Текст книги "Демон-Апостол"

Автор книги: Роберт Энтони Сальваторе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц)

Он замолчал, и по толпе, несмотря на страх, снова прокатился шепоток. Епископ явно намекал на барона Бильдборо, которого в городе любили и уважали.

– Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли, – продолжал он. – Ваш барон Бильдборо был прекрасным, скромным человеком, не старавшимся возвыситься над Богом. Но сейчас, друзья мои, – он поднял кулак, рукав рясы соскользнул, обнажая мощные бугрящиеся мышцы, глаза засверкали фанатическим блеском, – у нас есть возможность погрузить Бестесбулзибара и всех его злобных приспешников в вечный сон. Сейчас, слава мудрому королю Данубу, Палмарис воссияет как никогда. Мы живем на границе, мы – стражи королевства. Король Дануб понимает это и понимает также, что, если Палмарис вновь обретет свою душу, Бестесбулзибару сквозь наши ворота не пройти!

Его высокопарная речь заставила толпу разразиться восторженными криками. Пони, конечно, молчала. Оглянувшись, она увидела, что лица многих залиты слезами. Да, ничего не скажешь, епископ умел говорить; и он понимал, чего ждет от него народ. Он начал с того, что ущемил права тех, кого простые граждане искони считали своими врагами: купцов и иностранцев. А теперь он призывал к духовной борьбе. Многие, очень многие потеряли близких во время войны – и даже еще до того, как она разразилась, – и намек Де'Уннеро на то, что они могут каким-то образом вырваться за пределы своего жалкого существования, находил отклик в их сердцах.

– Вы должны снова вернуться к Богу! – гремел он. – Я обращаюсь ко всем и к каждому из вас – к тебе, к тебе и к тебе! – он снова принялся тыкать пальцем. – Священник аббатства Сент-Прешес больше не будет мелкой сошкой. Нет, говорю я вам, потому что Господь открыл мне истину. И Господь внушил нашему королю отдать город в заботливые руки церкви Абеля. Теперь мы будем опекунами ваших душ. Мы будем нещадно вырывать семя Бестесбулзибара. И я покажу вам, как именно.

С каждым новым заявлением восторженные крики усиливались, но, незаметно оглядываясь, Пони видела, что это согласие с оратором укоренилось далеко не во всех сердцах. Многие протягивали к епископу руки в отчаянной надежде обрести веру хоть во что-нибудь; однако многие не проявляли подобного энтузиазма и оставались здесь просто из страха перед вездесущими монахами и солдатами.

Так продолжалось до тех пор, пока Де'Уннеро не закончил. Теперь он снова спокойно стоял на платформе со скрещенными на груди руками. Да, он был вдохновенным оратором, умел расшевелить душу. Но Пони знала истину и понимала, что, действуя якобы во славу Божью, он на самом деле преследует собственные своекорыстные интересы; или, в крайнем случае, интересы другого, но тоже смертного существа.

Однако людям-то это неизвестно, напомнила она себе, оглядываясь по сторонам. И их неведение позволит Де'Уннеро жестоко расправиться со всеми, кто не согласен с церковью. Хотя среди толпы явно витали и скептические настроения.

Теперь Пони нужно было очень хорошо подумать и найти способ открыть простому народу правду.

Отец-настоятель почувствовал легкое покалывание духовной связи, когда руководил утренней молитвой студентов. Кто-то пытался вступить в контакт с ним, используя камень души; однако попытки эти были настолько слабы, что Маркворт не сумел вычислить, от кого они исходили.

Извинившись, он передал свои обязанности брату Фрэнсису и торопливо зашагал в свои апартаменты. Поначалу он хотел пройти в заветную комнату с пентаграммой, но потом заколебался. А вдруг монах, который пытается связаться с ним, «увидит» то, что там находится?

Какие глупости, одернул себя Маркворт и громко расхохотался. Кто бы ни был этот монах, он ничтожество, просто дитя с точки зрения возможностей духовной связи. Что он там может «увидеть»? Отец-настоятель остался в комнате с пентаграммой, где всегда чувствовал себя сильнее. Стараясь не упустить сигнал далекого вызова, взял камень души и погрузился в серую пустоту. Вскоре его дух покинул тело.

Это оказался Джеховит, который уже заметно ослабел от усилий пробиться к Маркворту. Дух отца-настоятеля покинул Санта-Мер-Абель и устремился к аббатству Сент-Хонс.

Спустя несколько мгновений он стоял перед Джеховитом. Да, никаких сомнений, настоятель Сент-Хонса уже изнемог до предела. Соединившись с ним, Маркворт приказал быстро и ясно изложить, что стряслось.

– Король недоволен действиями епископа Де'Уннеро в Палмарисе, – сказал Джеховит. – Тем, что он изымает у купцов магические камни… которые мы же им и продали. Это дерзость со стороны епископа, и если учесть, что он совсем недавно…

– Епископ Де'Уннеро действует с моего благословения, – перебил его Маркворт.

– Н-н-о, отец-настоятель, – Джеховит даже начал заикаться, – нельзя же допустить, чтобы весь класс купцов поднялся против нас. Король, конечно, не позволит…

– Это не касается короля Дануба, – объяснил Маркворт. – Магические камни – дар Божий и, следовательно, могут принадлежать только церкви Абеля.

– Но вы же сами продавали их купцам и людям благородного звания, – осмелился возразить Джеховит.

И тут же его охватило ужасное ощущение холодного, смертельного ужаса, хотя чем оно вызвано, он не понимал.

– Может быть, в молодости я совершал неразумные поступки, – ответил Маркворт совершенно спокойно, но это напугало аббата еще больше. – Или, может быть, слишком привык действовать согласно традициям.

Джеховит посмотрел на него с удивлением. Маркворт всегда гордился именно тем, что следует традициям; всякий раз, когда Коллегия аббатов возражала против его действий, он неуклонно на них ссылался.

– Теперь вы изменили свою точку зрения? – осторожно подбирая слова, спросил аббат.

– Ты же сам видишь, насколько я стал сильнее в каменной магии. Это помогает мне прозревать промысел Божий, – ответил Маркворт. – Теперь я вижу, что продажа священных камней была ошибкой.

Он замолчал, удивленный собственными словами. Разве не то же самое говорил Эвелин Десбрис? И разве не тот факт, что большую часть собранных им на Пиманиникуите камней аббатство продало, послужил одной из главных причин его бегства?

Да, такова ирония судьбы. И все же некоторая разница есть: действия одни и те же, но причины, их породившие, разные.

– Отец-настоятель? – рискнул вывести его из задумчивости Джеховит.

– Епископ Де'Уннеро действует в полном соответствии с моим новым пониманием истины и будет продолжать в том же духе, – твердо заявил Маркворт.

– Это вызовет гнев короля, – возразил Джеховит. – Он рассматривает назначение епископа как временную меру и наверняка в самое ближайшее время отменит его, поставив во главе города барона. И, скорее всего, этот человек будет не столь благосклонен к церкви.

– Король Дануб столкнется с тем, что аннулировать этот титул окажется намного сложнее, чем даровать его.

– Многие полагают, что церковь и государство должны быть разделены.

– Глупость, и больше ничего, – отрезал Маркворт. – Однако захватить власть сразу было бы с нашей стороны неразумно, поскольку это могло бы подтолкнуть испуганную чернь встать на сторону короля. Нет, мы будем действовать шаг за шагом, подчиняя себе сначала город, потом регион и так далее.

Джеховит удивленно замер. До сих пор он понятия не имел, как далеко простираются амбиции Маркворта, и изложенный план напугал его. Аббат Джеховит вел спокойную и комфортабельную жизнь при королевском дворе в Урсале и отнюдь не жаждал, чтобы что-то нарушило это положение вещей. Еще неизвестно, чем закончится битва титанов, и всегда есть шанс оказаться на стороне проигравшего.

Он перевел взгляд на призрак Маркворта, изо всех сил стараясь не показывать своих опасений.

– Король Дануб поймет мою точку зрения, – заверил его отец-настоятель.

– А мне что делать? – покорно спросил аббат.

Маркворт засмеялся.

– Да можно сказать, и ничего.

И с этими таинственными словами призрак Маркворта исчез.

Спустя несколько мгновений он уже был в своем теле и открыл глаза. В комнате ничего не изменилось. Однако… Да, несомненно, что-то было не так. Он медленно обвел помещение взглядом. Все вещи, казалось, находились на своих местах, но Маркворт очень остро чувствовал перемену. Может быть, кто-то входил в комнату?

Да, вот оно. Кто-то входил в комнату и видел его безжизненное тело. Маркворт вскочил и бросился в приемную.

Здесь тоже на первый взгляд все было как всегда, но ощущение совсем недавнего чужого присутствия оказалось настолько сильным, как будто незваный гость оставил за собой материальный след.

Маркворт прошел в спальню и там почувствовал то же самое. Поразительно, но он, наверное, мог бы проследить каждый шаг «посетителя». Этот человек сначала вошел в приемную, потом в спальню, но тут же развернулся и направился в комнату с пентаграммой. Каким образом мне удается чувствовать это, удивился Маркворт. Может быть, я настолько преуспел в работе с гематитом, что сознание не целиком покидает материальное тело и способно запоминать некоторые происходящие поблизости от него события?

Так оно, наверное, и есть… Он даже догадывался, кто был этот незваный гость.

По возвращении в трактир Белстер сказал Пони и Дейнси:

– Он поставил их на колени. Людям нужно во что-то верить, и наш новый епископ понимает это.

– И конечно, попытается воспользоваться преимуществами этой ситуации; – добавила Пони.

– Бехренцев жаль, – заметила Дейнси. – Если, конечно, они стоят того, чтобы их жалеть!

Она рассмеялась собственной шутке, но тут же смолкла, почувствовав неодобрение собеседников.

– Вот-вот, на это епископ Де'Уннеро и рассчитывает, – сказала Пони Белстеру. – Именно этого и следует опасаться.

– К бехренцам не очень-то хорошо относятся в городе, – ответил Белстер. – У них свои обычаи, и это людям не нравится.

– Подходящая мишень, – заметила Пони.

– Не пойму, о чем вы толкуете? – удивленно спросила Дейнси. – Я никогда не любила монахов, а уж после того, как они меня допрашивали, и вовсе. Но ведь епископ-то… Его поставил король, не только церковь.

– Это точно, на нем два клейма, – ответила Пони.

– Так-то оно, может, и так, но что с этим поделаешь? – простодушно спросила Дейнси.

Бросив взгляд на Белстера, Пони поняла, что он думает о том же.

– Нужно использовать против Де'Уннеро его же тактику. – Это была чистой воды импровизация, потому что никакого плана у Пони не было. Она знала одно: необходимо помешать епископу, не дать ему зажать Палмарис мертвой хваткой. Но как? – Жители Палмариса должны узнать, Белстер.

– Узнать что? – спросил он. – Епископ уже изложил людям свои планы.

– Они должны узнать, что стоит за его действиями, – заявила Пони. – Люди Де'Уннеро не волнуют – ни в этой жизни, ни в последующей, если она существует. Его цель, цель его церкви – власть, и ничего больше.

– Странно слышать это, – ответил Белстер. – Но, в общем-то, так оно, наверное, и есть.

– У тебя здесь уже много знакомых, – продолжала Пони, – верных и надежных людей. Можно было бы использовать их, чтобы… ну, довести до сведения жителей Палмариса, что на самом деле означают действия епископа.

– Рвешься в бой, да? – напрямую спросил Белстер. – Воображаешь, что можешь поднять мятеж, который сметет прочь Де'Уннеро, церковь и солдат?

Эти слова охладили пыл Пони. По правде говоря, что-то в этом роде и грезилось ей в воображении, но, когда вопрос был поставлен ребром, до нее дошло, как безнадежны и даже глупы надежды на это.

– У меня и правда есть свои люди, – продолжал Белстер, – и я прибегаю к их помощи, чтобы защитить тех, у кого… ну, скажем так, неприятности. Но не воевать же нам прикажешь!

– Нет, нет, только не это! – воскликнула Дейнси. – Будь моя воля, я бы всех монахов утопила в Мазур-Делавале. Но если крестьяне возьмутся за оружие, то не продержатся и дня!

Белстер положил ей на плечо руку и с угрюмым видом произнес:

– Трудная задача – идти против аббатства и Чейзвинд Мэнор.

– Не труднее, чем та, что мы решали в Кертинелле, – ответила Пони, вызвав на лице Белстера усмешку. – Мы можем, по крайней мере, объяснять людям, что к чему. Шепнуть правду здесь, шепнуть там. Если делать это почаще, может, они и начнут что-то понимать.

– И им станет так же грустно, как тебе, потому что они не будут знать, что с этим делать, – возразила Дейнси.

Пони смотрела только на Белстера.

– У меня есть друзья, – заговорил он наконец, – а у тех тоже друзья. Можно будет, наверное, организовать парочку встреч и рассказать о том, что нас беспокоит.

По правде говоря, Пони рассчитывала на чуть больший энтузиазм со стороны двух своих ближайших товарищей, но… И то хорошо.

Она пошла к себе в комнату, чтобы отдохнуть до наступления вечера, когда в трактире начнет собираться народ. Однако слова Дейнси не давали ей покоя и в постели. Позиция девушки не столько пессимистична, сколько прагматична, вынуждена была признать Пони, но от этого ей стало еще печальнее. Она и впрямь рвалась в бой, хотела объяснить всем и каждому, что нынешняя церковь стала другой, что она служит злу. Однако не вызывало сомнений, что такая позиция очень опасна и для нее самой, и для тех, кто согласится помогать ей. Если представить себе, что здесь и впрямь начнется мятеж…

Кто будет противостоять простым людям? Обученная, хорошо экипированная армия, за спиной которой к тому же монахи с их каменной магией.

Сколько тысяч людей погибнет на улицах в первый же день мятежа?

Пони ворочалась в постели, не находя покоя. Ладно, решила она, не будем торопиться. Так или иначе, способ сразиться с Де'Уннеро найдется.

Брат Фрэнсис стоял на коленях в углу своей комнаты, повернувшись к стене и закрыв лицо ладонями, – поза полного смирения перед Богом, не так уж часто используемая монахами в последнее время. Но он чувствовал, что сейчас важен каждый жест, – ему казалось, что, если ему удастся безраздельно погрузиться в молитву, это развеет терзающие его сомнения.

В последнее время воспоминания о смерти Греди Чиличанка редко навещали его. Фрэнсис верил, что каким-то образом этому способствовало то, что он помог брату Браумину Херду и его товарищам сбежать из Санта-Мер-Абель. Сейчас, однако, перед его внутренним взором снова встало безжизненное лицо Греди, лежащего в могиле, выкопанной для него Фрэнсисом. Но этот образ был не единственным, лишавшим его покоя. Он снова видел гору Аида, торчащую из земли руку Эвелина. И он никак, никак не мог забыть Маркворта, со скрещенными ногами сидящего внутри пентаграммы – пентаграммы! – в углах которой горели свечи. И лежащую перед ним открытую книгу «Колдовские заклинания».

И все же Фрэнсис старался сосредоточиться именно на этом жутком образе. Отчасти потому, что хотел понять, какой во всем этом смысл, но больше всего по причине того, что это было все же лучше, чем воспоминание об убитом им человеке.

Однако мертвое лицо Греди по-прежнему стояло перед ним.

Плечи Фрэнсиса задрожали от рыданий, вызванных не столько чувством вины, сколько страхом сойти с ума. Все, все, казалось, перевернулось вверх ногами. Перед его закрытыми глазами проплыл другой образ – Джоджонах, объятый пламенем погребального костра. Боже, как больно!

Затем образы странным образом разделились – с одной стороны сидящий со скрещенными ногами Маркворт, с другой Эвелин и его друзья. Теперь Фрэнсис отчетливо понимал: примирить и то и другое невозможно, совершенно невозможно.

Он вздохнул и замер, услышав за спиной слабый шорох. Сосредоточился и почувствовал, что волосы на голове встали дыбом: он понял, кто здесь.

Время шло, ничего не происходило. Внезапно Фрэнсиса обуял страх, что сейчас его просто убьют.

– Ты забыл о своих обязанностях, – раздался спокойный, даже приветливый голос Маркворта.

Фрэнсис осмелился повернуться и отнял от лица руки.

– Я…

Продолжать Фрэнсис не мог, даже был не в состоянии сообразить, о каких обязанностях идет речь.

– Ты явно обеспокоен чем-то.

Маркворт закрыл за собой дверь, сел на постель и посмотрел на Фрэнсиса; не лицо – маска мира и спокойствия.

– Я… У меня просто возникла потребность помолиться, отец-настоятель, – пролепетал Фрэнсис и встал.

Маркворт, все такой же спокойный и безмятежный, не сводил с него пристального взгляда: ну чем не маска? По спине Фрэнсиса пробежала дрожь.

– Мои обязанности не пострадают, их выполнят другие, – продолжал он, глядя в пол. – Но я сразу же вернусь к ним, как только закончу молиться.

– Успокойся, брат. – Маркворт неожиданно сжал его руку, Фрэнсис чисто инстинктивно попытался вырваться, но хватка у отца-настоятеля оказалась железной. – Успокойся. Конечно, времена сейчас трудные, и твоя тревога вполне понятна. Я и сам полон страха, как любой добрый монах церкви Абеля. – Маркворт улыбнулся, потянул Фрэнсиса за руку и заставил его сесть на постель. – Да, трудные, тревожные времена. – Маркворт встал и занял позицию напротив Фрэнсиса. – Но зато сейчас и возможности перед нашим орденом открываются поистине невероятные.

– Вы говорите о Палмарисе?

Фрэнсис изо всех сил старался сохранить спокойствие, хотя больше всего на свете ему хотелось с воплем выбежать из комнаты… куда угодно. Может быть, на стену, выходящую к морю, или, может быть, даже прыгнуть с нее прямо в студеные волны!

– Палмарис – это лишь начало. У меня только что состоялась беседа с аббатом Джеховитом. – Он сделал жест, безошибочно направленный в сторону его апартаментов.

Заглянув в глаза отца-настоятеля, Фрэнсис понял, что выражение лица выдало его.

– Я ни за что не вошел бы к вам, – забормотал он, опустив голову, – если бы не знал точно, что вы там. Я постучался, но вы не ответили. Я… Я испугался за вас.

– Это очень трогательно, мой юный друг, мой… протеже, – сказал Маркворт. Фрэнсис вскинул на него удивленный взгляд. – Ах, ты опасаешься, что вместо тебя теперь Де'Уннеро стал моим ближайшим советником! – Фрэнсис понимал, что отец-настоятель нарочно уводит разговор в сторону, что его последние слова просто нелепы. И все же… – Де'Уннеро – епископ Де'Уннеро – всего лишь орудие. С его энергией, он как раз тот человек, который требуется для эксперимента в Палмарисе. Однако уж слишком он амбициозен, и это ему мешает. Мы с тобой, друг мой, смотрим несравненно шире, видим в целом картину мира и понимаем, какая слава ожидает церковь.

– Это я помог выбраться отсюда брату Браумину и остальным, – неожиданно выпалил Фрэнсис.

– Знаю, – спокойно ответил Маркворт.

– Я просто боялся…

– Знаю, – повторил Маркворт.

– Если бы произошла еще одна казнь, многим в ордене это не понравилось бы, – попытался объяснить Фрэнсис.

– Включая брата Фрэнсиса, – сказал отец-настоятель, и на этот раз голос его прозвучал холодно. Фрэнсиса просто в жар бросило, но он не нашелся что ответить. – И отца-настоятеля Маркворта. – Старик снова уселся рядом с Фрэнсисом. – Меня отнюдь не радует роль, навязанная мне судьбой. – Ошеломленный Фрэнсис вскинул на него взгляд. – Времена, когда пробудился демон, разразилась война, а теперь перед церковью открылись новые возможности, заставили меня с головой погрузиться в историю нашего ордена, изучить все, даже его темные стороны. Я вызывал к себе второстепенных демонов, чтобы больше знать и прежде всего удостовериться, что с Бестесбулзибаром действительно покончено.

– Я… Я видел книгу, – сказал Фрэнсис.

– Эту книгу Джоджонах собирался использовать во зло. – Похоже, Маркворта нисколько не взволновало последнее признание молодого монаха. – Да, это один из самых опасных томов, и я рад, что однажды смогу засунуть его в темный угол библиотеки, чтобы он никому не попал в руки. Хотя, наверное, лучше было бы вообще уничтожить его.

– Почему же не сделать этого?

– Тебе известны правила нашего ордена, – ответил Маркворт. – Если книга опасна, она должна быть уничтожена, за исключением одной-единственной копии. Ее мы должны сберечь как хранители знаний. Опасаться нечего. Очень скоро эта ужасная книга будет возвращена на место, и пройдут столетия, прежде чем кто-то снова воспользуется ею.

– Не понимаю, отец-настоятель. Зачем нам хранить ее? Что вы из нее узнали?

– Гораздо больше, чем ты можешь себе представить, – со вздохом ответил Маркворт. – К примеру, я начинаю понимать, что пробуждение демона – не просто превратность судьбы, но событие, спровоцированное кем-то из Санта-Мер-Абель. Джоджонах, скорее всего, вместе с Эвелином тайно работали с этой книгой и, может быть, даже случайно применили те заклинания, которые пробудили спящее чудовище. – Пораженный Фрэнсис едва не задохнулся от этого открытия. Демона дактиля пробудили монахи Санта-Мер-Абель? – Возможно, что сами по себе Джоджонах и Эвелин вовсе не были поборниками зла. Возможно, начинали они с самыми добрыми намерениями. Однако потом… Потом то, с чем они столкнулись, разъело их души или, по крайней мере, лишило ума. Впрочем, правду мы так никогда и не узнаем, да это и не столь важно. – Маркворт похлопал Фрэнсиса по колену и встал. – Что бы там на самом деле ни произошло, они ответственны за свои действиями конец обоих был предопределен. Пойми меня правильно. Я сочувствую нашим погибшим братьям, но не могу забыть, куда завели их гордость и глупость.

– А как же брат Браумин и остальные?

Маркворт усмехнулся.

– Стоит ли беспокоиться из-за таких пустяков, когда нам в руки вот-вот упадет все королевство? Они – заблудшие овцы; пусть себе гуляют на свободе, пока не наткнутся на голодного волка. Может, этим волком стану я, а может, епископ Де'Уннеро или даже кто-то, не имеющий отношения к церкви. Мне это безразлично. Мой взгляд прикован к Палмарису. И твой, брат Фрэнсис, должен быть устремлен туда же. По-видимому, вскоре мне предстоит путешествие, и ты будешь сопровождать меня. – Он подошел к двери, но, прежде чем уйти, подбросил Фрэнсису еще один лакомый кусок. – Моя свита будет состоять из одного магистра, и этим человеком станешь ты.

Фрэнсис долго сидел на постели, пытаясь переварить услышанное. Снова и снова прокручивал в уме слова Маркворта; казалось, они объясняли нахождение в его комнате ужасной книги и пентаграммы. Более того, сейчас отец-настоятель предстал перед ним совсем в ином ореоле; какой храбрый человек, просто стоик, принявший на свои плечи столь тяжкую ношу во благо церкви и, следовательно, всего мира. Да, такая борьба требует от человека всего – и в свете открывшихся обстоятельств Фрэнсису стало намного легче простить себе смерть Греди. Борьба со злом жизненно необходима; теологи и историки, оглядываясь на это время великих свершений, поймут и оценят их усилия, поскольку, несмотря на все мучительные личные трагедии, мир станет лучше.

Жизнь Фрэнсиса снова начала обретать смысл.

– Магистр Фрэнсис? – с дрожью в голосе произнес он, не веря собственным ушам.

Отец-настоятель был доволен собой. Он понимал, что подлинная власть зиждется не на уничтожении, а на способности подчинять себе. Теперь ему не составит никакого труда играть на слабостях Фрэнсиса. На чувстве вины и страхе, на проблесках сочувствия – и, безусловно, амбициях.

И это не составит никакого труда.