Текст книги "Алька - любовь моя (СИ)"
Автор книги: Ольга Бондаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)
Деньги на новую ограду и гранитный памятник на могилу родителей Дмитрия тоже дал Валентин. Все остальные родственники первого мужа единогласно признали, что Алина правильно сделала, что вновь вышла замуж. Дмитрия же не вернешь.
Оба они, Алина и Валентин страшно соскучились по внукам. Поэтому так и не добрались до П-ка, где жил Игорь Корнеев и где была могила семьи брата. Впоследствии Алька сильно себя ругала, что они не задержались на лишние сутки. Но так хотелось видеть маленького Диму и Валю.
Лето в деревне.
Девочки с детьми на лето планировали поехать жить на дачу. Хотели на свою старую, но Валентин обиделся.
– У нас огромный дом, всего в нескольких километрах от вашего старого. Все удобства есть. Комнат хватает. Деревенские магазины точно такие же. Есть неподалеку прекрасный выкопанный пруд. Да и дед ваш Григорий там живет. Он, между прочим, ждет вас. Не говорю уж про Митьку. Небось, такую стопку рисунков приготовил и все уши бабушке с дедом прожужжал про любимую актрису.
Еленочка виновато молчала, а Ирина заявила:
– Да мы, пап, и хотели сразу туда, да только Ленке всю жизнь что-то неудобно. Я говорю, давай маме скажем, она договорится, а еще лучше я отцу сама скажу. А та: это его дом, может, он один захочет летом там побыть. Дура ты у нас, Ленка, причем закомплексованная. Папка нас любит.
Валентин улыбнулся в ответ на слова родной дочери, позвонил верному Васильичу, чтобы ждал. Девочки уехали в начале мая. Установилась хорошая теплая погода. На месте старой школы уже несколько месяцев шло строительство санатория. Жора руководил работами, часто оставался ночевать в деревне. Вот Ирина и уговорила сестру уехать пораньше. Скучала она без своего Жорика, хотела быть поближе к нему.
Алина загрустила без них, без внуков. И Валентин начал скучать. Ему не хватало Еленочки, её помощи. Удивительно, как она умела все успевать. Нет, старшая дочь не работала, но в её голове было все. По вечерам она нередко вполголоса с Валентином и Николаем обсуждала ту или иную проблему, бросая изредка взгляды на спящего ребенка. Валентин привык к малышам, особенно к маленькому Дмитрию. Недели две они с Алиной еще вытерпели, потом наступила сильная жара, в Москве трудно было дышать. И Валентин решил, что для жены, в её положении, полезнее деревенский воздух. Алина, помня, как уставал муж с загородными поездками, возражала:
– Будешь опять по ночам мотаться туда-сюда. Нет, я лучше потерплю. Дома побуду, кондиционер включу, в жару выходить не буду. Это лучше, чем ты каждый день будешь за город ездить, особенно по ночам.
– Буду ездить, – соглашался муж. – Но не по ночам. Во-первых, теперь долго не темнеет, во-вторых, сейчас нет у нас таких проблем, как тогда. И я раньше освобождаюсь. Коля с Жорой тоже ездят.
– Но они молодые. Да и Жора редко ездит. В основном, в деревне живет. Санаторий строит.
– Я любого молодого за пояс заткну, – не сдавался муж.
В конце концов, Алина согласилась, услышав, что мужа будет возить шофер.
Но и на даче девчонки ничего не давали делать матери. Когда она пыталась сама заняться клумбами и грядками – Алька решила развести огород, чтобы были свои свежие овощи – Ирина быстро прогнала её оттуда, привела местных маргиналов, они быстро все вскопали, разрыхлили, а Валентин уже вечером привез садовника. Альке попало от мужа. Ему Еленочка доложила, что мать не делом занимается. Дочери строго следили за ней, чтобы ничего лишнего не делала, не давали ей поднимать своих упитанных сыновей. А коляски помогал качать старый дедушка Григорий. Делал это он с удовольствием и часто о чем-то рассуждал вслух со своими правнуками. Алина удивлялась – отец-молчун прямо-таки проявлял потоки красноречия, сидя в тенечке беседки возле колясок со спящими мальчиками. Но стоило приблизиться дочери, он замолкал. Женщина часто ловила на себе его вопрошающий взгляд.
– Что, пап, так внимательно смотришь, осуждаешь меня? – как-то спросила она. – Немолодая у тебя дочь, а рожать собралась. Небось, так думаешь!
– Нет, Алька, – ответил старый Григорий. – Не осуждаю. Боюсь.
– Чего? – не поняла женщина. -
– У тебя сил любить хватит на последнего ребенка? Дочки-то твои как к нему отнесутся? Или, как ты у нас, будет расти чужим в семье. Ненужным, нелюбимым.
– Пап, а ты совсем меня не любил? – грустно спросила женщина.
Григорий замялся.
– Любил я своих детей, Алька. Любил. И тебя любил. Беда была в другом.
Григорий не договорил. Продолжила Алина:
– Дарью ты никогда не любил. Так ведь? Не было тебе с ней счастья.
– Так, – односложно ответил отец.
– Что же ты не ушел от неё?
– Как можно было так сделать? – грустно ответил отец. – Ты подумай, чтобы стало с вами.
По-новому обернулось для Алины молчание отца, его удивительное терпение, молчаливая поддержка. Хоть и не было от неё толку.
– Знаешь, пап, не бери в голову. Мне нужен этот ребенок. И мне, и Вале. Хватит любви ему. Хватит. И Лена с Ирой будут любить маленькую сестренку. И ты полюбишь маленькую внучку. Я, пап, опять девочку рожу.
А кухня была предоставлена в безраздельное владение Алине. И Алина старалась, готовила для большого семейства. Дочери ворчали, что толстеют от пирогов. Зато доволен был Жора, он больше всех наслаждался едой, ему стряпня Алины была в новинку.
– Ох, и вкусно, – приговаривал он часто, поедая самое простое блюдо. – Как у старой Анны. Теперь я понимаю, почему Валентин поправился.
Жора даже обедать предпочитал дома. Он садился за широкий стол, Алина ставила ему большое блюдо щей или борща, Жора вдыхал ароматы, поднимал глаза к небу и произносил сочиненную им молитву: "Спасибо тебе, Господи, за то, что ты дал мне в тещи эту божественную женщину, что подарила мне лучшую в мире жену и что так божественно готовит. Пожалей еще и меня, Господи, не дай мне растолстеть". Потом съедал и просил добавки. Довольная Алина наливала еще. А после Жора опять спешил на строительство санатория на месте старой школы. Как-то с ним попросилась доехать Алина. Надо было на старую дачу. Жора, конечно, тут же позвонил Валентину, тот запротестовал.
– Не поедешь без меня.
– Но, Валя!
– Будешь там одна, вдруг тебе плохо будет.
– Ни разу пока не было, – ответила Алька.
Она уже заметно округлилась, но лицо осталось чистым, белым. Даже дочери признали, что беременность матери к лицу. И все же женщина начинала чувствовать усталость от своего интересного положения.
– Ну, плохо не станет, а вдруг чего-нибудь поднять решишь. Тяжелое. Я тебя знаю, – сопротивлялся муж. – Жорка ведь возле тебя сидеть не будет.
– Да не буду ничего поднимать. Вы планируете там новые постройки, надо разобрать вещи.
– Вот-вот, их и будешь поднимать. Не могу я тебя туда отпустить одну.
– А ты своего цербера со мной пошли, – сердито посоветовала Алина. – Чтобы караулил.
– Грету что ли? – не понял муж.
Алька засмеялась:
– Васильича. Хотя собаку было бы лучше.
– А это идея, – задумался Валентин. – С Васильичем отпущу. А впрочем, нет. Я сам с тобой съезжу туда на выходные. Посмотрю, как у Жоры дела, на вотчину свою гляну.
– Ладушки, – обрадовалась женщина.
Но до субботы планы несколько переменились. Как-то вечером та же неугомонная Ирка сказала родителям:
– Вам скоро рожать, а вы отношения свои в России до сих пор не зарегистрировали. Не были в загсе. На меня, мать, ты, небось, уже раз пятьсот наорала бы. А сами живете в гражданском браке. Во грехе.
Алина на минуту лишилась дара слова:
– Что ты городишь? В каком грехе? Ты запуталась в терминологии, дочь моя. Нет никакого греха. Мы обвенчаны, это посильнее штампа в паспорте. Так, Валя?
– Так, – согласился Валентин, толком не слушая и играя с внуком.
Он делал ему "козу", маленький Валя заливисто смеялся, когда рука деда щекотала его животик, смеялся с ним и большой Валентин.
– Так-то, так, – насмешливо-зловеще подхватил Жора. – Главное, чтобы Бог на небе скрепил ваши брачные узы. А на земле – неважно. Только вот когда Алина родит девочку, придется в земном российском свидетельстве о рождении написать, что она – Королева и Дмитриевна. Зато Ирка будет рада: у неё и у её родной сестры – одинаковые будут отчества.
Ирка засмеялась от неожиданности.
– А ведь верно.
Валентину это совсем не понравилось. Он забеспокоился:
– Аля, давай съездим в загс.
– Нет, – решительно сказала Алина. – Никуда с таким животом не поеду. Мало того, что старая, еще и беременная.
– Перестаньте городить ерунду, – как всегда на защиту отца бросилась Елена. – Можно написать заявление, и ребенок получит фамилию и отчество Валентина. Ведь было так с Колей в свое время.
Валентин озадаченно почесал затылок.
– Ну, нет уж, – заявил он. – Сделаем по-другому. Это моя дочь. Она сразу моей будет. Никаких Дмитриевн. Только Валентиновна. Как это я раньше не подумал. Спасибо, дочка.
И больше ничего не сказал. Но паспорт Алины забрал из её сумочки. Заехал в городскую квартиру, нашел фото Алины. В пятницу Валентин и Николай привезли свидетельство о браке и новый паспорт на имя Орловой Алины Григорьевны.
– Как же без меня? – удивилась Алина.
– Алина Григорьевна, – сказал Николай, – отец умеет все. Вы только не забудьте в новом паспорте расписаться. В паспортном столе и в загсе отец за вас расписался. В паспорт отца тоже загляните, там, где семейное положение. Зарегистрирован брак вчерашним числом с гражданкой Королевой Алиной Григорьевной. Вот только ему не согласились поставить штамп, что у него дети есть. Взрослые, к сожалению.
Ирина завизжала, что надо устроить свадьбу прямо сейчас. По этому поводу к ужину на столе появилась бутылка хорошего коньяка для мужчин и вино для женщин. Алине пить не разрешил Валентин. Молодым мамам не дали сыновья, а мужчины душу отвели. Бар сильно опустел в тот вечер. Первый раз Алина видела мужа в хорошем подпитии, как и зятьев. Старый Григорий тоже опрокинул стопочку, и не одну. Захмелел, поговорил, даже спел знакомую на пару с младшей внучкой с детства Алине песню "Любо, братцы, любо. Любо, братцы, жить..." – и через час ушел спать. Валентин усиленно целовал жену под выкрики зятьев-сыновей и Ирины: "Горько! Горько!" Говорил всем, как долго и сильно её любит. Алина смеялась. Но все же начала раздражаться, уставать. Веселье явно затягивалось. Было уже поздно. Но мужчины разошлись. Елена первой неодобрительно замолчала, потом ушла, следом поднялась Ирина. Алька сидела, Валентин явно не хотел, чтобы она ушла. Ему без конца нужно было то обнять, то поцеловать жену, погладиться об неё, просто видеть её рядом. И женщина терпела. Но Ирина в час ночи решительно разогнала всю компанию. Она вошла с проснувшимся малышом на руках, обещала разбить бутылку о голову Жоры и Николая. Валентину и Алине достался красноречивый взгляд. Потом женщина вручила мужу маленького сына и ушла спать в другую комнату, одна, так она объявила.
– И пусть Жорка туда не суется! – были её слова на прощание.
– Да, сынок, – сказал Валентин, – суровая тебе жена досталась. Не то, что мой Аленький.
Он в очередной раз поцеловал Алину.
– Ты, Валентин, ничего не понимаешь, – заступился за Ирину подвыпивший Жора, укачивая проснувшегося малыша. – Ирка, она такая, она такая... Она самая ласковая, самая лучшая. Она нежнее даже мамы Кати. Ирина – самая лучшая женщина, которая встретилась на моем пути. Я с ней такой счастливый. Так что ты лучше Кольке посочувствуй. Его Елену даже я боюсь. Ты знаешь, я ничего не боюсь, а Лену боюсь. Особенно когда она начинает говорить цифрами. Компьютер, а не женщина.
– Мою Лену не троньте, – тут же возразил Николай. – У вас жены нежные, красивые, ласковые. Но вы все отлично понимаете, что моя Еленочка и красивее, и нежнее, и умнее всех.
– Может, и умнее, – согласился Жора, – но тебе завтра больше попадет.
– А мне не попадет, – сказал Валентин и обнял Алину.
– От меня не попадет, а от Ирки всем будет, – засмеялась Алина. – Завтра и решите, чья жена лучше.
Малыш на руках Жоры забеспокоился. Алина хотела его взять.
– Нет, – сказал Жора. – Мы пойдем к самой ласковой и нежной маме. Пойдем, сыночек, пойдем, Валюшка наш маленький...
Жора, взяв ребенка, ушел к Ирине. Следом к себе со счастливым видом направился Николай.
Алька молча убирала со стола. Она хотела рассердиться, но не смогла. Валентин никак не хотел угомониться, он ей помогал и нес всякую ерунду. Сначала просил его не бросать, потом все гладил и гладил большой живот жены, потом слушал его, разговаривал с будущей дочкой, объяснял жене, какой она красивой вырастет. Придумывал имена. Аля со всем соглашалась. Еле увела в спальню. Напоследок муж расцеловал сначала жену, потом её живот и вырубился. Но его рука караулила, лежала на плече женщины. Алина хотела перелечь на диван, от мужа тянуло спиртным. Не вышло, только она сняла его руку со своего плеча, Валентин тут же, не просыпаясь, придвинулся, поцеловал, не разбираясь куда, и обнял. Алина тихо засмеялась. Муж держал слово: спать только в одной кровати.
На другой день Валентин помнил, что хотел ехать с Алиной на старую дачу, но болела голова. И не только у него. Жора хотел улизнуть на строительство, но не успел. Ирина уже бушевала, из комнаты доносился её звонкий голос. Гроза сгущалась и в комнате Елены, но там было тихо.
– Алька, надо бежать, – озабоченно промолвил Валентин. – Пусть девочки без нас ругаются. Едем быстрее. А то и мне попадет. От Ирины точно. Еленочка-то промолчит, она любит и уважает своего папку. Идем в машину.
Аля засмеялась:
– Тебе надо рассол пить, а не за руль садиться.
– Едем, едем, Васильич нас отвезет. Я уже сказал ему. А там, на даче, я посплю. И рассольчика попью. Купим по пути на местном базаре банку огурцов.
Они быстро собрались. С ними пытался поехать Митя. Он их и задержал. Всего на минуту.
– Я с вами! Мне надо мамку увидеть, – сказал мальчик, выбежав навстречу машине.
Но этой минуты хватило, чтобы на широком крыльце появилась Ирина.
– Эй, вы куда? – крикнула она.
– В Березово, – ответил Митя, решив, что этот вопрос относится к нему. – Я с ними, к мамке.
– Зачем тебе нужно видеть мать? – строго спросила Ирина.
Ирина шла явно на разборки с отцом. И Валентин был доволен, что мальчик её отвлек.
– Ну, надо мне мамку увидеть.
– Опять отдашь ей все деньги из своей копилки? – продолжила допрос Ирина.
Митя потупился:
– Я ей тогда дал деньги, чтобы мамка пошла полечилась. По телевизору говорили, что, когда водку пьют, это болезнь.
Алька махнула рукой младшей дочери:
– Перестань. Что пристала к мальчишке? Он хотел как лучше.
Но Ирка не отступала:
– И куда же делись твои деньги?
Митя сказал, еще ниже опустив голову:
– Я с мамкой поговорю, попрошу, чтобы не пила больше, – тихо проговорил он.
– Пожалуй, и мне надо познакомиться с твоей мамой, – проронила Алина. – Может, я ей помогу...
– Нет, – решительно возразил Федор Васильевич. – Вы занимаетесь Митей, любите его. Спасибо вам. Особенно Ирине Дмитриевне. Но у Лизки вам нечего делать. И тебе нечего, – прикрикнул он на внука. – Не поедешь!
Митя приуныл. Ирка не любила, когда грустил мальчик. Забыв о своих намерениях, она обняла его:
– Ну их всех. Пусть сбегают. Пойдем лучше к маленькому Вале. Покачаешь его, пока я дяде Жоре буду мылить голову. Кстати, ты не знаешь, куда моя Сенька делась?
Сенька была Иркина кошка, черная, вредная, молодая женщина зимой подобрала её полуживую на помойке, выходила, вылечила, привезла с собой на дачу.
– Сенька вчера с дядей Жорой в машине уехала, все видели, – выдал тайну ребенок.– Дядя Жора взял её на руки и сказал: "Поехали со мной, помоечная красавица! Я тебе кота хорошего найду в другой деревне, там мордастые, здоровые коты живут", – и унес в машину.
– Что? – воинственно протянула Ирина. – Пожалуй, я дяде Жоре не только голову намылю, я его... я его...
– Алька, бежим, Васильич, быстрее трогай, – зашептал Валентин. – Сейчас Жору четвертуют, и нам достанется, как свидетелям. А если Ирина узнает, что мы все не только видели, но и радовались, вместо того чтобы спасать кошку... Ой, что будет! Васильич, едем быстрее, пока Ирка ушла.
Сияющий мальчишка побежал за Ириной. Он любил малышей. Но больше всех любил Ирину, слушался во всем. У них была еще одна общая черта. Оба любили животных. Поэтому с появлением Ирины на даче все бездомные коты, которых тайком кормил Митя, получили здесь постоянную прописку – они стали гулять по всему дому. Все, кроме Жоры, спокойно отнеслись к животным. Тот предпочитал собак. Кошка Сенька, из-за которой разгорелся сыр-бор, была хитрая, наглая. Валентина и Николая не замечала, Альку, которая её кормила, слушалась, Еленочку побаивалась, та её беспощадно гоняла из детских колясок, Жору Сенька откровенно презирала, а около Ирки только мурлыкала: "Мыр-мыр-мыр", – и гладилась о ноги. На даче помоечная красавица загуляла. И тут выяснилось, что никак не может кошка огуляться. Нет у неё котят и все. Дачу стали атаковать местные коты. Валентин стал как-то ночью попить воды, услышал странные звуки на кухне. Подумал, что такое может быть. А вдруг телевизор забыли выключить. Но, взяв, на всякий случай, кочергу от камина, стал тихо пробираться на кухню. Когда он включил свет, обнаружил на кухне штук восемь котов. Сенька валялась перед ними, мурчала, выгибала спину, коты же орали всевозможными голосами. При появлении Валентина они бросились наутек, в открытую форточку. Следом за ними недовольно вылетела Сенька.
Все терпели паразитку Сеньку, зная характер Ирки, да и кошку было жалко. Привыкли к ней, мышей она ловила десятками, приносила Альке показывать, та бледнела, говорила: "Умница Сенечка, я знаю, а теперь унеси". Словно понимая, Сенька уходила с добычей в зубах на улицу. Все это было хорошо. Но слушать ночное пение окружающих самцов становилось все труднее. Не выдержал Жора. Уезжая утром на строительство санатория, с молчаливого одобрения Николая и Валентина, он прихватил Сеньку. И выпустил в соседней деревне. Пусть там теперь коты орут. Ирка днем не обнаружила своей любимицы. Она искала весь день. Все молчали, разводили руками – не знаем. А тут Митя выдал тайну.
Родственники.
На старой даче Валентин прилег на диван, задремал. Голова-то болела.
Алина тихо разбирала вещи. Её старая жизнь ушла в прошлое. Надо все перебрать, ненужное выбросить. Лучше сжечь, чтобы не валялось под ногами других людей. Археологические экспонаты, что остались от Павла Ильича, передать надо в школу. Валерий, новый директор школы, еще тогда, при встрече, просил. Книги кое-какие тоже. Где-то есть старые альбомы с фотографиями. Их надо забрать. Выяснилось, что альбомы совместной жизни Алины и Дмитрия исчезли. Позвонила дочерям. Точно, Еленочка увезла.
– Может, и правильно. У меня новая теперь жизнь, – решила Алина. – А Дмитрий – отец Лены. И так моя старшая девочка проявила удивительное понимание. Она любит Валю. И Ирка любит. Осталось немного подождать, когда она об этом прокричит на весь мир. А что прокричит, не сомневаюсь.
Алина освобождала шкаф за шкафом. Уже заканчивая работу, она наткнулась на небольшую коробку с фотографиями очень давнего времени. На неё смотрели с пожелтевших карточек совсем незнакомые ей белорусские дедушка и бабушка – родители отца, которых она никогда не видела. А вот две молодые красавицы, абсолютно одинаковые – Алькина фея и рано умершая Ганна. Из витой рамочки полуразорванной фотографии смотрела не похожая на Орел-Соколовских женщина с косой вокруг головы с вызывающим взглядом красивых глаз. Алина перевернула фото, прочитала: "Милой Сонюшке от Марии". "А это та, про которую говорили, что мать родила не Орел-Соколовских", – вспомнила Алина рассказы своей феи. На другой старинной литографии были абсолютно незнакомые Альке женщины в длинных старомодных платьях. Может, это полячка Анна или её тетка Элла, нет, скорее, Анна и ее сестра Елена, что вышла замуж за богатого помещика Соколова и уехала в Россию. Жаль, что нет даты на старой фотографии. Надо бы Жору спросить или Валентина, может, что рассказывала им старая Анна, да и отец должен что-то знать. А вот и его фотография. Григорий Соколовский в военной форме, в буденовке, во взгляде молодого советского офицера надежда на хорошую счастливую жизнь. Нашелся снимок и матери. Дарья, как видимо, в красной косынке, а взгляд уже жесткий, неприятный, но хороша, хоть убей, была она! Но на этой фотографии Алина задержалась ненадого. С большим удовольствием взяла она фото молодого ученого Паши рядом с красивой женой Софьей, чьи черные косы обвивали два раза голову. А вот погибший брат Павла Ильича. Очень похожи были братья. Как же его звали? Надо вспомнить. Говорила ведь фея. Вот его ослепительная красавица жена держит на руках мальчика лет трех, которого нянчила молодая Софья, приехавшая из Белоруссии. Мальчику их в сорок первом году, когда он погиб, было всего пять лет. На Митю чем-то похож. А вот как-то сюда затесалась более поздняя фотография Алексея Симонова с дальним родственником, вдали видна фигура Дмитрия. Это они на севере были. Стоят в заиндевелых шапках-ушанках. Смеются.
Зашедший Федор Васильевич хотел предупредить, что все-таки навестит дочь, но замолчал, увидев непривычно грустную хозяйку. По щекам женщины текли слезы.
– Алина Григорьевна, у вас все в порядке? Вы почему плачете? – тихо спросил сторож, чтобы не побеспокоить дремавшего Валентина..
– Все в порядке, – улыбнулась она. – Прошлое вспомнила. Вот на фото умершего мужа увидела и всплакнула.
Федор Васильевич подошел ближе. Внимательно глянул на фото. Задал совсем непонятный вопрос:
– Разве вы тоже были женой художника Симонова?
– Нет, – озадаченно ответила Алина. – Алексей был женат на Людмиле. Я жена его дальнего родственника...Дмитрия Королева, – и запоздало удивилась: – Вы знаете Алексея? А Диму... Диму вы знали?
– Так вы, что ж выходит, были женой Дмитрия, – продолжил Федор Васильевич, не отвечая на вопрос. – Все сходится, вы же Алина.... Так Дима говорил...И две дочери.... Елена и Ирина. Но мне сказали, что жена Дмитрия умерла следом за ним. Не пережила... Поэтому я никак не мог даже подумать, что это вы...
Алька молчала. Она не любила вспоминать эти тяжелые дни.
– Людмила незадолго до своей смерти объяснила, что вы заболели раком и умерли, – повторил сторож. – Не стали лечиться. Не захотели!
– Да, крепко не любила меня Людмила. За что только? Неужели за Галину? – произнесла Алина, словно спрашивая самое себя.
– Да нет, Галя была не главной причиной её ненависти к тебе, – сказал Валентин, он давно не спал, тайком наблюдая за женой. – К тебе неравнодушно сам Алексей дышал. Нравилась ты ему. Людмилу это злило.
– Да, – подтвердил Федор Васильевич. – Я это тоже знал. От самого Алексея. Он всегда говорил, как бы было хорошо, если бы он жену Дмитрия встретил раньше Люды и самого Дмитрия.
– Да что вы, мы были друзья только. Никогда ничего между нами не было, даже намеков. К тому же я была женой Дмитрия.
– Не было, не было, – подтвердил Валентин. – Я верю тебе, мой Аленький, потому что все это со мной у тебя было. Но Алексею ты тоже снилась по ночам.
– Откуда у вас такие сведенья? Алексей говорил? – Алина не сводила серьёзных недоверчивых глаз со сторожа и мужа. – Вы не придумываете?
– Мне Людмила кричала об этом, когда доживала последние дни. Я навестил её в больнице за два дня до смерти. Как тебя она только не назвала. Много чего тогда наговорила, но так и не проболталась, что Колька женился на твоей дочери и, что к тому времени умер Дмитрий, тоже промолчала, – пояснил муж. – Знала, что я сразу брошусь искать тебя...
– А ко мне на север приезжали охотиться Алексей и Дмитрий. Они родственники дальние моей Марины. Дима-то всегда спешил домой к жене, к дочерям, а Леша подолгу жил, картины писал. О приемном сыне он скучал, вспоминал его. Много мы с ним любили поговорить, о многом мне он рассказывал. В том числе и своем неудачном браке. Звал нас к нему жить, на Волгу. Мы когда решились, приехали, узнали, что Алексей погиб, а Дмитрий умер. Да и про вас после Люда сказала, что следом за мужем схоронили.... Люда к себе жить нас не пустила совсем. Предложила купить домишко её родителей в Подмосковье. Купить-то успели, да следом дефолт, все наши деньги, что на севере нажили, ничем стали. Вот спасибо Валентину Семеновичу, взял на работу. А то ни прописки, ни пенсии, – пояснил сторож. – И работы никакой. А в доме том теперь Лизка живет. Куролесит. Горе наше. Непутевая она, с самого детства. Надеялись, родит ребенка, образумится. Куда там! Я и зашел к вам, чтобы вы меня к ней отпустили.
– Да, да, идите, – растерянно отозвалась Алина, перебирая и раскладывая в ряд другие фотографии.
Федор Васильевич почему-то не спешил уйти, он смотрел на разложенные снимки.
– Федор Васильевич, – задала вопрос Алина, – а если не секрет, кто отец Мити?
Васильич помолчал минуту. Потом махнул рукой.
– Да его в живых нет уже. Все равно теперь узнаете. От Алексея его родила Лизка. От Симонова. Он порой у нас месяцами жил. Вот с Лизкой-то и согрешил. Да мы на него не в обиде. Лизка-то наша с четырнадцати лет гулять начала. И к Алексею в постель, наверно, сама залезла. Смотрю вот на Митьку и думаю, что в отца пошел парень. Рисует-то как.
– А почему, Федор Васильевич, ты раньше мне этого не сказал? – поинтересовался Валентин. – Я все-таки знаком с художником Симоновым.
– Да, – поддержала мужа Алина. – Почему молчали? Митя-то, получается, родственник нашей Еленочке.
– Я просто не знал, что вы хорошо знакомы с Алексеем.
– Но вы же портрет мой видели не раз, – пояснила Алина. – На портрете я, автор картины – художник Симонов.
– Портрет видел, но не знал, что это работа Алексея, он все больше фантастические картины рисовал, – пояснил сторож. – Пусть земля ему будет пухом. Портреты он не писал.
Валентин и Алина переглянулись. Валентин сказал:
– Федор Васильевич, Алексей жив. Жив отец у Митьки. Надо будет, найдем. Как скажешь, Федор Васильевич.
Васильич молчал. Молчала и Алина. Она мучительно что-то вспоминала, что-то очень важное. Женщина чувствовала, оно рядом, это как-то связано с тетей Сонечкой и Павлом Ильичом, словно что-то говорили ей старые фотографии, а она, Алина не поняла этого. Не видела женщины, как судорожно дрогнуло лицо Федора Васильевича при виде старых фотографий, что лежали на столе.
Сторож разволновался и ушел. Алина виновато молчала. Потом заговорила:
– Вот видишь, Валя, я еще одну проблему навязала тебе на шею. И отца моего старого ты поселил в своем доме. Теперь еще Митя. Он, оказывается, тоже наш мальчик, мой дальний родственник.
– Ну что ты, Аль, в самом деле. У нас давно общие проблемы, общие родственники. А Митю я навязал сам себе, в тот момент, когда Васильича нанял сторожем. Я же помню, кто были мои родители и благодаря кому, я вырос человеком. Неужели я бы не позаботился до тебя о мальчишке, если бы знал всё о нем. Впрочем, Митькой нам заниматься не придется. Его под свое крылышко наши младшие взяли. Жора считает, что у мальчика талант. Хочет в Америку его отправить. А Ирка вообще сказала мне по секрету, что Митька – внебрачный сын Дмитрия.
– Что? – вырвалось у Алины.
– Правда, правда, – подтвердил муж. – Но теперь мы знаем, кто отец мальчика. Алексей жив. Надо ему сообщить про сына.
– Думаешь, стоит?
– Стоит, родная моя женушка, стоит. Или, считаешь, лучше лет двадцать подождать?
Алина вспомнила про Ирину.
– Ну, прости меня, Валь.
Тот и сам был уже не рад этим словам. На глазах женщины опять показались слезы.
– Ты все правильно делала, – обнял муж женщину. – Для меня в те годы главное было – твое счастье.
– Спокойствие, – ответила Аля.
– Какое спокойствие? – не понял муж.
– Спокойствие мое. Без тебя не было мне счастья. Я молила Деву Марию о спокойствии.
Алька для чего-то пододвинула ему стопку старых журналов.
– Ты желтой прессой увлекаешься? – удивился Валентин. – Откуда столько светских журналов?
– Увлекалась, – улыбнулась женщина. – Полистай. Вот сообщение о свадьбе перспективного жениха. Вот вы с Катюшей на каком-то светском приеме. Вот ты на благотворительном вечере. Как видела твое фото в журнале, так и покупала.
Да, в каждом номере было фото Валентина.
– Ты подглядывал в окна, я читала желтую прессу, – продолжала говорить женщина. – Те только номера, где были твои фотографии. Мне тоже надо было тебя видеть. Как я ревела, знал бы ты. Особенно, когда про твою свадьбу прочитала.
Вернулись они вечером. Дочери к тому времени поостыли. Приветливо улыбалась Елена, весело щебетала о чем-то Ирина. И все пошло по обычной колее. Исключение было одно. Очень долго говорили Алина и Валентин в тот вечер с Мариной Тимофеевной. Велели привезти Лизку. Да просил дать ему посмотреть старые фотографии Федор Васильевич.
Посмотрел фотографии и отец Алины. Глядя на двух красавиц в старинных одеждах, вспомнил.
– Это мои двоюродные то ли бабушки, то ли прабабушки, – сказал Григорий Иванович. – Элла и Каролина. Бабушка моя часто рассказывала про них, говорила, что Элла хоть и была всю жизнь хранительницей богатства рода Орел-Соколовских, но замуж выходила и дочь у нее была – Анна. А у Каролины после замужества другая была фамилия, и жила она в России, не в Польше. Софья все это хорошо знала...
«Зося тебя найдет».
Федор Васильевич родился в 1936 году. Его родители погибли во время войны, поезд, на котором они ехали в эвакуацию, разбомбили. Отец был убит сразу. Мать вынесла мальчишку, но была тяжело ранена осколком. Умирая, твердила:
– Запомни, тебя зовут Федя, Федор Орловский. Зося тебя найдет. Она и Паша станут тебе родителями.
Но как могло это остаться в памяти пятилетнего ребенка среди всех ужасов войны. Мать умерла через несколько дней в деревенском доме местной жительницы. Ребенка отправили в детдом. Имя Федя вспомнил, когда в детдоме оказался, а фамилию написал врач свою, когда осматривал ребенка – Устинов, отчество тоже дал свое – Васильевич. Местом его рождения стала деревня, где нашла последний приют его мать. Стал маленький Федя Орловский Устиновым Федором Васильевичем.
Дальше были другие детдома, ФЗУ, тюрьма. Отсидев срок, дал Федор себе слово, что больше в тюрьму не попадет, остался на севере Федор. Женился на девчонке-сироте Марине. У нее были родственники: двоюродная тетка в А-ке – мать Дмитрия Королева, да троюродный брат – отец Алексея Симонова. Дмитрий, когда занимался севером, разыскал по просьбе матери её племянницу. Так и познакомились с родственниками. И даже сдружились.
Федор, спустя десятилетия после войны пытался найти тоже хоть каких-нибудь родственников. Но нашел лишь деревню, где умерла мать. Нашел старуху, в чьем доме оборвалась жизнь матери. Она ему и рассказала про последние слова матери. Только спутала старуха две фамилии: Орловский и Орлов. Решил Федор, что он Орлов. Но не стал ничего менять в документах. Родственников так не смог найти. А вот на фотографию, измазанную кровью, что была в пальто матери, которое деревенская жительница, похоронив беженку, оставила себе, долго смотрел Федор. Мальчик на руках ослепительно красивой женщины. Он, маленький Федя, и его мать. Как её звали, кто она была, – ничего не помнил Устинов Федор. Как по фотографии найти родных. Лизка, когда подросла, стала походить на женщину с фотографии, такая же красавица, такой же разрез глаз, правильные черты лица, ярко-черные волосы.
