Текст книги "Дом неистовых клятв (ЛП)"
Автор книги: Оливия Вильденштейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)
Я щурюсь, всматриваясь в темноту, и замечаю блеск чьих-то глаз. Я отступаю на шаг и врезаюсь в огромное тело. Повернув голову, я обнаруживаю Данте, который навис надо мной, а его взгляд прикован к чему-то впереди меня.
– Я… я…
Я облизываю губы.
– Мне не нравятся замкнутые пространства.
Я начинаю пятиться, но Данте не даёт мне отступить назад.
– Подземелье чрезвычайно вместительное, уверяю тебя.
Голос Юстуса звучит так, словно доносится с другого конца туннеля, по которому мы только что прошли.
– Моя мать начала собирать свои богатства в очень молодом возрасте и ни от чего не отказывалась, ни ради прибыли, ни ради благотворительности.
Я перевожу внимание на Юстуса, который пристально смотрит в прямоугольное помещение, и застываю на месте, но уже по другой причине.
– Ваша мать?
– Ксема Росси.
Ксема Росси живет в Тареспагии, а это значит…
Это значит…
О, боги! Эпонина не обманула меня. Лор ошибся. Она не солгала!
Осознание этого так резко меня накрывает, что заставляет мой пульс ускориться. Генерал снова переводит взгляд на моё лицо. И останавливается на нём. Разве он не видит, что я только что соединила всё воедино благодаря тому, что он проговорился? Неужели ему нет дела?
– Почему мы не можем встретиться с ней снаружи?
Я жестом указываю на помещение, похожее на темницу.
– Потому что моя жена находится внутри и не может выйти к тебе.
Его жена… Мой пульс учащается, когда он это произносит. По правде сказать, Юстус и Мириам невероятно друг другу подходят, оба коварные и злые.
– Как вообще вы заставили её выйти за вас замуж?
Юстус улыбается мне мерзкой улыбкой.
– Очень просто. Я предложил ей выбор: брак или смерть. Она предпочла брак.
Ни черта себе ты психопат.
– Как романтично. А нонну вы так же заставили выйти за вашу больную задницу?
Мои глаза округляются, когда я понимаю, что только что назвала одного из своих тюремщиков «задницей», да ещё и «больной». Он, конечно, действительно ей является, но мерда… Что если он тоже решит отыграться на Антони за своё уязвлённое эго?
Я лихорадочно пытаюсь придумать что-нибудь, что сможет его успокоить, пока он в конец не сорвался, но не успеваю этого сделать.
– Кровь от крови моей, плод чрева моей дочери…
До жути приторный голос разрезает напряжённый воздух и заставляет меня снова перевести взгляд на подземелье.
– Подойди, чтобы я, наконец, могла на тебя взглянуть.
Мириам существует. Она действительно существует.
– Что эта ведьма только что сказала, Юстус?
Хриплый голос Данте врезается в закругленные раковины моих ушей.
Я хмурюсь, потому что она произнесла свой призыв далеко не шепотом, а Юстус стоит на таком же расстоянии от неё, что и мы. Может быть, вещество из Неббы влияет не только на желудочный сок Данте?
– Я ещё не выучил шаббианский, Маэцца, но думаю, она сказала что-то насчёт крови.
Мать его… что? Мурашки покрывают каждый миллиметр моего тела, что должно придавать моей коже вид змеиной чешуи.
– Говори на люсинском, стега! – Данте произносит слово «ведьма» с таким отвращением.
Мгновение спустя из глубин тьмы снова доносится голос:
– Хорошо. Дитя Шаббе и Небесного королевства, внук Косты Регио, подойдите, чтобы я могла соединить вашу кровь и снять заклятие Фэллон.
Я не двигаюсь с места, и Данте толкает меня вперёд так, что я спотыкаюсь. При обычных обстоятельствах я бы зарычала на него, но текущие обстоятельства нельзя назвать обычными.
Я, мать его, говорю на шаббианском!
Ну, по крайней мере, я его понимаю. Не думаю, что я могу на нём разговаривать. Или могу? Сибилла и Фибус говорили, что я часто бормочу во сне какие-то непонятные слова. Что если я говорю во сне на шаббианском? Что если мне снятся сны на шаббианском?
Знание чужого языка кажется мне сверхъестественной способностью. А ведь Мириам ещё даже не разблокировала магию в моей крови.
– Фэллон, дорогая, подойди ко мне.
Наверное, меня должно рассердить то, что пленённая колдунья назвала меня «дорогая», но моё внимание обращает на себя то, как она произносит моё имя. Двойная «л» скатывается с её языка, точно рулон шёлковой ткани, и заглушает последний слог, который звучит в её исполнении как «ан», а не «он».
– «Эби» это фамилия королевской семьи, Росси? – хриплое бормотание Данте ударяет в мои пульсирующие барабанные перепонки.
Эби? Когда это она… О, неужели она это произнесла? Это странно, но я не сразу перевожу это слово в исполнении Данте. Может быть, дело в его акценте? А, может быть, я понимаю шаббианский только, когда на нём говорит Мириам?
Думаю, это было бы необычно, но не настолько необычно, как умение людей превращаться в птиц.
– На Шаббе детей называют именами их матерей, которые произносятся после их собственного имени, то есть Фэллон должны были звать Фэллон амЗендайя.
Прядь тёмно-рыжих волос Юстуса прилипла к синему бархатному мундиру, который подчеркивает резкие очертания его четырёхсотлетнего тела.
– Эби – значит «дорогая».
Удары сердца отдаются мне в рёбра и бьются о кожу, точно змей, пойманный в рыбацкую сеть.
– Разве тебе не хочется познать свой истинный потенциал, маленькая королева? – шепчет Мириам из темноты.
Я почти говорю ей, что не согласна на женитьбу, которую запланировал для нас Данте, но к моему счастью Юстус не даёт мне совершить глупость, когда бормочет:
– Ты уже забыла, что сказал тебе Данте насчёт использования шаббианского языка, Мириам?
Он напоминает мне нашу древнюю директрису Элис в те дни, когда Сибилла и я возвращались с прогулки, а наши платья были испачканы пятнами от травы весной и грязью зимой.
Я облизываю губы.
– Что она сказала?
Я молюсь, чтобы мои покрасневшие щёки не выдали то, что я прекрасно её поняла.
А в курсе ли она сама? Она должна быть в курсе, если она так упорно использует этот язык. Расскажет ли она остальным, или это станет нашим секретом? О чём это я вообще? Зачем этой женщине иметь со мной какие-то секреты?
В комнате воцаряется тишина.
– Прости меня, Маэцца. Я забыла, что Коста сжёг все шаббианские книги в тот день, когда бросил меня в эту темницу вместо своей постели.
Признание Мириам заставляет меня возненавидеть первого люсинского короля ещё сильнее, но не из-за того, что он бросил её в подземелье – она абсолютно точно это заслужила – а потому что он уничтожил чужую культуру, чтобы переписать историю по своему усмотрению.
– Нам следует приступить к свадебной церемонии и высвобождению магии пока луна в зените.
Юстус перекидывает через плечо свои волосы, собранные в хвост.
А как они все определяют яркость луны? Может быть, в этом подземелье где-то есть окно? Разве это дальновидно?
– Осветите подвал! – командует Юстус огненному фейри.
Мужчина с янтарными глазами подходит почти бесшумно. Его кадык опускается и поднимается, когда огонь охватывает его руку. Не делая больше ни шага вперёд, он направляет пламя в виде горящей усеченной дуги в сторону самой дальней стены. Пламя распространяется по стене, образуя десятки ответвлений различной длины, которые озаряют черный подвал светом. Меня настолько ослепляет сияющее люсинское солнце, что моим глазам требуется мгновение, чтобы привыкнуть.
И когда это происходит…
Несмотря на то, что помещение сверкает от огромного количества сокровищ, единственное, что я вижу, это женщину, сидящую на золотом троне и положившую одну руку себе на колени, а другую на подлокотник. Юстус говорил о том, что мы похожи, но я оказываюсь не готова к тому, насколько сильно она напоминает мою мать, с которой мне никогда не суждено встретиться.
Самая коварная колдунья всех времён не просто разглядывает меня в ответ. Её губы в форме бантика приподнимаются в улыбке, которая, точно кинжал, врезается в её идеально гладкое лицо.
– Здравствуй, Фэллон, дорогая.
ГЛАВА 7
Я застываю у входа в подземелье. Даже воздух у меня в лёгких как будто окаменел.
– Внутрь. Сейчас же.
Рука Данте ложится мне на спину, выдернув меня из ступора, и проталкивает в узкий проход.
Этому мужчине уже пора прекратить мной командовать. Не желая отводить глаз от Мириам, я не бросаю на него сердитый взгляд, но как же сильно я сжимаю зубы! А ещё я планирую потаскать его по подземелью, как только вооружусь своей магией.
Розовые глаза Мириам скользят по моим волосам, такого же тёмно-каштанового цвета, как и у неё, с той лишь разницей, что мои волосы опускаются чуть ниже плеч, а её – доходят до пояса, как у моей матери.
– Ей нужно будет подойти ближе, Маэцца.
Я широко расставляю ноги.
– Вы настолько ленивы, что даже не встанете, чтобы поприветствовать свою дорогую внучку, Мириам?
Она отвечает на моё ехидное замечание тихим:
– Разве тебе не рассказали о моей проблеме?
Я хмурюсь.
Данте ухмыляется, глядя на сидящую женщину.
– Твоя бабушка прикована к трону, который она так желала заполучить.
– Что значит – прикована?
Несмотря на то, что её трон меньше, чем трон Марко с изображением солнца на Исолакуори, он представляет собой его идеальную копию.
– Она стала с ним единым целым.
Юстус кладёт ладонь на мою поясницу.
– Осторожнее с тем, о чём ты просишь Котёл, Фэллон, ведь Котёл исполняет все желания, но иногда он делает это максимально ужасными способами.
Я нахожусь в таком шоке, что когда Юстус надавливает мне на спину, я поскальзываюсь на гладком обсидиановом полу и почти оказываюсь на коленях Мириам. Как только его рука падает с моего тела, я отшатываюсь назад, но мне не удаётся уйти далеко, потому что генерал предвидел моё отступление и встал у меня за спиной.
– Она не причинит тебя вреда, – бормочет он.
– Не причинит мне вреда? – фыркаю я. – Эта женщина убила свою собственную дочь. Неужели что-то может помешать ей покончить со мной?
Мириам опускает подбородок, такой же острый как у меня. Ну, почему мы с ней так похожи? Почему я не могла пойти в своего отца-ворона?
– Зачем мне причинять вред человеку, который должен снять моё заклятие?
– Ваше заклятие?
– Да. Моё.
Она наклоняет голову, и каштановая копна волос сдвигается и обнажает её правую руку. Когда она видит, что я смотрю на неё, она подцепляет волосы другой рукой и заводит свою кудрявую гриву за спину, чтобы я могла разглядеть то, что с ней произошло.
– А кого ещё проклял Котёл?
Воронов. Но я не произношу эти слова вслух. Честно говоря, будет лучше, если никто ничего не поймёт, иначе они могут решить не оставлять меня в живых.
Данте испускает вздох нетерпения.
– Она не может причинить тебе вред, Фэл, потому что ваши жизни связаны.
Моё сердце заходится, а в ушах появляется глухой гул.
– Что значит «связаны»?
– Последнее заклинание, которое произнесла моя хитрая дочь, связала наши жизни так, что если ты страдаешь, страдаю и я. Если умрёшь ты, умру и я. Разве ты не почувствовала, как содрогнулась земля, когда в тебя попала отравленная стрела? А вот Юстус это почувствовал, не так ли, муженёк?
– Я… я…
Я силюсь вспомнить, но та ночь покрылась туманом после того, как Лор отрубил руки дикарке.
– Если Зендайя мертва, то почему мы всё ещё связаны?
Я прохожусь взглядом по золотым складкам её платья, которое покрывает её недвижимое тело и словно сделано из металла.
– Потому что Зендайя использовала твою кровь, чтобы соединить нас. Фактически это ты заколдовала меня.
– Я всё ещё была в её чреве? Или уже находилась в чреве мамм… Агриппины?
Это не имеет значения.
– То есть, я хочу сказать, что тогда я была всего лишь сгустком, плавающим у кого-то в животе. Как, чёрт побери, она смогла достать мою кровь?
– Когда дети соединены с нашими телами, наша кровь смешивается. Зендайя порезала палец и нарисовала знак на своём животе, после чего достала тебя из своего чрева… чтобы я не смогла заблокировать магию, текущую по вашим венам.
Мелкие волоски встают дыбом у меня на руках, а глаза наполняются гневом, потому что я в самых ярких подробностях представляю их противостояние, в конце которого моя мать умерла.
– Ты поэтому убила свою собственную дочь? Потому что она связала наши жизни вместе?
– Люди убивают и за меньшее.
Пальцы на её руке, не прикованной к коленям, сжимают подлокотник.
– А что тебя так удивляет?
То, сколько гнили может скрываться под кожей этой женщины. Вместо того чтобы превратить её в кусок золота, Котёл должен был превратить её в мусор. Он должен был дать её коже истлеть и поразить её органы гангреной.
Я почти желаю, чтобы яд, циркулирующий в моём теле, остановил моё сердце, и чтобы её сердце тоже остановилось. Я втягиваю ртом воздух, и понимание того, что я обладаю силой, способной снять магический барьер, пронзает мою душу. Вороны будут спасены. Шаббианцы будут свободны. Одна жизнь ничего не стоит, если жизни стольких людей стоят на кону.
Я сглатываю, когда лицо Лора появляется у меня перед глазами, а затем сглатываю снова, когда вспоминаю, как он сказал мне, что он скорее прожил бы тысячу лет без трона, чем день без меня. При этом воспоминании желание снять заклятие шаббианцев и воронов пропадает. Если я не найду другого способа, тогда, возможно, я снова подумаю об этом, но я слишком эгоистична, чтобы покончить со своей жизнью.
Данте выдувает воздух из уголка губ.
– Разблокируй уже её чертову магию, стрега, и объяви нас мужем и женой.
Мои ноздри раздуваются.
– Я не выйду…
– Отрубить язык моряка железным клинком! – кричит Данте.
– НЕТ!
Над моей верхней губой выступают капельки пота.
– Не трогай его. Я согласна.
Он толкает меня в сторону Мириам.
– Разблокируй её магию.
– Сначала брачное заклинание, Маэцца, так как освобождение её магии потребует много моей крови и энергии.
– Разве вы не должны разблокировать мою магию до окончания полнолуния? – говорю я так быстро, что слова сливаются друг с другом. – Лучше тогда начать с этого.
Глаза Мириам странного цвета изучают меня, после чего она переводит взгляд на Юстуса. Она не говорит с ним вслух, но я чувствую, что между ними происходит беззвучный диалог. Неужели это действительно так? Санто Калдроне, что если голос Данте начнёт звучать в моей голове? Что если он заменит собой голос Лора?
– Я настоятельно рекомендую начать с брачного заклинания, Маэцца. Это займёт всего минуту.
– А это вообще сработает, если её магия не разблокирована? – Данте смотрит на Мириам из-под опущенных бровей.
– В ней течёт шаббианскя кровь, Ваше Величество.
– Хорошо. Давайте с этим покончим.
Она кивает.
– Тебе также стоит подойти ближе, так как мне придётся нарисовать магический знак на ваших руках.
Тело Данте напрягается. Несмотря на всё его желание сделать меня своей, он, кажется, не очень-то хочет подходить слишком близко к колдунье.
Пока он таращится на пальцы Мириам, которые скоро покраснеют от её магии, я начинаю ломать голову в поисках выхода из этого брака. Единственное, что приходит мне на ум, это упасть в обморок. Это неидеальное решение, но я вспоминаю, как Фибус упал на пол, точно мешок с картошкой, в тот раз, когда у Сибиллы впервые пошли месячные и запачкали её платье. Он думал, что она умирает от раны, нанесённой железом в нижнюю часть её тела. Его глаза закатились к небу, а тело обмякло точно переваренная макаронина.
Несмотря на то, что я не стремлюсь получить сотрясение мозга, я решаю попробовать и, задыхаясь, говорю:
– Мне нехорошо.
Упав на пол, я притворяюсь мертвой.
– Вставай, Фэл.
Нет. Ни за что. И когда отвратительный запах гниющих зубов ударяет меня в лицо, я притворяюсь ещё более мёртвой.
– Может ли Мириам провести обряд, пока Фэллон без сознания?
Злость пронзает моё тело, заставляя меня сжать челюсти, а мою грудь – окраситься гневным румянцем.
– Да, – говорит Мириам.
Чёрт бы тебя побрал, мегера. Мало того, что меня сейчас выдадут замуж за психопата с галитозом, помешанном на власти, так ещё я, оказывается, понапрасну заработала себе новую шишку на голове.
Чьи-то руки подхватывают меня, но их тут же заменяют другие руки – с более короткими и шершавыми пальцами.
– Я подержу её, Маэцца. Ваши руки должны оставаться свободными.
Ну, конечно же, мне на помощь пришёл Юстус Росси. Ведь он ждёт не дождётся выдать меня за своего короля.
Мне очень хочется продолжить разыгрывать из себя тряпичную куклу ещё какое-то время, так как мне больно смотреть на то, как Данте лишает меня очередной свободы, но мои веки поднимаются.
– А-а. Тебе уже лучше, мойя?
– Нет, – огрызаюсь я.
И ухмыляясь, как безумец, в которого он превратился, Данте спрашивает:
– Готова стать моей, Заклинательница змеев?
Я наклоняю голову, и хотя нонна учила меня не провоцировать чистокровок, я не могу сдержаться и издаю шипение:
– Я никогда не стану твоей.
– Позволь мне выразиться иначе.
Голубые глаза Данте враждебно вспыхивают.
– Ты готова к тому, что твоя кровь станет моей?
– Да, пожалуйста! Моя кровь всё равно бесполезна.
Кожа на его виске начинает подёргиваться из-за пульсирующего нерва, и он переводит внимание на Мириам.
– Продолжай, стрега.
– Надрежь свою руку и руку Фэллон, затем соедините руки, чтобы ваша кровь смешалась.
Данте быстро разрезает свою ладонь, после чего приближает ко мне окровавленное лезвие. Я сжимаю руки в кулаки и убираю их за спину.
– Твою ладонь.
Я качаю головой.
Данте сжимает мою руку и так резко дёргает её к себе, что я почти зарабатываю вывих плеча
– Не заставляй меня сломать тебе пальцы. Или пальцы Антони.
Из моего горла вырывается слабый вздох, и я разжимаю кулак. Он проводит лезвием по моей ладони. И точно волны позади корабля, моя плоть расходится в стороны, и появляется небольшая кровавая рана, не шире, чем шов на моих зимних колготках.
Но прежде чем Данте успевает засунуть меч обратно в ножны, Мириам кивает на свой указательный палец.
– Пожалуйста, проткни мою кожу, Ваше Величество.
Фейри пристально изучает протянутый ему указательный палец, словно подозревает её в обмане.
Я молюсь о том, чтобы это был обман.
ГЛАВА 8
Данте поднимает меч и направляет его кончик в сторону Мириам. Его пальцы так сильно сжимают рукоять, словно он пытается не дать ей завладеть его оружием. Но Мириам не пытается украсть его меч. Она всего лишь прижимается к его острому кончику, и на её пальце начинает пузыриться кровь.
Слёзы, которыми наполнились мои глаза, вырываются наружу. Я ненавижу тебя, Бронвен. Как же я, мать твою, тебя ненавижу. Я надеюсь, что Лор тебя выпотрошит.
– А теперь соедините руки и подойдите ближе.
Мириам кивает головой на свою руку, покоящуюся на подлокотнике, и грива её каштановых волос перекидывается через костлявое плечо. Несмотря на длину волос, эта шаббианка напоминает попрошайку, которой отчаянно необходимо помыться и сытно поесть.
– Это ловушка! – бормочу я, когда Данте берёт мою руку.
Между его бровями появляется складка.
– Росси?
– Это не ловушка. Я бы мог заключить сделку, чтобы доказать это, но в этом нет особой необходимости.
Где-то в глубине своего измученного сознания, я начинаю размышлять о том, что он только что сказал. Что значит, в этом нет особой необходимости?
– Ластра, накорми генерала солью, – командует Данте.
– Я сам могу себя накормить.
Юстус шарит в кармане своего мундира в поисках золотой табакерки, которую он доставал для меня в тот день, когда я приезжала на Исолакуори на слушание. Рубины, которыми инкрустирована крышка табакерки, сверкают, когда он открывает её большим пальцем и берёт щепотку.
Как только Юстус проглатывает её, Данте спрашивает:
– Это ловушка, Росси?
Я всматриваюсь в напряжённое лицо Данте – лицо, которое я когда-то знала очень хорошо и одновременно не знала. Множество вопросов горят у меня на языке, один из которых: Как давно ты решил использовать меня?
– Это не ловушка, Маэцца. Вы выйдете из этого подземелья связанным с моей внучкой, так же как я связан сейчас с Мириам.
Я начинаю кричать как резаная и молюсь о том, чтобы мой голос проник сквозь камень и его услышал какой-нибудь добрый самаритянин. Может быть, один из слуг Росси…
Генерал проскальзывает мне за спину и зажимает мне рот рукой.
– Не прерывай нас, Фэллон.
Когда он толкает меня в сторону Мириам, я кричу:
– Н-дел-йте-эт-го!
Я молюсь о том, чтобы она поняла, что я пытаюсь остановить. О боги, что если она решит, что я побуждаю её это сделать? Я пытаюсь выдернуть свою руку из руки Данте, но, несмотря на то, что моя кожа скользкая от крови, я не могу сравниться с ним по силе.
– Я вс-ум-ляю, Мииям, н-про…
– Твою мать, Росси, – рычит Данте. – Держи крепче свою внучку.
Мурашки покрывают мою кожу и проникают в моё нутро, когда Мириам подносит окровавленный палец к краю моего мизинца.
– П-жал-ста, – хриплю я в ладонь Юстуса. – Нет.
Волна силы, исходящая от меня, сотрясает мои лёгкие, и я делаю резкий вдох, который пронзает мою грудь болью.
Мириам бормочет что-то на шаббианском о единстве и силе и проводит пальцем по бугоркам и впадинкам, из которых состоят костяшки моих пальцев, после чего начинает водить по рукам Данте.
Я начинаю трястись. От ужаса. От отчаяния. От гнева.
Я думаю о Лоре, о том, что мои чувства блекнут по сравнению с тем, что почувствует он, когда узнает, что его пару выдали за другого. Он вырвет у Данте сердце.
Юстус обхватывает меня рукой за талию, не давая мне согнуться или упасть и заставляя меня вытерпеть это неприятное ощущение покалывания, которое создает энергия его новой жены, и резкую боль в том месте, где моя рана соединяется с раной Данте.
Мириам продолжает говорить свое заклинание, продолжает обмазывать наши руки кровью. Я в отчаянии пытаюсь высвободить руку в последний раз, но мне не удается вырваться из хватки своего деда и крепкой руки Данте.
Я не понимаю, почему она на это согласилась. Может быть, это сможет освободить её от этого трона?
Она начинает делать круговые движения указательным пальцем, соединяя нарисованные линии вместе, и хотя я никогда не видела это заклинание в действии, я понимаю, когда всё заканчивается. И не потому, что кровь пропадает в моих порах, а потому что я чувствую некое… некое… покалывание в ладони, которое определяет мою судьбу.
Я пытаюсь сдержать крик, и мои лёгкие сжимаются так, словно я задержала дыхание под водой. Сделав резкий рывок, я, наконец, вырываю свою руку у Данте.
Король фейри приподнимает руку и поворачивает её у себя перед глазами, которые широко раскрыты от изумления, тогда как мои глаза раскрылись от шока, а затем от отчаяния, когда я замечаю под потёками нашей крови вытатуированные кольца, соединенные вместе. Я переворачиваю руку и, конечно же, вижу точно такие же круги, изуродовавшие мою кожу.
Мои ресницы намокают от злости, которая горит ещё сильнее, чем моя новая метка и кажется горче моих солёных слёз, которые катятся по щекам. Кольцо… я бы смогла избавиться от него… но татуировка… Пока я не убью Данте, напоминание о нашей связи будет отпечатано на моей коже.
С другой стороны – да, я всегда стараюсь найти что-то положительное – теперь я понимаю значение татуировки Юстуса: это не магическая защита. Этот мужчина даже не представляет, какая боль его ждёт. Я порву его на клочки своей магией и потопчусь на них.
– Всё сделано? – с придыханием спрашивает Данте.
– Да, – голос Мириам вырывает меня из моих ужасных мыслей. – А теперь отойди, чтобы я попыталась разблокировать магию своей внучки.
– Попыталась? – Данте опускает помеченную руку.
– Мы это уже обсуждали, Маэцца. Если её шаббианская сущность слишком переплетена с сущностью ворона, есть вероятность, что я не смогу разделить своё заклинание без присутствия Лоркана.
– А я уже говорил тебе, что привлечь Рибава – не вариант.
Мириам предложила привлечь Лоркана, чтобы разблокировать мою магию? Разве она не понимает, что он убьёт её раньше, чем она успеет порезать палец?
О, боги. Мне надо предупредить его, что он не сможет её убить, так как это убьёт меня.
ГЛАВА 9
Данте отходит назад, а я пытаюсь выровнять дыхание, но всё бесполезно. Моё сердце колотится так быстро, что все мои мускулы сводит.
– Развяжи завязки на своей блузке, – голос Мириам заставляет меня перевести на неё взгляд. – Мне нужен доступ к твоему сердцу.
По моей спине пробегает холод, а сапоги прирастают к обсидиановому полу подземелья. Я хочу получить свою магию, но я также хочу жить. Мне кажется опасным предоставлять этой ведьме доступ к своему сердцу.
Что если она его остановит?
Что если её рассказ о том, что наши жизни связаны, ложь?
Что если…
Чья-то рука хватает завязки и дёргает за них. Я прохожусь глазами по загорелым пальцам в сторону белого рукава, принадлежащего мундиру Данте, который надет под его золотые доспехи, а затем обратно в сторону его напряжённой челюсти и холодных глаз.
– Не трогай меня, – рычу я.
Данте одаривает меня свирепым взглядом.
– Тогда пошевеливайся, твою мать.
Я сжимаю зубы.
Мириам поднимает пальцы вверх и ждёт, когда я добровольно сделаю тот единственный шаг в её сторону, который снова поместит меня в зону её досягаемости.
– Я знаю, ты боишься меня, Фэллон, но ты должна мне доверять.
Я фыркаю.
– Это будет моё последнее предупреждение, стрега. Ещё раз заговоришь на шаббианском, и я отрежу тебе язык.
Мерда. Я замолкаю, точно церковная мышь, и молюсь о том, чтобы Данте не уловил тот звук, что я издала. Звук, который буквально кричит: Заклинательница змеев свободно владеет шаббианским!
Я тру кожу в области ключиц и бросаю взгляд на Данте, который полностью сосредоточен на Мириам.
Но чувство облегчения из-за того, что он ничего не понял, исчезает, когда я, кошусь в сторону генерала и замечаю, что он приподнял одну из своих рыжеватых бровей. Мои щёки вспыхивают, и я перевожу внимание обратно на Мириам.
– Прости меня.
Она приподнимает ладонь, и только тогда я замечаю, что у неё тоже есть эта ужасная татуировка.
– Я часто путаю люсинский и шаббианский. Оба эти языка звучат одинаково у меня в голове.
Она растопыривает пальцы, словно желает их растянуть.
Сверкающий люсинский крест за её спиной отражается от кончиков пальцев, которые сияют так, словно покрыты маслом. Я предполагаю, что она размазала кровь по всем пяти пальцам, но когда прищуриваюсь, понимаю, что блестящие участки кожи – это волдыри. Вероятно это результат многолетнего прокалывания пальцев. Неужели меня ждёт то же самое? Очередные шрамы? А я-то надеялась избавиться от старых.
– Я объясняла Фэллон, почему мне нужен доступ к её сердцу.
На этот раз я оборачиваюсь, ожидая реакции Данте, чтобы понять, на каком языке она это сказала.
– Сними блузку, мойя.
Он кивает на ткань, покрытую грязной коркой и тёмно-красными каплями.
Я оскаливаюсь, так как ненавижу этот новый статус, который он на меня навесил, так же сильно, как ненавижу его.
Когда я не предпринимаю попытки снять блузку через голову, он достаёт свой чёрный меч, подцепляет им вырез в виде замочной скважины и проводит лезвием вниз, порвав мою блузку и бюстгальтер под ней. К счастью, он не срывает его с меня, но это не помогает унять новую волну гнева, которая заставляет мой пульс участиться.
– Что, чёрт побери, с тобой не так? – шиплю я, схватившись за рваные края своей блузки, чтобы не дать ей обнажить меня полностью.
Мириам сгибает палец, приглашая меня подойти.
Когда я этого не делаю, Юстус приподнимает меня так, что мои ноги больше не касаются пола, и пододвигает моё тело поближе к своей жене, которая осторожно тянет за края моей разрезанной блузки.
– Заклинание должно быть произнесено на шаббианском. Никто не должен меня прерывать, когда я начну его произносить, иначе ритуал будет испорчен.
Мириам смотрит на Данте, когда говорит это, явно намекая на него.
Он двигает челюстью из стороны в сторону, и она скрипит, точно якорная цепь.
– Ладно. Продолжай. Юстус, постарайся следить за всем, что она говорит.
– Фэллон, я знаю, ты меня презираешь, но блокировка магии была необходима. Я клянусь, что объясню тебе всё, но сначала позволь мне вернуть тебе дар, который я скрывала от тебя в течение двадцати двух лет.
Я сердито смотрю на неё.
– Тебе понадобится твоя магия, чтобы вырваться отсюда.
Моё нежелание довериться ей так сильно, что ритм моего сердца сбивается.
– Ты хочешь снова увидеть свою пару?
Я хочу этого больше, чем свою магию.
– Доверься мне, дорогая.
Довериться ведьме, которая только что соединила меня с ополоумевшим фейри? Я подавляю желание произнести «нет, уж» вслух, так как боюсь, что произнесу это на шаббианском. Но я всё-таки понимаю, что для того, чтобы вырваться отсюда… чтобы выжить, мне понадобится моя магия, так как я перестала верить в чудеса несколько лун назад. Поэтому я, наконец, отпускаю свою блузку и предоставляю окровавленным пальцам Мириам доступ к своему сердцу.
Надеюсь, она его не остановит.
Как только кончик её указательного пальца касается моей плоти, разряд, который оказывается в сотню раз сильнее того, что я почувствовала во время предыдущего ритуала, ударяет мне в сердце, которое сжимается и начинает твердеть.
Всё сильнее и сильнее.
Моя кожа больше не сотрясается от его ударов.
Когда золото вокруг меня тускнеет, а сияние фейского огня пропадает, в моей голове шёпотом раздается мысль: может быть, она обманула не Данте, а меня?
Глупая, глупая девочка.
Лицо моей пары возникает у меня перед глазами, и хотя он не может меня слышать, я говорю в растянувшуюся между нами пустоту: «Прости меня, моя любовь».
ГЛАВА 10
Главная мышца у меня в груди сделалась такой неподвижной, что мне уже кажется, что это конец – мои последние мгновения на этой богом забытой земле.
Я ненавижу то, что последнее лицо, которое я увижу, будет лицо Мириам.
Я ненавижу то, что Юстус будет последним мужчиной, прикосновение которого я почувствую.
Я ненавижу то, что Данте станет свидетелем моей смерти.
Но, по крайней мере, ему не достанется моя магия. О, как же это иронично, что даже на смертном одре я умудряюсь найти что-то позитивное. Чёрт бы побрал мой оптимизм. Вероятно, если бы я была законченным пессимистом, я бы прожила дольше.
В своей следующей жизни – если реинкарнация существует – я сделаюсь циником и абсолютным скептиком. И я, мать его, больше не буду никому доверять. И я часто буду говорить «твою мать».
Я слышу, как фыркает моя пара. Он ненавидит, когда я выражаюсь.
Ох, Лор.
Раз уж я пока не потеряла сознание, я решаю поговорить с ним по нашей несуществующей связи. Я говорю ему, чтобы он не приходил сюда и не строил из себя героя. Я не стόю его мести. Однако он должен убить Бронвен и Мириам. И ещё Юстуса. А вот Данте убивать не надо, на случай, если в пророчестве Бронвен есть хотя бы доля истины.
Хотя, наверное, её там нет.
Она, вероятно, сказала это, чтобы Лор не рисковал своей шкурой, пока она решала, каким образом отправить меня в недра земли на погибель.
Ты получила то, чего желала, старая карга. А теперь умри.
Я жду, когда жизнь начнёт проноситься у меня перед глазами, но единственное, что я вижу – это розовые радужки глаз Мириам и её зрачки, которые сужаются, а затем расходятся в стороны, точно приливные волны. Почему её глаза всё такие же ясные? Я хмурюсь, потому что, хотя в моей голове темнота – причём кромешная – подземелье снова освещается золотым светом. И сверкает.
