Текст книги "Судьба генерала"

Автор книги: Олег Капустин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 36 страниц)

3

Кампания против персов в 1827 году была успешной. Разгромленный в сентябре прошлого года Паскевичем и отброшенный за реку Араке Аббас-мирза вёл военные действия вяло, всячески уклоняясь от решительных столкновений с русскими войсками. К началу лета полки Кавказского корпуса заняли Эчмиадзин. Здесь Муравьёв с удовольствием встретился с армянами-монахами, которые десять лет назад энергично помогали ему собирать разведывательную информацию и даже укрывали его в стенах своего монастыря. Вскоре русские батальоны уже были у Нахичевани. Городок взяли с ходу и обложили стоящую неподалёку крепость Аббас-Абад. Именно под её стенами начали успешно взаимодействовать в бою полковник Муравьёв, его друг полковник Бурцев, отправленный на Кавказ из-за дружеских связей со многими декабристами, и рядовой Михаил Пущин, брат лицейского друга Пушкина Ивана, разжалованный из артиллерийских офицеров в солдаты за участие в событиях 14 декабря на Сенатской площади. Несмотря на сумбурные приказы и прямое противодействие ревнивого к чужим успехам Паскевича, Аббас-Абадская крепость вскоре сдалась, зажатая в жёсткие тиски осады, которой умело руководил Муравьёв. При войсках находился и Александр Сергеевич Грибоедов, уже подготавливающий текст мирного договора с персами, выгодный для нашей стороны. Блестящий дипломат и гениальный драматург служил своего рода смягчающим острые противоречия буфером между взбалмошным и даже частенько истеричным, как беременная женщина, своим родственником, наместником Кавказа, генералом от инфантерии Паскевичем и неизменно хладнокровным и незыблемым, как гранитный утёс, полковником Муравьёвым, фактически руководящим штабом корпуса. Александр Сергеевич со свойственным ему тонким юмором писал в одном из писем об этом мачехе жены Муравьёва Прасковье Николаевне Ахвердовой: «Главнокомандующий относится к нему с большим уважением и доверием, но какая-то дьявольщина мешается тут: у них часто бывают серьёзные размолвки. Один кричит, другой дуется, а я играю глупейшую роль примирителя, хотя ни тот, ни другой меня за это не благодарит... Дело в том, что генерал бывает иногда очень несговорчивым, а вашему зятю недостаёт в характере уступчивости».

Вскоре «неуступчивого» Муравьёва отправили в передовой пятитысячный отряд генерала Эрнстова, выдвинутый вперёд по Тавризской дороге. Начальником штаба корпуса был назначен генерал Сухтелен, а его заместителя Николая Николаевича удалили с глаз долой, подальше от раздражённого Паскевича с твёрдым предписанием: не инициативничать, а строго придерживаться приказов главнокомандующего. Прибыв в авангард, Муравьёв фактически взял там власть в свои руки и разработал операцию, в необходимости которой он убедил старого генерала Эрнстова, номинально возглавлявшего передовой отряд. Суть муравьевского плана заключалась в том, чтобы стремительным броском захватить Тебриз. Аббас-мирза неосторожно оставил его почти без прикрытия, уведя все свои войска к Эривани, откуда фланговым манёвром он угрожал отрезать русские войска от связи с их операционной базой – Тифлисом. Паскевич, обеспокоенный происками персов у себя в тылу, повернул основные силы корпуса навстречу незадачливому персидскому полководцу, строго-настрого приказав Муравьёву и Эрнстову сидеть тихо на Тавризской дороге и прикрывать его с тыла. Но просто сидеть тихо неугомонный полковник не мог, а главное – это означало бы упустить возможность нанести противнику сокрушительный удар. Осуществляя свои планы, Муравьёв бросил против персов передовой отряд, внезапным броском захвативший Дарадизское ущелье, а затем и селение Маранда. Ключ к Тебризу был в руках русских. Как только Паскевич, отпугнувший Аббас-мирзу от Эривани, узнал об активности Муравьёва, он с нарочным послал ему длинное письмо с категорическим приказом остановиться и ждать основных сил. Но Муравьёв прекрасно понимал, что остановиться – значит потерять инициативу. Он собрал все свои немногочисленные силы в кулак и приготовился к стремительному маршу на Тебриз. Надо было опередить Аббас-мирзу, который, узнав о смелом и решительном манёвре русских, спешил на защиту столицы своего наместничества.

Рано утром 11 октября, за два часа до рассвета, Николай Николаевич вышел из своей палатки и сел к костру. Через несколько часов он двинется в поход, от которого в значительной степени зависит исход военной кампании и вся его дальнейшая судьба. В случае неудачи – а полковник хорошо это понимал – Паскевич не упустит случая отомстить «неуступчивому» Муравьёву, но, как и тогда в своей отчаянной экспедиции в Хиву, Николай Николаевич во имя успеха порученного ему дела решительно шёл на осознанный риск – поставил свою голову на кон: или пан, или пропал! Муравьёв, никогда не садившийся за карточный стол, с судьбой играл по-крупному! Ведь тогда и теперь для него главным были интересы Отечества, исполнение своего долга перед ним.

У костра грелись несколько солдат. Среди них полковник узнал Александра Стародубского.

   – Не спится, граф, перед походом? – спросил он.

   – Да, вот читаю «Историю Персии» Малкольма, – ответил Александр, отрываясь от страницы. Он вплотную придвинулся к костру.

   – А, отличная книга! – улыбнулся Николай Николаевич. – Десять лет назад я тоже её внимательно изучал. Бог ты мой, уже одиннадцать лет прошло, как я на Востоке, – покачал головой полковник.

   – А вам, любезный Николай Николаевич, грех жаловаться на стремительно бегущее время, – проговорил громко генерал Эристов, тоже вышедший к огню. Он был в старом халате и тапочках. – Вы, полковник, за эти одиннадцать лет успели столько сделать, сколько за всю свою жизнь большинство офицеров и не мечтают совершить, – продолжил генерал, покашливая и закуривая сигару. – Вам же всего тридцать три года, а вы уже без пяти минут генерал.

   – Что об этом говорить, – махнул рукой Муравьёв. – Не в чинах дело. Долг надо свой успешно выполнять. Как говорил ещё Пётр Первый: служить, а не картавить! Тебриз просто необходимо сейчас взять, а не то там засядет Аббас-мирза со своими войсками и придётся тысячи русских солдатских головушек класть под его стенами. Война затянется...

   – Пускай генерал Паскевич сердится, – ухмыльнулся старый генерал и затянулся ароматным дымом сигары, – а мы в Тебриз пойдём и мошенника Аббас-мирзу за набеги на Грузию накажем.

Ещё не рассвело как следует, а отряд генерала Эрнстова уже стремительно двигался по дороге на Тебриз. Солдаты шли бодро, даже весело.

   – Ну, покажем персам нашу кузькину мать, – громко говорил Андрей Полетаев. Он недавно сочинил поэму про успехи полка, его снова произвели в унтер-офицеры за храбрость, проявленную в боях, и теперь он с волнением ждал издания своего первого сборника стихов в Тифлисе.

   – Ты, Андрюшка, не хорохорься уж больно, – проворчал идущий с ним рядом Пахомыч. – Когда в атаку идём, держи строй, а не лети один вперёд очертя голову. Она у тебя одна, да к тому же такая светлая!

Пахомычу очень нравилась поэма Полетаева о боевых действиях полка. Он переписал её себе в старую, замусоленную толстую тетрадку, которую с удовольствием доставал из своего рундучка на ночных привалах, и читал вслух, сидя у костра, покуривая трубочку и изредка смахивая слезу с седых усов.

   – Да, персы опомнится не успеют, как мы уже в Тебризе будем, – весело сказал поэт. – Какая там атака, нас ждёт парад под седыми стенами этого великана Востока. Эге, надо записать выраженьице, может ещё понадобится, – пробормотал Андрей и достал из-за пазухи записную книжку.

И на этот раз поэт оказался прав. Русские батальоны так стремительно вышли к столице Азербайджанского наместничества Персии, что тебризцы даже не стали помышлять об обороне, а сразу же выслали делегацию горожан во главе с сыном местного губернатора. Полковник Муравьёв на азербайджанском языке вёл все переговоры о сдаче города. А вечером, когда русские войска уже удобно расположились за крепостными стенами цитадели, приказал устроить праздничный фейерверк. Над городом взвивались разноцветные ракеты, ярко горели многочисленные плошки с маслом и фитилями, расставленными на стенах города. Тебризцы высыпали на улицы. Центральная площадь была полна народу. В кахвехане и чайханах отбою не было от посетителей. Складывалось впечатление, что город взяла не армия противника, а в него вошли освободители, устроив после этого вместе с местными жителями весёлый праздник. И в этом Николай Николаевич не ошибся: хорошо зная Персию, он так и предполагал, что многие жители этой северной провинции просто изнывали под алчной и жестокой властью каджарской шахской династии. Её ослабление было им только на пользу.

Полковник Муравьёв ходил по городу и принимал поздравления. Все – и горожане, и русские солдаты, офицеры и генералы – знали, что заслуга взятия Тебриза целиком принадлежит ему. Но и для врагов Муравьёва это не было секретом. Недаром Аббас-мирза, находившийся в этот момент в двадцати вёрстах от города, разрыдался, когда увидел огни победного фейерверка, и послал русским предложение подписать мир. А на следующий день в город на взмыленной лошади прискакал нарочный от Паскевича с предписанием остановиться и ни в коем случае не штурмовать Тебриз. В суматошные, полные различных дел дни полковник Муравьёв часто появлялся на так хорошо ему знакомых улицах. Ходил он почти без охраны. И на этот раз, в полдень, он шёл в сопровождении только пятерых солдат из своего 7-го карабинерного полка. Среди них были Александр Стародубский и Андрей Полетаев. Они шли не спеша по центральной улице города в тени раскидистых чинар и ив, росших у арыка, и беседовали о персидской поэзии. Андрей, как всегда увлёкшийся, когда речь заходила о поэзии, размахивал руками и читал по памяти отрывки из французских и русских переводов персидской поэзии. Вдруг из-за толстых стволов деревьев выскочили несколько человек в барашковых кулахах на головах, в драных разноцветных архалуках, с шашками наголо. Первый из нападавших подскочил к полковнику и взмахнул шашкой. Николай Николаевич ещё только выхватывал свою саблю. В этот миг Андрей Полетаев, даже не успев сорвать ружьё со своего плеча, шагнул вперёд и закрыл собой Муравьёва. Клинок рассёк ему шею и грудь. Через долю секунды Александр Стародубский уже проткнул штыком бандита. Полковник зарубил следующего. Нападавшие, не выдержав удара четырёх штыков и одной сабли, бросились врассыпную.

– Тот алый ястреб предвещал мою смерть! – проговорил Андрей с усилием, когда Пахомыч опустился рядом с ним на пыльную горячую дорогу и положил его голову себе на колени. На губах умирающего пузырилась кровь. Через минуту Пахомыч закрыл глаза поэта и затрясся в рыдании.

Полковник и солдаты сняли головные уборы и склонились над геройски павшим в бою товарищем. Андрей Полетаев только месяц не дожил до выхода первой книги, которая произвела по всей России эффект разорвавшейся бомбы. И как власти ни пытались её запрещать и изымать из продажи, молодёжь уже знала её наизусть. А Александр Стародубский, когда войска корпуса осенью с победой вернулись домой, был вновь произведён в прапорщики. Он начал командовать взводом у того же капитана Маклакова, который и на Персидской кампании остался, к своему глубокому огорчению, без единой царапины. Но впереди уже назревала новая война с турками. Поэтому Григорий Христофорыч ещё не потерял надежды на пенсион. А «неуступчивый» полковник Муравьёв в марте 1828 был произведён в генерал-майоры и, получив под командование гренадерскую бригаду, уже через два месяца выступил в поход. Началась новая его боевая кампания, на этот раз против турок. Но перед отправкой к месту боевых действий генерал Муравьёв и прапорщик Стародубский вместе пришли на могилу поэта на тифлисском кладбище. Они постояли молча перед простым мраморным памятником, воздвигнутым на средства почитателей поэта, положили цветы и сразу же отправились в поход. Покидая город вместе с колонной войск, они не видели, как на могильную плиту поэта сел степной ястреб и долго смотрел с кладбищенского холма на долину, по которой двигалась нескончаемая змейка батальонных колонн. Война всё ещё продолжалась на древней многострадальной земле Востока, и кто будет следующей её жертвой, никому не дано было знать.

4

К концу июня русские полки переправились через пограничную с Турцией реку Арпачай и вскоре уже были под стенами Карса. Эту крепость турки построили при помощи английских военных инженеров и гордо объявили неприступной. Муравьёв с интересом рассматривал мощные укрепления города, сложенные из крупных, необработанных каменных глыб. Над стенами возвышались башни, приспособленные для размещения пушек дальнобойного обстрела. Внутри города ещё имелась цитадель с военными складами и другими постройками. А рядом с городом высилась гора Карадаг, на которой англичане построили редут, соединённый с основной крепостью.

– Да, впечатляет! – проговорил Николай Николаевич, объезжавший город в сопровождении своего друга полковника Бурцева и вновь произведённого в прапорщики Михаила Пущина, талантливого военного инженера и артиллериста. Сосланный на Кавказ рядовым солдатом, он по инициативе Муравьёва фактически руководил сапёрными и пионерными частями корпуса. Странно было видеть на многих военных совещаниях командного состава, как худой человек в солдатской шинели, а сейчас переодетый в мундир младшего офицера, спокойно и уверенно излагает планы по осаде и штурму крепостей, свободно указывая генералам и полковникам, где располагать части и когда и как начинать осаду и штурм. И все его слушались беспрекословно – таким авторитетом в своём деле он обладал. Даже ревнивый Паскевич всегда прислушивался к его советам и терпел государственного преступника в своём ближайшем окружении. Сейчас же Михаил Пущин, рассматривая карту местности на одном из больших плоских камней, показал жёлтым прокуренным указательным пальцем правой руки на белом листе карты:

   – Вот здесь необходимо закладывать наши батареи. Три поставим на левом берегу реки, а на правом – главную батарею, как раз напротив предместья Ортакапи.

Генерал Муравьёв посмотрел на карту, затем в подзорную трубу осмотрел местность, где надо ставить батареи, и сказал:

   – Делать это, конечно, надо будет ночью, ибо днём они нас в упор со стен пушками в щепки разнесут.

   – И не откладывая в долгий ящик, – добавил Пущин.

   – Сегодня же вечером мы с Бурцевым проведём отвлекающую атаку на левом фланге, а вы со своими солдатами в это время обозначите кольями всю трассировку ретраншемента[34]34
  Ретраншемент – вторая линия укреплений в крепостях и укреплённых лагерях.


[Закрыть] и направление амбразур. Вслед за этим мы подведём и расположим наши части, возведём редуты и установим на них батареи.

Так и поступили. Генерал Муравьёв взял на себя наблюдение за постройкой редута для главной батареи на правом берегу. Он хорошо понимал, что утром, как только турки увидят её, здесь будет сущий ад. И он оказался прав. Лишь только взошло солнце, с крепостных стен по главной батарее русских начали палить все орудия. Завязалась ожесточённая перестрелка. Муравьёв ни на минуту не покидал эту батарею. Рядом с ним турецкие ядра взрывали землю, рушили возведённые с таким трудом брустверы и амбразуры. Три пушки были подбиты. Их прислуга лежала здесь же в крови. Многие уже не шевелились. Но Николай Николаевич как ни в чём не бывало ходил по брустверу, переступая через искорёженные лафеты, обходя трупы солдат, и невозмутимо всматривался в подзорную трубу на стены Карса и простирающийся за ним город. Часть его строений уже горела, стены во многих местах тоже были повреждены.

   – Ещё полчаса такой канонады – и от нашей батареи не останется и горстки пыли! – выкрикнул стоящий рядом прапорщик Стародубский, который со своими карабинерами прикрывал батарею. – Надо что-то делать. Может, уже штурмовать? – кивнул он в сторону пехотных частей, приготовившихся к штурму с длинными лестницами за батареей.

   – Да ты что, Саша, – улыбнулся генерал. – Дело только начинается. Нам, конечно же, не помешал бы отвлекающий удар с левого берега. Тогда турки и огонь частично перенесли бы туда, да и пехоту свою рассредоточили бы по всем стенам. Ведь они сейчас почти все здесь, напротив нас собрались, ожидая главного удара.

   – Ну, тогда давайте записку – я к Бурцеву нарочного отправлю.

   – Зачем нарочного, Бурцев своё дело знает, да и предусмотрено это в предварительном плане операции, – опять улыбнулся генерал. – Я уверен, что он уже отдал команду своим полкам ударить вон по тому предместью, – показал он рукой вдаль на левый фланг.

Прошло полчаса, и огонь турок значительно ослаб.

   – Ну, так и есть! – воскликнул довольный Муравьёв. – Что я тебе говорил! Вот посмотри, Александр.

Генерал передал подзорную трубу Стародубскому. Тот взглянул на дальнее предместье и увидел там зелёные фигурки егерей и знамя 17-го егерского полка. Русская пехота уверенно теснила турок. В дыму мелькали разноцветные чалмы, красные фески, синие куртки и коричневые и фиолетовые шаровары турецких пехотинцев, сверкали кривые клинки ятаганов, мелькали конские хвосты на деревянных шестах, бунчуки. Егеря в чёрных киверах и тёмно-зелёных мундирах, со штыками наперевес, как всё сметающая лавина, теснили восточное воинство к высоким стенам крепости. Вскоре турецкая пехота скрылась за быстро захлопнувшимися за ними воротами. И тут Александр Стародубский увидел что-то совершенно странное. В некоторых местах со стен Карса начали опускаться верёвочные лестницы и какие-то одетые по-восточному люди кричали и приглашали русских солдат лезть на стены.

   – Что это такое, Николай Николаевич? – удивлённо спросил Александр, передавая генералу подзорную трубу. – Они что, заманивают наших, что ли?

Муравьёв всмотрелся.

   – Да это не турки, а наши друзья армяне из города пробрались на стены, где нет турецких солдат, и спустили лестницы. Ну вот, егеря Бурцева уже ими воспользовались, сейчас и до ворот доберутся и откроют их. Нам надо поддержать своих. Усильте огонь! – приказал генерал артиллерийскому офицеру.

   – А нам на штурм? – радостно воскликнул прапорщик, направляясь к своим солдатам.

   – Подожди, Саша! – крикнул ему Муравьёв. – Мы будем штурмовать, но не здесь, а вон там, – указал рукой вправо на редут, высившийся на горе Карадаг. – Сейчас именно там ключ всей турецкой позиции. Надо не позволить им начать вести огонь по уже захваченным башням и частям города, поддерживая турецкую контратаку.

В этот момент к батарее Муравьёва подскакал на взмыленном коне генерал Паскевич.

   – Кто отдал приказ штурмовать город без моего разрешения? Вы ответите за самоуправство! Что здесь творится, чёрт побери? Немедленно отвести войска.

   – Это уже невозможно, – невозмутимо ответил Муравьёв. – Части полковника Бурцева ведут бои в городе.

   – Да, мне уже доложили, что и генерал Остен-Сакен, мой начальник штаба, не согласовывая свои действия со мной, во главе карабинерного полка ворвался в предместье Орта-капи...

   – Да, я вижу, – кивнул Муравьёв, осматривая поле боя в подзорную трубу. – Карабинеры тоже уже вступили в город со своего направления. А вон кто-то с гренадерами захватил угловой бастион и стреляет из турецких пушек по городу.

   – Это полковник Вольховский, мне и об этом доложили, – вспыхнул опять Паскевич. – Он обер-квартирмейстер, не его это дело – штурмовать города! И всё без согласования со мной, – причитал Паскевич, качая маленькой курчавой головой.

   – Разрешите же и мне, ваше высокопревосходительство, заняться своими прямыми обязанностями. Отдайте мне приказ штурмовать редут на Карадаге, уже отлично видно, что турки сосредотачиваются к контратаке именно оттуда. Если я сейчас не ударю по ним, то они могут смять наших в городе и восстановить статус-кво, тогда осада затянется и неизвестно ещё, как сложится вся наша кампания против турок.

   – Да вы что, генерал, с ума сошли? – воскликнул Паскевич. – Как вы будете штурмовать эти отвесные скалы и неприступные бастионы на них? Вы угробите всю вашу бригаду. Лучше я отдам приказ протрубить сигнал к отходу нашим войскам в крепости. Пускай они выходят оттуда, и уж тогда мы начнём осаду города по всем правилам военного искусства. Не спеша, но уверенно.

Паскевич уже хотел повернуться, чтобы отдать приказание своим адъютантам, как Муравьёв громко проговорил:

   – Отдать сейчас приказ об отступлении – это не только упустить верную победу, но и дать туркам просто уничтожить наши войска, ворвавшиеся в город. Все, мосты сожжены. Я иду штурмовать Карадаг. Мои разведчики обнаружили скрытые тропы в этих скалах, а местные жители из армян обещали провести нас к самому редуту. Всё для штурма уже приготовлено. Как только наш флаг взовьётся над Карадагом, так сразу же бросайте все оставшиеся батальоны на штурм города. – И Николай Николаевич спокойно пошёл к полкам своей гренадерской бригады, изготовившимся к атаке у подножия горы.

Паскевич ошеломлённо посмотрел в спину удаляющегося генерала, ещё раз взглянул на крепость, где в пороховом дыму на всё большом числе башен взвивались знамёна российских полков, и вдруг замотал головой, как при сильной зубной боли, закричав во всю глотку:

– Кто тут командует корпусом – Муравьёв или я?

Наместник Кавказа бросил в пыль свою чёрную нарядную генеральскую треугольную шляпу с бело-чёрными перьями и неистово стал топтать её ногами. Его свита молча смотрела на объятую клубами порохового дыма крепость, стараясь не замечать главнокомандующего. Ведь известно, что беда подчинённому, который бывает свидетелем промахов тщеславного начальника. А в это время генерал-майор Муравьёв во главе нескольких батальонов из Грузинского гренадерского, Эриванского карабинерного и 7-го карабинерного полков почти неприступными тропинками взошёл на скалы Карадага. Не обращая внимания на ожесточённый перекрёстный огонь с редута, его шанцев[35]35
  Шанцы – окопы, укрепления.


[Закрыть] и бастионов, русские пехотинцы, распределившись на несколько штурмовых колонн, по заранее заготовленным лестницам ворвались на редут и заставили его защитников в чалмах и фесках сдаться. Знамёна гренадерского и карабинерного полков взмыли над Карадагом. Штандарт своего полка укрепил на бруствере турецкой крепости поручик Александр Стародубский. И генерал от инфантерии граф Паскевич-Эриванский, скрипя зубами, отдал приказ всем войскам идти на приступ уже сдающейся крепости. Турки начали выбрасывать белые флаги. Основа победы в этой войне была заложена.

Генерал Муравьёв за свой подвиг вскоре был награждён Георгиевским крестом четвёртой степени. Однако отношения с наместником Кавказа, скоро ставшим генерал-фельдмаршалом, были у него испорчены до конца жизни. Но это особенно и не огорчало Николая Николаевича. Жалел он лишь о том, что вынужден был покинуть Кавказ, которому отдал четырнадцать лет жизни. Он возвращался в Россию в ореоле славы талантливого и решительного генерала, общественное мнение страны прочно связало его имя с удивительно быстрым и успешным взятием Карса. Муравьёв и не подозревал, что судьба через двадцать лет снова забросит его сюда же и название этой турецкой крепости навечно будет связано с его именем. Пока же генерал Муравьёв нёс службу в Западном крае, грустя о столь полюбившихся ему странах Востока. Однако прошло всего три года, и Восток вновь властно призвал его к себе. Открылась новая блестящая страница биографии полководца, дипломата и разведчика.