Текст книги "Русские адмиралы — герои Синопа"

Автор книги: Николай Скрицкий

Соавторы: Неизвестный автор
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 37 страниц)

Здесь собрались достаточные силы. Английская эскадра состояла из трех линейных кораблей, четырех фрегатов, четырех шлюпов и катера; французская – из трех линейных кораблей, двух фрегатов, брига и шхуны; российская эскадра включала четыре корабля, четыре фрегата и корвет^151.

Турецко-египетские силы в течение нескольких дней развернулись вдоль берега подковой, правый фланг которой опирался на батареи острова Сфактерия, а левый – на Наваринскую крепость. Береговая и корабельная артиллерия могла обеспечить перекрестный обстрел вступающих на рейд кораблей^152.

6 октября союзники подписали протокол о входе союзного флота в бухту. Кодрингтон, как старший, 7 октября отдал приказ соединенному флоту:

«Правила, коими должен руководствоваться соединенный флот при входе в Наварин.

Известно, что те из египетских кораблей, на коих находятся французские офицеры, стоят более на SO, а потому желание мое есть, чтобы е. пр-во контр-адмирал и кавалер Риньи поставил эскадру свою про-тиву их кораблей, и как следующий к ним есть линейный корабль с флагом на грот-брам-стеньге, то я со своим кораблем «Азия» намерен остановиться против него с кораблями «Генуя» и «Альбион». Касательно же российской эскадры, то мне бы желательно было, чтобы контр-адмирал гр. Гейден поставил оную последовательно близ английских кораблей. Российские же фрегаты, в таком случае, могут занять турецкие суда вслед за сим; оставшиеся английские фрегаты займут те из турецких судов, которые будут находиться на западной стороне гавани в противоположении английским кораблям, а французские фрегаты займут те из турецких фрегатов и прочих судов, которые находиться будут против французских кораблей.

Ежели время позволит, прежде нежели какие-либо неприятельские действия будут сделаны со стороны турецкого флота, судам встать фер-тоинг с шпрингами, привязанными к рыму каждого якоря. Ни одной пушки не должно быть выпалено с соединенного флота прежде, нежели будет на то сигнал. Разве только в таком случае, если откроют огонь с турецкого флота, в таком случае те из турецких судов должны быть истреблены немедленно.

Корветы и бриги находятся под командою капитана Фелос, командира фрегата «Дартмут», для отводу брандеров на такое расстояние, чтобы они не могли вредить какому-либо из судов соединенного флота.

В случае же настоящего сражения и могущего случиться какого беспорядка советую привести себе на память слова Нельсона: «Чем ближе к неприятелю, тем лучше»¹.

Очевидно, Кодрингтон, знавший силы и расположение противника, рассчитывал и на сей раз обойтись без выстрелов, однако приготовился к решительному сражению. Сам он возглавил наветренную англо-французскую колонну, тогда как подветренную составили русские корабли. 8 октября в 13.00 вице-адмирал поднял сигнал начать движение. Перед входом в гавань турецкий офицер привез запрещение входить в Наварин. В ответ Кодрингтон заявил, что пришел не получать, а отдавать приказы и что после вероломного нарушения Ибрагим-пашой слова он истребит весь флот, если по союзникам будет сделан хотя бы один выстрел^{153 154}.

Шаг, предпринятый союзниками, оказался довольно рискованным. Нахимов отмечал в письме, что по сторонам входа шириной менее мили располагались крепости с 125 пушками, из которых 30 могли стрелять внутрь гавани, а остальные – по входу. Пройдя эти укрепления, нападавший встречал построенные полумесяцем неприятельские корабли с более многочисленной артиллерией, чем у союзников. Тем не менее, двумя колоннами союзники направились на рейд Наварина. Англичане заняли свои места в бухте около 14.25 без выстрела, но попытка шлюпки с «Дартмута» отвести в безопасное место турецкий брандер вызвала перестрелку, перешедшую в общее сражение. Шедшая вслед за союз-

никами русская эскадра из кораблей «Азов», «Гангут», «Иезекииль» и «Александр Невский» вступала в Наварин под обстрелом батарей и кораблей¹. .

Из-за задержки «Гангута» «Азову» пришлось более часа вести бой против шести неприятельских кораблей. Представление о сражении можно получить из описания, которое поместил Павел Нахимов в письме Рейнеке. Молодой моряк писал: «О, любезный друг! Казалось, весь ад разверзся перед нами! Не было места, куда бы ни сыпались книпе-ли, ядра и картечь. И ежели бы турки не били нас очень много по рангоуту, а били все в корпус, то я смело уверен, что у нас не осталось бы и половины команды. Надо было драться истинно с особенным мужеством, чтобы выдержать весь этот огонь и разбить противников, стоящих вдоль правого нашего борта (в чем нам отдают справедливость наши союзники). Когда же «Гангут», «Иезекииль» и «Александр Невский» заняли свои места, тогда нам сделалось несравненно легче. Вскоре после сего пришел еще французский корабль «Бреславль», не нашедший в своей линии места, стал на якорь у нас за кормой и занял линейный корабль, совершенно уже обитый нами. Тогда, повернувшись всем лагом к фрегатам, мы очень скоро их разбили. Они обрубили канаты, и их потащило к берегу, но вскоре один из них загорелся и был взорван на воздух, другой, будучи в совершенно обитом состоянии, приткнулся к мели и ночью турками сожжен. «Бреславль» также очень скоро заставил замолчать своего обитого противника (действия нашего корабля можно применить и ко всем другим судам соединенного флота с большею и меньшею разностью). '

В 6 часов кончилось сражение совершенным истреблением всего турецкого и египетского флота. В продолжение сражения взорвано на воздух до 15 судов, не включая 7 брандеров. И я не понимаю, как ни одно судно из соединенного флота не сгорело во время сражения. До 6 судов было взято в плен. Остальные, будучи совершенно избиты, все рубили канаты, кидались на берег и там в продолжение ночи и следующего дня себя сжигали»^{155 156}.

Турки жгли оставшиеся корабли, пока не получили уверение Код-рингтона, что в его задачу не входит уничтожение или пленение уцелевших судов.

Ночь не принесла спокойствия. Неприятельское судно направлялось к «Азову», чтобы сцепиться с ним и поджечь. На корабле не оказалось ни одной целой шлюпки, чтобы отбуксировать брандер. Но тот, к счастью, прошел мимо и сцепился с «Гангутом», моряки которого взяли на абордаж брандер и истребили противника, не позволив зажечь судно^157.

В бою союзники потеряли 657 человек, в том числе 180 убитыми. Больше всего людей лишился «Азов» (27 убитых и 67 раненых). Турецкие потери достигали 5 тысяч человек².

После сражения Кодрингтон отдал по эскадре приказ:

«Прежде нежели соединенная эскадра оставит место, ознаменованное ею столь решительной победой, главнокомандующий поставил себе приятною обязанностью изъявить всем гг. офицерам и нижним чинам, на эскадрах сих находящимся, высокое свое понятие о чрезвычайной храбрости и деятельности их, очевидцем коих он был 8 октября. Он совершенно уверен, что ни в каком флоте, принадлежащем даже одной и той же нации, не могло быть оказано более единодушия в действии, как то ознаменовано было на эскадрах трех наших союзных держав в сем кровопролитном и гибельном для неприятеля сражении. Он в особенности приписывает сие славным подвигам своих сподвижников, господ контр-адмиралов, подвиги которых послужили примером многим кораблям их к столь скорому и искреннему вспоможению, доставленного от одного другому, в самом жару и смятении сражения. Таковое единодушие к общей цели, таковое хладнокровие и храбрость среди сильного огня и столь примерная точность в действии орудиями была следствием одержанной победы над благоразумно приуготовленном в превосходнейшей силе неприятелем и кончилось тем, что турецкий и египетский флоты получили должное наказание за неисполнение данного ими обещания.

Надменный Ибрагим-паша обещался не оставлять Наварин и не препятствовать действиям союзного флота, но бесчестно изменил данному им слову. Союзные же начальники дали обещание истребить турецкий и египетский флоты, ежели хоть один выстрел будет сделан по которому-либо из их флотов, и с помощью храбрых тех людей, коими счастье они имели командовать, в полной мере исполнили обещание свое. Из 60 военных судов, флот их составляющих, остался один только фрегат и до 15 мелких судов и те в таком положении, что едва ли когда в состоянии будут вступить под паруса.

Таковая победа не может быть одержана без пожертвования жизнью многих людей и главнокомандующий в полной мере соболезнует о потерях некоторых из лучших и храбрейших воинов, флот наш составляющих. Одно лишь утешение находит он в том, что они пали, исполняя долг свой в избавлении страждущего человечества.

Главнокомандующий изъявляет искреннюю свою признательность высоким своим сподвижникам господам контр-адмиралам за благоразумное и отличное управление своими эскадрами, а также капитанам, офицерам и нижним чинам за точное исполнение возложенных на них обязанностей и мужество, с которым истребили они своих противников» ¹. .

Павел Нахимов командовал батареей на баке «Азова». Из 34 его подчиненных 6 были убиты и 17 ранены; сам лейтенант по счастливой случайности не пострадал^{158 159}.

Нахимов писал Рейнеке о состоянии «Азова» после боя: «Корабли наши очень много потерпели, особенно* наш. Нам надобно все новые мачты, стеньги, нижние реи, надобно переменить многие перебитые бимсы, кницы, заделать пробоины и прочее. Надобно почти весь новый стоячий такелаж, многие нижние ванты и штаги перебиты даже в нескольких местах. Ты посмотрел бы, любезный Миша, какая у нас была работа в продолжение пяти дней, которые мы оставались в Нава-ринской гавани. Нужно было все мачты, нижние реи укреплять шкалами, переменить стеньги, паруса, исправлять такелаж, заделывать пробоины, многие перебитые борта заделывать вовсе и тому подобное, но при всем том наши мачты были так худы, что брам-стенег мы не смели поднять. На переходе нашем на Мальту ничего интересного с нами не случилось, кроме, что в один довольно сильный шквал мы потеряли наш подбитый грота-рей и подняли вместо стеньги брам-стеньгу и вместо грота-рея марса-рей и под таким воорркением доплелись к 27 октября в Мальту, где уже нашли английского адмирала со своей эскадрой. Теперь стоим спокойно здесь, исправляем понемногу повреждения и ожидаем дальнейших приказаний»^160.

Нахимов жалел, что Рейнеке не стал участником победы, и сокрушался: «Зачем судьба играет нами так своенравно, что мы при сильном желании быть вместе бываем всегда разлучены»^161.

За сражение Л.П. Гейден представил Нахимова к награждению следующим чином и орденом Св. Георгия IV класса; он писал в представлении о Нахимове: «Находился при управлении парусов и командовал орудиями на баке, действовал с отличною храбростию и был причиною двухкратного потушения пожара, начавшегося было от попавших в корабль брандскугелей...» Николай I поставил резолюцию: «Дать». 14 декабря П.С. Нахимова произвели в капитан-лейтенанты, а 16 декабря удостоили орденом Св. Георгия IV степени¹.

В письме М.Ф. Рейнеке Нахимов тщательно изложил обстоятельства Наваринского сражения. Этот факт свидетельствует как о его интересе к вопросу, так и об осведомленности. Очевидно, между Нахимовым и Лазаревым существовали достаточно доверительные отношения, позволявшие лейтенанту пользоваться документами штаба Гейдена. Отсюда, с изучения и анализа сражения, началась выработка будущего флотоводца. Однако сначала ему предстояло освоить предшествующий этап.

Новый чин открывал офицеру путь к командованию судами. Вскоре Нахимову предстояло стать тем, кого на корабле считали вторым после Бога.

На капитанском мостике

С 27 октября 1827 года по 4 апреля 1828 года «Азов» оставался на Мальте, затем до 27 июля Нахимов ходил на корабле по Средиземному и Эгейскому морям^{162 163}. Началась Русско-турецкая война 1828 – 1829 годов. Корабль «Иезекииль» 21 апреля 1828 года взял турецкий корвет «Нассаби сабах» («Восточная звезда»), направлявшийся с больными и ранеными турками и 11 греческими детьми из Корона в Александрию. Командир корабля, отправив большинство турок на берег, послал корвет на остров Эгина. Рапортовавший об этом 17 мая 1828 года Гейден считал, что ввиду известий о переходе русских войск через Прут имеет право задержать корвет, сдав остававшихся на нем турок грекам для обмена на пленных. 7 августа Николай I утвердил захват корвета, указал переименовать его в «Наварин» и причислить к Балтийскому флоту^164.

Не получив еще этой резолюции, Гейден рапортовал о том, что трофейный корвет «Восточная звезда», построенный из дуба с медными креплениями, вооруженный 16 18-фунтовыми каронадами и 4 12-фунтовыми пушками английского литья, способен прослужить 25 лет, и направил его для ремонта на Мальту. Командиром вице-адмирал назначил капитан-лейтенанта Нахимова, «как такого офицера, который по известному мне усердию и способности к морской службе вскоре доведет оный до лучшего военного порядка и сделает его, так сказать, украшением вверенной мне эскадры». Император 5 сентября утвердил назначение Нахимова и название корвета «Наварин»¹.

Ранее комиссия, направленная Гейденом на корвет, обнаружила в трюмах страшную грязь и скопление мышей, летучих тараканов и прочей живности. Первый русский экипаж во главе с лейтенантом Бо-диско и члены комиссии оказались на карантинном положении во избежание распространения заразы^{165 166}.

Любопытно, что руководителем комиссии и временным командиром «Наварина» оказался тот самый капитан-лейтенант И.И. Кадьян, от которого Лазарев освободился в ходе плавания «Крейсера». Так как его отношение к команде не раз вызывало возмущение экипажа, командованию пришлось назначить жестокосердого моряка историографом эскадры, чтобы исключить его столкновения с матросами. Только на время капитан-лейтенанту поручили ответственное и опасное командование.

0 том, в каком состоянии русские моряки нашли корвет, сам Кадьян писал в историческом журнале эскадры:

«Комиссии до рассортировки всех вещей и материалов, очистки корвета от груза и выкурки египетских гадов предписано быть на карантинном постановлении. Благоразумная мера необходимости, ибо там, где находилось более 600 человек, и кои собрали после убитых и умерших все то, что без разбору собрать могли, там, где для стоку нечистоты в трюм сделаны были нарочитые в палубе отверстия – там, среди неслыханной нечистоты витали неимоверные сонмы гадов, там нетрудно было заключить, что в вещах, особенно в трюме находящихся, кроется та ужасная тлетворная сила яда, обычная измаилянам, и от коего среди ужаснейших мук погибло бесчисленное множество несчастных жертв, а потому всякое сей комиссии сообщение с эскадрою и берегом строго запрещено»^167.

Комиссия начала работу 20 мая. Корвет поставили у островка Порос, где турки освобождали корабль от всего лишнего и сжигали зараженное. 3 июня над корветом подняли русский флаг, гюйс и вымпел. После возвращения на борт окуренных и очищенных водой вещей корвет отправился с кораблем «Александр Невский» из Пороса на Мальту^{168. Работы на корвете начали еще в июле. Требовалось переоборудовать судно по русским требованиям, очистить его от грязи, укомплектовать личным составом. Первоначально занимался этим Кадьян, пока не получил повеление Гейдена: «По прибытии капитан-лейтенанта Нахимова благоволите, в. в. б-ие, корвет «Восточная звезда» со всеми находящимися на оном материалами сдать на законном основании капитан-лейтенанту Нахимову и по смене за общим подписанием мне рапортовать, а сами имеете на корвете «Гремящем» возвратиться и вступить в прежнюю должность историографа»1.}

15 августа Нахимов принял корвет. 7 ноября Император утвердил назначение Нахимова и переименование корвета^{169 170}. В ноябре Нахимов, как и командиры других стоявших на ремонте судов, получил приказ поторопиться и по готовности следовать в порт Порос в Архипелаге. Именно туда перешла эскадра Гейдена, которая в ноябре перебазировалась с Мальты для блокады Дарданелл. 23 февраля 1829 года прибыл и преображенный «Наварин». Вот что свидетельствует исторический журнал русской эскадры:

«23-го числа прибыл на сей рейд переделанный и перевооруженный у турок в ужаснейшей степени отвратительной нечистоты и беспорядка содержимый корвет «Наварин», ныне могущий быть образцовым в каждом лучшем европейском флоте, и е. с-во по осмотре оного отдал по эскадре следующий приказ: «Осмотрев сего числа прибывший из Мальты под командой 23-го флотского экипажа капитан-лейтенанта Нахимова корвет «Наварин» и найдя оный достойным для продолжения службы е.и.в. по всем частям в отличном и примерном состоянии, долгом моим поставляю за все сие объявить ему, г. Нахимову, пред лицом вверенной мне эскадры совершенную мою благодарность. Нижним же чинам, на сем корвете находящимся, за понесенные ими труды жалую не в зачет по чарке вина или джину со запискою отпущенного количества в расход»^171.

Итак, стараниями Нахимова и команды «Наварин» был превращен в образцовый. Здесь моряк получил опыт кораблестроения, так пригодившийся ему при дальнейшем командовании кораблями.

А.П. Рыкачев вспоминал:

«Вскоре после сражения я видел Нахимова командиром призового корвета «Наварин», вооруженного им в Мальте со всевозможною мор-скою роскошью и щегольством на удивление англичан, знатоков морского дела. В глазах наших, тогда его сослуживцев, он был труженик неутомимый. Я твердо помню общий тогда голос, что Павел Степанович служит 24 часа в сутки. Никогда товарищи не упрекали его в желании выслужиться тем, а веровали в его призвание и преданность самому делу. Подчиненные его всегда видели, что он работает более их, а потому исполняли тяжелую работу без ропота и с уверенностью, что все, что следует им или в чем можно сделать облегчение, командиром не будет забыто»¹.

8 апреля 1829 года, преследуя цель блокировать Дарданеллы, Гейден выступил в море и вернулся 1 мая. С эскадрой шел и «Наварин». В июне флагман вновь вывел с Пороса корабли для блокады Дарданелл и Смирны, чтобы не пропустить туда конвой, который, по слухам, готовили в Александрии. Эскадра из кораблей «Азов», «Иезекииль», «Князь Владимир», фрегатов «Ольга», «Александра» и корвета «Наварин» вышла в район между материком и островами Архипелага; здесь к ней должен был присоединиться с кораблями «Фершампенуаз», «Великий князь Михаил», «Александр Невский», фрегатом «Княгиня Аович» и бригом «Охта» контр-адмирал П.И. Рикорд, оставив корабль «Царь Константин», фрегат «Мария» и бриг «Телемак» для блокады Дарданелл. В этом месте русские корабли могли перехватить конвой и истребить, не позволив спастись в Смирнском заливе или проливе. Пользуясь хорошими ветрами, моряки занимались учениями, заслужив благодарность адмирала. Гейден послал на разведку «Наварин». Моряки корвета, подходя под самые крепости и гавани Родоса, судов не обнаружили. Нахимов прибыл с известием, что моряки с перехваченных лодок не слышали о подготовке конвоя в Александрии. 29 июня корвет направился с эскадрой в Порос, а затем в Наполи-ди-Романья по делам Греции^{172 173}.

Тем временем англо-русские отношения испортились. Командующий английской эскадрой в Средиземном море Малькольм получил приказ не допустить приближения русских кораблей к Дарданеллам, ибо русские войска успешно продвигались к турецкой столице. Англичане опасались чрезмерного усиления России на Балканах в случае победы в войне с Турцией и взятия Константинополя. Гейден же, кончив дела в Греции, с эскадрой из кораблей «Азов», «Князь Владимир», «Иезекииль», фрегата «Княгиня Аович», корвета «Наварин» и брига «Ахиллес» поспешил к Дарданеллам. 2 сентября эскадра заняла позицию у входа в пролив, несмотря на угрозу британской блокады. В тот же день Гейден послал «Наварин» к Эносу, чтобы известить Дибича-Забалканского о прибытии кораблей. Он готовился взаимодействовать с армией при захвате проливов. Однако 5 сентября «Наварин» доставил известие о том, что 2 сентября подписан Андрианопольский мир, завершивший войну^174.

Приказом от 17 сентября 1829 года граф Гейден разделил эскадру на две дивизии. Одна из них, в составе которой состоял «Наварин», под флагом контр-адмирала М.П. Лазарева должна была вернуться в Россию. Эскадра оставалась в Эгейском море, изредка покидая порт. 17 января 1830 года пять кораблей, три фрегата, корвет «Наварин» и бриг «Усердие» эскадры Лазарева вышли в море, 30 января прибыли на Мальту, после карантина вступили на рейд 13 февраля, 14 марта направились в Россию и 13 мая достигли Кронштадта. Вновь корвет посылали вперед, чтобы узнать, нет ли судов в Кронштадте и появился ли лед. Нахимов успешно выполнил поручение, доложив об обнаруженном на востоке ледовом покрове¹.

Плавание оказалось во всех отношениях хорошей школой для Нахимова. Имея перед глазами как пример Лазарева и Гейдена, самостоятельно командуя судном, моряк обрел необходимый опыт. Контрадмирал Лазарев 20 июня 1830 года охарактеризовал Нахимова как отличного и совершенно знающего свое дело морского капитана. Капитан-лейтенант прекрасно изучил свой корвет; по его предложению в сентябре 1830 года «Наварин» поставили на ремонт и переоборудование, в ходе которого корпус обшили медью, укрепили ридерсами и применили другие усовершенствования^{175 176}.

Старательность и умение молодого командира заметили. 1 июня 1830 года он был удостоен ордена Св. Анны II степени, 28 июня – высочайшего благоволения за примерное устройство «Наварина». 30 августа после посещения Императором судна последовало еще два благоволения: за общий порядок на корвете и за опрятность в одежде и подготовку экипажа. От благодарных греков за участие в истреблении турецкого флота при Наварине Нахимов в 1835 году получил орден Св. Спасителя^177.

После ремонта «Наварин» 12 мая – 12 июля 1831 года занимал пост карантинной брандвахты на Кронштадтском рейде; с 12 июля по 9 сентября корвет ходил до Готланда и обратно, конвоировал прусские торговые суда в Либаву для эскадры вице-адмирала Ф.Ф. Беллинсгаузена и 8 октября вернулся в гавань^{178. Сам Нахимов сообщал Рейнеке в письме от 5 ноября 1831 года, что из-за неважного материального положения в отпуск не ездил и даже не мог в период эпидемии холеры получить известий из деревни179. Моряк отмечал: «Я время провожу весьма скучно, и к тому же горло и грудь разболелись жестоко, так что три недели не выхожу из дому...»180}

Не был он доволен и службой, в черных тонах описывая кампанию 1830 года: «На четвертый день по выходе из доку вышел на рейд с неполной командой, без камбуза, парусов и прочего. Простоял на рейде полтора месяца без дела, и потом, когда открылась в Петербурге холера, вынужден был занять пост карантинной брандвахты по северо-восточную сторону военного угла для предохранения Кронштадта от оной. До шестисот судов стояло в карантине, можешь вообразить себе, каково мне было возиться с людьми, не имеющими ни малейшего понятия, что такое карантин. У меня было из 160 человек команды 40 человек холерных. 11 из них умерло. Таким образом провел я еще полтора месяца. После сего послали меня отвести в Аибаву конвой с провизией к эскадре. По возвращении моем простоял недели три на рейде и вернулся в гавань. Так кончил я свой скучный поход»¹. Не вызывало энтузиазма и известие о назначении с экипажем на зиму в Копорье^{181 182}. Видимо, под влиянием этой тоскливой жизни капитан-лейтенант писал другу: «Насчет слухов назначения моего на новостроящийся фрегат в Архангельск – несправедливо. По истине, я сим весьма доволен. Есть ли уж ты признаешься, что изленился, то совестно б было мне не сознаться, что я, по крайней мере, вдвое тебя ленивее, и очень рад, что судьба оставила меня в покое нынешний год»^183.

Но из того же письма видно, что все, относящееся до морского дела, продолжало интересовать Нахимова. Он знает в подробностях о несчастьях с кораблями Балтийского флота, успел ознакомиться с построенными на Охте бригом, тендером и шхуной, высказал критические замечания по поводу приобретенного в США корвета «Князь Варшавский»^{184. В ведомости плавания судов Балтийского моря в кампанию 1831 года капитан над Кронштадтским портом контр-адмирал П.И. Сущов отмечал, имея в виду «Наварин»: «Корвет на волнении весьма покоен, лучший ход его пред прочими замечен в бейдевинд и, вообще, в качестве военного судна очень хорош...»185 Можно полагать, что хорошим состоянием судна и подготовкой команды можно объяснить тот факт, что в дни шторма, когда многие корабли и суда пострадали и лишились гребных судов, «Наварин», как скромно писал Нахимов, «благодаря судьбе, отстоялся на одном якоре и невредим»186.}

27 января 1832 года в приказе и. о. начальника Главного морского штаба генерал-майора В.А. Перовского Нахимову было объявлено высочайшее благоволение «за отличное усердие» по прекращению холеры в Кронштадте¹.

Старательностью, умением и другими качествами Нахимов настолько выделялся в массе флотских офицеров, что Император решил именно ему поручить особое задание – наблюдение за постройкой образцового фрегата.

Командир образцового фрегата

Спокойная служба не удовлетворяла моряка, и он был рад, получив новое назначение. 31 декабря 1831 года приказом начальника Морского штаба вице-адмирала А.С. Меншикова П.С. Нахимова определили командиром фрегата «Паллада» с переводом в 4-й флотский экипаж^{187 188}. Очевидно, при назначении учли рвение моряка к совершенствованию корвета.

Кораблестроитель полковник В.Ф. Стоке заложил «Палладу» 2 ноября 1831 года на Охтенской верфи Санкт-Петербурга. Фрегат строили по доработанным чертежам английского 52-пушечного фрегата «Президент». Хотя его и отнесли к фрегатам 44-пушечного ранга, но размерения соответствовали фрегату 60-пушечному^189.

«Паллада» имела особое назначение. Николай I хотел иметь образцовый фрегат. 15 апреля 1832 года он указал морскому министру строить судно с использованием усовершенствований, разработанных Комитетом по улучшению флота, в котором активно участвовал Лазарев М.П. Кораблестроитель 5-го класса И.А. Амосов, руководивший Охтенской верфью, в предписании Кораблестроительного и учетного комитета Нахимову поручал тому немедленно доставить ведомость о потребных для фрегата вещах, которые предстояло делать при Кронштадтском порте. Он писал: «Государю Императору угодно, чтобы фрегат «Паллада» отделан был с особым тщанием и с применением способов для удобнейшего и чистейшего вооружения оного...»¹⁹⁰

Уже 20 мая капитан-лейтенант подготовил и представил в Кораблестроительный и учетный комитет требуемую ведомость. 27 мая комитет запросил от Нахимова некоторые уточнения но ведомости и потре-

_____

бовал объяснить, почему некоторые предметы, которые следовало делать в Кронштадте, заказаны на других заводах. 31 мая тот дал исчерпывающий ответ. В частности,– оказалось, что некоторые изделия были заказаны или уже изготавливали до предписания комитета¹. 1 сентября 1832 года Нахимов рапортовал в Инспекторский департамент Главного морского штаба о спуске «Паллады»^{191 192}.

На торжественной церемонии спуска среди массы народа присутствовал А.С. Пушкин, и Нахимов позднее сокрушался, что упустил возможность открыть журнал судна подписью поэта.

28 сентября Нахимову было объявлено Монаршее благоволение за успешную постройку и спуск фрегата^193.

В ходе дальнейшего оснащения судна моряк предлагал усовершенствования. 23 декабря 1832 года он рапортовал в Кораблестроительный департамент: «По новому штату, составленному в комиссии под председательством контр-адмирала Лазарева, положено для такового ранга фрегата, как «Паллада», иметь 8 гребных судов, почему и прошу покорнейше Кораблестроительный департамент морского министерства приказать построить недостающий к вышеписанному числу полубарказ длиною 32 фута, который с большою удобностию будет служить к сбережению самого барказа, ибо, не имея оного, за всякою незначущую тяжестью должно посылать барказ, отчего оный весьма скоро приходит в негодность»^{194 195}.

В марте 1833 года Артиллерийский департамент рассматривал предложение капитан-лейтенанта изготовить для ретирадных и погонных 24-фунтовых пушек станки не типа Маршала, которые предписал Император, а станки по английским чертежам, более удобные для передвижения по палубе. Начальник Главного морского штаба одобрил это предложение, и станки заказали на Ижорском заводе^.

4 мая Нахимов вновь рапортует в Кораблестроительный департамент: «Вверенный мне фрегат наименован 44-пушечным, но настоящие оного размерения есть 60-пушечного, ибо он 16 футами длиннее сего ранга фрегатов и 5 футами только короче 74-пушечных архангельских кораблей. Почему я счел обязанностию довести до сведения Кораблестроительного департамента и покорнейше просить все снабжение оного приказать сделать согласно 60-пушечному фрегату, особенно красками, коих, конечно, недостаточно будет для окрашения фрегата, если оных столько же отпустится, сколько и на обыкновенный 44-пушечный фрегат»¹.

7 мая капитан-лейтенант запрашивал у генерал-интенданта флота контр-адмирала М.Н. Васильева чертежи фрегата, без которых не мог правильно распределить его нагрузку, и просил руль фрегата скорее доставить в Кронштадт, чтобы при обивке судна медью в доке можно было исправить недостатки крепления руля к ахтерштевню^{196 197}. В рапорте 9 мая он доказывал нецелесообразность повторных испытаний фрегата:

«Перед спуском фрегат «Паллада» был испробован водой, дабы усмотреть заблаговременно, есть ли какие недостатки, коих оказалось весьма мало и в то же время были исправлены.

Будучи свидетелем при сем испытании, я уверен, что фрегат не может иметь течи, и потому прошу покорнейше в. пр-во приказать не делать вторичного опыта в Кронштадте, ибо от сего вся внутренняя отделка фрегата непременно повредится, в особенности крюйт-камеры, кои оштукатурены и для сего предмета специально были высушены. В брот-камере нет никакой возможности делать сего испытания, не отодрав прежде листового железа, коим оная обита. Не определяя, сколько остальная отделка фрегата постраждется, скажу утвердительно, что вышеупомянутые места будут совершенно испорчены, если проведут вторичный опыт пробования водой»^198.

6 августа Нахимов рапортовал в Кораблестроительный департамент о ходе оборудования фрегата. Большинство запланированного было исполнено. Однако моряк отмечал и недочеты. В частности, фрегат снабдили старым и частично плохим абордажным оружием. Не все изготовленные для фрегата предметы оказались хорошего качества^{199. Командир настойчиво добивался устранения недостатков.}

Один из балтийских моряков позднее вспоминал: «Нахимов был тонкий мастер морского дела. Фрегат «Паллада» был им принят, когда он находился еще на стапеле, и он привел его в такой порядок, что сделал образцовым судном... как по его внутреннему благоустройству, так и порядку, в каком он воспитал свою команду относительно чистоты и проворного исполнения морских маневров. Множество специалистов, своих и иностранных, являлись к нему любопытными зрителями и просили позволения осматривать это образцовое судно»^200.