Текст книги "Судьба генерала"

Автор книги: Олег Капустин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 36 страниц)

5

Утром наступившего дня Экбал, добросовестно выполняя свои обязанности повара при русском посольстве, направился с несколькими слугами и парой ослов на базар, чтобы закупить кое-какой провизии для торжественного ужина, который давал англичанам Ермолов, перед тем как покинуть Тебриз. Рыжеволосый красавец, как всегда, громко здоровался с прохожими и торговцами, проходя по центральной улице города. Его радостно приветствовала беднота, мелкие разносчики, дервиши[22]22
  Дервиши – нищие.


[Закрыть], служанки... Но многие из богатых купцов и прочей знати Тебриза теперь в упор не видели Экбала и не только не здоровались с ним, а, напротив, отворачивались или уходили в свои лавки и дома. Кому из них хотелось продолжать знакомство с человеком, вызвавшим гнев у самого повелителя Азербайджана, злопамятного Аббаса-мирзы?

Но Экбалу было просто наплевать, как к нему относятся эти рогатые толстосумы. Он и раньше их презирал, когда они подлизывались к нему – любимому повару шахзаде, а теперь и подавно. Расправив плечи, Экбал-Сергей шёл по городу, вдыхал знакомый с детства запах раскалённой на солнце пыли, в ней горошинами блестели капли воды у арыков, где плескалась детвора, умывались их родители и стирали служанки. В его ушах стоял гул множества голосов, скрип огромных деревянных колёс то одной, то другой арбы, проезжающей мимо, рёв верблюдов, вопли ослов, блеянье баранов, которые вскоре превратятся в ароматные шашлыки или люля, томящиеся над углями.

«Неужели я всё это покину? – думал Экбал-Сергей, поглядывая с грустной улыбкой вокруг. – И как его примет уже полузабытый, такой далёкий Тифлис? Да и удастся ли остаться в этом городе его раннего детства? Ведь длинные руки Аббас-мирзы могут вполне достать его и там».

Тут его кто-то дёрнул за рукав. Это был старый слуга муджтахида Ходжи-бабы, отца Шахрасуб.

   – Что случилось? – спросил встревоженный Экбал.

   – Пока ничего, но поспеши в дом моего господина, – ответил старик и, невозмутимо поглядывая по сторонам, пошёл по каким-то своим делам.

Экбал сказал слугам, чтобы они подождали его на майдане рядом с базаром, а сам быстро зашагал по кривым переулкам старого города. Вскоре он уже стучал молоточком в калитку дома муджтахида. Ему отворила Зейнаб, служанка Шахрасуб.

   – Иди на второй этаж, там уже ждёт моя госпожа, – проговорила служанка, по привычке прикрывая половину лица платком, а морщинистой загорелой рукой показывая на небольшой ветхий дом, стоящий в глубине маленького сада.

Радостный Экбал в одно мгновение уже был в доме, в два прыжка одолел лестницу и, ворвавшись как ураган в комнату эндеруна, женской половины дома, схватил в объятия розовощёкую Шахрасуб. После долгого и горячего поцелуя Экбал, не долго раздумывая, подхватил на руки разомлевшую в его руках красавицу и торопливо опустил на ложе из шёлковых матрасов и подушек посреди комнаты.

   – Да ты что, взбесился, несчастный? – Она вдруг резко оттолкнула от себя молодого человека, который уже почти до конца расстегнул у неё на груди атласную алую кофточку. – Заниматься таким непотребством в доме моего отца, всеми уважаемого муджтахида?

Ошарашенный Экбал уставился на возмущённую хозяйку пышной белоснежной груди с малиновыми сосками, так соблазнительно виднеющимися из распахнутой блузки, и спросил недоумённо:

   – Почему же в доме твоего мужа этим можно заниматься, а в доме отца нельзя? Зачем же ты меня позвала, моя киска?

   – Да потому, что отец мой, всеми уважаемый Ходжи-баба, великий правовед и почти святой, а муж же просто кривоглазый негодяй, о котором я узнала такие гадости сегодня утром, что ни за что больше не буду жить с ним под одной крышей. – Шахрасуб решительно застегнула алую кофточку, надетую почему-то не на рубашку, а прямо на голое тело.

   – Ну, то, что твой Зейтун негодяй, знает весь город. Ты что же, вызвала меня сюда только для того, чтобы сказать мне столь очевидную для всех истину? Перестань дуться, моя крошка, ты отнюдь не посягнёшь на святость твоего и вправду очень уважаемого отца, если расстегнёшь эти пуговички. – Экбал снова потянулся к алой блузке и получил звонкий шлепок.

   – Ого, тяжёлая же у тебя ручка, – рассмеялся молодой человек. – Ну за что ты на меня дуешься, дорогая? Ведь после того как этот полусумасшедший садист, Аббас-мирза, содрал у меня со спины ни за что ни про что почти всю шкуру, я просто был не в состоянии прийти к тебе, а когда я чуток оклемался, начались такие события... Ну перестань на меня дуться и иди ко мне, мой пупсик, я так соскучился по тебе.

   – Да ты что, не можешь ни о чём думать больше? Неужели весь твой разум между ног болтается? – зашипела Шахрасуб, как рассерженная кошка.

   – Да что с тобой? – разозлился Экбал. – Ты что, белены объелась?

   – Слушай и не перебивай, – заговорщицки наклонилась к нему Шахрасуб и горячо заговорила тихим голосом: – Я сегодня рано проснулась от стука молотка в нашу калитку. Мой кривоглазый спустился вниз, слуги посадили на цепи собак, и какой-то незнакомец зашёл в дом. Они уселись в бируне, мужской комнате, как раз под спальней. Я тихонько подошла к углу, отодвинула несколько дощечек в полу и приложила ухо. Было всё отлично слышно.

   – Ты что, сама проделала эту дырку в полу, чтобы подслушивать за мужем? – улыбнулся Экбал.

   – Ну какая разница – я или кто другой? – отмахнулась от него Шахрасуб. – Ты послушай, что я узнала! Пришедшего звали Сулейман-ханом. Он, оказывается, раньше продавал моему муженьку и его дружку Мехраку награбленную добычу. Караваны грабил этот Сулейман. Хороши же эти два праведника торгаша: деньги на крови делали, а потом в мечети грехи отмаливали, негодяи, и других ещё попрекали в безверии. Потом я поняла из их разговора, что муж с этим бандитом в прошлую поездку в Дагестан и Тифлис какие-то делишки свои обделывали там. А сейчас Сулейман пришёл с приказанием: мой муж, старый стручок, должен передать тебе яд, чтобы ты отравил самого сардаря Кавказа, генерала Ермолова, что приехал к нам с посольством. Ты, оказывается, в посольстве работаешь, а Сулеймана этого один офицер русский в лицо знает, поэтому он сам к тебе с ядом прийти не может. Господи, что же это такое творится, Экбал, неужели ты вляпался в такое грязное дело? – всплеснула Шахрасуб руками, на которых блеснули многочисленные золотые браслеты. – Опомнись, милый, ведь это же жуткое злодейство, гореть тебе в аду за такое злодеяние. И потом, подумай, ведь те, кто толкает тебя на смертоубийство это поганое, разве они оставят тебя живым в любом случае, отравишь ты русского или нет? Отступись, милый, не губи свою душу! Тебе срочно нужно исчезнуть. – Шахрасуб огромными, круглыми от испуга глазами с мольбой смотрела на любимого.

   – Значит, Зейтун должен передать мне яд, наконец-то, – проговорил Экбал, вскочил и забегал по комнате, – a-то я уж подумывал, что они кого-то другого себе нашли, понадёжней.

   – Да ты что, сумасшедший или просто негодяй? – вскричала женщина с испугом и негодованием.

   – Да не кричи ты, – подскочил к ней молодой человек, – не собираюсь я никого травить. Я ведь тебе рассказывал, что я русский. Думаешь, я прощу этому негодяю, Аббас-мирзе, его плети? – Экбал быстро расстегнул малиновый архалук, сбросил его и повернулся спиной к Шахрасуб. – Смотри!

   – Господи, что они с тобой сделали?! – воскликнула она. – Бедненький ты мой. – Шахрасуб обняла сзади Экбала и стала гладить и целовать изуродованную, всю в бугристых шрамах спину.

   – О чём ещё говорили эти негодяи?

   – Сулейман разыскивает своих прежних друзей по грабежам. Он спрашивал, где их можно найти, а мой муженёк, оказывается, и по сей день продолжает у этих разбойников покупать их добычу, он ему подробно рассказал, как с ними связаться.

   – Ты имена запомнила?

   – Только парочку, но очень известных: Ибрагим-бек и Сафар.

   – Ого, вон с какими зверюгами этот Сулейман водится! Зачем он с ними встречаться хочет?

   – Я поняла так, что он вновь набирает шайку отчаянных головорезов.

   – Интересно зачем? – протянул Экбал задумчиво. – Уж не хочет ли он напасть на посольство?

   – Какой ужас! – простонала Шахрасуб. – Вот что, Экбал, ты просто предупреди русских об опасности, а сам уезжай сразу же после этого в горы. Я приготовила тебе одежду, денег и мула.

   – Да ты что говоришь, женщина? – возмущённо оттолкнул от себя Шахрасуб молодой человек. – Чтобы я, как трусливый заяц, убежал, когда моим друзьям-соотечественникам грозит такая опасность? Как у тебя язык поворачивается такое говорить?

   – Ну, милый, дорогой, свет моих очей, – запричитала Шахрасуб, – что же нам делать? Я не хочу тебя терять. Я задумала убежать вместе с тобой, не могу я жить с этим постылым старым негодяем. Если с тобой что случится, я жить не буду: повешусь или отравлюсь!

   – Брось ты говорить о таких ужасах, – обнял свою любимую Экбал. – Я предупрежу генерала, отобьёмся мы от этих злодеев, и, как будет возвращаться посольство, я заберу тебя с собой. Я уже договорился с Ермоловым, он не просто возьмёт меня в Россию, но и будет ходатайствовать перед царём, чтобы меня признали законным наследником моего отца, дворянином, я смогу стать офицером. Уедем в Россию, она огромная, там нас ни Аббас-мирза, ни Зейтун не найдут никогда. И будем жить открыто, ни от кого не таясь, как муж и жена. Родятся у нас детишки...

   – Ты вправду заберёшь меня отсюда? Господи, как я тебя люблю! – проговорила ласково Шахрасуб, прижимая к груди голову рыжеволосого красавца.

Кофточка оказалась почему-то уже расстёгнутой, и, целуя прелести любимой, Экбал лукаво заметил:

   – Что ты делаешь, несчастная, мы же в доме твоего уважаемого отца!

   – Он всё равно сюда никогда не заходит, – проворковала Шахрасуб, сбрасывая с себя остатки одежды и порывисто и страстно притягивая к себе Экбала.

Посольским слугам на майдане долго пришлось ждать, когда же наконец вернётся рыжеволосый повар.

ГЛАВА 3

1

26 мая 1817 года русское посольство выехало из Тебриза, направляясь в летнюю резиденцию шахиншаха Ирана Султанию, расположенную неподалёку от столицы страны Тегерана. Но предварительно они должны были остановиться в летнем дворце Аббас-мирзы в Уджане, небольшом сельском местечке, невысоко в горах. До него было три перехода. Посольство двигалось медленно, со всеми осторожностями, больше отвечающими военному времени. Впереди и сзади колонны двигались казачьи пикеты. Рядом с повозками вооружённые слуги. Наконец пришлось вынуть из фур, расчехлить и поставить на лафеты две лёгкие пушки, которые до этого скрытно везли в обозе. Пальники в руках бомбардиров, следующих рядом с пушками, дымились, чтобы в любой момент зажечь запал.

   – У меня такое впечатление, что мы в военной экспедиции против горцев, а не в посольстве в Персии, – проговорил Муравьёв, подъезжая к Ермолову.

Генерал ехал шагом на рослом гнедом коне впереди колонны.

   – У меня тоже, – буркнул себе под нос недовольный Алексей Петрович, – но с той только разницей, что на этот раз под моей командой всего взвод солдат да двадцать пять казаков конвоя – вот и вся моя экспедиция.

   – Ещё у нас семьдесят слуг и почти тридцать офицеров посольства, – заметил Николай.

   – Да ещё четыре попа-батюшки и двадцать четыре музыканта, – рассмеялся генерал. – Хороша армия у командующего корпусом.

   – Ничего, Алексей Петрович, – бодро проговорил штабс-капитан. – Бог не выдаст свинья не съест! Отобьёмся.

   – Ты, Николай, особо-то не геройствуй, ведь у них ты вторая цель, так что езжай в арьергард[23]23
  Арьергард – части войск, выделяемых для прикрытия отхода главных сил.


[Закрыть] и от повозок ни ногой!

   – Я от вас не отойду ни на шаг, ваше превосходительство, – упрямо проговорил Муравьёв.

– Да сейчас ничего и не случится, – вдыхая сухой, полынный запах горной степи, проговорил Ермолов, улыбаясь. – Мы всего-то в нескольких вёрстах от Тебриза. В ночь после первого перехода они будут ждать, что меня отравит Экбал. Если я завтра живой выйду из палатки, вот тогда надо готовиться к нападению, но и то, скорее всего, должен будет вступить в действие запасной агент. Он попытается убить меня в ночь после второго перехода. И вот на третий день нашего пути, когда мы уже глубоко зайдём в горы, где-нибудь на подступах к Уджану, этот Сулейман-хан и приготовит нам сюрприз.

   – Вот до этих пор я и буду с вами, как ваша тень. Даже обедать буду с вами. Не сочтите меня уж столь назойливым, но я не прощу себе никогда, если с вами что-нибудь случится, – наклонил крупную голову вперёд, набычившись, штабс-капитан.

   – Ну, хорошо, хорошо, Николай, тебя не переспоришь. – Алексею Петровичу было приятно видеть столь беззаветную преданность молодого офицера. – Ну, тогда давай позавтракаем, от свежего воздуха у меня разыгрался зверский аппетит.

Вскоре уже Ермолов в компании нескольких офицеров ел приготовленные Экбалом сочные шашлыки, похваливая искусного повара и запивая их отличным красным вином, бурдюки с которым денно и нощно охраняли солдаты взвода почётного караула, чтобы никто не мог туда подсыпать какой-нибудь ядовитой дряни.

Подремав часок после обильного завтрака, посольство вновь тронулось. Дорога стала заметно подниматься в горы. Встречных путников становилось всё меньше. Окружающий ландшафт посуровел. Вместо обработанных полей и садов теперь вокруг простиралась холмистая степь, покрытая сплошным ковром из отцветающих трав и уже в некоторых местах желтовато-бурая от всё более и более жарких солнечных лучей начинающегося лета. Вместо садов среди полыни, ковыля и пырея всё чаще встречались заросли фисташки, горного миндаля и арчи. Воздух становился прохладней, дали – прозрачнее и голубее.

Как и предвидел Ермолов, первая ночь в палатках вблизи небольшой деревушки, прилепившейся как ласточкино гнездо на склоне крутой горы, прошла спокойно. Николай, расположившийся прямо в просторной фуре рядом с палаткой посла, спал беспокойно: то никак не мог привыкнуть к реву небольшой горной речки, срывающейся неподалёку со скалы в пропасть, то спать не давали шакалы, воющие чуть ли не рядом с палатками. Завернувшись в бурку, Муравьёв обходил посты и подолгу сидел у костра на берегу реки вместе с казаками, поглядывая настороженно на заметно светлеющую между гор полоску неба, на котором уже погасли такие яркие и крупные здесь, на юге, звёзды.

Во второй переход тоже не случилось ничего неожиданного. Но Муравьёв упорно не отходил от Ермолова ни на шаг, готовый в одно мгновение закрыть его своей грудью от любого неожиданного выстрела. Алексей Петрович только посмеивался. Наступила ночь, и генерал направился к себе в палатку. Разговаривая с ним, Николай вошёл следом. Ермолов поморщился и, расстёгивая сюртук, грузно сел на походную кровать.

– Как ни приятно мне ваше общество, штабс-капитан, но пришла пора нам расстаться, – проговорил он, зевая, и удивлённо уставился на офицера.

Муравьёв в эту же секунду выхватил пистолет и выстрелил, как показалось генералу, прямо в него.

   – Ты что, Коля, спятил? – проговорил Ермолов и ощупал себе грудь, но ни крови, ни раны нигде не было.

Штабс-капитан тем делом выхватил саблю и подцепил что-то прямо рядом с командующим. Тут только Алексей Петрович увидел, как извивается в мрачном свете керосиновой лампы проткнутая блестящим лезвием довольно большая чёрная змея с жёлтым брюхом.

   – Это кобра, – проговорил спокойно Муравьёв, а его глаза сверкали ледяным стальным отсветом, словно сабля. – Удалось попасть ей в голову, когда она выбиралась из-под подушки. Вы бы вышли, ваше превосходительство, на воздух, здесь всё необходимо осмотреть, как бы ещё сюрпризов не нашлось. Да и было бы интересно полюбопытствовать: кто стелил вам постель? – добавил мрачно-невозмутимо штабс-капитан и выбросил подыхающую змею из палатки.

   – Ну и нервы у тебя, Муравьёв, словно из проволоки! – уважительно взглянул на него генерал и вышел из палатки, громко вызывая к себе своего адъютанта.

Скоро выяснилось, что постель стелил татарин Муса, но его нигде нет.

   – Сбежал уже, конечно, – проговорил Ермолов, обращаясь к выходящему из палатки штабс-капитану. – Вот и этот выстрел мимо. Будем теперь ждать третьего. – И приказал адъютанту, молоденькому артиллерийскому поручику: – Предупреди, Павел, дипломатов и всех офицеров, что завтра выступаем с рассветом, надо в Уджаны прийти засветло. Не хватало только, чтобы мы ночью в засаду угодили.

2

На следующий день посольство намного раньше обычного тронулось в путь. На этом участке пути горы уже вплотную приблизились к пустынной дороге. По их склонам росли заросли метровой высоты из колючего кустарника. Встречались и группы чинар и низкорослых дубов. Там, у входа в узкое ущелье, где горная речка чуть притормозила свой бурный бег и разлилась в небольшое озерцо, столпились несколько ив и высоких пирамидальных тополей. Сопровождающий посольство персидский чиновник сказал, указывая на ущелье, что за ним открывается уютная долина, где и ждёт русских дипломатов замок шахзаде. Но именно в этом месте посольство столкнулось с новым сюрпризом, подготовленным по приказу злобного наследника персидского престола.

Как только голова колонны поравнялась с рощей, из-за деревьев и со склона горы справа выскочили пестро одетые люди и, размахивая кривыми саблями, кинулись на посольство.

Во внезапно наступившей тишине, наполненной только воплями бегущей, вооружённой толпы да шумом горной речки, перекрывая все звуки, прозвучал мощный голос генерала:

   – Повозки в каре, орудия к бою, наводи, ребята! Стрелять только по моей команде.

Пока вооружённый и довольно многочисленный сброд добежал до колонны, возницы, нахлёстывая лошадей, успели выстроить фуры в пусть и неровный полукруг, упирающийся флангами в текущую сзади реку. Ещё не успели многие повозки остановиться, как Ермолов уже отдал зычно команду артиллеристам и всем стрелкам, выстроившимся по фронту между фурами:

   – Пли!

Раздался дружный залп. Нападающие ожидали всего, но только не этого. Картечный залп в упор из двух орудий да ещё вдобавок к нему из сотни стволов буквально разметал толпу нападающих. Разбойники в передних рядах, хрипя и захлёбываясь в крови, рухнули под ноги бегущим сзади. Те же, в свою очередь, с дикими воплями остановились и повернули назад. Они столкнулись с те ми, кто ещё ничего не понял и рвался вперёд. Бандиты, размахивая саблями и ятаганами, давили друг друга, а некоторые уже прокладывали оружием себе путь к отступлению. Мгновенно оценив обстановку, Ермолов выхватил саблю и, крикнув «За мной! Вперёд!», ринулся на бандитов. Его команду подхватил бегущий рядом с ним Муравьёв с солдатским ружьём наперевес. Штабс-капитан уже колол подвернувшихся бандитов. Этого бандиты ожидали ещё меньше. Ведь обычно купеческие караваны разбегались только от одного крика и вида толпы разбойников. Они думали, что с русскими дипломатами будет то же самое. Но не учли одного, что большинство этих людей ещё только несколько лет назад ходили на французов врукопашную и с боями прошли всю Европу. Поэтому, когда русские дипломаты в зелёных мундирах с ружьями наперевес ударили этот сброд в штыки, а в тыл возомнившим слишком много о себе разбойникам уже заходили казаки, лихо свистящие и безжалостно насаживающие на пики всех, кто не успел увернуться, вся эта толпа предводительствуемая Сулейман-ханом, начала панически разбегаться, бросая оружие и улепётывая без оглядки. Через пятнадцать минут поле боя уже было полностью за русскими. Только кое-где ещё добивали вяло сопротивляющихся разбойников.

   – Да, Николай, мы с тобой опять плечом к плечу, как тогда, на Бородинском поле. Помнишь, как батарею Раевского у французов отбивали? – проговорил Ермолов, вытирая о халат одного из убитых бандитов окровавленную саблю.

   – Ещё бы, разве Бородино когда-нибудь забудешь? – ответил, переводя дух, Муравьёв, отдавая ружьё с окровавленным штыком одному из слуг. – Теперь надо внимательно посмотреть, нет ли среди них разбойничка со шрамом на правой щеке, – добавил он, указывая на груды трупов, живописно разбросанных по склону горы.

Но старания штабс-капитана были напрасны. Сулейман-хан уже скакал на кровном ахалтекинце по горной дороге на северо-восток, по направлению к родине, Хорасану. Теперь надо было спасаться от мести Аббас-мирзы и его подручного каймакама Безюрга, которые не прощали своим подчинённым провала. Возведение Сулеймана в ханское достоинство откладывалось на неопределённое время. Смуглое красивое лицо туркмена, пригнувшегося к гриве своего коня, горело мрачным огнём ненависти. Он молил сейчас Аллаха только об одном: чтобы тот дал ему шанс ещё раз встретиться лицом к лицу с тем проклятым русским, который оставил ему на лице этот шрам и со встречи с которым в тифлисском духане у него начались все эти неприятности. Сулейман потёр правую щёку и хлестанул коня нагайкой. Гулкий топот лошадиных копыт быстро удалялся в туманной вечерней мгле, опускавшейся на ущелье, и вскоре совсем затих.