Текст книги "Судьба генерала"

Автор книги: Олег Капустин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 36 страниц)

Часть третья
ПЕРСИДСКОЕ ПОСОЛЬСТВО

ГЛАВА 1

1

прельским утром 1817 года в Тифлисе было уже по-летнему жарко. Штабс-капитан Гвардейского генерального штаба Николай Муравьёв бодро шагал по кривым и узким улочкам между глинобитными старыми домами. За пять лет после кампании 1812 года он значительно повзрослел. Это был уже не наивный прапорщик, а опытный воин, прошедший с боями всю Европу, а вот теперь перипетии воинской службы и невзгоды личной жизни забросили его на Восток. Сквозь довольно тонкие подошвы кавказских сапог без каблуков он остро чувствовал жар накалившихся на солнце камней под ногами. По обеим сторонам улицы располагались лавочки. Чем только здесь не торговали: и перцем, и миндалём, и рассыпанным в огромные кучи турецким табаком, и кинжалами, и пёстрыми заморскими тканями. Муравьёв зорко поглядывал вокруг серыми, стального цвета глазами, в которых ясно виделись командирская властность, быстрый сметливый ум и, чего не было раньше, какая-то отчаянная смелость человека, готового запросто поставить свою жизнь на карту.

   – Хабарда! Хабарда! Берегись! – услышал Николай и едва успел отступить в сторону, как мимо него проскакал на низкорослом, косматом, полудиком коне абхазец в чёрной чалме и такого же цвета черкеске.

   – А, чёрт тебя подери! Носится как угорелый. Ты не у себя в диких горах, головорез проклятый! – прокричал ему вслед весёлый и громкоголосый возница-кахетинец с красными, крашенными хной усами, управляющий большой скрипучей арбой, полной бурдюков с вином.

Идущий рядом со своей повозкой крестьянин, добродушно обругав всадника, улыбнулся, показав белые, сверкающие на солнце зубы, и длинной хворостиной продолжил подгонять чёрных буйволов, которые, что-то не спеша пережёвывая, мерно покачивая внушительными рогами, шли себе, ни на кого не обращая внимания, по пыльной каменистой, запруженной прохожими улочке, как по пустынной деревенской дороге, и, казалось, о чём-то сосредоточенно думали.

Рядом с Муравьёвым вдруг показались смышлёные мордочки с длинными ушами и красивыми чёрными задумчивыми глазами. Это были ослики, идущие друг за другом стройной колонной. На их спинах были приторочены большие корзины с углём.

   – Хабарда! Берегись, батоно, а то запачкаешься! – крикнул ему пронзительно полунагой, в живописных лохмотьях мальчишка, восседающий на одном из ослов.

Николай, улыбаясь, опять посторонился. Ему нравился Тифлис с его бурно кипящей, казалось, такой беззаботной восточной жизнью. Он всего полгода на Кавказе, а уже немного понимает по-татарски, этой латыни Востока. Штабс-капитан никуда не спешит, как истинный тифлисец. Правда, окружающие и не догадываются, что этот одетый в чёрную черкеску и светло-серую папаху горожанин – русский офицер. И слава богу! Потому что штабс-капитан квартирмейстерской части, переодетый в наряд обычного тифлисского обывателя, выполнял секретное задание, которое поручил ему лично наместник Кавказа генерал-лейтенант Ермолов. Николай наблюдал, как проходит слежка за одним подозреваемом в измене чиновником канцелярии наместника. Муравьёв был новой фигурой в Тифлисе. По прибытии сюда его сразу же отправили на персидскую границу для составления подробной карты этого края, а также для секретной работы с конфидентами – агентами из местных жителей, многие из которых проживали в Персии. Николаю даже пришлось, переодевшись в цивильный наряд и получив подложные документы, съездить в армянский монастырь в Эчмиадзине, где он имел много встреч как с конфидентами, состоящими на жалованье российского правительства, так и с агентами добровольцами-армянами, искренне ненавидящими персидский гнёт и во всём помогающими русским военным. Поездка прошла успешно, и поэтому штабс-капитану, хорошо показавшему себя на нелегальной работе с агентурой, поручили и в Тифлисе, благо его ещё здесь не знали в лицо, участвовать в секретной операции.

И вот теперь он не спеша гулял по городу, а перед ним в сотне шагов впереди шествовал незаметный русский чиновник в зелёном потрёпанном форменном гражданском мундире и чёрной фетровой треугольной шляпе. Вернее, Николай следует за оборванным нищим с большим деревянным посохом, а тот уж, в свою очередь, ведёт этого злополучного чиновника. Вот они уже на базаре, здесь, как нигде, чувствуется азиатский колорит Тифлиса. Муравьёв беззаботной походкой праздношатающегося подошёл к одной из лавок, доставая из кармана коротенькую пузатую трубку. Здесь на низеньких подмостках в остроконечной меховой шапке сидел портной и проворно обшивал обшлага черкески серебряным галуном. Приветливо улыбаясь, он прямо рукой достал из медного большого утюга, стоящего рядом, уголёк и протянул его прохожему. Тот закурил трубку и уселся, по-азиатски поджав ноги, рядом с портным. Белозубый парень, польщённый таким вниманием чисто одетого господина, стал весело болтать на ломаном русском языке, пересыпая свою речь множеством грузинских и татарских словечек. Николай с удовольствием слушал базарные новости и одновременно краем глаза с интересом наблюдал за нищим, который не спеша следовал за чиновником.

Неподалёку от портного работал брадобрей. Прямо у дверей его цирюльни на мостовой, поджав босые ноги, сидел татарин. Рослый парикмахер в засаленном полосатом халате и с волосатыми жилистыми руками проворно водил по его большой, круглой, в мыле голове опасно сверкающей бритвой. Вскоре уже иссиня-выбритая голова клиента мокро заблестела на солнце. Брадобрей невозмутимо вытер её какой-то тряпицей, звонко шлёпнул татарина по его голой, ещё мокрой голове, что-то весело громко проговорил и небрежно повесил грязноватый клочок материи на окошко сушиться. Усмехнувшись, Николай встал и направился к духану, в который только что вошёл чиновник, а нищий остановился у дверей грузинского трактира и, сняв рваную шапку, лениво-гнусавым голосом стал просить милостыню у прохожих. Шагая к духану, штабс-капитан прошёл мимо увешанного пёстрыми пыльными коврами входа в караван-сарай. Навстречу ему попался крепкий муша, носильщик, на широченной спине его преспокойно уместился шкаф, перекрещённый ремнями. По загорелому лицу муши текли струйки пота. Он исподлобья посмотрел на Николая и отступил в сторону, давая дорогу господину. Беспечно попыхивая трубкой, Николай, подходя к духану[18]18
  Духан – небольшой ресторан, трактир (на Кавказе, Ближнем Востоке).


[Закрыть], услышал истошный крик муэдзина с находящегося неподалёку минарета. Правоверных мусульман сзывали на молитву.

Муравьёв с удовольствием уселся на скрипящий старый стул у маленького круглого столика, вытянув усталые пыльные ноги, и стал пить мелкими глотками ароматный кофе, запивая его по восточному обычаю ледяной водой из высокого запотевшего стакана. В противоположном углу дарбази, просторного зала духана, на застеленном коврами невысоком помосте сидели двое купцов-персов и, поглаживая крашенные хной бороды, играли в нарды, изредка с любопытством посматривая на посетителей. Один из купцов был одноглазым, сухоньким человечком со злым выражением на худом бледном лице. Чиновник сидел за столиком у окна. Он мирно пил чай с сахаром вприкуску и не спеша жевал кусочки лаваша, намазывая их сливочным маслом. Делал он это так мирно и незамысловато, с таким простодушным видом поглядывая по сторонам, что Муравьёву даже не верилось в его виновность.

«Может, начальство что-то напутало? – подумал Николай, искоса поглядывая на сутулую спину пожилого человека и его блестевшую от пота лысину. – Разве может этот божий одуванчик являться агентом одной из соседних восточных держав и продавать ей секретные документы прямо из канцелярии кавказского наместника? Ведь вторые сутки наблюдаем за ним, и всё без толку! Да подсядет к нему кто-нибудь или нет в этом духане? Может, один из этих персидских купцов? Вон у одноглазого рожа какая подозрительная!» – размышлял ещё не очень опытный в таких делах Муравьёв.

Но персияне лениво играли в нарды, потягивали кофе, одновременно раскуривая кальяны и булькая в них водой. На чиновника они не обращали никакого внимания. Штабс-капитану уже надоело безрезультатно шататься по Тифлису. Начальник штаба Грузинского отдельного корпуса полковник Вельяминов в присутствии Ермолова предупредил Николая, что они ожидают вражеского агента, который должен явиться на связь с изменником. И как только появится тот, кому чиновник передаст пакет с бумагами, то их обоих нужно арестовать на месте преступления с поличным. Но время шло, а к этой овце в чиновничьем мундире никто не подходил.

Вскоре в духан ввалилась весёлая и громогласная компания мастеровых. Она расположилась на низких скамейках и, громко, гортанно переговариваясь, стала обедать. Среди молодых черноглазых усатых мужчин Муравьёв узнал нескольких переодетых линейных терских казаков, которых было просто не отличить от местных жителей. Это были те, кому он должен отдать приказ на захват вражеского агента. Николай внутренне подобрался. Он почувствовал, как сгущается атмосфера. Но пока, несмотря на внутреннее напряжение, всё было на удивление спокойно в просторном дарбази духана. Неподалёку от него на очаге кипели котлы, на столиках стояли большие гоби – круглые деревянные блюда, на них ещё дымились высыпанные масленые беляши, рядом высились пузатые глиняные кувшины с вином и горка ароматных горячих лепёшек. Муравьёв подозвал бичо, мальчика в драной рубашонке, который только что переменил чашки с кофе персидским купцам, и послал его к духанщику сказать, чтобы ему принесли так соблазнительно пахнувшую лепёшку и порцию шашлыка. В этот момент из угла дарбази встал высокий горец в драной черкеске и косматой чёрной папахе, надвинутой на глаза, и, чуть покачиваясь, как хорошо нагрузившийся вином человек, подошёл к пьющему чай чиновнику.

   – Послушай, батоно, купи кинжал, – громко проговорил он и плюхнулся на стул рядом.

   – Что, на вино деньги кончились, генацвали? – спросил чиновник, улыбнувшись. – Ну ладно, давай показывай, что у тебя за товар.

Горец вынул из-за кушака кинжал грубой местной работы. Лысая голова канцеляриста склонилась над ним. Николай замер, пристально наблюдая за обоими. Вот он заметил, как божий одуванчик, с наивным видом рассматривающий орнамент на ножнах кинжала, тихонько передаёт горцу под столом небольшой светло-коричневый бумажный пакет.

«Вот сука, ведь чуть не облапошил меня!» – подумал Николай и подал условленный знак переодетым казакам: он уронил на земляной пол свою серую папаху И; ещё добавил команду:

   – Вперёд!

Казаки бросились на сидящих у окна. Но горец проявил невиданную прыть. Он успел буквально за несколько мгновений перерезать острым как бритва кинжалом горло чиновнику, ударить в грудь подскочившего казака и выпрыгнул в окно. Там на него набросился нищий, прикрывающий выход из духана. Два тела, извиваясь, покатились по пыльной улице. Но вскоре нищий остался неподвижно лежать в пыли, широко разбросав руки, а горец вскочил, подхватил упавшую папаху и бросился в сторону к узкому переулку. В этот момент рядом с ним оказался Николай. Он одной рукой схватил за плечо убегающего, а другую занёс для удара кинжалом. Но горец, извиваясь как гибкая змея, шарахнулся в сторону. Старая ткань черкески затрещала на его плече. В левой руке Муравьёва оказался кусок ветхой ткани, но правая всё же достала отпрыгивающего джигита. Длинное лезвие кинжала штабс-капитана скользнуло по правой щеке агента и вошло в мякоть предплечья. Однако тот повернул оскалившееся, как морда волка, залитое кровью лицо к Николаю и неожиданно пнул его в пах. У Муравьёва подкосились ноги, и он рухнул на дорогу, хватая ртом воздух. Горец взмахнул кинжалом, чтобы добить Николая, но был вынужден ударить им подбежавшего казака. Затем джигит, явно недовольный, что ему не удалось пырнуть кинжалом обидчика, корчившегося у ног в пыли, свирепо блеснув белыми зубами, увернулся от двух подбежавших преследователей и бросился в узкие переулки Армянского базара. Как ни пытались его догнать оставшиеся в живых казаки, но того и след простыл.

Когда Николай пришёл в себя, он приковылял обратно в духан и с тоской осмотрел мёртвое тело злополучного чиновника, распростёртое у окна. На простой круглой физиономии застыло выражение крайнего удивления и ужаса. Это всё, что у Муравьёва осталось.

   – Полный провал! – пробормотал штабс-капитан.

Он приказал казакам убрать трупы из духана и с улицы. Чертыхаясь про себя, Николай стоял в душном дарбази и долго ждал, пока по улице к распахнутой двери не подъехала скрипучая арба, запряжённая медлительными волами. Казаки, спокойно переговариваясь, вынесли из духана, взяв за руки и за ноги, трупы чиновника и погибшего товарища и бесцеремонно забросили их на высокую повозку рядом с невозмутимым возницей, потом присоединили к ним убитого нищего, и арба, поскрипывая огромными колёсами, покатилась по кривой улочке. Хозяин духана, толстый грузин в ярко-красном архалуке[19]19
  Архалук – мужская и женская верхняя распашная одежда у народов Кавказа.


[Закрыть], перевязанном по большому животу поясом с серебряными накладками, засыпал лужи крови на полу опилками и, что-то недовольно ворча себе под нос, удалился в задние комнаты. Николай поднял с земляного пола свою папаху, отряхнул её от пыли, надел и хотел уже выйти, как к нему подбежал мальчик с подносом.

   – Шашлык будете, батоно? – спросил он громко.

   – А чтоб тебя, бичо, шайтан съел, дурака, – выругался Муравьёв и пошёл, тяжело шагая, к выходу.

   – Ну вы же заказывали, уважаемый, как же так? – выкрикнул мальчишка громко ему вслед, одновременно щёлкая пальцами правой руки, чтобы отвести от себя проклятие незнакомца.

Штабс-капитан рассмеялся и на ходу швырнул серебряный рубль пацану.

   – Съешь его за меня, – сказал странный русский и вышел из духана.

Николай, виновато опустив голову, направился к резиденции наместника докладывать начальству о секретной операции, над плачевными результатами которой уже подсмеивался почти весь Тифлис. На восточном базаре новости распространяются мгновенно.

2

Муравьёв не спеша плёлся к центру города. С ним рядом шёл загорелый до черноты хорунжий, который командовал отрядом переодетых казаков. Оба офицера мрачно молчали. Они приостановились, чтобы пропустить ногайцев в бараньих шапках и пёстрых халатах, ведущих мимо по пыльной дороге двух верблюдов; между горбов сидели молодые девицы в зелёных рубахах и алых халатах, перехваченных в талии широкими поясами. Из-под них виднелись ноги в пёстрых шароварах и ярко-красных сафьяновых сапожках. На скуластых лицах восточных модниц под меховыми шапочками блестели раскосые девичьи глазки, кокетливо поглядывающие на окружающих мужчин. Николай, увидев их, не мог, пусть и печально, не улыбнуться.

   – Чтоб вас шайтан задрал! – выругался стоящий рядом хорунжий.

   – За что ты их так? – удивлённо посмотрел на него штабс-капитан.

   – Да не их я, а вот этих деревенских дураков, – ответил казак, показывая плетью на трёх крестьян в драных серых пыльных черкесках, загоняющих в какой-то дворик пару десятков овец.

Слышны были громкие гортанные выкрики на грузинском языке и непрекращающееся ни на мгновение истошное блеяние. Корабли пустыни невозмутимо прошли сквозь маленькую отару грязно-серых, вконец ошалевших от испуга овец, разгоняя их в стороны. Пастухи начали драться с ногайцами, одновременно пиная ногами и беспощадно молотя деревянными посохами разбегающихся животных. Над полем сражения поднялось густое облако пыли. Сбежавшиеся мальчишки, охочие до всяких беспорядков, неистово свистели и кидались камнями. Пара нищих попыталась в этой сумятице увести в ближайший переулок довольно упитанного барана. Пастухи с ногайцев переключились на воров. Гвалт поднялся неимоверный.

Николай вместе с хорунжим кулаками проложил себе дорогу. Отряхиваясь и отдуваясь, они вышли на одну из центральных улиц. Она была чуть пошире базарных переулков. О фонарях и мощёных тротуарах в столице Закавказья тех лет и не догадывались.

   – Господи, в каком жутком виде здесь офицеры ходят, – проворчал Николай, качая головой.

   – Ну, это же Тифлис, ваше благородие, а не Невский проспект, – улыбнулся насмешливо пожилой казак. – Привыкайте.

Мимо них по пыльной дороге шли по делу или просто слонялись десятки офицеров, одетых кто во что горазд. Они фланировали по городу в каких-то странного вида папахах или мятых холщовых фуражках. Их сюртуки без эполет выгорели на солнце и были измяты и даже – о, ужас! – заштопаны кое-где неумелыми руками денщиков. Многие щеголяли в черкесских костюмах с газырями – шестнадцатью посеребрёнными ружейными патронами на груди. Все были увешаны аляповато, по-восточному орнаментированными шашками и кинжалами.

   – Каждый из них уверяет, что приобрёл их в бою – снял самолично с убитого им джигита, – подмигнул хорунжий Николаю, – на самом же деле большинство купили их здесь, на Армянском базаре, по дешёвке. Но только, бога ради, ваше благородие, не ляпните это кому-либо прямо в лицо. А то придётся драться на дуэли.

Вскоре они вышли на площадь, по краям которой высились желтовато-грязные казённые здания. Мимо семенили с озабоченными минами на чиновничьих физиономиях служащие присутственных мест. Штабные офицеры шагали, полные до краёв чувством собственного достоинства. У тех и других лица были какого-то неестественного синевато-розового, геморроидального цвета, его можно было приобрести только находясь круглые сутки в закупоренных наглухо помещениях. От них резко отличались загорелые до черноты, хотя ещё была только весна, солдаты и приехавшие с Северокавказской линии или из провинциальных гарнизонов строевики-офицеры. Они с нескрываемым презрением поглядывали на штабных. Так же на них взирал и Муравьёв, который с октября прошлого года, как он прибыл на Кавказ, не вылезал из седла, успев излазить половину края.

Вскоре уже Николай входил в кабинет командующего корпусом. Он доложил о проведённой секретной операции. Алексей Петрович Ермолов, молча выслушав штабс-капитана, встал из-за большого, покрытого зелёным сукном стола, на нём лежало множество рапортов, донесений и прочих документов, и зашагал по комнате. Под тяжёлым телом жалобно поскрипывал старый, рассохшийся, плохо начищенный паркет. Ермолов повернулся к офицеру. В суровом и в то же время благородном львином облике, чеканном профиле было что-то от знаменитых древнеримских полководцев, заставляющее подчинённых любить его как человека и одновременно трепетать перед ним как перед своим командующим. Недаром его уже прозвали проконсулом Кавказа:

   – Ладно, Николай, не тушуйся, и на старуху бывает проруха, – хлопнул по плечу офицера генерал. – Мы только начинаем на Кавказе нашу службу. Край новый, плохо нам знакомый. Да и позиции секретной агентуры и у персов, и у турок здесь, конечно, пока очень сильные. Ведь и двух десятков лет не будет, как мы только-только перевалили через хребет Кавказский и вмешались в запутаннейшие международные и внутренние отношения в этой части Востока. А они здесь хозяйничали веками.

   – Да жалко, Алексей Петрович, что документы джигит этот успел забрать у предателя, – сказал, сокрушённо мотая головой, Муравьёв.

   – А вы, штабс-капитан, не особо огорчайтесь по этому поводу, – небрежно сквозь зубы проговорил начальник штаба корпуса Алексей Александрович Вельяминов, старый приятель Ермолова, который очень дорожил им как великолепным штабным работником.

Он сидел, закинув ногу на ногу, в кресле и с небрежным видом поглаживал холёные продолговатые ногти, явно любуясь, как в них отражались солнечные лучики.

   – Как это так, ваше высокоблагородие? – обратился с недоумением к нему Николай.

   – А мы подсунули этому подлецу липовые документы. Пусть теперь считают, что у нас войск в два раза больше, чем на самом деле. Это только полезно будет для дезинформации противника, авось хвосты подожмут, когда узнают из первых рук, какая военная армада ждёт их здесь, – небрежно объяснил любитель Вольтера полковник Вельяминов.

Ермолов рассмеялся.

   – Не зря я тебя, Алексей Александрович, заманил с собой на Кавказ, так держать – и скоро будешь генералом. И ты, Николай, носа не вешай. Служи так, как ты прежде служил, и поверь мне: у меня глаз на это дело намётанный, и ты лет через десять тоже будешь носить генеральские эполеты. А там, глядишь, и наместником Кавказа станешь, чем чёрт не шутит...

   – ...когда царь спит, – пошутил язвительно начальник штаба.

   – Смотри, Алексей Александрович, не особо распускай свой язычок, а то ведь после таких шуточек и без головы можно остаться, – улыбаясь, пожурил Ермолов своего начштаба.

   – Ну, без оной-то в генералы пробиться, я думаю, легче будет, – добавил опять с невинным видом ехидный полковник.

   – Всё, всё, Алексей Александрович, старый ты вольтерьянец, топай к себе работать и не смущай тут молодёжь, яко змий, – смеясь, замахал руками Ермолов.

Когда невысокий, изящный и злоязыкий полковник лёгкой щеголеватой походкой покинул кабинет командующего корпусом, генерал показал рукой на стул Муравьёву.

   – Садись, Николай, нужно поговорить, – начал Алексей Петрович. – Ты хорошо знаешь, что через пару недель мы двинемся в Персию с посольством. Тебе как квартирмейстеру предстоит нелёгкая работа. А чтобы ты её успешно выполнил, тебе не помешает получше знать как общую обстановку в этом регионе, так и более конкретно цели нашей миссии. Многие поручения я буду давать тебе напрямую, через голову твоего непосредственного начальника полковника Иванова. И соответственно докладывать об их выполнении будешь лично мне, и никому больше.

Генерал развернул на столе большую карту Персии.

   – Вот смотри, – положил руку на лист Ермолов. Плотная бумага, исчерченная разноцветной тушью, рассыпчато захрустела. – Это северные провинции Азербайджана, по договору 1813 года перешедшие от Персии к нам. Персы, естественно, не хотят с этим мириться, ведь до нас они здесь хозяйничали несколько веков. Они сделают всё, чтобы попытаться выпихнуть нас из региона. Нам же надо не просто удержаться на завоёванных позициях, но продвинуться ещё на юг, хотя бы до реки Араке, по которой у нас проходила бы удобная, хорошо охраняемая граница. Для этого нам необходимо присоединить Ереванское, Нахичеванское и юг Карабахского ханств. Это наши ближайшие цели. Чтобы их достичь, мы обязаны подготовиться к предстоящим военным действиям в этих районах: составить подробнейшие карты будущих театров военных действий, развернуть там разветвлённую сеть нашей секретной агентуры, всячески поддерживать близкое к нам по вере армянское населений...

   – Собственно, всем этим я и занимался последние полгода, – заметил Муравьёв.

   – И успешно занимался, – похвалил его генерал и продолжил: – Ну, с выходом на Араке мы повременим до следующей войны, которую обязательно развяжут сами персы. Ведь, по моим сведениям, наследнику престола Аббас-мирзе – он управляет огромной северо-западной пограничной с нами провинцией – просто неймётся поквитаться за свои прошлые поражения. К этому его особенно подзуживают англичане, которые сейчас ускоренно создают царскому сыну, шахзаде – по-персидски, регулярную, устроенную по европейскому образцу армию. Вот тебе и две наши ближайшие цели в будущем посольстве: первое – это узнать побольше о планах Аббас-мирзы и дать ему отчётливо понять, что мы его не только не боимся, но и готовы снова его вздуть. Это, надеюсь, отрезвит его и поумерит воинственный пыл. А мы выиграем время для усиления войск корпуса и укрепления на вновь занятых позициях, так как здесь, на Кавказе, мы встречаем повсюду ожесточённое сопротивление и азербайджанских ханов, и грузинских князьков, и горских узденей[20]20
  Уздень – свободный крестьянин-общинник на Северном Кавказе.


[Закрыть], привыкших к своеволию и беспорядкам. А во-вторых, нашей целью будет прощупать позиции англичан в Персии и наметить направления борьбы с их влиянием, которое уже становится просто угрожающим интересам российским во всём регионе. Ведь они во чтобы то ни стало стремятся выпихнуть нас из Закавказья, всячески ограничить наше влияние в Черноморье и даже пролезть со своим флотом на Каспийское море. Недаром они добиваются от шаха разрешения строить свои корабли на южном побережье Каспия. Поэтому одной из главных твоих задач в предстоящем посольстве будет установление контактов с англичанами, сбор о них любых сведений и прощупывание возможности приобретения агентуры среди них или среди близких им людей, чтобы мы знали наперёд их планы, замыслы в Персии и близких от неё странах. Ну как, смекаешь, Николай?

   – Думаю, я смогу на этом направлении кое-что сделать, ведь я знаю английский язык, – сказал Муравьёв.

   – Ну, дружок, тебе и карты в руки. Получишь от меня специальные деньги на эти цели, будешь вести себя как завзятый англофил, который обожает всё английское, любит покутить в кругу своих английских друзей... Мы ещё поговорим об этом. Так вот, наша генеральная задача, кроме упрочения мирных отношений с шахским двором – он у себя в Тегеране настроен не так воинственно, как наследник престола со всей своей сворой советников в Тебризе – будет состоять в сборе как можно более широкого спектра сведений о стране, особенно о силах, которые нам враждебны. Но нужно быть осторожным, помни, Николай, это. Ты имеешь дело с азиатами. Они способны на всё. Вплоть до того, чтобы яда в плов подсыпать. Особенно опасны люди из приближённых Аббас-мирзы и подзуживающие их к войне с нами англичане. Нужно быть всегда настороже, но и самому не плошать. С азиатцами необходимо жёстко вести свою линию, чуть дрогнул – и они это сразу же почувствуют и тебе же на шею заберутся. Но в то же время всегда помни: на Востоке принято общаться в напыщенно-витиеватом стиле. Прямой грубости, жёсткого напора они терпеть не могут. Восточный человек может тебе в кофе яд подсыпать и в то же время будет долго сладкие речи говорить.

   – Меня эта манера злит страшно, – заметил Муравьёв.

   – Меня это тоже раздражает, но в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Тем более, что на ближайшие полгода мы превращаемся в дипломатов, поэтому и вести себя должны соответственно. Ну как, намотал на ус, Николай?

   – В общих чертах ясно, ваше превосходительство, – ответил Муравьёв. – Жизнь становится всё интересней и интересней, не то что в этом прокисшем от скуки Петербурге с его дурацкими парадами и не менее дурацкими светскими гостиными.

   – Ну, наконец-то я слышу слова не мальчика, но мужа! А ты хотел променять мужскую свободу и полную приключений жизнь, как у байроновского гяура, которую ты ведёшь и которой тебе ещё предстоит нахлебаться вдосталь, на заплесневелый семейный уют под крылышком этого вельможного политэконома?

Николай вспыхнул. Ермолов намекал на неудавшееся сватовство Муравьёва. Он просил год назад руки дочери адмирала Мордвинова, одного из крупнейших царских сановников. Неимущему офицеру и дальнему родственнику было отказано, и оскорблённый Николай уехал на Кавказ. Он думал, что навсегда разучится улыбаться, как герой поэзии Байрона, которым Николай очень увлекался в это время, отвергнутый светом и считавший, что счастье уже никогда невозможно. Но, окунувшись в кипучую, полную опасностей и захватывающих переживаний жизнь разведчика, почувствовав пряные ароматы Востока, Муравьёв вдруг ощутил, что нашёл то, к чему всё время, даже, может, и не осознавая ясно этого, стремился с детских лет, читая взахлёб книжки об отважных путешественниках, бесстрашных военных и хладнокровных учёных, проникающих в самые дикие дебри неисследованных континентов. Теперь и в его жизни началось самое главное – такая же полная захватывающих приключений, научных открытий и жарких схваток жизнь, как у героев его детства и юности! И он её уже больше не променяет ни на что другое. В этом Николай Муравьёв был уверен.

Вскоре повеселевший штабс-капитан бодро шагал по улицам Тифлиса и с задором смотрел в лицо своей судьбе.