Текст книги "Алька - любовь моя (СИ)"
Автор книги: Ольга Бондаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 34 страниц)
Бондаренко Ольга Ивановна
Алька – любовь моя
ЛЮБОВЬ МОЯ – АЛЬКА.
АЛЬКА – ЛЮБОВЬ МОЯ.
Возле старой полуразваленной школы, бывшего помещичьего дома, кто-то был.
Высокий, наполовину седой мужчина, лет сорока, с привлекательной интересной внешностью, с печальными черными глазами, непроизвольно замедлил шаги. Что-то знакомое увидел он в стоящей одиноко грустной женской фигуре. Знакомое, родное до боли. Это была... его Алька, освещенная тихими лучами неяркого осеннего солнца. Всё такая же молодая и, пожалуй, более красивая, чем всегда, и совершенно другая.
– Этого не может быть, потому что этого не может быть, – повторял он, как заклинание, желая больше всего на свете вновь встретиться с Алькой.
Он шёл, шёл тихо, боясь спугнуть видение, всей душой желая увидеть любимую женщину. Он знал: нет, это не Алька. Альки не было больше. Её вообще не было. Но кто же это тогда стоит там, на любимом Алькином месте. Стоит грустно, опустив голову, уныло, разгребая кончиком изящной дорогой туфельки землю, первые упавшие листья. Алька, его Алька, которую знал он в детстве, в юности, не умела грустить, совершенно не умела плакать. Этому она научится позже. Зато Аля умела держать любого на расстоянии от себя, умела убегать от него, от своей любви. Как часто он натыкался на этот невидимый заслон, сколько раз отступал, подчиняясь ей, сколько раз терял её. Алька все-таки немного была ведьмой, колдуньей, в конце концов, богиней. «Лунная богиня», – вспомнил он её школьное прозвище. И улыбается Алька, и смеется, и соглашается со всем и во всем, а получалось всегда так, как она считала нужным. Сколько раз она он него уходила, не соглашалась остаться с ним?
– Сколько, сколько? – передразнил мужчина сам себя и горько ответил. – Всегда, всю жизнь. Даже когда она была со мной, она не принадлежала мне. Не считая тех ночей на теплоходе. Почему я её слушался? Почему? Что не так делал? Алька, Алька – любовь моя, мое счастье, моя жизнь. Как жить дальше, зная, что я тебя потерял... Потерял навсегда... Ты же ведьма, колдунья, ты богиня, в конце концов! Тебе все под силу. Алька, любовь моя, вернись... Ну, пожалуйста, ты все можешь... Вернись!
В эти слова он вложил всего себя, всю силу своего чувства.
Вот стоящая на полуразрушенных ступеньках женщина поддала ногой камешек. Он покатился. Его шум прозвучал громом и прогнал наваждение. Альки не было, потому что... её не было больше, (он не мог произнести вслух это страшное слово)... Но молодая, ослепительно красивая женщина с фигурой Альки, с её внешностью, с её удивительным лицом, звездными глазами продолжала стоять возле колонн старой школы. Он понял: ему обязательно надо туда. Туда, где он был когда-то счастлив. Но сегодня, он знал это, не найдёт своей любви в местах детства и юности. А в ушах зазвенел дорогой и любимый голос всегда желанной женщины:
– Я была недавно у нашей школы. Её окончательно разрушили. Одни колонны стоят крепко и уныло. И парк, наш старый парк окончательно испоганили. Падают старые вековые липы, искусственные пруды превратили в свалки мусора, там даже крапива перестала расти, не слышно крика грачей, только бродят всепожирающие козы...Нет черемухи и сирени... Её то ли повыломали, то ли сама пропала... Знаешь, о чём я всегда мечтала: на той земле... пожалуй, не восстановить нашу школу, нельзя уже этого, барский дом совсем развалился... Я, если бы хватило средств, построила бы в том месте дом, свой дом, но обязательно с колоннами. Я всегда хотела жить в доме с колоннами. И привела бы в порядок наш парк. Глупые мечты. Правда? Но хоть помечтать. Я знаю, это невозможно. Для меня уже невозможно...
Да, Алька всегда мечтала жить в доме с колоннами. А он всю жизнь хотел жить с ней... Если бы знать раньше...
Но почему она тогда, во время их двух последних коротких встреч, не сказала самого главного?
Валентин пришёл сюда, в места юности и детства, чтобы купить этот заброшенный участок земли и исполнить мечту Альки. Вот только зачем, для кого? Ответа он не знал. Но знал, что он должен сделать это. Иначе никогда его душе не будет покоя. Но всё же, кто там стоит?
Алька.
С утра в этот летний день Дмитрий подался на рыбалку. Хоть и были ночи короткие, а рассветы ранние, он всё равно встал затемно. Рыбалка – это святое дело. Лёшка, его друг и дальний родственник, у которого он проводил свой отпуск, вручая ключи от мотора лодки, напутствовал:
– Я тоже люблю рыбалку, но хочу спать по утрам, точнее по ночам. Поедем давай-ка вечером.
– Ты что? Самая лучшая – утренняя рыбалка, – возразил Дмитрий.
– Вот-вот, утренняя, а не ночная, – иронически подтвердил друг.
– Не расстраивайся, дядь Дим, – вмешался в разговор маленький, рассудительный и не по годам серьезный сын друзей, – я с тобой поеду. Мама меня разбудит рано. Я люблю ловить рыбу. А Барсик любит есть. Он всегда сидит со мной на берегу.
– Нет, Коля, пусть дядя Дима один едет, – серьёзно ответила Людмила, жена Лешки, хотя глаза её смеялись. – Ему давно цыганка нагадала, что он судьбу свою в воде поймает. Может, ждёт его там какая русалка, с зелеными глазами, а то дяде Диме скоро тридцать, а жены до сих пор нет. Он будет с тобой говорить во время рыбалки и не заметит русалок. Ни в воде, ни на берегу.
– Ну, раз такое дело, – серьёзно протянул Лёшка, – конечно, пусть Дима один плывёт. Мне тоже там делать нечего. А то околдует и меня какая-нибудь зеленоглазая, длинноволосая, выплывшая из пучины вод, с ума сведет.... Мама будет сердиться опять...
Людмила сердито глянула на мужа, но промолчала.
– Хорошо, – согласился серьёзный Николай. – Только когда дядя Дима поймает русалку, пусть мне покажет. Я хочу посмотреть: у них, в самом деле, хвосты есть?
– Обязательно покажет, и хвост, и голову, – серьёзно, как и Людмила, подтвердил Алексей. – А мы уж с тобой днём на бережку с удочками посидим. Вот Барсику и будет, что поесть...
Дмитрий же только улыбался в ответ на подшучивания друзей. Хорошо у них тут на Волге, река спокойная, тихая, тёплая, не то, что их неприветливые холодные студеные и зимой, и летом реки. И дачка у друзей хорошая. Хотя дачей дом этот чисто условно можно назвать. Всего семь комнат. Лешка недавно построил его. Он художник, талантливый и известный художник. Рисовал что-то фантастическое, сказочно-историческое и очень-очень яркое. Иногда, крайне редко, писал портреты. При Горбачёве, когда стали открываться границы, картины Симонова Алексея стали покупаться, и очень дорого, иностранцами. Симонов стал модным художником. Поэтому благосостояние друга резко пошло вверх. Он купил квартиру, построил дачу, но с Волги уезжать не хотел. Люда же мечтала о Москве. Непонятные у них взаимоотношения. Вроде бы любят друг друга, а у Лешки всегда есть другие женщины. И сама Людмила не промах, далеко не святая. При этом, Дмитрий готов был поклясться, что жена держит друга на прочном поводке. Не сбежит он никуда. Да вот и Коля тому подтверждение. Алексей привязался к мальчишке. Глаза теплотой светятся, когда говорит с ним.
А на каком прекрасном месте стоит их дом. Совсем недалеко от воды. У Лешки и лодка своя есть, и пристань оборудовал, так друг громко именовал построенные в воде мостки, да примыкающий к нему сарайчик. А про купальню и говорить не стоит – барином жил друг. Самое главное – никаких соседей на ближайшие пять километров. Это Лешка специально выбрал такое место, чтобы никто не мешал вдохновению его посещать в минуты работы над картинами. Так он сам объяснял это, воплощая в жизнь свои фантастические сюжеты.
– Обязательно себе когда-нибудь тоже дом у реки построю, – мечтал Дмитрий. – Тоже в стороне от всех. Женюсь, заведу кучу ребятишек. Будут меня сын и дочка встречать: "Папа, папа". А жена будет у меня красавица и умница, светловолосая, сероглазая, ласковая, тихая. Где бы такую найти, чтобы ни на минуту не хотел с ней разлучаться, чтобы припала к сердцу раз и навсегда. И, конечно, чтобы любила меня.
Он сидел в лодке, отдыхая от зимней суеты, от воспоминаний о работе. В стране вовсю шли перемены. Что-то будет.
Дмитрий тряхнул головой, отгоняя мысли о бизнесе, о политике. Сейчас он на отдыхе. Молодцы его друзья, специально не имеют на даче ни радио, ни телевизора, чтобы ничего не мешало отдыху. И Дмитрию эта оторванность от мира нравилась. А Лёшке, как творческому человеку, это порой просто необходимо. Именно здесь, в уединенном месте, друг создает свои лучшие картины. Он бы всегда жил так. Но Люда не согласна. Она не любит деревню. Хотя здесь больше на хутор похоже. От соседей они довольно-таки далеко живут, да и Людмила не очень-то жаловала пьющих аборигенов.
Уже светлело. А рыба клевала плохо, по реке плыли клочья серого рваного тумана. Вдоль берегов торчали остатки приплывших по реке деревьев, что ещё не выловили местные жители. Лесов рядом нет. Русские люди находчивы, вытаскивают проплывающие деревья на разные нужды селяне. Вот и сейчас прибивало к противоположному берегу какую-то здоровенную корягу странной формы. Казалось, она плывёт, несколько сопротивляясь течению, которое пыталось унести его на середину, но какая-то непонятная сила медленно толкала древесину к берегу. Дмитрий всмотрелся сквозь редеющий сумрак. На коряге кто-то был: не то лежал, не то плыл, держась за неё, стараясь добраться до берега. Не вовремя явно пловец затеял свое плавание, чувствуется, выбился из сил. Дмитрий развернул решительно лодку и поспешил тоже к берегу, чтобы помочь. Тем временем коряжистое бревно зацепилось за неровный кочковатый берег. Существо, приплывшее на нем, пыталось встать, выйти на берег и упало. Да так и осталось лежать наполовину в воде, из последних сил поднимая вверх голову, чтобы не захлебнуться. Дмитрий поспешил на помощь.
Цепляясь скрюченными пальцами за землю, женщина пыталась выползти из воды. Но ничего не получалось. Дмитрий выскочил из лодки и схватил под мышки женщину, вынес на берег.
– Холодно, – прошептала она синими одеревеневшими губами и потеряла сознание.
Это была совсем ещё молодая девушка. Она была в лёгком сарафане. На шее болталась дамская сумочка. Надо что-то было предпринимать. Где-то в лодке была старая куртка Алексея. Но этого, наверно, мало, скорее всего, может понадобиться медицинская помощь. Взяв на руки лёгкое тело, Дмитрий быстро перенёс девушку в лодку, закутал в старую куртку, завёл мотор и поспешил к дому друзей. Людмила все-таки медик, она поможет.
Люда не спала, она была из породы жаворонков, копошилась до жары на своём любимом огороде, выращивала здоровую пищу.
Увидев Дмитрия с непонятной ношей на руках, сначала заохала, но потом, осмотрев девушку, приказала везти в местную больницу.
– Надо капельницу поставить, прокапать, – пояснила она, – налицо переохлаждение, у меня дома ничего нет. Да и пусть терапевт посмотрит, здесь, в соседней деревне, местный деревенский врач с громадным опытом, он все видел в своей практике, а я, сам знаешь, психотерапевт.
А Дмитрий и не возражал, быстро заведя Лешкины "Жигули", отвез девушку в сельскую больницу. Там ничему не удивились, не впервой привозили им выловленных из воды людей.
Вечером Дима заехал навестить, но вышедшая медсестра сказала, что девушка спит, потому что днем она, придя в себя, начала сильно метаться, что-то кричать, звала кого-то, не подпускала к себе людей, ей ввели сильное успокоительное, она уснула.
– Пока ничего не можем сказать определенного, – добавила под конец сестричка.
На другой день вместе с Дмитрием навестить незнакомую девушку отправились Людмила и Алексей. Алексей в палату не пошел, стоял на улице, заигрывал с молодой сестричкой, уговаривал позировать для портрета. Дмитрий и Людмила хотели поговорить с врачом, но тот был на вызове. Люда сама сходила к выловленной из воды пациентке и вышла из палаты расстроенная. Дежурная медсестра рассказала, что, проснувшись, больная не начала метаться и кричать, как накануне, она кротко улыбнулась и произнесла:
– Мне совсем не холодно.
Ни к еде, ни к питью не проявила никакого интереса, даже в туалет её пришлось вести. Девушка, как робот, автоматически выполнила все приказания санитарки, обратно в палату не смогла сама прийти – не запомнила, заблудилась, похоже, она совсем не знала, что ей делать. Заругавшейся на неё санитарке кротко улыбнулась и сказала, глядя мимо пожилой женщины в пространство:
– Мне совсем не холодно.
Взгляд её был устремлен в никуда, ничто его не останавливало, ни фиксировало внимания, девушка видела что-то свое, недоступное другим. Санитарка почувствовала неладное, побежала за врачом. Девушку уложили в постель, она пролежала, не шевелясь несколько часов, вытянув вдоль тела изящные руки, красивое её лицо не выражало никаких чувств, на лице застыла блаженная улыбка, большие зеленые глаза не видели людей. Назар Евсеевич, опытный сельский врач, начал всё больше беспокоиться. Он пытался пробиться к сознанию пациентки, спрашивал, брал за руку, но ничего, кроме знакомой фразы, не услышал. Пришедшей Людмиле, когда та тронула больную за руку, девушка улыбнулась и тоже кротко сообщила:
– Мне совсем не холодно.
И опять продолжила равнодушно смотреть вверх, сияя неземной улыбкой. На другие вопросы она не отвечала.
– Завтра приеду опять, – под конец произнесла Люда, – может, удастся всё-таки достучаться до её сознания. Жаль её, совсем еще молодая. А что-то страшное пережила, судя по всему...
– Она ещё и не спит сама совсем, – добавила медсестра. – Что-то мешает ей. Даже действию успокоительных лекарств, чувствую, сопротивляется. Таблетки не глотает, хитрит, держит их во рту.
– Но это не так уж и плохо, – задумчиво протянула Люда. – Значит, какие-то чувства сохранились.
Вот об этом и беседовала она вечером с Дмитрием.
– Пожалуй, завтра я тоже поеду с тобой, – решил он. – Я хочу попробовать поговорить с ней.
– Поезжай, – согласилась Людмила. – Поговори, попробуй.
На другой день беседа с больной девушкой ничего не дала. Та по-прежнему смотрела в никуда, иногда обращала просветленный взгляд на сидящую перед ней женщину и говорила, словно успокаивая её:
– Мне совсем не холодно.
Именно этого просветленного взгляда и боялась Людмила, он явно уводил её пациентку в иной мир, где не было горя, забот и печали, он прятал её сознание от неё самой, от окружающего мира. Девушка совсем не хотела возвращаться к реальной жизни.
Люда устала от долгой, ничего не давшей беседы.
– Ну что, коллега, – спросил вошедший старенький врач, – будем отправлять к вам, в район? В специализированную клинику?
– Не могу понять, – ответила Люда. – Я бы не решилась с абсолютной уверенностью утверждать, что женщина неадекватна. В её взгляде мелькает временами на короткое мгновение мысль, она сама прячется от окружающего. Она сама ставит заслон. У нее сильная воля. Попробуем ещё завтра. Нужен какой-то толчок.
– Может, гипнозом попробуете?
– Нет, не желательно пока... Как бы хуже от него не было.
Они вышли. На улице курил в одиночестве Дмитрий. Он обратил вопросительный взгляд на жену друга.
– Молчит твоя зеленоглазая русалка, – грустно сказала женщина. – Молчит. Она ушла в свой мир, несуществующий, в мир, где все хорошо... и тепло.
– А может, мне попробовать поговорить с ней? – попросил Дмитрий.
– Попробуйте, – устало сказал Назар Евсеевич. – Вреда не будет. И пользы тоже, скорее всего, не будет.
Дмитрий вошёл в палату и застыл. Лежавшая без движения молодая женщина, несмотря на призрачную бледность, была очень привлекательна. Именно о такой женщине в далёкой юности мечтал Дмитрий, ему тогда нравились яркие брюнетки, только взгляд должен быть не потухший, а живой, озорной, смеющийся. Нет, на русалку спасенная девушка явно не походила, у неё не было длинных золотистых волос и уж, конечно, никакого рыбьего хвоста, разве что глаза были русалочьи – зеленые, в них была все-таки какая-то неземная тайна. Может, такое впечатление создавалось из-за абсолютного равнодушия, поселившегося в них. Дмитрию вспомнилось, что многие звёзды, чей свет дошёл до Земли, уже угасли. Именно такие угасшие глаза-звёзды были у этой неживой черноволосой красавицы с правильными чертами лица. В фигуре угадывалось природное изящество и грациозность.
– Такой только в кино сниматься, играть горячо любимых жён, чья красота с годами становится только ярче, – подумал он. – Или любовниц – красавиц, чьи чары никогда не отпустят никакого мужчину. Принесет ли её красота счастье самой ей, тому, кто её полюбит, кого она будет любить?
Дмитрий вдруг почувствовал огромную нежность к беспомощно лежащей женщине, захотелось обнять её, уберечь от невзгод этого мира. Он всегда мечтал, что найдет в жены такую женщину, которая примет его заботу, его защиту с готовностью и радостью.
– Вы не пробились к ней, к её сознанию, а я пробьюсь, верну её, – сказал он сам себе решительно.
Он присел на стул. Девушка скользнула по нему ничего не выражающим взглядом, (он готов был поклясться – она его не видела) и радостно-равнодушно сказала:
– Мне совсем не холодно.
И взор опять убежал в никуда. Дмитрий взял в свои большие теплые руки её неподвижно лежащую на одеяле невесомую холодную руку и сказал:
– Знаю, что тебе совсем не холодно, ты уже согрелась после долгого купания.
Девушка безразлично смотрела в потолок. Дмитрий поднес её руку к своему лицу и поцеловал:
– Ты лучше скажи, как тебя зовут.
Взгляд девушки переместился с потолка на свою руку, потом на наклоненное лицо Дмитрия и зацепился, во взгляде что-то мелькнуло, какая-то явно разумная мысль.
– Не отпущу, – решил Дмитрий. – Не дам ей уйти в мир безумия. Не дам!
– Ну, говори же, говори, – не то попросил он, не то приказал. – Имя своё скажи. Имя.
Девушка смотрела на него, радостно сказала : "Ангел". И вдруг взгляд изменился, в нем отразилось страшная боль, огромное горе, пытаясь сглотнуть комок в горле, молодая женщина еще что-то произнесла. И все же Дмитрий услышал, как она выдохнула еле слышно:
– Алька.
А потом она заплакала, горько, безнадежно, отчаянно. Незаметно подошедшая Людмила удовлетворённо сказала:
– Плачь, плачь, милая, теперь всё хорошо.
Она приказала отойти Дмитрию, набрала в шприц какое-то лекарство и ввела в вену.
– Тебе надо поспать. Сейчас мы поможем уснуть.
Через несколько минут Алька уснула. Дмитрий остался дежурить возле незнакомки. Он тогда уже знал, что никогда не расстанется с этой женщиной. Он и в самом деле нашёл свою судьбу в воде. Спасенная девушка нуждалась в его защите.
Проснувшись утром, Алька долго опять смотрела в потолок. Хотя взгляд был осмысленный, Дмитрий стал уже переживать, вдруг всё начнётся сначала. Но девушка перевела глаза на него:
– Где я? – спросила она.
– В больнице, – ответил Дмитрий.
– Что случилось со мной? Кто вы?
– Ты меня совсем не узнаёшь? – вопросом ответил Дима.
Алька всмотрелась в лицо. В нём было что-то знакомое.
– Ангел, – строго сказала она, улыбнувшись краешками губ, – ангел, которого послала мне Дева Мария и который меня спас от тьмы.
Больше ничего она не могла вспомнить: ни как очутилась в реке, ни какой сейчас месяц, ни где она живет. Её воспоминания обрывались в далёком детстве.
А если быть честной перед собой, Алька и не хотела вспоминать, она не делала ни малейшего усилия, ибо там, в прошлом, жила страшная боль, огромное человеческое горе, которое сможет вынести не каждый человек. Поэтому память заблокировала себя, её затопила страшная чернота. Холодная, мрачная, она гналась за Алькой, настигала её. Тянула к себе. Из черноты вырастали страшные щупальца, опутывали Альку, не давали двигаться ногам и рукам, которые ныли, болели, которым было очень холодно, черные отростки пытались прорасти сквозь тело. Над Алькиным миром висела зловещая серая пелена, она помогала черноте губить Альку. Девушка сопротивлялась, как могла: скидывала с ног липкие ленты черноты, зубами отрывала их от рук, выше поднимала голову, чтобы куски черноты не попали в рот, в нос, в глаза. Но чернота всё больше овладевала телом и душой. От отчаяния Алька заплакала, да что там заплакала, она завыла, как погибающий зверь. А потом, обессилев, потеряв всякую надежду, взмолилась:
– Дева Мария, Божья Матерь, помоги мне...
И случилось чудо – услышала Дева Мария Алькин отчаянный стон, сжалилась, помогла, она велела луне бросить лучик призрачного серебряного света, который прорезал черноту, потихоньку прогонял липкую пелену, а потом указал дорогу. Алька из последних сил стала стремиться туда, там было спасение. И когда оставалось совсем немного, метр или два, чернота победила, она окутала липкими холодными полосами всё тело. Алька сдалась, упала, перестала шевелиться, ей стало трудно дышать.
– Всё, – равнодушно подумала она, – всё, я ухожу, меня ждет там...
Вот только тогда она уже забыла, куда идти надо ей, кто её там ждёт. А чернота уже забивала нос, рот, не давала дышать. В последнем усилии Алька подняла голову, чтобы стряхнуть с себя липкие мокрые полосы. Но Дева Мария не забыла о молитве несчастной. Она послала Ангела. Он бежал к ней, подхватил Альку на свои сильные руки и выдернул её из холода. Холод ушел вместе с остатками липкой пелены. А чернота осталась. Она следила за Алькой, сидела за её спиной, скалила свои чёрные гнилые зубы, тянула липкие отвратительные щупальца. Девушка пыталась кричать, отбиваться, а прибежавшие какие-то люди её держали за руки, за ноги, не давали отмахиваться головой, а потом Алька куда-то провалилась, зато спряталась от черноты, но та не ушла, она осталась стеречь её возвращение. Однако теперь Алька знала, что чернота боится тепла, а ей, Альке, стало тепло и хорошо. Она так и говорила всем людям, которые пришли в её мир случайно:
– Мне совсем не холодно.
Но больше Альке ничего нельзя было делать, ни на что нельзя отвлекаться, иначе чернота одолела бы девушку. Вон она, притаилась за углом кровати, ждёт, когда уйдут люди, будет потом к Альке потихоньку подкрадываться. И Алька делала вид, что не замечает её. Но стоило ей протянуть свои щупальца, как Алька говорила:
– Мне совсем не холодно.
Чернота, услышав это, немного сжималась.
Приходили опять люди, что-то требовали от Альки, но ей было некогда вслушиваться в их слова, да и не имело это никакого значения. Необходимо было следить за чернотой. А людей чернота побаивалась. При женщине со строгим волевым лицом она пряталась под чужую кровать, при седом мужчине только скалилась, не подвигалась к Альке, но и не пряталась. Алька совсем перестала спать, сражалась с подступающей дремотой, чтобы не дать черноте одержать победу. Потом кто-то взял Алькины руки и стал греть их. Алька хотела ещё раз сказать, что ей не холодно, но так было хорошо, что кто-то гладит ладонь, кто-то жалеет её, Альку, понимает, что она занята очень важным делом. Девушка даже почувствовала, как от сидящего рядом мужчины исходят добрые, ласковые, живительные лучи. А чернота испугалась этих лучей, сжалась в ком, улетела в дальний угол и стала напряженно следить за своей жертвой. Но Алька решилась: оставив на минуту черноту без надзора, она перевела взгляд в другую сторону. Перед ней сидел её Ангел, тот самый, что прогнал пелену и холод. Его губы шевелились. Хоть и надо было не спускать глаз с черноты, Алька смотрела на губы Ангела. Он что-то приказывает ей сделать, даже просит. А Ангела надо слушаться, его прислала сама Дева Мария. Ангел просит назвать имя. Чернота вся затряслась, рванулась к Альке, хотела залепить ей рот, не дать выговорить имя. Но Алька уже вспомнила его и, стараясь изо всех сил, выплевывая черные куски, выдавила:
– А... А... Аль... Аль...ка.
Что-то взорвалось в сознании девушки. Это чернота отлетела и разорвалась на тысячи кусочков. Алька поняла, что победила страшного врага. Ангел всё так же держал её руку в своих теплых ладонях. Все стало на своё место, и Алька заплакала. Заплакала, оттого что победила в какой-то страшной битве, но при этом она что-то потеряла дорогое, родное, очень нужное, без чего жить невозможно. Это что-то было частью её самой, её души, без чего жить нельзя, без чего ей придется умереть. Но что это, не могла девушка вспомнить. Алька очень устала, сражаясь с призраками. Теперь ей нужен был отдых. Сейчас она отдохнет, а потом прикажет себе умереть, и умрет. Это нетрудно. Сердце её рвало какое-то страшное горе. Кто бы помог, взял на себя частицу этой тяжести. Кто бы избавил её от боли? Может, Ангел поможет? Ответь, Дева Мария! Да, да, ты прислала его, он должен помочь.
Вбежала женщина со строгим лицом. От её присутствия стало ещё спокойнее, через несколько минут после укола Алька уснула. Теперь ей можно было спать. Может, проснется завтра Алька, и не будет её страшного горя. Тогда она будет жить.
– Не уходи только, – попросила она, засыпая, своего Ангела. – Без тебя я умру сразу. Так сказала мне Дева Мария.
– Не бойся, спи, – говорил он. – Я буду всегда рядом.
Уже закрыв глаза, Аля молила Деву Марию оставить Ангела ей, клялась быть ему всегда верной. Только пусть уйдет горе. И Дева Мария опять пожалела девушку. Ангел остался. Утром Алька первым делом увидела его. Хотя нет, это был больше не ангел, это был светловолосый мужчина с приветливым, располагающим лицом, с голубыми глазами. Он тревожно смотрел на Альку. Она осмотрела все вокруг. Черноты больше не было. Была просто пустота. Ничего не могла вспомнить Алька. Она потеряла память. С памятью ушла невыносимая боль, ушло её страшное горе, она забыла, и свое горе, и то, что должна была умереть. Алька подсознательно не хотела, чтобы вернулась память. А пустота, она совсем не страшная. Кроме того, у Альки теперь есть защитник, её ангел-хранитель. Алька знала точно, что с ним она не должна расставаться. Откуда была эта уверенность, она не знала. Женщина запуталась, её душа потерялась среди огромного мироздания.
Несколько дней Алька пролежала в сельской больнице. Ответственность за неё взял на себя Дмитрий. Он сказала, что заберет Алину из больницы. Людмила, раздумывая, правильно ли поступает их друг, беспокоясь за него, спросила накануне выписки Альки из стационара:
– Ты всё взвесил? Ты ведь её совсем не знаешь. А она ничего не помнит. Кто знает, из какой она семьи?
– Семья ещё ничего не значит, – вмешался муж Людмилы. – Тебе ли этого не знать?
Люда несколько смутилась:
– Да я другое имела в виду. Почему вы сразу думаете о неблагополучных семьях. Вдруг она дочь какого-нибудь генерала, министра.
– Это было бы очень неплохо, – заулыбался Дмитрий.– Я ведь тоже не последний человек.
– Да ну вас, – рассердилась женщина. – Я совсем не об этом. А если её ищут, если у неё муж, дети?
– От мужа уведём, детей усыновим, – парировал Дима.
– Ну а что твои родители скажут? – не отступала женщина.
– Моя мать, обычная деревенская женщина, мечтает, чтобы я женился, – отшучивался мужчина.
– Вот-вот, привези ей неизвестную русалку...Без имени, роду, племени... – продолжала сердиться Людмила.
– Хватит, Люда, – примирительно сказал Алексей, – вспомни своих родителей. Откуда в тебе этот снобизм?
Женщина замолчала. Обняла прибежавшего сына. Маленький Николай очень нервно реагировал на повышенные тона, на любой спор.
– Ты лучше мне как медик скажи: я правильно поступаю, забирая её с собой? – задал волнующий его вопрос Дмитрий.
– Не знаю, – ответила Люда. – Ей решать, она взрослая женщина, по паспорту старше, чем выглядит.
– Я переберусь завтра в гостиницу, там же сниму номер для Али.
Люда обиделась:
– А мы уже не в счёт, или дом у нас маленький?
– В самом деле, кончай, – укоризненно сказал Алексей, – места у нас хватит, да и Люда рядом. А ты, Людка, кончай его отговаривать.
– Да не отговариваю я, я беспокоюсь просто. Да и как медик скажу: у нас Альке будет лучше. Всё-таки нас она уже знает.
– Когда я на тебе решил жениться, помнишь, как все окружающие завыли, – подводя итог разговору, произнёс Алексей, – только Димка сказал, чтобы женился. А теперь моя очередь его поддержать: не отпускай, друг, женщину, которая припала к сердцу. Женись, если нравится.
– Да, – подтвердил маленький сын друзей, – не отпускай русалку, дядя Дима, ведь я ещё не видел вашу Альку.
– Как ты сказал? – засмеялся Алексей. – Надо тетя Аля говорить.
– А Альку-то саму спросил кто-нибудь? – не успокаивалась Люда. – Её мнение тоже надо учитывать.
– Она должна согласиться, – уверенно произнес Дмитрий.
Альку привезли на дачу Алексея. Она сначала чувствовала себя очень неловко. Но доброжелательность Люды и Алексея, поддержка Дмитрия сделали своё дело. Алька начала улыбаться. Помогала Люде по хозяйству. Оказалось, она неплохо готовит. Правда, всё больше сложные блюда, с выкрутасами. Например, фаршированную рыбу, плов с тысячью компонентов. Умела печь пироги, чем заслужила сразу любовь маленького Николая. Мальчик вообще сказал, что раньше видел тетю Алю, только она была толстая и старая, и пирогами она его угощала тоже раньше. Люда и Алексей обменялись встревоженными взглядами.
– А я не помню, – с виноватой улыбкой произнесла Алька.
– Это он фантазирует, – сказала успокаивающе Люда. – Не мог он тебя видеть.
Полоть и поливать Алька тоже умела, но, чувствовалось, не любила. Постепенно у спасенной девушки проявился живой, весёлый характер. Она могла с визгом играть в прятки с Колей, и, вообще тянулась к ребенку, словно он ей кого-то напоминал. Часто брала его на руки, напевала незатейливые песенки, рассказывала сказки. Иногда подступали слезы, особенно, когда мальчик обращал на нее свои темно-коричневые глаза. Ей казалось: она вспомнит что-то очень важное, и пугалась этого. Девушка никому не говорила о чувствах, что вызывает в ней мальчик. А Алексей, кажется, что-то заметил. Но прореагировал очень своеобразно.
Девушка спорила об исторических событиях с Алексеем. Тот хотел написать сюжетную картину на историческую тему, Люда и Алька должны были позировать в национальных русских костюмах. И вдруг Алька сказала, что кокошник надо носить по-другому. И оказалась права. Русский наряд удивительно шел девушке, она чувствовала себя в нем уверенно, словно где-то его уже не раз надевала, изящно прошлась в каком-то танцевальном ритме, напела: "Хороша была Танюша, краше не было в селе..." Люда же в сарафане выглядела нелепо. Поэтому Алексей заставил Альку позировать одну и стал писать её портрет, что не совсем понравилось жене художника. Алексея настолько захватила эта работа, что он заставлял Альку стоять часами в одной позе. Та терпела. Художник от Бога, Симонов Алексей передал в картине самую суть внутреннего состояния женщины. Красивая Алька, стоя в русском сарафане на берегу могучей реки, несмело улыбалась, во взгляде затаились испуг, растерянность. Её глаза, как взгляд Джоконды, неотступно следовали за зрителем, словно просил о помощи и искал кого-то. Алексей дал странное название своему полотну "Нашедшая".
