Текст книги "Живущие в ночи. Чрезвычайное положение"
Автор книги: Ричард Рив
Соавторы: Генри Питер Абрахамс
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 34 страниц)
Закрывшись в своей комнате, Эндрю подошел к балконным дверям и стал смотреть сквозь разбитое стекло на улицу, ни на чем не задерживая взгляда. С моря набегал порывами холодный сырой ветер, пришедший на смену юго-восточному; над Клооф-Нек и Сигнальной горой реяли туманы. От Столовой бухты мчались зловещие тучи. Зажглись уличные фонари, тускло мерцая в ранних сумерках. Эндрю не мог даже вспомнить, сколько там простоял. Два часа. А может быть, три.
В просвете между тучами плыла тонкая корочка бледной луны. Эндрю хмуро смотрел на нее. Луна казалась холодной и равнодушной и не вызывала в нем никаких чувств или ощущений… Наверное, уже пришел доктор. И Джеймс и Питер. Возможно, там же и его сестры Мириам и Аннет со своими мужьями. Как это они решились покинуть свой комфортабельный Уолмер-Эстейт в такую погоду и явиться сюда, в эти трущобы? Он все время слышал чьи-то незнакомые шаги на лестнице и на площадке, а из столовой до него долетали заглушенные голоса. Не обвинят ли они его в несчастье? А сам он уверен в своей невиновности? Эндрю изнемогал от страха и тревоги. Он различал огни, мерцавшие на нижних склонах Львиной Головы, и темные очертания городской ратуши и Олд-Мьючуэла. Слышал, как бренчит жестянками ветер на Каледон-стрит и как он завывает на нижней площадке. На миг ему померещились рыдания. Он резко выпрямился, весь обратившись в слух. Только бы его оставили в покое, только бы никто не пришел сюда. Плач теперь уже слышался отчетливо, и Эндрю нервно ломал пальцы, продолжая напряженно прислушиваться. Что-то с ним сделает Джеймс, если тетя Элла ему все расскажет?
Кто-то возился с дверной ручкой.
– Эндрю? – послышался шепот сквозь замочную скважину. Он узнал голос миссис Хайдеманн. – Эндрю?
Он весь сжался в ожидании.
– Открой, Эндрю, – Она тихо постучала.
Поколебавшись какой-то миг, он повернул ключ и быстро возвратился на прежнее место. Какого дьявола ей от него надо?
– Эндрю?
Он чувствовал, что она стоит за его спиной.
– Эндрю, послушай меня.
– Ну?
– Твоя мать умирает.
– Ну?
Он ничего не сказал, только ощутил, как во рту сгустилась слюна.
– Твоя мать умирает, мой мальчик.
– Ну?
– Понимаешь, умирает?
– Уйдите!
Она подошла еще ближе и обвила руками его шею, прижавшись щекой к его щеке. Он не мог вынести ее смрадного дыхания, запаха пота.
– Эндрю, дорогой!
Он смотрел прямо перед собой, полный омерзения.
– Бедный мальчик!
– Идите к черту!
Она уронила руки, оскорбленная.
– Эндрю!
– Я сказал, убирайтесь ко всем чертям! – Не помня себя от злости, он сильно толкнул ее, и она, вскрикнув, упала на кровать. Даже не взглянув на нее, он сбежал вниз по лестнице и выскочил на улицу. В лицо ему больно ударяли крупные капли дождя. Он поднял воротник пальто и зашагал к Касл-Бридж.
Глава одиннадцатаяЭндрю шел мимо ярко освещенного, манящего теплотой и уютом магазина Лэнгмана. У прилавка стоял Амааи, о чем-то споря с молодым приказчиком-индусом, Эндрю ускорил шаг, надеясь остаться незамеченным.
– Эндрю, эй, Эндрю!
Он остановился.
– Ты куда идешь?
– Никуда.
– А все-таки?
Говорить у него не было никакого желания, и только хотелось как можно скорее отделаться от Амааи.
– Куда же ты все-таки?
– Куда-нибудь.
– В такую собачью погоду?
– Да, – Эндрю передернул плечами.
– Возьми меня с собой.
– Нет.
– Ну возьми.
– Нет.
– Броертджи пошел с Джонгой в «Стар».
– А ты почему не пошел?
– Денег нет.
Он почуял, что Амааи завел этот дружеский разговор неспроста.
– Говорят, твоя мать заболела?
– Да.
– Что с ней?
Эндрю понял, что Амааи уже все известно, он только хочет выведать какие-нибудь новые подробности.
– Не знаю.
Он быстро зашагал дальше. Стало быть, все уже пронюхали. Все эти проклятые людишки из Шестого квартала. Любопытные, которые любят совать нос не в свои дела. Он пересек дорогу, ведущую к Касл-Бридж, чтобы не проходить мимо дома тети Эллы. Этого он, впрочем, мог и не делать; в доме было темно, и занавески задернуты. Он шел куда глаза глядят, без всякой цели, миновал аптеку на углу, потом Касл и вдруг, к своему удивлению, очутился на Грэнд-Парейд. Площадь была почти пуста и сплошь покрыта лужами, которые он даже не пытался обойти. На городской ратуше напротив часы пробили восемь. Около ларьков с фруктами и мороженым почти не было покупателей. Под уличным фонарем, возле общественной уборной, самоотверженно мокла под дождем небольшая группка апостоликов[22]22
Апостолики – секта, выступающая за возврат к вероучению апостолов.
[Закрыть]. Двое мужчин с обветренными лицами держали гитары в руках; плотно закрыв глаза, старший ударял по струнам и что-то пел пронзительным голосом. Вместе с ними были пожилая женщина и мальчик с кипой молитвенников.
Кругом валялись пустые консервные банки. Вверху смутно маячила громада почтамта. Эндрю чувствовал себя неотъемлемой частью этой духовной сущности. Обычно его подавляло величие бетонно-асфальтовых джунглей, где слышались несмолкаемые гудки паровозов, рыдания автомобильных сирен и пронзительное стаккато пневматических молотков. Но сейчас там царило неестественное спокойствие: ни толп, ни машин, ни торговцев фруктами и цветами, ни такси, ни автобусов.
Только эта жалкая группка под фонарем. Эндрю подошел к ним, потому что чувствовал какое-то садистское презрение к их бессмысленной деревенской вере – такой нелепой перед глубокой умудренностью города. Мальчик предложил ему намокший молитвенник, но он отказался. Эндрю даже не знал, когда посмеет вернуться домой. Сможет ли он когда-либо посмотреть в глаза матери? Раскаяние жгло его, грызло, въедаясь в самую душу. Как сможет он посмотреть ей в глаза после этого? А вдруг она и вправду умрет? Как сказала миссис Хайдеманн, эта пьяная шлюха… Что, если мать в самом деле умрет? Сможет ли он пережить это? Она всегда относилась к нему как-то странно. То была весела и по-матерински ласкова, то холодна и вспыльчива. Уж не объясняется ли это цветом его кожи? Ведь она почти белая, как Аннет и Джеймс, а он смуглый – самый смуглый в семье. Порой, когда они шли вместе по улице, ему казалось, будто она стыдится его даже перед жителями Шестого квартала. Она часто называла его негритеночком, но всегда без ласки. С каким-то равнодушием. И по временам выкидывала какой-нибудь фокус, как сегодня, например, – взяла и отправилась в Касл-Бридж в такую погоду. Что же все-таки сделает Джеймс, когда узнает? Он всегда робел перед Джеймсом. Не только он, вся семья боялась Джеймса. Он вспомнил, как однажды, вернувшись домой, Питер сказал, что его уволили за кражу. Джеймс схватил его за горло и чуть не задушил. Питер беспомощно бился в его руках, весь посинел, на губах вспузырилась пена; только втроем – Дэнни, Филипу и ему – удалось тогда оттащить Джеймса. А мать глядела на все это и хоть бы бровью повела.
Эндрю рассеянно посмотрел на трогательную группку, которая продолжала стоять под хлещущим ливнем. Мимо пробежали две белые женщины, спеша укрыться под навесом на автобусной остановке. К молящимся примкнул какой-то пьяница, он шумно грыз земляные орехи…
Как-то раз после ужина мать вымыла посуду и попросила его вытереть. А он как раз зачитался романом «Вдали от обезумевшей толпы». Только что открыл для себя Уэссекс – любимое место действия книг Гарди, глубоко проник в сложные проблемы овцеводства и заинтересовался соперничеством между Гэбриелом Оуком и Болдвудом, двумя претендентами на руку прелестной Батшебы.
– Кому я говорю, Эндрю!
– О’кей.
– Ты вытрешь посуду?
– Да.
Он продолжал читать. Не успел он приступить к сцене продажи овец в Грин-Хилл, как на пол упала первая тарелка. Он поднял глаза, растерянный. Она разбила вторую тарелку.
– Не надо, ма.
За тарелками последовало блюдце.
– Ну пожалуйста!
Она с холодной методичностью била посуду, а он только беспомощно смотрел на это. Да и что можно было поделать, когда на нее находил такой стих?..
Унылое пение на Грэнд-Парейд закончилось, и молодой мужчина стал молиться на африкаанс. Мальчик дрожал под дождем, все крепче прижимая к груди молитвенник…
А однажды она смутила его при всех. В Бригейд-Холл показывали короткометражки Чарли Чаплина. Зал был набит до отказа, и те, кто не мог купить билеты, смотрели фильм сквозь открытое окно.
– Эндрю!
Она стояла где-то далеко, с краю толпы, на улице, а он занимал выгодное положение на подоконнике.
– Эндрю! Ты знаешь, что уже двенадцатый час ночи?
Его охватило сильное смущение.
– Если ты сейчас же не отправишься домой, я приведу Джеймса.
Зрители захихикали.
– Ты идешь или нет?
– Он у тебя такой черномазый, а ты с ним говоришь по-английски, – съязвил кто-то.
Все покатились со смеху.
Понурив голову, он выбрался из толпы и тихо на-правился домой, униженный и раздавленный. Иногда она устраивала такое! Но бывали и другие дни, когда она забывала об их бедности, о счетах, по которым не могла уплатить, когда она даже защищала его от Джеймса и Питера. Они сидели в кухне, смеясь и болтая, словно старые друзья. Она отчаянно пыталась сохранить хоть некое подобие благопристойности, но в их положении это было почти невозможно. «Только бы она выздоровела!» – помолился он за мать. Он был уверен, что миссис Хайдеманн соврала. Наверняка она соврала, эта грязная потаскуха, которая вечно суется не в свои дела. Он даже представить себе не мог, чтобы его мать умерла. Это просто немыслимо.
Глава двенадцатаяУ вокзала Эндрю посчастливилось сесть на автобус, который шел к Гановер-стрит. Вопреки обыкновению, он был почти пуст. Эндрю заглянул в кошелек и убедился, что денег на проезд хватит лишь в обрез. Но идти домой под таким дождем было просто глупо. Он и так уже промок насквозь, даже слышно, как вода хлюпает в ботинках. Неожиданно, заметив на переднем сиденье Аннет и Джеймса, о чем-то между собой беседовавших, он замер на месте. К счастью, они сидели к нему спиной. Он торопливо взбежал на второй этаж и, задыхаясь, упал на первое попавшееся сиденье. Они не могли его видеть, и все же его спасла чистая случайность. Неужели Джеймс уже знает? Аннет, вероятно, ездила за ним в какой-нибудь ресторан для белых? Откуда они? От доктора? Из больницы? Его пронизала невольная дрожь. Мириам – славная женщина, с ней он всегда был в хороших отношениях, не то что с Аннет. Аннет была белокожая и, как и Питер, походила на крысу. В девятнадцать лет она оказалась с ребенком и вьинуждена была выйти замуж за презираемого человека. Теперь она жила в Уолмер-Эстейт, гораздо лучше обеспеченная, и занимала гораздо более высокое положение в обществе, чем в прежние времена, когда жила в Шестом квартале. Ее старший сын Мервин был на два года моложе Эндрю, но все еще торчал в начальной школе. Аннет завидовала школьным успехам Эндрю. Он редко бывал в ее доме с кирпичным фасадом, только на рождество, а она, в свою очередь, редко появлялась в Шестом квартале. Они с Джеймсом не выносили друг друга, и если теперь они вместе, значит, дело плохо…
Автобус проехал Касл-Бридж и стал искусно маневрировать по извилистой Гановер-стрит… Должно быть, дело серьезное, если они вместе. Аннет не часто беспокоилась о своих родственниках. На Теннант-стрит брат и сестра сошли. Эндрю не знал, что ему делать. Он спрыгнул у кинотеатра «Стар», вошел в фойе и стал рассеянно разглядывать пестрые афиши, рекламировавшие Сабу в «Юном погонщике слонов». Но не стоять же там весь вечер. Может быть, подождать, пока Джонга и Броертджи выйдут из кино, или лучше вое-таки отправиться домой, а там будь что будет? Взволнованный, он поднялся на Клифтон-Хилл и зашагал к триста второму.
Глава тринадцатаяЭндрю взбирался по лестнице на цыпочках. Дверь в столовую все еще была открыта, и он видел людей, сидевших на кушетке и стульях. Но он прошел так быстро, что никого не успел узнать. Должно быть, там миссис Хайдемаен и тетя Элла, Дэниель, Питер, Филип, Мириам и Аннет. И Джеймс. Он надеялся, что никто его не слышал, и хотел только одного – проскользнуть в свою комнату и забраться в постель. Хорошо бы там никого не было. Он тихо повернул ручку и втиснулся в приоткрытую дверь. Послышался легкий скрип.
Кровать Филипа была пуста, но Дэнни лежал на своем месте, завернувшись с головой в одеяло. Эндрю скинул мокрый пиджак. Комнату освещал слабый свет уличного фонаря, просачивавшийся в окно. Эндрю решил не зажигать свечи и сел в изнеможении на кровать. Он тихонько потормошил лежащего.
– Дэнни, – шепнул оп.
– Да, Эндрю?
– Ты не спишь?
– Нет.
– С ней плохо?
– Ты про ма?
– Да.
– Хуже некуда…
– Как она сейчас?
– Все кончено.
– Что ты хочешь сказать?
– Она умерла.
Эндрю пожалел, что никак не может реагировать. Кричать, плакать, делать хоть что-нибудь… Он молчал, не проявляя никаких чувств. Дэнни лежал неподвижно, повернувшись лицом к стене.
– Почему ты так поступил?
– Как?
– Они говорят, что это ты виноват.
– Я не сделал ничего дурного.
– Тетя Элла все рассказала.
– Честное слово, я не сделал ничего дурного.
– Ты ударил миссис Хайдеманн.
– Это неправда.
– С ней была истерика.
– А Джеймс дома?
– Да, наверное, в столовой.
– А ма?
– Ее отвезли в морг.
– Можешь мне поверить, Дэнни, я не сделал ничего дурного.
– Она просила тебя сходить в Касл-Бридж.
– Я и пошел.
– Потом.
– Но я же собирался идти.
– Теперь уже слишком поздно.
Эндрю сидел не двигаясь. Дэнни лежал лицом к стене, упорно не желая повернуться к нему. А он должен был убедить хоть кого-нибудь в своей невиновности. Его охватила какая-то расслабленность, страх; он боялся осмыслить весь ужас происшедшего. В животе, казалось, образовался какой-то тугой ком. Почему-то его сильно раздражало это несправедливое обвинение, будто бы он ударил миссис Хайдеманн.
– Я не бил ее, – слабо протестовал он. – Правда, Дэнни!
Ответа не было.
– Я не бил ее.
Снаружи, на площадке, послышался голос Джеймса:
– Дэниель, Эндрю не вернулся?
Эндрю задрожал, и рот его внезапно наполнился слюной. Повернулась дверная ручка, а затем чиркнула спичка. Зажав ее в сложенной лодочкой ладони, брат стал искать свечу. Фитиль сперва тлел еле-еле, затем вспыхнул ярче.
Джеймс смотрел на него сверху вниз.
– Где ты пропадал?
– Ходил.
– Куда?
– На Грэнд-Парейд.
– В то время как твоя мать умирала?
На этот вопрос он не мог придумать никакого ответа. Знал только одно: не бил он миссис Хайдеманн, вот и все.
– В то время как твоя мать умирала?
Эндрю, словно загипнотизированный, смотрел на свечу.
– Почему ты не пошел вместе с ма?
– Я пошел.
– Не ври, черная морда!
– Но я пошел.
– Почему же тогда она сама ходила?
И на этот вопрос он не нашел ответа. Только неловко сглотнул слюну и почувствовал, что ком в животе стал еще крепче.
– Почему ты не пошел?
Эндрю не смел поднять глаза. Джеймс схватил его за ворот рубашки и одним рывком вскинул на ноги.
– Почему ты сам не пошел, черная морда?
Прежде чем он успел увернуться, Джеймс залепил ему тяжелую пощечину. Щека заныла.
– Почему ты ударил миссис Хайдеманн?
– Клянусь богом, я ее не бил.
– Опять врешь, черная свинья!
Он попытался отклонить лицо, но не смог избежать сильного удара.
– Не трогал я ее, Джеймс.
Брат ударил снова, на этот раз еще сильнее, так что пошла кровь. Дэнни сидел, широко раскрыв глаза, не смея вмешаться.
– Черная морда!
В лицо Эндрю врезался тяжелый кулак. Он упал на спинку кровати, слабо защищаясь.
– Я не бил ее, – повторял он.
– Перестань врать! – Джеймс поднял его с кровати. – Ты не только подлый врун, но и убийца.
Эндрю стало нехорошо; он ощутил во рту тошнотворный запах теплой крови.
– Ты подлый убийца! Убил свою родную мать!
Эндрю весь дрожал, не в силах преодолеть боли, страха и беспомощности. Внезапно он выкинул оба кулака, попав Джеймсу прямо в грудь. Он бил яростно, громко вскрикивая, а по временам пускал в ход ногти. Немного погодя Эндрю почувствовал, что его оттаскивают; вокруг толпилось множество людей: лица… голоса… и снова лица… Кто-то вливал ему в рот бренди. Крепкий напиток обжигал его ободранные, кровоточащие десны, и он попытался вырваться, но чьи-то сильные руки пригвоздили его спиной к постели, принуждая лежать спокойно. Эндрю отвернул лицо и судорожно зарыдал.
Глава четырнадцатаяГреясь на солнышке, Броертджи лежал на веранде миссис Хайдеманн животом вниз и равнодушно наблюдал за толпой возле триста второго. Это было в теплый четверг, через три дня после ветра и дождей, и цемент приятно согревал тело. По бокам от него сидели Амааи и Джонга; все трое наслаждались теплом, безразличные ко всему окружающему. Катафалк еще не подъехал, но три блестящих черных автомобиля уже стояли около Бригейд-Холл. Люди, пришедшие проститься с покойной, то входили в подъезд, то выходили. На улице, перешептываясь между собой, стояли чинными группами женщины в скромных черных платьях и мужчины в темных костюмах и галстуках. Солнечные лучи струились на ленивую троицу, которая вполглаза следила за происходящим. Джонга безучастно взирал на муху, жужжавшую вокруг его грязных ног.
– Когда я подохну, не хочу, чтобы меня зарыли в яму, – заметил он философски, ни к кому не обращаясь.
– Почему? – поинтересовался Амааи.
– Не хочу гнить в земле.
– Тогда чего же ты хочешь?
– Чтобы меня сожгли.
– Это дорогое удовольствие.
– А мне наплевать.
– Твое тело могут продать в университет.
– А что там будут с ним делать?
– Изрежут на куски.
– Зачем?
– Чтобы посмотреть твое нутро.
– Это грех.
– Что грех?
– Чтобы белые люди смотрели мое нутро. А зачем им это нужно?
– Они изучают болезни.
– А деньги они уплатят?
– Конечно. Ты получишь наличными.
– Как же они будут платить покойнику?
– Кому же, черт побери, достанутся деньги?
– Ма или кому-нибудь еще.
С Джонги муха перелетела на колено Броертджи. Он ловко поймал ее и раздавил о цемент ногтем большого пальца.
– Интересно знать, что теперь будет делать Эндрю?
– Очень интересно.
– Говорят, он удрал.
– Почему?
– Брат всыпал ему как следует.
– Знаю. Он ударил мою ма, – сказал Джонга.
– Что ты ему за это сделаешь?
– Выдерну ноги из задницы, когда встречу.
– Он неплохой парень.
– Он ударил мою ма.
– Все же он ничего.
– Он думает, раз он образованный, значит, ему все можно.
– Все же он ничего. И умный парень.
– Чихать я на это хотел.
Они смотрели, как по улице шествует приходский священник. Он аккуратно подбирал полы сутаны, чтобы не испачкать их о тротуар. Под мышкой он держал Библию с золотым обрезом и молитвенник. Амааи глядел на него недоброжелательно.
– Не люблю попов.
– А я не люблю этого, – сказал Джонга со значением. – Я о нем кое-что слышал…
– Что именно?
– Всякие гадости.
– Да?
– Мне говорили Хонгер и Тана.
– Не верю.
– Это правда!
– Вранье это!
– Клянусь богом!
– А где доказательства?
– Спроси Хонгера и Тану.
– Этот Тана врет как сивый мерин!
– Как твои на и ма.
– Не трогай их!
– Да отвались ты!
Толпа стала подниматься по лестнице вслед за священником. Появилась Аннет в модном облегающем черном платье; с двух сторон ее поддерживали муж ч сын Мервин. Она то и дело подносила к носу флакон с нюхательной солью. На балкон вышел Джеймс, поискал кого-то глазами и тотчас скрылся. Амааи снова перевел разговор на Эндрю.
– Говорят, он не хотел куда-то пойти вместо матери.
– В тот день он как раз был с нами.
– Она вышла в такую паршивую погоду, и ее хватил удар.
– И он стукнул твою ма?
– Кто?
– Эндрю.
– Да, стукнул.
– Вот до чего доводит образование!
– Экзамены, латинский язык и вся эта дребедень. Чересчур много ума набрался.
– Из-за него ее и хватил удар?
– Как пить дать.
– А от этого умирают?
– Еще бы! Умереть от чего хочешь можно.
– А как насчет матери Хонгера?
– А что насчет нее?
– Она померла от вина.
– Выпила вина бутылку.
– Завалилась на подстилку.
– Кверху ноги задрала.
– И померла.
Они покатились по теплому цементу, крепко обхватив друг друга и визжа от смеха.
– Да ты, оказывается, поэт.
– Надо послать это в «Аргус».
– Выпила вина – и померла.
Они сели в изнеможении. Броертджи подавился, и это послужило поводом для нового взрыва веселья. Собравшиеся на похороны смотрели на них с ужасом, шокированные таким неприличием.
– Эй, вы, заткнитесь! – скомандовал Джонга, пытаясь сохранить невозмутимость. – У людей горе, а вы гогочете.
– Хорошо, больше не будем.
– Ведите себя как следует, черти!
Они пытались сдержать смех. Броертджи смотрел на Амааи, кусая губы.
– Выпила вина – и померла.
Оба опять покатились по цементному полу веранды.
– А ну перестаньте. Сюда идет брат Эндрю, – предупредил Джонга.
Джеймс был одет в черный костюм. Он недавно выбрился, но, видимо, второпях – на шее торчала щетина. Парни думали, что он хочет их отчитать. Они смотрели, как он прошел сквозь толпу у дверей и затем стал пересекать улицу, направляясь к веранде.
– Не запретит же он нам смеяться, – сказал Броертджи, как бы оправдываясь. – Захочу – и буду!
– Пошлем его ко всем чертям, – предложил Амааи с наигранной смелостью. – Нечего ему корчить из себя белого!
– Говорят, он очень здоровый, дьявол.
Джеймс подошел к тому месту, где они сидели, немного помолчал, затем прочистил горло. Заметно было, что ему трудно заставить себя говорить с юнцами.
– Вы друзья Эндрю? – спросил он.
– Чьи друзья?
– Моего брата Эндрю.
– Конечно.
– Конечно, мы знаем его.
– А вы не знаете, где он сейчас?
– Нет.
– Он ушел три ночи тому назад.
– Вот черт!
– И с тех пор не возвращался.
– Ну?
– Через час похороны.
– И вы хотите, чтобы мы его нашли?
– Да. Вот вам полкроны. Попробуйте его отыскать. Он отвернулся, смущенный, и зашагал обратно через улицу. Броертджи и Амааи во все глаза смотрели на полкроны, зажатые в руке у Джонги.
– Вот черт!
– Ну и ну!
– Где же он может быть?
– Не в кино?
– Нет.
– Может, в библиотеке?
– Нет.
– Или в бассейне?
– Нет.
– Как же мы его разыщем?
– Где же он шляется?
– А по мне, так пропади он пропадом. Он ударил мою ма.
– Двинул в бок, что было силы.
– А она заголосила.
– Кверху ноги задрала.
– Выпила вина – и померла.
