Текст книги "Русские адмиралы — герои Синопа"

Автор книги: Николай Скрицкий

Соавторы: Неизвестный автор
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц)

Из вышеизложенного очевидно, что Синопское сражение явилось не причиной, но предлогом, удобным для оправдания последующей агрессии в глазах европейских народов. Известно, что союзники предполагали использовать в качестве основания для войны переход русских через Дунай, и синопский разгром просто дал антирусской пропаганде хороший козырь. Так как царь не собирался отказываться от намерения покровительствовать всем православным, то есть контролировать Турцию, а Франция и Англия не собирались допускать ни свободный проход растущего и совершенствующегося Черноморского флота через Босфор и Дарданеллы, ни конкуренцию русской торговли в Средиземном море, война становилась неизбежной.

Из этого вытекает и объяснение того спокойствия, с которым турки отправляли в Синоп малосильную эскадру. Турецкое правительство было уверено, что Россия не пойдет на решительные действия под угрозой появления на арене превосходящих союзных эскадр. Когда же это ожидание не оправдалось, капудан-паша возмущался, что союзные адмиралы не обеспечили действиями свои гарантии. Только воспользовавшись Синопским сражением, союзные флоты вошли на Черное море, но теперь их действия одобрило общественное мнение, незнакомое с действительным положением вещей. С другой стороны, всплеск возмущения в печати и парламенте, возможно, заставил британское правительство войти в союз с Францией и втянуться в войну с Россией значительно глубже, чем оно хотело бы.

Как неизбежной являлась Крымская война, столь же неизбежным стало и поражение турецкой эскадры. Начиная с решения послать только легкие силы в расположенный недалеко от Севастополя Синоп, слабо обеспеченный устаревшими батареями от атаки, и кончая отказом от подкрепления этой эскадры, турецкое командование, направляемое британским послом, сделало все для поражения. Русское командование действовало иначе, сосредоточив максимум сил. Нахимов был прав, выжидая подкреплений и не атакуя противника с тремя двухдечными кораблями, ибо не располагал превосходством для гарантированного уничтожения противника. В море его эскадра имела достаточно сил, чтобы вести бой с турками на равных и блокировать их в порту, не позволяя идти к берегам Кавказа. Тактика после прибытия подкреплений также оказалась верна: при первом попутном ветре атаковать двумя колоннами для быстроты сближения и, развернувшись в линию, вести бой на якоре, что было отработано на учениях летом. Вполне справедлив отказ Нахимова от попытки вести бой на ходу, ибо, как правило, такой маневр не удавался; наиболее ярким примером является неудачная атака превосходящим шведским флотом русской эскадры на рейде Ревеля (Таллина) 2 мая 1790 года: шведы, проходя вдоль русской линии, получили такие повреждения, что один корабль сдался, другой сел на кам-

ни и был сожжен, тогда как русские потери были мизерны. Бой на шпринге при несовершенстве прицелов и в густом пороховом дыму позволял направлять огонь всей подвижной батареи, какой являлся линейный корабль, в нужном направлении. Большинство пунктов приказа Нахимова служили напоминанием о мерах успешной стрельбы (наблюдатели на марсах, отметки на пушечных станках, подготовка на гребных судах верпов для замены перебитых шпрингов). Как известно, пункт о гребных судах позволил быстро восстановить боевое положение кораблей «Три Святителя», «Императрица Мария» и «Чесма».

Нахимов, прекрасно понимая необходимость пароходов, не раз просил прислать их, и лишь несовершенство техники оставило его к началу сражения без паровых судов. Вице-адмиралу пришлось использовать на случай атаки турецких пароходов с тыла остававшиеся на ветре фрегаты; о возможности бегства морского офицера с поля боя Нахимов и помыслить не мог, иначе он бы поставил фрегаты по-другому, чтобы они могли перехватить бегущий «Таиф». Ни фрегаты, ни вооруженные пакетботы не смогли догнать и захватить пароходофрегат специальной постройки. Вообще, пароходное дело при Синопе носило весьма ограниченный характер, в отличие от дела артиллерийского, рассмотренного выше.

Можно ли считать, что бомбы явились тем средством, которое уничтожило турок? Вряд ли, учитывая эффект от огня. Причиной тому явилось несовершенство бомб. Взрывателями в них служили зажигательные трубки, длина которых определяла задержку взрыва. Русские пароходы к Синопскому сражению снабжали 4-, 3– и 1,25-дюймовыми трубками на 20, 7,5 и 2 секунды, причем большинство трубок (108 из 150) трехдюймовые^{637. Трубки были не совсем освоены, что создавало дополнительные трудности, особенно для заряжавшихся с дула пушек. При малых расстояниях между сражающимися бомба не успевала взорваться; таких примеров немало отмечено при обороне Севастополя. Если бомба не застревала в обшивке, эффект ее взрыва оказывался мизерным, а бомба вряд ли могла пробить борт, устоявший против ядер. Интересно, что Синопское сражение не дало причин для исключения деревянных кораблей из списков, ибо ни один турецкий снаряд не пробил толщу корабельного борта, которая успешно выдерживала удары круглых снарядов того времени, обладавших малой начальной скоростью.}

Сам факт полного разгрома турецкой эскадры оказал существенное влияние на развитие флотов. Видимый успех бомбической артиллерии сосредоточил внимание на ней. Если до Синопа тенденция повышения калибра проявлялась мало и большую часть артиллерии главного калибра составляли пушки 30—36-фунтовые, стреляющие ядрами и реже гранатами, то после Крымской войны началась гонка калибров при соответствующем уменьшении числа стволов; предельным случаем можно считать мониторы с одной-двумя большими пушками. Одновременно появилась потребность в защите от бомб. Первые броненосные суда, плавучие батареи, обстреливали Кинбурн уже в 1855 году и оказались неуязвимыми для ядер. Отказ от ядер и совершенствование разрывных снарядов потребовали и совершенствования защиты; начиналось многолетнее соперничество брони и пушки. Способность разрывных снарядов наносить обширные разрушения, рассеивать многочисленные осколки и вызывать пожары заставила как можно меньше использовать при постройке корабля дерево и другие горючие материалы, что привело к железному судостроению, основам таких новых дисциплин, как живучесть и непотопляемость. Развитие металлургии и машиностроения в Европе позволило избавиться от еще непобежденных, но невыгодных безлесным странам кораблей ранее, чем они оказались действительно бесполезны.

Сражение показало необходимость для береговых батарей более дальнобойных и мощных орудий, что, в свою очередь, вызвало рост калибров и веса корабельной артиллерии. Последняя, как ни странно, прогрессировала быстрее, ибо дешевле оказывалось построить для защиты берегов несколько кораблей – подвижных батарей, чем вооружать орудиями все важные для государства участки суши. Что же касается обороны действительно необходимых пунктов, то потребовалось прийти к мысли о необходимости взаимодействия береговых и морских сил флота, как то было при обороне Севастополя, Петропавлов-ска-на-Камчатке, Свеаборга в 1853 —1855 годах.

Синопское сражение поставило на повестку дня вопрос о средствах, не позволяющих неприятелю беспрепятственно приближаться к обороняемому порту и стоящим в нем судам. Кроме береговых батарей, уже в декабре 1853 года для заграждения входа на Севастопольский рейд готовили боны^{638. В следующем году вход на рейд преградили корпуса затопленных кораблей; заграждение огнем прикрывали береговые батареи, расположенные в глубине бухты корабли, тогда как пароходы являлись подвижным средством для разведки, поисков и набегов, беспокоивших противника. В результате такого взаимодействия, увязанного со службой наблюдения, твердым управлением и налаженной связью,}

Севастополь оказался недосягаем для союзного флота, которому не удалось повторить Синопский опыт, несмотря на превосходство сил. Развитием такого взаимодействия, которое турки не проявили в Синопе, явились минно-артиллерийские позиции периода мировых войн.

Бой на якоре упрощал управление, каждый корабль действовал самостоятельно, не имея возможности наблюдать сигналы адмирала. К 14.00 на «Императрице Марии» были перебиты все фалы и Нахимов лишился возможности пользоваться флажными сигналами вообще¹. Для объявления благодарности командиру корабля «Париж» он был вынужден отправить своего флаг-офицера, хотя тому в случае гибели адмирала предстояло взять на себя управление сражением. Но управлять в ходе сражения и не приходилось; роль адмирала и его штаба сказывалась перед сражением и после его завершения. Только с появлением более совершенных средств связи и уменьшением густоты дыма при замене дымного пороха бездымным появилась возможность тактического управления эскадрами.

Итак, Синопское сражение дало пищу для размышлений специалистам в области техники и тактики, историкам и публицистам. Одновременно оно стало славной страницей российского флота. Моряки Черноморского флота, обученные офицерами лазаревской школы, показали умение и мужество и в осеннем крейсерстве, и в жестоком бою, и в ремонте кораблей, и в рискованном возвращении к Севастополю. Не зря среди офицеров, участвовавших в бою, около полусотни были в различное время в адмиральских чинах. И не вина русских моряков, что сражение послужило предлогом для войны, погубившей Черноморский флот.

* * *

Большинство того, о чем сказано выше, стало предметом изучения значительно позднее. Пока же на Синопском рейде стояла эскадра, которой предстояло возвращение в Севастополь. Повреждения кораблей, особенно в рангоуте и такелаже, оказались весьма серьезными. По расчетам, на ремонт корабля «Три Святителя» требовалось 2 месяца, кораблей «Императрица Мария», «Великий князь Константин» и «Ростислав» – по 6 недель, «Париж» и «Чесма» – по 3 недели^{639 640}. Но этот подсчет производили после возвращения в Севастополь. Ныне же предстояло быстрее восстановить корабли для опасного перехода по бурному осеннему морю. Следовало торопиться. Вырвавшийся из Синопа «Таиф» наверняка спешил в Константинополь, и следовало ожидать появления сильной англо-французской эскадры. Не мог исключить Нахимов и совместного нападения «Таифа» с другими пароходами, о которых вице-адмиралу было известно до сражения. Наконец, и время года торопило возвращаться, пока ноябрьская погода не ухудшилась окончательно.

Сразу же после боя моряки приступили к заделке подводных пробоин, ремонту парусов и рангоута. Часть кораблей не могла идти самостоятельно, а лишь на буксире пароходов. В 16.00 19 ноября к Синопу прибыл пароход «Громоносец»¹. Его приход облегчал буксировку поврежденных кораблей. 20 ноября ремонт завершился, и эскадра направилась к Севастополю. Корабль «Императрица Мария» буксировал пароход «Крым», конвоируемый фрегатами, «Великий князь Константин» под флагом Нахимова вел пароход «Одесса», «Три Святителя» – пароход «Херсонес», а «Ростислав» – пароход «Громоносец»; «Париж» и «Чесма» шли самостоятельно^{641 642}. Волнение в море заставило оставить буксиры, и все корабли достигли цели под парусами. Несмотря на ветер и волнение, 22 ноября эскадра благополучно прибыла на Севастопольский рейд^643.

Так как корабли имели в Синопе сообщение с берегом, а на борту их оставалось 180 пленных турок, на 3 дня их оставили в карантине. Поздравлявшие с победой, в том числе князь А.С. Меншиков, подплывали к эскадре на шлюпках^644.

Перед выходом Нахимов послал на «Громоносце» письмо, адресованное австрийскому консулу, ибо турецкие власти еще не появились. Вице-адмирал оправдывал свои действия необходимостью уничтожить корабли, направлявшиеся для возбркдения подданных России, и утверждал, что город пострадал главным образом от обломков турецких судов. Письмо он завершил следующими словами: «...Теперь я покидаю этот порт и обращаюсь к Вам, как к представителю дружественной нации, рассчитывая на Ваши услуги, чтобы объяснить городским властям, что императорская эскадра не имела никакого враждебного намерения ни против города, ни против порта Синоп»^645.

А.С. Меншиков оказался недоволен текстом письма, которое Нахимов оставил в Синопе; он писал 21 ноября Нессельроде: «Я хотел бы видеть его иначе редактированным, но дело уже сделано»¹. Ментиков был уверен, что вмешательство великих держав в войну неминуемо.

П.С. Нахимов, покидая Синоп, также знал, что никакие письма не изменят ситуацию, ибо почти неизбежным становилось вступление флота союзников на Черное море. Победителя турок удостоили ордена Св. Георгия II степени^{646 647}, награды получили и другие участники сражения. Победу широко отмечали в России. Но вице-адмирала не радовала награда: он переживал тот факт, что становился виновником грядущей войны. Вскоре после Синопского сражения в разговоре с лейтенантом А.А. Ухтомским, не участвовавшим в бою при Синопе, вице-адмирал увлеченно рассказывал о действиях моряков, но добавил в конце изменившимся голосом, что «...эта победа подвинет против нас войну, ибо англичане увидят, что мы им действительно опасны на море, и поверьте, они употребят все усилия, чтобы уничтожить Черноморский флот»^{648. Эта мысль не покидала его и в ходе обороны Севастополя.}

Опасения Нахимова имели вполне прочные основы. 20 ноября «Таиф» прибыл в Константинополь^{649. Сообщение о синопском разгроме вызвало растерянность турецкого правительства, которое первоначально намеревалось послать в море линейные корабли и тем успокоить возмущение жителей столицы, начавших беспорядки650. Английский посол отговорил диван от этой авантюры; он рассчитывал на вовлечение в боевые действия союзных сил и 22 ноября писал в Лондон, что не видит, как можно избежать вступления англо-французской эскадры на Черное море651.}

Общественное мнение Европы, не знавшее еще о начале турками военных действий, было возмущено «неспровоцированным» нападением на Синоп^{652. О степени информированности европейских газет можно судить по количеству ошибок, встречающихся в статьях К. Маркса. Английские средства массовой информации сообщали о том, что на русских кораблях было на 680 пушек больше, что на обратном пути погиб 120-пушечный «Ростислав», что в порту Синопа были безжалостно уничтожены два британских торговых судна653. Как известно, русская эскадра на одном борту имела 372 орудия против 262 турецких, «Ростислав» не был 120-пушечным и не тонул, а в гавани из нейтральных судов погибла единственная шхуна. Одна из французских газет отмечала, что английская бригантина «Ховард» («Hovarcl») выгрузила уголь для австрийского консула в Синопе и принимала балласт, чтобы идти за грузом зерна, когда русский флот без предупреждения атаковал Синоп и уничтожил торговые суда в гавани1. В этом сообщении, приведенном К. Марксом, отчетливо видны неточности, ибо огонь первыми открыли турки. Кроме того, непосредственная причина гибели судна оказалась иной. Бригантина (по-видимому, упоминаемая в русских документах ионическая шхуна) оказалась под обстрелом и не могла выбрать якорь, на корме ее вспыхнул пожар; вскоре к ней придрейфовал горящий фрегат, с которого на судно перескочила сотня турок; они обрубили якорный канат и пытались отойти, но при взрыве фрегата оба судна разнесло в щепки. Капитан добрался до берега вплавь и был ограблен жителями города; из команды погибли двое, а остальные отдались под покровительство австрийского консула654 655.}

Сама форма преподнесения фактов вызывала такое возмущение, что даже прекрасный аналитик К. Маркс не верил русским официальным сообщениям и опирался на английские газеты, возбуждавшие антирусские настроения. В результате изучения политической обстановки он делал вывод о неизбежности вторжения союзных войск в Россию и их успехе^{656. Если учесть, что статьи его написаны в январе 1854 года, можно представить информированность читателей, которые пользовались первыми сообщениями.}

Узнав о разгроме, союзные адмиралы немедленно послали два парохода (французский «Mogadop> и английский «Retribution») с восьмью хирургами в Синоп; если бы русские оставались в порту, за разведчиками должны были последовать эскадры, чтобы принудить россиян удалиться^{657. Отряд вышел 22 ноября и через 50 часов прибыл в Синоп, где застал картину разрушения, оставленных на произвол судьбы раненых и бездействующую администрацию658.}

В.А. Корнилов восторженно воспринял победу и писал 22 ноября жене: «Имею времени только тебе сказать, что 18 ноября произошло сражение в Синопе. Нахимов со своей эскадрою уничтожил турецкую и взял пашу в плен. Синоп город теперь развалина, ибо дело происходило под его стенами, и турки с судами бросались на берег и зажгли их. Битва славная, выше Чесмы и Наварина, и обошлась не особенно дорого: 37 убитых и 230 раненых. Офицеры все живы и здоровы, ранены только один мичман и два штурманских офицера и штурман убит. Я с отрядом пароходов пришел вначале и потому был свидетелем великого подвига Черноморского флота. Ура, Нахимов! М.П. Лазарев радуется своему ученику!..»¹

26 ноября он не менее восторженно писал брату Александру Алексеевичу: «...Нахимов 18 ноября задал нам собственное Наваринское сражение. Цвет турецких фрегатов и корветов (7 фрегатов и 3 корвета) и еще пароход на Синопском рейде сожжены до тла. Батареи в числе 4 срыты под корешок. Город, к большому сожалению, сожжен, и за все это мы – за повреждениями в мачтах и реях. Мне удалось поспеть к битве с эскадрой пароходов и выбуксировать героев наших, так что теперь, несмотря на шторм, они все здесь и готовятся на новые подвиги. Было и пароходное дело, но, по несчастию, «Владимир» поврежден в машине и потом я сидел на другом, с которого не мог догнать турку. Тот шел 10 узлов, а мы 8V₂– На эскадре убит один офицер, и то штурманский, и ранен один мичман, но между нижними чинами до 40 убитых и 230 ранено, из последних много трудных...»^{659 660}

Приехавший в Севастополь друг Нахимова генерал-майор М.Ф. Рей-неке писал неизвестному, что в результате Синопского сражения турки лишились лучшей части флота, их нравственная отвага должна понизиться, а дух русских армии и флота возвыситься; кроме того, англичанам и французам предстояло принять решение – поддержат ли они Турцию^661.

Союзники решение приняли. Получив предлог для вмешательства и поддержку возбужденного общественного мнения, правительства Англии и Франции отдали указания, и 23 декабря англо-французская эскадра из семнадцати парусных и паровых судов, к которым присоединились пять турецких кораблей, пошла к Синопу; в тот же день пароход «Retribution» был послан в Севастополь для сообщения о вступлении союзных кораблей на Черное море и одновременно для разведки укреплений^{662. Союзники прикрывали переходы турецких судов в Самсун, Трапезунд, Батум, а 10 января вернулись из-за бурной погоды в Босфор, оставив для крейси-рования пароходы663.}

Успех русского флота при Синопе превосходил все, что можно было ожидать. Опасность победы царского правительства вызвала объединение интересов Англии и Франции. Не обращая внимания на такие мелочи, как объявление войны Турцией и турецкая активность на Кавказе, официальные круги и пресса двух стран подчеркивали незаконный характер нападения русских кораблей на Синоп. Негативная реакция демократической прессы во многом выражала недовольство агрессивными действиями «жандарма Европы». Другую причину возмущения выразил Наполеон III. В письме Николаю I от 17 января он заявил, что синопский разгром явился оскорблением для воинской чести союзников, гарантировавших безопасность турок на море присутствием в Босфоре кораблей с 3000 орудий¹. Российский Император ответил 9 февраля: «С того момента, как турецкому флоту предоставили свободу перевозить войска, оружие и боеприпасы на наши берега, можно ли было с основанием надеяться, что мы будем терпеливо ждать результата подобной попытки? Не должно ли было предположить, что мы сделаем все, чтобы ее предупредить? Отсюда последовало Синопское дело: оно было неизбежным последствием положения, занятого обеими державами [Николай I имел в виду Англию и Францию. – Н. С.], и, конечно, это событие не должно было показаться им неожиданным»^{664 665}.

Перед вторжением

Осенью 1853 года для лечения в Крым приехал старый друг Нахимова М.Ф. Рейнеке. Он встречал эскадру после Синопского сражения. Многие подробности начала подготовки обороны Севастополя и деятельности Нахимова известны из его дневника и писем.

Синопский разгром грозил появлением на Черном море англо-французской эскадры, что могло произойти в любой момент. Потому уже 5 декабря В.А. Корнилов отдал приказ о размещении кораблей для обороны Севастопольского рейда; командовать судами на рейде и в бухтах в случае нападении на Севастополь он назначил П.С. Нахимова, а находившимися в ремонте – Ф.М. Новосильского^{666. В соответствии с приказом, следовало корабли «Великий князь Константин», «Три Святителя» и «Силистрия» поставить при входе в Южную бухту, установив перед ними бон, а остальные оставить на рейде готовыми выйти в море. Пароходам предстояло расположиться сзади кораблей, стоящих у входа в Южную бухту, а мелким судам – в бухте. Матросов с судов, находившихся в ремонте, определили на береговые батареи; для наблюдения за морем высылали казачьи разъезды, а на высоких пунктах города (Георгиевский монастырь, Херсонесский маяк, в деревне Учкуев-ке и на Малаховом кургане) учредили посты штурманских офицеров. В случае тревоги было приказано погасить маяки и срубить вехи1.}

Это был план-минимум, ибо Меншиков не соглашался на подготовленный Корниловым и Нахимовым проект и намеревался заградить вход в бухты только тремя кораблями, а остальные собрать в Южной бухте. Рейнеке в дневнике записал, что неприятель сначала истребит эти три корабля, а затем и остальные в гавани^{667 668}.

21 декабря Корнилов приказал Нахимову, пока не изготовлен бон, связать канатами или цепями корабли «Силистрия», «Великий князь Константин» и «Три Святителя»^669.

6 декабря город дал обед в честь героев Синопа. Тысяча матросов праздновала на площади между клубом и Графской пристанью (а остальным пяти с половиной тысячам матросов выдали деньги для празднования в казармах). Для матросов устроили молебен, а караимский раввин обратился к ним с приветствием. После тостов за царя и генерал-адмирала матросы пили за здоровье Нахимова. Для офицеров обед на 180 человек устроили в клубе. Флотоводец по болезни не присутствовал, офицеры подняли за него тост, а после обеда толпа с полупьяными мичманами пришла поздравить Нахимова прямо домой. Вице-адмирал благодарил граждан, но мичманов пожурил за такую выходку^670.

7 декабря лейтенант князь Ухтомский привез приказ о награждении. Нижним чинам предоставляли 10 Георгиевских крестов на роту (4 на 10 человек); всем участникам полагалось годовое жалованье^{671. 12 декабря доставили и 250 знаков ордена Св. Георгия; Нахимов приказал, чтобы матросы сами выдвинули самых достойных672.}

Так как начало декабря было отмечено празднествами по поводу синопской победы и заметной угрозы не было, 10 декабря отменили предложение Нахимова погасить маяки и убрать вехи; отрицательно отнеслись и к его мнению поставить корабли восточнее, у Николаевской батареи. Однако с 15 декабря пароходы «Громоносец» и «Дунай» по очереди начали дежурить у входа на рейд, против Константиновской батареи^673.

14 декабря к Нахимову пришел полковник Сколков с письмом Императора и повелением сказать, что царь жалеет, что еще не был знаком с моряком, но надеется познакомиться ближе, что обрадовало Нахимова. Корнилову же Николай I поручил передать, чтобы тот лично не ходил на пароходах в бой, ибо нужен для более важных дел. Зашедший с поздравлением Меншиков сообщил, что царь пожаловал по 100 рублей серебром тяжелораненым, и поручил распределение этих денег Нахимову¹.

20 декабря нижним чинам в казармах и на кораблях раздавали Георгиевские кресты. По приказу Нахимова сами матросы выдвинули самых храбрых и достойных, затем из их числа исключили штрафованных, а среди оставшихся бросили жребий, ибо 250 знаков оказалось недостаточно на всех отличившихся. Перед строем зачитали приказ, список выбранных командой достойных, список награжденных, на которых выпал жребий, и указали тех, кто за недостатком крестов остался без наград. После освящения наград устроили в командах пир для награжденных. Нахимов на квартире дал обед избранным. Он заявил, что новые георгиевские кавалеры должны служить примером для товарищей, которые заслужат награды в следующем сражении. Его слова восхитили матросов^{674 675}.

Тем временем события стремительно развивались. Нахимов считал неуместной попытку контр-адмирала Н.М. Вукотича выманить из Тра-пезунда стоявшие там два парохода и два фрегата^{676. Он понимал, что не следует давать лишних поводов объявить Россию агрессором. Знал он также, что события не замедлят, и был прав. Из Парижа стало известно, что командующий французской эскадрой в Константинополе получил инструкцию войти на Черное море только в случае высадки русских войск между Босфором и Варной, и то после совещания с посланником677. Но 21 декабря стало известно, что в Константинополе произошла резня и европейцы перебрались на суда союзной эскадры678. А 25 декабря у Севастополя появился английский пароходофрегат «Retribution». Так как к порту его не допустили, на шлюпке были переданы письма679. Фактически целью визита являлась разведка. А.С. Меншикова этот случай встревожил. Он не разрешил переставить корабли в соответствии с планом Нахимова, но принял,– наконец, некоторые предложенные вицеадмиралом меры. На укрепления Северной стороны направили моряков со стоящих в гавани кораблей, установили бон поперек бухты между фортами 8 и I1. Бон должен был заменить импровизированное заграждение из цепей, связывающих три корабля, стоявшие у входа на рейд; работу эту поручили Нахимову680 681. К концу декабря установили уже пять звеньев бона из старых мачт, шла усиленная постройка укреплений на суше682.}

25 декабря выслали в море пароход «Крым», чтобы выяснить, нет ли неприятельских судов за мысом Херсонес; тот возвратился 26-го числа, ничего не обнаружив. Однако весь день 27 декабря у входа на рейд виднелся купеческий бриг, явно оставленный союзниками для наблюдения^683.

С 27 декабря на время болезни Нахимова эскадра на рейде стояла под флагом Корнилова. В тот же день стало известно, что 18 кораблей и 13 больших пароходов союзников вступили на Черное море^{684. 29 декабря Меншиков назначил Нахимова командовать судами для обороны рейда; вице-адмиралу М.Н. Станюковичу поручили защиту Южной стороны, а В.А. Корнилову – оборону гавани685. 2 января 1854 года после выздоровления Нахимов принял командование686. 6 января под наблюдение Нахимова поступили также береговые батареи, укомплектованные моряками и прикрывающие эскадру687.}

Состояние флота оказалось неважное. В.А. Корнилов 3 января 1854 года писал брату Александру: «...Наша севастопольская жизнь в настоящее время неотрадна. Флот весь в сборе и даже в Новый год нас порадовало прибытие отряда с восточного берега, где осталось теперь два фрегата и два корвета под командой лихого черногорца адмирала Ву-котича, который даром не отдастся хоть какой силе. Укрепления приводятся в порядок, так что если какой сумасшедший вздумает покуситься разорить наш Черноморский притон, то вряд ли выйдет с барышом, но все-таки как-то неловко находиться в осадном положении, разыгрывая роль генерала Шале не по русскому характеру, а нельзя и думать о другой роли в случае выхода соединенных эскадр. Корабли наши покуда не в полной готовности. Герои Синопа потребовали мачт новых и других важных рангоутных дерев, а старики надорваны усиленным крейсерством в глубокую осень и нуждаются в капитальных исправлениях; меры берем, но нелегко исправить без адмиралтейства и без запасов...»¹

Нахимову пришлось заниматься приведением кораблей в боевое состояние. Только через месяц после предыдущей встречи, 1 февраля, Нахимов смог съехать на берег и встретиться с М.Ф. Рейнеке. Сначала он побывал на обеде в честь дня рождения Корнилова, а вечер просидел с другом. Рейнеке видел Нахимова бодрым, здоровым и довольным жизнью на корабле, несмотря на холод. Павел Степанович радовался, что, наконец, Корнилов, а возможно, и Ментиков убедились в невыгоде тесного расположения кораблей и, вероятно, примут предложение расположить эскадру поперек рейда в две линии, оставив на прежнем месте фрегаты и малые суда. Однако по диспозиции, присланной 16 февраля из столицы, большинство кораблей осталось в тесноте^{688 689}.

Несмотря на зимнюю погоду, 12 января на эскадре проходили артиллерийские учения со стрельбой. На расстоянии 300, 600 и 900 саженей от корабля «Париж» поставили бочки с флагами, по которым стреляли артиллеристы этого корабля и «Двенадцати Апостолов»^690.

Состояние кораблей оставляло желать лучшего. Так как срочно увеличить численность пароходов за счет постройки не удалось, приходилось рассчитывать на наличные силы. Севастопольское адмиралтейство работало несколько месяцев круглосуточно, и ко второй половине февраля большинство кораблей привели в порядок^691.

Не была исключена и вероятность высадки десанта. 22 января В.А. Корнилов подготовил боевое расписание корабельных команд и морских береговых частей на случай нападения на Севастополь с суши. По расписанию экипажам кораблей «Ростислав» и «Варна», за исключением караула, предстояло собраться на Театральной площади в распоряжении контр-адмирала А.Р. Цебрикова. Экипажу корабля «Императрица Мария» следовало оставаться на нем в готовности к десанту и заведовать всеми гребными судами. К десанту готовился и экипаж корабля «Трех Иерархов». Абордажные партии выслали на транспорты, перегораживавшие гавань, в распоряжение контр-адмирала А.Д. Кузнецова, тогда как люди, посланные в распоряжение контр-адмирала П.М. Юхарина, собирались у арсенала. Контр-адмиралу Н.П. Вульфу следовало охранять провиантские магазины, а капитану 1-го ранга А.А. Ключникову – доки и адмиралтейства^692.

17 февраля В.А. Корнилов объявил боевое расписание флота на случай нападения с моря. По его приказу в эскадру для защиты рейда входили восемь линейных кораблей, четыре фрегата, корвет, два брига и пять больших пароходов. Этой эскадре предстояло принять атаку неприятельского флота. Большим пароходам (пароходофрегатам) он поставил задачу топить неприятельские брандеры. Для того чтобы отводить неприятельские брандеры, оставались малые пароходы, гребные и малые суда. Как рачительный хозяин, Корнилов рекомендовал захваченные брандеры тушить и направлять на отмель, чтобы позднее их можно было использовать. В эскадру для защиты гавани включили пять линейных кораблей, фрегат и четыре парохода. Купеческие суда следовало убрать с рейда¹.