Текст книги "Дом неистовых клятв (ЛП)"

Автор книги: Оливия Вильденштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

Ту-ук. Ту-ук

Я опускаю подбородок и смотрю на свою вздымающуюся грудь, которую Мириам использовала как свой холст. Когда моё сердце начало биться?

Мириам начинает напевать что-то себе под нос, а затем добавляет к пению тихие слова. Я решаю, что это часть заклинания, как вдруг она произносит:

– Фэллон, слушай меня. Слушай, но не реагируй ни на что, что я тебе скажу, потому что все остальные не знают о том, что те слова, что я произнесу в твои уши – это не заклинание.

Я моргаю.

Её ресницы так низко опущены, что касаются её высоких скул. Они чёрные и густые, и напоминают крылья ворона.

– Я освобожу твою шаббианскую магию, но мы притворимся, что мне не удалось это сделать. Сглотни один раз, если ты меня понимаешь.

Мой, пока ещё живой, пульс ударяет в шею с такой силой, что мне требуется несколько драгоценных секунд, чтобы сглотнуть.

– Мне многое нужно тебе рассказать, и я начну с твоей матери. Она не умерла. Я спасла её, но очень важно, чтобы все вокруг думали, что её больше нет.

Моё сердце замирает, а затем начинает колотиться так же сильно, как те пушки, из которых Марко стрелял в Лора на юге в тот судьбоносный день.

– Ты поняла?

Я сглатываю.

– Несмотря на то, что я так и не вышла замуж за человека, от которого родилась твоя мать, я когда-то была замужем. За первым королём фейри. Я не могу называть его имени, иначе его могут услышать, поэтому я буду звать его «К».

Я чувствую, как она начинает рисовать кровью круги у меня на груди.

– Моя мать была в ярости, но твоя пара, – когда она доходит до моего плеча, она начинает вести пальцем по завиткам, соединяя их в одну ровную линию, – он был за меня рад.

Кровавые узоры, должно быть, начали впитываться, потому что кожа под ними горит, точно она рисует на мне огнём. Но вся остальная часть моего тела… превратилась в лёд.

– Если ты не в курсе, они с «К» были близки. Твой партнёр считал «К» членом семьи, «К» был ему как дядя.

Не то, чтобы я считала Лора раскрытой книгой, но рассказ Мириам заставляет меня осознать, что мужчина, с которым я связана магическим образом, был нем, как могила. И мне придётся постараться, чтобы открыть её, когда я вернусь к нему. Мысль о том, что я могу вернуться домой, к нему, сегодня ночью, ускоряет мой и без того уже участившийся пульс.

Я обрету магию до восхода солнца.

Я смогу использовать её, чтобы сбежать из этой тюрьмы.

– Я предполагаю, что он рассказал тебе о том, что я помогла «К» организовать бунт против него? – мягкий, словно шёлк, голос Мириам заставляет меня вернуться в настоящий момент. – Но единственное, в чём я помогла ему свергнуть воронов, так это в том, что проболталась ему про воздействие обсидиана.

– Так же как вы проболтались о том, что нужно использовать шаббианскую кровь вместе с обсидианом?

Моё едкое замечание вырывается изо рта прежде, чем я понимаю, что произнесла его вслух.

Её глаза расширяются; а мои – ещё больше.

Мерда.

Не поворачивая голову, я кошусь влево и замечаю, что голубые глаза Данте прикованы к алым потёкам на моей груди. Вздох облегчения раздувает мои лёгкие, но не успевает вырваться у меня изо рта, потому что хватка Юстуса становится крепче. Данте, может быть, и пропустил мой вопрос, но не Юстус. Focá.

– Разве я не попросила тебя молчать, Фэллон? Тебе нельзя говорить. Если ты, конечно, хочешь получить свою магию и дослушать мою историю до конца.

Я сжимаю губы, справедливо наказанная её риторическим вопросом.

– Мне нельзя было рассказывать «К» о воздействии обсидиана, но я была молода и ослеплена любовью; меня опьянила та сладкая ложь, что он лил мне в уши. Я не понимала, что он использовал меня из-за моей крови. Я не понимала, что его любовь была осквернена жадностью. Но это поняла моя мать. Она угрожала приехать в Люс, чтобы расторгнуть наш союз. «К» предложил мне установить магический барьер, чтобы она не смогла вмешаться в нашу жизнь, а я, глупая девушка, прислушалась к нему и создала барьер между своей родиной и Люсом.

Мириам пристально изучает свои обездвиженные ноги, закованные в золото – её наказание за предательство своего народа.

– После того, как «К» умер, отец «Ю» стал моим тюремщиком. Он был жестоким человеком, как и его жена. И только после того, как он покинул этот мир, мать «Ю» перевела меня из его подземелья в темницу на Исолакуори. Она хотела, чтобы я исчезла. Она приставила ко мне «Ю». Он приносил мне еду и воду, хотя моему проклятому телу это не требовалось. В одну особенно суровую зиму он принёс мне шерстяное одеяло.

Её взгляд смягчился, когда она посмотрела на мужчину за моей спиной. Он же не мог ей на самом деле нравиться?

– Не пойми меня неправильно, этот мужчина презирал меня, как и всё, что я олицетворяла, но он боялся шаббианцев и беспокоился о том, что если я умру от простуды, то магический барьер исчезнет вместе со мной.

Она вздыхает.

– Мы провели долгие десятилетия, не доверяя друг другу. Как-то раз меня нашёл «А» ради одного заклинания. Я притворилась, что моё проклятие лишило меня магии. «Ю» понял, что я лгу, но не выдал меня. К счастью, у «А» были настолько ужасные отношения с его отцом, что он так и не научился рисовать наши магические знаки, иначе он мог заставить меня это сделать. Или попробовать сделать это самостоятельно.

Она добавляет ещё один завиток и ещё одну линию. Её кровь капает на мой бюстгальтер и пачкает шёлковую ткань. Я, наверное, в шоке, а может быть, моё тело распознало её кровь и понимает, что это магия, потому что меня даже не мутит.

– Множество раз я пыталась покончить с собой, но моим наказанием было то, что я оставалась в живых. Я начала думать, что как только всё моё тело сделается золотым, Котёл позволит мне перенестись в другой мир, поэтому я пожелала, чтобы моя трансформация прошла быстрее. В ту ночь мне приснился Великий Котёл. Во сне он сказал мне, что пока Регио живы, моё проклятие не будет снято. На следующий день судьба преподнесла мне «М». Точнее он появился в моём подземелье. Парень задавал мне множество вопросов, в основном о деде, перед которым он преклонялся, в отличие от отца, которого он считал недостойным. Несмотря на то, что он не говорил прямо о его свержении, я поняла, что он отчаянно желает заполучить трон. И я предоставила его ему, раскрыв местоположение магического камня. Я сказала ему, что тот, кто владел этим камнем, получал полную власть над магическим барьером.

Несмотря на то, что её радужки не белеют, её взгляд затуманивается, как у Бронвен, зрением которой завладели шаббинцы. Но в отличие от неё Мириам перенеслась в свои воспоминания из прошлого.

– Будучи в отчаянном положении, он согласился на сделку со мной и перенёс меня под Исолакуори. На камне не было никаких отметин, но я нашла его. Разве я могла забыть свою вторую самую большую ошибку? Я сказала ему вытащить камень из стены, и поскольку он жаждал власти, он это сделал. Когда он выдолбил его из стены, земля начала сотрясаться. Землетрясение оказалось таким сильным, что камень выскользнул из его рук и раскололся. Я так обрадовалась, Фэллон. Я думала, что мой магический барьер наконец-то исчез.

Её глаза отрешенно блестят, словно она перенеслась под Исолакуори с Марко Регио.

– «М» пытался отменить нашу сделку, утверждая, что камень раскололся. Но это он его уронил, поэтому я потребовала от него выполнить свою часть сделки. И поскольку моё требование – убить его отца – совпадало с его амбициями, его это устроило.

Я резко вдыхаю, что заставляет Юстуса прижать ладонь к моим губам.

– «М» бросил меня в сырые катакомбы под Исолакуори. И поскольку я была прикована к трону, он не боялся, что я сбегу. Я находилась недалеко от стены, поэтому смогла нарисовать на ней магический знак, который позволял мне слышать всё, что происходило в замке. Я узнала, что моя дочь освободила твою пару, и нарисовала знак, который заблокировал Люс. Я узнала об её беременности, а затем о том, что «А» пал.

Она сглатывает.

– Я думала, что золото расплавится и стечёт к моим ногам, так как последний Регио умер.

Я в замешательстве морщу лоб, так как Марко ведь тоже был Регио.

– Я думала, что встану с этого ненавистного трона и свободно преодолею камень и воду. Я поплыву на Шаббе и упаду на колени перед Котлом и своим народом, вымаливая у них прощение.

Эмоции наполняют её голос, который в итоге превращается в тихое бормотание, поэтому мне приходится напрячься, чтобы его разобрать.

– Какой же я была наивной, Фэллон.

Да уж, твою мать, сумасшедшая, ты, ведьма. Я пытаюсь сделать шаг назад, но Юстус не даёт мне сдвинуться с места.

– Я узнала о том, что у «А» был наследник, только после того, как «М» пришёл за мной со сверкающей короной на голове и нахальной улыбкой на лице.

Когда она переводит взгляд на принца, которого я сделала королём, и который в свою очередь сделал меня своей пленницей, мой лоб хмурится. Она хочет сказать, что «М» не был родным сыном «А»?

– У нас не так много времени, Мириам.

Юстус заставляет её снова перевести взгляд в нашу сторону.

Не сводя с него глаз довольно продолжительное время, она опускает взгляд на кровавые узоры, которые она нарисовала у меня на груди.

– Пожалуйста, отпусти её и сделай шаг назад, генерали, или ты нарушишь мой магический ритуал.

Она, должно быть, поняла, что я попытаюсь сбежать, потому что, как только Юстус меня отпускает, она говорит:

– Если ты отойдёшь от меня, дорогая Фэллон, ты не только не получишь свою магию, но и не узнаешь о своей матери. Разве ты не хочешь узнать, что с ней стало?

Как это низко, Мириам. Конечно, я хочу узнать, что случилось с Зендайей.

– Я слышала, как стражники, приставленные ко мне, болтали о том, что в Люсе стало неспокойно. И о том, как вороны твоей пары падают налево и направо. Я знала, что моя дочь захочет скрыться на Шаббе, но чтобы это сделать, ей нужно было вернуться в Священный Храм и стереть свой знак. И тогда я заключила новую сделку, на этот раз с «Ю».

Она оставляет кровавые точки вдоль моих ключиц, и я не могу не задаться вопросом: она рисует всякую ерунду, или этот магический знак действительно настолько сложный?

– Я рассказала ему о том, где он сможет найти твою мать и попросила взамен отнести меня в Священный Храм и посадить среди тех золотых идолов, которым поклоняются фейри.

Моя кожа покрывается мурашками. А я-то считала Юстуса и Данте коварными, но по сравнению с Мириам, эти двое – мальчики из церковного хора.

– Я не хотела заманивать свою дочь в ловушку, я хотела ей помочь.

Я фыркаю. Она действительно ожидает, что я поверю в эту кучу змеиного дерьма? Должно быть, золото проникло ей в мозг.

– Я понимаю, что ты мне не веришь. Ведь я изолировала от мира свой собственный народ, бросила дочь, отдала магию, которую не должна была отдавать, и рассказала секреты, которые положили конец правлению великого короля и посадили на трон подлеца.

В её ярко-розовых глазах, оттенок которых безумно похож на цвет чешуи Минимуса, освещённой солнцем, отражается решимость, и это кажется мне тревожным, а не обнадёживающим знаком.

– Меня наказали за это, но то же случилось со всем остальным миром. Лично я заслужила своё проклятие, но твоя пара, твоя мать, твой отец, шаббианцы – никто из них не заслужил того горя, что я на них навлекла.

Её речь такая страстная, что заставляет Данте нахмуриться.

– Двадцать три года назад я не смогла всё исправить. Не оставила своей дочери шанса покончить со мной. Мне надоело терпеть неудачи, Фэллон, но для того, чтобы у меня всё получилось, мне нужна ты.

Неужели она просит меня… неужели она просит меня убить её? Может быть, в этом всём есть какая-то лазейка, и если я покончу с ней с помощью магии, моя жизнь не прервётся? Она поэтому решила разблокировать мою магию? Чтобы я лишила её жизни? Ну, я абсолютно не против того, чтобы она умерла. Это решило бы множество проблем.

Я слышу, как Данте говорит Юстусу что-то насчёт того, что всё длится очень долго. Я решаю воспользоваться тем, что его внимание обращено к генералу и бормочу:

– Если я убью вас, разве это не убьёт меня?

– Убьёт.

Она улыбается, и её улыбка выглядит такой меланхоличной, что моё сердце останавливается. Может быть, я неправильно поняла её требование?

Неужели она меня сейчас убьёт?

Она проводит большим пальцем по моим губам, окрашивая их в алый цвет.

– В тот день в Священном Храме, когда я хотела, чтобы моя дочь покончила со мной, она взглянула на меня и произнесла заклинание, которое связало наши жизни вместе. Три наши жизни. Поэтому, если ты убьёшь меня, ты также убьешь её.

ГЛАВА 11

Мои внутренности начинает скручивать, пока они не сплетаются в узел, похожий на узор рубинового цвета у меня на груди. Да, Мириам сказала, что моя мать жива, но теперь у меня есть этому доказательство.

Я пребываю в таком шоке и испытываю такое облегчение, что вздыхаю. Или пытаюсь это сделать. Мои губы не разжимаются. О, боги, неужели она их заколдовала? Эта чёртова ведьма парализовала меня! Готова поспорить, она сейчас рассмеётся; и я это заслужила, так как самолично вошла в её кровавую паутину.

Но Мириам не смеется, она вздыхает.

– Прости меня, дорогая, но я не закончила свой рассказ, как и не закончила высвобождать твою магию.

Мои веки слегка приподнимаются. Я ещё не потеряла контроль над всем своим телом.

– Моя бабушка любила говорить: когда смертные строят планы, Котёл смеётся. И я наконец-то поняла значение этого выражения в ту ночь в Храме, кода твоя мать нас связала. Когда она поняла свою ошибку, поняла, что я ей не враг, было уже поздно менять заклинание, потому что она уже перенесла тебя во чрево своей подруги, и твоя кровь оказалась связанной с той фейри. Моя падчерица знает правду. Мой новый муж объяснил ей, что смог, когда они встретились для того, чтобы обсудить твою поимку.

То есть Мириам хочет сказать, что Юстус в курсе… всего? Я кошусь на мужчину, который следит за тем, как палец Мириам скользит по моей коже, точно корабль по волнам, после чего я снова перевожу взгляд на неё.

– Все, кто находился тогда в храме, были уверены в том, что твоя мать потеряла ребёнка, так как её живот стал плоским, а сама она потеряла много крови. Никто, кроме меня, не заметил, что она перенесла тебя в другое чрево.

Она закрывает глаза и слеза – самая настоящая слеза – скатывается по её бледной щеке.

– Нас заперли в разных камерах. Твоя мать сошла с ума в том подземелье. Её крики эхом отражались от каменных стен днём и ночью. Это было мучительно больно. Я умоляла «Ю» позволить мне усыпить её, но он всё ещё мне не доверял и отказался поместить нас в одну камеру. Я слышала от других стражников, что он вешал ей на уши лечебные кристаллы и менял их, когда они отдавали всю магию. Это было небольшое доброе дело с его стороны, и я это не забыла. Как и то шерстяное одеяло. Подобно большинству фейри «Ю» был обманут и дезинформирован, но в глубине души он был хорошим человеком.

Я фыркаю, и это звучит так, словно я давлюсь воздухом.

– Он остался верен фейской короне, потому что боялся, что его заменят кем-то, кто будет издеваться над нечистокровными жителями Люса и убивать их на суше вместо того, чтобы бросать в Марелюс.

Утонуть – не лучше, Мириам.

Она улыбается.

– Твой дед…

Он мне не дед.

– …заставлял людей бросаться за борт, чтобы подарить им шанс на лучшую жизнь на Шаббе.

Мои каштановые брови приподнимаются и даже изгибаются, что не удаётся сделать моим бесполезным губам.

– Я рассказала ему о том, что змеи уносят всех жертв к нашим берегам.

Я не могу сопоставить мужчину, которого она описывает, с тем ужасным генералом, которого я знала с детства. Неужели мы говорим об одном и том же человеке?

– Именно благодаря этому человеку твоя мать выжила. В день, когда ты родилась, «З» почувствовала это и начала царапать свои кандалы до тех пор, пока не сорвала ногти, а затем она начала дико кричать, пока её крики не достигли Йольского пира «М» и ушей «Ю». Она очень сильно себя изнурила, и он перенёс её обмякшее тело в мою камеру.

Словно пытаясь вспомнить её очертания, она проводит пальцем по моей острой челюсти. И хотя её палец покрыт кровью, мне… не противно.

– В ту ночь я сделала единственное, что пришло мне в голову, чтобы избавить свою дочь от страданий.

Ещё одна слеза стекает по её щеке. Она падает с её подбородка на позолоченные колени.

– Чтобы освободить её.

Что же ты сделала? Вопрос взлетает вверх по моему передавленному горлу, но превращается в пепел, не успев даже врезаться в мои плотно сжатые губы. Когда вопрос спускается обратно, я давлюсь словами, а затем давлюсь своим обжигающим дыханием. Моя грудь горит огнём, который проникает с моей кожи прямо в вены, а затем в лёгкие, насыщая их чем-то вроде горящего масла.

– Дыши, моя дорогая. Жжение пройдёт. Дыши. Им нельзя узнать о том, что это сработало. – Дыши, моя дорогая, – повторяет она неземным голосом, похожим на дымку, которая поднимается с Марелюса зимой.

Слёзы собираются в уголках моих глаз. Я пытаюсь запрокинуть голову, но мою шею парализовало. Я похожа на стальное лезвие на наковальне. Огонь охватывает мой позвоночник и начинает расплавлять каждый позвонок, словно пытается превратить их в молот боли, который должен вот-вот обрушиться на меня. Я сжимаю зубы, чтобы сдержать крик, который угрожает вырваться из меня.

– Спокойно.

Мириам подносит пальцы к моим губам и смачивает их ещё большим количеством крови, как вдруг её сила ударяет в меня. Или это моя сила?

Кому бы она ни принадлежала, она жестокая и беспощадная, и она поражает мой позвоночник от самого копчика до черепной коробки. Крик поднимается по моему горлу и бесшумно врезается в мои сжатые зубы.

– Я её чувствую. Почти готово.

Её кровавые пальцы танцуют по моим щекам, размазывая по ним следы моей агонии.

– Почти готово.

Я пытаюсь сжать руки в кулаки, но она, должно быть, заколдовала не только мои губы, потому что фаланги моих пальцев не сгибаются. Когда костёр, разгорающийся под моей кожей, охватывает моё сердце, из моих глаз снова брызжут слёзы.

Мне хочется броситься в воды Глэйса.

Мне хочется проткнуть кожу кинжалом, чтобы избавить себя от этого обжигающего давления.

Мне хочется содрать с себя плоть, пока заклинание Мириам не превратило мои внутренности в пепел.

Мне хочется…

Боль проходит.

Огонь гаснет.

Жжение сменяется лёгким покалыванием, которое электризует мою кровь. Я бросаю взгляд на свою обнажённую грудь, украшенную узорами, напоминающими дикорастущие растения, и ожидаю, что она начнёт светиться, но моя кожа под разводами крови Мириам – такого же пшеничного цвета, как и всегда.

Это так странно, что я чувствую себя изменившейся, но при этом выгляжу такой обычной.

– А теперь я сниму с тебя паралич, – её речь замедляется. – Не забудь, что ты должна вести себя так… словно моё заклинание… не сработало.

Неудивительно, что Мириам так измотана. Большая часть её крови оказалась вне её тела.

– И, Фэллон, дорогая… не забудь, что ты должна меня ненавидеть.

Вести себя так, словно я не обладаю магией, должно быть легче легкого. Ведь я совсем не умею рисовать магические знаки. А вот вести себя так, что я ненавижу женщину, которую использовал жестокий мужчина, и не поняли все остальные… это будет непросто.

Дьявол на моём плече на цыпочках подходит к моему уху и шепчет: «Что если она накормила тебя неправдой? Такой легковерной девушке, как ты, не впервой попадаться на ложь».

Я мысленно смахиваю дьявола с плеча и прижимаю его сапогом для пущей убедительности, но его слова задерживаются в моей голове… и начинают разъедать меня. Я не собираюсь сразу же вписывать Мириам в своё семейное древо, но разве моя сестра по несчастью не заслуживает презумпции невиновности? С её стороны было бы нелогично превращать меня в оружие, если она хотела видеть меня слабой.

Из-под подошвы моего сапога доносится слабый шепот: «Что если она превратила тебя в своё собственное оружие?»

Вместо того чтобы ещё больше надавить на сапог, я сдвигаю его и позволяю дьяволу вернуться на плечо, так как я предпочитаю, чтобы меня вёл дьявол, а не те, кто меня окружают.

ГЛАВА 12

Мириам проводит прохладным пальцем по моим губам, после чего ведёт им по замысловатому узору на моей груди. Покачав головой, она издаёт злое рычание.

– Что?

Тело Данте напрягается, а плечи становятся такими квадратными, что начинают выдаваться из-под его золотого нагрудника.

– Что произошло?

Мириам сжимает губы.

– Мы забыли о том, что сейчас лето, и солнце встаёт рано.

Она приподнимает дрожащую руку к голове и проводит костяшками пальцев по вспотевшему лбу.

– В следующий раз я начну высвобождение её магию, как только луна осветит небо.

Пока она говорит, невидимые путы её магии отпускают моё тело. Она не дала мне крыльев, которые я могу расправить, но я чувствую себя так, словно покинула кокон и готова воспарить.

– Мы? – Данте выпучивает глаза. – Не надо перекладывать вину на меня, стрега! Если нам придётся провести под землей ещё две недели, то только из-за тебя.

И точно ребенок, впавший в истерику, Данте обрушивает свой меч на её золотой трон. Но единственное, что ему удается сделать, помимо демонстрации своей несдержанности, это сломать свой обсидиановый клинок.

Мои губы приподнимаются в улыбке, но я подавляю её, пока никто не успел этого заметить, опускаю глаза в пол и содрогаюсь, заметив алые разводы на груди. Я начинаю вытирать кровавое месиво остатками своей разорванной блузки, пока ткань не становится такой же красной, как и полоска ткани, прикрывающая мои груди. Мой живот снова сжимается, и на этот раз я не в силах подавить рвотные позывы. Желчь покрывает моё нёбо, и, боги, как же сильно она его разъедает.

Очередная волна тошноты накрывает меня, я сгибаюсь и окатываю пол подземелья скудным содержимым своего желудка.

– Не мог бы… кто-нибудь… смыть кровь?

Несмотря на то, что Юстус не единственный водяной фейри, присутствующий здесь, он выполняет мою просьбу. Он огибает моё тело, подняв вверх сияющие ладони. Окатив меня водой, он осматривает каждый миллиметр моего лица. Он мне друг или враг? Мириам так и не сказала.

«Не то, чтобы ты могла ей доверять», – бормочет мой верный дьявол. Интересно, в курсе ли Юстус, что кровь, которую он смывает с меня, содержит теперь и мою магию? Когда он направляет струю мне в лицо, я захлопываю глаза и сжимаю губы, чувствуя, как остатки тепла от заклинания Мириам смываются с меня с потоками воды.

– Росси, прикажи, чтобы кузнеца, который сделал этот нелепый меч, бросили в Филиасерпенс, и пусть Таво найдёт нового кузнеца, который сможет делать оружие, достойное, мать его, люсинской короны.

Данте швыряет свой сломанный меч в белый мраморный бюст, тем самым отколов у него ухо.

Моё сердце сжимается, потому что сломанная ушная раковина заставляет меня вспомнить об ушах маммы, которые срезал Юстус железным клинком, чтобы наказать её за внебрачную дочь. Жалеет ли он об этом сейчас, зная, что я не имею отношения к Агриппине Росси?

– Заклинательница змеев, иди назад в свою клетку!

Мой взгляд перемещается со сломанного бюста на Данте. Если кого и следует запереть в клетке, то это его.

– Не надо клетки. Я буду хорошо себя вести. Я к…

Я почти произношу клятву, как вдруг вспоминаю, что теперь, когда моя магия разблокирована, эта сделка отобразится на моей коже.

Данте издаёт мерзкий смешок.

– Ты? Будешь хорошо себя вести?

– Маэцца, разрешите сказать? – голос Юстуса заставляет Данте остановиться в дверях темницы.

Это глупо с моей стороны, но я молюсь о том, чтобы Юстус меня поддержал. В этом случае я получу ответ на свой вопрос о том, на чьей он стороне. Это дикая мысль, но что если Юстус Росси работает на нас, а не против нас? Конечно же, тогда возникает вопрос – почему? и как давно это продолжается?

– Давайте оставим кузнеца в живых.

А я-то думала, что у Юстуса Росси есть совесть…

– Он работает над конструкцией меча, который соединит в себе обсидиан и железо…

– Ты хочешь, сказать, что я дурак, Росси? – тихий ответ Данте разрезает воздух.

О, как же сильно задёргались мускулы на висках Юстуса.

– Конечно, нет, Маэцца.

Данте, может быть, и сделался непредсказуемым, но его желание предельно ясно – он хочет заполучить весь Люс. А чего хочет Юстус Росси?

Человек, мотивы которого не ясны, опасный враг. Моя единственная надежда сейчас на Мириам. Будучи очень хитрой женщиной, она, вероятно, знает, что ему нужно.

Боги… Мириам может быть на нашей стороне. Кто вообще стал бы заступаться за Юстуса?

Я бросаю на неё взгляд, и замечаю, что она уже смотрит на меня поверх отяжелевших век. Она не зевает, но сделалась такой же бледной, как тот бюст, который повредил Данте в порыве раздражительности. И только теперь я понимаю, чьё лицо он изображает: Ксемы Росси. Художнику не только удалось в совершенстве передать желчный взгляд и глубокие морщины древней фейри, но он так же изобразил на её плече её мертвого попугая – единственное животное, которое я ненавидела.

– Ладно, – огрызается Данте. – Пусть пока поживёт. Но начните обучать нового.

Когда Юстус кивает, он окидывает взглядом мою порванную блузку и грязные замшевые штаны.

– Вымойте Фэллон и найдите ей какую-нибудь одежду, чтобы она перестала быть похожа на ракоккинского мальчика-подростка.

– Я не ребенок, Данте! – выкрикиваю я. – Я с радостью вымоюсь, но мыть меня не надо.

Я хватаюсь за свою блузку и начинаю выкручивать ткань, представляя вместо неё шею Данте.

Он задерживается в дверях и ещё раз проходится по мне взглядом.

– Не оставлять её одну ни на секунду.

– Конечно, Маэцца.

– И ещё, Росси. Принесите бумаги. Побольше. За этот месяц я собираюсь изучить все до единого магического знака, известные шаббианцам.

– Пергамент и чернила будут доставлены немедленно.

– Мне не нужны чернила. Я буду использовать кровь Фэллон.

Улыбнувшись коварной улыбкой, он разворачивается и выходит из темницы.

– Свежую. Прямиком из её тела.

Мой пульс ускоряется и начинает сотрясать кожу безудержным гневом, но затем он ускоряется ещё больше, и на этот раз от ужаса. Если мы женаты, он поймёт, что заклинание Мириам сработало, потому что тогда он сможет использовать мою магию. Я смотрю в сторону своей сестры по несчастью, но она не сводит глаз с Юстуса. И хотя они ничего не говорят вслух, между ними происходит какой-то диалог.

Она, должно быть, почувствовала всю тяжесть моего взгляда, потому что говорит:

– Не волнуйся. Я научу его неправильным символам.

Я кошусь на Юстуса, который, кажется, хорошо разбирается в магических знаках.

– Боишься, что я научу его правильным? – Юстус одаривает меня заговорщической улыбкой.

Я моргаю.

И гляжу на него.

А затем на Мириам.

О. Боги.

Юстус понимает шаббианский!

А Мириам… она даже глазом не моргнула.

– Идём. Твоей бабушке надо отдохнуть.

Когда Мириам, наконец, склоняет голову на плечо, Юстус выходит вперед меня с такой прямой спиной, что его длинный хвостик почти не колышется.

– Я не дам ему ни грамма своей крови, – шиплю я, а Мириам в изнеможении закрывает глаза.

Юстус останавливается, после чего так резко подходит ко мне, что мне приходится запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Пусть Юстус Росси и не такой высокий, как Лор или Данте, но его размеры всё равно впечатляют.

– Если ты откажешься, – говорит он тихим голосом, – ты подпишешь Антони смертный приговор. Ты действительно этого хочешь?

Моё сердце начинает колотиться о рёбра.

– Конечно, нет.

И тогда, уже громче, он говорит:

– Значит, ты побудешь чернильницей Данте.

– Что за игру вы ведёте, генерали?

– Ту, в которой моя внучка остаётся королевой Люса.

– Я не ваша…

– Ты разве забыла о том, что мы с Мириам женаты, Капелька?

Прозвище, которым звала меня бабушка, звучит так отвратительно в его исполнении.

– Никогда меня так не называйте.

Зрачки Юстуса сужаются.

– Если вы думаете, что сможете управлять Люсом через меня, то вы будете очень разочарованы.

Когда он улыбается, я добавляю:

– Простите. Я сказала разочарованы? Я хотела сказать уничтожены. Вороном. А точнее двумя, потому что мой отец с радостью поможет Лору отрубить ваши конечности.

Улыбка Юстуса становится ещё шире и вокруг его хитрых глаз появляются морщинки. Неужели он думает, что его брак с Мириам не даст моей паре и отцу растерзать его мерзкое сердце?

Моё собственное сердце сжимается, когда я понимаю причину его радости. У него есть доступ к шаббианской крови, и он знает, как её использовать. Причём он не только умеет рисовать магические знаки, но и может убивать оборотней с её помощью.

– Говори на языке матери шёпотом, – бормочет он и, похоже, на шаббианском, учитывая его сильный акцент.

Мои ресницы взмывают вверх. Я говорю на… на…

Я пытаюсь оправиться от шока. Сейчас не время восторгаться моей новой способностью, но это, чёрт побери, настоящий восторг!

– Откуда вы знаете шаббианский? Неужели великая и ужасная Ксема Росси – наполовину колдунья и, как и в моём случае, это умение пришло к вам из ниоткуда? – бормочу я себе под нос.

– Оно перешло ко мне по крови. Язык матери передаётся с кровью. А что до моего умения, Мириам и я провели вместе долгие годы. Когда-нибудь я расскажу тебе свою историю.

Он делает шаг в сторону двери. А я громко произношу на люсинском:

– А почему вы решили, что мне будет интересна история человека, который обрезал уши собственной дочери?

Он останавливается.

– Это Церес рассказала тебе…

По полу ползёт тень и касается сапога Юстуса. И хотя она не падает на его лицо, оно всё равно темнеет.

– Агриппина – позор семьи Росси и всего фейского народа. Как и её мать.

Тень замирает.

Юстус начинает пятиться и рявкает:

– Като, раз уж у тебя лучше всех получается выносить Заклинательницу змеев, сопроводи её в ванную, пока она не отравила наши туннели своим зловонием.

Мне, наверное, следовало бы опешить, но мои мысли заняты словами, которые вырвались из его рта перед тем, как появился Като.

Неужели он отрицал то, что именно он отрезал кончики мамминых ушей? И если это так, и в этом не было его вины, то кто тогда покалечил мать, которая меня родила?

ГЛАВА 13

Выйдя из темницы, я ожидаю увидеть свернувшееся тело Антони, но единственное, что я замечаю на почерневшем полу это лужу его крови, липкую, словно масло.

Я сжимаю руки в кулаки.

– Где он?

– Я его переместил.

Като пристально смотрит на лужу, после чего опускает веки, чтобы больше её не видеть.

– Куда вы его переместили?

Он поворачивается ко мне и поднимает веки.

– В помещение. С лежанкой.

– С кроватью?

Он вздыхает.

– Нет, Фэллон. Ты же знаешь, что Данте никогда бы этого не позволил.

– Сколько помещений в этих туннелях?

Я смотрю на коридор, напротив которого находится коридор, ведущий в мою «комнату».

– Пожалуйста, не задавай мне вопросов. Мне запрещено рассказывать тебе о твоём местоположении.