Текст книги "Королева викингов"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 56 страниц)

XV

Солнечный свет с востока просачивался сквозь рваные тучи и еловые кроны. Старый снег лишь кое-где лежал заплатами на промокшей почве. Сырой воздух был неподвижен.

Гуннхильд вышла из гаммы. Конечно, финны последовали за нею. Их лица казались изможденными, из-под грязных отросших волос глядели ввалившиеся глаза: уже несколько ночей они очень плохо спали. Девушка, которой удавалось отдыхать гораздо лучше, старалась не показывать владевшего ею скрытого напряжения.

– У нас нет никакой необходимости охотиться, – сказал Аймо. – К тому же сейчас мало дичи.

– Но мне так хочется съесть хоть немного свежего мяса. – Она откровенно подлизывалась. – Или хотя бы рыбы.

Вуокко сразу же рассмеялся.

– Тогда мы пойдем!

– Иди один, – с деланым безразличием бросил Аймо.

Вуокко сразу помрачнел.

– Нет, – отрубил он. – Ты идешь со мной, или я тоже останусь.

Оба прожигали друг друга взглядами. К весне ни один из них не соглашался оставить второго наедине с Гуннхильд.

Она пользовалась этим. На протяжении зимних месяцев, когда все трое были заперты в доме, колдуны часто обменивались недобрыми словами, но не держали зла друг на друга. Финнам вообще не были свойственны буйный гнев или мстительность. Но все же интересно, какие силы могут призвать эти двое, если достаточно разъярятся?

– О, мои учителя, мои возлюбленные мастера… – взмолилась она. Горечь и злость, рожденные необходимостью разговаривать таким образом, заслонили на мгновение ту тревогу, которую она постоянно испытывала.

Вуокко тут же перевел взгляд с Аймо на нее.

– Возлюбленные? – Его голос дрогнул. – Тогда почему же ты покидаешь меня?

– Останься, Гуннхильд, – подхватил Аймо. – Ты сделала лишь первые шаги по дороге знания.

– Вы же знаете, что я не могу, – твердо ответила Гуннхильд. Она и не подумала сказать о том, что стремления плоти все больше и больше подчиняли себе ее мысли. – Отец никогда не поймет этого, он решит, что вы околдовали меня, и наверняка приедет за мной с мечом в руке. Просто научите меня всему, чему сможете, за то время, которое у нас еще есть. А я навсегда останусь другом вам и вашим саами.

– Мы никогда не сделаем тебе ничего дурного. – Аймо помотал головой. – Но предзнаменования нехороши.

Вуокко тоже помрачнел:

– Здесь мы можем защищать тебя. А издалека это не удастся.

Она хорошо помнила, как они били в барабаны, распевали свои песни и погружались в пророческие сны. Они делали это день за днем на протяжении всей темной зимы и потом, когда солнце возвратилось на небо. Они говорили ей, что видели какие-то дурные предзнаменования, но что это было такое и над кем нависла угроза, так и не смогли узнать. Порой им приходилось заставлять себя продолжать ее обучение.

Она снова и снова спрашивала себя, предвещало ли это ее гибель. Не могло ли неудовлетворенное вожделение колдунов погубить ее, хотя бы даже против их воли? Болезнь, кораблекрушение… Она успела узнать, насколько ненадежным оружием были заклинания, как легко они могли привести к совсем не тем результатам, которые ожидаешь, или даже обернуться против колдующего. Ведь не зря большинство норвежцев куда чаще взывали к Тору, чем к загадочному и жуткому Одину.

Но она презирала такие мысли и гнала их от себя. Они не достойны женщины ее рода. И вовсе необязательно, что любая беда обязательно постигнет именно ее.

– Несомненно, вы скоро узнаете, что это такое. – Она изобразила на лице улыбку. – Давайте не будем сегодня думать о печальном. Лучше порадуемся приходу весны.

Вуокко сразу схватил приманку:

– Правильно. Да, мы поищем на обед что-нибудь повкуснее.

Аймо нахмурился.

– Я хотел бы, чтобы ты в наше отсутствие не выходила на прогулки, – сказал он. Она всякий раз, когда выпадало свободное время, спускалась к фьорду – из удушающей вони гаммы, подальше от колдунов и их темных знаний, – чтобы побыть наедине с водой, первыми птицами, скалами и морем, простиравшимся до горизонта.

– Но вы же творили заклинания против волков и медведей, – ответила она.

– Существуют опасности и похуже. Не давай мне повода мстить за тебя.

– Люди? – фыркнул Вуокко. – Но кто может прийти сюда так рано?

– Я не буду гулять сегодня. – Гуннхильд почти натурально зевнула. – Я устала и лягу спать.

– Тогда мы спокойно оставим тебя, – сказал Вуокко.

Они быстро оделись. Скорее всего они были правы насчет того, что дичи стало мало. Вот и отлично, подумала Гуннхильд, когда она снова захочет избавиться от них, то опять сможет уговорить их пойти на охоту, тем более что с каждым днем им приходится тратить на поиски добычи все больше времени.

После того как колдуны ушли, девушка еще постояла немного снаружи, соскучившись по свету. Где-то неподалеку хрипло прокричал ворон. Гуннхильд показалось, что черная птица великого Одина напоминает ей, что если она хочет сделать то, что намеревалась, то лучше не тратить времени попусту. Она вздрогнула, скинула тяжелый плащ, взяла его под мышку и открыла наружную дверь. Как она ненавидела необходимость каждый раз пробираться через низкие сени, сгибаясь, словно раб, которого должны сечь. Закрыв за собой внутреннюю дверь, она выпрямилась, но ей пришлось подождать, пока глаза привыкнут к тусклому свету, который давали дымный очаг да маленькое отверстие в крыше. Как же она ненавидела этот дом и все, что в нем было!

И противнее всего казалась ей необходимость постоянно выказывать кроткий нрав перед этими финнами. Да, то, чему они научили ее, должно пригодиться. Но ничто, даже желание узнать больше, ничто не могло бы удержать ее в этой лачуге после того, как во фьорд придет корабль Ольва. А то, что эти двое посмели мечтать о том, чтобы лечь с нею, вернуло память Гуннхильд к тому дню, когда на нее покушались разбойники, и в ее сердце вспыхнул гнев.

Девушка проглотила подкативший к горлу комок. Да, она содрогалась, слыша крик совы, видя летящего баклана или облако странной формы или наблюдая за движениями жезла, предвещающего несчастье, природу которого колдуны не могли распознать. Но она не боялась. А возможно, что она, несмотря на всю свою неопытность, могла увидеть то, что было не под силу колдунам; ведь они часто говорили о ее врожденном даре, да и сама она всегда полагала, что норны спели у ее колыбели не обычную песню.

Она быстро зажгла от головни два светильника, отнесла их за свою занавеску и поставила на сундук. После этого она положила в воду несколько сушеных грибов, которые достала из короба шаманов. Гуннхильд взяла совсем немного, так что волшебники не должны были заметить пропажи. Она уже принесла в дом кусок тонкой крепкой пеньковой веревки, сказав своим учителям, что хочет поучиться вязать колдовские узлы и на ней, а не только на кожаных шнурах, и – добавила она, смеясь, – ей не хотелось бы, чтобы они видели, насколько она неуклюжа. Она разложила ее на полу возле своей кровати; замысловатые узлы были навязаны всего лишь в дюйме-двух один от другого.

Раскрыв второй свой сундук, она рылась под наваленной сверху одеждой, пока не нашла маленькую связку перьев. Она собирала их под ласточкиными гнездами во время своих последних прогулок к фьорду и приносила в дом спрятанными на груди.

Взяв перья в руку, Гуннхильд ощутила внезапный приступ страха. Сердце билось неровно, резкими тяжелыми толчками; она почувствовала, что покрылась резко пахнувшим потом. Действительно ли она готова послать свою душу в дальнее странствие? Вуокко и Аймо говорили, что скоро поведут ее в такое путешествие. Если что-нибудь пойдет не так – потусторонний мир – это мир странный, там повсюду можно наткнуться на суровых неумолимых богов и демонов, подстерегающих неосторожных, – они должны быть рядом, чтобы оградить ее.

Гуннхильд резко отогнала страх от себя. В этом случае они получили бы возможность увидеть ее обнаженную душу, что куда постыднее, чем даже дать увидеть ее обнаженное тело – а они, несомненно, часто делали это в своих мыслях, отчего плоть в их грязных портках твердела. Сегодня Гуннхильд могла попробовать обратить себя в видение.

Она могла попасть в беду. Хотя более вероятно, что, в худшем случае, у нее просто ничего не получится. Сейя училась летать по-своему. Конечно, в конце концов ей помог брат. Но ведь Гуннхильд теперь знала больше, чем Сейя. К тому же Гуннхильд не собиралась отправляться в такой дальний путь; она намеревалась просто покружиться над землей где-нибудь поблизости. Она усмехнулась. Что сказали бы волшебники, если бы узнали, что ее девичество никогда не достанется ни одному из них?

Они показывали ей, как сделать фигурку, хотя и не позволили заготовить какой-либо материал для того, чтобы самой создать нужный амулет. В тусклом свете ее пальцы лучше, чем глаза, знали, что следует делать. Гуннхильд пела нужную магическую песню, связывая перья в грубое подобие птицы при помощи нитки, которую тоже достала из сундука. Взяв фигурку в левую руку, она раскинула руки в стороны и принялась танцевать на месте, оставляя землю, поднимаясь в небо. Она визгливо запела вторую заклинательную песню. Ей следовало полностью сосредоточить на ней свои мысли, думать только о повышениях и падениях звука, пока она не расстанется полностью с собой.

Когда внутреннее чувство подсказало ей, что пришла пора, она поддернула юбки, стала на колени на веревку и съела грибы. Потом она продолжала раскачиваться и петь в этой коленопреклоненной позе.

Она опасалась бить в бубен, как это делали ноай'де. Она еще не поняла его главной силы. Но ведь и у Сейи не было никакого бубна. Вместо него она использовала боль; это боль освобождала ее душу от власти плоти. Гуннхильд вовсе не хотела прикладывать к телу горящие уголья, чтобы кожа на всю жизнь осталась изуродованной следами от ожогов. Узлы, хотя будут действовать медленнее, тоже должны причинить вполне достаточную боль.

Под тяжестью ее тела узлы глубоко врезались в кожу. Она сосредоточилась на боли, позволила ей становиться все сильнее и сильнее, сливая воедино песню, движение и пищу троллей, пока они не превратились в единственную реальность, а она сама и дом оказались не более чем тенью в сновидении.

В голове у нее вдруг дружно зажужжал немыслимо огромный рой огромных пчел. Она почувствовала, что ее несет, словно в водовороте.

Она летела с ветром и принадлежала ему. А ветер пронзительно выл и нес ее по небесам. Его ледяные кулаки толкали ее, словно желали разорвать в клочки, наподобие одного из тех облаков, среди которых она летела. Далеко-далеко внизу слышались звуки невидимой за торопливо налетающими туманами всемогущей мельницы и песни великанш, крутивших ее рукоять.

Властью над происходившим обладала не сама Гуннхильд, а та сила, которую она впустила в свое существо. Она распространилась вширь, выхватила из ветра несколько клочков тумана и обернула их вокруг души Гуннхильд. Превратила их в крылья, тело, клюв, маленькие ножки. В небе понеслась ласточка.

Когда она спустилась под облака, земля развернулась под ней, поражая шириной окоема и ясностью очертаний. Гуннхильд видела раскинувшиеся леса, горы, острова и обрамлявшее все это морщинистое серое море. Она летела с ветром и искала, сама не зная чего.

На границе между водой и небом зачернелись какие-то точки. Она устремилась туда.

Четыре стройных корабля двигались к югу. Последний был разбит и потрепан – вероятно, захвачен у противника, – а остальные сверкали яркими красками, надменно задирали над водой одинаковые носы, украшенные драконьими головами. Паруса были полны ветра, форштевни пенили воду, туго натянутые снасти дрожали. Ей показалось, что она слышит скрип обшивки и ощущает на губах вкус пены, которую ветер срывал с белых гребней волн.

Гуннхильд в облике ласточки подлетела поближе. Моряки заметили ее и принялись изумленно указывать друг другу на птичку. Один, выше ростом, чем большинство викингов, стоявший возле мачты драккара, откинул с головы капюшон плаща.

Ветер взметнул темно-русые волосы над лицом с резкими точеными чертами. Он не кричал и не показывал в небо пальцем, наподобие остальных; его взгляд, следивший за ласточкой, был неподвижен, как у змеи.

Гуннхильд сразу же узнала его, хотя они виделись девять лет назад.

Ведь она, только собираясь на поиски, уже откуда-то знала, что он приближался к Стрим-фьорду.

Ласточка поймала крылышками ветер и повернула к югу. Стрим-фьорд, безмолвно кричала она высокому моряку, поворачивай в Стрим-фьорд, там тебя ждет твое счастье!

Корабли скрылись из вида. Издали до нее донесся чей-то крик. Ласточка стремглав неслась своей дорогой.

Гуннхильд очнулась. Язычки пламени в лампах трепетали, тени метались по отгороженному углу. Она ощущала себя в тисках кошмара.

Стряхнув с себя это ощущение, девушка, преодолевая боль, поднялась на ноги. Никогда больше не удастся ей с такой легкостью совершить подобное деяние; впрочем, и пробовать повторить его она будет совсем нечасто.

И все же ей это удалось. Удалось даже много больше того, что она могла предвидеть. Надежда озарила ее мысли, словно сверкнувший на солнце стальной клинок, вынутый из ножен.

Она отвернулась от этой вспышки. Сейчас, когда она была в одиночестве, ей следовало думать, что же делать в том случае, если то, чего она жаждала всей душой, обратится в явь.

XVI

Корабли вошли в Китовый пролив. Команды сняли паруса, опустили мачты на подпорки и взялись за весла. Ветры здесь были слишком уж своенравными. Кроме того, лишь очень немногим из моряков доводилось прежде бывать в здешних местах, и никто из них не знал эти воды достаточно хорошо. Повсюду могли таиться рифы и мели. Когда начала сгущаться ночь, они бросили якоря под защитой небольшого островка в песчаной бухте и улеглись спать в кораблях, не сходя на берег, словно по-прежнему были далеко в море.

Утром они достигли восточной оконечности устья Стрим-фьорда и повернули на запад. Течение проходило между островком, лежавшим прямо по носу, и островом Кита, остававшимся справа, так что кораблям приходилось жаться к материковому берегу. В заливе гулял сулой, гребни волн вздымались вверх и со злобным шипением разбивались о борта. Корабли швыряло, весла громко скрипели в портах; люди ругались. Оба берега были низкими, на фоне темных елей угадывались голые ветви лиственных деревьев. Впереди же поднимались крутые холмы, покрытые снегом. Оттуда снова и снова налетали мощные порывы сырого ветра, словно пытавшиеся не пустить корабли к берегу. Солнце пряталось в туманной дымке. За кормой поднимались темные облака, укрывавшие проливы и шапки островов.

Торольв махнул рукой назад.

– Не нравится мне это небо, – сказал он. – В это время года такого быть не должно.

Они с Эйриком стояли на баке корабля. Голова дракона возвышалась на одном уровне с их головами, пугая грозным оскалом любых противников или демонов, которые могли бы оказаться поблизости. Другие корабли двигались далеко в стороне, чтобы два судна не могли случайно налететь на одно и то же препятствие. Свободные от гребли дружинники прохаживались по кораблю, не обращая внимания на беспорядочную качку, но при этом каждая пара глаз внимательно разглядывала берега.

– Мы успеем встать на якорь до того, как погода испортится, – ответил Эйрик.

– Где же?

– Этого никто из нас не знает. Я тоже. Но некоторые норвежцы иногда приходят куда-то в эти места, чтобы торговать с финнами. Мне об этом рассказывал Эзур Сивобородый, да и другие тоже. – Сообщив морякам, что они зайдут в Стрим-фьорд, Эйрик расспросил их, не знает ли кто-нибудь этого залива. Торольв в основном молчал, занятый собственными мыслями.

И сейчас исландец пожал плечами.

– Ну, если это все, что тебе известно… – Дружеские отношения, связывающие его с Эйриком, позволяли Торольву разговаривать с предводителем более свободно, чем большинству остальных. – И все равно я повторю, что ты решился на опасную затею.

– А я говорю тебе, что птица, которую мы недавно видели, была знамением.

– Хорошим или дурным? Скажи мне, слышал ли хоть кто-нибудь, чтобы ласточки летали над морем, когда солнце не дошло еще даже до равноденствия? Это знамение такое же тревожное, как и это небо.

Эйрик вздохнул.

– Что же касается Стрим-фьорда, то могу признаться тебе, что это название всплыло у меня в памяти как раз тогда, когда появилась ласточка. Почему еще я мог его помнить и даже радоваться этому названию? Кроме того, ласточка улетела как раз сюда.

– Было похоже, что сюда, – задумчиво ответил Торольв.

Эйрик искоса бросил на него прищуренный взгляд:

– Не могу поверить, что именно ты, один из всех моих людей, испугался.

Торольв вспыхнул:

– Я не боюсь. Но если это ловушка, то поставлена она, конечно, на тебя. А я не стану спокойно наблюдать, как ты, зажмурив глаза, лезешь неведомо куда. Может быть, и в западню.

– И что же ты можешь предложить? Я-то твердо решил посмотреть, что тут происходит.

– Я уже думал об этом. Позволь мне взять несколько человек и отправиться в разведку. – Эйрик нахмурился. Торольв поднял руку. – Необходимо, чтобы ты оставался при кораблях. Если бы я хотел применить против тебя колдовство или же просто напасть, то постарался бы навредить именно кораблям. Если они серьезно пострадают, то мы вряд ли когда-либо сможем еще раз увидеть дом. А ведь очень многие наши дружинники сильно беспокоятся на этот счет.

Эйрик кивнул. Он заметил, что у многих его людей были угрюмые или непроницаемо сдержанные лица, иные теребили свои амулеты, доносилось до него даже недовольное и встревоженное бормотание. Взглянув вниз, в среднюю часть корабля, он не увидел перемен к лучшему.

– Я ни в коем случае не назову никого из них трусом, – гнул свое Торольв. – Но если произойдет что-нибудь похуже, чем простое нападение, кто-нибудь может дрогнуть и сломать строй. А ты сможешь воодушевить их держаться стойко.

Эйрик снова кивнул. Он прекрасно знал, как боевое настроение вдруг сменяется страхом и испытанные воины пускаются бежать, как зайцы.

– Да, это мудрый совет.

– А я с людьми возвращусь сегодня же вечером, самое позднее завтра, и доложу тебе, что нам удалось найти. А если мы не вернемся, то ты будешь точно знать, что птица не была твоим другом.

Эйрик отрывисто расхохотался.

– А если ты не найдешь вообще ничего, то, значит, ничего вовсе и не было! – Он посмотрел вперед и ткнул пальцем в сторону берега. – Похоже, что это хорошее место для высадки.

– Я не вижу никаких признаков того, что здесь бывали торговцы.

– Неужели ты стал таким осторожным, что не хочешь устраивать лагерь там, где никто раньше не располагался?

Строгое лицо Торольва прорезала улыбка. Конечно, Эйрик бывал безрассуден, но он также отличался проницательностью.

На кораблях уже кричали кормчие, отдавая команды.

Шел отлив, и корабли можно было безопасно причаливать к берегу. Кили врезались в отмель. Моряки привычно повыскакивали через борта и потащили на берег имущество для ночлега. Они вели себя менее шумно, чем обычно. Глаза продолжали следить за темным небом, оставшимся за кормой, или же за пронзительно орущими чайками, встревоженно мечущимися в небе. И все же, когда Торольв объявил, что ему нужны спутники для разведки, к нему сразу же сбежалась толпа. Никто не желал прослыть трусом. Он выбрал троих: Ами, Бранда и Халлдора, который, как ему было известно, хорошо понимал леса. Сам Торольв лес знал плохо, поскольку с малых лет плавал по морю. Они наскоро поели, собрали оружие и отправились в путь.

Они бродили по лесу долго, первое время совершенно наудачу, не углубляясь на сушу дальше, чем на несколько миль. Глушь везде была поистине вековечной. Они с треском проламывались сквозь кусты, ноги утопали в перегнивших листьях и траве, разъезжались на осклизлом после зимы мху, в тени лежали пятна снега, над лесом низко нависали свинцовые небеса. Солнце неспешно проползло на запад, укрылось за штормовыми тучами, и мрак в лесу сгустился еще сильнее. А тучи громоздились все выше и выше, становясь все темнее и тяжелее. Из-под них тянуло сырым и холодным ветром. Царила тишина, лишь изредка нарушаемая карканьем ворона или криком какой-нибудь другой птицы. И в конце концов, наткнувшись в очередной раз на след какой-то мелкой дичи, но так и не встретив ни одного следа волка или медведя, Ами высказал свое удивление.

– Очень странно, – пробормотал он. – Медведи уже должны были проснуться, да и волки не все ушли на юг за оленьими стадами. Такое впечатление, будто их отсюда выгнали.

– Мы находимся в Финнмёрке, и нас водят призраки, – резко бросил Бранд.

Халлдор сотворил крестное знамение. Он крестился в Англии вместе со своими товарищами-викингами, попав там в плен; таким образом им удалось спасти жизнь.

– Бог не бывает в этих местах, – поучающе заметил Ами, метнув на него мрачный взор.

– Ты знаешь, что я приношу жертвы Тору, – ответил Халлдор, – но не будет никакого вреда, если в этой колдовской земле я попрошу помощи еще и у Христа.

Торольв коснулся рукоятки меча, торчавшей из-за левого плеча (он всегда носил его за спиной).

– Я больше всего верю вот в это. – В его голосе звенела сталь. – Что тролли, что священники – все они мало что могут сделать против доброго меча.

Остальные, зарядившись смелостью от своего предводителя, двинулись дальше с новым воодушевлением. Через некоторое время им стали попадаться признаки человеческого присутствия – они указывали на них Торольву – клочок окрашенного шерстяного войлока на кусте, раздавленная головешка, сломанная стрела, кости со следами, оставленными ножом, и, наконец, еще довольно свежие людские следы. Следы привели их к поляне, на которой стояла приземистая гамма, рядом с ней возвышались три крытые ньяллы и еще одно строеньице, судя по всему, нужник.

Викинги остановились и некоторое время наблюдали за домом. Нигде не было заметно признаков жизни, лишь ветер шуршал в ветвях старых елей, да из-под крыши просачивалась тонкая струйка дыма.

– Эге, да мы, должно быть, вышли к жилищу, в котором отсиживаются финны, пока их рыбаки и торговцы плещутся в соленой воде, – прошептал Ами.

Халлдор невесело хихикнул.

– Если это так, то мы могли бы добраться сюда гораздо быстрее и легче. Видите вон ту тропинку, идущую на север. Она должна вести как раз к фьорду.

– Возможно, нам повезло, что мы не нашли ее и прошли другим путем, – отозвался Торольв. Он вынул меч из ножен, но щит снимать со спины не стал. – Посмотрим, что там внутри.

Он пошел первым. Наружная дверь оказалась открыта. Он присел на корточки, пробрался гусиным шагом через низкие сени. В свете, просачивавшемся сзади, воин разглядел веревку, открывавшую внутреннюю щеколду. Он потянул за нее, широко распахнул дверь и, спрыгнув на углубленный пол, резко отпрянул в сторону, освобождая дорогу следующему, и принял боевую стойку.

А потом опустил меч и с трудом перевел дыхание.

Возле очага стояла женщина. Когда глаза Торольва немного привыкли к темноте – а в доме было почти совсем темно, – он понял, что никогда еще не видел такой красавицы. Ни финская одежда, ни грязь на лице, ни юность – он готов был поклясться, что ей не больше шестнадцати зим, – не могли лишить ее облик очарования и даже царственности.

Среднего роста женщина держалась так прямо, что казалась выше. Фигура у нее была стройной, но с широкими бедрами и высокой грудью. Достававшие до талии распущенные по-девичьи блестящие, черные как вороново крыло волосы подчеркивали молочную белизну кожи. Круглая голова, высокие скулы, и вздернутый нос говорили о примеси финской крови, но Торольв с первого взгляда понял, что перед ним норвежка. С красиво изогнутыми полными губами, твердым маленьким подбородком. Из-под выгнутых правильными дугами бровей смотрели большие, широко расставленные глаза – присмотревшись, он разглядел их изменчивый серо-зеленый цвет, – опушенные длинными густыми ресницами.

Четверых мужчин, ворвавшихся в дом с обнаженными мечами, она встретила улыбкой, блеснув безупречными зубами.

– Приветствую вас, – произнесла она мягким, чуть хрипловатым голосом; ее произношение было чуть заметно картавым на северный манер. – Я надеялась, что вы придете.

– Но кто, кто, кто ты? – справившись с удивлением, спросил Торольв.

– Меня звать Гуннхильд, я дочь хёвдинга Эзура Сивобородого. А вы, я полагаю, люди Эйрика, сына конунга Харальда.

Торольв медленно вложил меч в ножны. Его ошарашенные спутники тоже опустили оружие.

– Ты не ошиблась. – Он назвал себя. Халлдор снова перекрестился. Торольв понял, что его воинам совершенно не понравится, если ведьме станут известны их имена, и не стал называть их. Сам он в любом случае не имел права выказывать хоть малейшие признаки страха. – А откуда ты это узнала?

– Это долгая история, которую я должна рассказать очень быстро. – Девушка шагнула вперед – этому легкому и точному движению позавидовала бы даже рысь – и на мгновение прикоснулась прохладной ладонью к его руке, спокойно выдержав его пристальный взгляд. – Мне очень жаль, что я не могу угостить вас пивом или медом, а затем устроить достойный пир. Я сделаю это, если мы останемся в живых. Но сегодня у нас нет на это времени. Ты согласен выслушать меня, Торольв Скаллагримсон, поверить мне и сделать то, что я попрошу?

Он подумал о том, что уже произошло за последние дни. Сердце его колотилось, как никогда в жизни.

– Мы слушаем тебя, – не подавая виду, что испугался, произнес он.

Девушка перевела дух и заговорила. Ее речь лилась без запинки.

– Я приехала сюда, чтобы учиться заклинаниям у двух финнов, величайших и сильнейших колдунов во всем Финнмёрке. Сейчас они ушли на охоту. Они оба хотят возлечь со мной. Они настолько искусны, что могут идти по следам лучше собак, хоть по замерзшей, хоть по залитой водой земле, а на лыжах они бегают с такой быстротой, что ничего не может опередить их. Когда они стреляют из луков, то всегда попадают в цель. Каждого, кто приближается сюда, ждет гибель. Когда они приходят в ярость, то сама земля отворачивается от их глаз, а все живое падает замертво под их взглядами. Вам нельзя оказаться у них на дороге. Но я спрячу вас здесь, в гамме.

Торольв заметил, что его воины сразу же насторожились при ее последних словах. Но он молча ждал продолжения.

– А потом мы посмотрим, удастся ли нам убить их, – закончила Гуннхильд.