Текст книги "Русские адмиралы — герои Синопа"
Автор книги: Николай Скрицкий
Соавторы: Неизвестный автор
Жанр:
Военная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 37 страниц)
1^=»
В мае 1833 года фрегат вступил в строй и был доставлен на камелях из Невы в Кронштадт. Летом того же года, с 24 июля по 11 октября, «Паллада» находилась в крейсерстве на Балтийском море в составе эскадры вице-адмирала Ф.Ф. Беллинсгаузена (2-й флотской дивизии) в районе Гангута1.
Вновь Нахимов отличился. Ночью на 17 августа, в плохую видимость, моряк сумел заметить Дагерортский маяк и дать ночной сигнал адмиралу, что эскадра идет к опасности201 202. Впереди были камни. Первый раз на флагманском корабле сигнал заметили, но из-за дождя и большого волнения не разобрали. Нахимов, видя, что гибель эскадры неминуема, вывел фрегат из строя и повторил сигнал, но вновь безуспешно. Тогда он сделал два пушечных выстрела и зажег фальшфейер. На сей раз сигнал поняли. Беллинсгаузен приказал изменить курс. Но было уже поздно: головной корабль «Арсис» выскочил на камни. Об опасности, которой избежали остальные, свидетельствует выписка из флагманского журнала, который в кампанию вели на борту корабля «Император Александр I»: «Ветр риф-марсельный, самый крепкий, с порывами, облачно и по горизонту пасмурность. В начале 5-го часа по рассвете и по прочищении пасмурности увидели на R NW в северных шхерах стоящий на мели корабль, с которого делано было несколько пушечных выстрелов, но по причине дальнего расстояния имя оного корабля нам было неизвестно. Вскоре после увидели мы, что стоящий на мели корабль срубил мачты»203.
Это был «Арсис». Построенный в 1828 году, он из-за ошибки в счислении попал на камни в шхерах вблизи Гангута. Корабль получил повреждения корпуса, в трюме появилась течь, были срублены все три мачты. Потребовалось подремонтировать корабль в Або, после чего стало возможным перевести его в Кронштадт204. Получили повреждения также корабль «Императрица Александра», шхуна «Град»; остальные суда успели отвернуть205.
Спасая людей и корабли, Нахимов продемонстрировал не только умение, но и мужество, ибо сигнал флагману, что курс его неверен, при ошибке мог стоить моряку карьеры.
«Паллада» служила почти два десятилетия на Балтике. Фрегат не раз посылали в дальние плавания, для выполнения ответственных поручений.
В 1838 году в походе по Балтике Великий князь Константин Николаевич проходил на нем морскую практику. В 1846 году «Палладу» капитально отремонтировали, и следующие 2 года образцовым фрегатом в плавании по Балтийскому и Северному морям командовал будущий генерал-адмирал, Великий князь Константин Николаевич. В 1851 году Великий князь поднял на «Палладе» свой контр-адмиральский флаг и водил эскадру по Финскому заливу и Балтийскому морю206. Но срок службы фрегата завершался, и напоследок ему досталось дальнее плавание.
Долго Россия не могла установить дипломатические отношения с восточной соседкой, Японией. Миссия Н.П. Резанова в 1804 году окончилась безуспешно. В 1852 году для ведения переговоров и заключения торгового соглашения в Японию послали вице-адмирала Е.В. Путятина, еще одного питомца лазаревской школы. Несмотря на старость фрегата «Паллада», вице-адмирал выбрал его как наиболее подходящий для океанского плавания. Секретарем Путятина на «Палладе» был писатель И.А. Гончаров.
7 октября 1852 года «Паллада» под командованием капитан-лейтенанта И.С. Унковского оставила Кронштадт. В проливе Зунд шедший без лоцмана фрегат сел на мель и был снят датским пароходом. Полученные повреждения устранили на верфи Портсмута. Оставив берега Англии, фрегат направился к югу, посетил остров Мадейра, острова Зеленого Мыса и в марте 1853 года достиг Южной Африки. В Сеймон-стауне его ждала шхуна «Восток», купленная вице-адмиралом и посланная вперед. Отношения России с западными странами портились, и Путятин остерегался встречи с враждебной эскадрой в случае внезапного начала войны. Он направил шхуну вперед для разведки, а 12 апреля выступила и «Паллада».
В Индийском океане фрегат попал в шторм, затем его задержало маловетрие. Месяц моряки добирались до острова Ява, затем заходили в Сингапур, Гонконг, у островов Бонин-Сима вновь попали в сильный шторм. В порту Алойд на острове Пиль фрегат ожидали корвет «Оливуца», транспорт «Князь Меншиков» из Ситхи (Русская Америка) и курьер из России, а шхуна «Восток» присоединилась к нему ранее. 4 августа эскадра оставила порт и 10 августа встала на рейде Нагасаки, завершив десятимесячное плавание.
Начались длительные предварительные консультации. Японцы затягивали переговоры. Незадолго до визита русской эскадры берега Японии оставила американская эскадра коммодора Перри, который не получил прямого ответа на требование заключить торговый договор. Очевидно, чиновники сегуна надеялись и в этом случае обойтись без ответа. Однако Е.В. Путятин проявил настойчивость. 5 ноября, не дождавшись ответа из Иеддо, он решил сам идти в столицу Японии. Встревоженные его неожиданным решением японские чиновники 7 ноября сообщили, что уполномоченные выезжают на переговоры. До их прибытия вице-адмирал пошел в Шанхай, чтобы узнать, не воюет ли Россия, и запастись провизией. Пока эскадра стояла у берегов Китая, поступило сообщение о близком разрыве с западными странами, и Е.В. Путятин срочно вернулся в Нагасаки.
31 декабря начались переговоры, не давшие положительного результата. 24 января 1854 года вице-адмирал отправил шхуну в Шанхай за известиями, а сам увел эскадру на Ликейские острова (Рю-Кю), стоял там до 9 февраля и узнал о начале войны России с Турцией. Эскадра посетила Манилу. На обратном пути в шторм раскачалась и треснула фок-мачта, пришлось в марте у острова Батаан провести ремонт. Ожидая встречи с англичанами, Е.В. Путятин перед выходом с Батаана провел учения: артиллеристы стреляли в щиты, установленные на берегу.
9 апреля «Паллада» вернулась в Нагасаки, где стало известно о том, что американский коммодор Перри уже подписал с японским правительством договор под дулами пушек эскадры, стоявшей в заливе Иеддо. Не желая действовать силой, Путятин запасся провизией и 15 апреля отправился к берегам Сибири. По пути моряки с «Паллады» описывали берега Кореи и к маю достигли устья Амура. В малоисследованном Татарском проливе корпус фрегата пострадал при ударах о дно – «Паллада» не могла продолжать плавание. Е.В. Путятин перешел на борт присланного из России фрегата «Диана» и вновь направился в Японию; 7 февраля 1855 года он, наконец, подписал с японским правительством договор о мире и дружбе.
Плавание «Паллады» подробно описал в путевых заметках «Фрегат «Паллада» и статье «Двадцать лет спустя» И.А. Гончаров, в августе оставивший эскадру и по суше вернувшийся в Санкт-Петербург.
Шла Крымская война. Капитан-лейтенант И.И. Бутаков перевел потрепанный штормами фрегат в Императорскую гавань и подготовил к взрыву на случай появления противника. С судна сняли все возможное и оставили под охраной поста казаков. Бутаков, поставив фрегат в Кон-стантиновской бухте, высадился на мысе Лазарева и оборудовал батарею, оставив на фрегате дюжину матросов. Неприятель не появлялся, продовольствия было достаточно. За время зимовки льды серьезно повредили корпус. Так как залитый водой фрегат не удалось вывести в Амур, генерал-губернатор контр-адмирал В.С. Завойко приказал затопить «Палладу», чтобы «не дать неприятелю случая похвастаться захватом русского судна». Мичман Разградский подорвал корму фрегата, который лег на дно бухты Постовой Императорской гавани 31 января 1856 года1.
О «Палладе» не забыли. По поручению адмирала И.А. Шестакова командир совершавшего кругосветное плавание корвета «Витязь» С.О. Макаров обнаружил фрегат на глубине 15 метров. Вице-адмирал П.Н. Назимов, участник знаменитого плавания «Паллады», предложил Морскому министерству поднять фрегат, но ему было разрешено только поручить дело частной компании, чтобы не было расходов для казны. Очевидно, желающих не нашлось, и фрегат остался на дне. В 1932 году водолазы обследовали фрегат в Императорской (Советской) гавани и подняли много предметов; из досок от корпуса изготавливали модели и сувениры. В 1940 году намечали поднять фрегат, однако помешала война. В 1946 году водолазы установили, что корпус разрушен и подъем невозможен. После того проводились любительские обследования «Паллады», новые предметы пополняли коллекции музеев. Якорь, поднятый в 1956 году, стал памятником на острове Русском. Он напоминает обучающимся там морякам-тихоокеанцам о достопамятном плавании образцового фрегата «Паллада»207 208.
* * *
А П.С. Нахимова – первого командира «Паллады» – ожидала новая, все более сложная и славная жизнь. Презрев преимущества слркбы на фрегате, предназначенном для Великого князя, будущего генерал-адмирала, он предпочел живую деятельность на Черном море.
М.П. Лазарев в 1832 году получил назначение начальником штаба Черноморского флота, затем стал главным командиром флота и портов. К себе он вызывал тех моряков, с которыми ходил в плавания и сражения. Стал черноморцем и Нахимов.
На мостике «Силистрии»
24 января 1834 года приказом начальника Главного морского штаба адмирала А.С. Меншикова П.С. Нахимова назначили командовать строящимся линейным кораблем «Силистрия» и перевели в 41-й экипаж Черноморского флота; приказом от 30 августа его за отличие по службе произвели в капитаны 2-го ранга. 8 ноября 1834 года начальник Главного морского штаба утвердил Нахимова командиром экипажа и корабля1.
Моряк оказался в высшем звене лазаревской морской школы. Эту школу на Черном море, вдали от столицы, прошли такие знаменитые деятели России, как дипломат Е.В. Путятин, флотоводцы В.А. Корнилов, В.И. Истомин, Н.А. Аркас, Г.И. Бутаков и многие другие моряки. Прошел эту школу с начала до конца и Нахимов, ставший одним из лучших учеников Аазарева.
В 1834—1836 годах Нахимов занимался постройкой «Силистрии». 11 ноября 1835 года линейный корабль сошел на воду. Нахимов рапортовал в этот день обер-интенданту Черноморского флота генерал-майору А.Н. Васильеву: «Вверенный мне 84-пушечный корабль «Сили-стрия» сего числа со стапеля на воду спущен благополучно; углубился с полозьями – ахтерштевень 18 фут. 1 дм., форштевень 13 фут. 9 дм., имея диференту 4 фут. 4 дм., причем перелому оказалось – фут 2 дм»209 210.
15 сентября 1836 года корабль выступил из Николаева, 27 сентября зашел в Очаков, через 2 дня продолжил путь и 5 октября достиг Севастополя211. Немало сил пришлось положить Павлу Степановичу Нахимову, чтобы корабль получил все необходимое. Он заботился о прочности корпуса, качестве парусного и артиллерийского вооружения. Качество постройки оказалось таким, что «Силистрия» оставалась образцовым кораблем почти 20 лет, до Крымской войны212.
После завершения вооружения корабль 2 июня 1837 года вышел в первое плавание. Нахимов рапортовал Императору Николаю I: «С вверенным мне кораблем «Силистрия» по предписанию начальства из Севастополя сего числа в отдельное плавание по Черному, морю впредь до 1 августа сего года отправился, на корабле караул в.и.в. и команда обстоит благополучно, больных не имеется, воды на корабле 3 дюйма. О чем в.и.в. имею счастие всеподданнейше донести с представлением о гг. офицерах именного списка и о всех вообще чинах перечневой ведомости»213.
1 января 1837 года за успешную проводку «Силистрии» из Николаева в Севастополь и 13 сентября за отличное устройство, порядок и чистоту на корабле моряк получил высочайшие благоволения214. 22 сен-
Н.В. СКРИЦКИЙ
___02^
тября за отличное усердие и ревностную службу его наградили орденом Св. Анны II степени, украшенным императорской короной1.
М.П. Лазарев отмечал способности командира «Силистрии». 18 ноября 1837 года он писал начальнику Главного морского штаба А.С. Мен-шикову: «...При сем случае, обращая внимание и на приближающийся новый год, я беру смелость просить в. с-ть дать ход по службе некоторым из офицеров, которые по познаниям и образованности своей с пользой и честью для флота заняли бы места высшие. Из сих я разумею преимущественно капитана 2-го ранга Нахимова, капитан-лейтенантов Матюшкина и Путятина и лейтенанта Панфилова.
Я рекомендую их потому, что Нахимов, кроме того, что служит здесь образцом для всех командиров кораблей, состоит по списку только девятым»215 216.
А.С. Меншиков 6 декабря 1837 года подписал приказ о производстве за отличие по службе командира 41-го экипажа и корабля «Сили-стрия» в капитаны 1-го ранга217.
Усердная служба сказалась на здоровье. 23 марта 1838 года П.С. Нахимова уволили в отпуск за границу по болезни до излечения. На пароходе «Геркулес» моряк за 3 дня добрался в Свинемюнде, далее проехал с трудностями до Штеттина и 17 (29) мая прибыл в Берлин. В это время там собрались главы Германского союза, и с трудом удалось за дорогую цену нанять квартиру. Хуже оказалось с лечением. Известный в Европе хирург Грете, к которому Нахимов обратился 29 мая (10 июня), решил, что при его запущенной болезни минеральные воды не помогут, а нужны решительные меры. Моряк согласился, но уже через 2 недели почувствовал себя так худо, что 5 недель не вставал. Консилиум, который Нахимов собрал, рекомендовал иное лечение, однако и оно не помогло. Павел Степанович хотел, чтобы восстановили хотя бы его прежнее здоровье, ибо сейчас чувствовал себя так плохо, что переходил комнату с двух приемов. Врачи отправили его в Карлсбад, но и минеральные воды не помогали. Нахимов 7 августа 1838 года писал с горечью брату из Карлсбада: «...С чем можно сравнить мое горестное положение. Быть заброшену судьбой в Берлин, где я никого не знаю, промучиться два с лишком месяца, испытывая на себе без малейшего успеха разные способы лечения, которые, наконец, изнурили меня до того, что я изнемог и нравственно и физически и уверен, что перенес более, нежели человек и может и должен вынести. Как часто приходит мне в голову, не смешно ли так долго страдать и для чего, что в этой
безжизненной вялой жизни, из которой, конечно, лучшую и большую половину я уже прожил»1.
Но, несмотря на болезнь и отчаяние, Нахимов продолжал думать о других. Из Берлина он послал карты Германии А.М. Трескину218 219. Теплые чувства и заботу моряк, не имевший детей, изливал на племянницу, свою любимицу220. Он писал брату: «Здорова ли, весела ли моя несравненная Сашурка? Теперь без меня ни трогать, ни дразнить ее некому. Начала ли ходить, говорит ли, привита ли ей оспа, проколоты ли уши для сережек? Часто ли ее выпускают гулять? Ради неба, держите ее больше на свежем воздухе. Во всей Германии детей с утра до вечера не вносят в комнату, и оттого они все красны, полны, здоровы. С такого раннего возраста в милой Сашурке раскрывается так много ума, и если физические силы ее не будут соответствовать умственным, то девятый и десятый годы возраста будут для нее горестными. Знаете, что она всего более места занимала в моем горестном и болезненном одиночестве, что она создала для меня новый вид наслаждения – мечтать, наслаждение, с которым я так давно раззнакомился, и тем привязан-нее я стал к ней, что ее жизнь, может быть, сохранила мою»221. *
Болезнь не позволяла толком ознакомиться с городами Германии. Только о Карлсбаде Нахимов получил твердое представление как о месте, куда большинство представителей высшего общества стремятся не лечиться, а развлекаться. Моряк с ограниченными средствами держался в стороне от них. Он писал, что один из встреченных знакомых аристократов, граф Панин, предпочел его не заметить, а другого, князя Голицына, Нахимов и сам не хотел узнать222.
После Карлсбада, не получив излечения, Нахимов вернулся в Берлин с болезнью сердца. Он писал другу Рейнеке: «Трудно вообразить себе, что со мною не делали, и я не знаю, что остается мне еще испытать. Меня жгли, резали, несколько дней был на краю гроба, и ничего не принесло облегчения...»223
Нахимов следил за тем, что происходит на флоте, радовался успехам и переживал несчастья с знакомыми моряками, горевал, что начинаются боевые действия у берегов Кавказа, а он не может в них участвовать: «Не правда ли, любезный Мишустя, я очень несчастлив? Перед переводом моим в Черноморский флот только что кончилась блестящая
Константинопольская кампания. Четыре года при мне все было тихо, смирно, ничего, кроме обычных крейсерств. Только что выбрался оттуда, как снова кампания для целого флота к абхазским берегам и самая дельная из всех, могущих встретиться в мирное время в Черном море. Корабль мой был употреблен, а следовательно, и я бы действовал. До сих пор не могу свыкнуться с мыслию, что остаюсь здесь на зиму, что еще б месяцев должны протечь для меня в ужасном бездействии. Разделаюсь ли, наконец, хоть после этого с моими физическими недугами. В отсутствие мое, вероятно, меня отчислют по флоту и назначат другого командира экипажа и корабля. Много мне было хлопот и за тем и за другим. Не знаю, кому достанется корабль «Силистрия». Кому суждено окончить воспитание этого юноши, которому дано доброе нравственное направление, дано доброе основание для всех наук, но который еще не кончил курса и не получил твердости, чтоб действовать самобытно. Не в этом состоянии располагал расстаться с ним, но что делать, надобно или служить, или лечиться»1.
В другом письме Рейнеке Нахимов высказывал философский взгляд на жизнь: «Согласен, что для человека с возвышенными понятиями о своих обязанностях непостижимым кажется холодность в других. Но, проживши на белом свете лучшую и большую часть нашей жизни, право, пора нам приобрести опытность философического взгляда, или, лучше сказать, время найти настоящую точку зрения, с которою должно смотреть на действия нас окружающих. Не помню, сказал ли кто до меня, или самому мне пришло в голову, что в человеческой жизни есть два периода: первый – жить в будущем, второй – в прошедшем. Мы с тобой, коснувшись последнего, должны быть гораздо рассудительнее и снисходительнее к тем, которые живут еще в первом периоде. Они живут мечтами, для них многое служит рассеянием, забавой, над чем можно смеяться – огорчаться же этим значило бы себя напрасно убивать»224 225.
К концу ноября положение больного мало улучшилось. Четвертый месяц он не оставлял комнаты, лишь удалось уменьшить сердцебиения и обмороки, возникшие после Карлсбада. Но характер не позволял бездельничать, и, когда становилось легче, моряк продолжал заниматься английским языком226.
Дальнейшее лечение не помогало. Один из врачей отметил, что пациент принял слишком много лекарств и потребуется полгода, чтобы освободить от них организм. С другой стороны, Лазарев писал с Черного моря и предлагал возвращаться и стать пациентом врача Алимана.
Нахимов решил этому совету последовать, как только восстановит силы. Он писал 29 января 1839 года Рейнеке: «Об излечении настоящей болезни перестал и думать. Нам известно, что против расстройства нервов медицина не нашла еще определительных мер, предаваться же беспрестанным испытаниям – значит действовать на счастье, а я давно убедился, что оно существует не для меня. Положение мое становится день ото дня тягостнее, не выходя пять месяцев из комнаты и от недостатка всякого развлечения, не знаю, как до сих пор не лишился рассудка! Пора положить этому конец – нельзя же целый век лечиться. И я решился в апреле месяце возвратиться в Россию (разумеется, если не сделается хуже)»1.
Летом 1839 года, после неудачного лечения, моряк по совету Лазарева вернулся в Севастополь; при операции ему повредили нерв ноги в паху, появились обмороки, так что чувствовал себя он хуже, чем до отъезда227 228. Тем не менее, Нахимов рвался продолжать службу на море.
В 1839 году капитан 1-го ранга П.С. Нахимов не успел участвовать в плавании: эскадра выступила к берегам Абхазии для перевозки войск из Субаши в Анапу на следующий день после его прибытия в Севастополь. Он только видел, как «Силистрия» уходит в море, и, оставшись без корабля и экипажа, грустно писал 26 августа 1839 года Рейнеке: «Взгляни на меня, есть и желание, есть и мысль, как сделать да нет сил, так куда я годен, решительно никуда. И никак не рассчитываю долее двух лет служить на море, именно, столько времени, сколько нркно для расплаты долгов и то, дай бог, чтоб хватило силы, а там буду искать берегового места и непременно такого, где бы по возможности было менее дела»229.
Моряк и не подозревал, что все наиболее значительное в жизни у него впереди. То ли помощь Алимана, то ли благотворные условия Крыма, а скорее, твердое желание ступить на палубу корабля не пассажиром, но командиром сделали чудо: через несколько месяцев Нахимов вернулся в строй. Вскоре он получил возможность, как командир «Силистрии», участвовать в боевых действиях.
Продолжалась война на Кавказе. Царское правительство старалось подавить выступления горцев под главенством имама Шамиля за независимость от России. Значительное участие в этих военных действиях принял флот. Выстрелы и кровь сопровождали покорение Кавказа, но в боях при создании Кавказской береговой линии погибло относительно немного людей. В этом заслуга Черноморского флота под командованием М.П. Лазарева.
* * *
С начала XIX столетия одно за другим государства Закавказья присоединялись к России. После нескольких войн с Турцией Адрианопольский договор 2 сентября 1829 года установил, что берег Черного моря от устья Кубани до поста Св. Николая «пребудет в вечном владении Российской империи»1. Однако усиление России не устраивало ни турок, ни их западных покровителей, опасавшихся выхода Черноморского флота на Средиземное море. Чтобы отвлечь внимание русского правительства от проливов, турецкие и английские эмиссары будоражили горцев. Считавшие себя вольными, жители Абхазии болезненно воспринимали установление твердой власти. Турки старались придать их недовольству характер религиозный, хотя прибрежные жители, потомки христиан, и не относились к ярым мусульманам. Иноземные суда доставляли в устья горных рек соль, порох, серу и даже пушки. С 1830 года организовали для борьбы с опасной контрабандой патрулирование крейсеров у побережья. Два отряда по четыре легких судна и одному транспорту должны были охранять берега от Анапы до Гагр и от Гагр до Редут-Кале, сменяясь через 4 месяца230 231. Но все эти меры не давали полной гарантии, что контрабанда не проникнет в горы. Об этом свидетельствовала записка командира брига «Пегас» капитан-лейтенанта В.И. Полянского, переданная им в 1834 году М.П. Лазареву, главному командиру Черноморского флота и портов.
Полянский несколько лет провел в крейсерстве у восточных берегов Черного моря. Он писал, что большинство контрабанды перевозили на плоскодонных судах, которые турки, пройдя редкий сторожевой кордон, укрывали в устьях рек, притапливая их или маскируя в зарослях до возвращения. Контрабандисты, преследуемые дозорными крейсерами, выбрасывали свои суда на берег, где находили дружеский прием, ибо доставляли местным жителям необходимые товары. Попытки высаживать войска в места стоянки судов контрабандистов стоили немалых жертв232. Капитан-лейтенант предложил занять укреплениями бухты и устья рек, которые использовали контрабандисты, а также увеличить число крейсирующих судов233.
Лазарев, прочтя записку, направил ее в столицу234. Очевидно, вицеадмирал разделял мысль о том, что необходимо дополнить укреплениями еще недостаточно прочную линию охранения с моря.
Первые укрепления появились ранее. Еще 13 февраля 1830 года военный министр А.И. Чернышев докладывал Николаю I замысел совместных действий армии и флота в Абхазии1. Через неделю начальник Морского штаба А.С. Меншиков дал адмиралу А.С. Грейгу, прежнему главному командиру, предписание готовить суда для перевозки войск на берега Кавказа235 236. 8 июля 1830 года до 700 человек десанта высадились у Гагр; попытка абхазцев противодействовать была отбита артиллерией судов русского отряда237. С помощью моряков солдаты соорудили укрепления и отразили нападения горцев238. В следующем году генерал-фельдмаршал И.Ф. Паскевич-Эриванский предложил занять Геленджик как удобную якорную стоянку, более близкую к горным народам, чем Анапа239. 26—28 июля 1831 года с эскадры капитана 2-го ранга Немтинова на берега Геленджикской бухты высаживались десантные отряды, пока не нашли подходящее место для сооружения укрепления. Горцы пытались противодействовать, но моряки действовали так быстро, что вторая волна войск успевала поддержать первую, а у берега господствовала русская корабельная артиллерия240.
К осени 1831 года существовали укрепления Редут-Кале, Сухум-Кале, Бомборы, Пицунда, Гагры, Геленджик; между этими укреплениями поддерживали сообщение по морю241. Позднее на побережье Кавказа действовали преимущественно сухопутные войска. В 1834-м и 1835 годах они основали Абинское и Николаевское укрепления на реке Абин, в 1836 году – Кабардинское в Суджукской бухте; в следующем году войска генерал-лейтенанта А.А. Вельяминова прошли по суше до устья реки Пшада и основали Новотроицкое, а затем при устье реки Вулан – Михайловское укрепления242.
Учитывая активность англичан, доставлявших орркие и боеприпасы немирным горцам, русское командование увеличило рке зимой 1837 года численность крейсеров, для борьбы с контрабандой готовили гребные суда243. Продолжали и высадки десантов, чтобы перекрыть пути доставки оружия. 7 июня 1837 года войска с эскадры контр-адмирала С.А. Эсмон-та заняли мыс Адлер. После промеров, проведенных лейтенантом Истоминым, корабли открыли огонь. Под прикрытием артиллерии гребные суда с войсками приблизились к берегу и огнем фальконетов с бар-казов рассеяли горцев; десант высадился почти без сопротивления1. Отбив попытки черкесов противодействовать, войска основали укрепление Св. Духа; при занятии важнейшего места контрабандной торговли погибло с русской стороны 19 и ранено было 44 человека244 245.
Летом того же года командующий войсками Кавказской линии
А.А. Вельяминов осмотрел побережье и предложил строить укрепления в устьях рек, перевозя войска морем246. На следующий год наметили высадку у Туапсе, Шапсухо, в Геленджике и севернее мыса Константи-новского (Адлер)247. Уже в декабре 1837 года М.П. Лазарев организовал подготовку операции во взаимодействии с сухопутными войсками, которыми командовал генерал-майор Н.Н. Раевский. Начинался период сотрудничества и дружбы двух создателей Кавказской береговой линии.
Еще зимой Лазарев распределил главные силы Черноморского флота на две эскадры, одну из которых поручил контр-адмиралу Ф.Г. Артюко-ву, а второй решил командовать сам248. 13 апреля эскадра Артюкова по договоренности с сухопутным командованием высадила десант у реки Сочи. Корабли открыли огонь, разгоняя горцев, а затем к берегу направились гребные суда с десантом. Черкесы упорно защищались и переходили в контратаки, но были оттеснены, и только отдельные бойцы, укрывшиеся в кустах и завалах, стреляли до ночи. Фланговые корабли огнем сдерживали натиск горцев, пока выгрузка не завершилась249.
Для ускорения высадки у Туапсе Лазарев присоединил освободившуюся эскадру Артюкова к своей и 30 апреля 1838 года отдал приказ на высадку десанта250. Вице-адмирал предписывал кораблям занять места у заранее расставленных буйков, как можно быстрее спустить и расположить по диспозиции гребные суда. Кораблям предстояло вести огонь 15 минут, после чего гребным судам в плотном строю следовало спешно идти к берегу, а передовым – непрерывно стрелять из пушек, сначала ядрами, а у берега – картечью. Фланговым кораблям также следовало продолжать артобстрел, прикрывая войска. Вслед за первым отделением десанта освободившиеся шлюпки должны были поторопиться высадить второе и третье отделения, чтобы поддержать передовые войска. В последнее отделение включали сводный морской батальон251. Были подготовлены и другие документы, регламентирующие порядок проведения высадки. В результате десант под Туапсе стал образцом для последующих операций.
2 мая Н.Н. Раевский сообщил Лазареву о готовности войск1. 8 мая завершилась погрузка десанта в Керченском проливе252 253. Погода не раз менялась, и сухопутные войска страдали от морской болезни. Тем не менее 11 мая эскадра благополучно прибыла к Туапсе254. Следующим утром корабли развернулись в полуверсте перед берегом широкой дугой с фрегатами на флангах. На суше еще накануне видели собиравшихся горцев и пламя костров. Чтобы ускорить высадку, Лазарев приказал разместить десант на вдвое большем числе гребных судов, чем предполагал; они двинулись в атаку после того, как 250 орудий четверть часа палили по берегу255. Именно этот эпизод изобразил тогда еще молодой художник И.К. Айвазовский, сопровождавший эскадру, на картине «Десант генерал-майора Н.Н. Раевского у Туапсе 12 мая 1838 г.»256.
Первым на берег выскочил генерал Н.Н. Раевский, за ним быстро развернулись войска с четырьмя пушками. Ошеломленные обстрелом и натиском горцы почти не сопротивлялись, и за день у русских было не более десятка раненых. К вечеру соорудили засеку для прикрытия лагеря, а утром 13 мая, блестяще выполнив задачу, Аазарев с флотом ушел257 258. Впоследствии на занятом месте построили форт Вельяминовский. Укрепившись, Раевский очищал окрестности от нападавших вооруженных горцев; при этом отличился морской батальон из добровольцев, которым командовал капитан-лейтенант Е.В. Путятин'.
Обосновавшись у Туапсе, Раевский писал Лазареву, что 1 июля его войска будут готовы к высадке у Шапсухо259. Главный командир поручил организацию десанта начальнику штаба Черноморского флота контрадмиралу С.П. Хрущеву. Так как постройка укрепления у Сочи также шла к концу, то вице-адмирал предписал подготовить суда для переброски войск к Шапсухо сразу из двух пунктов260.
10 июля Хрущев привел эскадру к цели261. Так как ожидали сильного сопротивления горцев, скопившихся в лесистой, пересеченной местности у Шапсухо, командующий Кавказским корпусом Е.А. Головин на пароходе «Колхида» провел отвлекающий маневр в устье реки Джубги262. Позднее началась сама высадка. Моряки приобрели неплохой опыт. Потому после обстрела берега из сотен орудий 3 тысячи человек быстро заняли плацдарм почти без потерь2. К 20 августа Раевский намеревался достроить укрепление и предпринять высадку в Суджукской бухте3. Лазарев предложил ему свою поддержку4. 22 августа он назначил контр-адмирала М.Н. Станюковича командовать эскадрой для высадки вблизи устья реки Цемес5. Через неделю, получив высочайшее повеление о десанте в Цемесской бухте, Лазарев взял организацию на себя6. Высадка 12 сентября прошла без потерь; неприятель сделал только несколько выстрелов7. Лазарев и Раевский осмотрели местность и определили, где строить крепость и адмиралтейство8. Они закладывали основу Новороссийска.
