Текст книги "Цирк монстров"

Автор книги: Патрик Бовен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц)

Глава 22

Утро пятницы выдалось чудесным. После тревожной ночи, которую я провел без сна, постоянно ворочаясь с боку на бок, обычное утреннее солнце показалось мне ослепительным.

Я сидел на террасе кафе, расположенного по соседству с моей клиникой, слегка помешивая кофе пластиковой ложечкой. Раньше я часто приходил сюда вместе с Билли. Ему нравилась местная площадка для игр, и он почти сразу убегал к выложенному из мха лабиринту и спиральной горке, по которой мог съезжать и подниматься чуть ли не сто раз подряд. Не проходило и пяти минут, как он находил себе друзей – своих ровесников, родители которых – отец или мать, – как и я, одиноко сидели за столиками, потягивая кофе.

Не знаю, замечали ли вы, что такие кафе – с открытыми верандами и детскими игровыми площадками – чаще всего являются излюбленными местами отдыха разведенных взрослых. Как правило, они держатся немного скованно, на лицах у них читается примерно одно и то же: «Сегодня моя очередь гулять с детьми – ну надо же их чем-то занять…» Они кивают друг другу и улыбаются, словно извиняясь. Они догадываются, что все здесь в одном статусе. Сохранять равновесие между работой, личной жизнью и детьми для них сродни цирковому номеру жонглера, который вращает тарелочки на вертикальных палках: кажется, тарелочки вот-вот соскользнут и разобьются, но он продолжает их вращать, и его сердце полно надежды.

– Кто-то из ваших пациентов умер?

Конни Ломбардо поставила свой поднос на мой стол и уселась напротив меня.

– Я спросила, потому что у вас такой вид, – сообщила она, потягивая свою «Кока-колу лайт» через соломинку. – Совершенно похоронный.

– Вид как вид…

– А… то есть лицо у вас обычно сведено судорогой?

Мне захотелось взять свой картонный стаканчик с кофе и продемонстрировать ей надпись на нем: «Каждый имеет право выпить свой кофе без помех».

– Что вы здесь делаете, Конни?

– Обедаю.

– За моим столом?

– А почему бы нет? Напоминаю вам, что наша клиника находится меньше чем в двадцати метрах отсюда. И где же я должна обедать, в Майами?.. Но если я вас побеспокоила, – прибавила она, отодвигая свой поднос к краю стола и вставая, – скажите об этом прямо.

– Да нет, оставайтесь. Вы мне не мешаете.

– Я предпочитаю общество вежливых людей, – объявила она.

– Спасибо.

– Не за что. Это я не о вас.

Я попытался расслабить мышцы лица и, глубоко вздохнув, проговорил:

– Ладно, стоп. Зароем топор войны в землю и начнем все сначала. Приношу свои извинения. Здравствуйте, Конни.

Ее лицо прояснилось, и она снова села:

– Вот это уже лучше. Здравствуйте, босс. Хотите попробовать мини-торт с кремом? – Она придвинула мне тарелку. – Хит недели. Просто объедение.

Я покачал головой. Ну, во всяком случае, хорошо уже то, что ссоры не состоялось.

– Как прошло ночное дежурство? – поинтересовался я.

– Ну, более-менее спокойно. Пациентов было немного. Утром я поехала домой, немного поспала, постирала, прибралась в квартире, потом решила устроить себе пробежку по пляжу. – Я изумленно приподнял бровь. – Э-э… ну да, – с легким смущением произнесла Конни. – Я решила заняться спортом. Вы вечно смеялись над моей диетой, я и подумала, что, может быть, бег окажется полезнее… и поможет побыстрее сбросить лишний вес…

Я жестом остановил ее:

– Я просто восхищаюсь вашей самоорганизацией. И потом, нет у вас никакого лишнего веса. Вы и сами это отлично знаете.

– Наверняка вы просто хотите мне польстить, чтобы заставить работать в два раза больше, а?

– Да нет, с чего бы…

– Если вы действительно хотите нагрузить меня вдвое больше, то, по крайней мере, я требую, чтобы мне оплачивали сверхурочные!

– Нет, у вас против меня явно какое-то предубеждение!

– Точнее, против всех мужчин. Вы постоянно нами манипулируете, это уже стало второй вашей натурой!

– Что же, вы не верите в удачные браки? – спросил я, пытаясь повести разговор в другом направлении.

– Вы что, смеетесь? Да я бы не вышла замуж и за ангела во плоти!

Лицо Конни омрачилось. Я терпеливо ждал, пока она выскажет все, что наболело.

– Я развелась с мужем год назад, – наконец сказала она. – Мы жили в Нью-Йорке. Он был дантистом.

– Позвольте высказать догадку: врал, как зубы драл.

– Кажется, он перетрахал всех своих пациенток. Обычно он говорил, что уезжает играть в сквош, возвращался поздно и всегда первым делом принимал душ – очевидно, чтобы я ни о чем не догадалась. Но запахи духов на воротнике его рубашки менялись каждую неделю! – Конни медленно, словно все еще удивляясь, покачала головой. – Когда я потребовала развода, он сначала ужасно удивился. Потом стал плакать, умолять, валяться у меня в ногах, угрожал самоубийством, говорил, что не сможет без меня жить… А еще через пару дней переехал к какой-то манекенщице.

– Жизнь – сука.

– Скорее уж сука – его новая избранница. Двадцать лет, голливудский стандарт, силиконовые губы, сиськи как футбольные мячи… Где ж мне выдержать такую конкуренцию!

Некоторое время мы молча потягивали напитки. Радостные детские крики, доносившиеся с игровой площадки, немного рассеивали мрачное настроение. Наконец я спросил:

– А почему вы переехали именно во Флориду?

– Мне нужен был свежий воздух, – ответила Конни слегка смягченным тоном. – Она улыбнулась, и белозубая улыбка совершенно преобразила ее лицо. – Я как растение: чтобы выжить, мне нужно как можно больше солнечного света и воды. Неаполь оказался подходящим местечком. Сегодня утром, когда ходила купаться, я видела целое семейство дельфинов: папа, мама и детеныш плавали среди людей и нисколько их не боялись. Невероятное впечатление! Общение с животными снимает стресс, вы в курсе?

– Нет.

– Вам бы тоже стоило попробовать.

– Я над этим подумаю.

Мы помолчали.

– Вы никогда не расслабляетесь, не правда ли, Пол?

– Не волнуйтесь за меня. Возможно, я запишусь на курсы йоги.

– У вас есть друзья, с которыми можно поговорить по душам?

– Конечно. Игрушечная рыбка моего сына. Он называет ее Немо-Киви.

– У меня полно таких друзей. Хотите с ним познакомиться?

Я удивленно взглянул на нее, слегка заинтригованный.

– Ну что ж, почему бы и нет? – наконец ответил я.

Она достала из сумки небольшой ноутбук, положила его на стол и включила.

– Что это? – удивился я.

– Моя карманная семья. С помощью этого ноутбука я могу постоянно общаться с моими друзьями в Нью-Йорке и во всем мире.

– Вы говорите о переписке по электронной почте?

– Кое о чем гораздо лучшем.

Она кликнула по значку в виде маленького синего человечка. Человечек начал вращаться. Открылось новое окно, и тут же появился целый список типичных интернет-ников: Нико, Алоха, Маг, Инка, Фредо, Фиг, Фаб, Стфош, Бриа, Грини, Холден…

– Это служба мгновенных сообщений, – объяснила Конни. – Орфография у большинства авторов оставляет желать лучшего, но это бич всего Интернета – пишут, как слышат. У нас свой закрытый виртуальный салон – только для небольшого круга друзей. Мы общаемся в реальном времени и при желании можем видеть друг друга благодаря вот этой камере… – Она указала на маленький черный квадратик в углу экрана. – Как только один из нас выходит в Сеть, остальные автоматически получают уведомление о его появлении. Мы болтаем, рассказываем друг другу, как прошел день, жалуемся, сочувствуем, даем советы…

– И часто вы это делаете?

– У большинства из нас компьютер вообще не выключается. Просто если кто-то в данный момент занят, он об этом сообщает, ну, что не может общаться, поскольку сейчас на работе, в школе, в ресторане или отдыхает у себя дома…

– Но это же настоящая атака на частную жизнь!

Конни расхохоталась:

– Да, и хуже того – это настоящий наркотик! Никто не в силах этого избежать. Посмотрите вокруг. – Она жестом обвела посетителей кафе, многие из которых действительно сидели, уткнувшись в ноутбуки или мобильные телефоны. – Все эти эсэмэс, чаты, блоги, форумы, онлайн-сообщества затягивают людей с головой. Куда бы вы ни пошли или ни уехали, ваша виртуальная семья всегда с вами. Это и понятно: ведь нет ничего хуже одиночества – не так ли?

– А кто все эти люди? – вместо ответа спросил я, кивая на экран со списком виртуальных псевдонимов.

– Мои друзья – студенты, домохозяйки, медсестры, да много кто еще… Включая детей и подростков.

– То есть?..

– В Нью-Йорке я работала не только в больнице. Мне доводилось работать в Национальном центре для брошенных и угнетаемых детей.

– А… знаменитый NCMEC [9]9
  National Center for Missing and Exploited Children. – Примеч. пер.


[Закрыть]?

– Да. Я сохранила контакты со многими из своих подопечных. В каком-то смысле я до сих пор считаю себя ответственной за них. – Конни погрузилась в пристальное созерцание оставшихся на ее тарелке крошек. – Я сама не могу иметь детей. Мне мог бы помочь курс лечения от бесплодия, но он стоит недешево, а мой бывший муж предпочитал тратить деньги на любовниц. «Инвестировать» в собственных детей ему не хотелось… Поэтому те дети стали смыслом всей моей жизни…

Над нашим столиком повисло неловкое молчание.

Я и представить себе не мог, что моей медсестре пришлось пройти через столько испытаний. В очередной раз я проклинал свой эгоизм и недостаток любопытства.

– Конни…

– Да?

– Я должен кое-что сделать.

– О, простите, – поспешно сказала она, закрывая ноутбук. – Я вас совсем заговорила. Увидимся в клинике. Пока, босс!

– Подождите минуту… – попросил я. И собрав все свое мужество в кулак, договорил: – Я должен навестить своего отца. Его зовут Джордж Дент. Мы не виделись с ним целую вечность. Я… слегка нервничаю перед этим визитом. И мне хотелось бы, чтобы вы поехали со мной.

– К вашему отцу?

– Да.

Конни ничего не ответила. Я внимательно наблюдал за выражением ее лица.

– Я кажусь вам смешным, да? – наконец, не выдержав, спросил я.

– Где он живет? – не отвечая, в свою очередь спросила Конни.

– В глухом местечке, примерно в часе езды отсюда. Но предупреждаю – он всегда был человек со странностями. А с возрастом это стало еще заметнее… Непривычного человека он может и напугать.

– О, мне всегда нравились фильмы ужасов!

– Однако вы можете увидеть нечто такое, чего никогда не видели на экране.

– Вы возбуждаете мое любопытство.

– Правда? Если честно, я был бы очень рад, если бы вы составили мне компанию. По дороге я подробнее расскажу вам об отце и об одном своем недавнем открытии, связанном с ним. Я еще никому об этом не рассказывал. История как раз в духе фильма ужасов, прямо-таки для вас. Ну что, поедете?

Глава 23

Шон смотрит на свое новое место заключения. Свою «камеру».

Это слово, как ему кажется, вполне подходит помещению, в котором он сейчас находится: четыре голые бетонные стены, покрытые плесенью, железная кровать, на которой лежит старый матрас, весь в пятнах, и ковер на полу, словно пораженный проказой. В углу комнаты стоит большая пластиковая бутылка воды, на ней изображено семейство Симпсонов. В помещении жарко и душно, чувствуется запах рвоты (через некоторое время Шон вспоминает, что это его стошнило).

Он садится на край кровати, ощущая сильную тошноту. Одежда вся влажная от пота (да, он замечает, что снова одет).

«Надо же», – думает он, машинально вытирая рот рукавом свитера. Однако вскоре выясняется, что его старые кеды «Конверс», в отличие от одежды, куда-то подевались. А ведь они так пригодились бы в случае бегства (если, конечно, ему вообще представится такой шанс).

Крошечное оконце под потолком пропускало совсем немного света. Шон заметил сколопендру, неторопливо сползающую вниз по стене. Он тут же переместил босые ноги с пола на кровать.

И вдруг сразу обо всем вспомнил.

О похищении из торгового центра. Об искусственном лесе в каюте яхты. О толстяке, который к нему приставал. И об этом же самом толстяке, насаженном на сук дерева.

И о Коше Чародее.

Шон совсем не был трусом или маменькиным сынком. Даром что ему было всего десять лет, но он недаром жил в Маленькой Гаване, одном из самых опасных кварталов Майами. Он уже пробовал пиво, курил травку и даже трогал киску Тори Сондерс. Один раз он держал в руках настоящий пистолет – правда, стрелял только по консервным банкам. Он еще не слишком много знал о мире взрослых, но о том, что принято называть «человеческими эмоциями», имел достаточно хорошее представление. И теперь мог сказать наверняка, что эмоции Коша таковыми не были.

Он плотнее сжался в комок в окружающих сумерках.

Этот психопат не убил его прямо на корабле (как Шон поначалу опасался), лишь едва не задушил, чтобы заставить проглотить какую-то таблетку. Все это время с губ его не сходила улыбка. После чего вновь наступила тьма, а потом Шон очнулся вот здесь.

Какие еще будут сюрпризы?

Шон изо всех сил старался не заплакать. Вместо этого он решил полностью сосредоточиться на своей злости.

Он вспомнил, что ему уже несколько раз давали таблетки. Сначала – низенький толстый тип с красной физиономией, по имени Джорди. Вся его кожа была в красных шелушащихся пятнах, и он постоянно носил с собой карманный вентилятор, чтобы ее обдувать. Один его вид вызывал у Шона отвращение. Но таблетки были хороши уже тем, что снимали тревогу и заставляли утихомириться клубок холодных скользких змей, которые постоянно шевелились где-то в животе.

Стиснув кулаки так сильно, что побелели костяшки пальцев, Шон долго ждал, пока влажные от слез глаза привыкнут к сумраку. Наконец его внимание привлек светлый прямоугольник на противоположной стене комнаты. Мальчик присмотрелся: то, что вначале показалось ему лишь впадиной на неровной поверхности стены, оказалось дверью.

Он встал с кровати.

Эта дверь наверняка заперта. Какой же идиот оставит незапертой дверь в комнату пленника? Разве что… тут какой-то подвох.

Шон вспомнил фильм с пиратского диска, увиденный однажды в компании приятелей, – о том, как один психопат похищал людей и помещал их в одинаковые комнаты, за пределами которых начинались всевозможные ловушки: скрытый хитроумный механизм приводил их в действие, когда жертва выходила из комнаты. Результатом становились потоки крови, выколотые глаза и раздавленные головы… Полный улет!

Но сейчас все это уже не казалось таким захватывающим, как раньше.

Ну и ладно. Все лучше, чем сдохнуть здесь.

Шон спустил одну ногу на пол и ощутил неприятное прикосновение разбухшего от влажности ковра. Мальчик вздрогнул всем телом при мысли о том, что придется идти босиком неизвестно по чему: невозможно было толком разглядеть даже собственные ступни.

– Ну давай! – вполголоса подбодрил он себя. – Хрен бы с ними, со сколопендрами!..

Он сделал шаг, потом другой. Контуры двери приближались. Внезапно он наступил на что-то живое. Это нечто проскользнуло между пальцами ноги и исчезло. Шон вскрикнул и одним прыжком оказался возле двери.

– М-мать твою!.. – выдохнул он, вытирая пот со лба.

Он прижался к деревянной двери и затаил дыхание. Потом, не слишком веря в успех, осторожно повернул ручку. Нет никакого смысла надеяться на чудо, и все же…

Дверь открылась.

Шон довольно долго блуждал по темным сырым коридорам, похожим на подземные пещеры, не находя выхода. Пахло гнилью. Иногда ему встречались деревянные двери, одни запертые, другие – нет. За некоторыми из них обнаруживались комнаты вроде той, из которой он ушел, либо пустые, либо скудно обставленные полуразвалившейся мебелью. Но он не встретил ни одной живой души.

Он не осмеливался звать на помощь и, чтобы немного развеять страх, пытался думать о чем-нибудь постороннем. Место, где он находился, заставило его вспомнить о Башне Палача – дешевом аттракционе ужасов в парке Орландо. Они с матерью собирались посетить местный филиал Диснейленда, но, когда кассирша объявила цену двух билетов, мать широко распахнула глаза и быстро пошла прочь, смущенно бормоча, что, кажется, потеряла кошелек. Тогда Шон впервые понял, что не может получить всего того, что доступно остальным его ровесникам, и что по-настоящему интересные аттракционы ему не светят. Мать пыталась как-то его утешить и развеселить, но он целый день дулся, и уж тем более в этой дурацкой Башне Палача с ее декорациями из папье-маше, веревочной паутиной по углам, какими-то тряпками, которые в темноте неожиданно скользили по лицу и волосам, и неизбежными пластмассовыми скелетами, неожиданно выскакивающими из-за угла…

Но сейчас Шон вспоминал обо всем этом почти с ностальгией.

Он продолжал идти по коридору, освещенному редкими голыми лампочками, свисавшими с потолка на проводах, слегка раскачивающихся от сквозняка. Вдруг его ноздри непроизвольно расширились – он ощутил запах влажной тропической растительности, неожиданно донесшийся со стороны очередной анфилады сводчатых пустых помещений. К этому запаху примешивался другой, похожий на тот, что бывает в зоопарке.

Шон ускорил шаги. Воздух становился все горячее, свет – ярче. Сердце мальчика стучало все сильнее. До него доносились крики птиц, стрекотание насекомых. Последний поворот – и он вышел наружу.

– Оба-на! – не удержавшись, крикнул он. Ему захотелось танцевать.

Он оказался на каком-то подобии помоста из старых прогнивших досок. Буквально в десятке метров от него начинался густой тропический лес. Дневной свет едва пробивался сквозь буйную растительность, образуя замысловатые переплетения тонких золотых стрел. Шон сделал несколько шагов вперед, но остановился, неожиданно обнаружив, что деревянный помост возвышается над водой.

– Блин, а как отсюда уйти-то?..

Чуть поодаль он заметил длинные черные пластиковые мешки, наполовину погруженные в воду. Вдруг послышался плеск… и один из этих мешков начал двигаться в его направлении.

Шон почувствовал, как между лопатками стекают струйки пота.

Другие мешки тоже ожили. У них оказались желтые глаза. И острые зубы. И длинные хвосты. И чешуйчатые шкуры. Это были вовсе не мешки. С полдюжины аллигаторов, раньше дремавших в мутной болотной воде, проснулись и теперь плыли к нему.

Шон быстро попятился назад.

Вот почему дверь его камеры не запиралась – вокруг были сплошные болота, населенные аллигаторами, так что у пленника не оставалось ни малейшего шанса на побег. Шон поднял глаза, чтобы разглядеть всю тюрьму целиком, и невольно вскрикнул.

Подвальные коридоры, из которых он недавно вышел, располагались в цоколе трехэтажного здания, похожего на старинный родовой замок, наполовину разрушенный. Он возвышался посреди болот, окруженный мощными старыми кипарисами, корни которых уходили в черную болотную воду.

– О, черт!.. Это что, замок Дракулы?..

– Нравится?

Сердце Шона на мгновение остановилось.

Он обернулся. И вздрогнул.

– Не бойся, – сказал Кош с улыбкой. – Можешь считать меня призраком. Так что же, мой дом тебе нравится?

– Но как… как вы это сделали?

– Сделал что?

– Появились из ниоткуда…

Улыбка Коша стала еще шире.

– Мой маленький Шон, я же чародей, ты не забыл? Уж не думаешь ли ты, что я открою тебе все свои секреты?

Кош взял Шона за руку и повел обратно в подвал.

– Надеюсь, теперь ты убедился, что убежать отсюда невозможно. Ради этого я и оставил твою дверь открытой. Я хотел, чтобы ты своими глазами увидел тех существ, которые поджидают тебя снаружи. Теперь, когда ты их увидел, ты уже не наделаешь глупостей. Например, больше не попытаешься убежать.

– Но что вы от меня хотите? – только и смог произнести Шон.

– О, совсем немного, – ответил Кош, вталкивая его в прежнюю камеру.

Потом он вышел, закрыл за собой дверь и на этот раз запер ее на засов.

– Я просто хочу тебя продать, вот и все.

Глава 24

Прошло минут десять с тех пор, как мы с Конни тронулись в путь, но ощущение было такое, что мы покинули освещенную сторону Земли и оказались на темной: в какой-то момент солнце вдруг исчезло, как будто его резко выключили, – можно было подумать, что мы пересекли какую-то невидимую границу.

– Вы только посмотрите! – изумленно произнесла Конни, указывая на непроницаемую завесу темных туч.

– Да. Солнечно в этих краях только на побережье.

– Ах, так вот почему мы платим такие высокие налоги…

Я пересек бульвар Колье, и трехполосная дорога превратилась в однополосную. Последние городские дома сменились пальмами, болотными пиниями и виноградниками. Еще три километра – и никаких признаков человеческой жизни вообще не осталось. Всего через четверть часа после начала движения из центра города мы оказались в краю болот, которые, возможно, ничуть не изменились с доисторической эпохи.

– Куда мы едем? – спросила Конни.

– В Эверглейд-сити. Знаете такое место?

– Нет.

– До него примерно еще час езды. Похоже на путешествие в прошлое на машине времени – сами увидите. Ю-эс-сорок один – это старая федеральная трасса. Когда она была единственной автомагистралью, связывающей один берег с другим, она называлась Тамайами трэйл. В тридцатые годы местные силы охраны правопорядка состояли всего из двух шерифов, которые разъезжали на своих «харлеях» среди комариных болот. Но с тех пор, как завершилось строительство автострады номер семьдесят пять, это шоссе почти забросили. Теперь ею пользуются разве что семинолы [10]10
  Семинолы – индейское племя, происходящее из Флориды, ныне также проживающее на территории Оклахомы. – Примеч. пер.


[Закрыть]или полоумные туристы, решившие наведаться сюда в мертвый сезон.

Говоря все это, я одновременно наблюдал за грифами, кружившими в небе. Старые деревянные электрические столбы, высившиеся вдоль дороги, были увенчаны гнездами аистов. На мгновение из-за туч выглянуло солнце и осветило дорогу, которая стала похожа на серебристое лезвие, рассекающее необъятный зеленый массив.

– Красивые места, – заметила Конни.

– Да, особенно для любителей аллигаторов…

В салоне машины было тепло, но не жарко, и я почти расслабился. Мне нравится выезжать за город – это всегда представляется мне началом большого захватывающего путешествия. Я включил радио – «Техас» только что начали петь «Я не хочу любви, мне нужен только друг» – и немного прибавил скорость.

Конни разулась и, поставив ноги на приборную доску, занялась педикюром.

– На что вы так внимательно смотрите? – спросила она.

– Так, ни на что.

– Вас не смущает, что я делаю педикюр?

– Нет. Моя жена всегда делала педикюр именно так. Мы обожали ездить за город вместе с Билли. Набирали с собой полный переносной холодильник сэндвичей и устраивали пикник. Развлекались, считая машины какого-то одного цвета, и…

Внезапно я осознал, что веду рассказ в прошедшем времени, и осекся.

Конни осторожно коснулась ладонью моего запястья:

– Вы вернете их, Пол. Может быть, они будут ждать вас у вашего отца.

Я сильнее вжался в спинку сиденья:

– Ну, это вряд ли. Они с ним никогда в жизни не виделись. Мы о нем даже никогда не говорили. Погодите немного – вы сами скоро его увидите, и тогда поймете, почему я не хотел знакомить с ним мою семью.

Несколько километров мы проехали в молчании. Потом Конни убрала педикюрный набор, достала из косметички помаду и подкрасила губы.

– Зачем вы это делаете? – спросил я.

– Что это?

Я указал на ее косметичку.

Конни пожала плечами:

– Вы ведь собираетесь познакомить меня со своим отцом. Я не хочу показаться неотесанной деревенщиной.

– Да он сам как раз такой. Вот увидите, он еще будет к вам приставать. Насколько я его знаю, он вполне способен вас закадрить.

– В отличие от своего сына, я так понимаю.

Конни убрала помаду в косметичку. Я продолжал краем глаза наблюдать за своей медсестрой.

– Не принимайте близко к сердцу, – прибавила она. – Я только хотела сказать, что от вас даже комплимента не дождешься.

– Какие еще комплименты? Мы же сотрудники!

– И что? Так трудно хоть изредка сказать доброе слово женщине, которая, между прочим, согласилась поехать с вами, не зная куда?

Поколебавшись, я все-таки пробормотал:

– Ну, спасибо…

Конни заправила за ухо прядь волос и улыбнулась:

– Хорошо. Ну, теперь расскажите мне о нем поподробнее.

Следующие полчаса я набрасывал ей более-менее достоверный портрет Джорджа Дента. Я ни о чем не умолчал. Ни о его вечном статусе «отца в командировке», ни о том, что он бросил профессию ветеринара ради выступлений в бродячем цирке, ни о его постоянном вранье, ни об алкоголе, ни о наркотиках, ни о тюрьме, находясь в которой он отказывался меня видеть, ни о наших постоянных ссорах после того, как он вернулся к нормальной жизни, ни, в конце концов, о том, как мать ушла от него, забрав меня с собой, после чего наша связь с ним окончательно прервалась.

– Должно быть, он сильно страдал, – неожиданно сказала Конни, когда я договорил.

– Вы что, шутите?! Он страдал! А я?

– Вы были ребенком.

– И что?

– А теперь вы взрослый. Вас никто не заставляет его простить, но вы могли бы попытаться его понять.

– Ну, посмотрим… – сказал я с вымученной улыбкой. И, делая вид, что меняю тему разговора, продолжал: – Вообще-то я хотел рассказать вам одну жуткую историю. Раньше я не рассказывал ее никому… – Потом сунул руку в карман куртки и вынул старую газетную вырезку: – Вот, смотрите.

– Что это?

– Заметка из «Тампа трибьюн». Дата – октябрь тысяча девятьсот семьдесят первого года.

– «Ребенка раздавил грузовик», – вслух прочитала Конни заголовок.

– Об этом случае рассказывали по-разному. Будто бы водитель сдавал задом, не заметил ребенка, который играл на его пути, и раздавил его в лепешку. Но если вы внимательно прочитаете последний абзац, то увидите: кое-какие детали расследования говорят о том, что водитель сделал это умышленно.

– Умышленно раздавил ребенка?

– В кабине грузовика пахло марихуаной. Тот тип был обкуренным. Кто знает, что могло взбрести ему в голову? Может быть, ему стало интересно… как это будет выглядеть.

– О господи… И что, его признали виновным?

– Он сбежал. Его так и не нашли.

Конни машинально кивнула.

– Да, действительно ужасно, – пробормотала она. – Но почему вы никому не рассказывали?.. Ведь об этом было написано в газете…

Я взял у нее вырезку, сложил и снова убрал в карман:

– Эта заметка появилась в газете за двадцать шестое октября тысяча девятьсот семьдесят первого года. Мой отец был арестован за распространение наркотиков на следующий день, в Майами.

Некоторое время Конни молчала, обдумывая мои слова.

– Между Майами и Тампой немалое расстояние, – наконец осторожно произнесла она. – Почему вы думаете, что эти два события как-то связаны?

– Официально, разумеется, их никто не связывал. Мой отец загремел из-за того, что у него нашли марихуану. Как ветеринар, он мог иметь в своем распоряжении наркотические вещества – например, болеутоляющие для животных, – но в данном случае было установлено, что он продавал марихуану. Ну и заодно – что употреблял ее сам.

– В каких количествах?

– При нем нашли двести граммов.

– Не так уж это и много.

– Этого хватило, чтобы провести шесть лет в Рэйфордской тюрьме.

– Немалый срок. Я не очень хорошо разбираюсь в законах, но двести граммов марихуаны для шестидесятых – семидесятых годов – это довольно скромно.

Я невесело улыбнулся:

– История на этом не заканчивается…

Конни выжидательно взглянула на меня.

– Моя мать умерла от рака в прошлом году, – продолжал я. – В маленькой клинике в Лонг-Бич, в Калифорнии. Когда она поняла, что ей остается совсем немного, она позвала меня, чтобы проститься. Когда я подошел к ее кровати, она молча сжала мою руку и пристально посмотрела в глаза. Это произвело на меня сильное впечатление… Я не знал, хочет ли она что-то мне сообщить или дело просто в том, что ее сознание помутилось от морфина, который ей кололи как обезболивающее, и она не сознает, что делает. Я знал, что она всю жизнь скрывала от меня очень многое о моем отце, чтобы меня не травмировать, и теперь ждал, что она мне хоть что-то расскажет. Однако этого не произошло. Но когда она выпустила мою руку, я почувствовал, что в моей ладони остался крохотный кусочек бумаги…

Я помолчал.

– Это оказалась сложенная вчетверо та самая заметка, которую я вам только что показывал. Сам я увидел ее всего год назад. Я и представить себе не мог, что мать хранила ее целых тридцать лет…

Я неотрывно смотрел на дорогу. Наконец, по-прежнему не глядя на Конни, спросил:

– Вы и теперь думаете, что между двумя этими событиями нет никакой связи? Или все-таки Джордж Дент был арестован не из-за марихуаны, а по какой-то другой причине? И эту причину он предпочел от меня скрыть? Может быть, ему не хотелось, чтобы я узнал, что он – детоубийца?