Текст книги "Королева викингов"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 56 страниц)

X

Всю ту зиму и весну знатные люди, среди которых был и Аринбьёрн, разъезжали туда и сюда между севером и югом. В конце концов благодаря их усилиям и умелой торговле удалось достичь соглашения и положить конец войне. За ярлом Хоконом сохранялись те же самые права и власть в Траандло, какими пользовался его отец Сигурд, а за королями была признана верховная власть и право на получение дани, которыми обладал король Хокон. Это было с обеих сторон скреплено самыми крепкими присягами.

Отсюда родилась мысль, что еще больше добра должна принести встреча лицом к лицу. Один из посыльных короля Харальда, красноречивый маленький человечек по имени Эдмунд, попросил ярла Хокона отойти в сторону на несколько слов. Конечно, ни один Эйриксон не испугался бы лично показаться здесь. Однако в крови многих трондов должна еще играть неутоленная жажда мщения. Разве не поможет их успокоить, разве не будет лучше для всех и каждого, если великий ярл сам посетит королей и вернется обратно, обремененный богатыми дарами и великими почестями?

Хокон некоторое время колебался, но затем все же дал согласие. От своих разведчиков он знал, что братья Харальда собрались в викинг, кто на восток, кто на запад. А старший король держал при себе не больше людей, чем было на самом деле необходимо. Кроме того, в случае любого предательства Эйриксоны сразу же потеряли бы все, что так недавно приобрели. Действуя очень быстро, чтобы все же не дать возможности королям приготовить для него какую-нибудь ловушку, ярл снарядил два десятка кораблей с большими дружинами.

В Бю-фьорде все оказалось готово именно для такого приема, какой был ему обещан. Правда, на возвышении сидела одна королева Гуннхильд. Ее сын Харальд, сказала она гостю, с нетерпением ожидал этого дня, но, к великому его сожалению, совершенно неотложные дела неожиданно вынудили короля уехать. Она же, со своей стороны, сделает все, что в ее силах, чтобы заменить сына и сделать так, чтобы поездка высокородного гостя оказалась не просто полезной, но и достигла тех больших целей, ради которых была предпринята.

Хокон помнил о том, какая сила стояла у него за спиной, и потому ни в малейшей степени не воспринял ее слова как унижение для себя. Скорее это ее дом выказал к нему высокое доверие, приняв его, имея на подворье меньше воинов, чем он привел с собой.

Пир, который устроила Гуннхильд, был достоин воспоминаний.

Никто не удивился, когда хозяйка спокойно сказала, что они могли бы, если он того пожелает, встретиться наедине назавтра, да и в любое время потом.

Хотя, когда ярл прибыл в ее дом, в небе ярко светило солнце, там горели тонкие восковые свечки, слабый свет которых заставлял по-особому блестеть полированное серебро, делал деревянные панели стен чуть ли не прозрачными и углублял оттенки красок гобеленов. Запах сосновых шишек, потрескивавших в маленьком очаге, смешивался с ароматом благовоний, дымившихся в жаровне. Служанки, подносившие вино в стеклянных кубках, были молодыми и миловидными. Хокон с улыбкой занял предложенное ему почетное место.

– Королева очень добра, – сказал он. – Ее коронованные сыновья вряд ли могли бы принять меня лучше.

– И, думаю, пока еще не смогут, – ответила она голосом, напоминавшим мурлыканье кошки.

Некоторое время оба, впрочем, сохраняли настороженность – женщина, хранившая нестареющую красоту в девической стройности, больших серовато-зеленых глазах и чертах лица, и горбоносый молодой человек, короткая черная борода которого не прикрывала подвижный рот.

– Что ж, и это верно, – заметил Хокон почти также непринужденно, как и она, – кровь была пролита… Но, прости меня, это они пролили ее.

– Их братья – мои сыновья и мои братья – тоже гибли. Но теперь, я надеюсь, между нами установится прочный мир. – Гуннхильд улыбнулась так же, как и Хокон ей. – И я надеюсь, что ты тоже надеешься на это.

Он рассмеялся.

– Несомненно, те, кто рассказывал мне, что ты, королева, обладаешь несравненным умом, были правы. – Он сделал небольшой глоток из своего кубка и продолжал совершенно по-дружески: – Мне пришла в голову мысль, что, возможно, ты имеешь некоторое отношение к тому, что король Харальд случайно был вынужден отлучиться.

– Я уже сказала тебе вчера: это такое дело, с которым он счел нужным разобраться как можно скорее, чтобы не возникла семейная вражда и не погибло слишком много хороших людей. И он только-только узнал обо всем этом.

– Гм. Я, конечно, далек от того, чтобы усомниться в твоих словах, королева, или его. Ссоры вспыхивают постоянно, и, конечно, самое разумное не дать им дойти до большой крови, как это часто бывает в Исландии. А насколько быстро нужно разбираться с ними – это, несомненно, вопрос здравого смысла. – Хокон встретился с пристальным взглядом Гуннхильд и вскинул брови. – Но даже в этом случае, королева, я не могу отрешиться от мысли, что ты немного повлияла на здравый смысл короля.

Гуннхильд рассмеялась, Хокон также.

– Я полагаю, что мы начинаем понимать друг друга, – сказала она, – и можем говорить свободно и прямо.

Ярл кивнул.

– Вместо того, чтобы ходить вокруг да около, в результате чего или король, или я, или мы оба можем забрести в такой угол, куда никто из нас не собирался заходить, но откуда при всем желании невозможно найти выхода.

Да, он действительно настолько проницателен, как о нем говорили, а может быть, и еще проницательнее, думала Гуннхильд.

– Я не могу возразить на это: да, мои сыновья жесткие люди. – Она сама знала, что надо было сказать: надменные, непреклонные. – Я не могу говорить за них. Но я могу выслушать тебя, постараться взглянуть на вещи твоими глазами и попытаться выбрать тот выход из положения, который покажется наилучшим – навык, которым должна обладать каждая женщина. – Его брови снова приподнялись, хотя губы остались неподвижными. – Позже я смогу сообщить им, о чем мы с тобой беседовали, и дать советы, которые могут потребоваться.

– Будем надеяться, что короли прислушаются к ним, – заметил Хокон.

Собеседники обменялись быстрыми усмешками.

Они не стали обсуждать самые важные вопросы, такие, как лов рыбы и охота на морского зверя вокруг Лофотенских островов, сбор и распределение дани с финнов или предоставление помощи и защиты людям, которых король или ярл – но не оба – объявили вне закона. На сегодня было достаточно просто упомянуть о них, а далее позволить разговору течь, как ему самому заблагорассудится, как то бывает при встречах друзей после долгой разлуки.

– Годы, проведенные в Англии и Дании, позволили тебе много узнать, не так ли? – сказал Хокон где-то посреди беседы. – Я иногда почти жалею, что на мою долю не выпало чего-нибудь в этом же роде – хотя бы на некоторое время!

– Я слышала, что ты и сам часто бывал за морями, – ответила Гуннхильд.

– О да и встречался с самыми разными людьми, от королей до рыбачек. – И их дочерей, подумала Гуннхильд. Каждый раз, когда служанка подходила, чтобы наполнить кубки, Хокон успевал окинуть ее взглядом с ног до головы. – Но мне никогда не приходилось, подобно тебе, жить среди людей, поклоняющихся Христу. Я никогда не имел продолжительной беседы с кем-либо, умудренным в христианских знаниях. Книга… – Он вздохнул. Возможно, искренне. – От меня скрыты такие чудеса. Знания о мире от одного до другого предела и от наших дней до начала времен… Тебе посчастливилось иметь дело с епископами. – Его голос стал еще мягче. – Ты была в дружбе с тем священником, который был так дорог моему тезке королю Хокону.

Этими словами он ударил ее, как кулаком: сколько же он знал или предполагал? В его глазах, имевших почти такой же изменчивый цвет, как и ее, казалось, играла злая радость.

– Сира Брайтнот покинул Норвегию потому, что король Хокон отвратился от Христа, – кротко сказала она. – И все же он всегда хорошо отзывался и о твоем отце. К нему все относились с любовью. Лишь злая воля норн посеяла раздор между нами.

– Гуннхильд, – отозвался Хокон, как будто совершенно спокойно, – давай не будем считаться, кто в прежние годы был прав, а кто виноват; пока что не будем, а если повезет, то не станем и вообще. Разве мы не можем сегодня продолжать тот самый непринужденный разговор, с которого начали?

– С удовольствием. – Она сказала это искренне.

Тем вечером она приказала Эдмунду проследить за тем, чтобы у Хокона на ложе каждую ночь была охочая молодая девка, знающая притом, как ублажить мужчину. Она отгоняла от себя любые коварные мысли.

Дни шли за днями, и разговоры королевы и ярла затрагивали все новые и новые темы. Хокон хотел знать все, что она могла бы сообщить ему о христианских странах и христианском учении. Когда же она спросила, почему он при всем своем интересе так яростно ожесточен против Христа, Хокон ответил угрюмо:

– Я видел, моя госпожа, что несет с собой его церковь. Ты тоже это видела. Но мы смотрим на это очень по-разному.

Гуннхильд вовсе не считала, что он серьезно заботится об исконных правах свободных людей. Дело было просто-напросто в том, что в этих правах и в старых богах содержались истоки его мощи. Но помимо этого, думала она, для Хокона эти боги значили столько же, сколько – она могла лишь желать этого – могли бы значить для нее самое ее боги, если бы только она знала, что это были за боги.

– Ангелы против асов, – нараспев произнесла она. – Хотелось бы знать, не ведут ли они свою войну в наших душах, а не в небесах.

Хокон пожал плечами.

– Я склонен думать, что нам, на земле, нет смысла гадать об этом.

Независимо от того, что ярл ощущал в своем сердце, они иногда говорили о неведомом. Королева продолжала питать надежды на то, чтобы выведать, какими же на самом деле были те силы, которые, как она была почти уверена, стояли у него за спиной, и каким образом их можно было одолеть или обмануть. Наверняка он надеялся на то же самое относительно нее. Ни один из них не смог узнать ничего полезного для себя. Зато у обоих было много чего сказать друг другу.

Он, несмотря на молодость, успел увидеть и узнать немало. Видел людей, встречавшихся с собственными двойниками, знавших, что они обречены, и впрямь вскоре умиравших. Слышал песни морского народа, пугающе разливавшиеся над залитыми лунным светом морскими водами, где не было видно ни единого человека. Слышал, как трубят рога, лают собаки, множество лошадиных копыт отбивает галоп по ночному небу – не обитатели ли Асгарда развлекаются охотой?

Но они говорили и о различных мелких событиях. Некоторые рассказы Хокона были по-настоящему забавными. Он умел повествовать так, что Гуннхильд казалось, будто она своими глазами видела, как пьяный ирландский бард упал в бочку с пивом и, когда его подняли на ноги и он запел снова, у него изо рта повалила пена. К тому же Хокон не был слишком прямолинеен, когда речь заходила о деловых отношениях между обоими домами.

Расстались они довольные друг другом.

– Надеюсь, что я буду часто видеться с тобой, Гуннхильд, – сказал ярл.

– На то же рассчитываю и я, – ответила она.

О да, конечно, за обоюдной сердечностью скрывалось глубокое изучение собеседника и поиски путей для новых заговоров. Но никогда прежде ни с одним мужчиной она не испытывала такого удовольствия от общения. И, несомненно, он испытал от этой встречи не меньшее удовольствие.

XI

Прошло не так уж много времени после отбытия Хокона и возвращения Харальда, когда в Бю-фьорд вошло судно из Исландии. Оно принадлежало некоему Ами, который состоял в дружине, но часто посещал отдаленный остров. По прибытии он сообщил, что привез с собой сына знатного вождя, который желает засвидетельствовать свое уважение. Король велел привести гостя прямо к себе. Подслушивавший в углу по своему обыкновению Эдмунд побежал к Гуннхильд и сообщил ей об этом. И потому, когда двое прибывших вошли в зал, она тоже сидела на возвышении.

В ее глазах Ами сразу же отошел на второй план по сравнению с высоким широкоплечим очень молодым человеком, одетым в красную куртку, синие штаны и плащ, отороченный соболем. Юноша легкой походкой шел вперед, высоко держа голову, а по сторонам его лица вились локоны янтарного цвета. Это лицо казалось полузнакомым королеве. Она хранила на губах приветливую улыбку, но сердце в ее груди вдруг заколотилось.

– Это Олав Хёскульдарсон, – услышала она. – Его отец был сыном Дале-Коля. Бабкой с этой стороны была Торгерд Торстейнсдоттир. После смерти Дале-Коля она вышла замуж за Херьёльфа и стала матерью Хрута, с которым король и королева знакомы и который просил меня передать вам приветствия от него.

– А также и от многих других достойных людей, господин, – добавил Олав.

Хрут!

– Прошу пожаловать и быть нашим гостем ради нашего почтения к твоим родственникам, а также и к тебе самому, – произнес король Харальд. – Воистину крепка дружба между нашими домами. – При желании он мог быть обходительным и красноречивым не хуже любого другого.

– О, добро пожаловать, – негромко добавила Гуннхильд.

– Ты будешь нашим гостем столько, сколько сам пожелаешь, – продолжал король. – Мы же не будем недовольны, если ты расскажешь нам о себе, о тех заботах, которые привели тебя в Норвегию, и о том, что делается в Исландии.

Гуннхильд вновь погрузилась в воспоминания. Она получала сведения и оттуда, равно как из всех иных мест.

Хрут взял Унн Мёрдардоттир в жены первой же осенью после того, как вернулся домой. Хотя он обращался с нею весьма хорошо и позволял ей вести домашнее хозяйство, как она того желала, но люди замечали, что она казалась с виду все более несчастной, и гадали между собой о причинах. Гуннхильд знала, в чем дело. Но несмотря на то, как он поступил с ней, она все же не желала, чтобы он оставался в печали всю жизнь. Со временем он возьмет себе другую женщину и обретет с нею лучшую долю.

– Прошу на почетное место, – предложил король Харальд. Он не стал приглашать к своему столу одного Олава. – Мы будем пить, затем трапезничать, а затем, – он рассмеялся, – снова пить.

– Я глубоко благодарен королю и королеве, – сказал Олав, сопроводив эти слова ослепительной улыбкой. – Я слышал, много и много раз слышал о том, насколько вы оба щедры и великодушны.

Гуннхильд не была уверена, стоило ли полностью верить этим словам. Вполне возможно, что по молодости он еще не слышал того прозвища, каким ее сыновей часто именовали в Норвегии. Однако, знал или не знал он об этом, ей не казалось, что он просто подлизывается. Скорее всего, он всего лишь был одарен хорошо подвешенным языком; возможно, получив его от матери, кем бы она ни была.

– Моя команда… – начал было Ами.

– Мы, конечно, устроим всех как можно лучше, – поспешила успокоить его Гуннхильд. Она сразу же подозвала управляющего, и тот ушел, чтобы позаботиться о размещении прибывших.

Пока день клонился к вечеру, король, королева и их домочадцы слушали рассказы об Олаве.

Еще во времена короля Хокона Хёскульд прибыл в Норвегию, чтобы купить лес. Исландские деревья, и так низкорослые и тонкие, быстро пали под топорами. Следующей весной он узнал, что король со своей дружиной отправился на острова Бренн, чтобы подтвердить мир на этой земле, ибо по закону вожди Норвегии сходились каждый третий год, чтобы обсудить дела, требовавшие решения короля. Хёскульд тоже отправился туда, как и многие другие. Вместе с этим тингом всегда проходила еще ярмарка, славившаяся бойкой торговлей. Хёскульду была нужна женщина, и он купил одну у работорговца из Гардарики. Тот запросил высокую цену за ее красоту, но предупредил, что она нема и он ни разу не слышал от нее ни единого слова.

Хёскульд взял ее к себе в дом. Он быстро понял, что, немая или нет, она была весьма сообразительна, а ее поведение говорило о том, что она происходила из хорошего рода. Той зимой она родила ему сына, которого он назвал Олав в честь недавно почившего деда. Обычно он спал со своей женой Йёрун и нечасто вспоминал о своей наложнице. Ребенка он оставил ей, чтобы она его растила. Уже в два года – Ами особо подчеркнул это – Олав говорил и двигался не хуже четырехлетнего.

Однажды, выйдя за подворье, Хёскульд услышал чей-то разговор и, подкравшись незаметно, увидел возле ручья мать и ребенка. Женщине ничего не оставалось, кроме как признаться, что она вовсе не немая. Они сели рядом, и она рассказала ему, что ее зовут Мелькорка, она дочь короля Миркъяртана из Ирландии; по крайней мере, так эти имена звучали в устах говорящего по-норвежски. Когда ей было пятнадцать зим, ее захватили викинги. Хёскульд ответил ей, что она чересчур долго скрывала истину о своем происхождении.

Йёрун и Мелькорка не ладили между собой. Когда наконец дело дошло до рукоприкладства, Хёскульд вспомнил о небольшой хижине, стоявшей на отшибе от поселения, и поселил туда Мелькорку с Олавом. Хёскульд хорошо заботился о них.

Когда Олаву сравнялось семь зим, престарелый, но всеми почитаемый муж по имени Торд Бык взял его себе в воспитанники и очень полюбил мальчика.

А уже в двенадцать зим Олав поехал на тинг. Он всегда носил такую роскошную одежду и такое прекрасное оружие, что все узнавали его издалека. Поэтому, со смехом сообщил Ами, он получил прозвище Олав Павлин. При этом его любили и относились к нему с уважением.

А не так давно они узнали о том, что Ами, который был тогда в Исландии, грузил корабль для возвращения в Норвегию. Мелькорка сказала Олаву, что он должен отправиться за море и найти своих высокородных родственников. Хёскульд не обрадовался такому решению; к тому же богатство Торда, приемного отца Олава, составляли, главным образом, земля и домашний скот, а не товары, которые можно было бы увезти с собой. На это Мелькорка сказала ему, что сын мог бы получить то, в чем нуждался, от некоего Торбьёрна, богатого соседа, покоренного ее красотой. Она была согласна стать его женой, если бы тот пообещал поделиться тем, что имел, с ее сыном.

Когда затем Хёскульд отправился на тинг, Олав отступился от своего решения, сказав, что он и так достаточно богат. Тут состоялась и свадьба. Хёскульд, узнав обо всем этом, не испытывал большого счастья. Но, поскольку дело касалось близких ему людей и он не хотел воевать, то смирился с этим.

Перед отъездом Мелькорка дала сыну золотое кольцо, которое ей подарил отец по случаю появления первого зуба. Викинги и торговцы позволили рабыне сохранить кольцо, так как оно немало добавляло к ее цене.

– Я думаю, что он узнает его, – сказала она. Она также дала ему пояс и маленький нож – подарки от своей воспитательницы в Ирландии. Эти вещи ее хозяева тоже позволили ей оставить у себя, увидев, как много они для нее значат. Они не хотели, чтобы дорогая рабыня зачахла. Старуха должна была вспомнить эти вещи. Загадывая далеко вперед, она обучила Олава ирландскому языку.

Юноша вынул эти вещи из привешенного к поясу кошеля и показал королю и королеве. Гуннхильд повертела их в руках, вернула обратно и сказала:

– Нам с тобой нужно поговорить наедине. Возможно, я смогу дать один-два совета, которые помогут тебе в твоем поиске.

– Вполне возможно, – согласился Харальд Серая Шкура. – Матушка много знает и очень мудра.

«Он догадывается, что я имею в виду», – раздраженно подумала королева.

Это был прекрасный вечер. Гуннхильд покорила своим обаянием всех, и не в последнюю очередь нового гостя.

Когда он на следующий день явился к ней в дом, там все было приготовлено так же, как это делалось для Хрута и Хокона. Пожалуй, королева сделала кое-что даже с погодой, которая стала совсем пасмурной, с воющим ветром и проливным дождем – впрочем, на протяжении уже слишком многих лет в Норвегии не было по-настоящему хорошего лета. Дом казался вдвойне уютным, а пламя очага обдавало добрым теплом.

Они разговаривали долго; в комнате не было никого, кроме них двоих, он сидел рядом с королевой, а она собственноручно подливала ему вино, пока не увидела, что лицо юноши раскраснелось. Тогда она как бы невзначай спросила:

– Олав, что твой родственник Хрут говорил обо мне? Прошу тебя, скажи откровенно. Ничего не бойся.

– Мне просто нечего сказать, королева. Он лишь много раз хвалил тебя за все, что ты сделала для него.

Гуннхильд чувствовала, что это могла быть не вся правда. Однако Олав мог не часто видеться с Хрутом, а Хрут скорее всего никогда не станет распространяться о том дурном, что она ему сделала.

– Я хотела бы сделать для тебя столько же, Олав, – вкрадчиво пропела она, – а может быть, и больше.

Несмотря на хорошее воспитание, он вовсе не был застенчив. Его оказалось легко возбудить. Он был страстным любовником и быстро учился новому в этом деле.

Несколько недель прошли счастливо. На людях Олав развлекался, пил, разговаривал, веселился, обзаводился многочисленными друзьями. У него была и наложница, красивая свободнорожденная девка, охочая до любовных утех. Это помогло пресекать сплетни насчет того, что гость часто бывал в доме королевы.

Но по прошествии времени Олав заметно заскучал. Однажды он сидел с Ами на открытом воздухе на скамье, наслаждаясь солнечным светом, который столь редко озарял эту землю, пока он пребывал здесь. Тут же без дела толпилось еще немало народу. Гуннхильд увидела сидевших и направилась по каменным плитам, чтобы приветствовать их. Они же не сразу заметили ее. Подойдя поближе, она услышала, как Ами спросил у Олава, что его томит.

Тот вздохнул.

– Я должен отправиться в Западные земли. Нуждаюсь же я в твоей помощи, чтобы отправиться в свой путь как можно скорее.

– Очень скоро не получится, – ответил Ами. – Я не слышал ни об одном корабле, который сейчас направлялся бы туда. Подожди до следующего лета.

Гуннхильд вспомнила Хрута. Это была тоска, которую она могла помочь развеять, не причинив никому вреда. Тут мужчины увидели ее и поднялись на ноги.

– Вы теперь разговариваете не так, как прежде, – сказала она. – Впервые вижу я вас двоих спорящими.

Ами промолчал, смутившись, но Олав прямо заявил, что он очень хочет отправиться в путь, чтобы встретиться со своим дедом, королем Миркъяртаном. При этом он не только выполнит волю своей матери, но еще и надеется обрести славу и богатство.

Гуннхильд посмотрела в честные синие глаза, улыбнулась и ответила:

– Я полностью и достойно снаряжу ваш корабль для этого плавания.

Олав принялся на разные лады благодарить ее. С того дня к нему вновь вернулось веселье. И каждый раз, когда им удавалось остаться наедине, он отвечал королеве той благодарностью, которую она особенно ценила.

Благодаря доброжелательному отношению короля Харальда дела пошли быстро. Олав попросил команду из шестидесяти человек и получил ее. Гуннхильд поставила Ами кормчим и проследила, чтобы у отъезжающих было все, что могло потребоваться для морского плавания, боя или встречи со сколь угодно высокородными людьми.

В день отплытия Гуннхильд и Харальд сошли на берег, чтобы проводить Олава.

– Мы желаем тебе удачи вдобавок к своей дружбе, которую уже показали тебе, – сказал король. – И делаем это с открытой душой, ибо ни разу еще не прибывал к нам из Исландии человек, коему могли бы мы до такой степени доверять. – Ему и на самом деле понравился этот молодой человек, и он был счастлив видеть, что мать снова расцвела. – Между прочим, сколько тебе лет? – спросил он.

– Восемнадцать, король, – ответил Олав.

Харальд Серая Шкура рассмеялся.

– Удивительно! Ты только-только вышел из возраста детства. Приглашаю тебя снова посетить нас, когда ты направишься назад.

– И возьми с собой наши наилучшие пожелания, – добавила Гуннхильд.

После продолжительных благодарностей путешественники взошли на корабль. Швартовы шлепнулись в воду, весла сделали первый взмах и понесли длинный корабль вниз по фьорду к морю. Гуннхильд и Харальд глядели ему вслед, пока судно не скрылось из виду.

Облака висели над самой водой, игравшей мелкими серо-стальными волнами. Дул пронизывавший ветер. Гуннхильд решила, что сделает все возможное, чтобы благословить это плавание.

Кроме опасений за Олава – а они были невеликими – и она не чувствовала никакой печали. Ее плотская жажда получила временное утоление. Больше того, ее тело болело и требовало отдыха. Да, когда-то она была молода…

Самое же главное заключалось в том, что она снова хотела думать и управлять событиями. Теперь было не время лениться.

Когда она шла домой, ветер норовил ударить ее в лицо. Хотя лето еще далеко не закончилось, в его порывах уже ощущался зимний холод. Это предвещало еще более скудный будущий год. Харальд Серая Шкура все еще мог пустить пыль в глаза, поддерживая свою честь перед такими гостями, как Олав Павлин. Но продовольствие для его дома со всеми домочадцами, слугами и прочими обходилось все дороже, а подвластные ему земли подчас уже испытывали настоящий голод. Братья короля жили еще хуже.

Гуннхильд должна была собрать их вместе и объяснить, что нужно делать. Бонды роптали, и тому имелась причина. В Норвегии было слишком много королей.