятьсот миль вокруг не нашлось бы ни одного северного лорда, чтобы вручить Флайту двуцветный плащ.

– Выпишу бумагу и отпущу в Первую Зиму. Попробуешь к Ориджинам…

– А вам что, больше не нужен помощник?

Беренгар пожал ему руку:

– Тогда – к черту Ориджинов.

– К черту, сир.

Один звался Комендантом или сиром, никогда – кайром. Второй – Сквайром или каптенармусом, а греем – ни за что. Оба имели все основания слать к черту Великий Дом Ориджин. Подобным образом подкидыш посылает во тьму бросившую его мать.

– К вам гости, сир, – доложил часовой у ворот крепости.

– Славно, я как раз купил сервиз. Гляди.

– Полная дрянь, сир, – признал часовой.

– Вот именно! – улыбнулся Комендант. – Что за гости?

– Кайр лейтенант Фитцджеральд с двумя подчиненными кайрами.

– Из эскорта этой пустынницы?

– Так точно.

– Хорошо, что не проверка, – сказал Сквайр.

Комендант хмыкнул. Они прошагали через двор. Всюду царил идеальный порядок. Блестели камни мостовой, блестели шлемы на часовых, смазанные двери открывались без скрипа, топорщились катапульты, накрытые чехлами. Катапульты в полной исправности, как и все вокруг. Каждый вторник Комендант проводит стрельбы.

С одной стороны, и правда, хорошо, что не проверка. Форпост собирает портовую подать с кораблей, идущих в Ориджин, на эти средства и существует, не получая от герцогов ни агатки. Первая Зима вспоминает о крепости, когда сама нуждается в деньгах. Казначей Роберт Ориджин присылает гонцов изъять половину дохода, а заодно глянуть, порядок ли тут. Эти гонцы – самодовольные сукины дети. Бахвалятся, задирают носы: мол, возьмем деньги и уедем, а вы и дальше сидите в дыре. Треснуть бы их чашкой по лбу. Чайником с Мать-мельницами.

Но с другой стороны, проверяющих не было больше года. За все время правления герцога Эрвина не явился ни один. Говорят, казна герцогства наполнилась путевским серебром. Говорят, Роберт Ориджин теперь служит не в Первой Зиме, а в самой Фаунтерре. Великий Дом оставил доходы форпоста в его полном распоряжении, и вроде бы, это неплохо… Но именно теперь – гораздо чаще, чем прежде – Комендант стал говорить: «К черту Ориджинов». Судя по новостям, его пожелание сбывалось.

Комендант отдал дежурному сервиз и послал за чаем. Скинул светское платье, в котором ходил в город, надел мундир с гербами, опоясался мечом, накинул красно-черный плащ, застегнул серебряной фибулой в форме нетопыря. При полном параде вошел в трапезную, где ожидали гости.

– Желаю здравия, кайры. Добро пожаловать в Звезду Заката. Как зовут вашу леди, и чем я могу ей помочь?

На глазах у Коменданта субординация грубо нарушилась. Лейтенант кайров промолчал и покосился на подчиненных. Вместо командира ответил рядовой – худой и хмурый мечник:

– Фейрис – дрянной город. Всюду пошлятина и тоска. Как вы здесь выдерживаете?

– Хм, – обронил Комендант. Мысленно он был согласен, но не собирался вступать в полемику с тем, чьего имени не знал.

– Правда, в остальном Поларисе теперь идова тьма. Подлецы воскресают, герои гибнут, зверей и убийц провозглашают святыми. Черное приказано называть белым.

– Хм, – повторил Комендант. Он и теперь был согласен, но черт возьми, эти парни совсем забыли устав! Если продолжат в том же духе, придется призвать их к порядку.

– В такое паскудное время, – сказал худой кайр, – многие хотели бы отсидеться в стороне, в какой-нибудь крепости на самом краю света. Как считаете, лейтенант Беренгар?

Это уже походило на выпад, и Комендант не стал сдерживаться:

– Я здесь не по своей воле, черт возьми. В моем гарнизоне нет бойца, который не мечтал бы о схватке. А вы забыли воинскую честь, если так говорите со старшим по званию.

– Ах да, мои манеры…

Худой молодчик как-то странно усмехнулся и откинул плащ, открыв рукоять меча. Комендант не поверил счастью. Чужой кайр напрашивается на поединок?! Наконец-то! Первая достойная драка за много лет!