Текст книги "Русские адмиралы — герои Синопа"
Автор книги: Николай Скрицкий
Соавторы: Неизвестный автор
Жанр:
Военная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 37 страниц)
Союзники располагали превосходством и в людях, и в артиллерии, и в обеспечении боеприпасами. Пелисье, как и его предшественник, основной целью избрал Малахов курган. Однако преградой на пути стояли Волынский, Селенгинский редуты и Камчатский люнет. Французский командующий решил вечером 26 мая атаковать передовые укрепления, предварительно обрушив на защитников массу снарядов. В 15.00 25 мая началась третья общая бомбардировка Севастополя, продолжавшаяся всю ночь и следующий день. Основными объектами стали Малахов курган и укрепления перед ним. Русская артиллерия нанесла урон осадным батареям, взорвала два пороховых погреба. Однако союзники посчитали, что штурм подготовлен953.
Успеху штурма способствовали как стремительный бросок превосходящих сил, так и слабость обороняющихся. Пелисье бросил на Волынский и Селенгинский редуты, которые защищал батальон Муромского полка, дивизию Мейрана с дивизией Дюлака в резерве; Камчатский люнет, обороняемый батальоном Полтавского полка, штурмовали дивизия Каму с дивизией Брюне в резерве. Командовавший войсками Корабельной стороны генерал Жабокрицкий 26 мая большинство войск, ему подчиненных, оставил в резерве, возможно, чтобы уменьшить потери при бомбардировке, и отбыл в тыл по болезни. Сменивший его генерал-лейтенант С.А. Хрулев только успел отдать приказания по усилению гарнизонов укреплений на следующий день, как началась неожиданная атака. Разумеется, 2 батальона не смогли сдержать 29; их остатки отошли к основным укреплениям. Резервы не успели прибыть, чтобы отразить противника, да и было их гораздо меньше, чем атакующих1.
Во время штурма Камчатского люнета находившийся на нем Нахимов едва не попал в плен. Отойдя с войсками на куртину, он расставил стрелков; те вместе с огнем артиллерии отразили французскую атаку. Прибывший с подкреплениями Хрулев попытался вернуть Камчатский люнет и выбил из него французов. Однако командовавший штурмом генерал Боске приказал открыть огонь по укреплению и бросил в атаку дивизию Брюне с остатками дивизии Каму. Русским войскам пришлось отойти. Англичане заняли контрапроши впереди 3-го бастиона. Дальнейшие атаки пришлось прекратить ввиду больших потерь. Русские войска лишились 5500 человек. Тем не менее, потери атакующих превысили потери обороняющихся: французы потеряли 5500 человек, англичане 700 человек954 955.
Значительную роль в отражении штурма сыграли корабли Черноморского флота. Когда вечером 26 мая началась атака редутов и под давлением массы неприятеля защитники отступили, первым в бой вступил пароходофрегат «Владимир». Остальным пароходам последовал сигнал начальника эскадры срочно развести пары. Вслед за «Владимиром» огонь по неприятелю, наступающему к Киленбалочной бухте, открыл корабль «Храбрый». Вскоре к нему постепенно присоединились пароходы «Бессарабия», «Крым», «Громоносец», «Одесса», «Херсонес». После того как корабли выпустили по неприятелю десятки ядер, гранат и бомб, продвижение французов прекратилось956.
В бою за Камчатский люнет Нахимов получил контузию, уже не первую957. Тот же Мансуров замечал 2 июня: «...На бедного Павла Степановича жалко и больно смотреть: измученный, истоллленный, он едва признается в четвертой или пятой контузии, им полученной. Пока я был у него вчера и видел его с трудом двигающегося на стуле, прибежали сказать, что неприятельские войска скопляются против Малахова кургана, и через две минуты он был верхом, пренебрегая страшною болью в спине и усталостью...»1
Лейтенант А.П. Тимирязев, командовавший гарнизоном Камчатского люнета, прислал Нахимову рапорт, в котором подробно изложил ход обороны и причины, по которым люнет невозможно было удержать958 959. Адмирал, сам участник событий, понял стремление офицера защитить свое честное имя от возможных наветов и прислал ему письмо: «Бывши личным свидетелем разрушенного и совершенно беззащитного состояния, в котором находился редут ваш, и несмотря на это, бодрого и молодецкого духа команды и тех усилий, которые употребили вы к очищению амбразур и приведению в возможность действовать хоть несколькими орудиями, наконец, видевши прикрытие значительно уменьшенным огнем неприятеля, я не только не нахожу нужным назначение какого-либо следствия, но признаю поведение ваше в эти критические минуты в высшей степени благородным. Защищая редут до последней крайности, заклепавши орудия и взявши с собой даже принадлежности, чем отняли у неприятеля возможность вредить вам при отступлении, и, наконец, оставивши редут последним, когда были два раза ранены, вы выказали настоящий военный характер, вполне заслуживающий награды, и я не замедлю ходатайствовать об этом перед г. главнокомандующим»960.
Русские войска и моряки продолжали усиливать оборону города. Тем временем Пелисье решил продолжить наступление. Вместе с Рагланом он пришел к выводу о необходимости предпринять общий штурм. Было решено с рассветом 5 июня открыть усиленное бомбардирование, главным образом против укреплений Корабельной стороны, а с рассветом следующего дня атаковать всю линию русских укреплений от 3-го до 1-го бастиона. 3-й бастион предстояло взять англичанам (14 тысяч), а остальную линию – французам (30 тысяч). Отряд Боске предназначили для отвлечения внимания русских войск у Черной речки961.
С русской стороны из 43 тысяч человек пехоты и 7525 моряков-артиллеристов на Корабельной стороне находились около 24 тысяч. Из 1129 орудий 549 действовали против осадных работ, однако имели
только по 140 зарядов на пушку, 60 зарядов на мортиру, а для противоштурмовых пушек насчитывалось по 70 зарядов. После того как союзники начали бомбардировку, русские артиллеристы, несмотря на приказы об экономии боеприпасов, вели столь интенсивный ответный огонь, что часть неприятельских батарей ослабила стрельбу. Однако после 10.00 недостаток боеприпасов заставил стрелять реже. Союзники почти без противодействия нанесли значительные повреждения укреплениям Малахова кургана, 3-го и 4-го бастионов. За ночь основная часть разрушений была исправлена. А перед рассветом секреты сообщили о том, что в Килен-балке накапливаются французские войска, и усталые севастопольцы заняли свои места на укреплениях1.
Французская дивизия Мейрана двинулась раньше времени, но предупрежденные защитники встретили наступающих ружейно-артиллерийским огнем, а с фланга стреляли пароходы «Владимир», «Громоно-сец», «Херсонес», «Бессарабия», «Крым» и «Одесса», поражавшие скопление неприятеля в Килен-баке. И первая, и вторая атаки французов на 1-й и 2-й бастионы окончились большими потерями для атакующих. Вслед за тем начался общий штурм. Французские войска атаковали позицию в районе Малахова кургана и 2-го бастиона, а англичане—
3-й бастион и Пересыпь. Однако неоднократные попытки овладеть русскими позициями были отбиты огнем и контратаками. Правда, часть французов (до двух батальонов) прорвалась в поселок вблизи Малахова кургана и укрепилась, но их истребили подошедшие подкрепления под руководством С.А. Хрулева. К 7.00 атаки по всей линии прекратились. Несмотря на то что против 19 тысяч русских снарядов союзники выпустили 62 тысячи, несмотря на численное превосходство атакующих, общий штурм окончился поражением. Русские потеряли 5445 человек, потери противника приближались к 7 тысячам. На время в стане союзников установилось минорное настроение, появились голоса о бесполезности осады962 963.
Не таково было настроение с русской стороны. В приказе 9 июня 1855 года об отражении штурма Севастополя М.Д. Горчаков отметил героизм защитников, роль пароходов и выразил «...искреннюю признательность начальнику севастопольского гарнизона генерал-адъютанту гр. Остен-Сакену, помощнику его адмиралу Нахимову...»964. В приказе о награждении солдат и матросов главнокомандующий выделил отдельно 120 знаков отличия военного ордена особо для моряков965. Вероятно,
Нахимов посчитал, что достойных больше, и 10 марта своим приказом Горчаков выделил еще 107 знаков отличия военного ордена в распоряжение адмирала для награждения наиболее отличившихся при отражении штурма б июня нижних чинов морского ведомства1.
Для Нахимова не было мелочей. В частности, при объезде оборонительной линии он заметил, что в пороховых погребах используют сальные свечи, и 16 апреля приказал заменить их менее опасными стеариновыми966 967.
Несмотря на новый чин, положение адмирала оставалось сложным. Над ним оставался командующий 4-м корпусом Д.Е. Остен-Сакен, который отдавал приказы по Севастопольскому гарнизону. Потому 19 апреля Нахимов просил пересылать в его канцелярию военного губернатора копии всех приказов Остен-Сакена для сведения968.
Главнокомандующий Южной армией и сухопутными и морскими силами в Крыму князь М.Д. Горчаков не верил в возможность удержать Севастополь. Именно в его штабе появилась мысль о постройке моста через Севастопольскую бухту. Начальник инженеров в армии генерал-лейтенант Бухмейстер вскоре после прибытия Горчакова в Севастополь высказал такую мысль, одобренную и главнокомандующим, и его окружением. Оппозицию составили моряки во главе с Нахимовым969. Они понимали, что мост – средство не столько для переброски подкреплений, сколько для эвакуации; его постройку адмирал называл подлостью970.
27 мая П.С. Нахимов направил М.Д. Горчакову собственноручную записку: «Спешу доложить в. с-ву, что изъявленное вами желание я, к величайшему сожалению, не нахожу возможным выполнить; крепкий ветер и большое волнение, случающиеся на рейде, не допустят удержать плавучий мост в желаемом положении. Что же касается до плотов, то они никак не в состоянии заменить удобств, доставляемых пароходами, ботиками, гребными судами, которые делают свои рейсы с несравненной скоростью. При настоящих средствах транспортировки мы можем перевезти до 20000 в один рейс»971.
Сохранивший эту записку бывший начальник штаба Горчакова П.Е. Коцебу писал позднее, в 1880 году: «...Мысль о постройке моста через рейд, где недавно еще красовались ряды стопушечных кораблей, показалась старому моряку чудовищною. Посему, принимая в соображение, с одной стороны, мнение опытного адмирала, близко знакомого с особенностями Севастопольского рейда, а с другой стороны, сознавая, что успех предприятия зависел от большего или меньшего сочувствия со стороны морского ведомства (хотя и подчиненного главнокомандующему), имевшего в своем распоряжении большую часть средств, необходимых для постройки моста, кн. Горчаков нашел себя вынужденным отложить тогда (в мае) исполнение проекта генерала Бухмейсте-ра. В конце июня, к всеобщему глубокому сожалению, убит был адмирал Нахимов. Едва успели мы похоронить его, как генерал Бухмейстер выступил вновь со своим проектом, на том основании, что по смерти адмирала Нахимова легче сделалось преодолеть оппозицию моряков. Предложение это тотчас было принято главнокомандующим...»1
В Севастополе катастрофически не хватало продовольствия, оружия, боеприпасов, строительных материалов. Нахимову приходилось самому разрешать многие вопросы. Он определял, как избежать сверхнормативных требований продовольствия, и решал, как обеспечить выпечку хлеба972 973. На свой страх и риск адмирал использовал для постройки укреплений запасы флота (парусину, тросы, корабельный лес), получая разрешения задним числом.
Нахимов, желая избежать лишних жертв, после начала третьей бомбардировки, отдал 28 мая приказ об эвакуации женщин из Севастополя974. Матросских жен, живших на Северной стороне, он определил на морское довольствие975.
Себя адмирал не щадил, он нередко оказывался в опасных местах, несмотря на несколько контузий и усталость. В июне к прочим недугам прибавилось заболевание «холериной», которая к лету появилась в Севастополе976.
Но болеть было некогда. Моряков на бастионах оставалось все меньше, и 14 июня Нахимов обратился к Горчакову с докладной запиской: «По значительной убыли наших чинов морского ведомства весьма затруднительно и скоро совершенно будет невозможно пополнять прислугу на батареях оборонительной линии, почему я имею честь почтительнейше просить в. с-ва приказать сформированный полубатальон из команд затопленных в Керчи транспортов и пароходов, в числе 400 человек, который, по донесению командующего им от 1-го сего июня, находится ныне в Таганроге, выслать в Севастополь и, если можно, на подводах»977.
Не менее важной оставалась проблема снабжения боеприпасами. 15 июня адмирал направил начальнику артиллерии Южной армии и сухопутных и морских сил в Крыму генерал-лейтенанту А.О. Сержпутов-скому отношение об организации снабжения Севастополя снарядами, в котором сообщал о сотнях тысяч снарядов, поступавших в Севастополь из средств морского ведомства, и удивлялся, что Артиллерийский департамент ограничивается отправкой всего 8000 ядер, которых явно было мало. Адмирал отмечал: «...для меня совершенно все равно, откуда снаряды придут в Севастополь, употребление им будет одно и то же»1.
Особенно плохо дело обстояло с бомбами для мортир. Пришлось обратиться к сохранившимся на складах Севастопольского порта бран-дскугелям. 18 июня Нахимов отдал приказ о переделке пятипудовых брандскугелей в бомбы, чтобы использовать их для стрельбы из старых мортир978 979.
В ходе обороны от обстрелов уменьшалась и численность полиции. 23 июня как генерал-губернатор Нахимов направил начальнику штаба главнокомандующего сухопутными и морскими силами в Крыму генерал-лейтенанту К.Р. Семякину отношение с предложением для усиления охраны порядка на Северной стороне Севастополя подчинить всех жителей командующему там войсками генерал-майору Тетеревникову, чтобы уменьшить существующие беспорядки с помощью военной полиции980.
В тот же день Нахимов отдал приказ № 829 об обучении команды Михайловской батареи действиям у орудий не реже 2 раз в неделю981.
Это был один из последних приказов адмирала. Окружающим он казался бессмертным. Но это было не так.
Смерть и бессмертие
Утром 28 июня, когда начался обстрел 3-го бастиона, Нахимов собрался туда, но П.В. Воеводский задержал его рассмотрением бумаг. В 16.00 адмирал велел седлать лошадей, говоря: «Как едешь на бастион, так веселее дышишь». Дав Воеводскому поручение, он отправился с флаг-офицерами А.В. Фельдгаузеном, П.М. Костыревым и М.Е. Колтов-ским на 3-й бастион, где пробыл около часа982. Сопровождавший адмирала лейтенант М.Е. Колтовской (Фельдгаузена Нахимов отослал с по-рулением) вспоминал, что сначала на 3-м отделении побывали на батарее капитана 2-го ранга Никонова. Нахимов сидел у блиндажа батарейного командира, когда в нескольких шагах взорвалась бомба. Офицеры поспешили укрыться в блиндаже, но адмирал даже не шелохнулся, игнорируя летящие осколки и камни. Затем моряк пил лимонад в блиндаже А.И. Панфилова и вместе с ним отправился осматривать под огнем 3-й бастион, а потом на серой лошадке шагом под градом ядер и пуль направился на 4-е отделение. По дороге Павел Степанович был чрезвычайно весел и любезен; он говорил Колтовскому: «Как приятно ехать такими молодцами, как мы с вами; так нужно, друг мой, ведь на все воля бога, и ежели ему угодно будет, то все может случиться: что бы вы тут ни делали, за что бы вы ни прятались, чем бы ни укрывались, ничто бы не противостояло его велению, а этим показали бы мы только слабость характера своего. Чистый душой и благородный человек будет всегда ожидать смерти спокойно и весело, а трус боится смерти, как трус»1.
Приехав на батарею П.А. Жерве, являющуюся началом 4-го отделения, Нахимов, видя слабый обстрел, собрал вокруг матросов и прислугу орудий и обратился к ним: «Ну, друзья, я осмотрел вашу батарею, она далеко не та, какою была прежде; она теперь хорошо укреплена; ну, так неприятель не должен знать и думать, что здесь можно каким бы то ни было способом вторично прорваться. Смотри ж, друзья, докажите французу, что вы такие же молодцы, какими я вас знаю, а за новые работы и за то, что вы хорошо деретесь, спасибо, ребята»983 984.
Потом он поехал на Малахов курган. Нахимов резко выделялся среди других офицеров, носивших серые шинели, черной формой и золотыми эполетами. Если ему говорили об опасности, адмирал говорил: «Это дело случая!»985 Когда Нахимов с кургана наблюдал за противником, высунувшись из-за укрытия, он был смертельно ранен в голову пулей. Даже предшествующая пуля, попавшая в мешок вблизи головы, не заставила его укрыться986. Это произошло около 18.3О987.
Скорее всего, адмирал стал жертвой неприятельского снайпера, ибо неприятельские линии были в десятках метров от Корниловского бастиона.
В донесении Горчакову о событиях в Севастополе с 5 часов утра 28-го до 5 часов утра 29 июня Д.Е. Остен-Сакен в перечне потерь на 4-м отделении обороны указал: ранен командир Севастопольского порта и помощник начальника гарнизона адмирал Нахимов. Также он был указан и в общем итоге выбывших из строя: 1 адмирал, 2 офицера и 224 нижних чина1. Казалось бы, Нахимов добился своего желания и слился с коллективом соратников. Однако его ранение вызвало огромный резонанс.
29 июня, рапортуя Великому князю Константину Николаевичу о ранении и безнадежном состоянии Нахимова, Горчаков писал о необходимых перемещениях в руководстве обороной:
«...Доводя до сведения в. и. в-ва о сей невозвратимой потере для флота и для России, считаю долгом донести, что для выгод службы я нашел необходимым:
1. Оставив вице-адмирала Юхарина при настоящей обязанности начальника эскадры, поручил контр-адмиралу Панфилову временное исполнение должностей помощника начальника Севастопольского гарнизона по части морской, военного губернатора г. Севастополя и командира порта.
2. Пригласить вице-адмирала Метлина прибыть на несколько дней в Севастополь для устройства здесь хозяйственной и распорядительной частей морского ведомства»988 989.
Многие участники обороны уже тогда понимали, какую потерю понес Севастополь. Капитан-лейтенант А.Б. Асланбегов, присутствовавший при последних днях и часах Нахимова, записал в дневнике 29 июня: «...Да, эта потеря в настоящую минуту чрезвычайно чувствительна и важна! Он имел большое влияние на моряков, и его объезды по бастионам необыкновенно как воодушевляли людей. Не только матросы, за которых он стоял всегда горой, но и солдаты встречали его всегда с восторгом, называя его утешителем. Конечно, ему следовало беречься, зная, что в настоящую минуту весь флот Черноморский на его руках, зная, что его влияние на Горчакова весьма велико и что в. кн. Константин Николаевич по расположению к нему может сделать многое полезное для героев-моряков. Сколько раз ему говорил я, что жизнь начальника несравненно полезнее отечеству, чем смерть, и поэтому первый долг великого гражданина, зная и чувствуя о пользе, которую может принести собою, должно быть желание сохранить себя, с мыслью быть полезным, служить отечеству; есть моменты, когда начальник должен показать пример храбрости и самоотвержения, но не подставлять без всякой нужды свою голову шальной пуле. Герой Синопа должен был продать свою жизнь гораздо дороже. Жаль, очень жаль безвременную смерть бравого адмирала. Я говорю смерть, потому что все говорят, что он жить не может»1.
П.И. Лесли высказал свое мнение о важности Нахимова: «...Вы, конечно, можете себе представить все наше горе, когда всеми любимый, как отец роднойги уважаемый, как хороший и справедливый начальник, уже не в состоянии распоряжаться нами, а мы без него сироты; он один только у нас и остался, который заботился о нас и поддерживал дух. Матросы жалеют его, как отца родного; они знают его давно и знают, как он о них всегда заботился; все свое довольствие он раздавал им»990 991.
П.В. Алабин написал в походных записках:
«...К общему сокрушению весть о ране Нахимова подтверждается; говорят, она смертельна.
Нахимов составил себе имя, славу, народность в одну войну как человек и герой. Если Черноморскому флоту суждено было бы подняться со дна морского, можно надеяться, что Нахимов к венцу, свитому им на Синопском рейде, прибавил бы лучезарные листки. Этот морской Суворов, боготворимый моряками, конечно, наделал бы чудес с этим едва ли не самым геройским флотом в мире и страшную бы совершил месть своим врагам, по злобе которых величавый флот этот должен был погибнуть не в честном бою, а как невинная жертва, гибнущая в темноте, потрясая своими цепями...»992
Боцман-перевозчик считал, что, если бы у Нахимова не были связаны руки сначала, он бы вывел флот в море при высадке союзников и разбил противника. Когда же офицер-собеседник убеждал его, что у противника было преимущество и в численности, и в пароходах, старик заметил: «...Может быть, ваше благородие, слова нет, может, мы и погибли бы и флот погиб бы, да разве он теперь не погиб, а тогда, по крайности, знали бы, каков он есть Черноморский-то флот! Да и мы знали бы как погибнуть! Не то что тут в хате лежишь аль сидишь, а тебя, гляди, ежеминутно норовит или бомба разорвать, или ядро пришибить; там бы сцепился с любым корабликом, который погрузнее, да и поднялся бы с ним на воздух!»993
Сразу после ранения адмирала перевязала сестра милосердия батареи, после чего его перевезли через бухту в морской госпиталь на Северной стороне994. Морские медики очистили рану от осколков костей и крови и перевязали голову. Приехавший вечером профессор Х.Я. Гюб-
бенет осмотрел раненого1. Пуля неприятельского стрелка прошла выше брови сквозь голову и затронула мозг. Сначала Павел Степанович был без сознания. Днем 29 июня' он «...открывал глаза, приподнимался, делал движения, показывал рукою о своих желаниях...», но к вечеру вновь впал в забытье. Живописец Берг зарисовал его995 996.
Врачи пытались помочь, но тщетно. В ночь на 30 июня присланный Горчаковым прусский лейб-хирург осмотрел раненого и заявил, что есть три шанса спасти его. Во время его консилиума с врачами Гюббенетом и другими Нахимову стало хуже, и врачи дали ему бараньей травы, которую считали самым действенным средством для восстановления сил. На время адмирал пришел в чувство, но вскоре вновь впал в забытье. Еще несколько часов герой Синопа боролся со смертью, но в 11.10 30 июня Нахимов умер997.
По случаю смерти Павла Степановича 30 июня Остен-Сакен издал приказ:
«Провидению угодно было испытать нас новой тяжкою потерею: адмирал Нахимов, пораженный неприятельской пулею на Корниловском бастионе, сего числа скончался.
Не мы одни будем оплакивать потерю доблестного сослуживца, достойнейшего начальника, витязя без страха и упрека – вся Россия вместе с нами прольет слезы искреннего сожаления о кончине героя Синопского.
Моряки Черноморского флота! Он был свидетелем всех ваших доблестей, он умел ценить ваше несравненное самоотвержение, он разделял с вами все опасности, руководил вас на пути славы и победы.
Преждевременная смерть доблестного адмирала возлагает на нас обязанность дорогой ценой воздать неприятелю за понесенную нами потерю.
Каждый воин, стоящий на оборонительной линии Севастополя, жаждет, я несомненно уверен, исполнить этот священный долг; каждый матрос удесятерит усилия для славы русского оружия»998.
После смерти отслужили панихиду, потом адмирала отпели и перевезли на его квартиру. Когда лодка с телом шла через бухту, корабли приветствовали флагмана, приспуская флаги999.
1 июля состоялось торжественное погребение. Участник его капитан-лейтенант А.Б. Асланбегов записал в дневнике:
«...В 6 часов, после обеда со всех мест обороны съехались начальствующие лица отдать последний долг... Мы вынесли гроб из квартиры, предшествуемые тремя адмиральскими флагами, и понесли его в церковь между двумя батальонами армейскими и флотскими, составленными от всех бастионов и батарей и судов флота, по ту сторону церкви стояло шесть орудий. По окончании панихиды дозволено было всем матросам батальона проститься с адмиралом. Замечательно, что многие солдаты пожелали проститься. В 8 часов мы подняли прах Павла Степановича, чтобы отнести его на место упокоения, рядом с Михаилом Петровичем. Вся дорога, весь подъем был унизан провожающими; многие ожидали, что неприятель откроет канонаду по площади, но, однако, он вел себя прилично, даже разнесся слух во время погребения, что будто английские корабли приспустили флаги, но, оказалось, несправедлив. Гроб опустили, батальоны и артиллерия сделали обычные залпы, и толпы начали расходиться.
И так Синопский герой, мужественный защитник Севастополя, ученик адмирала Лазарева, третий лейтенант «Азова» в Наварине, окончил свое трудовое поприще...»1
В погребении участвовали все, кто мог оставить позиции. Гроб покрывал тот флаг, который развевался над кораблем «Императрица Мария» в день Синопского сражения1000 1001.
Смерть Нахимова породила ряд записок современников, которые по-разному оценивали причину, заставлявшую Нахимова не обращать внимания на опасность. Мансуров, например, в рапорте Великому князю писал 30 июня:
«...Павел Степанович так часто и так явно был храним промыслом, что все невольно привыкли считать жизнь его заветною, по крайней мере, до тех пор, пока сам Севастополь не погребет его в своих развалинах...
С последних чисел минувшего мая, в особенности после бедственного занятия неприятелем наших редутов, адмирал был постоянно мрачен и очень страдал от полученных им 3 или 4 контузий, хотя всегда это скрывал. Счастливое отражение штурма его обрадовало, но не увлекло, как всех других, вообще, не будучи оптимистом, он оставался озабоченным, а о себе не переставал повторять, «что ведь когда-нибудь да его убьют». Деятельность его не ослабевала ни на минуту, раз только, изнуренный усталостью, он решился два дня не выходить из дому, но беспокойство взяло верх над телесным утомлением, и Павел Степанович продолжал по-прежнему беспрестанно посещать самые опасные места, пренебрегая всеми просьбами и увещаниями...»1
Мансуров писал, что Нахимов отказался от предложения главнокомандующего переселиться в помещение Николаевской батареи; он заявил, что его место на бастионах. В 20-х числах июня моряк был покойнее, но, только заслышал об усиленной канонаде 27 июня, на следующий же день и отправился на бастион, а затем на Малахов курган, где и был ранен. Переодевавшие покойного заметили, что вследствие контузий вся спина адмирала посинела1002 1003.
Смерть Нахимова поставила последнюю точку в обороне Севастополя, ибо М.Д. Горчаков морально приготовился в случае необходимости оставить город. Когда союзникам в результате очередного штурма удалось ворваться на Малахов курган, было принято решение эвакуировать войска по мосту через бухту. Русские полки оставили Южную сторону, взорвав склады, укрепления и уничтожив последние корабли.
Взяв Севастополь, союзники не постыдились вскрыть склеп, в котором покоились Лазарев, Корнилов, Истомин и Нахимов. Крышки гробов взломали, а с мундиров сорвали эполеты1004. В дальнейшем прах Нахимова и других черноморских адмиралов претерпел немало приключений, прежде чем был возвращен на прежнее место.
Несмотря на то что экспедиции союзных флотов на Балтику, Белое море и Тихий океан не принесли ожидаемых успехов, а на Черном море, кроме действий против мирных портов Азовского моря и взятия с помощью броненосцев Кинбурнской крепости, захват Южной стороны Севастополя явился единственным успехом, правительства Англии и Франции сочли возможным пойти на мирные переговоры с Россией. Англичане удовлетворились уничтожением Черноморского флота, угрожающего их интересам на Средиземном море. Экспедиция в Крым слишком дорого обошлась. Франция также не видела большой необходимости в продолжении разорительной, кровопролитной войны. Наполеон III отвлек вовремя внимание общественности от внутренних проблем страны. Кроме того, после ослабления России она вполне могла оказаться союзником против наиболее серьезного конкурента – Великобритании.
В ходе мирных переговоров, которые происходили в Париже, от России потребовали относительно слабых уступок. Причиной явилось в первую очередь яростное сопротивление севастопольцев во главе с Нахимовым. Но страх возрождения Черноморского флота оказался так велик, что основным условием, которое России пришлось принять, явилось запрещение для России и Турции иметь на Черном море морские силы, за исключением небольшого числа легких судов. Потребовалось полтора десятилетия, чтобы условия Парижского мира 1856 года были отменены.
Гибель В.А. Корнилова, П.С. Нахимова, других моряков лазаревской школы наряду с условиями Парижского мира 1856 года явились гораздо большей причиной упадка Черноморского флота на ближайшие десятилетия, чем затопление устаревших деревянных парусников. Однако сохранилось молодое поколение моряков, прошедшее черноморскую морскую школу Лазарева, Нахимова, Корнилова. Г.И. Бутаков стал создателем тактики парового флота, А.А. Попов – изобретателем новых типов боевых кораблей, Н.А. Аркас руководил Черноморским флотом в Русско-турецкую войну 1877—1878 годов. Масса офицеров – учеников лазаревской школы и непосредственно П.С. Нахимова – принимала участие в преобразовании парусного флота в паровой броненосный. О них будет рассказано в последующих очерках.
* * *
Имя Нахимова не забыли. Не раз его наносили на карту. Известны бухта Нахимова (Чунхынниман) в Японском море у Корейского полуострова, обследованная в 1886 году экипажем корвета «Крейсер»; острова Нахимова в Карском море в архипелаге Новая Земля, в 1833 году нанесенные на карту и названные П.К. Пахтусовым; полуостров Нахимова (Ходобандо) в Японском море, у полуострова Корея, нанесенный на карту и названный в 1854 году экипажем фрегата «Паллада». Кроме того, банка Нахимова в заливе Петра Великого Японского моря, открытая экипажем крейсера «Адмирал Нахимов» в 1889 году, была названа в честь крейсера1.
В годы Великой Отечественной войны 1941 —1945 годов имя флотоводца использовали как пример патриотического отношения к морской службе и защите Родины. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 3 марта 1944 года был учрежден орден Нахимова двух степеней. Орден предназначали для награждения офицеров и адмиралов за умелое и решительное проведение операций на море. В тот же день для награждения солдат, матросов, старшин, сержантов, мичманов учредили медаль Нахимова1005 1006.
В честь флотоводца были названы Нахимовские училища, предназначенные для мальчиков, намеренных посвятить свою жизнь службе на море. Его имя не раз появлялось на борту кораблей. Все это, как и работы писателей и других деятелей искусства, позволяет думать, что память о Павле Степановиче Нахимове останется в веках.
