Текст книги "Живущие в ночи. Чрезвычайное положение"

Автор книги: Ричард Рив

Соавторы: Генри Питер Абрахамс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)

– Вы сказали «цветные женщины»… – перебил его Ван Ас.

– Да. Неужели вы думаете, что нам не известно?

– Я только хотел уточнить.

«Следи за собой, Сэмми, этот человек не дурак. И он не повторит своего промаха».

– И теперь вы опасаетесь, как бы мы не пустили в ход свою осведомленность, – сказал Сэмми.

– А вы ее не пустите в ход?

– Я не могу, но мои друзья могут. И они, несомненно, это сделают.

Карл Ван Ас поднялся, улыбаясь.

– Тогда, пожалуй, я передам вас инспектору Янсену. После того как вы побываете в руках у его людей, вы с радостью выложите мне все, что вам известно. – Ван Ас подошел к столу и снял трубку с телефонного аппарата. – Пожалуйста, отправьте мистера Найду обратно в управление уголовного розыска.

Сэмми Найду протянул руку за вторым сандвичем и нечаянно задел кофейник. Ногой зацепил ножку столика, и столик отодвинулся. Легкий трепет, который он ощущал в теле, запрятался куда-то вглубь. Он вспомнил о Ди Нанкху, и его захлестнула волна тоски.

Пытаясь избавиться от этого чувства, он сказал:

– Разница между вами и Янсеном, мистер Ван Ас, – это разница между кривым ножом и прямым. Янсен подвергнет меня жестоким пыткам. Вы же сначала хотите лишить меня мужества. Вы еще гнуснее, подлее, чем он.

– Мы еще поговорим об этом, – проронил Ван Ас, – но позднее. – Услышав стук в дверь, он крикнул: – Войдите!

«Теперь или никогда, – пронеслось в уме у Найду. – Теперь или никогда».

Вошел человек. Быстрым, как молния, движением Найду схватил кофейник и швырнул его в голову Ван Асу. Тот не успел увернуться, и удар отбросил его назад. Вошедший сунул руку в карман и закричал: «Стой!» Найду поднял столик над головой и двинулся на Ван Аса. Раздался выстрел. Найду покачнулся, но снова пошел вперед.

– Не стреляйте! – закричал Ван Ас.

Но пуля уже опередила его.

Найду повалился ничком. Ван Ас повернул его на спину.

– Он хотел напасть на вас, – объяснил стрелявший, явно потрясенный случившимся.

– Вы сделали как раз то, чего он добивался, – сердито отчитал его Ван Ас.

– Может быть, позвать доктора?

– Поздно. Скажите, чтобы его убрали.

Оставшись один, Ван Ас опустился на колено возле Найду. Из его иссиня-лиловых губ вытекала тоненькая струйка крови. Ван Ас низко склонился над ним.

– Найду! Найду! Мне очень жаль, что та «вышло.

Найду открыл глаза. Сперва он смотрел бессмысленным, непонимающим взглядом, но потом вдруг узнал Ван Аса. И вместе с сознанием к нему вернулась ненависть, такая лютая и непреодолимая, что Ван Ас заметил и почувствовал ее. Найду зашевелил губами, как будто копя слюну для плевка. Но в то же мгновение умер.

Ван Ас стоял на коленях рядом с мертвым индийцем, пока не прошло потрясение, вызванное его смертью. Он сталкивался со смертью не впервые. И видел ее почти так же близко, как и в эту минуту. Но она всегда потрясала его. А смерть этого человека потрясла его особенно сильно. Найду не суждено было умереть, ему не суждено было даже страдать. Если б только…

Ван Ас закрыл глаза покойнику. Прикосновение к теплому еще телу прострелило его дрожью.

Он быстро поднялся и подошел к окну. На улице еще царила уныло безликая ночь. Через час, вероятно, в комнату просочится тусклое предрассветное сияние с востока. Ему было душно, тоскливо, и он уже стремился уйти из этой комнаты, которая совсем недавно казалась ему такой уютной.

«Ему не суждено было умереть, но он умер, полный ненависти ко мне – не к Янсену или Джэпи, а ко мне!»

Он снова приблизился к телу и задержал на нем внимательный взгляд. Затем торопливо вышел и спустился в свой кабинет – написать доклад и поговорить кое с кем по телефону: один из его звонков потревожил глубокий, безмятежный сон инспектора Янсена.

Когда Ван Ас разделался со своими делами, было уже около четырех – весь мир тонул в бледном разливе утреннего света.

Он знал, что смерть Найду недолго будет оставаться тайной. Как только индийцы увидят его тело, а это произойдет очень скоро, они тотчас разнесут эту новость повсюду. Он позвонил дежурному и велел предупредить редакции всех газет, чтобы они не печатали никаких сообщений о Найду.

В тот самый момент, когда он выходил из управления безопасности, подъехал катафалк. И так как Найду был индийцем, все служащие похоронного бюро были индийцами. Ван Ас знал, что, пока он будет в дороге, всех видных индийцев успеют оповестить о смерти Найду и даже о ее обстоятельствах. Теперь, пожалуй, слишком рискованно оставлять его брата в полиции, надо поговорить об этом с Джэпи.

На улицах не было ни души. Вдоль тротуаров тянулись шеренги деревьев, и асфальт блестел, как отполированный, в первых лучах солнца. Проезжая по улицам, Ван Ас почувствовал, что наконец-то может расслабиться: нет необходимости быть начеку и напрягать все свои нервы, – но к нему стало исподволь подкрадываться привычное уныние. Он постарался его заглушить, не дать ему взять над собой верх. Когда он во^ шел в свою квартиру, она показалась ему мрачной и унылой. Им овладела мучительная тоска по Милдред Скотт. Образ умирающего Сэмми Найду – вот он шевелит губами, как будто хочет плюнуть, – настойчиво врывался в его сознание. Какая-то хитроумная защелка в мозгу удерживала это видение, усиливавшее отчаяние, которое пряталось среди теней в его душе и при первой мгновенной слабости готово было наброситься на него… Если бы только Милдред была с ним рядом!.. Если бы только эти проклятые болваны со своими идиотскими законами не лишали его радости, которую он обретает в ее присутствии!..

Он налил себе вина и отнес бокал в спальню. Натянул пижаму, забрался под одеяло и выпил вино одним долгим глотком. Затем выключил свет и закрыл глаза. Но хотя тело его было разбито усталостью, прошло много времени, прежде чем он наконец уснул. И пока он был на грани бодрствования и сна, нечто, прятавшееся среди теней в его душе, всячески пыталось нарисовать перед ним лицо Сэмми Найду.

В тот самый час, когда он забылся желанным сном, доктор Давуд Нанкху разбудил свою сестру.

Она открыла глаза и, позевывая, сказала:

– В чем дело?

– Убит Сэмми.

Она уставилась на него растерянным, недоверчивым взглядом.

– Убит Сэмми, – повторил он.

И вдруг Ди Нанкху увидела Сэмми Найду так же ясно, как будто он был в комнате. Она увидела его темное круглое лицо, его небольшие решительные глаза с крошечными прожилками в уголках, губы с лиловатым отливом, особенно заметным в часы сильной усталости или голода, его большое, крепко сколоченное тело и большие могучие руки – облик человека, на которого можно всецело положиться. Что они будут делать без Сэмми? Ведь он был как скала, подпирающая вою их организацию. И вот его нет.

– О нет! – стонала она снова, и снова, и снова, и каждый раз со все большим отчаянием. Затем она разразилась рыданиями. Брат обвил ее руками, крепко прижал к себе и не отпускал, пока она не выплакалась.

Высокая худая женщина, которую звали Кисси, принесла чай. Глаза у нее были покрасневшие, но она уже осушила свои слезы, и лицо ее казалось сурово отчужденным и бесстрастным. Первый приступ горя прошел, но она долго еще будет лить молчаливые слезы – пока время не притупит остроту воспоминаний об этом человеке, о его доброте к ней и всем, кого она знает и любит, воспоминаний о надеждах, которые он разбудил в ней и ее народе; но до тех пор, пока она не забудет все это, не забудет его лицо, голос и тепло его рук, она не перестанет оплакивать смерть своего мистера Найду, хотя ни один человек не увидит на ее глазах слез.

– Что же нам делать? – спросила Ди Нанкху.

– Продолжать! – ласково ответил ее брат.

– Так всегда говорил он, – печально вставила Кисеи. – Но теперь некому нас учить.

– Есть много людей, – сказал Нанкху, – и среди них попадаются замечательные.

– Может быть, и замечательные, док, – холодно откликнулась Кисси. – Но не такие, как он. Пусть даже лучше, чем он, но не такие.

– Твоя правда, Кисси, – вздохнул Нанкху. – Не такие, как Сэмми.

– Как он погиб? – спросила Ди после ухода Кисси.

– Этого мы никогда не узнаем, но люди, которые везли тело, предполагают, что он сам спровоцировал свою смерть. Агенты уголовного розыска забрали его около десяти часов вечера. Он просидел у них в управлении до раннего утра, когда заявился этот блистательный и жестокий мистер Ван Ас…

– Этот гнусный человек! – перебила Ди.

– …И он велел перевести его в управление безопасности. Там, в печально знаменитой комнате, где Ван Ас допрашивает арестованных, около часа назад Сэмми умер.

– Давуд… – После некоторой заминки она выпалила: – А его пытали?

– Нет, дорогая. Уверяю тебя, что нет. Два выстрела, один за другим. Я не решаюсь поехать и осмотреть тело. Но его брат знает все способы пытки, не оставляющие после себя никаких следов. И он тщательно исследовал все тело.

– Его брат?.. Бедняга!..

– Это несчастье окончательно убедило его, и он готов принять участие в нашем движении, но я опасаюсь, что Ван Ас предвидит эту возможность.

Ди вспомнила о Нкоси, и на лице ее появились признаки тревоги.

– Не беспокойся, – шепнул Нанкху, – не беспокойся, моя дорогая. Сэмми не сказал им ни слова.

Она закрыла глаза, слегка покачнулась и с глубоким вздохом снова открыла глаза. На лице ее не осталось никаких следов страха и тревоги.

– Что же дальше? – спросила она.

– Я должен уйти в подполье. Все наши руководители скрылись после ареста Сэмми. Я один оставался на легальном положении – для того, чтобы выяснить его судьбу. Сэмми не спровоцировал бы свою смерть, если бы не был убежден, что они слишком близки к истине, чтобы можно было сбить их с толку. До тех пор, пока они ходили вокруг да около, Сэмми мог просто отмалчиваться. В худшем случае они выдали бы ордер на его арест. Случившееся означает, что Ван Ас по крайней мере знает достаточно, чтобы Сэмми избрал такой выход. Это также означает, что они напали на верный след. Поэтому я могу оказаться следующим, кто попадет в комнату мистера Ван Аса.

– Стало быть, ты должен скрыться, и твое исчезновение послужит сигналом для массовых облав. Отныне ты не сможешь приносить никакой пользы.

– Да. Если буду на легальном положении.

– Извини, Давуд, – твердо проговорила Ди. – Принятое решение обязывает всех, кто не приносит никакой пользы, уезжать за границу и действовать оттуда. Если ты будешь прятаться здесь, в стране, ты превратишься в обузу для движения и для всех нас – и ты это прекрасно понимаешь.

Ди встала с кровати и, прихрамывая, направилась к окну.

– Так я должен уехать? – спросил он.

– Да, должен уехать.

– А что будет с тобой, сестренка? – произнес он ласковым голосом.

– Не знаю, – шепнула она, не поворачивая головы. – Не знаю. Я только знаю, что мне следует остаться, по крайней мере на некоторое время, и попробовать выполнить свой долг. И я молю бога, чтобы мне удалось это сделать хотя бы вполовину так же хорошо, как Сэмми.

– Ты будешь одинока, моя дорогая, как никогда в жизни.

– И в то же время – не забывай, брат, – я буду менее одинока, чем когда-либо.

Он подошел к окну и встал рядом с ней. На улице быстро светало.

Он сказал:

– Мы еще ни разу не говорили о нем. Ты так и не захотела открыть своему большому брату, что ты влюблена и что в твоей жизни появился мужчина.

– У меня нет никаких секретов. Я люблю его, и он любит меня. Вот и все.

– Что он за человек?

– Деликатный, отзывчивый и честный. Чистый и мудрый, большой брат, чистый и мудрый.

– Я рад, что ты его оценила, сестренка.

Она погладила его руку.

– Помнишь наше детство: ты бывал со мной редко-редко.

– Да.

– И я носилась – вернее, ковыляла – за тобой и отцом, как щенок.

– Помню.

– А какая я была отчаянная!

– Особенно когда с тобой был отец.

– И ты не забыл тот день, когда я пыталась объяснить тебе свое ощущение?

– Я что-то… не припоминаю.

– Ты вытащил меня из реки…

– Да, да, теперь вспоминаю. У тебя было такое ощущение, будто тебе не страшна никакая опасность: ты не боялась утонуть в реке, не боялась умереть от укуса змеи. Ты говорила, что рядом с отцом…

– И рядом с тобой, большой брат.

– И рядом со мной ты чувствуешь себя неуязвимой.

– Но я не знала этого слова, и ты подсказал его мне. Помнишь?

– Да.

– Все эти годы, оглядываясь назад, я с восхищением вспоминала свою… свою неуязвимость – это чувство уверенности и спокойствия, которое ничто не мог-.по поколебать. Его не могли поколебать ни ссоры, ни размолвки, ни драки. Но потом умер отец, и с ним умерло это чувство; я подросла и поняла, что я всего лишь калека. И я решила, что это особое чувство – порождение наивности и неопытности детства, оно недолговечно и вскоре исчезает, усугубляя одинокость человека. Но теперь…

– Что, дорогая?

– Это чувство возвратилось ко мне. Даже мне самой это кажется фантастическим и невероятным, но оно возвратилось. Ты понимаешь?

– Понимаю.

– Даже если он погибнет… Мне будет безумно тяжело… Но все же не так, как прежде… Я всегда буду знать, куда я направляюсь и как мне поступить. Представь себе, что ты идешь через джунгли. Возможно, ты сумеешь преодолеть все трудности – в конце концов это дело удачи, – но ты знаешь верное направление и, что бы ни случилось, не заблудишься.

– Хорошо, дорогая. Ты знаешь, что говорить и что делать, когда сюда явится полиция?

– Конечно. А ты, если увидишь его, объясни, как важно сохранить миф. Пожалуйста, береги себя, Давуд.

Чутье подсказало ему, что она внутренне подготовилась к его уходу. Он нежно поцеловал ее в щеку и сказал на прощание:

– Я дам о себе знать.

Когда он ушел, она повернулась и взглянула на будильник. Ложиться не имело никакого смысла. Ей надо будет помогать медицинской сестре, а в сложных случаях вызывать других врачей. День предстоит долгий и трудный. Через час-другой нагрянет полиция…

Ди занялась приготовлением к наступающему дню.

Ди была в операционной вместе с сестрой, которой она помогала делать прививки пятилетним малышам, когда подъехал первый полицейский автомобиль. В это утро приемная была набита до отказа, и полицейскому пришлось пустить в ход локти и угрозы, прежде чем он добрался до операционной.

– Где доктор? – спросил он повелительным тоном.

– Не знаю, – ответила Дн, продолжая заниматься своим делом.

– Кто же тогда знает? Может, ты? – Он ткнул пальцем в сестру.

– Нет.

– Может, он поехал к больным?

– Нет, – ответила Ди. – Его машина и сумка здесь. Сегодня утром у него прием, обходить больных он должен только во второй половине дня.

– Тогда где же он, черт побери, шляется?

– Не знаю. Я только знаю, что он не ночевал дома.

– Какого дьявола ты не донесла об этом в полицию?

Впервые с момента его появления Ди Нанкху подняла голову и смерила его холодным, враждебным взглядом.

Полицейский резко повернулся и, расталкивая толпу пациентов, вышел на улицу, где стоял полицейский автомобиль, оборудованный радиотелефоном. Он тут же связался с центральным управлением. Выслушав его доклад, инспектор Янсен приказал ему оставаться на месте – только не в доме, а снаружи. Потом инспектор позвонил Ван Асу – сперва в управление, а затем домой. Ван Ас предвидел такой поворот событий; разговаривая с Янсеном поздно ночью, вернее рано утром, он высказал предположение, что смерть Найду может повлечь за собой исчезновение Нанкху.

Услышав сонный голос Ван Аса, инспектор сказал:

– Говорит Янсен. Вы оказались правы. Нанкху ушел в подполье.

Наступила краткая пауза, после чего, стряхнув с себя сои, Ван Ас бодро сказал:

– Стало быть, началось? Арестуйте всех подозрительных лиц. Всех без исключения.

– Индийцев?

– Всех подряд: индийцев, африканцев, цветных, белых – всех подряд.

– В наших списках значится около двухсот человек. Где их разместить?

– Велите позвонить в тюрьму: у них есть план размещения арестованных в случае чрезвычайного положения. Мобилизуйте людей для прочесывания сельской местности. У одного из моих служащих имеется карта, где отмечены районы, подлежащие первоочередной проверке. Я выезжаю, а вы пока начинайте операцию.

– Не арестовать ли сестру Нанкху?

– У вас есть какие-нибудь улики?

– Прямых улик нет, но ведь она его сестра… Правда, она калека, вы знаете?

– Нет, не знал. Я сам поговорю с ней сначала.

– Хорошо! – воскликнул Янсен и повесил трубку, слишком возбужденный предстоящими событиями, чтобы дожидаться, пока даст отбой человек, который был старше его – если не по возрасту, то по чину.

Прежде чем Ван Ас приготовился покинуть свою квартиру, полиция произвела первые аресты. К тому времени, когда он выехал, в центральном управлении уголовного розыска уже допрашивали пятерых арестованных. А к тому времени, когда он вошел в свой кабинет, все люди – и те, кто был на улице, и те, кто на работе, даже ученики в школе – знали, что развертывается большая операция.

Ван Ас первым делом известил о начале широких действий своих коллег в Йоханнесбурге, Кейптауне и Претории. Те, в свою очередь, предупредили другие важные центры. По всей стране заработала огромная полицейская машина и начались повальные репрессии.

И все темные уголки страны облетело заветное слово. Битва завязалась, надо соблюдать выдержку и спокойствие: пусть никто не оказывает сопротивления при аресте, пусть никто не берется за оружие, но пусть все отказываются от сотрудничества. Битва идет между преследователями и преследуемыми. И все знали, кто эти преследователи, и все знали, что преследуемым был и остается Ричард Нкоси – до тех пор, пока битва не увенчается победой… Вот слово, которое передавалось из уст в уста. Придет время и для другой формы борьбы, но пока действует этот боевой приказ.

Слово – как и аресты – распространялось по всей стране: мужчина шепотом передавал его мужчине, женщина – женщине, ребенок – ребенку, – и наконец достигло высоких гор.

– Это место вас устраивает? – холодно спросила Ди Нанкху.

Он вошел вслед за ней в жилую комнату на первом этаже и закрыл за собой дверь. Потом подошел к застекленной двери и выглянул в сад, обнесенный забором. Сад напоминал ему сад Милдред… Правда, он разбит не с таким художественным вкусом, не с таким тонким чувством цвета, но создан он той же потребностью в уединении и покое. Он знал, что настойчивость, с которой он требовал разговора с глазу на глаз, привела ее в ярость, граничащую с безумием. Как бы хоть немного успокоить ее?.. Кстати, она была бы совсем недурна собой, если бы не нога. Фигура у нее, во всяком случае, стройная.

– Чудесный садик! – сказал он.

– Что вам угодно? – спросила она ледяным тоном.

Он повернулся к ней, улыбаясь. В этой улыбке было что-то извиняющееся, манящее. «Какой обаятельный мужчина!» – мелькнуло в уме Ди. Напряжением воли она отключила сознание.

– Простите, что приходится вас беспокоить, особенно в такое время, но…

– Что вам угодно?

Он беспомощно пожал плечами и приблизился на несколько шагов. Ее глаза смотрели на него в упор. В них не было жизни, не было чувства – они походили на глаза посаженной в клетку змеи, которая знает, что не может поразить своего врага.

– Не присесть ли нам? – негромко предложил он.

Она слегка пошевелила рукой. Он понял, что этот чуть заметный жест означает: вы не нуждаетесь в моем разрешении. Сама она продолжала стоять, и он тоже остался на ногах.

– Мисс Нанкху, когда вы в последний раз видели брата?

– Вчера вечером за ужином.

– А что было потом?

– Он ушел на вечерний обход.

– А потом?

– Это все.

– В самом деле?

– Да.

– И вам от него ничего не передавали?

В первый раз ее взгляд отклонился в сторону. «Честная женщина», – подумал Ван Ас.

– Мисс Нанкху, если я почувствую, что вы от меня что-то скрываете, я вынужден буду, к сожалению, арестовать вас. И я вынужден буду передать вас для допросов в центральное управление уголовного розыска, а там, я должен признаться, не все сотрудники отличаются деликатностью, которую мы хотели бы у них видеть. Пожалуйста, не поймите меня превратно. Мы никому не позволим приставать к вам; но ведь и среди индийцев есть подлецы, похабники, сквернословы; есть такие люди и среди моих сородичей. И, к несчастью, в полицию иной раз попадает всякое отребье. Это одна из сложнейших проблем в отношениях между расами. Вы понимаете, мисс Нанкху?

– Да, разумеется.

– Вот и хорошо. Итак, ваш брат дал о себе знать?

– Да.

– Чем скорее вы расскажете мне обо всем, тем скорее мы закончим этот разговор… Когда это было?

– Около пяти.

– Откуда вы знаете время?

– Я спала. Звонок разбудил меня. Я включила свет.

– Благодарю вас, мисс Нанкху. Вы поступили благоразумно, сказав мне правду. Я имею довольно точное представление о том, что случилось. И что же сказал ваш брат?

– Что он лишен возможности приносить пользу и должен оставить страну.

– Это все?

– Да. Он предполагал, что меня будут допрашивать, и поэтому думал, что чем меньше я буду знать, тем лучше. Он только хотел проститься.

– Мы его непременно разыщем.

– Полагаю, что нет.

– Надеетесь, что нет?

– И то и другое.

– Вы знали, что он член подпольной организации?

– Я не знаю никакой подпольной организации. Я только знаю, что он борется против правительства.

– А вы?

– Я женщина. Если бы я была мужчиной!..

– Я тоже хотел бы, чтобы все было по-другому, мисс Нанкху. Я, как и вы, отнюдь не поклонник апартхейда. Но я должен исполнять свои долг. Он вам сказал о Найду?

– Нет.

– Но вы знаете?

– Все знают. Все знают, что он был зверски убит.

– Он не был убит. Это просто несчастный случай, в котором он сам повинен.

– Нет, он был зверски убит.

Черты ее посуровевшего лица выражали слепое, безумное упрямство. «Так они представляют себе его смерть, такой она запечатлеется в их памяти, и стена ненависти поднимется еще выше», – подумал Ван Ас.

– Вы были знакомы с Найду?

– Он приходил к моему брату.

– Часто?

– Да, часто.

– И вы знали зачем?

– Их человеческое достоинство требовало, чтобы они готовились к сопротивлению и борьбе. Они перестали бы себя уважать, если бы поступали иначе.

– Позвольте мне дать вам совет, мисс Нанкху. Я понимаю, что сейчас вы удручены и рассержены. Но вы только что сообщили мне, что знали о замыслах и действиях, граничащих с государственной изменой. Молчание в этом случае рассматривается как соучастие. И вот вам мой совет: держите свои мысли и чувства при себе, когда будете иметь дело с другими представителями закона.

– Если б я была мужчиной!..

– Перестаньте, мисс Нанкху! Вы женщина, не мужчина, и если вы будете высказывать подобные взгляды в присутствии других представителей закона, пас тотчас арестуют. Вы понимаете это?

«Она удручена», – сказал он себе и почувствовал наплыв симпатии к ней.

– Вы закончили?

– Последний вопрос. Вы сказали, что Найду приходил к вашему брату. А ваш брат возвращался когда-нибудь домой с Найду?

– Много раз.

– И с другими людьми?

– Да.

– С индийцами?

– Да.

– С европейцами?

– Всего один раз.

– С цветными?

– Нет.

– Никогда?

– Никогда.

– С африканцами?

– Нет.

– Никогда?

– Никогда.

– Надеюсь, вы отдаете себе отчет, что вам угрожают большие неприятности, если вы мне солгали. И, поверьте мне, мисс Нанкху, мы это быстро выясним.

– Вы закончили?

– Да. Благодарю вас. – Он слегка наклонил голову и направился к двери. Она последовала за ним.

– Наш телефон… – проговорила она.

– Мы всегда отключаем телефоны таких людей, как ваш брат.

– Но что будет с пациентами?

– Он должен был подумать об этом заранее.

– Ну, прошу вас, у нас много больных стариков… детей… им может понадобиться срочная помощь, и придется вызывать кого-нибудь из других докторов…

Он вышел из комнаты, так ничего и не ответив. В коридоре и приемных толпилось много людей. Впечатление было такое, будто все пациенты доктора Нанкху внезапно заболели и нуждаются в помощи. Но Ван Ас знал, что дело далеко не так просто, как представляется. Он уже привык к таким проявлениям братства. Всякий раз, когда днем или ночью арестовывали, допрашивали либо искали какого-нибудь важного лидера, там же непременно собирались и его приверженцы, они появлялись как бы ниоткуда и отовсюду. Присутствие их ощущалось совершенно отчетливо, с почти вещественной реальностью. Именно это обстоятельство и толкало многих полицейских на поспешные, опрометчивые действия, нередко приводившие к взрывам возмущения и бунтам, которых можно было бы избежать. И сейчас он ощущал присутствие приверженцев; они настойчиво, хотя и без особой враждебности, требовали, чтобы он понимал их цель, – а цель эта заключалась в том, чтобы предупредить, что за их руководителем стоят скрытые силы и эти силы защитят его близких и все, что ему дорого.

По лестнице торопливо спустился агент.

– Наверху никого нет. Там у них есть маленький закуток, они сами его показали.

– Ну что ж, ладно, – сказал Ван Ас.

Задрав голову, агент позвал своих товарищей, которые вместе с ним производили обыск. С лестницы спустились еще двое, в руках они держали кипы бумаг. Эти бумаги они погрузили в автомобиль. Затем двое в полицейских мундирах снова поднялись наверх и принесли еще две кипы бумаг, а также связку книг.

Раскрыв дверь, Ван Ас обернулся к Ди Нанкху.

– Я попробую что-нибудь сделать с вашим телефоном, – пообещал он.

Затем полиция оставила этот дом. Но обыски и облавы продолжались повсеместно.

Полицейская операция шла весь день и всю ночь. По всей стране арестовывали десятки мужчин и женщин и приводили их в местные управления уголовного розыска. Большинство после допроса отпускали. Но некоторых задерживали: таких набралось свыше семи сотен.

На следующий день рано утром полиция достигла своего первого значительного успеха. В небольшой хижине в окрестностях Блумфонтейна было схвачено пять человек. Двое белых и трое африканцев. Двое африканцев, ка «выяснилось впоследствии, были приговорены ранее к заключению – их обвиняли в диверсии и измене, – но бежали по дороге в тюрьму. Они пробыли на свободе пять месяцев. Трое остальных – двое белых и один африканец – были объявлены коммунистами и скрывались от полиции более года.

В Кейптауне задержали цветного, объявленного коммунистом, розыски которого прекратили, потому что власти считали, что он выехал из страны. А в Йоханнесбурге в руки полиции попалось не менее шести человек, едва ли не из числа главных руководителей подпольной организации.

На следующее утро переполненные суды приговаривали сотни людей к домашнему аресту.

Все время, пока развивались эти события, Карл Ван Ас не выходил из радиооператорской, он тщательно изучал, анализировал поступающую информацию – и все это время он не терял надежды на то, что поиски приведут к желанной цели. Каждый раз, когда в этом возникала необходимость, он отдавал специальное распоряжение.

На третий день массовых облав Ван Ас уже з «ал, что упустил и Нкоси-Дубе и Нанкху. Теперь только случайность могла привести к их поимке. Когда к нему доставили Сэмми Найду, у него были все возможности уничтожить эту легенду о Нкоси, а заодно и подпольную организацию. Но теперь, как явствовало из донесений, стекавшихся к нему отовсюду, по всей стране вполголоса говорили о победе преследуемого над преследователями.

Ораторы, выражающие правительственное мнение в парламенте, приветствовали облавы как великую победу сил порядка и закона; они говорили о тяжком поражении агентов «коммунистической революции», пытающихся проводить свою подрывную деятельность. Но они, так же как и он, знали, что легенда о Нкоси распространяется все шире и шире.

Ван Ас провел без сна двое суток и только на третьи сутки, в полночь, передал руководство местной операцией Джэпи Дю Плесси и лег отдохнуть.

Он проспал восемнадцать часов. И пока он лежал, разбитый полным физическим и умственным изнеможением, видение, таившееся среди густых теней в его сознании, смело выступило вперед и превратило его сон в долгий мучительный кошмар, который словно пригвоздил его к постели. Стараясь избавиться от этого кошмара, Ван Ас беспокойно метался в холодной испарине, то и дело слышалось какое-то невнятное бормотание, стоны, протестующие крики, а то вдруг он начинал трястись, как в лихорадке. И сквозь все сновидения проступал облик Сэмми Найду: он то смеялся, то плакал, то о чем-то молил, то начинал издеваться над ним – и все время плевал ему в глаза.

Перевод А. Ибрагимова