Текст книги "Судьба генерала"

Автор книги: Олег Капустин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 36 страниц)

4

Им переводил худой, невысокий грек с длинным, горбатым носом и чёрными, блестящими глазками, очень близко сидящими друг от друга. Он смешно дёргал головой, когда поворачивался от собеседника к собеседнику. Синяя кисточка на его красной феске летала по воздуху с одной стороны круглого головного убора на другую. Но переводил очень быстро и без малейшей запинки. Его французский был безукоризненным.

Сначала Жак вынул из внутреннего кармана довольно объёмистую плоскую шкатулку и открыл её. Там на малиновом бархате лежала золотая луковица часов. Лучи солнца заиграли на драгоценных камнях, которыми та была сплошь усыпана. Глаза Ахмед-паши сверкнули поярче, чем рубины и алмазы. Это была его страсть – старинные часы. Он уже собрал великолепную коллекцию.

– Разрешите подарить вам эти часы, ими когда-то пользовался один из самых почитаемых монархов Европы – Людовик Четырнадцатый.

Смуглые руки начальника султанской гвардии с наслаждением погладили шедевр ювелирного искусства.

   – Это, конечно, не лично мой подарок, – заметил французский дипломат, – сам наш король Луи-Филипп Орлеанский поручил мне вручить вам его в знак глубокой признательности за ваше расположение к интересам Французского королевства.

   – Спасибо, – мягко ответил Ахмед-паша. – Передайте Его Величеству Луи-Филиппу, что я и впредь буду способствовать, опираясь на мои пусть и слабые силы, охране интересов Французского королевства в пределах нашей империи.

   – Мы очень ценим вашу поддержку, уважаемый паша, – проговорил, льстиво улыбаясь, Жак Варенна. – Тем более, что скоро могут наступить времена испытаний, они потребуют мужественных решений для смелого обновления всей жизни Османской империи. И мы надеемся, что вы встанете на сторону нового, а не станете цепляться за уже давно отжившие предрассудки и лиц, которые себя полностью скомпрометировали.

   – Я очень ценю, что ваше правительство поддерживает ветер перемен, он движется к нам под зелёным знаменем пророка, и уверен в том, что очиститься от скверны, в которой мы, к сожалению, прозябаем, нам поможет обращение к нашим здоровым корням, а не бездумные заимствования заморских, чуждых нам обычаев и порядков, – проговорил паша, и его глаза зажглись фанатичным блеском, который отнюдь не понравился собеседнику.

Но дипломат, конечно же, не подал вида и продолжил разговор. Речь зашла о позиции России. Это очень волновало французов.

   – К сожалению, русский посол Бутенёв на вчерашней встрече с султаном обещал любую помощь, вплоть до вооружённой, нашему владыке против войск Ибрагим-паши. Император Николай занял жёсткую позицию и отправил к нам своего личного представителя – генерала Муравьёва. После встречи с султаном он поедет в Александрию к Мухаммеду-Али, – не спеша сообщил Ахмед-паша.

   – Да что ж вы сразу же не начали с этой новости? – встрепенулся Жак Варенна, он был так взволнован, что вскочил и зашагал по беседке, – Ведь это же меняет весь расклад сил. Сколько войск выделяют русские в экспедиционный корпус? Когда он прибудет? Где место высадки? – посыпались градом вопросы француза.

   – Все детали будет обговаривать с султаном генерал Муравьёв. Он, возможно, и возглавит русские силы.

Дипломат взял себя в руки и сел на подушки рядом с пашой.

   – Сейчас это самое главное, – проговорил он решительно. – Нам нужно знать всё о миссии Муравьёва. В любое время суток присылайте мне нарочного с новой информацией. И вот вам чек на расходы. Если понадобятся ещё деньги, вы их получите. Но мне надо знать о каждом слове и каждом шаге этого русского генерала, – проговорил деловито французский дипломат и встал с подушек.

   – Но это ещё не все плохие новости, – меланхолично проговорил Ахмед-паша.

   – Ну, что ещё у вас?

   – Наши шпионы подмешали опиум английскому фельдъегерю, который перевозит дипломатическую почту, и сняли копии последнего отчёта британского посланника своему министру иностранных дел.

   – Отлично, дайте мне его прочитать, – потёр руки Жак Варенна.

   – К сожалению, не могу. У меня его украли, – опять меланхолично, поглаживая свою бородку, произнёс турок.

   – Да вы что, с ума сошли? Ведь он там должен был написать о наших общих планах по поддержке Ибрагим-паши и его папаши в Египте и о разграничении сферы влияния наших стран во всём регионе в послевоенное время!

   – Да, он там как раз об этом и пишет, – кивнул паша.

   – И вы об этом так спокойно говорите? Ведь попади этот документ русским, они смогут настроить против нас и султана, и Мухаммеда-Али. О Боже! Да кто же его украл у вас, беспечных восточных обормотов? – взвыл француз, воздевая руки к небу.

   – Я подозреваю одного армянина, Овнаняна, моего парикмахера.

   – Вы его поймали?

   – Да, он не успел скрыться, но отчёта английского посланника у него не было. Не нашли его и у него дома.

   – Так допросите его покрепче!

   – Его уже допрашивают. Хотите посмотреть? Прелюбопытное зрелище! Пойдёмте, заодно и развлечёмся, – пригласил своего гостя турок, улыбаясь.

   – Мне сейчас не до развлечений, – огрызнулся Варенна. – Надо во что бы то ни стало вернуть эту бумагу. Во что бы то ни стало!

Дипломат вскочил и уставился на турка, спокойно восседающего на подушках.

   – Ну, что же вы сидите? Идемте! – выкрикнул экспансивный француз, вконец выведенный из себя флегматичным турецким сибаритом.

5

На стенах подземного коридора, по которому шли французский дипломат и турецкий паша, горели, сильно коптя, факелы. Они спустились в подвал дворца. Слуга почтительно отворил невысокую дверь, обитую ржавым железом. Наклонив голову, Жак Варенна вошёл в просторную подземную залу. Она освещалась, как и коридоры, неровным светом факелов. В углу ярко пылали поленья дров в большом камине. Рядом с ним висел на дыбе какой-то полуголый человек и жалобно стонал.

   – Это мой брадобрей, армянин Овнанян, – проговорил любезным тоном, всё так же меланхолично, Ахмед-паша. – Ни в чём не признается, мерзавец.

   – На кого же он работал? – спросил заинтересованно дипломат и подошёл к дыбе, внимательно всматриваясь в висевшего человека с вывернутыми назад руками.

   – Не говорит, негодяй. Мы уже всё перепробовали, – ответил огромный, бритый наголо турок, одетый прямо на голое тело в распахнутую кожаную безрукавку.

Его волосатая грудь и синие просторные шаровары были забрызганы свежей кровью. Он низко склонился перед Ахмед-пашой. По его бритой голове и могучим голым рукам текли капли пота. В подземелье было душно и жарко. Отвратительно пахло палёными волосами.

   – Ну и чёрт с ним, – махнул рукой паша. – Давай-ка, Рахим, покажем нашему гостю старый турецкий способ обращаться со своими врагами. Хочу его позабавить. Вели, чтобы принесли бочку.

Рахим, довольный, что гроза прошла стороной, улыбаясь крикнул в открытую дверь. Вскоре Жак почувствовал миазмы тяжёлого смрада. Он оглянулся. В залу принесли большую бочку, полную нечистот. Француз зажал нос надушенным платком. Палачи содрали с дыбы стонущего армянина и швырнули его в бочку. Из неё виднелась только его голова и поднятые руки. Несчастный умолял о пощаде. Улыбающийся Рахим вынул из ножен кривой ятаган, висевший у него на поясе, и взмахнул им. Сталь, сверкнув в пламени факелов, просвистела над бочкой. Бедный армянин, чтобы не лишиться головы, вынужден был нырнуть в нечистоты с головой. Когда он снова вынырнул, отдуваясь и отплёвываясь, кривой клинок снова провизжал над бочкой. И так продолжалось много раз. Турки во главе с Ахмед-пашой покатывались со смеху.

   – Господи, вы как дети малые, – махнул рукой с платком француз, морщась. – Надо же сначала узнать, на кого он работал и где документ, а потом уж забавляться.

   – Он уже ничего не скажет, – авторитетно заявил главный палач, Рахим. – Он сошёл с ума и теперь может городить только редкую чушь. Слабак, такое, к сожалению, бывает.

   – А вот это мы сейчас проверим, – проговорил Жак. – А ну-ка достаньте его из бочки. Сполосните и снова подвесьте. Я хочу с ним поговорить по душам. И уберите вы эту бочку отсюда. Ведь задохнуться же можно!

Когда турки через несколько минут исполнили приказание, дипломат снял фрак, засучил рукава белоснежной рубашки и, взяв горящий факел, подошёл к висевшей на дыбе голой жертве.

   – Значит, ты, парень, свихнулся? Ничего не понимаешь? Да? – спросил Жак и поднёс факел к груди Овнаняна.

Переводчик быстро перевёл на турецкий. Чёрные волосы стали потрескивать на груди армянина. Запахло палёным телом. Овнанян закричал и уставился в глаза француза с ужасом.

   – Не понимаешь, значит, ничего? А может быть, вспомнишь, на кого ты работал? А? И куда ты дел документ? – вкрадчиво спрашивал Варенна.

Овнанян молчал. Тогда дипломат начал жечь факелом подмышки. Раздался крик и проклятья.

   – Что-то мне сдаётся, что ты прикидываешься, – проговорил француз, улыбаясь. – Последний раз я тебя спрашиваю. На кого ты работал? Кто тебе платил? Это были русские? Австрийцы? Где документ? Отвечай, а не то я поджарю твою яичницу прямо сейчас. – И он поднёс факел к низу живота жертвы.

Даже турки скривились, некоторые из них отвернулись. И тут Овнанян вдруг осмысленно посмотрел в глаза француза и отчётливо проговорил:

   – Будь ты проклят, франк, не мать тебя родила, а ехидна, – и плюнул в лицо дипломату.

Жак безжалостно исполнил свою угрозу. Раздался страшный вопль. Он волной прокатился по подземному залу, вылетел в открытую дверь в коридор и отголоском докатился до сада, по которому прогуливалась после купания довольная Натали.

   – Что это такое? – спросила она у спутниц.

   – Не тревожьтесь, госпожа. Это осёл ревёт, – улыбнулась беззаботно молоденькая смуглая служанка.

А в подземном зале тем временем наступила полная тишина. Потрескивали горящие факелы. Овнанян безжизненно висел под потолком.

   – Отрубите ему голову и бросьте на базаре, чтобы никому не повадно было предавать своих господ, – махнул рукой паша палачам и проводил недовольно морщащегося гостя в сад.

   – Что это вас так долго не было? И чего это от тебя, Жак, палёной свиньёй пахнет? – спросила Натали, наморщив носик, когда француз и Ахмед-паша подошли к беседке, где усадили гостью.

   – Это не палёной свиньёй, а палёным армянином воняет, – рассмеялся турок, блеснув белыми зубами. – Хотя вы правы, прекрасная из прекрасных: разницы никакой.

   – Фу, не говорите мне такие гадости. Значит, это не осёл так жалобно кричал минут десять назад?

Возбуждённые пыткой мужчины громко рассмеялись.

   – Ты знаешь, Жак, – вдруг сказала Натали по-английски, чтобы не понял переводчик. – Мне порой кажется, что нашему турецкому другу не только мальчики нравятся – так он на меня горячо поглядывает, проказник.

А Ахмед-паша улыбался и хитро посматривал на своих гостей. В его руках искрились на солнце чётки из алых агатов. Бусинки, как крупные капли крови, проскальзывали между смуглыми изящными пальцами.

ГЛАВА 2

1

На следующий день по узким, кривым, полутёмным стамбульским улочкам, часто превращающимся в круто спускающиеся с очередного холма лестницы, шёл высокого роста мужчина в элегантном, прекрасно сшитом, тёмно-синем фраке с серебряными пуговицами и модных, цвета густых сливок, широких панталонах, прозванных парижскими остряками «pied d'elephant» – «слоновые ноги». На его голове матово поблескивал высокий цилиндр с сильно отогнутыми полями. В этом щёголе трудно было узнать графа Александра Стародубского, который пять лет назад шагал в простой солдатской шинели в колонне второго батальона 7-го карабинерного полка по пыльным дорогам Персии. Много воды утекло с тех пор. Граф заинтересовался Востоком, на который так бесцеремонно забросила его судьба, выучил турецкий, овладел знаниями, необходимыми офицеру Генерального штаба, и теперь под видом дипломата вёл разведывательную работу в самом сердце Османской империи.

В любом другом восточном городе он, конечно же, стал бы центром внимания жадной до развлечений толпы, но только не в этом, всё повидавшем на своём веку граде. Ведь по камням, по которым шагал лёгкой походкой русский дипломат, уже прошли до него и аргонавты, направлявшиеся за золотым руном, и воины железных фаланг Александра Македонского, и лукавые и коварные византийские императоры, и, наконец, жестокий и просвещённый завоеватель султан Мехмед Второй, водрузивший на купол Святой Софии полумесяц вместо креста. И с каждым завоевателем приходили его спутники, одетые совершенно по-особому, говорившие на своих языках и живущие по своим законам. И город за прожитые почти три тысячи лет устал от этой жуткой пестроты одежд, языков и обычаев. И, наверно, поэтому он и не обратил внимания, когда на его улицах всё чаще стали появляться эти франки в высоких, круглых, чёрных шляпах и в чудных кафтанах с длинными хвостами сзади.

Всё в мире повторяется, особенно на седом от прожитых тысячелетий Востоке. Когда-то давным-давно в Вавилон вошло войско персов, а город городов и не заметил, что на его улицах появились завоеватели. Продолжали торговать все базары. Вавилонцы беззаботно гуляли на свадьбах и дружеских пирушках, а вражеские воины, удивлённо озираясь, шагали и шагали по бесконечным улицам и переулкам. То же самое произошло и в Стамбуле в первую половину позапрошлого века. Стамбульцы торговали или воровали на многочисленных базарах; веселились в жаркие ночи рамадана, поглощая тонны любимого пилава, кто с бараниной, кто с курятиной, кто с фруктами, запивая его миллионами чашек кофе, чая, шербета. Время от времени они ссорились со своими султанами или их визирями, и порой отрубленные головы царедворцев выставлялись на серебряных блюдах перед Беб-аль-Али – Высокими воротами султанского дворца Топкапы, а головы же простого люда не удостаивались даже и деревянных. Их просто сваливали грудой в тёплую пыль на обочинах дорог. Так и не заметили эти ленивые жизнелюбцы, как по их узким улочкам начали уверенно, по-хозяйски расхаживать одетые как денди консулы великих европейских держав, а надменные восточные сатрапы и паши вдруг залебезили перед этими франтами в их хвостатых кафтанах. Так незаметно и началась консульская эпоха, когда слово невзрачного иностранного дипломата стало значить на берегах Босфора значительно больше, чем разодетого в пух и прах в богатейшие восточные одеяния паши, визиря и даже самого повелителя всех правоверных, опоясанного саблей великого Османа, султана, правителя огромной империи, расположившейся от границ Венгрии до Аравийских пустынь и нильских порогов в глубине Африки.

Единственно, что спасало до времени э.ту огромную обветшавшую державу от участи быть разорванной в клочья и полного подчинения неверным, так это то, что желающих поживиться за счёт ослабевшей восточной монархии было множество, и каждый завистливо присматривал за соперником, чтобы тот не отхватил самый лакомый кусочек. Так они и держали друг дружку за руки. Послов великих держав в Блистательной Порте было пятеро, и каждый вещал своё, как говорится, дул в свою дуду, а хитрые турки – от блистательного паши до оборванного разносчика зелени с центрального рынка Капалы Чарши – согласно кивали головой каждому франкскому консулу и подставляли руку ладошкой вверх, куда, аппетитно позвякивая, падали монеты разного достоинства, в зависимости от лица, которому предназначался этот бакшиш. Так и продолжалась эта странная эпоха в истории расползавшейся, как старое, сшитое из лоскутков одеяло, империи, когда никто из правоверных не мог точно распознать, кто же в конце концов правит на берегах Босфора: английский ли посол, спрятавшийся за широкой парадной мантией султана, а может, это уже проворный француз, выпихнувший с почётного места английского конкурента, или суровый русский, или коварный австрияк? Но на самом-то деле простому люду было всё равно, что творится в султанском дворце, лишь бы сибаритская жизнь восточного города текла неспешно и неизменно, как и при их отцах.

Но что-то, конечно, менялось в этом неподвижном, как небытие, инертном существовании огромного восточного города, но это было так, пустяки. Подумаешь, наш султан нацепил красную феску с золотой кисточкой вместо привычной всем чалмы и заставляет своих подданных сделать то же самое. Ну, поцапались в очередной раз янычары с султаном. Эка невидаль?! Правда, на этот раз не повезло янычарам. Расстреляли их из пушек на площади ат-Майдан, а потом несколько дней добивали в кривых переулках старого города. Всего тысяч тридцать порезали. Но что такое тридцать тысяч для города, где проживает целый миллион официально и ещё один миллион – так, на птичьих правах?

Значительно большее впечатление на стамбульцев произвело другое событие. Мехмед Второй воздвиг через Золотой Рог, длинный залив, разрезающий европейскую часть города на две части, понтонный мост. Вот это было чудо так чудо! Теперь можно было, не замочив жёлтых ботинок, которые носил каждый правоверный мужского пола, пройти посуху от мечети Айя-София в Галату, где проживали издавна торговцы генуэзцы и франки, и если захочешь, топай через посольский квартал, через греческие деревеньки и мусульманские кладбища аж до самого Чёрного моря.

– Да, велик и могуч наш султан, – поговаривали простые стамбульцы, – с умом распоряжается денежками, что сыплют ему в руки эти неверные в смешных кафтанишках. Только бы не забывал наш столп веры попристальней следить, что у него под носом вытворяют эти ненасытные паши и разные жулики, поднимающие несусветно цены на муку. Ведь так не только на чурек, но и на хамурсуз или дрянной лаваш денег хватать не будет. Да и к винцу бы поменьше прикладывался наш султан, а то ведь не секрет для всего Стамбула, что оплот истинной веры от шампанского, к которому он уже давно пристрастился, начал переходить к водке и даже – о ужас! – не брезгует и чистым спиртом. Ведь всем известно, что когда принимаешь цивилизацию, не надо перебирать. Всё хорошо в меру!

Александр Стародубский улыбнулся, вспомнив лукавую физиономию турка, купца средней руки, с которым он только что беседовал в сонное послеобеденное время, когда тот произнёс эту фразу про цивилизацию. Расположились они прямо у него в лавке, в просторной задней комнате, сплошь увешанной коврами. Дипломат любил неспешную беседу с Саим-беем в этот час, когда весь город мирно дремал. Дымились трубки с длинными чубуками. На низеньком столике стояла фарфоровая кофейная чашка в серебряном, сотканном из тонких узоров подстаканнике. Рядом прозрачный высокий стаканчик с холодной, только что со льда, зеленоватой нильской водой. Саим-бей лично откупорил запечатанную сургучом, запотевшую с холода, только что вынутую с ледника бутылку и налил дорогому гостю этой драгоценной влаги. Александр недаром пять лет прожил на Востоке, чтобы научиться разбираться в воде, как в самых дорогих французских винах. Он не спеша взял запотевающий прозрачный стаканчик, почувствовав приятный холод на пальцах, посмотрел его на свет, отпил глоток, посмаковал и произнёс:

   – Да, Саим-бей, это не вода, а уж точно услада Востока! Да пошлёт Аллах благоденствие твоему дому.

Широкое лицо купца расплылось в улыбке. Он погладил короткую, крашенную хной бородку. Его подстриженные по султанскому указу усы, по размеру строго равные густым бровям! довольно топорщились.

   – О, я знал, уважаемый Александр-эфенди, что найду в тебе истинного ценителя. – Саим-бей постучал длинным крашенным хной ногтем по бутылке. – Её запечатали в тот год, когда сардарь Бонапарт скончался на своём острове.

«Одиннадцать лет, значит, водичке! И не протухла ведь, проклятая, – подумал про себя граф и крякнул. – Господи, чего не приходится делать на государевой-то службе. Кажется, подай ему сейчас жареную собаку, так и её ел бы, причмокивал и похваливал, раз это для дела нужно».

Дипломат повернулся на другой бок. Он возлежал на украшенном шёлком и серебром паласе—килиме, спиной опершись на груду продолговатых подушек. Саим-бей был одним из лучших его агентов. Его донесения Стародубский очень ценил. И сегодня купец сообщал интересные новости:

   – В городе, несмотря на внешнее спокойствие, накаляется обстановка. Недобитые янычары, бедные и фанатичные муллы, учащиеся медресе и, что хуже всего, некоторые высшие сановники ждут подхода Ибрагим-паши со своим египетским войском к Босфору, чтобы открыто выступить против нынешнего султана. Они его считают неверным, гяуром, за разгром янычарского корпуса и попытки реформ.

   – Так-так, – заинтересовался дипломат. – А кто из высших сановников замечен в симпатиях к египтянину Мухаммеду-Али?

   – Самый влиятельный из них – это Ахмед-паша, глава султанской гвардии. Он ненавидит сераскира Хозрев-Мехмед-пашу, который возглавляет всю армию и первенствует в Диване, поэтому и делает всё, чтобы угробить своего соперника и стать вторым лицом в империи. Думает, что если на престол взойдёт Мухаммед-Али с его помощью, то он уж точно станет сераскиром и великим визирем. Пертев-паша, министр иностранных дел, тоже враг нововведений, тесно связан с духовенством и ненавидит Россию. Стефан Вогориди, переводчик султана, подкуплен французами и тоже ждёт не дождётся, когда Ибрагим-паша объявится в Стамбуле.

   – Ну, мне их позиция в общих чертах ясна, – проговорил Александр. – Какие конкретные их действия тебе известны?

   – Ахмед-паша встречался вчера с французским посланником Варенна. О чём конкретно они говорили, мне не известно, но после этой беседы у начальника султанской гвардии появились дорогие часы, все в брильянтах. Он их собирает и за подобный экземпляр душу готов продать. И, как мне только что сообщили, люди Ахмед-паши стали усиленно склонять армян, греков, имеющих связи с русским посольством, и вообще прислугу русских дипломатов работать на них. Предлагают большие деньги.

   – А какие сведения им нужны? Что их конкретно интересует?

   – Всё о миссии генерала Муравьёва.

   – Пронюхали, значит, – проговорил Стародубский, хмурясь. – Впрочем, не удивительно. О приезде генерала Муравьёва сейчас судачат все приближённые султана, и в Диване тоже. Два раза в день в наше посольство приезжают нарочные от султана, спрашивают: что слышно о Муравьёве? Хорошо, внимательно отслеживай всё, что делают противники султана и сторонники французов. Они сейчас объединились. И если кого из нашего посольства туркам или французам удастся подкупить, то сразу же мне сообщай. А что слышно об армянине Овнаняне, брадобрее Ахмед-паши? Он раньше интересные сведения передавал, а вот уже неделю о нём ни слуху ни духу.

   – Он как в воду канул. Мои люди его ищут, – ответил Саим-бей, – но у меня тяжёлое предчувствие.

Дипломат протянул купцу кожаный мешочек с золотыми монетами.

   – Вот тебе на расходы. Не скупись со своими людьми. Сейчас наступило самое взрывоопасное время. Поэтому глаз не спускать с заговорщиков против султана. В первую очередь внимательно следить, что предпринимает Ахмед-паша со своими гвардейцами.

Проворные руки Саим-бея надёжно упрятали деньги под широкий кушак на его круглом животе. Он проводил с поклонами уважаемого и щедрого Александра-эфенди до двери лавки, уговорив при этом принять в подарок роскошную индийскую шаль, которыми, кстати, успешно торговал лет двадцать в самом центре Стамбула.

Граф неохотно согласился.

«Ну кому я её подарю?» – про себя чертыхнулся он. Жены у него не было. Любовницы тоже. Европейских женщин в Стамбуле было мало, с местными Александр связываться не хотел. Так и жил один, как монах. Вот уж посмеялись бы над ним его бывшие дружки по гвардейскому корпусу.

   – И донесение с шалью пришли, – буркнул Стародубский, выходя из лавки.

   – Всё сделаем, бей-эфенди, пришлём вашу покупочку в лучшем виде, – кланялся купец вслед важному господину.

Русский дипломат уже скрылся за поворотом кривой улочки, а купец ещё стоял в дверях лавочки и, поглаживая бородку, громко благодарил Аллаха за заботу о его торговле.

   – Эх, ну и хитрый прощелыга этот Саим, – покачал головой сидящий на скамеечке у своей лавки торговец пряностей. – Ведь сколько шалей приобрёл у него этот сластолюбивый франк. Ясно, что не жене он их накупает. Умеет этот Саим впиться намертво в покупателя, словно клоп в потный бок спящего в караван-сарае путешественника, и сосёт из него денежки, сосёт, паразит, – завистливо вздохнул пропахший насквозь имбирём и корицей купчишка, поглаживая крашенную хной бородёнку.