Текст книги "Тень Великого Древа (СИ)"

Автор книги: Роман Суржиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 71 страниц)

– А вы с Джемисом – друзья? – уточнила альтесса.

Тут она попала в больное. Со дня конфликта из-за Гвенды прошло две недели, и за это время кайр Лиллидей ничем не выдал своих дружеских чувств. Он был с герцогом безукоризненно вежлив, мигом исполнял любые приказы, но ни на шаг не выходил за грань субординации.

– Когда славная Гвенда, Дева Перста, сокрушительница Кукловода, прыгнет к Джемису в постель, он сразу поймет, каким был идиотом, и прибежит просить прощения. Наша дружба вспыхнет с новой силой, я стану почетным гостем на его свадьбе и свидетелем на родах первенца.

– Так вот на что ты надеешься: Гвенда обойдет Нексию и заберет Джемиса себе? Я бы не ставила на это.

– Как же ты глупа! Пойми, наконец: мне все равно!

Такого рода беседа случилась меж ними не впервые. Джемис взялся за дело давно – сразу после той памятной ссоры. Он буквально прилип к девушке и не отходил ни на шаг всю дорогу от Трезубца. Джемис был хмур, суров и упрям. Во всех его действиях читалась бычья злоба и желание расквитаться с герцогом. Как цепной пес, он следовал за Нексией. Она умывается – он льет воду. Она в дорогу – он седлает коня. Она к столу – он насыпает в ее миску. Она спать – он тоже спать. Не с нею, конечно. Проводит до шатра, поклонится – и к себе.

Эрвин смотрел снисходительно и даже с сочувствием. Во-первых, ясно, что Нексия не влюбится в Джемиса – ее тонкой душе претит тупой напор. Во-вторых, тревожно за Лиллидея: он слишком явно показывает гнев. Чертовски опасное дело для вассала – мстить герцогу Ориджину на глазах у кайров. В одно прекрасное утро Джемис может проснуться… точнее, не проснуться с перерезанным горлом.

Чтобы защитить его, Эрвин несколько раз прилюдно проявлял симпатию к Лиллидею: хлопал по плечу, просил совета, делил чашу вина. Давал всем понять, что ни капли не зол на Джемиса и по-прежнему ценит как друга. Кроме того, повторил при свидетелях свои слова: Нексия свободна, и Эрвин будет рад, если она найдет достойную пару. Стоит ли скрывать: он даже наслаждался ситуацией. Нет сомнений, девушка по-прежнему любит его, Джемис обречен на поражение, а Эрвин – из одного великодушия! – прощает и оберегает друга. Он казался себе образчиком благородства и уже представлял, какими словами опишет историю Ионе или Минерве. Любая девушка восхитится!

Но однажды Шрам не пришел на прикуп, и его заменил Обри. Фитцджеральд обставил и герцога, и телохранителя. «Наглый щенок! Ты дал ему роту – и он вот как отплатил!» – нашептывала альтесса, согревая Эрвину постель. Герцог возразил: «Фитцджеральд – не Шрам, с ним я справлюсь». И действительно, следующим вечером разгромил как лейтенанта, так и кайра Обри, изъяв у обоих трехмесячное жалование. Но это не дало удовлетворения: честь Ориджина требовала мести главному врагу – Шраму, – а не его миньонам. Герцог вызвал капитана второй роты и спросил напрямик:

– Что происходит, тьма сожри? У вас нашлись дела поважнее честной игры с сюзереном?

Шрам отвесил поклон:

– Милорд, прошу прощения, я не хотел вас оскорбить. Думал, будете рады сыграть без меня и сохранить деньги.

– Я сильнее этих двоих, легко раздену их и отправлю в Первую Зиму нагишом. Но в избиении детей не будет чести. Мне нужны вы, капитан!

Шрам согласился:

– Готов играть с вами по четным дням, милорд.

– Ради Агаты, что вы делаете по нечетным? Приглашены в салон на вечера музыки?

– Так точно, милорд.

– Простите… что?!

– Зайдите нынче на ужин в мою роту – увидите…

Эрвин принял приглашение и зашел на ужин. А ночью сообщил альтессе: «Я не хотел видеть этого! Меня завлекли обманом и заставили узреть то, что противно человеческому естеству!» За вечерним столом капитан Шрам взял мандолину и стал петь. Капитан Шрам. Бородатый пират, без малого семь футов росту, два Эрвина в плечах. Взял мандолину. Да, эту штуку со струнами для серенад. И запел романтические баллады. О том, как эта любила того, а тот ушел в плаванье и погиб. Она ждала в порту и лила слезы в ледяное море. Или как он ее любил, но был шутом, а она – королевой. Она ему страстно отдалась, король узнал – казнил обоих. Или про розы с ядом на шипах… Про розы, тьма! Цветочки такие! Капитан Шрам. Командир тяжелой кавалерийской роты! И Джемис хмурился, но терпел. А кайры говорили: «Браво, капитан! Можете еще про пиратку?» А Нексия… Нексия сидела рядом с Лиллидеем, но большими блестящими глазами смотрела на Шрама. И слушала песни не ушами, как подобает согласно природе, а – всею собой целиком.

Тревога нашептывала Эрвину: «Ты не можешь ревновать. Это в принципе невозможно, поскольку ты лучший из мужчин, и я твоя навеки!» Нет, ревновать он и не думал, просто был крайне удивлен. Шрам и Джемис как будто всерьез состязались за сердце Нексии. И ладно Джемис – со зла, в отместку Эрвину. Но Шрам… Зачем это ему?!

А следующим днем к Эрвину подошел отец Давид:

– Позвольте покаяться, милорд. Боюсь, тут есть моя вина.

– В чем именно, отче?

И герцог услышал целую исповедь.

Когда-то в юности Эрвин София считал: настоящий воин должен быть молчалив. Болтовня – для девиц и неженок, а истинный боец – суров, как булатная сталь, и лишнего слова не скажет. «К бою!», «Победа», «Помянем» да «Слава Агате» – вот весь лексикон достойного сына Севера.

Попав в походы, Эрвин узнал, насколько ошибался. Нет ничего скучнее, чем день за днем плестись куда-нибудь, а развлечение лишь одно – разговоры. Рассказчик в походе – человек неоценимый. Достаточно одного языкатого парня, чтобы спасти от скуки дюжину солдат. А значит, в состав полноценной роты должны входить хотя бы восемь говорунов.

Войско Эрвина Софии страдало от нехватки личного состава. Вместо положенных на три роты двадцати четырех сплетников имелось от силы пять. Возможно, поэтому отец Давид решил оказать посильную помощь. Поначалу он, как подобает священнику, предлагал лишь притчи из писания и философские беседы. Убедившись, что товар не пользуется спросом, пустил в ход рассказы из актерского детства. Тут он преуспел гораздо больше: воины слушали охотно и сотрясали воздух смехом. А затем в отряде появилась леди Нексия – и отец Давид сделал то, в чем теперь раскаивался.

– Милорд, умоляю, поймите меня и не держите зла. Я хотел лишь помочь миледи освоиться, заслужить уважение у кайров. Знаю, как нелегко бывает девушке среди толпы мужчин. Только поэтому я решил сказать…

Словом, Давид указал иксам на прежде неочевидный факт: хотя еленовка и носит фамилию Флейм, но происходит из иного, более древнего рода – Лайтхарт. Священник делал акцент лишь на чистоте крови, но кайры увидели и второй смысл: это же те самые Лайтхарты, что чуть не скинули Телуриана. Выходит, Нексия – внучка наших братьев по оружию!

А тут кто-то – кажется, Гордон Сью, – предположил, что миледи должна испытывать трудности в поиске жениха, ведь она живет в столице, а Лайтхарты там до сих пор не в чести. И отец Давид – опять же, из лучших побуждений – взял и успокоил капитана: за леди Нексией дают искровый цех, с таким приданным она получит любого мужа.

Вот тогда священник явно перестарался. Он хотел лишь поддержать миледи, усилить ее ореол аристократизма. Но нечаянно, не рассчитав силы слова, представил ее чуть ли не лучшею невестой на свете. Внучка отважных и благородных Лайтхартов, племянница шута Менсона, который всем лордам Палаты задал чертей, талантливая художница, девушка редкой красоты – да еще с таким приданным! Не барышня, а сказка наяву! За первородными дамами обычно вовсе нет приданного, сама кровь Праматери уже считается богатством. А тут – искровая плотина!

– Постойте, – вмешался Эрвин, – откуда вы знаете о плотине? Граф Флейм упомянул ее в приватной беседе, слышали только Джемис и Обри. Кто из них проболтался?

Давид схватился за голову:

– Милорд, простите, я не помню, откуда узнал. Быть может, еще в столице…

– Вы не могли узнать в столице, мы встретили Флейма в Альмере.

– Не от Флейма узнал, а где-то еще… Помилуйте, не вспомню! Кто-то сказал, и мне запало в голову…

– Значит, вся шумиха – из-за вас? Это вы так расписали Нексию, что даже памятник влюбился бы?

– Умоляю, простите, – лепетал Давид, на него жалко было смотреть. – Я лишь хотел помочь девушке. Помню, какою яркой дамой была леди Аланис, и кайры очень ее уважали. Боялся, что не примут леди Нексию, вот и сказал в ее пользу…

– Кайры и Нексию уважали! Она завоевала почет своими собственными силами, стала первой леди нашего войска. Ради нее все старались быть лучше – но только в духовном смысле. А вы сделали так, что теперь ее взаправду хотят. Вы – сводник, отче!

Несчастный Давид не нашел слов в свое оправдание. Оба выдержали паузу: герцог – с грозным видом, священник – с виноватым. Но потом, осмыслив ситуацию, Эрвин смягчился:

– Впрочем, извольте знать, вы оказали мне услугу.

– Правда, милорд?..

– Как мне, так и Нексии. Бедная девушка все еще любит меня и старается побороть чувства. Вы поместили ее в центр романтического внимания – это исцелит ее раны и поможет скорей забыть меня. А я буду только рад, если Нексия вновь обретет счастье.

– Милорд, вы не шутите?..

– Слово Ориджина. Наша связь прервалась почти два года назад. Сейчас миледи для меня – словно вторая сестра. Благодарю за то, что помогли ей.

С того дня Эрвин стал замечать странное: тупое упрямство Джемиса, как ни странно, давало плоды. Навязчивый мужчина – смешон и подобен ослу… но, видимо, Нексия питала симпатию к осликам. Она позволяла кайру быть рядом, с любопытством слушала его рассказы – а Джемис бывает очень болтлив, если дать волю. Упоминая его в разговоре, говорила «кайр Лиллидей» немного другим тоном, чем «капитан Лид» или «лейтенант Фитцджеральд». А когда Джемис помогал ей спешиться, делала вид, будто совсем обессилела и вот-вот рухнет наземь.

– Противоположности притягиваются, – нашептывала альтесса Тревога. – Он суров и силен, она хрупка и нежна. Он сделан из стали, она – из шелка. Под ним темный конь, под ней – светлая кобыла…

– Это моя кобыла! – с досадою замечал Эрвин. – Это же Леоканта, ее отнял Пауль в Запределье и привез в подарок Шейланду, а тот подарил Нексии.

– Как символично, любимый: всем твоим кобылам суждено сменить ездока.

– Чушь городишь. Обыкновенная светская жизнь. Красивая барышня должна иметь ухажеров, это ничегошеньки не значит. В столице за Нексией бегала дюжина мужчин, а любила она только меня.

– Почему же теперь она подле Джемиса?

– Я – чемпион прошлых лет, осознанно сошедший с арены. Нужно дать и другим хотя бы шанс на успех.

– Значит, ты нарочно скрываешь свое обаяние?

– Больше того: держу его закованным в цепи и запертым в темницу. Стоит ему вырваться на свободу, как девушка тут же падет к моим ногам – и жизнь ее будет сломана, словно тонкая березка штормовым ветром.

– О, милый, как ты благороден!..

* * *

Эрвин потерял интерес к романтическим глупостям, когда местность вокруг начала меняться. Столь надоевшая ему Великая Степь, наконец, уходила в прошлое.

По сторонам дороги показались полотна пахотных полей. Шел сбор урожая, крестьяне трудились, словно муравьи, и, на удивление, не разбегались при виде кайров. Даже напротив, выходили с приветствиями, предлагали товары на продажу. За день Эрвин встречал больше людей, чем за целую неделю в степях Рейса.

Вместо шаванских кибиток и юрт появились глинобитные избы под соломенными крышами. Тут и там среди полей темнели руины древних построек: куски защитных стен, полуразрушенные башни, остовы фортов. Они притягивали взгляд странностью очертаний, чужими и давно забытыми архитектурными решениями. Возле каждой такой развалины ютился современный хутор. Крестьяне по-всякому использовали руины: брали камни для своих домов, хранили припасы в древних погребах, на уцелевших фундаментах ставили церквушки и амбары.

На дороге встречались конные разъезды. Смело выдвигались навстречу северянам, назывались пограничными дозорами, спрашивали: кто такие, куда держите путь? Нексия отвечала согласно легенде, а Эрвин разглядывал дозорных. Смуглою кожей и разрезом глаз они напоминали шаванов, но ястребиные носы и тяжелые подбородки выдавали совсем иную породу. Солдаты носили одинаковые шлемы с козырьками и форменные куртки с гербами Оферта. При виде их Эрвин ощутил себя моряком, идущим из океана хаоса к берегам порядка. В Степи никто не носил ни гербов, ни знаков отличия.

А затем, зажигая радость в сердцах мореходов, над горизонтом показался маяк. Исполинская Дженна – гордость меченосцев, исконный символ мельничьих земель. Даже само название графства произошло от нее. В давние времена тут простиралась империя Железного Солнца. Когда она рухнула, осколки ее обрели разных хозяев и лишились общего названия. Три города-государства – Фейрис, Миннис и Оферт – в течение веков соперничали меж собою. Владыка Эвриан Расширитель Границ убедил западных баронов признать над собой покровительство Фаунтерры. Он лично посетил здешние земли и так был потрясен величием Дженны, что нарек новое графство Мельницами. Под этим именем оно вошло и в вассальный договор, и в имперские карты. Бароны Фейриса, Минниса и Оферта не противились обобщенному прозвищу, ведь оно спасло их от скользкого вопроса: какой из трех городов первым указывать в документах?

На следующий день после Дженны кайры увидели Арину, а затем и Милану. Три Мать-мельницы никого не оставили равнодушным. Каждая была шедевром зодчества, выполненным в своем уникальном стиле. Суровая, массивная, угловатая Дженна напоминала скалу. В противовес ей Арина была высока и стройна, как тополь. Разлапистые «корни» контрфорсов, зеленые «ветви» лопастей, дощатая «кора» и «гнезда» балконов превращали ее в полное подобие древа. А третья сестра – Милана – воплощала стиль храма или дворца. Стены ей заменяла многоярусная колоннада, крышу венчал шпиль со звездою, лопасти блестели серебром. Немного портила вид кровля, сделанная из любимого меченосцами железа. За века она лишилась краски, заржавела и дала бурые потеки на колоннаду верхнего этажа. Но даже так Милана поражала великолепием. От нее трудно было оторвать взгляд.

При каждой из Мать-мельниц имелась охрана. Командиры дозоров побеседовали с Нексией, разузнал, что да как, и послал вестовых к своим лордам. Герцогу это было на руку. Вестовые доложат, что в Мельницы прибыла с визитом знатная дама из Надежды. В таком виде информация и разойдется по графству. Если в одном из крупных городов имеется шпион Кукловода, он не услышит ничего о герцоге Ориджине.

Меж тем, пристальное внимание дозорных и крестьян создало одну проблему: Орудие нуждалось в маскировке. Прежде оно ехало в арьергарде, спрятанное в кибитку. Теперь следовало усилить охрану. Эрвин велел переместить кибитку в центр колонны, приставить к ней двойной караул и украсить цветными лентами, словно внутри – будуар миледи. Это объясняло и закрытость, и строгую охрану.

Однако сама Нексия проявила любопытство. Пока телега плелась в хвосте, девушка не заглядывала туда. Но теперь кибитка с лентами, окруженная большим эскортом, возбуждала интерес. Кайр Лиллидей ежедневно наведывался туда, Нексия напросилась с ним за компанию – и Джемис не счел возможным отказать.

Лейтенант Фитцджеральд рассказал вечером за игрой:

– Милорд, вот как дело было. Кайр Джемис пришел туда вместе с миледи – и сразу внутрь, не спросив часовых. Они слегка замешкались, ведь Джемис – стрелок, ему-то можно, но миледи – нельзя. Впустили кайра, ее остановили. Он: «Пропустите даму». Часовые: «А милорд разрешил?» А Джемис: «Это мой клинок, кому хочу – тому показываю». И откинул полог так, чтобы миледи все увидела.

Шрам вмешался в рассказ и добавил:

– Не упустите главного, лейтенант. Орудие-то женщин не видало от самого Рей-Роя. А тут – прекрасная дама, да с запахом парфюмов. Словом, Орудие ошалело и давай вопить по-шавански. Кайр Джемис ему: «Молчи!» Оно еще громче, и по-нашему. Кричит, мол: все отняли, гады-волки, так хоть бабу дайте! Не эту – любую, завалящую, хотя б один разок! Джемису пришлось вкрутить ему винты. Орудие до последнего вопило: «Бабу!..» Потом заткнулось от боли.

– И Нексия видела все это?! – ужаснулся Эрвин.

– В том и суть, милорд!

Фитцджеральд, Шрам и Обри обменялись такими взглядами, будто встреча Орудия с Нексией была давно ожидаемым событием.

– Поясните-ка, – потребовал герцог.

– До сего дня кайр Джемис пользовался незаслуженным успехом у миледи. Видимо, дело в Стрельце: где кайру не хватает обаяния, там пес дает взаймы. Но Орудие – идова мерзость, а Лиллидей по своей воле взял его под опеку. Вот мы все и ждали: что скажет миледи, когда узнает?

– И что же?

– Миледи – достойная женщина, я всегда говорил. Она уточнила: «Это носитель Перста, взятый в плен?» Джемис ответил: «Да». И она сказала так, чтобы слышали все: «Ваши враги – чудовища, но будьте людьми, господа. Вы проиграете без единой битвы, если сами станете чудовищами!»

И Шрам, и Фитцджеральд, и Обри выглядели восхищенными. Нексия прочно завоевала место в их сердцах. Шрам добавил:

– Потом я улучил минутку и объяснил миледи, что Орудие – затея Лида с Лиллидеем, а все остальные – против этой дряни.

Эрвин закашлялся.

– А мне казалось, Орудие – моя затея.

– Это совсем другое дело! Вы только придумали план, продиктованный необходимостью. Но Джемис по собственной воле, ради удовольствия сделался стрелком. Помяните мое слово: когда кончится война, и вы возьмете меч, чтобы убить Орудие, Лиллидей начнет протестовать.

– Кайры, я запрещаю дурно говорить о Джемисе. Тьма сожри, я обязан ему жизнью!

– Так точно, милорд, – легко согласились все трое.

Им и не требовалось плохо говорить о Джемисе. Главное, что Нексия плохо о нем подумала.

Этой ночью Тревога поинтересовалась:

– Как по-твоему, милый, кто лучшая пара для еленовки – Джемис или Шрам?

– Святые боги, ты смешна! Во-первых, Шрам женат. Он просто играет, чтобы насолить Джемису.

– Женат?! Он не носит браслета.

– Супруга Шрама приезжала ко двору. Дородная нортвудка, ее сложно не заметить.

– Ах!.. Я думала, это альтесса.

– А я думаю, жена.

– Тьма сожри, это даже хуже! Если Нексия выберет Шрама, он убьет супругу, дабы жениться на еленовке.

– Как – убьет?..

– Запросто. Ножом по горлу – и в море. Он же пират.

– Тьфу, какая ересь! Пойми: Нексия не выберет ни Джемиса, ни Шрама. Она терпит их общество только затем, чтобы отвлечься от любви ко мне.

– Полагаешь?

– Абсолютно убежден. Представь, каково ей: каждый день видеть меня в блеске власти и славы, слышать перлы моего остроумия – и кусать локти от безнадежных мечтаний. Ей необходимо хоть как-то развеяться, или безответное чувство сведет с ума.

– А зачем тогда поехала с тобой? Чтобы терзаться всю дорогу?

– Она проболталась, что послана в Фейрис, а лишь потом выяснила, что и я еду туда же. Если б избрала другую дорогу, то показала бы, насколько неравнодушна ко мне. Гордость заставила Нексию ехать рядом, изображая безразличие.

– Ее безразличие наиграно? Тогда она – прекрасная актриса.

За последнюю неделю Нексия обменялась с Эрвином дюжиной малозначимых фраз.

– Видишь, как она утрирует равнодушие? Изо всех сил старается быть от меня подальше. Бедная девушка…

Впрочем, следующим утром Нексия навестила его. Герцог вызвал кайра Лиллидея, чтобы наказать за нарушение секретности. Девушка явилась, опередив Джемиса.

– Милорд, я хочу обсудить судьбу несчастного человека с Перстом.

– Орудия?

– Прошу вас не называть его так. Это человек, созданный богами, как и все мы.

– Боги создали также червей и тараканов…

– Скажите, что его ждет?

– Он принесет мне победу, а потом улетит на Звезду. Или в Орду Странников, если пожелает.

Девушка пристально смотрела Эрвину в лицо.

– Мне горько не видеть в вас признаков жалости. Это – человек! Вы пытаете его день за днем!

– Миледи, он убил нескольких человек, чтобы завладеть Перстом, и несколько десятков – с помощью Перста. Если б не отвага Хайдера Лида, он продолжал бы убивать и теперь.

– Но разве это повод уподобиться ему?!

Ее настойчивость удивила Эрвина. Сейчас Нексия больше напоминала Иону или Аланис. Неожиданно для себя, он смягчился и протянул девушке раскрытую ладонь.

– Миледи, позвольте пояснить. Вот моя рука, вполне знакомая вам. Вот мозоль от пера на среднем пальце: она у меня с детских лет. А вот мозоли на ладони, которых не было два года назад. Они оставлены рукоятью меча. Я никогда не хотел их иметь. Много лет получал трепки от Рихарда, терпел упреки отца – но все равно сторонился оружия. Однако Кукловод сделал то, что не удалось ни отцу, ни брату: заставил меня взяться за меч.

Нексия пальчиком коснулась его руки.

– Милорд, мозоли на ладони – не беда. Я боюсь, что ваша душа тоже загрубела.

Эрвин сказал:

– Мне жаль Орудие. Как раз поэтому собираюсь убить. На его месте я хотел бы только смерти.

– Так проявите милосердие: прекратите ломать то, что давно сломано.

И девушка ушла, оставив Эрвина со странным чувством в душе.

Явился Джемис, заранее готовый ко взысканию:

– Милорд, я поступил безрассудно. Думал, леди Нексия уже посвящена вами в тайну Орудия. Нельзя было полагаться на догадку. Моя вина.

Вместо того, чтобы объявить наказание, герцог предложил:

– Попробуйте выкрутить винты. Полагаю, Орудие будет покорно и без них.

* * *

После Миланы дорога раздвоилась: одна ушла прямо к Оферту, другая отклонилась на северо-запад, к Фейрису. Отряд свернул по второму пути.

В городишке, что стоял на перекрестье дорог, как раз был базарный день. Эрвин отвел отряд подальше от ярмарки, чтобы не рисковать секретом Орудия, но послал людей на базар за провиантом. Нексия тоже отправилась туда и взбудоражила все общество. Торговцы осыпали ее предложениями, Джемис попытался вручить девушке дорогой подарок, но был ею осажен, а командиры трех подразделений вступили в аукцион и раскупили все деликатесы… Однако эта чушь вылетела из головы герцога, когда он услышал новости.

Избранный, – твердили все на базаре. Избранный! Избранный!..

Гной-ганта, владыка тлена, пришел не затем, чтобы править Поларисом. Игры смертных скучны для того, кому покоряется вечность. Гной-ганта выбрал среди людей лучшего – самого мудрого и сильного, – и ему завещал власть над миром. Избранный с детства помечен богами: лицо бело, словно сама чистота. Когда Избранный достиг совершеннолетия, боги вновь благословили его: в родовые земли прибыл Семнадцатый Дар. Избранный раньше других распознал Гной-ганту и помог ему исполнить начертанное. Но даже после всего этого нашлись те, кто усомнился: истинно ли свят Избранный? Достоин ли власти над миром? Тогда Гной-ганта подверг его страшному испытанию. На глазах десяти свидетелей граф Шейланд и приарх Альмера приняли священную смерть. Приарх не прошел испытания и погиб безвозвратно, ибо душа не была достаточно чиста. Но Шейланд отринул смерть и вернулся к жизни, исцелив жуткие ранения, и сказал свидетелям: «Теперь видите: я истинно избран богами! Идите за мной, и мы излечим мир от грехов, как я исцелил свое тело!»

За звонкими этими речами сложно было разглядеть факты. Пауль освободил Уэймар – как и было предсказано. Но сколько войск у него, куда они движутся?.. Виттор собрал Абсолют и стал бессмертным – да, следовало ждать. Но как действует Абсолют, что дает на поле боя?..  Иона должна быть жива – иначе молва сообщила бы о ее гибели. Но каково ей теперь? Мечта Виттора сбылась, он пришел к своей цели – проявит ли теперь хоть каплю доброты? Или станет мстить жене за прошлую обиду?..

Одна деталь блестела так ярко, что пробила покров мглы. Женщина Гной-ганты предала его и попыталась убить. «Смерть слишком сладка для нее», – сказал Гной-ганта и подверг изменницу каре более страшной, чем самая жуткая гибель.

Эрвин понял, кого зовут женщиной Гной-ганты. Он также знал, что для нее страшнее смерти. Когда-то они лежали в обнимку, а за окном вспыхивали кометы снарядов. Ветер врывался сквозь выбитые стекла, свистел по темным коридорам дворца. Она жалась к нему всем телом, пытаясь согреть – из них двоих Эрвин больше страдал от холода. Он спросил:

– Тебе страшно?

Она прошептала:

– Конечно, нет. Мы оба не боимся смерти... А хочешь знать, чего я боюсь?

Потом она сказала. Это было признанием в любви: она доверила ему тайну – свой самый большой страх.

– Милорд, вам будет любопытно…

Эрвин с трудом вернулся в явь. Он сидел в своем шатре, тер красные от бессонницы глаза. Стояло раннее утро. Обри наливал чай и говорил:

– Только послушайте! Кайр Джемис решил, будто леди Нексия уже сдалась. Купил на базаре ожерелье с жемчугом и…

– Кайр Обри, – сказал герцог Эрвин София Джессика, – слушай мою команду.

– Да, милорд.

– Поймайте зайца, поднимите ему уши и подробно расскажите все новости о Джемисе с Нексией. Затем встаньте посреди лагеря и громко объявите: милорду плевать на приключения Джемиса. Не смейте лезть к милорду с этой дрянью. Ему плевать, сожри вас тьма!

* * *

– Это еще ерунда, – сказал отец Давид.

И все тут же обернулись к нему, поскольку никто, наделенный душою, не назвал бы это зрелище ерундой.

Две узкие речушки, сливаясь воедино, отсекали треугольный кусок земли. С двух сторон подточенный водой, он превратился в плоскогорье, окруженное обрывами. Все это плоскогорье – насколько можно было видеть, привстав в стременах, – занимали скульптуры. Сотни скульптур… а может, тысячи… или десятки тысяч.

Все они – по крайней мере, там, куда доставал взгляд – изображали воинов. Но этим фактом исчерпывалось единство. Одни были пешими, другие конными. Одни в человеческий рост, другие – богатыри по семь-восемь футов, третьи – исполины ростом с трехэтажный дом. Одни вздымали мечи и разевали рты в безмолвном боевом кличе; другие стояли навытяжку, словно часовые; третьи целились копьями в грудь неведомого врага. Четвертые лежали, опрокинутые временем. Под чьими-то ногами оползла земля. Кто-то рухнул в реку, выронив оружие. Кто-то пошел трещинами в зимнюю стужу, лишился рук и головы. Кто-то… Еще кто-то… Святые боги, им просто не было числа!

И каждая скульптура, вплоть до самой захудалой, имела в себе хоть немного железа. Простые бойцы были сложены из камня, но клинок меча все же блестел сталью. Вернее – блестел шесть веков назад, а теперь обратился в бурую гниль. Более славные воины имели гранитное тело, закованное в железные доспехи. Ржавчина сточила шлемы, проела кирасы, залила багрянцем щиты. Хуже прочих была участь лордов и героев. Их скульптуры были сработаны из железа целиком. Когда-то они поражали роскошью, сиянием слепили глаз. Когда-то казалось: более славных героев не носила земля! Когда-то… Когда-то… Теперь их трупы, насквозь проеденные ржавчиной, разваливались в куски. Отпадали руки, откатывались головы. Клинки, державшие в трепете целые народы, сгнивали в траве и расплывались рыжей грязью…

Наверное, каждый из ста семидесяти воинов отряда подумал о вечном. Спросил себя: как быстро сгниет его собственная вечная слава? Как скоро истлеет нетленная память? Как лживы, сожри их тьма, слова: герои не умирают?! Конечно, умирают. Гниют, покрываются ржавчиной, превращаются в грязь, труху, забвение…

– Это еще ерунда, – сказал отец Давид.

Таким гневом отдались его слова, что кайры не решились ответить, дабы не сорваться на брань. Только герцог сказал:

– Перед нами кладбище великих воинов. Своею доблестью и отвагой они одолели всех врагов, кроме времени. Столетья стерли их в пыль, как когда-нибудь сотрут и нас. Это очень печально, отче. Ради всех богов, где вы увидели ерунду?

– Ох… – Давид совсем потерялся. – Простите, милорд. Простите, славные кайры… Я имел в виду лишь одно: у этого кладбища есть секрет, пока еще не раскрытый никем. Кто найдет его, тот постигнет истинную суть Ржавых Гигантов.

– И в чем секрет, позвольте узнать?

– Говорят, милорд, среди этих скульптур есть три особенных – самых древних. Три первых гиганта были сотворены не людьми, но богами. Они пришли сюда, чтобы научить людей обрабатывать железо и верить в солнце, сделанное из металла. Эти гиганты и сами были выкованы из железа. Меченосцы поклонялись им, как богам. Но потом стальные великаны умерли – застыли без движения. Ради их славы меченосцы построили свою империю, прославлявшую железо. А вокруг мертвых тел кумиров создали кладбище.

– Стало быть, в центре этого погоста находятся три самых древних скульптуры?

– Неизвестно, в центре ли, да и есть ли они вообще. Милорд, это только легенда. Никто пока еще не нашел тех первых великанов. Их очень сложно различить среди десятков тысяч других.

– А как они выглядят? – спросила Нексия.

После того, как ненароком послужил сводней, отец Давид побаивался говорить и с Нексией, и о ней. Он глянул с вопросом на герцога, тот кивнул, и лишь тогда Давид ответил:

– Неизвестно, миледи: никто их не видел. Но говорят, что первые гиганты не ржавеют.

– Тогда почему их не нашли? Блестящую фигуру легко заметить.

– Да потому, что их не существует, – усмехнулся Шрам. – Шаваны верят в любую ерунду: быков, коней, червяков…

Джемис возразил:

– Меченосцы – не шаваны.

Нексия помедлила и робко спросила:

– Милорд, разрешите нам поискать первых гигантов?

Эрвину претила эта затея. Кладбище меченосцев тронуло его до глубины души. Ради праздного интереса обыскивать печальный памятник – это ли не кощунство? Но робость Нексии пришлась ему по душе, да и время располагало: дело шло к закату, пора устроить привал.

– Встанем на ночлег, – решил герцог. – Часовые и дежурные остаются в лагере, прочие могут быть свободны.

Эрвин терпеть не мог то время хаоса, пока развертывается лагерь, ставятся шатры, разжигаются огни под котелками. Люди снуют туда и сюда, топчутся кони, всюду шум, куда не сунься – налетишь на кого-нибудь. Он предпочитал на этот час уйти куда-нибудь, а вернуться в готовый уже лагерь. Ввиду большой убыли войска кайр Обри служил герцогу не только телохранителем, но и сквайром. Он остался ставить шатер, а Эрвин один выехал в поле. Фитцджеральд отследил нарушение безопасности и послал с милордом пару иксов. Эрвин велел им держать дистанцию – хотелось побыть наедине с собой… и Тревогой.

За последние дни сведений не прибавилось, но хватало и услышанного под Офертом. Избранный богами бессмертный Виттор Шейланд. Новая религия. Поход на Первую Зиму. Судьба Аланис, худшая, чем смерть… Эрвин не мог повлиять ни на что. Он сам, тьма сожри, построил такой план, что лишал его любых рычагов влияния. Голуби были разосланы еще от Трезубца; рассчитан и проложен маршрут. Ничего нельзя изменить, можно только следовать плану и молиться об успехе. Стрела, – думал Эрвин. Я снова – стрела. Лечу туда, куда направлен, и надеюсь попасть в цель. А беда в том, что полет мучительно долог. Бросок на Фаунтерру занял всего два дня, это можно было вытерпеть. Но сейчас – месяцы пути сквозь туман. И уповать не на что, кроме точного расчета да слов на голубиных лентах.