Текст книги "Судьба генерала"

Автор книги: Олег Капустин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 36 страниц)

4

Этим же утром дипломаты собрались в Буюк-дере на вилле русского посла на встречу с посланником самого императора России. Общее совещание была коротким. После него Стародубский наедине доложил генералу Муравьёву обстановку в Стамбуле и в Турции по данным местной агентуры. Николай Николаевич похвалил Александра за блестяще проделанную работу.

– Донесение английского посла будет очень кстати на моих переговорах с султаном и египетским пашой. Молодец, Александр. Я ещё там, на Кавказе, понял, что из тебя выйдет толк. Ну а сейчас мы долго рассиживаться не будем, а то египтяне с помощью французов уж точно возьмут Константинополь, тем более, как сообщает Бутенёв, здесь упорно циркулируют слухи, что турки разбиты в битве у Конии. Значит, город защищать больше некому. Теперь мы одна надежда султана. Как говорит одна турецкая пословица: «Когда человек тонет, то ухватится и за змею». – Генерал рассмеялся. – Наша цель не только помочь удержаться султану на троне, но и убедить турок, что мы стали их друзьями и не таим камень за пазухой. Но сделать это, конечно, очень трудно, – покачал головой Николай Николаевич.

На следующий день, 15 декабря 1832 года, морской катер с шестнадцатью гребцами причалил к ступеням, ведущим к Босфору от загородного дворца султана Чараган на европейской части турецкой столицы. Из него вышел генерал Муравьёв в парадной форме. С ним были полковник Генерального штаба Дюгамель, представитель флота капитан-лейтенант Серебряков, адъютант поручик Харнский и переводчик Франкини. Заиграла музыка, почётный караул отдал честь. Турецкие штаб-офицеры провели русского генерала и его свиту во флигель. В просторной комнате находилась приёмная Ахмед-паши, командира гвардии султана. Здесь полчаса Муравьёва занимали неспешной беседой раис-эфенди, премьер-министр, мрачный старик, и сераскир, военный министр, живой пожилой паша, родом с Кавказа. Турки были неразговорчивы. На прямой вопрос генерала: «Что же на самом деле произошло под Конией?» – ответили уклончиво: «Вскоре генерал всё узнает». Но переводчик турецкой стороны, грек Вогориди, улучив момент, шепнул Муравьёву: «Плохо!» Стало ясно, что турки потерпели полный разгром.

Через полчаса Муравьёв входил в приёмную султана. Мехмед Второй сидел на канапе в синем, странного вида для русского глаза мундире, в накинутом на плечи синем плаще и красной феске с золотой кисточкой на голове. Лицо его было слегка опухшим. Нос, красный, с лиловатым оттенком, сразу выдавал хорошего любителя выпить. Глаза умные, но какие-то беспокойные. Султан беспрестанно переводил взгляд с предмета на предмет, словно был очень растерян. Он также частенько машинально хватал себя за коротко подстриженную и выкрашенную чёрной краской бородку.

Когда Муравьёв начал по-французски свои первые вступительные фразы, а переводчик, генуэзец Франкини, чей род уже несколько столетий проживал на берегах Босфора, бегло переводил его слова, султан замахал руками.

   – Говори по-турецки. Мне хорошо известно, что ты знаешь наш язык, – проговорил султан громким, грубоватым голосом.

Николай Николаевич перешёл на турецкий.

   – Его Императорское Величество поручил мне передать вам, Ваше Величество, заверения в своей искренней и бескорыстной поддержке в вашей борьбе с наглым египетским узурпатором. Российская держава не останется в стороне, и если вы, Ваше Величество, сочтёте это необходимым, то и силой своего оружия принудит непокорного пашу отступить от стен Стамбула.

Мехмед слушал генерала с огромным интересом.

   – Я благодарен за предлагаемую мне помощь от нашего русского соседа. Если я попрошу вас, то за сколько дней русский флот сможет пересечь Чёрное море и бросить якоря у нас на Босфоре?

   – Меньше чем за неделю, Ваше Величество, – ответил генерал. – Причём наши корабли уже прибудут с десантом, он сразу же сможет начать защищать Стамбул.

   – Очень хорошо, очень... – задумчиво протянул султан. – Но я сейчас жду ответа и от англичан, которые тоже смогут мне помочь.

   – Вы, к сожалению, напрасно теряете время, дожидаясь положительного ответа от англичан, – проговорил сурово Муравьёв и протянул султану бумагу с текстом, написанным арабской вязью по-турецки. – Вот донесение английского посланника, где он откровенно сообщает своему министру иностранных дел виконту Пальмерстону о своём сговоре с французами с целью поддержки Мухаммеда-Али.

Султан схватил бумагу и, оттолкнув секретаря, который кинулся принять бумагу из рук своего повелителя, стал читать, зло фыркая и бросая слова, явно выходившие за рамки дипломатического протокола.

   – О, Аллах, какие же негодяи эти франки, – проговорил он и вскочил на ноги. – Так подло предают они меня, хотя ещё вчера уверяли в своей дружбе. – Султан снова уселся на канапе. – Если этот документ подлинен, то ситуация меняется кардинально, – пробормотал он растерянно.

   – Я заверяю вас, Ваше Величество, что это копия подлинного документа, – заметил Муравьёв.

   – А зачем вы всё-таки едете к этому мятежнику Мухаммеду-Али? – спросил султан и подозрительно взглянул на русского генерала.

   – Чтобы донести до него позицию моего государя, – спокойно и терпеливо стал повторять уже ранее сказанное Николай Николаевич. – Я не уполномочен вступать с ним в какие-либо переговоры. Я просто обязан сказать, что мой государь ни за что на свете, ни при каких обстоятельствах не согласится видеть египтян на берегах Босфора и что мы не остановимся даже перед применением силы, чтобы защитить законного главу Османской империи, вас, Ваше Величество.

   – Хорошо, я подумаю и передам вам или русскому послу Бутенёву, если вы уже отправитесь в Египет, свой ответ императору России: принимаю я вооружённую помощь или нет.

Аудиенция султана после представления сопровождающих генерала Муравьёва лиц закончилась. А через несколько дней турки, убедившись в искренности русских, согласились на их помощь. Генерал же Муравьёв покинул Стамбул на корвете «Штандарт». Его ждала самая трудная часть миссии: надо было убедить Мухаммеда-Али прекратить наступление на столицу Османской империи.

5

1 января 1833 года русский военный корабль уже входил в главный западный военный порт Александрии. Николай Николаевич с интересом рассматривал древний город. Хорошо видны были жёлто-песочного цвета цитадель, дворец паши и в правой стороне города знаменитый столп Септемия Севера, или, как его ещё называют, Помпеева колонна. Корвет вошёл в порт молча, без салюта-приветствия флагу египетского паши. Вскоре после прибытия на борт поднялся невысокий, плотный человек, который проворно снял перед генералом цилиндр и представился:

   – Тосканский консул Розетти. Я по поручению паши прибыл узнать о цели вашего визита. И сразу вас хочу заверить, что я искренне на вашей стороне. Самая главная цель моей жизни – это представлять интересы великой Российской державы здесь, на берегах Африки, в Александрии. О, я мечтаю стать генеральным российским консулом! – выпалил с ходу экспансивный итальянец.

Он с удовольствием пообедал на корвете, пригласил Муравьёва нанести ему ответный визит и отбыл на берег в юркой, пестро раскрашенной лодке. На следующий день утром генерал направился к египетскому правителю, знаменитому Мухаммеду-Али, вот уже почти тридцать лет держащему в цепких руках эту загадочную древнюю страну, а теперь вознамерившемуся даже посягнуть и на османский трон в Константинополе.

Принял паша русского генерала в небольшом зале. Он быстро встал навстречу Муравьёву, приветствовал его и пригласил сесть вместе с ним на софу. Мухаммед-Али был малого роста, с седой бородкой и молодыми, очень живыми глазами. Одет он был пышно, по старинной восточной моде. На голове – золочёный тюрбан со страусовым пером и брильянтами. За красным кушаком торчали два кинжала, усыпанные драгоценными камнями. Сидеть на софе предпочитал по-восточному, скрестив ноги. Но во всех его повадках не было и в помине той степенной важности, которая так присуща старым туркам. Он находился в каком-то постоянном движении. Его голова, руки, глаза никогда не находились в покое. Поговаривали, что по ночам рядом с ним всегда дежурят две служанки, они укрывают его одеялом, которое он постоянно сбрасывает во сне.

После трубок и кофе паша приказал всем удалиться. Началась беседа по существу. Муравьёв твёрдо и с достоинством изложил позицию России в возникшем на Ближнем Востоке международном конфликте.

– Никогда, ни при каких условиях мой государь не согласится на отстранение от власти султана Мехмеда Второго и оккупацию вашими, паша, войсками Стамбула. Ни при каких условиях, – подчеркнул повтором свою мысль генерал. – И ежели ваш сын всё же подойдёт к Босфору, российский император не остановится даже перед посылкой своих войск и флота для защиты законного правителя. Поэтому в ваших же интересах остановить войска, идущие к Босфору.

   – Да я и не собираюсь захватывать Стамбул и тем более отстранять от власти моего повелителя Мехмеда Второго, что вы! – криво улыбнулся паша и засмеялся неестественным коротким смешком. – Я понял, что хотел сказать мне российский император. Я подумаю и дам вам ответ позже. Давайте теперь поговорим о чём-нибудь другом. Кстати, вы не могли бы мне дать послание мне вашего императора в письменном виде? – Глаза старика бесхитростно уставились на собеседника. Всем своим видом он говорил, что просит о таком пустяке.

Николай Николаевич усмехнулся. Со стороны паши это был коварный ход. Получи он письменные требования Николая Первого, подписанные его представителем, то тогда он бы имел на руках прямое доказательство вмешательства русских во внутренние дела Османской империи.

   – Император поручил мне довести до вас его точку зрения устно. К сожалению, не смогу удовлетворить вашу просьбу.

Глаза старика лукаво блеснули в ответ. Он внимательнее вгляделся в собеседника. Генерал явно не прямолинейный вояка, напрямую в лоб передающий требования своего повелителя, каким хотел показаться сначала.

   – Это не ваш брат, Андрей Муравьёв, был у меня совсем недавно? – спросил паша, переводя разговор в другое русло. – Он, кажется, собирался написать книгу о святых местах в Палестине и о своём путешествии по нашим краям.

   – Да, это был мой брат. Он уже издал книгу, в которой много пишет и о вас, сравнивая ваше высокостепенство с Филиппом Македонским, а вашего сына – с Александром Македонским.

Мухаммед-Али расплылся в довольной улыбке. Он был очень чувствителен к лести.

   – Я хотел бы добавить, раз уж речь зашла об Александре Македонском, он две тысячи лет назад завоевал Египет и считал его самой большой жемчужиной в своей короне, а ведь обладал почти половиной тогда известного людям мира, – проговорил Муравьёв настойчиво. – Вот и хотел я спросить вас, ваше высокостепенство, зачем вам менять такую прекрасную страну на османский престол, который и так шатается всё последнее время от выступлений непокорных народов?

   – Откуда вы взяли, что я хочу оставить Египет?

   – Ну, ведь если вы захватите Стамбул и сядете на османский престол, то вам придётся оставить Египет. А на него уже нашлось много охотников. Вот, например, англичане уже рассчитывают превратить его во вторую Индию, выпихнув отсюда и ваших друзей французов.

   – Откуда вы это взяли? – выпучил глаза от удивления экспансивный старик.

   – Вот, прочтите, – подал паше бумагу генерал. – Это выдержки из донесения английского посланника своему шефу в Лондоне виконту Пальмерстону. Здесь он прямо говорит об английских намерениях захватить Египет, если вы, паша, обоснуетесь в Стамбуле. Вот эти строки я вам могу оставить, подумайте и над ними, перед тем как дадите мне ответ на слова моего императора.

Мухаммед-Али быстро прочитал документ и забегал по комнате.

   – Но может быть, это все ваши выдумки, чтобы поссорить меня с союзниками?

   – Никакие они, эти англичане и французы, не союзники вам, они уже давно вас предали тайно, а скоро предадут и на глазах всего мира, – ответил сурово Муравьёв. – А что касается этого документа, то его перехватили сами турки и сняли с сего любопытного послания копию. А вот как оно ко мне попало, я умолчу, но, клянусь моей честью, всё, что я вам дал, переведено слово в слово с английского языка.

Генерал встал, чтобы откланяться. Но болтливый паша ещё долго не отпускал приглянувшегося ему умного, прямого и не церемонящегося с ним русского военного. Уж больно он не походил на льстящих ему в каждой фразе вкрадчивых и корыстолюбивых дипломатов из Европы, во множестве увивающихся при его дворе. Муравьёв еле вырвался из дворца правителя Египта.

На следующий же день Николай Николаевич передал паше через консула Розетти, что настаивает на скором ответе. 4 января Мухаммед-Али вновь принял понравившегося ему русского генерала.

Старик опять в своей экспансивной манере принялся уверять Муравьёва, что он отнюдь не собирается свергать султана.

   – Я его верный бендэ (слуга)! – восклицал паша и бегал стремительно по комнате, устланной коврами.

Полы роскошного, вышитого золотом кафтана развевались по сторонам. Широкие алые шаровары переливались в солнечных лучах, падающих сквозь резные орнаменты полуприкрытых ставень. Золочёный тюрбан съехал куда-то набок. Несмотря на зиму, было довольно жарко. Листья пальм шелестели под окнами на ветру, дувшем с моря.

   – Ну так подтвердите свои слова делом! – в тон паше горячо воскликнул Николай Николаевич. – Отдайте приказ войскам в Анатолии остановиться. Зачем вам загребать горячие каштаны для каких-то проходимцев из Лондона и Парижа?

Мухаммед-Али остановился, пристально посмотрел на генерала и, схватив с низкого столика колокольчик, нетерпеливо позвонил. Вошёл молодой человек в красной феске и синем мундире с алмазным якорем на груди. Паша быстро продиктовал ему приказ своему сыну Ибрагим-паше об остановке движения армии к Стамбулу. Старик нетерпеливо подписал бумагу и приложил к ней печать, висящую у него на поясе.

   – Я прошу двадцать дней, чтобы приказ мой дошёл до всех частей, только после этого срока я буду отвечать за всё, что делается в моей армии в Анатолии, – проговорил громко, почти выкрикнул паша и подал знак своему секретарю удалиться.

Молодой человек поклонился и выскользнул вместе с приказом из комнаты.

   – Добрая воля, с какой вы исполнили требование моего государя, служит лучшим поручительством в успехе дела, – удовлетворённо проговорил генерал. – Я доложу государю императору, что Мухаммед-Али с покорностью принял изъявление воли Его Величества, в доказательство чего он немедленно остановил военные действия и захотел приступить без потери времени к мерам примирения, в успехе коего был совершенно уверен. Так ли, ваше высокостепенство?

   – Так, точно так, – проговорил недовольно паша и, взяв под руку настырного русского генерала, стал ходить с ним по комнате и беседовать.

На следующий же день Муравьёв проверил, отправлен ли приказ в войска. Оказалось, что несколько нарочных ещё ночью умчались по дороге на Восток к Палестине, через которую вели все дороги в Анатолию. Через несколько дней удовлетворённый Муравьёв отправился в Стамбул. После отчаянного шторма у берегов Африки потрёпанный русский корабль всё же прибыл к Босфору во второй половине января. И уже в турецкой столице Николай Николаевич узнал, что Ибрагим-паша остановил свои войска в нескольких переходах от Стамбула. Но султан тем временем уже дал согласие русскому послу на присылку флота и десанта на берега Босфора. И 8 февраля только что прибывший французский посол адмирал Руссен, бодрый, рослый мужчина, чуть не упал в обморок, когда утром подошёл к окну своей резиденции, расположенной неподалёку от Буюк-дере, и увидел прямо перед собой стоящие на рейде под Андреевскими флагами и трёхцветными знамёнами четыре русских линейных корабля, три фрегата, один корвет и один бриг. Это эскадра под командованием вице-адмирала Лазарева прибыла спасать турецкого султана.

И никакая истерика французского посла не смогла заставить султана изменить свою позицию: русская эскадра и прибывающий пехотный десант останутся на берегах Босфора до того момента, как Мухаммед-Али подпишет мирное соглашение с Высокой Портой и отведёт свои войска из Анатолии за горы Тавр. А генерал-лейтенанту Муравьёву, повышенному в чине, уже приходилось день и ночь заниматься обустройством русских войск, ставших лагерем на азиатском берегу Босфора напротив дачного местечка Буюк-дере, где располагалась резиденция посла Бутенёва. Николаю Николаевичу даже пришлось поселиться с войсками в лагере у деревеньки Ункяр-Искелеси. Вскоре в Стамбул прибыл любимец Николая Первого Алексей Фёдорович Орлов. Он на последнем этапе отстранил Муравьёва от дипломатической деятельности, оставив за ним только командование сухопутными частями. Но Николай Николаевич был доволен: он уже сделал главное – остановил войну и подготовил к подписанию новый союзный договор с Турцией. Его и завизировал с большой помпой царский фаворит в Стамбуле в июне месяце. Договор так и назвали по местечку, где располагался русский военный лагерь, Ункяр-Искелесийским. Это была крупнейшая в девятнадцатом веке победа российской дипломатии в области решения в пользу Российской империи Восточного вопроса. Турция из врага России превратилась в союзника и на время войны обязывалась закрывать Босфор и Дарданеллы для прохода военных кораблей враждебных нам государств.

27 июня русская эскадра отплыла от берегов Босфора. Генерал Муравьёв возвращался в Россию со смешанным чувством. Он был рад возвращению, но одновременно с этим прежние печальные мысли овладевали им. Его ждёт впереди армейская рутина и одинокая казённая генеральская квартира, куда будет по вечерам возвращаться усталым и одиноким.

«Нет, надо обязательно поскорее забрать дочку, Наташеньку, из Петербурга... Но куда я её привезу? – сразу же задал он себе вопрос. – Ведь у меня ни кола ни двора. Надо опять дождаться очередного назначения, получить под командование дивизию или корпус и тогда уж забирать дочку».

Муравьёв стоял на капитанском мостике линейного корабля и пристально смотрел вдаль, где среди волн и туч на горизонте маячило его будущее. Каким оно будет? То, что трудным, в этом он был уверен, но ему хотелось и простого человеческого счастья. Николай Николаевич сжал губы и уверенно посмотрел вперёд – он добьётся и этого. Пока что не было цели, которой бы он не смог достичь. И генерал Муравьёв справился с этой задачей. Через год женился на Наталье Чернышевой, сестре своего друга декабриста Захара Чернышева, с которым служил на Кавказе. И через несколько лет он уже был отцом четырёх дочек. У старшей Наташеньки появились три сестрички. И, несмотря на скорую опалу царя, Муравьёв жил все эти годы счастливо, наслаждаясь семейным уютом и веря в то, что в трудный для России час о нём вспомнят. Ведь как говорил ещё его дядька, покойный премьер-майор славных екатерининских времён: «Кому же, как не нам, защищать свою Родину? Кроме нас некому!»

И вот наступил тяжёлый для России 1854 год, когда вся страна с волнением следила за судьбой осаждённого Севастополя. О старом генерале, конечно же, вспомнили и поручили ему самое трудное и опасное дело: защищать с имеющимися мизерными силами Кавказ. И Муравьёв взялся за новую сложную задачу решительно и смело, как делал это всегда. Служить, так не картавить!

Часть седьмая
ПОСЛЕДНИЙ ТРИУМФ – ВЗЯТИЕ КАРСА

ГЛАВА 1

1

сень в 1855 году на Армянском нагорье в Восточной Анатолии наступила неожиданно холодная. В горных отрогах вокруг турецкого города Карса, окружённого тридцатипятитысячным русским войском, уже 28 августа выпал снег. Он, правда, быстро растаял, но с каждым днём становилось всё холоднее. С пасмурного, затянутого тучами неба часто накрапывал мелкий осенний дождь. Под стать погоде было и настроение в русском лагере. Три месяца жизни в поле, продуваемом всеми ветрами, особого энтузиазма в войсках не прибавят. А тут ещё в начале сентября объявилась в батальонах холера. Именно поэтому главнокомандующий русской армией, наместник Кавказа, генерал от инфантерии Муравьёв решил лично осмотреть лагерь и проверить, как выполняются его приказания о строительстве землянок, какие меры принимаются против распространения холеры и, вообще, чем дышит сейчас солдат.

Генерал вышел из своего домика, наскоро построенного из больших глыб необработанного камня и крытого соломой, и остановился рядом на пригорке. Под ногами хрустели ледком лужи. Высоко в небе летели на юг клинья перелётных птиц. Николай Николаевич осмотрел в подзорную трубу турецкую крепость и задумался.

Он вспомнил, как почти год назад в Петербурге ноябрьским туманным утром был срочно вызван в Зимний дворец. Царь ему объявил, что он направляется на Кавказ командующим корпусом и наместником края.

   – Вы полностью свободны в своих действиях, генерал, но, бога ради, не просите у меня войск и денег! Вам необходимо справиться с возложенными на вас задачами теми средствами и теми войсками, кои у вас уже есть в наличии, – выпучив оловянные глаза, говорил Николай Павлович, стараясь не встречаться с новым командующим Отдельным Кавказским корпусом взглядом.

   – Я хорошо понимаю положение нашего государства и не сложу оружия, пока хоть один вражеский солдат будет топтать своим сапогом землю Кавказа, – ответил решительно Муравьёв.

Он хорошо видел, как тяжело императору обращаться к опальному генералу, который провёл в отставке по вине злопамятного властителя России лучшие для службы годы. Ведь Муравьёв даже от царя не скрывал своего мнения, был независим и горд. Это-то больше всего ненавидел Николай Павлович в своих подчинённых, но делать было нечего. В докладной записке, прибывшей из Генерального штаба, значилось, что только Муравьёв полностью соответствует должности наместника Кавказа и главнокомандующего Отдельного Кавказского корпуса в военное время. Особо также отмечалось, что если этот генерал примет решение, то уже ничто не сможет ни на йоту отклонить его от предпринятых действий и он в высшей степени обладает способностью подчинять других людей своей воле. В прошлые годы царь просто бы отмахнулся от такой настойчивой рекомендации Генерального штаба, как это делал частенько, продвигая ему угодных, но сейчас все царские любимцы и блюдолизы, которым так упорно десятилетиями протежировал император, прилюдно опозорились, когда им пришлось из зал Зимнего дворца переходить на пыльные военные дороги. Паркетные генералы проиграли все сражения англо-французским союзникам в Крыму. И не случайно, что героическую оборону Севастополя организовали и возглавили не эти придворные шаркуны, а боевые адмиралы Корнилов и Нахимов. Уже к зиме 1854 года всем и в России, и в Европе стало совершенно ясно, что благодаря бездарному руководству и армией, и государством в целом со стороны прежде всего императора Николая Павловича и его камарильи огромная страна с мощными природными и человеческими ресурсами, с одной из самых больших армий в мире стоит на грани полного военного разгрома. Нависла угроза потерять почти всё Закавказье, Крым и многие земли на юге России, которые были присоединены блестящими победами Румянцева, Суворова, Кутузова в славные екатерининские времена.

Муравьёв холодно взглянул на императора, превратившегося за последние месяцы позора в жалкую карикатуру на самого себя, и, простившись с Николаем Павловичем (как вскоре оказалось, навсегда), вышел из царского кабинета. Николай Николаевич ещё раз убедился в общем упадке духа и в слабости, даже ничтожестве верховных правителей России. Надеяться можно было только на собственные силы. И потому Муравьёв не очень сожалел, когда его в нескольких вёрстах от Тифлиса нагнал фельдъегерь с известием, что император Николай Павлович скончался. Это только заставило его ещё больше мобилизоваться.

Генерал тяжело вздохнул, вспоминая всё это, и направился в сопровождении адъютантов в военный лагерь, раскинувшийся под стенами Карса. Несмотря на холодный, пронизывающий ветер, Муравьёв был в одном сюртуке. На голове – папаха, у левого бедра – шашка. Навстречу командующему попался молодой обер-офицер в шинели с бобровым воротником.

   – Куда это вы так вырядились, любезный? – спросил, насупившись, генерал. – В каком, интересно узнать, полку у нас такие пижоны водятся?

   – Грузинского гренадерского полка поручик князь Василий Ростовский, – бодро, нисколько не смущаясь, представился офицер.

   – Как это в таком славном полку завёлся маменькин сынок с бобровым воротником? – спросил, насмешливо улыбаясь, Николай Николаевич. – Я вот никогда такого не нашивал и другим советую роскошью не увлекаться. В походе она расслабляет, а слабый солдат – обуза в бою.

Поручик улыбнулся, внезапно наклонился и подобрал с земли толстый, ржавый железный штырь, оброненный здесь у палаток, наверно, артиллеристами, и в мгновение ока завязал его узлом.

   – Вот мой ответ на ваш упрёк в слабости, ваше высокопревосходительство, – усмехнулся Василий Ростовский. – Уж в чём в чём, а в слабости никогда замечен не был.

   – Ишь ты какой силач выискался, – проворчал Николай Николаевич и, взяв из рук поручика штырь, не спеша развязал его, выпрямил словно стальными пальцами и отдал своему адъютанту поручику Желтухину. – Передай-ка эту вещицу артиллеристам. Ещё в хозяйстве пригодится. Как же вы, князь, попали в Грузинский полк? Какими ветрами вас к нам занесло, любезный? – вновь насмешливо воззрился на офицера главнокомандующий.

   – За дуэль, ваше превосходительство, переведён сюда из гвардейского Преображенского полка и не жалею. Мне нравится походная жизнь, но вот только сидеть на одном месте скучно.

   – Скучно, говорите, князь? А если я штурмовать крепость прикажу, это вас развлечёт?

   – Конечно, ваше высокопревосходительство, давно пора дать прикурить этим туркам. А то мы здесь сидим и дуреем от безделья, а вон в Севастополе наши гибнут. Кстати, каковы новые известия из Крыма? По лагерю, честно говоря, плохие слухи ходят.

   – Держится Севастополь, держится! – громко ответил генерал. – Что ж, поручик, как штурм будет, поставлю тебя с твоим взводом впереди колонны, чтобы скучно не было, а вот воротничок же бобровый прикажи денщику отпороть, здесь тебе не Невский проспект, да и барышень нет, чтобы на тебя любоваться, – внезапно подмигнул главнокомандующий и бодрым шагом направился между палаток и сооружаемых землянок.

Николай Николаевич шёл по лагерю и пристально всматривался в солдат, вытягивающихся перед ним в полный рост, подробно расспрашивал их о службе здесь, в труднейших полевых условиях, заходил в только что построенные землянки. У одного из костров он увидел группку егерей. Один молоденький солдат мешал длинной деревянной ложкой варившуюся в котле кашу, другой, постарше, сидел рядом с огнём и зашивал мундир, третий, унтер-офицер с седыми усами, подняв воротник шинели, покуривал трубочку и что-то рассказывал:

   – Да, дал нам Шамиль прикурить в сорок-то пятом году. Полезли мы на него тогда очертя голову, в самые чеченские дебри забрались. А он нас там со своими джигитами подстерёг, и как я живой остался, сам по сей день понять не могу. Вот метку эту столько лет ношу, – снял свою зелёную фуражку без козырька фельдфебель и показал длинный шрам, тянувшийся по его круглой, коротко подстриженной голове от лба до затылка.

   – Видно, череп у тебя крепок, служивый, как пушечное ядро, раз от такого удара шашкой живым остался, – проговорил генерал и остановился перед егерями.

Солдаты вскочили и встали по стойке смирно.

   – Вольно, вольно, садитесь, ребятушки, и расскажите мне о своей жизни здесь, на турецкой стороне, – проговорил, усаживаясь на грубо сколоченную скамью, генерал.

Он достал из кармана трубку и кисет. Предложил табаку солдатам и сам закурил, поглядывая острым взглядом на сидящих напротив. Егеря, польщённые таким вниманием со стороны самого командующего корпусом, закурили свои трубочки, но вежливо молчали, ожидая вопросов.

   – Ну так как же? Не скучно вам здесь уже четвёртый месяц маяться, под турецкими стенами? – спросил генерал.

   – Так ведь мы и поскучать можем, мы люди терпеливые, – усмехнулся фельдфебель, поглаживая свои седые усы. – Турку ведь за такими огроменными стенами с кондачка не возьмёшь, здесь подход нужен. Ведь им там, за стенами этими, без подвоза продовольствия ещё поскучнее, чем нам, будет. Но с другой стороны, нашим молоденьким солдатам дело всё же нужно, поразмять косточки, а то они больно уж пригорюнились, – кивнул на своих сослуживцев унтер-офицер.

   – А может, чёрт с ними, с этими турками? Зима уже на носу, так не вернуться ли нам восвояси, домой, да залезть на тёплую печку? Кто ж зимой-то воюет? Что вы на это скажете? – Муравьёв выпустил перед собой облачко дыма и внимательно всмотрелся в молодых солдат.

Тут кашевар с длинной тонкой шеей встрепенулся и ответил срывающимся от волнения голосом:

   – Да как же можно нам на печку залезать, когда вон в Севастополе наши головы кладут, а не уходят, бьются до последнего? А мы что же, не русские? Нам что, о собственном пупке только заботиться?! Нет, мы должны здесь этим туркам такое устроить, чтобы они отлично поняли: мы им Севастополь не простим, они у нас ещё кровью умоются.

   – Вот поэтому-то я и считаю, что нечего нам сидеть сиднем под этими стенами, – ворвался в разговор высокий детина, только что зашивавший мундир. – Штурмовать нам пора Карс, – и он махнул корявой сильной рукой с огромной кистью в сторону города.

   – Молодцы вы, ребятушки, славно рассуждаете, – проговорил, вставая, командующий, – вас бы ко мне на военный совет, поучить кое-кого любви к отечеству и разумной выдержке. – И Муравьёв снова зашагал по лагерю.