Текст книги "Живущие в ночи. Чрезвычайное положение"

Автор книги: Ричард Рив

Соавторы: Генри Питер Абрахамс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 34 страниц)

Глава шестнадцатая

Эндрю медленно ехал по Де-Вааль-драйв, почти не замечая разбросанных внизу домов и длинного изгиба Столовой бухты. Воздух был свежий, бодрящий, и он открыл окна в машине. Как чудесна жизнь вдали от хозяек, сыщиков, чрезвычайного положения, которое могут ввести в любую минуту, вдали от зятьев и Руфи. Нет, он вовсе не хочет порвать с ней. Конечно, он будет по ней сильно тосковать. Чертовски тосковать, может быть, даже сильнее, чем сам думает. Он ехал со скоростью тридцать миль в час, упиваясь красотой зеленых склонов и раскидистых сосен, любуясь гигантскими пурпурными горами, Чертовой грядой, простирающейся в направлении Константских гор. У Вудстока он сделал поворот и подъехал к дому Эйба. Дверь открыла миссис Хэнсло. Эйб был похож на нее – то же светлое веснушчатое лицо, зеленые глаза и копна светло-каштановых волос. Выглядела она неважно. Эйб говорил, что ее беспокоит сердце.

– Здравствуйте, Эндрю. Проходите. Эйб у себя в кабинете.

Он вошел в изысканно обставленную столовую и сразу же очутился в окружении знакомых вещей.

– Вы обедали, Эндрю?

– Да, благодарю вас.

– Что, мальчики, снова попали в беду? – Она взглянула на него в упор, и он заметил, как подергиваются у нее губы.

– Пока еще не попали, миссис Хэнсло.

– Ждете каких-нибудь неприятностей?

– Видите ли, в данную минуту дела обстоят не особенно хорошо, но вы не беспокойтесь.

– Я надеюсь, у вас все будет в порядке.

«И у вас», – подумал Эндрю. Он постучал к Эйбу.

– Входи, – услышал он в ответ.

Эйб рылся в кипе бумаг, записных книжек и папок.

– Кажется, ты занят, старина?

– Я совершенно выбился из сил, уничтожая всякие компрометирующие материалы.

– Великий страх одолевает?

– Осторожность никогда не мешает, особенно если ты «persona non grata».

– Ну и работенка!

– Уничтожаю все подряд. Если они придут с обыском, они ни черта не найдут. Протоколы, резолюции, брошюры.

– Понимаю.

– Я даже не подозревал, что у меня так много документов. Пожалуй, надо немного отдохнуть.

Он опустился в кресло в полном изнеможении.

– Закуривай, – предложил Эндрю.

– Сейчас не хочу, спасибо. Дай сначала отдышаться. Я уже не так молод.

– Вот она, старость-то.

– У меня уйма новостей для тебя. Сегодня они были в школе.

– Кто?

– Три сыщика.

– Приходили за нами?

– Ты не ошибся. Я в это время занимался в лаборатории. Очевидно, они вошли в канцелярию в головных уборах, и Де Ягер всыпал им как следует.

– Это на него похоже.

– Мне рассказал Альтман, он присутствовал при этом. Затем они пожелали видеть Дрейера и Хэнсло. Де Ягер ответил, что таких нет. У него в штате числятся мистер Дрейер и мистер Хэнсло.

– Какой молодец!

– Де Ягер спросил, зачем они изволили пожаловать, но те отказались отвечать, и тогда Де Ягер демонстративно вышел из канцелярии. Альтман говорит, что они ушли злые, как собаки.

– Де Ягеру, наверно, нелегко было отважиться на такой шаг. Теперь он скомпрометировал себя. Знаешь, я всегда считал, что он стоит вне политики, типичный директор школы. Могу себе представить, как бы повел себя ван Блерк в подобных обстоятельствах.

– Старик передал через Альтмана записку, в которой объяснил, что произошло, и просил меня взять отпуск по болезни. Я сразу же ушел из школы и к двенадцати был уже дома.

– Но разве здесь они тебя не найдут?

– Пусть находят. Я не собираюсь так легко даться им в руки, но, разумеется, и не собираюсь впадать в панику. Думаю, что я уйду отсюда, но уйду тогда, когда буду готов к этому.

– А что дальше?

– Перед тем как мне уйти из школы, Альтман предложил нам с тобой убежище на случай, если в этом возникнет потребность. Ты ведь знаешь, что он живет возле Лотосовой реки.

– Да, знаю. Чуть в стороне от проезжей дороги. Неподалеку от Одиннадцатой авеню.

– Он сказал, что его жена вкусно готовит. На всякий случай я записал его адрес и номер телефона.

– Хорошо.

– Я решил привести в порядок все дела дома и завтра перебраться к нему. Прежде всего надо разобрать этот хлам.

– Кстати, я видел сегодня мистера Бейли.

– Джастина? Я слышал, супружеская жизнь у него не очень ладится.

– Да ну, размолвка с Флоренс?

– Да. Мне рассказала ма. Они близкие друзья. Флоренс каждый день звонит старушке и приходит сюда за очередной порцией утешения.

– Я не виню ее.

– Так что же сказал тебе Джастин?

– Он считает, что в любую минуту могут объявить чрезвычайное положение.

– Вот черт! Ты же знаешь, чем это угрожает.

– Да, знаю. Это может непосредственно коснуться и тебя и меня, дорогой Эйб.

– Ужасно.

Миссис Хэнсло тихо постучала в дверь и принесла поднос с горячим кофе и печеньем. С ее приходом в комнате воцарилось напряженное молчание.

Когда друзья остались снова вдвоем, заговорил Эйб:

– Мама страшно переживает все это.

– Нетрудно себе представить.

– Когда в дом явились полицейские, она сильно переволновалась. В результате у нее был сердечный приступ. Мне потом пришлось вызывать врача. Вот почему я колеблюсь уезжать. Тем не менее я воспользуюсь приглашением Альтмана. Я предлагал маме поехать куда-нибудь отдохнуть, но она ни за что не хочет меня оставлять. Для нее будет лучше, если я уеду. Я пытался убедить ее в этом.

– Я тоже пытался убедить кое-кого расстаться со мной.

– Догадываюсь, о ком ты говоришь.

– Да. Я говорю о Руфи. Перед тем как поехать к тебе, я виделся с ней. Она очень странно реагировала на мое предложение.

– Сейчас многие странно реагируют.

– Потому что и время странное.

– Да. Ну так как же? Удаляемся мы в обитель, что возле Лотосовой реки?

– Наверно, это было бы разумно. Мы можем отправиться завтра утром. До того как будет объявлено чрезвычайное положение.

– Да, до того как будет объявлено.

– Джастин хочет, чтобы мы встретились с ним сегодня вечером у Браама.

– Разумно ли идти туда? За домом Браама, вероятно, следят? – высказал опасение Эйб.

– Чрезвычайное положение еще, как ты сказал, не объявлено. Думаю, пока что можно навещать друзей.

– После ужина поговорим об этом. Ты ведь останешься ужинать?

– Если ты настаиваешь на этом.

– Ма! – крикнул Эйб, распахнув дверь. – Эндрю ужинает у нас.

– Хорошо, дорогой.

– Может быть, следующий ужин будет не скоро.

Эндрю пожал плечами: дескать, на все воля судьбы.

– Ну, нечего хандрить. За работу!

Всю оставшуюся часть дня Эйб тщательно просматривал и уничтожал бумаги, а Эндрю курил сигарету за сигаретой и снова и снова ставил «Влтаву».

Глава семнадцатая

Когда Эйб и Эндрю пришли к Брааму, Джастина еще не было. Комната Браама мало изменилась с тех пор, как они были здесь в последний раз, а если и изменилась, то, пожалуй, к худшему. На полу, посредине комнаты, в беспорядке валялись одежда, книги, закуски. Единственным новшеством была репродукция какого-то художника-сюрреалиста, на которой были изображены три нагие женщины – Браам называл картину «Три бесстыдницы».

– Выпейте вина в ожидании. Выпейте вина в ожидании. – Он повторил фразу, акцентируя звук «в», – Обратите внимание на аллитерацию. Исступленное пенье в лесу.

Он принес с кухни полгаллона тассенберга и принялся рыться в разложенном на полу хламе, пока не извлек две чашки и кружку. Пили молча.

– Что вы поделывали с тех пор, как мы виделись в последний раз? – спросил Эндрю.

– Я занимаюсь коммерцией. Доверенное лицо владельца одного заведения. Заделался капиталистом!

– Как вырождаются люди! Что же это за предприятие?

– Единственный в Кейптауне «Астроболический книжный магазин».

– Что?

– Единственный в Кейптауне «Астроболический книжный магазин».

– О, боги!

– Право же, это вполне симпатичное место. В конце Лонг-стрит. Знаете Мервина Лэнгдовна?

– Нет. Кто такой этот Мервин Лэнгдовн?

– Он хозяин этого кабака, но временно выбыл из строя. Попал под закон «О борьбе с безнравственностью».

– Вот оно что!

– Отправляясь на Рулеид-стрит, он передал мне ключи. Приходите как-нибудь посмотреть кабак. Вино захватите с собой.

– А книги вы продаете?

– Изредка случается. На прошлой неделе одну продал, только вот беда – полицейские разгоняют всех моих покупателей. Слишком часто приходят проверять. Кажется, им не нравится это заведение.

– Обещаю как-нибудь заглянуть.

– Найти нетрудно. Возле заведения Стеенберга. Знаете, в конце улицы, за углом направо.

– Я знаю, где это.

– Так вот, чуть подальше, через два дома. У нас хороший выбор левой литературы, если интересуетесь. Наливайте еще вина.

– Спасибо.

Эйб хранил холодное презрительное молчание. Его, очевидно, раздражали эти псевдобогемные манеры Браама.

– Ну так как же, все эти беспорядки коснулись вас? – спросил Эндрю, чтобы поддержать разговор, поскольку Эйб не желал приложить для этого хотя бы малейшее усилие.

– Я пишу поэму об этих событиях.

– В героическом стиле?

– Нет. Она навеяна Чосером. Свободный стих. Я уже закончил три части. Первая посвящена погибшим в Шарпевиле. Хотите послушать?

– Пока не очень. Давайте еще выпьем.

Джастин пришел, когда разговор стал иссякать.

Эйб сразу оживился.

– Хелло, Эндрю! Хелло, Эйб! Приятно видеть вас снова.

– Выпей вина, – предложил Браам.

– Спасибо.

– Налей в мою кружку. Я возьму банку.

– Я слышал, у тебя мрачные предчувствия насчет будущего, Джастин, – заговорил Эйб, повернувшись спиной к Брааму.

– Да, – ответил Джастин, – хотя я не называл бы это предчувствием. Скажем так: дело принимает серьезный оборот.

– Думаешь, объявят чрезвычайное положение?

– Вполне возможно. Однако, поскольку НАК затеял все это, наша задача состоит в том, чтобы довести дело до логического конца.

– А это значит…

– Мы должны решительно требовать полной отмены пропусков и минимальной зарплаты фунт в день.

– Как этого добиться?

– Надо убедить цветных рабочих поддержать забастовку – по крайней мере в Кейптауне. В Ворчестере уже удалось это сделать. Некоторые из нас день и ночь трудятся над этим.

– Продолжаете увлекаться авантюризмом? – ехидно спросил Эйб.

– Что ты хочешь этим сказать? – резко ответил Джастин.

– Кампания, начатая ПАК, основана на хвастовстве и политическом оппортунизме.

– Вот как? Но я ведь не член ПАК.

– Они ставили перед собой цель добиться свободы для так называемого африканского народа к тысяча девятьсот шестьдесят третьему году.

– Ты должен согласиться, что их призыв нашел достаточную поддержку.

– Я ни на минуту не допускаю мысли о том, что народ откликнулся именно на призыв ПАК. Не думаю, чтобы народ хорошо знал политику ПАК, да он и сейчас о ней ничего не знает. Просто люди с готовностью шли на любой митинг, где критиковали правительство.

– А ты с чем не согласен – с их программой или с их тактикой?

– Ни с тем, ни с другим. Я абсолютно не разделяю ориентации на африканизм, который ничуть не лучше белого расизма; они пока еще не подошли к рассмотрению основополагающих проблем и даже не отдают себе отчета в том, какое общество намерены создать. Они не берут в расчет и даже не понимают характера угнетения, против которого борются. Один из их главных представителей в Кейптауне сказал, если только я правильно запомнил, что у африканцев нет другого выхода, кроме как оказать давление на предпринимателей, которые имеют право голоса и при достаточно сильном нажиме на них будут вынуждены апеллировать к правительству.

– Наверно, это был Кгосана.

– Кто это был, я точно не знаю, но его выступление, безусловно, свидетельствует о политической naiveté[40]40
  Наивность (фр).


[Закрыть], которая граничит с преступлением. В самом начале они передают инициативу в руки врага.

– Вы говорите, словно на занятиях с учениками, – усмехнулся Браам.

Эйб игнорировал его замечание и продолжал, обращаясь к Джастину:

– Надо с самого начала внушить людям, что угнетению подвергаются не отдельные группы населения, а все. Они должны рассматривать себя не как африканцев, цветных, индийцев или белых, а как единый народ, стремящийся уничтожить национальный гнет. Расизм нельзя искоренить расизмом или путем разрозненных выступлений.

– Браво! Браво! – презрительно сказал Браам.

– Очень хорошо, – нетерпеливо возразил Джастин, – но куда все это нас приведет? И куда мы пойдем дальше? Мы что, будем штаны просиживать, обсуждая мельчайшие достоинства и недостатки политических теорий?

– Не надо умалять значение политических теорий!

– Прекрасные слова! Только как воплотить их в жизнь?

– Путем просвещения.

– В школах? – снова вмешался Браам.

– Нет, в жизни. Я имею в виду просвещение, а не обучение. И прежде всего просвещение в идейном плане. Народ, который хочет добиться своего собственного освобождения, должен ясно сознавать, что признание расизма означает отречение от элементарной гуманности.

– И как же осуществлять это просвещение на практике?

– Путем сплочения масс, для чего надо использовать любой непосредственно затрагивающий их вопрос.

– Ну, а кто сейчас стоит на оппортунистической позиции? Ты имеешь в виду локальные мероприятия, не правда ли?

– Да, если события рассматриваются в их взаимосвязи, как звенья одной и той же цепи.

– Ну знаешь ли, – вспылил Джастин, – я долго слушал таких интеллигентов, как ты, – если вас можно назвать интеллигентами. Вы только и умеете, что говорить, говорить и говорить! И никогда ничего не делаете. По всем вопросам вы занимаете негативную позицию. Возражаете против всего. А вам никогда не приходило в голову, что вы можете ошибаться?

– Прежде чем что-нибудь делать, мы должны ясно себе представить, что мы собираемся делать и каковы будут последствия. Тщательно выбрать моральное оружие и наметить плацдарм боевых операций.

– Где же это? – не унимался Браам. – В школе?

Эйб игнорировал его замечание.

– Если наша борьба носит принципиальный характер, мы не можем позволить себе отходить от принципов.

– Будь прокляты эти принципы! – сердито сказал Джастин. – Ты рассуждаешь о принципах, в то время как люди голодают, томятся в тюрьмах или в ссылке. Ты разглагольствуешь о гуманности в напыщенном академическом тоне, в то время как жертвы Шарпевиля взывают к мести. А разве наши противники пекутся о гуманности и принципах?

– Не впадай в истерику. Это неэстетично.

– У меня есть все основания впадать в истерику, и меня не волнует, эстетично это или неэстетично. Я продолжаю ратовать за объединенную забастовку всех небелых. Разве я не прав или беспринципен?

– Если ты ратуешь за объединенную забастовку всех неевропейцев, ты фактически признаешь расизм.

– Знаешь, ты просто махровый реакционер!

– Почему бы тебе еще не назвать меня шпиком?

– Ты всегда мыслил в этом плане?

– Ну, положим, не всегда, но ведь идеи развиваются.

– Твою квартиру обыскивали. Так? Ты под подозрением. Так? Если завтра тебя бросят в тюрьму, как ты будешь реагировать?

– Физически – не знаю. Что же касается моральной стороны вопроса, то я вполне сознаю, что являюсь жертвой общества, которое старается лишить меня многих прав, но вместе с тем никогда не лишит права размышлять и постигать его сущность.

– Разумеется, разумеется, разумеется. Давай-ка теперь, разнообразия ради, вернемся к действительности. Завтра, как обычно, я буду заниматься организацией забастовки. Я думал, что могу рассчитывать на вас двоих. Вы готовы мне помогать?

– Нет, на предложенных тобой условиях – нет.

– Ты испугался практических дел?

– Нисколько. Я готов организовывать забастовку рабочих вообще, а не цветных или африканских рабочих.

– Хорошо, рабочие вообще. Какая, черт возьми, тут разница! Ты готов агитировать рабочих?

– За что?

– Вот проклятье! Неужели начнем все сначала?

– Думаю, это необходимо.

– А ты, Эндрю, согласен помочь?

– Я готов агитировать рабочих.

– Завтра я буду распространять в Ланге листовки с призывом бастовать. Пойдешь со мной?

– Пойду.

У Эндрю было такое чувство, как будто он предал Эйба.

– Как связаться с тобой?

– Это может оказаться трудным. Скорее всего я буду на новой квартире. Но ты сможешь оставить записку у моей сестры или у Руфи.

– У Руфи Тэлбот?

– Да, – с усилием произнес Эндрю. – У Руфи Тэлбот. Позвони по телефону. Телефон сестры найдешь на фамилию Питерс. Кеннет Питерс.

– Благодарю. Я позвоню тебе.

Остальная часть вечера прошла в натянутой, враждебной обстановке. Эйб молча пил вино бокал за бокалом. Эндрю чувствовал себя виноватым перед ним. Джастин продолжал разъяснять положение и время от времени, ловко подстрекаемый Браамом, зло посмеивался над гнилой интеллигенцией и кабинетными политиками. Эндрю и Эйб ушли как раз в тот момент, когда Браам стал снова грозиться прочитать свою незаконченную поэму.

– Я завтра позвоню тебе, – сказал Джастин на прощанье Эндрю.

– Хорошо.

– Тогда пока.

– Пока.

С Эйбом они не попрощались, и он ушел, по-прежнему храня ледяное молчание.

Глава восемнадцатая

Эйб не проронил ни слова, пока Эндрю вез его домой. Эндрю, в свою очередь, почел за лучшее не затевать никаких разговоров. Во всяком случае, пока Эйб в таком настроении. Он чувствовал, что поступил нелояльно по отношению к другу, согласившись помочь Джастину. Но ведь у него была потребность рано или поздно определить свою позицию. Практическую позицию. Теория – хорошая штука, но нельзя же все время теоретизировать! Эйб вел себя совершенно непонятно. Он отнюдь не напуган, как пытался представить дело Джастин. Осторожен, может быть, но не напуган. Он человек благоразумный. Склонный к полемике. Может быть, чуть-чуть излишне академичен. Вечный спорщик. В конце концов Эндрю решил все-таки начать разговор, чтобы преодолеть неловкость.

– Покойной ночи, – бросил Эйб, открывая калитку.

– Кстати, как насчет завтра? – спросил Эндрю, не выходя из машины. – Будем перебираться к Альтману?

– Наверно.

– Хорошо. Я за тобой заеду.

– Может быть, мне лучше воспользоваться собственной машиной?

– Обещаю, что не буду кусаться.

– Меня не это пугает. Очевидно, мне потребуется мой автомобиль. Встретимся у Альтмана.

– А ты знаешь, где он живет?

– Думаю, что найду.

– Хорошо. Увидимся завтра. Если понадоблюсь тебе раньше, то я буду либо у Мириам, либо у Руфи.

– Покойной ночи.

– Покойной ночи.

Черт побери, до чего странно он себя ведет. Словно ребенок, думал Эндрю, отъезжая. Как будто бы он виноват в том, что произошло сегодня вечером! Что за странный человек! Конечно, трудно сомневаться в его честности, но, право же, порой он ведет себя чудно. Не терпит никаких возражений. В любом споре последнее слово, видите ли, должно остаться за ним. Нет, пожалуй, это не совсем так… Ну, хватит об этом. Теперь к Мириам. Горячая ванна – и в постель. У него немного кружилась голова от вина и сигарет. Хоть бы Кеннета не было дома. Не хватало еще скандала после такого дня. Он медленно ехал вдоль Найл-стрит и очень обрадовался, когда увидел свет в гостиной. Наверно, Мириам ждет его. Он громко постучал в дверь и, ожидая, пока она откроет ему, закурил сигарету.

– Хелло! – Это был Кеннет. Эндрю на мгновение растерялся. Кеннет в упор смотрел на него слегка покрасневшими глазами.

– Добрый вечер, – запинаясь, проговорил Эндрю. – Мириам дома?

– Еще не вернулась, но предупредила, что ты придешь, и велела подождать. Входи.

Тон Кеннета был достаточно радушным, и это еще более смутило Эндрю. Он в нерешительности остановился на пороге.

– Когда она вернется?

– Теперь уже с минуты на минуту. Проходи и подожди ее.

– Хорошо, – сказал Эндрю после некоторого колебания.

Любезность зятя показалась ему подозрительной. Просто не похоже на Кеннета.

– Проходи к нам в гостиную, там и подождешь ее.

– К нам?

В гостиной Эндрю ждала еще одна неожиданность – он увидел за столом Джеймса. На подносе стояли две распечатанные бутылки бренди и бутылки джина.

– Садись.

Эндрю неловко сел, не зная, о чем говорить. Кеннет, очевидно, был в хорошем настроении.

– Джеймса ты, надеюсь, знаешь?

Эндрю чуть заметно улыбнулся.

– Мы с ним встречались, – холодно сказал Джеймс.

– Я хочу, чтобы ты чувствовал себя как дома. Что было, то было. Кто прошлое помянет, тому глаз вон.

– Хорошо.

– Я бы предпочел, чтобы мы забыли прошлое, – добавил Кеннет добродушно.

– Я тоже.

– Выпей, – предложил Джеймс.

– Благодарю. С вашего позволения, я откажусь.

– Ну, не упрямься. Ведь мы все приятели, – настаивал Кеннет.

– Я предпочел бы не пить.

– Ну, маленькую.

– Хорошо, я выпью маленькую.

– Подожди, я достану чистую рюмку.

Чуть покачиваясь, Кеннет пошел в кухню, а Джеймс, не глядя на Эндрю, поигрывал бокалом с бренди. Только бы пришла Мириам! У него не было никакого желания сидеть и пить с этими двумя, какими бы дружелюбными они ни казались. Появился Кеннет, на ходу вытирая бокал.

– Бренди или джин?

– Джин, пожалуйста.

– А тонизирующего подбавить?

– Да, и побольше!

– Скажешь, когда хватит, – оказал Кеннет и стал наливать.

– Достаточно.

Дальше все произошло так стремительно, что Эндрю не успел даже опомниться. Кеннет плеснул ему в глаза джин, ослепив на время. Когда он попытался вытереть глаза, в челюсть ему ударил кулак. Эндрю повалился на пол, уцепившись за ножку стула при падении. Кеннет нагнулся над ним.

– Проклятый черномазый ублюдок! Больше ты не будешь нарушать покой в моем доме.

Преодолевая боль, Эндрю попробовал открыть глаза. В этот момент на голову ему обрушился тяжелый башмак. Он не знал точно, кто его ударил. Удары и пинки сыпались со всех сторон. Он изо всех сил старался встать на ноги, тупая боль пронизывала все его тело.

– Подговорил мою проклятую жену уйти из дома и еще смеешь сюда являться!

Эндрю съежился от удара, который Кеннет нанес ему прямо в живот. Превозмогая боль, он все-таки сумел, держась за ножку стола, приподняться. Напрягая остаток сил, он опрокинул стол. Бокалы и бутылки разлетелись вдребезги. Кеннет схватил его за пиджак. Эндрю рванулся назад, и пиджак лопнул по швам. Кеннет ринулся на него, и вскоре они уже катались среди осколков стекла. Наконец Эндрю вскочил на ноги и бросился к двери. Он крутил ручку, казалось, целую вечность, прежде чем дверь открылась и ему удалось вырваться в сад. Он мчался по дорожке, Кеннет преследовал его по пятам. Подбежав к калитке, Эндрю не стал возиться с запором, а перемахнул через верх. Джеймс пытался удержать Кеннета.

– Черномазый ублюдок! – вдогонку Эндрю вопил Кеннет. – Из-за тебя ушла моя жена. Попробуй только еще явиться, я выпущу тебе кишки.

Он размахивал разбитой бутылкой, которую держал в израненной руке.

– Убирайся! – кричал Джеймс Эндрю. – Не суй больше сюда свою поганую морду, иначе получишь по заслугам!

Эндрю бегом добрался до машины. Все тело у него ныло, одежда была залита кровью. Глаза жгло, и он щурился, пытаясь отыскать замок в дверце. Немедленно к Руфи. Немедленно к Руфи, стучало у него в висках, немедленно к Руфи. Подальше от людей. Подальше от людей. Немедленно к Руфи. Он влез в машину и завел мотор. Тело разламывалось от боли. Он смутно видел, как Кеннет пытается открыть калитку, а Джеймс не пускает его. Эндрю думал об одном – как бы поскорее добраться до Руфи. Немедленно к Руфи. Как можно быстрее к Руфи. Прочь от людей. Немедленно к Руфи.

Перевод А. Ибрагимова