Текст книги "Живущие в ночи. Чрезвычайное положение"
Автор книги: Ричард Рив
Соавторы: Генри Питер Абрахамс
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)
После завтрака все трое перешли в гостиную. Миссис Альтман осведомилась, не надо ли им чего-нибудь, и, получив отрицательный ответ, удалилась в свою комнату. Руфь скинула сандалии и, запасшись огромной кипой «Ридерс дайджест», удобно устроилась среди подушек на софе. Эйб включил приемник и расположился на ковре, подложив под себя подушки. Эндрю опустился в глубокое кресло и развернул свою «Таймс». Тихо, будто где-то вдали, лилась мелодичная джазовая музыка. Эндрю пробежал заголовки: «В ЛОКАЦИЯХ НЕТ ВАЖНЕЙШИХ ПРОДОВОЛЬСТВЕННЫХ ТОВАРОВ», «ВОЗДАЯНИЕ ПОЛИЦИИ НА РАНДЕ», «СПОКОЙНЫЙ ДЕНЬ ПОСЛЕ НАСИЛИЙ В ЮЖНО-АФРИКАНСКОМ СОЮЗЕ».
– Ни слова о полицейских налетах, – сказал он, перелистывая газету.
– Слишком рано, – ответил ему Эйб. – Если только они не играют в молчанку.
– Как ты думаешь, много народу арестовано?
– Мы с тобой можем только догадываться. Но я полагаю, они далеко еще не кончили.
– Стало быть, нам долго придется скрываться?
– Похоже на то. Как насчет моего предложения?
– Какого предложения?
– Уехать немедленно.
– В Басутоленд?
– Да.
– С какой стати?
– Выехав за пределы Южной Африки, мы будем в безопасности. Оттуда уже не выдают политических преступников.
– Ты говоришь так, словно ты в полном отчаянии.
– Положение, и правда, отчаянное.
– Если у меня есть право выбирать, я предпочел бы остаться здесь.
– Это твое дело, но ты забываешь о Руфи. Честно ли ты поступаешь по отношению к ней?
– Руфь должна сама принять решение.
Эндрю метнул на нее быстрый взгляд и заметил, что ее внимание занято отнюдь не журналами.
– Представь себе, я подумал и о ней.
– В самом деле? – спросила она.
– Да. А что предлагаешь ты, моя дорогая?
– Разве тебя интересуют мои соображения?
– Перестань, Руфь.
– Если у меня есть право выбора и мое мнение хоть что-нибудь значит, я хотела бы вернуться к себе домой.
– Послушайте, – начал Эйб. – Это же безрассудство. Особое отделение еще продолжает свои налеты. Если объявят чрезвычайное положение, вас могут мариновать в тюрьме до второго пришествия. Ваши отношения с Эндрю ставят и вас под подозрение.
– Я это понимаю.
– Подумайте о своих родителях, о своем будущем, наконец, о самой себе.
– Я уже подумала.
– Ведь вы можете погубить свою жизнь. Почему бы вам не вернуться на некоторое время в Веренигинг?
– От души поддерживаю это предложение! – воскликнул Эндрю, поднимаясь.
– Ты все еще пытаешься отделаться от меня? – накинулась она на него.
– Я желаю тебе лишь добра. Пойми же в конце концов, Руфь, никому не известно, что еще может произойти.
– В этом я отдаю себе полный отчет.
– Газета уверяет, что все спокойно, но это лишь вопрос времени, когда последует новый взрыв: новый Шарпевиль или Ланга.
– Но когда-нибудь водворится спокойствие?
– Ошибаешься, Руфь. Прежнее уже не вернется. Мы достигли поворотного пункта. Может быть, и наступит внешнее спокойствие, но внутренние трещины сохранятся, и их будет все больше. А временами будут разражаться небольшие взрывы, вроде Шарпевиля и Ланги, а потом все взлетит на воздух, и мы можем попасть в самое пекло.
– А в Веренигинге я буду в безопасности?
– В большей безопасности, чем здесь.
– Шарпевиль недалеко от Веренигинга.
– Но ты будешь со своими родителями.
– А это предпочтительнее, чем быть с возлюбленным?
Эндрю беспомощно опустился в кресло.
– Ну, попробуй же понять меня, Руфь.
– Т-с-с-с, – сказал Эйб, прижавшись ухом к приемнику. Диктор кончил какое-то объявление, и он прибавил громкость Раздалось выжидательное шипение.
– Что там передают? – спросил Эндрю.
– Тише! – шикнул на него Эйб, взволнованный.
Голос диктора послышался снова – ровный и бесстрастный.
«…Повторяю экстренный выпуск последних известий. Тысячи африканцев движутся из Ланги в Кейптаун. Сообщаю, что колонны собираются на Де-Вааль-драйв. В город прибывают полицейские подкрепления. Предполагают, что африканцы направляются к полицейскому участку ни Кпледпн-сквер, чтобы потребовать освобождения лидеров, арестованных сегодня перед рассветом. На этом мы заканчиваем передачу известий… Продоло/саем наш концерт латиноамериканской музыки…»
Выключив радио, Эйб удивленно воззрился на Эндрю и Руфь. Наступило минутное молчание.
– Ну, я поехал! – решительно воскликнул Эндрю.
– Что-о?
– Я еду на Каледон-оквер.
Он поднялся с кресла.
– Не валяй дурака! – почти закричал на него Эйб.
– Я возвращаюсь в город.
– В таком состоянии? – запротестовала Руфь.
– Я вполне могу вести автомобиль.
– Пожалуйста, останься, Энди, – сказала она с беспокойством.
– Я отправляюсь сейчас же.
Эйб и Руфь обменялись беспомощным взглядом.
– Прошу вас, Эйб, отговорите его от этой глупости.
– Эндрю, – попытался урезонить его Эйб, – положение опасное. Благоразумнее остаться здесь.
– Я уезжаю немедленно. Можно, я возьму твою машину, Руфь?
– Энди! Ради бога…
– Ты поедешь со мной, Эйб?
– Ты совсем ополоумел.
– Так поедешь?
– Что ж, пожалуй, я поеду.
Глава одиннадцатаяЭйб стремительно вел машину сквозь городские предместья. Эндрю сидел возле него возбужденный, но безмолвный. Всюду вдоль шоссе сновали белые и цветные: всеобщая забастовка заставила их приняться за черную работу – они торговали газетами, развозили молоко, подметали конторы, заправляли машины бензином, передавали поручения, убирали улицы. Их поразило зловещее затишье в южных предместьях. Рондебос и Розбэнк были погружены в траур. Все вокруг казалось вымершим, пока они не подъехали к Мобрею, где над головой у них прогудел вертолет, летевший к Каслу.
Потом они стали обгонять многолюдные толпы, двигавшиеся в одном направлении. По всем улицам и дорогам – Дарлинг-стрит, Сэр Лоури-роуд, Лонгмар-кет-стрит и Плейн-стрит – ехали набитые африканцами автобусы и автомобили. В том же направлении мчались поезда, грузовики и повозки. Тысячи и тысячи людей. И все они двигались на Каледон-сквер, чтобы потребовать освобождения своих лидеров. Многие жители Ланги и Ньянги шли в Кейптаун, чтобы потребовать освобождения лидеров. По Де-Вааль-драйв шагала пятнадцатитысячная толпа, чтобы потребовать освобождения лидеров.
Эйб долго отыскивал место для стоянки на Парейд. Перед вокзалами вытянулась длинная цепь полицейских с автоматами. Бесстрастные, словно застывшие лица, глядящие прямо перед собой. Винтики государственной машины, зубцы шестеренки. Кажется, они не замечают этого бурного людского потока, стремящегося мимо… Освободите наших лидеров! Мы хотим быть свободными при жизни! Izwe Lethu! Боже благослови Африку! Толпы высылают из поездов и минуют длинный ряд автоматов на своем пути к Каледон-сквер… Вспомните Шарпевиль! Вспомните Лангу!.. Они устраивают облавы утром, устраивают облавы вечером, когда же нам отдыхать? Когда же нам отдыхать? Все направляются в полицейский участок… Верните нам наших лидеров! Mayibuye, Afrika!
В самом конце Бьютениант-стриг Эйбу и Эндрю пришлось проходить сквозь кордон из «сарацинов» и танков. Эндрю сильно хромал. Затем они попали в кипящее море пахнущих потом людей. Вокруг них раздавались возгласы на разных языках. Английский, и африкаанс, и коса. Отправимся в тюрьму. Откажемся от освобождения под залог и от защиты, откажемся от уплаты штрафов. Лучше умереть, чем носить при себе пропуск… Они устраивают облавы утром, устраивают облавы вечером. И нет ни минуты покоя…
Кто-то говорит в микрофон. Все вытягивают шеи, чтобы видеть этого человека, но напрасно… И чего это не расходятся зеваки, не принимающие участия в демонстрации!.. Атмосфера насыщена страхом. Страх царит повсюду в стране. Страх на белых лицах, выглядывающих из окон. И в черных лицах на улице затаился страх, смешанный с гневом. Пробил час возмездия? – спрашивают некоторые. Наступил час возмездия, – отвечают другие. Но правда ли наступил этот час? Этого ли ждали так долго? Более чем триста лет. Над толпой взлетают черные кулаки с поднятыми большими пальцами. Mayibuye, Afrika! Ладони, вывернутые наружу. Izwe Lethu. Наша родина. Женщины рыдают. Перед зданием парламента они обхватывают лица руками и оплакивают павших в Шарпевиле и Ланге. Матери оплакивают сыновей, жены оплакивают мужей.
Юношу в выцветших голубеньких шортах поднимают на плечи. «Кгосана!» – слышится отовсюду. Да, это Кгосана. И он начинает свою речь. Храните молчание, как похоронная процессия… Завязывается спор с полицейскими об арестованных… Почтим же безмолвием тюремных узников. И тех, кто покоится на кладбище.
Потом они расходятся по локациям. Колонна за колонной ползет по Де-Вааль-драйв. Многомильная черная река. Почти все молчат, никто не говорит ни слова. Они безмолвны, как траурная процессия.
Эндрю и Эйб наконец добрались до своего автомобиля на Грэнд-Парейд и уселись в него с чувством облегчения. Эйб неподвижно глядел в окошко.
– Вот оно, то самое!
Эндрю сидел выпрямившись, все еще в нервном возбуждении.
– Надеюсь, ты удовлетворен? – продолжал Эйб.
– Более чем удовлетворен. Я ощутил себя частицей единого целого. Слился с толпой, собравшейся возле полицейского участка. Первый раз в жизни я почувствовал, что я – Африка. Они могут засадить нас в тюремную камеру, но им не сломить нашего духа.
– И дух наш шествует вперед[45]45
Перефразированная строка из стихотворения английского поэта Томаса Бишопа «Джон Браун»: «Тело Джона Брауна тлеет в могиле, а дух его шествует вперед».
[Закрыть].
– Попробуй же понять. Сейчас не время для зубоскальства.
– Не будь сентиментален.
– Неужели ничто не произвело на тебя впечатления? Вспомни, какую дисциплину проявляли демонстранты, какую политическую сознательность…
– И какую неисправимую наивность… Неужели этот парень – как там его? – Кгосана всерьез думает, будто министр юстиции одним росчерком пера освободит всех заключенных?
– У него полное право требовать этого.
– В самом деле?
– К тому же он молод, и у него много завистников.
– Да хранит нас бог от неблагоразумия юности.
– Ты глубоко несправедлив, Эйб.
– Ради бога, выберемся отсюда!
– Я хочу еще повидать Флоренс.
– Кого?
– Флоренс Бейли.
– Это еще зачем?
– Я хотел бы ее повидать.
– А я не хотел бы туда ездить.
– Почему?
– Меня тошнит от нее всякий раз, когда она приходит плакаться к моей матушке.
– Поехали к ней.
– И она меня терпеть не может, так что это взаимно.
– Я должен повидать Флоренс.
– Ну зачем тебе это нужно?
– Хочу выяснить, что случилось с Джастином. Ты знаешь, где она обитает?
– Смутно представляю. Где-то на Арундель-стрит.
– Надо отыскать ее дом.
– Ты настаиваешь, чтобы мы туда поехали?
– Да, настаиваю.
– Хорошо, кстати, можно будет завернуть к моей матери перед возвращением. Возможно, я теперь долго ее не увижу.
Эйб вынужден был ехать сквозь толпу, запрудившую Гановер-стрит, пока наконец они не достигли Арундель-стрит.
– Ну вот и приехали, – сказал Эйб. – Где ее проклятая хибара?
– Спроси кого-нибудь, – резко ответил Эндрю.
Эйб поднял глаза, удивленный его тоном.
– Легче на поворотах! Эта твоя распрекрасная революция еще не началась!
– Ты ничего не понимаешь.
Они спросили, где живет Флоренс, и им показали на дверь, выходившую на задний двор. За дверью гремело радио. Эйб постучался с явным нетерпением.
– Войдите, – донесся ее голос.
– Войти? – спросил Эйб, брезгливо оглядывая двор.
– Иди первый.
Они нерешительно прошли через грязную кухню в спальню. Флоренс сидела на кровати, занимаясь педикюром и слушая радио.
– Да? – сказала она, не поднимая головы.
– Привет, Флоренс.
– А, это вы, – проговорила она, окидывая их беглым взглядом. – Устраивайтесь, где можете. Я слушаю концерт по заявкам.
Они сели на кровать. Она не обращала на них внимания, пока певец не допел свою сахаристо-сладенькую песенку.
– Что вам надо? – спросила она, не убавляя громкости.
– Выключи эту проклятую штуку! – завопил Эйб, пытаясь перекричать шум.
– Зачем грубить? – сказала она, но все же повернула ручку, – Так лучше?
– Сойдет. Эндрю настаивал, чтобы мы заехали сюда и узнали, что с Джастином.
– Я же рассказала тебе по телефону.
– Ну?
– Это все.
– Они что-нибудь говорили перед тем, как увести его?
– Нет, ничего.
– А хоть сказали, за что его посадили? – взволнованно спросил Эндрю, вступая в разговор.
– Привет, Эндрю. Рада, что у тебя не отнялся язык.
– Предъявили ему какое-нибудь обвинение?
– Не думаю.
– А из вещей что-нибудь взяли?
– Нет. Ты мне как раз напомнил: он тут оставил кое-что для вас. Кажется, засунул под печку. Пожалуйста, заберите все это.
– Пойди и принеси!
– Кто ты такой, чтобы приказывать?
– Иди!
– Хорошо. Что на вас обоих нашло?
Она полюбовалась ногтями, потом медленно встала и зашлепала, как была босиком, в кухню. Они не могли понять, напускает она на себя равнодушие или нет. Она возвратилась с незавязанным свертком. Эндрю вытащил из него брошюру и быстро пробежал ее глазами.
– Наверно, что-нибудь политическое? – спросила она.
– Да.
– Из-за этой политики у него вечные неприятности. – Внезапно она накинулась на них обоих: – Вот вы его поощряете, а сами в стороне остаетесь; мне в конце концов надоело молчать. Пора вам выслушать и меня.
– Заткнись! – приказал Эйб.
– Страдать-то приходится мне.
– Заткнись!
– Это брошюры о событиях в Ланге, – сказал Эндрю, не обращая на нее внимания, и передал один экземпляр Эйбу.
– Надеюсь, ты не собираешься туда ехать?
– Мы повидаем твою мать и отправимся прямо к Лотосовой реке.
– Хорошо. Я хотел бы принять ванну. У меня такое чувство, как будто я весь в грязи.
– Уходите и оставьте меня в покое! Вы мне все опротивели.
Эйб посмотрел на Флоренс с презрением.
– Ты здорово опустилась с тех пор, как мы вместе учились в школе. Неужели тебе нравится сидеть здесь и слушать эту дребедень по радио?
– Да.
– В то время как твой муж в тюрьме?
– А что я должна делать, по-твоему, – распевать псалмы до его возвращения?
– Пожалуй, это было бы лучше.
– Ты говоришь, что я здорово опустилась. И ты, черт возьми, прав. Я сейчас на самом дне – и все из-за вашей политики. Хорошо вам разглагольствовать, удобно развалившись в креслах, а моему мужу приходится делать грязную работу, мне – страдать.
– У тебя чрезвычайно странные взгляды.
– В самом деле? А мне всегда представлялось – еще с тех времен, когда мы учились вместе, – что именно у тебя странные взгляды; и твоя мать, между прочим, согласна со мной.
– Какие вы обе наблюдательные!
– А теперь, пожалуйста, оставьте меня!
– Противно на тебя смотреть.
– Да? Тогда почему ты не позаботишься о своей заброшенной матери, вместо того чтобы докучать мне?
– Пошли, Эндрю. Мне непременно нужно принять ванну!
Он повернулся. Эндрю с отвращением следил за всей этой сценой. Он поднял сверток и последовал за другом. Флоренс била дрожь, и она метала глазами молнии. Внезапно Эйб застыл, весь насторожившись.
– Погромче, – приказал он.
– С кем ты так разговариваешь?
Он подскочил к радио и прибавил громкость. Они услышали последнюю часть сообщения:
«…во имя поддержания общественного порядка объявляю настоящим, что с 29 марта 1960 года в вышеупомянутых областях вводится чрезвычайное положение…»
Все остолбенело молчали. Флоренс присела на кровать с язвительной усмешкой на лице. Эйб иронически улыбнулся. Эндрю дышал учащенно, ноздри его раздувались.
– Дождались! – спокойно вымолвил Эйб.
– Боже! – только и мог выговорить Эндрю.
– Ну что ж, заваруха начинается.
– Быстрее поехали в Лангу!
– Что?
– У нас срочное дело.
– Ты с ума сошел!
– Поехали. Мы должны раздать брошюры.
– Ты совсем с ума сошел!
– Если ты откажешься, я поеду один.
– Ты не в своем уме. Сперва завез меня в Кейптаун, потом притащил к этой особе. А теперь, когда введено чрезвычайное положение, хочешь отправиться в Лангу.
– Так ты едешь?
– И не подумаю!
– Пожалуйста, Эйб!
– Ты болен, Эндрю.
Эйб посмотрел на него и заметил в его глазах слезы. Ни разу еще не видел он Эндрю в таком состоянии. На его смуглых щеках проступил нездоровый румянец.
– Пожалуйста, Эйб.
– Я убежден, что у тебя буйное помешательство, и делаю тебе одолжение в последний раз.
– Значит, едем?
– Да.
Глава двенадцатаяЭйб нажал на педаль акселератора, и автомобиль быстро помчался по Вэнгард-драйв. Эндрю хранил сосредоточенное молчание. Эйб поглядел на него разок-другой и снова обратил внимание на нездоровый румянец и капли пота, густо усеявшие его лоб.
– Остановись здесь! – крикнул Эндрю.
«Остин» затормозил со скрежетом. Эйб выключил мотор.
– Вот мы и приехали. Что будем делать?
– Пролезем сквозь колючую проволоку. Нам надо только перейти поле – и мы в Ланге.
– А что потом?
– Потом будем раздавать брошюры.
– Ты рехнулся!
– Я обещал Джастину помочь.
– Но ты хоть понимаешь, что объявлено чрезвычайное положение?
– Я обещал, что помогу раздать эти брошюры. Джастин в тюрьме, и я должен сдержать свое обещание.
Эйб изумленно уставился на него.
– Еще раз повторяю: ты болен, Эндрю.
– Может быть.
– И физически и душевно.
– Ты пойдешь со мной или нет?
Эндрю взял сверток и вылез из машины. Протискиваясь сквозь изгородь, он порвал пиджак. Какое-то мгновение Эйб стоял в нерешимости, затем медленно и неохотно последовал за ним. По ту сторону изгороди он остановился и посмотрел на Эндрю умоляющим взглядом.
– Ради бога, вернемся назад, Эндрю.
– Я иду дальше.
– Подумай, какому риску ты подвергаешься!
– Если ты трусишь, я справлюсь один.
Сильно прихрамывая, Эндрю побрел по бугристой земле – и вдруг упал, споткнувшись о кочку. Эйб подбежал, чтобы помочь ему встать. Эндрю неуклюже поднялся на ноги; лицо его было искажено болью и все и каплях пота.
– Ведь ты же нездоров, Эндрю.
– Достаточно здоров, чтобы продолжать.
И он заковылял дальше, прижимая сверток с брошюрами к груди. Эйб плелся позади с обеспокоенным видом.
– Прошу тебя, вернемся, пока еще не поздно.
Но Эндрю уже не слышал и не видел его. Он, спотыкаясь, тащился вперед, не замечая ничего вокруг, одержимый стремлением продолжать начатое. Подгоняемый упорством… Джастин хотел, чтобы он сделал это. А Джастин в тюрьме!.. Сверток растрепался, и из него высыпалось несколько брошюр. Эйб подобрал их и пустился бегом, чтобы догнать ковыляющую впереди фигуру.
Они уже проходили мимо маленьких, убогих домишек, стоявших в песчаных, обдуваемых ветром садах. Женщины и дети подбегали к воротам, чтобы взглянуть на двух странных незнакомцев. Эндрю наконец остановился перед бакалейной лавчонкой на Менди-авеню. Он дышал тяжело, с лица его градом катился пот. Запустив руку в сверток, он стал раздавать брошюры. Из Кейптауна как раз возвращались люди, принимавшие участие в демонстрации, и вокруг стала собираться толпа. Эндрю раздавал брошюру за брошюрой всем, до кого только мог дотянуться, доставая из коричневой обертки все новые и новые пачки. Эйб стоял немного поодаль с презрительным, хотя и взволнованным выражением лица. Толпа тесным кольцом окружила Эндрю.
– Зачем ты раздаешь эти брошюры? – спросил молодой африканец с явным недоверием к Эндрю.
– Забастовка должна продолжаться. Мы должны выстоять. На нашей стороне справедливость, и победа будет за нами!
– А сам-то ты бастуешь?
– Как видите, я не на работе. Эй, подходите, берите брошюры!
– Ты приверженец ПАК?
– Не важно… Пожалуйста, все подходите. Мы должны выстоять. Мы не можем потерпеть поражение.
– Ты приверженец ПАК?
– Какое это имеет значение? Берите, ребята, по брошюре. Я пришел сюда в знак солидарности с вами. Ваше дело – также и наше дело.
– Почему же цветные не бастуют?
– Я не хочу никого защищать. Я примкнул к вам, потому что я такой же, как вы. Налетайте! Пожалуйста, берите по брошюре.
Толпа подозрительно взирала на этого энергичного молодого человека с налитыми кровью глазами и потным лицом. Пронзительным голосом взывал Эндрю к угрюмой толпе, пытаясь увещевать ее.
– Полиция! – раздался чей-то предостерегающий крик.
Полицейский фургон с фарами, защищенными проволочной сеткой, медленно прокладывал себе путь сквозь толпу. Эйб невольно задрожал. Двое полицейских в стальных шлемах выпрыгнули из задней двери и схватили Эндрю, скрутив ему руки за спиной.
– Какого дьявола ты тут делаешь? – спросил его сержант.
Эндрю скорчился от боли. Толпа враждебно наблюдала за полицией.
– Есть у тебя пропуск сюда?
Эндрю беспомощно закашлялся, лицо его опять перекосилось от боли.
– Сажайте его в машину, мы ему покажем, этому смутьяну!
Эндрю пытался что-то сказать, пока его вели к автомобилю. Толпа зароптала. Он попробовал высвободить руки, бессильно лягаясь ногами. Эйб смотрел на происходящее с ужасом, как бы не веря своим глазам, и вдруг пробудился к действию.
– Отпустите его, ублюдки! – закричал он, бросаясь на полицию.
Через миг он лежал уже на спине, придавленный тяжелым ботинком. О дверь полицейского фургона ударился первый камень. Полицейские повернулись к толпе, хватаясь за револьверы. Толпа отхлынула, сминая стоявших позади. Второй камень угодил прямо в щеку констеблю: полилась кровь.
– Назад! Или мы откроем огонь!
Словно искра пробежала по толпе.
– Бросайте их обоих в машину, – скомандовал сержант, побелевший от страха.
И неожиданно грянул взрыв. Это произошло так стремительно, что полиция была захвачена врасплох. Словно взбешенный зверь, атаковала ее толпа. Неистово молотящие кулаки, взлетающие и опускающиеся палки. Оглушительный топот. Рушащиеся одно на другое тела. Отчаянно цепляющиеся руки и град ударов. Руки и оружие, кружащиеся в безумном водовороте. Борющиеся тела и вздымающиеся груди. И вдруг с ужасающим грохотом перевернулся полицейский фургон. Зазвенели револьверные выстрелы. Трое полицейских укрылись в лавочке и стали стрелять поверх толпы. Парни вскарабкались на столбы, чтобы перерезать телефонные провода. Полицейский фургон превратился в пылающий ад. С громким шумом взорвался бензиновый бак. Гневные крики и рев. Вопли ужаса и дикой ярости. Сотни сминающих все под собой ног. Камни, вдребезги разбивающие стеклянную витрину. Прерывистое дыхание и бегущие ноги, и вот уже лавочка охвачена пламенем.
Эндрю почувствовал, что его тащат через поле. Кто-то бережно пронес его через изгородь. На какое-то мгновение, как в тумане, он увидел лицо Эйба. Последнее, что осталось в его памяти, когда его впихнули в открытую заднюю дверцу, – черные столбы дыма над лавкой и фургоном и тонкое повизгивание пуль. Затем он потерял сознание.
