Текст книги "Тень Великого Древа (СИ)"

Автор книги: Роман Суржиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 71 страниц)

– Душенька моя, пришел тебя проведать!

Видимо, он уже не раз навещал ее. Узница не удивилась чудесному появлению мужа.

– Ты очень добр…

– Как живешь, ненаглядная? Всем ли довольна? Хорошо о тебе заботятся?

– Чувствую себя прекрасно. Лорд Мартин и сир Джоакин внимательны ко мне. Ни в чем не ощущаю недостатка…

Слова лились монотонно и ровно, будто мелодия из музыкальной шкатулки. Граф приблизился к клетке:

– Ты умница. После бегства кайров твое поведение сильно изменилось к лучшему. Прости, моих объятий ты пока не заслужила, но можешь поцеловать руку.

Он просунул ладонь между прутьев, поднес к губам Ионы. Она не стала целовать, но и не отвернулась. Избранный провел пальцами по ее губам, затем погладил щеку. Лицо северянки не выразило презрения. Она терпела ласки с покорностью больного пса.

– Милорд, она сломалась! – выронил Джоакин.

– О, нет, теперь моя душенька полностью исправна… Постойте-ка, а что вы здесь делаете? Не время для дежурства.

– Я пришел… ну… Милорд, мне стыдно за мои поступки.

Граф отмахнулся с усмешкой:

– Опять вы за свое! Вот кому должно быть стыдно, а не вам, – он потрепал волосы жены и поморщился: – Грязнуля... Вечером устройте ей головомойку.

Потом случилось событие, которое лишь усугубило терзания Джоакина. Мартин ворвался к нему и потащил за руку:

– Чего сидишь? Идем во двор смотреть! Скоро ее вынесут!

Палачи работали с Аланис в подвале арсенала, поскольку там было просторнее. Теперь они окончили дело, и умирающую жертву должны были переместить в камеру нижнего круга темницы. Граф Шейланд всем желал благости и добра, а вид той, над кем потрудились экзекуторы, мог удручить людей. Потому граф приказал нести Аланис через двор, накрыв с головой, как покойницу. Пара угрюмых солдат вышла из арсенала с носилками в руках. Под мешковиной угадывались очертания тощего тела. По материи расплывались бурые пятна.

– Преставилась, сердечная, – сказал мастер Сайрус.

Однако она была еще жива. Из-под мешковины высунулась рука, пальцы вяло пошевелились, будто пытаясь нащупать что-то. На указательном сверкнул рубиновый перстень. Воспоминание хлестнуло Джоакина: «Мы реквизируем ваших коней!.. Получите оплату, жалкий человечек…» И тут он понял: надо снять материю, взглянуть ей в лицо и сказать: «Простите, миледи». Вот – настоящее искупление!

Джо оцепенел, не решаясь на такое, а Мартин толкнул его в бок:

– Эй, гляди, что он творит!

Путь солдатам с носилками преградил Пауль. Лед хотел отстранить его, но Пауль сказал:

– Дай минуту, лейтенант.

Ориджин кивнул и отступил на шаг, а Пауль склонился над Аланис и взялся за край мешковины. Нет, Джоакин Ив Ханна придумал себе непосильную кару. Он не решился подойти и попросить прощения. Он даже не смог смотреть. Едва Пауль отбросил край материи, Джо отвел глаза. О дальнейшем судил только по звукам.

– Святые Праматери, – выронил гробовщик.

– Хорошенько отделали! – восхитился лорд Мартин.

Пауль зашептал нечто. Джо не смог разобрать ни слова, но был почти уверен: в шепоте звучала нежность. Потом Мартин воскликнул:

– Эй, ты чего, нельзя целовать!

И Сайрус буркнул:

– Непорядочек…

Аланис издала тихий стон.

– Довольно, командир, – сказал Лед не то с сочувствием, не то с уважением.

Хлопнула ткань, заново накрыв жертву (хотя в этом уже и не было смысла). Джо решился взглянуть. Солдаты тащили носилки ко входу в темницу, Лед шагал за ними следом. Рыжая шаванка держала Пауля за руку:

– Гной-ганта, она не стоит твоей печали.

А Мартин спросил Джоакина:

– Я не разобрал: он ее лизнул или укусил? Ты видел, а?

* * *

– Дорогая леди Лаура, я понимаю, сколь мелко звучат мои слова. Тому, кто не испытывал подобного, не дано понять, как глубоко ваше горе. Однако все же позвольте мне выразить соболезнования.

Напротив графа Шейланда сидит юная вдова приарха. Черный наряд делает ее мучительно прекрасной. Нежное личико сияет белизной среди траурного мрака, пара золотых локонов выбивается из-под платка.

– Милорд, это я должна соболезновать вам. Вы приняли столь же страшную участь, как и мой бедный супруг! Лишь благодаря чуду воскрешенья мы имеем счастье беседовать. Преклоняюсь перед вашим мужеством и силой духа.

– Миледи, мне неизвестны причины, по коим боги выбрали меня. Любой скажет: ваш муж имел стократно больше поводов быть избранным. В сравнении с ним, я – бледная тень.

Лаура роняет слезы – похвала в адрес любимого напоминает ей об утрате. Лаура благодарит графа за то, как он воздал убийце по заслугам.

Стоя в позиции почетного стража – за левым плечом графа – Джоакин думает о своей вине и жажде искупления. Но если б не муки совести, он пожирал бы вдову взглядом.

– Леди Лаура, – говорит граф, – после пережитого ужаса вы наверняка хотите вернуться домой, к семье, и найти утешенье в объятиях близких.

– Вы правы, милорд. И не только усталость влечет меня назад в Алеридан. Дедушка прислал письмо, где сообщил о беспокойствах в Альмере. Графиня Дэйнайт и граф Эрроубэк противятся власти дома Фарвей. Дедушка просит меня вернуться и заявить о своих законных правах герцогини Альмера.

Граф Шейланд вздыхает:

– Тяжелое бремя власти легло на ваши юные плечи… Тем сложнее мне говорить то, что должно быть сказано. Я вынужден просить вас об услуге: останьтесь с нами, примите участие в священном походе на Первую Зиму.

Лаура медлит, платочком убирает слезу со щеки.

– Мой любимый восхищался вашей готовностью сражаться со злом, даже столь могучим, как дом Ориджин. Но я – слабая девушка, раздавленная несчастьем. Как я смогу помочь?

– Дорогая леди Лаура, ваше влияние очень велико. С вами прибыли два батальона: рыцарский и монашеский. Командиры обоих признают вас законной герцогиней Альмера. Если вы уедете, очевидно, уедут и они. Но дело не только в потере военной силы. Монахи ордена Вильгельма высоко ценят вас. Они помнят, что в последние минуты жизни святой мученик Галлард спасал вас от гибели. Он отошел, но вы живы благодаря ему. Монахи видят в вас продолжение приарха. Коль вы останетесь, они полностью уверуют в святость моего дела – и сообщат сию веру другим монашеским орденам.

– Милорд, вы избраны богами! Вера и так сопутствует вам!

– Боюсь, мой образ несколько запятнан клеветой из черных уст северян. А вы – непорочны и чисты, словно горный хрусталь. Останьтесь, прошу вас. Продолжите дело, которое начал ваш великий супруг.

Леди Лаура колеблется. Джоакин смотрит на нее и думает, вопреки всем мукам совести: как было бы здорово, если б осталась. Пускай граф уговорит ее!

– Милорд, ваши слова полны благородства. Я хотела бы согласиться, но долг перед семьей…

Граф разводит руками:

– Миледи, никто не посмеет упрекнуть, если вы откажетесь. Здесь ждут вас только тяготы похода, а в Альмере – корона герцогини… роскошь… комфорт… новая свадьба. Полагаю, вам предложат в супруги юного лорда Альберта…

После каждой пары слов граф медлит, следя за ее выражением лица. Он замечает, как Лаура морщится на «свадьбе».

– Простите мою бестактность! Конечно, вам больно сейчас даже думать о новом муже!

Лаура всхлипывает.

– Мою любимый был великим человеком… Я сама выбрала его. Мне прочили в мужья другого лорда, но любовь к Галларду поселилась в сердце. Я прислушалась к чувству – и обрела подлинное счастье. Теперь я боюсь быть жертвой принуждения. Пускай это звучит дерзко, но я хочу сама участвовать в выборе…

Граф понимающе кивает.

– Миледи, сколько дней продлится ваш траур?

– Сто шестьдесят, милорд.

– Клянусь вам: если примете участие в моем походе, я приложу все влияние, чтобы оградить вас от принуждений. Когда истечет траур, никто не посмеет навязать вам жениха!

Девушка разражается плачем:

– Милорд, вы очень добры… Но так больно думать обо всем этом… Я потеряла лучшего мужчину на свете…

Сердце Джоакина рвется на части. Есть же в мире хорошие женщины: любящие, преданные! Почему они должны страдать?!

Граф подает Лауре стакан воды, она пьет, шмыгает носиком, благодарно кивает:

– Милорд, вы – мое спасение. Я не знаю, как пережила бы все это…

– Оставайтесь, миледи, прошу. Я стану беречь вас как зеницу ока.

– Это так щедро с вашей стороны… Но мой дед… боюсь, он будет обижен…

Граф улыбается:

– Миледи, я знаю, как унять его обиду. В порту Уэймара стоит альмерский флот. Я выступлю в поход по суше, корабли не потребуются. Отправим их назад во Флисс и предложим войскам Надежды располагать ими. Полки вашего деда станут очень маневренны. По Холливелу и Бэку они смогут перемещаться куда угодно. Я убежден, это склонит всех вассалов к подчинению!

Лауру переполняет благодарность. Она шепчет:

– Милорд, позвольте обнять вас…

Обходит стол и очень аккуратно, с детской робостью обнимает голову графа Виттора. Ее движения настолько невинны, искренни, трогательны, что слезы навертывается на глаза.

Затем граф провожает ее до дверей, а Джо собирается с духом и произносит:

– Милорд, я должен с вами поговорить. Уже поднимал этот вопрос, но вы не приняли серьезно. Боюсь, я вынужден настаивать.

Шейланд смотрит с удивлением, будто не ожидал упрямства. Говорит:

– Хорошо, я выслушаю, но только чуть позже. Перкинс пришел со срочным вопросом.

– Мне выйти?

– Можешь остаться, это быстрое дело.

Джо остается в кабинете, чтобы не утратить решимость.

Перкинс превратился из банковского клерка в командира отряда. Перед вторжением северян он завербовал в графское войско несколько сотен отставников, наемников и бандитов. Во время осады эти парни ожидаемо не проявили дисциплины. Они норовили стащить все, что плохо лежит, и сожрать все, что шевелится. Офицеры, назначенные графом, не могли совладать с ними. А уважала наемная свора лишь одного человека – того, кто платил жалование и носил Перст Вильгельма: Перкинса.

Осада окончилась, старший клерк должен был вернуться к управлению банком, но его наемники отказались подчиниться кому-либо другому. Следовало или уволить их, или как-то приспособить к банковскому делу. Когда Перкинс вошел, граф начал именно с этого вопроса:

– Я думал о твоих головорезах, и вот что сообразил…

На удивление, клерк перебил графа:

– Виноват, есть дело более серьезное. Нас покарманили, чик-чик!

Граф пожал плечами:

– Не сомневался в этом.

– Милорд, тут днище! Распетушили начисто, до перышка. Думал, осталось под ковром. Вошли – там паутина. Двое влипли и легли под лопату. А желтых нет совсем, голое дно!

– Повторю: я этого и ждал. Нетопыри больше месяца хозяйничали в городе. Конечно, вычистили все.

– Какие сволочи!.. – процедил Джоакин.

Прежде он слыхал странные рассказы: дескать, кайры, квартируясь у горожан, не грабили дома. Питались, конечно, задаром, но денег не отбирали и баб не приходовали, так что Джоакин даже заподозрил за ними некие остатки совести. Но теперь-то ясна причина доброты: зачем брать мелочь у мещан, когда уже ограбили целую банковскую сеть! Вынесли десятки тысяч золотых, если не сотни!

– Милорд, у нас из-за этого спотыкачик. Даже больше – ямина! Что было на горе – все съедено и роздано. А что вокруг, да под ковром – тю-тю. Нужен билетик на прогулку – а чем платить?

Граф сказал Перкинсу:

– Здесь нет никого, кроме Джоакина, а ему я доверяю. Давай говорить чистяком. Твой вопрос я предвидел и заранее обдумал. Отправим требование в Альмеру, пускай пришлют оттуда.

– Альмера даст только перышки, но не желтки. По ним протоптались шаваны. Вряд ли много уцелело.

– В Нортвуде есть наши отделения, а мы как раз туда и выступим. По пути соберем доходы.

– Виноват, но до Нортвуда еще дойти, а средства нужны прямо сейчас. Со всеми подкреплениями набирается у нас тринадцать тысяч копий, да пять тысяч обслуги, да семь тысяч коней. Генералы подсчитали, сколько требуется денег, чтобы выступить в поход.

– И сколько же?

Перкинс назвал сумму. Джоакин выругался:

– Тьма сожри!

– И это без учета зимней экипировки, которая понадобится через три месяца.

Джоакин поиграл желваками:

– Паскудные нетопыри! Обокрали до нитки, чтобы мы не могли вести войну! Какая тут честь!..

Но граф остался невозмутим. Вернувшись со Звезды, он всегда был невозмутим. Ни одна тень не омрачала светлого лица Избранника.

– Друзья мои, не вижу поводов для печали. Взятое да вернется вдвойне, как говаривал кто-то из Праотцов. Дойдем до Первой Зимы – и не только вернем свое, а и взыщем компенсацию. На самом деле, кайры лишь развязали нам руки.

– Но как дойдем-то?..

– Верный мой Перкинс, ты искал применения своим бойцам. Я решил эту задачку за тебя. Возьми-ка своих наемников и проведи внеплановый сбор налога по всему графству Шейланд.

– Налоги принято платить на день Изобилия…

– Потому я и сказал – внепланово, по срочной военной нужде. В двукратном размере.

Перкинс хлопнул глазами:

– В двукратном, милорд?! Людям и одну мерку сложно уплатить – война же!

– Говорят, кайры не слишком чистили мещан – значит, кое-что осталось. Пройди, брат, и подмети. Скажи: в будущем году можно не платить вовсе, но сейчас пусть раскошелятся.

Джоакин вмешался:

– Милорд, но это же наши люди… Им и так туго пришлось…

Граф лучезарно улыбнулся:

– Ошибаешься, славный воин. Наши люди – те, кто сражался за меня. А кто отсиделся по деревням да селам, кто впускал кайров к себе на постой – эти, как бы, в сторонке, не наши и не ваши. Не помогли кулаками, пускай помогут деньгами. Верно говорю?

– Да, милорд! – оскалил зубы Перкинс.

– Изо всех вассальных лордов один барон Доркастер пришел на помощь с полной силой. Его владения освободи от подати. А по остальным баронствам пройдись хорошенько. От Уэймара до Стагфорта пусть каждый вложится в святое дело!

– Славное решение, граф! Мы боремся за общее благо – вот все и раскошелятся. Правда, людей у меня маловато…

– Вовсе не беда. Скажу Хорису, он пошлет с тобой полтысячи трупоедов. Только приглядывай за ними, к кладбищам не подпускай.

Клерк рассмеялся над шуткой. Утряс с графом сроки и порядок сбора подати, после чего удалился.

– Итак, сир Джоакин?.. – спросил граф, обернувшись к воину.

Путевец поискал подходящие слова, но умных не нашел. Сбили его с мысли: сначала красавица-вдова, потом крохобор Перкинс… Джоакин решил вывалить, как есть.

– Милорд, я поступил плохо. Я пытал Аланис, угрожал срезать кожу, воткнул нож ей в лицо. Чувствую себя зверем. Милорд, накажите меня! Иначе не смогу вам служить.

Брови графа удивленно взлетели:

– Отчего не сможешь?

– Вина сводит меня с ума. Вы боретесь за святое дело, а я – грешник. Недостоин быть под вашим флагом.

Граф огладил подбородок, задумчиво прошелся по комнате.

– Непростой вопрос ты ставишь. Помнится, Аланис убила меня. И не меня одного, а еще и великого приарха. Я назначил суровую кару. По моему приказу ее подвергли ряду… хм… неприятных процедур. А теперь ты говоришь мне, что мучить Аланис – это грех. Выходит, я тоже, как ты выразился, грешник?

Джоакин мотнул головой:

– Никак нет, милорд! Вы – правитель здешних земель, стало быть, верховный судья. За вами полное право казнить и миловать. Ваше решение – все равно, что слово Праотца! Но я – обычный солдат – не имел права терзать ее. Такие, как я, заслуживают наказания.

– Такие, как ты – это значит, храбрые и верные бойцы, готовые на все ради сеньора? Мне думалось, такой солдат – подарок командиру.

– Не переубеждайте меня! – по-мальчишески выпалил Джо. – Я виноват. Накажите – или прогоните из войска!

Шейланд почесал бровь.

– Ладно, если настаиваешь... Выпрыгни в окно.

Джоакин вздрогнул.

– Милорд, четвертый этаж! Вероятно, я разобьюсь насмерть!

– Полагаю, так и будет.

– Считаете, я заслуживаю казни?

– Парень, это ты так считаешь. Ты же решил вместо меня. Сказал: требую наказания, и все. Раз требуешь – открой окно и прыгни.

Джоакин поглядел в стекло. Было высоко. Даже гребни защитных стен – ниже подоконника.

– Милорд…

– Не мямли! Я приказываю: подойди к окну, подними стекло.

Джо сделал. Фрамуга издала замогильный скрип, в комнату ворвался сырой ветер.

– Встань на подоконник.

– Но милорд…

– Встань, тьма тебя сожри!

Джоакин поднялся туда. В голове лупилось: так нечестно! Наказание – да, но не смерть же! Аланис утром еще была жива. Поди, до сих пор дышит, а я должен разбиться!

Граф отчеканил:

– Теперь прими решение: в какую сторону прыгать? Если наружу – получишь искупление, как мечтал, и, скорей всего, сдохнешь. А если внутрь – закроешь пасть на замок и будешь слушать, что говорит сюзерен!

Джоакин почти не колебался. Нельзя умереть раньше агатовской твари, это слишком несправедливо! Он спрыгнул на пол и вытянулся в струнку:

– Жду приказов, милорд.

– Благодарю, что соизволил выслушать. Коль скоро я здесь верховный судья, вот мое суждение. Хороший солдат – клинок господина. Ты видел, чтобы меч испытывал муки совести?

– Нет, милорд.

– Слыхал, как боевой топор хнычет: «Я виноват, накажите меня»?

– Нет, милорд.

– Оружию не положена ни совесть, ни вина. Оружие не размышляет о морали. Оно только исполняет волю лорда.

– Так точно, милорд.

– Если меч был выкован из плохой стали и сломался в бою – вот единственная его вина. Но ты прочен и остер, и разишь наповал. Желаешь моего приговора? Он выписан. Возьми.

Джо подошел на деревянных ногах, взял из рук графа свиток, сломал печать.

В глазах поплыло, когда увидел герб: сердце, пронзенное мечом. Герб, который он сам себе придумал! Ниже, не позволяя ошибиться, стояло имя: Джоакин Ив Ханна с Печального Холма. Еще ниже: вверяется ленное владение… присваивается рыцарский титул… за самоотверженную службу, достойную высших похвал…

– Милорд… – пролепетал Джо, – вы правда думаете… ну… я достоин?

– Ты готов бить моих врагов?

– Да, милорд!

– Пойдешь со мной в Первую Зиму?

– Да, милорд!

– В столицу? На край земли?

– Так точно, милорд!

– Тогда принеси присягу, доблестный сир Джоакин!

Он прошептал, почти как леди Лаура:

– Милорд, позвольте вас обнять…

Стрела – 4.5

Сентябр ь 1775г. от Сошествия

Графство Мельницы

Сооружение напоминало скалу, вырванную из Кристальных гор и брошенную посреди степи. Могучая угловатая башня имела больше сотни футов высоты. С трех сторон ее подпирали контрфорсы – крутые и обветренные, словно утесы над морем. Башня опиралась на фундамент таких размеров, что внутрь него поместилась бы деревня. Фундамент, в свою очередь, стоял на вершине холма. По склонам его сбегали вниз дороги, вымощенные тем же камнем, из какого сложена башня, потому холм тоже казался частью исполинского здания. Размерами и величием строение годилось на герцогский замок или искровый цех. Впрочем, одна деталь выдавала истинное назначение постройки. Шесть лопастей – каждая длиною с мачту галеона – совершали вращательное движение. Океанский бриз отдавал им столько своей силы, что терял скорость и оседал прохладным туманом. Тени от лопастей пробегали по земле лоскутами тьмы и сменялись сполохами света – будто сутки здесь длятся всего несколько вдохов.

Здание было мельницей.

– Ради Праматерей, ну и громадина! – выронил Гордон Сью.

– Это Дженна, вторая среди Мать-мельниц, – сказал Шрам, который бывал здесь раньше. – Арина еще крупнее, но не работает. А Милана на десять футов ниже.

Леди Нексия ахнула от восторга, провожая глазами величественный взмах лопастей.

– Хотите нарисовать ее?

– Хочу подняться наверх! Смотрите: там есть площадка!

Действительно, голову Дженны венчала корона из каменных зубцов, между которых поблескивали искорки – шлемы дозорных.

– Она охраняется, – отметил Фитцджеральд. – Держу пари: в фундамент встроены арсенал и казарма.

Шрам подтвердил:

– Дженна служит пограничным дозором графства. Но если хочешь подняться – плати глорию и входи. Солдаты только рады: прибыль от зевак удваивает их жалование.

А Эрвин добавил:

– Полагаю, даже платить не придется. Пару лет назад герцог Десмонд помог графству Мельницы в войне против Рантигара. Мы очутились в той части Степи, где кайров любят и ценят.

Нексия покачала головой:

– Простите, добрый воин, как нам поможет слава лорда Десмонда? Среди нас нет ни его родичей, ни вассалов…

Она невзначай коснулась плаща на плечах Эрвина – самого обычного, без единого знака отличия. Герцог нахмурился, когда вспомнил.

Эту идею подала Нексия: в землях Мельниц соблюдать маскировку. Пауль знает, что герцог Ориджин выжил, но не может знать – где он. Слежки за отрядом не было, шаваны крепко усвоили урок. С точки зрения логики, Пауль должен ждать Эрвина на Дымной Дали или в Альмере, или в Шейланде, но никак не на западном побережье. Тогда зачем выдавать истинный состав отряда? Леди Нексия Флейм едет в Фейрис в качестве посла герцогства Надежда, а северяне – просто ее эскорт. Пускай они будут не кайрами Ориджина, а вассалами Снежного Графа. Когда старший Лиллидей был убит, они примкнули к войску Надежды и нанялись сопроводить леди Нексию на запад.

Согласно легенде, Эрвин спрятал герцогский вымпел и переоделся в форму рядового бойца. Лейтенант Фитцджеральд условно принял его в свою роту. А кайр Джемис в одежде с гербами Лиллидеев стал командиром всего отряда и, как таковой, ехал во главе колонны.

– Ах, да, – согласился Эрвин. – Я так предан делу Ориджинов, что порой представляю себя одним из них.

– Не забывайтесь, кайр. Для вашего возраста у вас слишком смелые мечты.

– Дерзость украшает воина. Миледи, я хочу сопроводить вас на вершину мельницы.

– Благодарю за честь, но первенство принадлежит командиру отряда.

Джемис приосанился:

– С радостью составлю вам компанию. Прошу!

Он махнул нагайкой в сторону Дженны и хлестнул коня. Нексия пустила вскачь свою лошадь. Красавица и рыцарь, игреневая кобыла и гнедой конь помчали бок о бок, а рядом серой тенью понесся пес.

– За парочкой, к мельнице – марш! – скомандовал Фитцджеральд.

Войско тронулось с места.

Вблизи обнаружило себя еще одно свойство Дженны: она умела стонать. Где-то в недрах Мать-мельницы терлись друг о друга несмазанные детали механизма; ритмичный металлический скрип пронизывал воздух. Он раздавался точно в момент, когда каждая третья лопасть достигала верхней точки. От этого казалось, что вращение дается Дженне с трудом и болью.

– Бедная старушка, – сказал отец Давид.

Теперь, с малого расстояния, бросался в глаза возраст мельницы. В ткани лопастей тут и там зияли прорехи. Трещины бежали по контрфорсам, камни стен выщербились во многих местах.

– Дженне шесть веков, – заметил Эрвин. – Хотел бы я выглядеть не хуже в ее годы.

Смотрел он не на Мать-мельницу, а на пару во главе войска. Джемис спешился первым и легко, как пушинку, снял Нексию с лошади, задержал в воздухе – нарочно, чтобы подчеркнуть свою силу. Она рассмеялась. Подоспели воины дозора, и, кажется, только их появление заставило кайра опустить девушку наземь. Нексия изящно поклонилась и вступила в разговор. Когда Эрвин и Давид добрались до мельницы, девушка уже шагала ко входу на лестницу во главе целой процессии: воин дозора, который указывал путь, Джемис Лиллидей, Стрелец, четверка личной охраны миледи, да еще и Гордон Сью.

– Рыцари Севера – наши друзья! – сообщил офицер дозора. – Бесплатный вход для всех, кто пожелает.

Ротные командиры отпустили людей, перед лестницей выстроилась очередь.

– Пойдете, милорд?.. – спросил отец Давид.

– Увольте. У Нексии свита – как у королевы. Не желаю плестись в хвосте.

– Тогда и я постою с вами.

Они остались у подножья Дженны вместе с парой дюжин кайров. Над головами с гулом пролетали гигантские лопасти, ритмично и грустно скрипел механизм: рииии… рииии… рииии… Очередь втягивался в дверной проем.

– Там крутая лестница? – спросил Эрвин у дозорных. – Девушке трудно подняться, не так ли?

– С помощью своего кавалера она справится легко.

– Он ей не кавалер. Он просто…

Дженна скрипнула особенно громко.

– Тьма, почему вы ее не смажете?!

Дозорный офицер нахмурился:

– Не назовете ли свое имя, кайр?

– Э… – герцог осекся. Он так и не удосужился придумать псевдоним. – Не могу. Я дал зарок не называть своего имени.

– Ясно, – сказал дозорный и отошел.

Чтобы не чувствовать себя идиотом, Эрвин принял непринужденный вид и прогулялся вокруг Дженны. Вся постройка дышала древностью. Камни под ногами стерлись и стали гладки. Стена покрылась множеством трещин, самые крупные замазали раствором, но мелкие забились грязью и поросли мхом. Кое-где валялись осколки керамических плиток – видимо, когда-то вся Дженна была облицована ими, а теперь плитки осыпались всюду, кроме самой верхушки. Лопасти отклонялись от плоскости вращения, выписывая восьмерки. Видимо, истерлись детали механизма, и вал шатался в креплениях.

Но живость людей составляла дикий контраст с древностью Дженны. Дозорные размахивали руками, направляя кайров. Северяне громко делились впечатлениями, задирали головы, смеялись. С тыльной стороны от грузовых ворот мельницы змеилась вереница телег. Фыркали кони, ревели волы, переругивались возницы. Голые по пояс грузчики швыряли мешки, мучная пыль взлетала облаками. У огромных весов, заваленных мешками, мельник бранился с купчиной…

– Неприятное зрелище, – сказал Эрвин. – Люди – словно паразиты на теле Дженны.

– Тонко подмечено, – согласился Давид. – Впрочем, это не редкость в нашем мире.

– О чем вы, отче?

– Праматери и Священные Предметы. Вам не кажется, что все мы живем в их тени? Вернее, в тени лопастей механизма, который они запустили?

Рииии, – скрипнула Дженна, словно поддакнув Давиду. Эрвин возразил:

– Мне видится иначе. Праматери засеяли семена, из коих выросла наша культура. Но мы не паразиты, а крестьяне или садовники. Без нашего ухода сад зачах бы.

– Согласно вашей метафоре, мы также живем в тени, – подметил Давид. – В тени, создаваемой Древом.

Эрвин прошел между телег, уклонился от летящего мешка, стряхнул с рукава пятно муки.

– Отче, не пора ли сказать: что такое это ваше Древо?

– Боюсь, что нет. Я скажу сразу, как вы будете готовы.

– Знаете, в чем опасность? Я могу потерять интерес. Уже сейчас тайна ордена занимает меня меньше, чем…

– Дружба леди Нексии с кайром Джемисом?

Эрвин усмехнулся:

– Ловкая попытка, отче. Я хотел сказать: механизм уже запущен, лопасти войны крутятся, сыплется мука. Узнав вашу тайну, я мало что смогу изменить, даже если захочу.

– Не нужно ничего менять, милорд. Просто сделайте то, что умеете лучше всего: одержите победу. И отдайте нам Пауля.

– Зачем он вам? Ради первокрови? Это согласуется с вашей одержимостью идеей раздать каждому по Священному Предмету.

Риии, риии, – пожаловалась Дженна. Эрвин поглядел вдаль, на алое закатное солнце.

– Представляю себе картину: Пауль прикован цепями к столбу, в его жилу введена игла. Капли падают в чашу, отражаясь эхом в каменных сводах. Молчаливые братья вашего ордена по одному впускают людей в темницу, набирают чайную ложку крови и торжественно вливают в очередной разинутый рот. «Во имя Древа, ты получил власть! Пользуйся ею мудро», – изрекает адепт, и мужик выходит, ошалелый от благодати. А следом уже рвется другой: «Нельзя ли побыстрее? Третий день стоим!»

Отец Давид усмехнулся:

– Ваша фантазия достойна лучших драматургов. Любую пьесу из тех, в каких я играл, вы сочинили бы за день.

– Моя фантазия весьма ограничена, отче: даже ума не приложу, где вы возьмете столько Предметов. Пауль живуч, из него можно взять жидкость для миллиона человек – если не спешить, конечно. Но Предметов у вас едва ли больше сотни! Если сумеете склонить в свою пользу Церковь, получите тысячу. То есть, счастье достанется лишь каждому тысячному мужику. Да они поубивают друг друга!

Давид рассмеялся:

– Эту картину вы тоже представили наглядно?

– Что комичного в моих словах? Вы грезите равенством и счастьем для всех, но дадите Предметы горстке избранных. Получится новая бригада!

– Вот потому я и говорю, милорд: вы не готовы. Ваши догадки даже близко не подошли к сути Древа, а значит, разум еще не настроен на правильный лад. Дайте срок, милорд.

Рииии, – простонала Дженна в миллионный раз на своем веку.

Завершив полный круг, Эрвин и Давид вернулись ко входу. Тот самый офицер дозора втолковывал Хайдеру Лиду:

– …если Мать остановилась, запустить ее – трудное дело. Одной силы ветра не хватает для пуска. Внутри есть грузы на цепях, нужно лебедкой вытащить их наверх, а потом сбросить. Только грузы вместе с ветром сдвигают Маму с мертвой точки, да и то не всегда сразу. Иногда две, три попытки нужно. Потому в сезон крепкого ветра мы ее не тормозим. Пока дует – пущай трудится Матушка.

– Значит, вы смажете ее в сезон штиля?

– Точно так/ Перед Изобилием всегда идет тихая неделя – вот тогда приезжают мастера из Минниса, стопорят нашу Дженну, разбирают по косточкам, все смазывают, чистят, полируют… А как иначе? Это же Мать! Только две остались – она да сестренка…

Эрвин скривил губы: значит, Лиду он все объяснил, а мне – лысый хвост!.. Не догадываясь о чувствах милорда, Хайдер Лид задал еще один вопрос:

– Нет ли у вас системы сигналов? Насколько я понимаю, с верхушки Дженны видна Милана, а от нее – Арина. С помощью костров или зеркал можно подавать знаки.

Дозорный покосился на Эрвина:

– Вы спрашиваете о военной тайне, капитан. Еще и в присутствии странного парня без имени.

– Я не прошу раскрыть систему знаков. Прошу только подать сигнал о нашем прибытии. Мы не лазутчики или бандиты. Хотим, чтобы Фейрис заранее знал о нас.

Офицер дозора усмехнулся:

– В таком случае, вы будете довольны. Я не только подам знак, но и пошлю вестовых, чтобы всех оповестили о визите гостей. Снежный Граф пользовался большим уважением в нашей земле, мир и покой душе его. А леди Нексия – истинная дворянка из древнего и славного рода. Барон Фейрис должен принять вас, как собственную родню!

Хайдер Лид отвесил благодарный поклон, а офицер спросил доверительно:

– Капитан, скажите, правда ли, что Лиллидеи решили породниться с Флеймами? Если так, то это прекрасная новость!

* * *

– Прекрасная новость, ты согласен, милый? – спрашивала Тревога, примостившись в седле позади Эрвина.

– Абсолютно, – отвечал он. – Суди сама: Нексия красива, Джемис силен, и вместе у них наберется почти столько ума, как у меня. Следовательно, их дети выйдут почти как агатовцы: сильные, умные и красивые.

– Агатовцы сильны? – удивилась Тревога. – Твой пример не подтверждает этого.

Эрвин пропустил мимо ушей.

– Смотри дальше. За Нексией дают искровый цех. Я освобожу Джемиса от военной службы в обмен на уплату налога. И получу десятину искровых доходов, которую смогу тратить на пьянство, разврат и карточные игры.

– Но Джемис получит искровый цех, а ты – нет. Они с Нексией всегда будут знать, что подарить тебе на праздник: ящик-другой свечей. Неужели ты готов настолько упростить им жизнь?

– Третий довод. Коль скоро мы с Джемисом друзья, то я часто будут гостить у него. Хорошо, что его супруга приятна в общении и радует глаз. Представь, что бы было, если б он женился, например, на Молли Флеминг! Пришлось бы при каждом визите целовать в щеку корову.