Текст книги "Судьба генерала"

Автор книги: Олег Капустин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 36 страниц)

2

А вечером к нему на обед пришли генералы и штаб-офицеры. Командующий решил в неформальной атмосфере побеседовать со своими подчинёнными. Все уже давно привыкли, что разносолов у наместника Кавказа не бывает. Стол его был простой, русский – сытный, но не сложный. Подали борщ, рагу баранье с картошкой, жареную рыбу. Было и несколько бутылок белого и красного вина, но Муравьёв его не пил, утоляя жажду квасом. После обеда все закурили и начали неспешный разговор.

   – А всё-таки, любезный Николай Николаевич, воюем мы не по всем правилам высшей военной стратегии, – проговорил, отваливаясь на спинку стула, прямой как палка генерал-лейтенант Бриммер Эдуард Владимирович, начальник артиллерии Отдельного Кавказского корпуса, который был, в сущности, первым заместителем главнокомандующего. Муравьёв доверял ему полностью и опирался на него, как на гранитную скалу. Правда, и в скалах бывают трещины.

Старый служака, уже тридцать три года отвоевавший на Кавказе, сражавшийся бок о бок с Муравьёвым ещё в персидскую и турецкую войны в конце двадцатых годов, обладал только двумя крупными недостатками: он был немцем из эстляндских дворян и любил после сытного обеда и выпитой с чувством с расстановкой бутылочки красного вина пофилософствовать и поговорить о военной стратегии. И на этот раз Эдуард Владимирович, раскурив сигару и находясь в благодушном состоянии, не смог удержаться, чтобы не оседлать своего любимого конька.

   – Правда, необходимо сделать поправку на противника. Турки – они и есть турки, но ведь ими командует англичанин Вильямс, артиллерией заправляет пруссак, венгры Кметь и Кольман тоже не малые у них шишки – генералы. Мы, можно сказать, воюем со всей Европой. Поэтому и нам нужно быть на высоте положения. – Генерал выпустил перед собой несколько колец и пропустил сквозь них тонкую струю дыма.

   – И что же ты, Эдуард Владимирович, понимаешь под высокой стратегией? – спросил Муравьёв, с улыбкой посматривая на благодушную физиономию артиллериста с лихими чёрными усами и седыми пышными баками.

   – Да то, что у нас в тылу, в Абхазии и Батуми, действует целый турецкий корпус. По всем правилам военной стратегии, мы должны были бы сначала разбить их, а потом уже браться за Карс. А то ведь хороши мы будем, если турки у нас Тифлис возьмут, пока мы этот городишко мурыжим, четвёртый месяц уже топчемся вокруг да около.

Бриммера поддержал генерал-майор барон фон Майдель, командующий резервной гренадерской бригадой. Ему ещё не было и сорока. Он был на двадцать лет моложе начальника артиллерии корпуса и во всех спорах принимал его сторону, с обожанием смотря ему в рот.

   – Эдуард Владимирович совершенно прав, – закивал барон своей вытянутой, яйцеобразной головой с ровным и длинным пробором в чёрных, сильно напомаженных и коротко подстриженных волосах. – Нельзя распылять своих сил, когда у нас их и так немного. Это одно из главных правил стратегии.

Муравьёв уставился на ещё одного немца из Прибалтийского края. У главнокомандующего не было никаких претензий по службе к генерал-майору Майделю. Напротив, барон отлично командовал своей бригадой, был храбр в бою. Об этом свидетельствовала и его ещё не до конца зажившая рана. Он слегка прихрамывал. Но Николая Николаевича раздражал этот ровный пробор в зализанных волосах, словно сошедший с вывески дешёвой парикмахерской, запах одеколона, исходивший от него, и надменно-туповатое выражение лица этого немца.

– Вы так говорите о стратегии, словно священнодействуете. А стратегия – это отнюдь не второе Священное Писание, – усмехнулся Муравьёв. – Стратегия – это не объект бездумного поклонения и не набор правил, как в арифметике, которые можно просто выучить – и дело с концом: подставляй в любую ситуацию и действуй по этим правилам. Глупости! Стратегия требует не шаблонного мышления, а умелого, гибкого, творческого применения основных её принципов каждый раз в новых условиях. Необходимо всё время сообразовываться с обстоятельствами, конкретной оперативной обстановкой. Вот давай, Эдуард Владимирович, вместе порассуждаем, – обратился Николай Николаевич к своему старому товарищу Бриммеру. – У нас на Кавказе три отдельных фронта. Первый на Кубани – самый маленький. Там союзники захватили в низовьях реки пару станиц и даже не помышляют продвигаться дальше. Второй – в Абхазии на Черноморском побережье. Там одни турки, которые демонстрируют активность, но на самом-то деле далее их командиры не верят, что смогут прорваться к Тифлису, чтобы потом выйти по Военно-Грузинской дороге на юг России, как это рекламируют в прессе союзники. Если бы они этого по-настоящему хотели, то, конечно же, вместе с турками там были бы экспедиционные корпуса англичан и французов, ведь высадиться на Черноморском побережье им никто не мешает. Однако нам хорошо известно, что французы не хотят воевать на Кавказе за английские интересы. И вот наконец-то третий фронт – Анатолийский, на котором мы с вами, уважаемые господа, воюем. – Николай Николаевич закурил трубку с длинным чубуком и посмотрел на генералов, внимательно его слушающих. – На этом участке военных действий как раз и сосредоточен после Севастополя главный интерес этой войны. Для турок и особенно для англичан Восточная Анатолия очень важна. Ведь через неё проходят главные сухопутные торговые пути из Индии через Персию. Если мы возьмём Карс, то беспрепятственно выйдем к Эрзеруму и перережем их. Вот чего они боятся, вот почему турецкими войсками в Карсе командуют английские офицеры и война ведётся на английские деньги. И давайте опять вернёмся ко второму фронту – в Абхазии. Там турки просто демонстрируют активность, чтобы отвлечь нас от главного театра военных действий – Карса. Вот где собака зарыта! Ведь главный закон стратегии и военного искусства – это сосредоточение основных сил и средств армии на направлении главного удара. И наш противник как раз и хочет, чтобы мы распылили свои и так немногочисленные войска по второстепенным направлениям, чтобы, не дай бог, не выиграли сражения на главном – в Карсе. Ну так как же, Егор Иванович, должны мы поддаваться на не такие уж и хитрые уловки турок и англичан и бросать главное направление, чтобы кидаться туда, где нам, по сути дела, ничего серьёзно-то и не угрожает? – обратился к барону фон Майделю Муравьёв.

Барон покраснел. Самолюбивому немцу очень трудно было признать свою ошибку.

   – Ну, теперь, в свете такого широкого анализа военной обстановки не только на нашем театре военных действий, но и вообще в регионе, понятно, что главное направление нашего удара должно быть сосредоточено именно здесь, у Карса. Но ведь я же беспокоюсь за Грузию: а вдруг турки всё же прорвутся к Тифлису? – ответил барон.

   – Не прорвутся, – спокойно заявил Муравьёв. – Я потому оставил в Грузии Бебутова, что уверен: он сможет организовать отпор туркам. Могут быть какие-то частичные неудачи, но нам нужно не дёргаться из-за них, а спокойно сосредоточиться на выполнении главной задачи – овладении Карсом. Да, у нас в тылу целый корпус турок. Но во главе его не Александр Македонский, Бонапарт или Суворов, а человек трусливый, военный с очень скромными задатками – Омер-паша. Я уверен и повторяю это ещё раз, что Бебутов с оставшимися у него войсками справится с ним, не даст прорваться к Тифлису. Да, в последние дни турки усилили свою группировку в Батуме, мне это отлично известно. Но я также уверен, что всё это только демонстрация! Сейчас началась война нервов. У кого они сдадут – тот и проиграет! Поэтому отбросьте, господа, сейчас все сомнения, мы уверенно делаем своё дело и не позволим ни туркам, ни англичанам сбить нас с единственно верного пути. Надеюсь, господа генералы, я вас убедил в главном, а по частным вопросам мы и дальше с вами можем спорить на военном совете, это будет не во вред, а на пользу нашему общему делу. Так что со спокойным сердцем идите к своим подчинённым и ещё раз проверьте, какие меры приняты против распространения холеры в лагере и как идёт строительство землянок. Это сейчас главное: надо обеспечить солдату здоровье и сухой, тёплый кров. Тогда будет с кем Карс брать.

Генералы и штаб-офицеры с посветлевшими лицами встали и, простившись, не спеша вышли из просторной столовой с низким потолком. А Муравьёв зашагал в соседнюю комнату, где углубился вновь в изучение карт и донесений подчинённых. Он никогда не проводил даже часа без дела. Но сейчас наместник был сумрачен. Он хорошо видел, что начальники дивизий генерал-лейтенанты Ковалевский и князь Гагарин хотя и не возражали ему, но явно склонялись сначала к «немецкой оппозиции».

«Сумел ли я переубедить их?» – думал Николай Николаевич.

Он хотел, чтобы его подчинённые в это очень трудное время, когда военная фортуна в Крыму явно склонялась на сторону противника, не упали духом и были уверены в правильности действий своего главнокомандующего. А сам Муравьёв был убеждён, что судьба всей кампании на Кавказском фронте решается именно под Карсом. И он не имел права проиграть эту схватку. Ведь если к поражению в Крыму прибавится наш неуспех на Кавказе, то в совокупности это уже будет полный военный разгром. А генерал Муравьёв обладал опытом не только военного, но и дипломата. Он отлично понимал, что с падением Севастополя скоро наступит черёд мирных переговоров, и Россия должна на них прийти не с пустыми руками. Взятие же Карса и полный разгром турок на Кавказе будет как раз этим козырным тузом русской дипломатии.

«Но как с таким малым количеством войск решить всё-таки эту задачу? – задумался главнокомандующий, склонившись над картой. – Ведь в осаждённом городе, окружность которого равна пятидесяти вёрстам, войск не меньше, чем у меня. И то уже чудо, что я сумел с малым количеством пехоты и кавалерии намертво блокировать такой большой город. Да, надо вопреки всем этим «стратегам», как с нашей, так и с турецкой стороны, держаться и держаться. Мёртвой хваткой вцепиться в Карс и давить его горло, всё сильнее и сильнее сжимая. А как только я возьму Карс, этот Омер-паша сам удерёт с Черноморского побережья и никакие англичане его здесь не удержат», – размышлял генерал.

До глубокой ночи горел свет в окне кабинета у главнокомандующего, под которым проходили бесшумно, как тени, линейные казаки из конвоя в чёрных папахах и косматых бурках. А у подножия холма жил ночной жизнью русский лагерь, мерцая сполохами костров, видны были двигающиеся тени караульных, и раздавались изредка выкрики постовых: «Стой, кто идёт?» Шёл четвёртый месяц осады Карса.

3

Эта ночь прошла до рассвета спокойно. Егеря, с которыми разговаривал днём главнокомандующий, несли службу в секрете неподалёку от блокадного поста русских войск, находившегося напротив одних из множества ворот в крепостной стене Карса. Под утро на неровные поля и овраги вокруг города опустился густой серый туман. Сидеть в замаскированном ветками окопе было холодно, но всё равно сильно хотелось спать.

   – А ну открой глаза, Захар, – толкнул в бок фельдфебель прикорнувшего с ним рядом молодого солдатика с длинной шеей и узкими плечами, на котором буквально болталась широкая шинель.

   – Да что вы волнуетесь, дядя Кирилл, спят сейчас турки, – проворчал Захар, с трудом раздирая слипшиеся глаза.

   – Тихо ты, – цыкнул на него седоусый Кирилл Митрофаныч, уже двадцать лет отвоевавший на Кавказе. – Вроде лошадь копытом цокнула.

   – Ну какая лошадь может в такой туман по оврагу шляться, – недовольно пробормотал солдат.

Но Митрофаныч дал ему подзатыльник и просипел строго:

   – Заткнись. – Припал ухом к земле и стал прислушиваться. – Так и есть! – крякнул он, услышав глухой гул копыт, перевязанных тряпками, чтобы не звенели подковами по камням, но у одной лошади явно тряпка развязалась и подкова одиноко позвякивала.

   – Подъём, – растолкал спящих солдат фельдфебель.

   – Ты что, Митрофаныч, осатанел? – сипло кашляя, проворчал здоровый детина, но тут же получил хороший удар фельдфебельского кулака по зубам.

   – Молчать, – приказал Митрофаныч, – оружие к бою!

Ещё ничего не понимающие солдаты присоединили штыки к стволам своих ружей и изготовились стрелять, высовываясь из окопа. Их было пятеро. Егеря заняли круговую оборону. И тут над бруствером показалась усатая физиономия в полосатой чалме с кинжалом в зубах. Митрофаныч среагировал первым. Он выстрелил в голову башибузука и ударил сразу же штыком в другую фигуру в коричневой куртке и чалме, бросившуюся на него сверху.

   – Пли! – рявкнул фельдфебель растерявшимся солдатам.

Раздался залп. И вовремя. На окоп кинулись несколько башибузуков явно с намерением вырезать постовых. Но выстрел в упор четырёх ружей отбросил турок назад.

   – Коли их, мать вашу так! – приказал Митрофаныч своим подчинённым и первым выскочил из окопа на бруствер.

За ним ринулись и солдаты. Башибузуки, не ожидавшие такого решительного отпора, отхлынули в овраг, откуда уже выходили первые навьюченные лошади. Это был караван с продовольствием, который, воспользовавшись густым туманом и складками гористой местности, скрытно пробрался почти к самым воротам крепости.

Быстро оценив обстановку, Митрофаныч приказал егерям отступать к блокадному посту, где дежурила гренадерская рота.

   – Свои, свои! – подбегая первым к посту, прокричал, задыхаясь, Захар. – Там турки из оврага хотят с караваном прорваться!

   – А сколько их? – спросил поручик Василий Ростовский.

   – Да мы всех-то не разглядели в таком тумане, – отвечал Захар, утираясь рукавом. – Но, кажись, с роту будет.

   – Кажись, кажись! – передразнил его поручик и быстро отдал приказание одному из своих солдат: – Бегом к Бакланову, поднимай казаков. Скажешь, что турецкий обоз надо блокировать в овраге, а мы их сейчас припугнём. А ну-ка, Петруш, сыпани-ка горячих вон по тому пригорочку, там как раз выход из оврага, – приказал он молоденькому артиллерийскому прапорщику, уже стоявшему у своих двух лёгких пушек.

В предрассветной тишине раздался залп орудий. Послышался тревожный горн в русском лагере. Земля загудела от топота тысяч солдатских сапог и копыт лошадей.

   – Так, кажется, мы разбудили этих засонь, – удовлетворённо проговорил поручик Ростовский и, скинув с плеч свою шинель – уже без бобрового воротника – и вынув шпагу из ножен, громко крикнул своим гренадерам, уже стоявшим на бруствере постового укрепления: – В атаку, за мной! Ура-а-а!

Дружным штыковым натиском рота Грузинского гренадерского полка отбросила уже выходивших из оврага турок назад, а там уже ими занялись казаки. Утренний туман редел на глазах. Стали видны фигуры донских казаков в смушковых шапках с алым суконным верхом и коротких синих куртках. Рядом с ними скакали линейные казаки в папахах и длиннополых синих черкесках. Сверкали шашки, кололи пики. Турки начали разбегаться, бросая тяжело навьюченных лошадей. Среди казаков выделялся огромного роста всадник в красном архалуке, чёрной папахе и с густыми длинными серебристыми баками. От его ударов шашкой башибузуки распластовывались чуть ли не пополам, головы в чалмах и фесках летели с плеч, как спелые дыни на бахче. Это был знаменитый казачий генерал Бакланов Яков Петрович.

   – А ну вперёд, руби неверных! – слышан был его утробный бас. – Вперёд, я вам говорю, потом грабить будете! – подгонял он своё падкое на добычу воинство.

Из крепости попытались было поддержать пробивающийся к ним караван, но выстрел в упор картечью и гренадерские штыки охладили пыл карского гарнизона. Ворота крепости окончательно захлопнулись. И при восходящих лучах солнца защитники города могли только лицезреть, отчаянно кусая от досады губы, как баклановцы добивают последних сопровождавших караван турецких пехотинцев и башибузуков. Правда, несколько человек из каравана всё же смогли прорваться в осаждённую крепость. Это хорошо разглядел казачий генерал зоркими маленькими глазами, прячущимися под густыми седыми бровями.

   – А, чёрт, пролезли всё-таки, басурманы проклятые, – выругался он, кидая в ножны шашку. Эх, как бы они хороших новостей не привезли в крепость. Сейчас туркам моральная поддержка ценнее любого продовольствия.

И генерал оказался прав. На теле одного убитого османского офицера казаки нашли несколько пакетов с донесениями на турецком и английском языках. Армянин, переводчик в баклановской конной бригаде, быстро перевёл с турецкого. Яков Петрович, хорошо понимая, что такие послания были не только у одного офицера, покачал большой головой, засунул ещё влажные от крови пакеты за пазуху и поскакал к главнокомандующему.

Генерал Муравьёв спал этой ночью как обычно, укрывшись шинелью, на простом тюфяке, набитом соломой. В этой шинели внакидку он и вышел рано утром из своего домика, услышав выстрелы из пушек и тревожные сигналы горнов. Вскоре к нему подскакал на гнедом коне Бакланов.

   – Плохие новости, Николай Николаевич, – пробасил казацкий генерал. – Союзники взяли Севастополь, а Омер-паша высадился в Абхазии.

Бакланов протянул главнокомандующему окровавленные пакеты. Муравьёву не надо было переводчика, чтобы быстро прочитать тексты на турецком и английском языках.

   – Да, господа генералы, – жёстко проговорил наместник Кавказа уже собравшемуся вокруг него командному составу. – Положение осложняется. Теперь у турок появилась надежда, а значит боевой дух, который у них стремительно падал последнее время, вновь укрепится.

Как бы подтверждая его слова, на турецких редутах, опоясывающих крепость, замелькали фески и чалмы, раздались выстрелы из пушек и ружей. Гарнизон Карса явно начал праздновать успехи союзников.

   – Ну, теперь-то, когда общая обстановка так кардинально изменилась, может быть, целесообразно было бы главный упор сделать на оборону? – в обтекаемых выражениях выразил надежду о снятии блокады Карса генерал Бриммер.

   – Никаких отступлений! – резко повернулся к генералам Муравьёв. – Как раз теперь-то мы просто обязаны наступать. Сейчас в такой обстановке уводить войска – это значит расписаться в полной несостоятельности и просто в трусости. В этот тяжелейший час для нашей Отчизны вся страна смотрит на нас. Только мы можем своими успехами смягчить горечь военного поражения в Крыму для всего русского народа. Да, и принципиально наше положение не изменилось. Я повторяю, в Абхазии турки наращивают свои усилия только для того, чтобы выманить нас от Карса. Мы не пойдём у них на поводу, не сделаем им такого подарка. Да и нужно помнить о моральном духе наших войск. Как солдаты и офицеры воспримут наше отступление при первых угрожающих нам известиях? Нас никто не побил, а мы уже кидаемся отступать? Нет, господа, наоборот, мы покажем всему миру силу духа! Пришло время суровых испытаний, готовьтесь к штурму!

И главнокомандующий решительной походкой прошёл к себе в кабинет.

   – Да, это по-русски, – крякнул Бакланов, – немчуре всякой этого не понять!

Огромный казак в красной рубахе постоял, взглянул вслед уже скрывшемуся наместнику и почесал затылок, сдвинув папаху себе на лоб.

   – Но вот что из этого выйдет, сам чёрт не разберёт, – покачал огромной головой генерал и, вскочив на коня, хлестнул его нагайкой и поскакал к своим воякам наводить среди них порядок. Справиться с чубатыми кентаврами мог только он один.

ГЛАВА 2

1

На следующий же день русские войска стали активно готовиться к штурму Карса. Генерал Бакланов по указанию главнокомандующего провёл подробнейшую рекогносцировку местности вокруг крепости. Вместе с пластунами он излазил за две ночи все подступы к турецким позициям и пришёл на совещание к Муравьёву мрачнее тучи.

   – Я считаю, что в данный момент и при таком количестве войск, которое мы можем выставить на приступ, штурмовать Карс – безнадёжное дело, – рубанул могучей рукой Яков Петрович.

Муравьёв строго взглянул на него.

   – Николай Николаевич, факты – вещь упрямая, – продолжал настойчиво казак. – Ну, например, вот здесь, – ткнул пальцем Бакланов в карту, – на этом направлении мои кавалеристы должны скакать под огнём сорока семи орудий на протяжении трёх вёрст. Конечно же, в этом случае девять десятых из нас останется на поле боя, и если к турецким редутам прискачут триста-четыреста всадников, то они не принесут ни малейшей пользы. В общем, скажу прямо и откровенно: Карс вы, Николай Николаевич, не возьмёте, в этом да будет вам порукою моя голова, поседевшая в битвах. Простите за правду, но кривить душой не могу... хотя и горько, ох как горько говорить мне всё это.

Все, кто находился на совещании, притихли. Многие были на стороне Бакланова, но осторожничали с высказыванием своего мнения. Вот так, прямо в лоб мог заявить несогласие с главнокомандующим только казацкий генерал – отчаянная головушка. Уж кого-кого, а его в трусости обвинить никому и в голову не приходило. Муравьёв понял, что нужно переломить настроение командного состава. Он встал и спокойно обратился к своему любимцу:

– Генерал! Вы отличный тактик, но в данном случае нужно посмотреть на дело чуть пошире, а не просто с точки зрения командира казачьей бригады. Во-первых, никто и не собирается посылать кавалерию на штурм стен Карса. Это было бы просто глупо. Вы будете участвовать в приступе только с частью казаков, но и то спешенных, с приданными вам пехотой и артиллерией. Так что не беспокойтесь, скакать под огнём пятидесяти турецких орудий никто у нас не будет. Во-вторых, господа генералы, я уже говорил, что в сложившейся обстановке нам просто необходимо предпринять наступательные действия. Не буду повторять, что на нас смотрит вся страна, и не только она. Не забудьте и о собственных солдатах и офицерах. Для наших войск сейчас просто необходимо предпринять решительное усилие. Это выведет войска из апатии, поднимет их боевой дух. Да и с точки зрения тактики осада всегда предполагает не только пассивные усилия по блокированию крепости, но и активные боевые действия по её захвату. Их надо умело чередовать, подкрепляя одни другими. А не то мы здесь простоим до второго пришествия, а сейчас дорога каждая неделя. Поэтому призываю вас, господа генералы: всё время рассматривайте свои действия и задачи, которые перед вами ставит командование, в контексте всей войны в целом. И я повторяю, интересы России сейчас от нас требуют сделать с военной точки зрения почти невозможное: во что бы то ни стало овладеть Карсом. Так давайте сосредоточим все свои силы на выполнении этой задачи, её перед нами ставит Отечество, и не будем тратить силы попусту в бесполезных спорах. Приступим, господа.

По лицам генералов и штаб-офицеров Муравьёв понял, что ему удалось убедить большинство в правильности своих действий. Да и высокий патриотический настрой, оскорблённое падением Севастополя национальное чувство требовали выхода в решительных действиях. Дискуссии закончились. Генерал Муравьёв спокойно и уверенно сообщил о предложенной диспозиции и подробно рассказал, кому что делать.

Утром 17 сентября 1855 года, после того как рассеялся утренний туман, начался штурм Карса. Муравьёв наблюдал за действиями своих войск со Столовой горы. На приступ огромной крепости русские войска пошли тремя основными колоннами и двумя отдельными отрядами. Во главе второй колонны, которой командовал генерал барон фон Майдель, шёл поручик Василий Ростовский со своими гренадерами. Неприятельские ядра и гранаты с воем и визгом пролетали над их головами. Но гренадеры не ждали, когда турецкие артиллеристы пристреляются. Русская пехота действовала решительно. Солдаты бросали заранее заготовленные плетни через волчьи ямы, быстро пробегали по ним, прыгали через палисады. И вот наконец-то поручик оказался во рву у крепостной стены. Князь приказал быстрее ставить длинные лестницы. Он уже первым полез на стену. В зубах у него была зажата шашка, за поясом – три пистолета.

В это время егеря заняли позиции на валу надо рвом и открыли огонь по крепостным стенам, выбивая турецкую пехоту и прикрывая лезущих по лестницам гренадеров. Защитники крепости поначалу высовывались между зубцов, кидали вниз камни, стреляли, но меткий огонь егерей заставил их затаиться.

   – Быстрее заряжай, Захар! – покрикивал фельдфебель Кирилл Митрофаныч на молодого солдата. – Только смотри у меня – два раза пороху не насыпь, а то так рванёт, что я и без ружья, и без головы останусь!

Митрофаныч прицелился в красную феску, показавшуюся в амбразуре, и выстрелил. На одного турецкого пехотинца стало меньше. А в это время Василий Ростовский уже сражался на стене. Благодаря огромной силе, быстроте и отчаянной смелости он сумел с горсткой солдат захватить два орудия и уже поворачивал их в сторону кривых улочек предместья.

   – Петька, лезь быстрее сюда с парочкой бомбардиров, для тебя работёнка появилась! – кричал он вниз приятелю артиллеристу.

Вскоре на стену взобрались и егеря. Они продолжали огнём прикрывать штыковую атаку гренадеров, которых становилось всё меньше. Поручик Ростовский уже командовал ротой, а вскоре и батальоном. Почти все офицеры его полка были ранены или убиты. Несмотря на отчаянный напор гренадерской бригады, дальше предместий им продвинуться никак не удавалось. Генерал фон Майдель, контуженный, с головой, перевязанной белой тряпкой с красными пятнами, прихрамывая ходил по захваченным редутам и ругался по-немецки и по-русски. Он послал уже третьего нарочного главнокомандующему, требуя подкреплений.

   – Ещё парочку свежих батальонов – и я зацеплюсь за основные укрепления и ворвусь в город, – орал он князю Ростовскому, которому уже санитар перевязывал левое плечо.

Рядом с ними фельдфебель Митрофаныч склонился над лежащим Захаром. Ему осколком только что разорвавшейся неподалёку гранаты разворотило всю грудь.

   – Прощай, дядя Кирилл, – прохрипел молодой солдат. На его губах запузырилась кровь.

   – Прощай, парень, – перекрестил его фельдфебель.

   – Бери ружьё, я его успел зарядить, – прохрипел из последних сил Захар и затих.

Митрофаныч, схватив ружьё, прицелился и выстрелил по приближающимся фигурам в красных мундирах и фесках. Это шла в атаку на редут, занятый русскими, отборная арабистанская пехота во главе со своим командиром дивизионным генералом Керим-пашой, или Баба-Керимом, дедушкой Керимом, как его любовно называли солдаты. Старец скромный, как сам себя величал турецкий генерал, размахивал ятаганом и громко подбадривал своих солдат. Поредевшая колонна гренадерского корпуса вынуждена была остановиться, а потом и отдать назад часть предместья.

На других участках приступа, как это было всегда, успешнее всех действовал Бакланов. Он вместе с генералом Базиным сумел захватить всю линию Чакмахских укреплений вместе с пятнадцатью орудиями и двумя турецкими знамёнами. Но дальше, чтобы атаковать основные укрепления Карса – Вели-Табии, нужно было пройти под ураганным огнём глубокую и широкую лощину. Однако сил у отряда уже не было. К Муравьёву прискакал весь в пыли и пороховой копоти капитан Ермолов, сын Алексея Петровича.

   – Генерал Бакланов приказал передать вам, – возбуждённо доложил офицер, – что они взяли всё, что было назначено по диспозиции. Теперь дело остановилось. Войск мало. Мы не можем взять Вели-Табии. Но если угодно будет прислать четыре батальона, мы перейдём овраг и через полчаса соединимся с вами на Шорохских укреплениях.

   – Подожди, – проговорил глухо главнокомандующий и стал прохаживаться по площадке на вершине Столовой горы.

Снизу к нему по тропинке поднялся раненый, молодой офицер.

   – Генерал Ковалевский тяжело ранен штуцерной пулей, – доложил он, морщась от боли (весь правый рукав его мундира был мокрым от крови), – его унесли в тыл. Турки отбили все приступы. У нас в полках погибли почти все штаб-офицеры.

Офицер зашатался.

   – Быстро отнесите его в госпиталь, – приказал Муравьёв своим казакам из конвоя и, ещё больше нахмурившись, зашагал по каменистому пятачку.

Он вновь осмотрел в подзорную трубу поле боя.

   – Правое крыло Шорохских позиций так и не взято. Майдель завяз в предместье и требует подкреплений. У Бакланова дела получше, но он тоже нуждается в поддержке, а где у меня резерв? Всего пять батальонов. На всех уж точно не хватит! – сказал Муравьёв своему заместителю генералу Бриммеру. – Да, нужно признать, что штурм не удался. Вот что, Эдуард Владимирович, я отдаю приказ войскам на отход, а ты внимательно проследи, чтобы при отступлении все блокадные посты вокруг крепости были вновь заняты и держались крепче прежнего. Мы блокаду не снимаем, а, наоборот, ужесточаем.

И Николай Николаевич повернулся к Ермолову:

   – Скачи скорее назад и скажи Бакланову и Базину, чтобы отступали. У меня огромная потеря в людях, и я не могу овладеть Шорохскими укреплениями, а это ключ всей турецкой позиции.

Тяжело было Муравьёву принимать такое решение, но он сделал это. Турецкие паши и англичане, возглавляющие оборону города, были уверены, что наместник Кавказа после неудачного штурма, который турецкие войска отбили из последних сил, снимет блокаду Карса и отступит в Грузию. Ведь в этом был их единственный шанс на спасение. Тем более пришло известие, что двадцатисемитысячный корпус Омер-паши прошёл Менгрелию и вступил в Гурию. Турки заняли Зугдиди. Они фактически стояли на пороге Тифлиса. А Николай Николаевич, сжав зубы, стоял на своём.

   – Карс будет наш, и ничто не сможет мне помешать взять его! – спокойно и уверенно повторял главнокомандующий. Он был по-прежнему убеждён, что ключ к победе за Кавказ находится именно здесь, в Карсе. И не упрямство, как думали некоторые, а интуиция талантливого полководца, без которой нет военного искусства, направляла поведение командующего. Глубокие знания военного дела, помноженные на огромный и разносторонний собственный опыт, давно уже сделали Муравьёва мудрым военачальником, а воля и сильный характер делали его непреклонным в своём движении к цели.

И вновь потекли войсковые будни. Он часто посещал госпиталь и лагерь. Но нигде не было слышно жалоб и стенаний. Настрой солдат был бодрый. Это больше всего радовало главнокомандующего. В одной землянке, где лежали раненые, Муравьёв встретил седоусого фельдфебеля, с которым разговаривал ещё до штурма в начале сентября. Митрофаныч был ранен в ногу.

   – Только поэтому я и кантуюсь здесь, у лекарей, что ходить пока что не могу, а иначе ни за что бы в госпитале не остался, – проворчал он, когда Николай Николаевич присел к нему на топчан.

   – Ты мне лучше скажи, что думаешь о штурме? И как настроены твои товарищи? Продолжать осаду или, может быть, уже невмоготу больше? – спросил вполне серьёзно генерал фельдфебеля.