Текст книги "Демон-Апостол"

Автор книги: Роберт Энтони Сальваторе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц)

Часть вторая
ЦЕРКОВЬ И СВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ

На протяжении столетий в королевстве Хонсе-Бир духовная власть церкви и светская власть государства были разделены. По моему глубокому убеждению, именно разумный баланс между ними способствовал тому, что наша страна просуществовала так долго. Такое равновесие сил не характерно для Короны, о чем я узнал, пока жил с тол'алфар, – как много известно мудрым эльфам!

В Альпинадоре, к примеру, религия носит совершенно другой характер, являясь неотъемлемой частью повседневной жизни каждого человека. Причина в том, что там гораздо холоднее и угроза смерти существует на каждом шагу, Варвар убивает оленя и молится над его трупом, благодаря за то, что теперь он и его семья не будут голодать. Оказавшись вдали от дома, он молится богу бурь, а если это не помогает и погода ухудшается, то богу своего домашнего очага, чтобы тот помог ему быстро найти дорогу домой. И такие ситуации возникают там постоянно. Для варвара религия – личное дело, ведь в Альпинадоре нет никакой официальной церкви, если не считать небольших миссий, учрежденных церковью Абеля. И светской власти там тоже, по существу, нет; отдельные деревни представляют собой маленькие независимые государства, разбросанные слишком далеко друг от друга, чтобы до них доходили указы верховной власти. На моей родине, в Тимберленде, ситуация во многом примерно такая же, хотя, конечно, мы знали о существовании короля Хонсе-Бира.

Тем не менее факт этот не оказывал никакого влияния на нашу жизнь.

В южном королевстве Бехрен церковь и светская власть практически слиты воедино. Их верховный вождь одновременно является жрецом самого высокого ранга; опасная ситуация, лишенная равновесия сил, без которого невозможно держать тиранию в узде. Этот самый вождь вправе убить любого человека – и часто делает это, – не опасаясь никаких последствий. Может ли король Хонсе-Бира Урсальский поступать так же? Думаю, нет, поскольку за действиями короля пристально следит церковь, и аббаты не допустят этого – разве что из чисто эгоистических побуждений. К примеру, чтобы ослабить власть короля в глазах его подданных, показав всем, на какие преступления способна светская власть.

Но что происходит, если сама церковь творит беззаконие, дядя Мазер? Логически рассуждая, король Дануб должен, в свою очередь, осуществлять контроль над действиями церкви. Тем не менее он не выразил ни малейшего недовольства по поводу того, что случилось с Чиличанками. Может быть, это объясняется чисто практическими соображениями: с одной стороны, жизнь каких-то Чиличанков, а с другой – масса неприятностей, которые может причинить королю и его окружению церковь, если поднять этот вопрос. Тут поневоле призадумаешься – а выступил бы король Дануб против отца Маркворта более решительно, если бы ему стало известно, кто на самом деле убил барона Бильдборо? Или опять практические соображения перевесили бы?

Или, может быть, практичность тут ни при чем, а просто баланс сил начал угрожающе смещаться?

Боюсь, дело обстоит именно так, дядя Мазер, и не думаю, что я преувеличиваю. Я убежден, что в этой борьбе церковь побеждает. На первый взгляд кажется, что светская власть оказывает на жизнь простых людей гораздо большее влияние, чем церковь. Налоги, армия, прокладка дорог и сбор пошлин за пользование ими – все это в руках короля Дануба.

Однако в конечном счете власть церкви оказывается сильнее. Когда человек лежит на смертном одре, имеет значение вера, а не материальные блага. В эти последние мгновения решающими оказываются слова какого-нибудь местного священника, а вовсе не указы короля; слова, несущие или утешение, или угрозу. Король Дануб распоряжается расходами, а отец Маркворт – душами. Король властен над человеческой жизнью и имуществом, а церковь может посулить нечто гораздо более ужасное, чем смерть, – вечные муки, по сравнению с которыми любые страдания в этой жизни кажутся ничтожными.

Истинная власть принадлежит церкви, дядя Мазер. И если она задумает использовать свою власть в дурных целях – а по-моему, в последнее время происходит именно это, – то самое худшее еще впереди. Даже несмотря на то что поври, гоблины и великаны изгнаны, а демон дактиль уничтожен.

Уничтожен?

А может, и нет, дядя Мазер. Может, дух демона жив и действует – только в другой, несравненно более опасной ипостаси.

Элбрайн Виндон

ГЛАВА 7
ВЕТЕР ПЕРЕМЕН

Огонь горел еле-еле. Теперь они превратились в беглецов и должны были соблюдать усиленные меры предосторожности, но ночью уж очень похолодало, и Браумин позволил Делману разжечь небольшой костер.

Глядя на своих товарищей, Браумин чувствовал, что на душе у него теплеет. Это было совсем немаловажно – что все они согласились покинуть Санта-Мер-Абель и, следовательно, церковь Абеля. Даже самый младший из них был членом ордена на протяжении десяти лет, это не считая восьми лет подготовки, без которой никто не имел права войти под своды Санта-Мер-Абель. И вот так, разом, перечеркнуть все эти годы тяжкого труда…

И еще Браумину было приятно сознавать, что их исход объяснялся отнюдь не только страхом перед Марквортом. Вот разве что Виссенти. Браумин с трудом сдержал улыбку, глядя, как этот нервный молодой человек сидит, скорчившись у огня, и вертит головой из стороны в сторону, пытаясь разглядеть во мраке, не появятся ли враги. Да, Виссенти, возможно, вдохновил к побегу именно страх перед Марквортом.

Браумину припомнилось, как среагировали остальные, когда он сказал, что им придется покинуть Санта-Мер-Абель с посудомойщиком, каким-то образом связанным с друзьями Эвелина Десбриса и магистра Джоджонаха. Они удивились, конечно, но еще больше были ошеломлены, когда он открыл им, каким образом он связался с этим человеком. Подумать только, брат Фрэнсис помогает им! Однако все четверо выдержали, возможно, самое важное и сложное испытание из всех, через которые им когда-либо приходилось проходить: они безоговорочно поверили Браумину и согласились последовать за ним. Задолго перед этими последними событиями они присоединились к нему, чтобы вместе продолжать дело Эвелина и Джоджонаха. Однако до сих пор все сводилось только к разговорам и тайным встречам, наполненным жалобами и печальными воспоминаниями о том, что они пережили, глядя на горящего на костре магистра. Потом получилось так, что Маркворту, по-видимому, стало известно о них. И тут перед ними встал отчаянный выбор: остаться с Браумином или предать заветы своего любимого наставника.

По правде говоря, Браумин не был уверен, чего можно от них ждать в этот критический момент. Хотелось верить, что они выстоят – как Джоджонах. Хотелось верить, что и его самого Маркворту не сломить. Однако, по счастью, брат Фрэнсис предложил им третий выход, который, по крайней мере, отсрочил это высшее испытание веры.

Хватит оглядываться, решил Браумин, теперь нужно смотреть только вперед. Возможно, им и впрямь предстоит встреча с таинственными друзьями Эвелина Десбриса. Хотелось бы услышать от них подтверждение всего, во что он верил.

Он посмотрел на Роджера Биллингсбери. Тот сидел в стороне от всех и прутиком чертил что-то в пыли. Как оказалось, это была карта местности, с Санта-Мер-Абель, заливом Мазур-Делавал, Палмарисом и двумя населенными пунктами к северу от него.

– Ты отсюда родом? – спросил Браумин, показывая на эти точки.

– Это Кертинелла и Ландсдаун, – ответил Роджер. – Две деревни на севере Хонсе-Бира. В Кертинелле я впервые встретился с Элбрайном, которого еще называют Полуночником.

– Другом Смотрителя?

– Я никогда не встречался с кентавром, – признался Роджер, – хотя и видел издалека, как его на привязи вели за караваном.

Браумин Херд кивнул. Именно с этим караваном он возвращался с горы Аида.

– А Полуночник – ученик Эвелина? – спросил он.

– Он был другом Эвелина, – ответил Роджер. – Вот подруга Полуночника, Джилсепони – все зовут ее Пони, – та была настоящей ученицей Эвелина. Никто во всем мире так не владеет магией. – Браумин недоверчиво посмотрел на него. – Конечно, тебе трудно поверить в это после стольких лет жизни в аббатстве, но скоро увидишь все собственными глазами.

Браумин и сам страстно желал встретиться с этой женщиной, ученицей Эвелина.

Подошел брат Делман и присел на корточки рядом с Роджером.

– Как далеко эти деревни от Палмариса? – спросил Браумин.

– Неделя пути, если без остановок, – ответил Роджер.

– И там мы встретимся с друзьями Джоджонаха? – вмешался в разговор Делман.

Роджер пожал плечами.

– Погода стоит хорошая, и они уже могли уйти к себе домой, в Тимберленд. Там есть такая деревня – Дундалис. – Он нарисовал на карте новую точку к северу от Кертинеллы.

– Еще неделя пути, да? – спросил Делман.

– По крайней мере, – ответил Роджер. – Дундалис примерно на таком же расстоянии к северу от Кертинеллы, как Палмарис к югу. Туда ведет единственная дорога, не очень хорошая, и я не знаю, насколько она безопасна.

– Раз Полуночник и Джилсепони должны прийти туда, значит, и мы туда же направимся, – объявил Браумин.

– Я не меньше вас хочу найти их, – заверил его Роджер, – но мы можем только предполагать, где они находятся. Им приходится скрываться от церкви. Они могут быть на севере, могут быть в Палмарисе. В одном я почти уверен: Смотритель вернулся на север. Кентавру, сами понимаете, на городских улицах спрятаться нелегко!

Браумин улыбнулся, но Делман начал нервно озираться по сторонам.

– Стоит ли так открыто говорить обо всем этом? – спросил он.

– Опасаешься, что у нас могут появиться «духовные» гости? – спросил Браумин.

– А что? Может, брат Фрэнсис все это сделал нарочно. Я имею в виду, свел нас с Роджером и вывел из Санта-Мер-Абель только для того, чтобы проследить за нами и таким образом найти друзей Эвелина.

При этих словах Роджер нахмурился, но Браумин по-прежнему выглядел спокойным.

– Я доверяю Фрэнсису… в этом вопросе, – сказал он. – Сам не знаю почему. Конечно, все его предыдущее поведение не вызывает доверия, но мне показалось, что на этот раз он был искренен.

– Что ему стоит притвориться, если он выполняет задание Маркворта, – возразил Делман.

– Сделать то, чего ты опасаешься, можно было, используя одного Роджера, – ответил Браумин, покачивая головой. – На самом деле это было бы даже проще. Ведь Роджер понятия не имеет о магических камнях, и ему даже в голову не пришло бы, что чей-то дух может следовать за ним по пятам. – На этот раз улыбнулся и Делман. – Что касается Фрэнсиса, то я верю его рассказу о том, что магистр Джоджонах простил его. Хорошо помню, что, когда солдаты тащили магистра на Коллегию аббатов, Фрэнсис как раз стоял у них на пути. Это очень похоже на нашего доброго Джоджонаха – простить Фрэнсиса. А раз так, зрелище смерти Джоджонаха наверняка потрясло Фрэнсиса. Может быть, даже перевернуло все его представления о мире.

– Я готов согласиться с первой частью твоих рассуждений, брат, – покачал головой недоверчивый Делман, – но вот выводы ты делаешь неправильные. Фрэнсис ненавидел магистра Джоджонаха. Во время путешествия к Аиде это бросалось в глаза. А тебя, по-моему, он ненавидит даже больше.

– Может, больше всех он ненавидит себя самого, – ответил Браумин, устремив взгляд во тьму.

Делман тяжело вздохнул. Он не разделял уверенности Браумина, но, по правде говоря, это не имело особого значения. Разве у них был другой выход? Если бы они остались в аббатстве, то погибли бы на костре или, возможно, были вынуждены совершить ужасный грех – признать свою вину, отречься от того, во что верили; спасти тело, но погубить душу. И если Маркворт схватит их теперь, когда они покинули Санта-Мер-Абель, исход будет таким же.

Оставалось лишь надеяться, что Браумин не ошибся во Фрэнсисе.

Магистр Теорилл Энгресс был, наверное, самым добрым и мягким монахом среди всех, кого Фрэнсис когда-либо знал. Абсолютно лишенный амбиций, он был примерно тех же лет, что Маркворт, и прожил в Санта-Мер-Абель уже больше пятидесяти лет. Свое достаточно высокое звание он получил не в награду за выдающиеся деяния, а просто в силу возраста. Скромный и великодушный, пользующийся уважением монахов не только Санта-Мер-Абель, но и всего ордена Абеля, он выполнял свои обязанности тихо и добросовестно, без малейших пререканий. Ходили слухи, что казнь Джоджонаха сильно огорчила его, но, как и во всех остальных случаях, он оставил свое мнение при себе. Энгресс вообще позволял себе возражать только в случае крайней необходимости – как, к примеру, по вопросу о преждевременном возведении брата Фрэнсиса в ранг магистра.

Может быть, именно репутация старика подтолкнула Фрэнсиса к тому, что, едва выведя заговорщиков из Санта-Мер-Абель, он оказался у его двери.

Энгресс, уже в ночной рубашке, не проявил никаких признаков удивления, когда открыл дверь и увидел в пустом коридоре Фрэнсиса.

– В чем дело, брат? – вежливо спросил он и даже улыбнулся своей мягкой улыбкой, хотя было очевидно, что ночной гость поднял его с постели. Фрэнсис стоял, точно оцепенев. – Что-нибудь случилось? Может, с отцом-настоятелем? Он желает меня видеть?

– Не с ним, магистр, – с трудом проглотив ком в горле, ответил Фрэнсис. – Со мной.

Энгресс устремил на молодого монаха пристальный взгляд. Ни для кого не было секретом, что совсем недавно он возражал против планов отца Маркворта возвести Фрэнсиса в ранг магистра. Помолчав, старик отступил в сторону и пригласил нежданного гостя войти.

Фрэнсис уселся в кресло рядом с ночным столиком, глубоко вздохнул и оперся подбородком на руку.

– Надеюсь, это не имеет отношения к вопросу о твоем повышении? – спросил Энгресс.

Фрэнсис с очень странным выражением посмотрел на старика, заглянул в его добрые, мудрые глаза, окинул взглядом густую гриву мягких серебристых волос, составляющих резкий контраст с бритой головой Маркворта.

– Нет, – ответил он. – Это не имеет никакого отношения к тому рангу, который я уже имею или должен вскоре получить. Это вообще не имеет отношения к церковной иерархии или политике. Это касается только… меня.

Энгресс посмотрел на него с подозрением. Но потом, видимо, рассудив, что это не трюк с целью добиться его согласия на возведение Фрэнсиса в ранг магистра, он уселся в кресло напротив явно взволнованного молодого человека и даже успокаивающе положил ему на плечо морщинистую руку.

– Ты в тревоге, брат. Молитва облегчит твою боль.

Фрэнсис поднял голову.

– Я прошу об отпущении грехов.

Теперь Энгресс не смог скрыть удивления.

– Может быть, с этим тебе лучше обратиться к отцу-настоятелю? В конце концов, он твой наставник…

– Во всех других случаях, – перебил его Фрэнсис, – но не в этом.

– Тогда говори, брат, – доброжелательно сказал Энгресс. – Конечно, я дам тебе благословение, если ты истинно покаешься.

Фрэнсис кивнул, нервно ломая руки и пытаясь подыскать подходящие слова… Но какие могли тут быть подходящие слова?

– Я убил человека, – выпалил он, от волнения едва не свалившись с кресла.

Глаза старика широко распахнулись, но он сдержал себя.

– Ты хочешь сказать, что своими действиями лишил человека жизни?

– Я хочу сказать, что ударил его и от этого удара он умер, – ответил Фрэнсис. Его трясло; пришлось даже закусить губы, чтобы они не дрожали. – На пути из аббатства Сент-Прешес. Это я ударил молодого Чиличанка… Греди…

– Я слышал о его смерти, – сказал Энгресс, – хотя мне сказали, что Греди Чиличанк просто замерз во время этого путешествия.

– Он умер, потому что я ударил его… сильно. Я не хотел убивать его…

И Фрэнсис с чувством огромного облегчения рассказал все как было – как Греди плюнул в лицо отцу-настоятелю и как он, Фрэнсис, ударил его, желая всего лишь защитить Маркворта, потребовать уважения к нему.

Старый магистр попытался успокоить его, приводя тот довод, что преступление против Бога совершается в сердце и что, следовательно, если это и в самом деле был несчастный случай, совесть Фрэнсиса может быть чиста.

Однако Фрэнсис на этом не остановился. Он рассказал о Джоджонахе и Коллегии аббатов, о том, что Джоджонах перед смертью простил его. И снова Энгресс попытался успокоить его, но Фрэнсис и теперь еще не закончил. Он рассказал Энгрессу о Браумине Херде и остальных еретиках.

– Я позволил им уйти, магистр, – признался он. – Пошел против воли отца Маркворта и показал брату Браумину путь за пределы аббатства.

– Почему ты так поступил? – спросил Энгресс, одновременно ошеломленный и заинтригованный.

Фрэнсис покачал головой, не в силах ответить на этот вопрос даже себе самому.

– Я не хотел, чтобы они погибли. Такое жестокое… слишком жестокое наказание всего лишь за то, что они заблуждаются!

– Отец-настоятель не приемлет ереси, – заметил старик. – Вообще терпимость в традиции церкви Абеля, но это не относится к тем, кто несет в себе угрозу самому существованию ордена.

– Вот почему мне так больно, – сказал Фрэнсис. – Я ведь понимаю, как важны безопасность и целостность ордена. Я согласен с отцом-настоятелем… но даже если бы и не так, то как посмел я пойти против него! Это немыслимо!

– Мысль о казни товарищей была для тебя невыносима. Скажи, ты искренне веришь, что поступил неправильно?

– Какой из моих поступков вы имеете в виду? – спросил Фрэнсис.

– Это тебе решать, – ответил магистр Энгресс. – Ты пришел сюда, прося отпустить тебе грехи, и я могу сделать это, но только если ты скажешь, в чем именно искренне раскаиваешься.

Фрэнсис беспомощно поднял руки.

– Я рассказал все как было.

– Верю тебе. Но твои поступки такие противоречивые. Ты как маятник – то за отца-настоятеля, то против него.

– А разве мерой того, совершено преступление против Бога или нет, является отношение к отцу-настоятелю?

– И снова, брат мой, это тебе решать. Если ты пришел сюда, желая освободиться от тягостного чувства вины перед отцом Марквортом, тогда, боюсь, я тебе не помощник. В этом случае тебе нужно просить прощения у самого отца-настоятеля. Если же ты полагаешь, что в сердце своем не умышлял худого против Бога, тогда другое дело. Что касается происшествия на дороге, то я, как и Джоджонах, дарую тебе отпущение этого греха, потому что ты явно сожалеешь о случившемся и потому что в полной мере виновным тебя считать нельзя.

Разберись в своей душе. Если свое поведение касательно этой истории с братом Браумином ты считаешь преступлением против Господа, тогда что тобой руководило? Злоба или просто трусость?

Фрэнсис надолго замер, пытаясь вникнуть в слова Энгресса, пытаясь понять, что в самом деле подтолкнуло его поступить так, а не иначе. В конце концов, так и не разобравшись в своих чувствах, он беспомощно посмотрел на старого магистра.

– Каюсь в том, что совершил против Греди Чиличанка, – сказал он, поскольку честный ответ мог дать только на этот вопрос.

– Я уже отпустил тебе этот грех. – Энгресс поднялся и помог встать Фрэнсису. – Пусть твое сердце больше не страдает от бремени этой вины. Если захочешь освободиться и от остальных, возвращайся, и мы снова поговорим. Но поторопись, мой юный брат. – Он улыбнулся. – Я стар, очень стар, и могу покинуть этот мир еще до того, как ты разберешься в себе!

Он похлопал Фрэнсиса по спине, вывел его в коридор и взялся за ручку двери.

– Я могу быть уверен, что все останется между нами? – спросил Фрэнсис.

– Это священное таинство, в котором участвовали только ты и Бог, – заверил его старый магистр. – Меня тут, можно сказать, и не было. Как я, смертный магистр Энгресс, могу с кем-то говорить о том, в чем даже не принимал участия?

Фрэнсис кивнул и удалился.

Ошеломленный услышанным, Энгресс провожал его взглядом, пока тот не скрылся за поворотом. Он вел себя, как и надо при отпущении грехов, – отстраненно и спокойно; был просто глазами и ушами Бога.

Нет, не совсем так, как надо, должен был признать Энгресс спустя несколько минут. Он отпустил Фрэнсису грех в отношении Греди Чиличанка, но не стал разбираться с остальными не только по тем причинам, о которых говорил молодому монаху. Им руководили и чисто практические соображения; он хотел как можно быстрее закончить эту встречу. Если бы отец-настоятель, который всегда держал Фрэнсиса под рукой, застал его здесь, это могло бы породить множество очень, очень опасных вопросов. Энгресс был недоволен собой – как всегда, когда соображения практичности заставляли его действовать не в полном соответствии с требованиями религии.

И теперь перед ним возникла еще одна проблема: как монах, он не мог разглашать тайну, доверенную ему Фрэнсисом, но как человек, Энгресс был просто в шоке. Подумать только, такой заговор в Санта-Мер-Абель! Подумать только, молодые братья ордена Абеля, сами по себе славные люди, тайно встречаются и обсуждают решения отца-настоятеля, возможно даже плетут заговор против него!

И тем не менее, учитывая все – войну, события в аббатстве Сент-Прешес и темницах Санта-Мер-Абель, а больше всего ужасную казнь магистра Джоджонаха, – Энгресс вполне мог понять, что люди, у которых есть совесть, станут объединяться, восставая против самого ордена. Энгресс дружил с Джоджонахом, и, хотя у него не было доказательств, которые позволили бы опровергнуть обвинения, выдвинутые Марквортом, в душе своей старый магистр не верил, что Джоджонах и в самом деле еретик.

– Ты слишком круто используешь свою власть, Далеберт Маркворт, – прошептал Энгресс. – Так можно растерять многих сторонников.

Чувствуя себя бесконечно усталым и старым, магистр Теорилл Энгресс закрыл дверь, опустился на колени рядом с постелью и вознес молитву, прося Господа вразумить его.

Он помолился за брата Фрэнсиса.

Потом он помолился за брата Браумина и его товарищей.

– Всех очень огорчило то, что Джилсепони покинула нас, – мрачно сказал Томас, – как и уход Шамуса Килрони с его солдатами. Но наша решимость от этого не уменьшилась, в особенности после того, как ты сказал, что отправляешься с нами.

– Да, как и обещал, – со вздохом подтвердил Элбрайн.

– И погода благоприятствует, – продолжал Томас. – Всего-то одна буря. А выпавший снег уже стаял.

Ответа не последовало, и после паузы Томас заговорил снова.

– Кое-кто настаивает, что нужно отправляться в путь прямо сейчас. – Это признание не удивило Элбрайна. – Дескать, мы могли бы уже быть в Дундалисе и построить себе хоть какие-то временные жилища, если бы вышли сразу же после того, как О'Комели и остальные доставили все припасы.

Элбрайн усмехнулся; задним числом всегда легко рассуждать. Они и в самом деле уже давно могли бы быть в Дундалисе и, если бы их не слишком задержали на пути монстры, могли бы уже построить временное жилье и запасти дров, чтобы пережить зиму. Но кто знал, что погода выдастся такой мягкой? Элбрайн прожил большую часть жизни на севере и хорошо знал, что если бы буря – а они, как правило, были частым явлением в этой местности – захватила караван Томаса по дороге, то немногим уцелевшим пришлось бы возвращаться в Кертинеллу.

– Земля почти замерзла, – рассуждал Томас, – а снега нет как нет.

– Здесь по крайней мере, – сказал Элбрайн. – Что происходит в сотне миль к северу, неизвестно.

– Наверняка то же самое, – без колебаний ответил Томас. – Ты же сам так говорил.

Элбрайн согласился. Вместе с Джуравилем и кентавром они обсуждали этот вопрос и пришли к выводу, что, скорее всего, дальше на севере сейчас тоже тепло.

– А если мы будем ждать до баффэя, то колеса наших повозок могут утонуть в весенней грязи, – продолжал Томас.

– А если мы выйдем сейчас и в пути нас застанет сильнейшая буря?

– А кто докажет, что такая буря не обрушится на нас весной? – возразил Томас.

Элбрайн хотел напомнить ему, что весенние бури редко бывают так опасны, как зимние, поскольку после них почти всегда приходит тепло и снег, каким бы глубоким он ни был, уже через несколько часов тает. И бояться нужно не снега, а холодов – таких, какие бывают только зимой и могут превратить человека в глыбу льда.

– Если бы мы вышли после той бури – единственной за все время, – гнул свое Томас, – то сейчас уже устроились бы в Дундалисе. И я, и многие другие считаем, что стоит попытаться. Погода мягкая, ровная. Земля замерзла, Полуночник с нами. Что нам помешает через неделю быть в Дундалисе? А там пусть зима приходит, нам она будет не страшна.

Элбрайн молчал. Он много чего мог бы возразить, но Томас просто не услышал бы его. Кроме того, он и сам не знал, хочет отговаривать Томаса или нет.

Нет, наверное. Не на этот раз.

Пони покинула его, и все, чего он хотел, – это снова оказаться в ее объятиях. Может быть, если он сейчас поведет караван в Дундалис, то освободится задолго до окончания зимы. Элбрайн улыбнулся. Вот будет сюрприз для Пони, если еще до прихода весны он объявится в Палмарисе.

Однако улыбка растаяла, как только он перевел взгляд на Томаса. Нехорошо это – соглашаться из эгоистических побуждений, может быть во вред всем этим решительным, смелым людям.

Хотя, по правде говоря, Смотритель и Джуравиль, зная, что Элбрайну предстоит разговор с Томасом, только сегодня утром убеждали его не задерживаться с выходом.

– Ты понимаешь, что я ничего не могу гарантировать? – спросил Элбрайн. Томас широко улыбнулся. – Если нас в пути застигнет буря…

– Мы крепче, чем ты думаешь, – ответил Томас.

Элбрайн издал тяжкий, безнадежный вздох. Томас понял намек и от всей души рассмеялся.

– Я не могу гарантировать ничего, – угрюмо повторил Элбрайн. – Что касается монстров, тут все ясно. Мы сможем или прикончить их, или уклониться от встречи. Однако что касается капризов природы, тут я бессилен.

– Она просто приглашает нас в путь, – жизнерадостно заявил Томас. – Мои старые кости чувствуют это.

Элбрайн кивнул и наконец произнес те слова, которые Томас Джинджерворт и многие другие так давно жаждали услышать:

– Начинайте укладываться.