Текст книги "Идеи и интеллектуалы в потоке истории"

Автор книги: Николай Розов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

составляемых ими семей. Достаточно указать на различия в амбициях,

энергии, эмоциональных, интеллектуальных, культурных и физических

ресурсах, в финансовых возможностях, образовании, вхождении в различные социальные группы.

Появятся ли у членов семьи мечты? Какого они характера? Приемлемы

ли мечты одного для остальных членов семьи? Достижимы ли они и при

каких условиях? Ответы на такие вопросы составляют широчайшее

разнообразие. Однако в любом случае идеалом остается как согласование

каждым членом семьи своих интересов, жизненных целей и мечтаний с

близкими, так и посильная их поддержка осуществлению достижимых

мечтаний каждого члена семьи.

81

Организационная философия мечты:

идеальный институт

Казалось бы, не очень трудно представить организацию (фирму,

больницу, библиотеку, школу, университет) как мечту: здесь есть

обозримость, большие возможности, богатые концепции, опыт

организационного проектирования и управления.

Однако задача усложняется из-за коренного противоречия между

функциональностью организации и комфортом ее членов. Периоды

расцвета и бурного роста организаций всегда связаны со счастливо

сложившейся гармонией между этими моментами.

Беда в том, что каждая организация живет в охватывающей ее

социальной и исторической среде, которая сама меняется. Прежние

функции либо перестают быть востребованными, либо существенно

меняются. Некоторые организации (в частности, чиновничьи

ведомства) в каком-то смысле обязаны умереть, чтобы не тормозить

развитие и не тратить зазря общественные ресурсы. Ясно, что гибель

организации не особо согласуется с мечтой и утопией.

При смене поколений и исторических эпох всегда остаются религиозные потребности, потребности  в образовании и

здравоохранении, в транспорте и связи, в городском хозяйстве и

энергетике. Церкви, школы, университеты и больницы вполне могут

рассчитывать на «вечное» существование. Однако, это вовсе не

отменяет существенного изменения запросов к ним, а значит —

необходимости их трансформации. Беда же состоит в том, что любые

организационные трансформации больно ударяют по членам

организации. Можно ли и каким образом этого избежать?

Отсюда следует и образ организации-мечты. Идеальные

университет и больница (к примеру) таковы, что выполняя на высоком

уровне свои функции, они в то же время содержат в себе механизм

саморазвития, откликающийся на изменение запросов, обстоятельств,

ресурсов и технологий, притом что члены этих организаций воспитаны

и обучены, они не сопротивляются этим изменениям, а напротив, с

воодушевлением их реализуют, не манкируя при этом качественным

выполнением повседневных обязанностей. Трудно? Еще бы! Как

видим, организация-мечта – одна из наиболее утопичных.

Урбанистическая философия мечты:

идеал города

Представление об идеальном городе легче составить благодаря

богатейшему опыту градостроительства и достаточно ясным, простым

параметрам качества городской жизни. Теперь уже вполне очевидно,

что идеальный город не может быть слишком большим, с плотной

застройкой и доминированием дорог, автомобилей над пешеходами.

Неслучайно в лучших городах Европы растут пешеходные и парковые

82

зоны, тогда как автострады, поезда и автомобильные стоянки прячутся

под землей. В идеальном городе сочетаются преимущества жизни на

природе (вокруг деревья, река или пруды) и в мегаполисе (легко

добраться до необходимых мест работы, социальных служб и объектов

культуры).

Ясно также, что города-мечты не могут быть одинаковыми.

Уникальность, расцвет местной экзотики, собственные школы

художников, архитекторов, музыкантов, собственные философские и

научные традиции – вот что делает экологически комфортный город

городом-мечтой.

Политическая философия мечты:

национальная идея

Если о семье, организации, городе можно говорить (пусть с

оговорками) в универсальном ключе, то идеал общества, вероятно,

может быть только национальным. Американцы, немцы, французы,

поляки, русские, турки, индусы и китайцы всегда по-разному будут

представлять идеальные устройства для своих стран. Поэтому здесь

буду говорить только о России и приведу некоторые результаты

размышлений, изложенных в другом месте [Розов, 1997, 2011, гл. 16].

Российские идентичность и стратегии во многом определяются

представлением русских о пресловутом величии своей страны. Вопрос

состоит не в том, чтобы отказаться от этого величия, а в том, чтобы

наполнить его новым содержанием. В этом плане никак нельзя пройти

мимо очевидной  идеи – необходимости обустройства,

облагораживания-эстетизации и замирения-этизации (в социально-

классовом  и  межэтническом  плане)  самого  российского

пространства, столь обширного и столь издавна запущенного.

Иными словами, необходимо расширение сферы национальной

гордости, достоинства  и  государственной,  гражданской

ответственности: в нее следует также включить области, которые

в России до сих пор слабо развиты или вовсе провальны: дороги,

транспорт и связь, доступное жилье, благоустройство окружения,

инфраструктура, качество сервиса.

Каждая нация, благоустроившая свою территорию на зависть

другим народам, уже только этим достойна всяческого почтения.

Трудно не уважать страну с прекрасными дорогами, большими

личными домами у большой части населения, множеством

высококлассных университетов, библиотек и музеев, оберегаемыми

природными парками, чистотой улиц, надежно защищаемым порядком

и справедливым судом (Германия, Великобритания, Швеция,

Финляндия служат здесь неплохими примерами).

Для достижения всего этого благолепия нужно много разного, но

три фактора универсальны: величина капитала, качество институтов

83

и качество людей. Более того, в современном мире эти факторы как

раз и становятся ключевыми критериями национального достоинства

– вместо массивности царских гробниц, высоты шпилей и соборов,

пышности нарядов придворных, количества дивизий, танков и

боеголовок.

Капитал – это не просто деньги, которые где-то далеко лежат «на

черный день», а те деньги, которые работают, вкладываются

в развитие, возвращаются и вновь вкладываются. Защита

собственности, в том числе важнейшей для развития – частного

капитала как наиболее эффективного источника инвестиций, – это

вопрос верховенства права и справедливых судов. Именно суды

являются в современной России самыми важными институтами,

требующими первоочередного реформирования, особенно в части

независимости от других властей, быстрого, надежного, честного и

справедливого правосудия, разрешения конфликтов.

Вторая на очереди – местная исполнительная власть, в отношении

эффективности, отзывчивости к нуждам граждан, освобождения от

коррупции, отказа от монополизма и защиты конкуренции

в экономике, достижения финансовой самостоятельности.

Третье – соответствующие преобразования центральной власти

в направлении подчиненности законам и судебным решениям,

перехода от режима «вертикали власти» и «управления» местными

администрациями в режим создания общих условий для местных

стратегий развития.

Соберем зафиксированные ранее сферы наиболее перспективных

общенациональных стратегий с точки зрения долговременного спроса.

Итак, что означает чувствовать себя достойно и жить в достойной

стране? Это значит деятельно участвовать в общенациональном

развитии по направлению к следующим целям и ориентирам:

 каждая семья имеет свое жилье, молодые семьи способны

купить жилье в кредит; многие имеют собственные дома на

собственной земле;

 все крупные и средние города связаны скоростными

магистралями, а райцентры и поселки – асфальтовыми

дорогами; есть повсеместный доступ к электросетям, газовым

сетям и Интернету;

 страна-мечта – это благоустроенная, безопасная страна,

предоставляющая комфортные условия для всех гостей:

туристов, учащихся, приезжающих по научному и культурному

обмену, предпринимателей, инвесторов и т. д.;

 вывоз сырья сокращается, с каждым годом растут мощности по

его переработке на собственной территории;

 утечка мозгов падает или вовсе прекращается, поскольку

в стране созданы материальные и социальные условия для

84

поддержки талантливых ученых и инженеров, растет экспорт и

мировое признание продуктов их творчества;

 государственные институты, особенно суды, местные и

центральные власти, в отношении честности, неподкупности,

эффективности, вниманию к нуждам граждан не уступают по

качеству западноевропейским;

 граждане, по крайней мере подрастающие поколения, стремятся

не только и не столько к обогащению, сколько к получению

хорошего образования и квалификации, отличаются честностью

и ответственностью, деятельной заботой об окружении.

Многим этот ряд покажется набором бесплодных мечтаний, но

будет и немало других, которые обвинят его в приземленности,

буржуазности, отсутствии духовного порыва, пренебрежении к

святости и величию, «без которых Родина и мыслиться не может». Тут

спорить не следует, нужно только договориться о том, что для

восхождения к горним высотам требуется вначале подняться хотя бы

на первую высоту в обозримом дольнем пути.

Приоритет права и судов в мировом сообществе

– глобальная мечта

Глобальные утопии относительно вечного мира и дружбы народов

столь же давнишние и популярные, сколь безнадежные. Факторы

неравномерной динамики в демографии, технологиях, социальном и

культурном развитии, ограниченность ресурсов и неуклонный рост

запросов всегда будут порождать напряжения, конфликты и

отчужденность между разными странами и народами. Поэтому

глобальная мечта должна касаться не столько призывов к миру,

добрососедству и нравственным добродетелям, сколько к механизмам

конструктивного разрешения неизбежных напряжений и конфликтов.

Остановимся здесь только на самой острой сфере: территориальные

конфликты, геополитика, массовое насилие, войны и оправданность

силового вмешательства. События последних лет показывают, что ни

механизмы ООН, ни «глобальное лидерство» (читай: гегемония)

Соединенных Штатов не решают эти проблемы. Что же можно

предложить взамен?

Базовым является правовой принцип, центрированный на

международной судебной системе с двумя ярусами: глобальным и

региональным. Для первого яруса есть прототип – международный

суд в Гааге. К сожалению, нет не только практики, но даже идей

судебного разрешения самых острых, чреватых военными действиями

международных конфликтов (Израиль—Палестина, США—Ирак,

США—Афганистан, Россия—Грузия, Россия—Украина, Армения—

Азербайджан). Парадоксально, что даже такие страны как США, во

внутренней политике которых авторитет суда непререкаем, во

85

внешней политике ориентированы либо на решения закрытого «пакта

победителей» – Совета Безопасности ООН, либо на собственный

произвол (военные акции в Афганистане, Косове—Сербии, Ираке,

Ливии).

Ситуация изменится кардинальным образом, когда появится

международный суд под эгидой ООН (оптимально – за пределами

Западного мира, что будет иметь важное символическое значение) по

вопросам безопасности, демаркации границ,

сепаратизма/самоопределения наций, расположения военных баз,

крупных военных операций, особенно за пределами своих границ,

конфликтов, связанных с торговлей оружием и наркотиками и т. п.;

когда такой суд возьмет на себя решение всех серьезных конфликтов

в соответствии с международным правом, а сильнейшие мировые

державы с этим согласятся, когда он обретет необходимый авторитет и

легитимность, не будет восприниматься в мире как орудие западных

держав для возмездия «провинившимся».

В трехъярусной структуре (с национальным, региональным и

глобальным ярусами), вероятно, должен быть установлен принцип

субсидиарности, хорошо показавший себя в функционировании

Европейского Сообщества (все локальные проблемы решаются на

максимально низком уровне иерархии и только при необходимости

передаются на более высокие уровни). Соответственно, необходимы

региональные международные суды по тем же вопросам, полномочные

принимать решения по внутрирегиональным конфликтам.

Другой важный принцип – общественный и правовой контроль

над работой не только национальных, но также региональных и

глобальных структур, что должно проявляться в опубликовании

документов, регулярных пресс-конференциях и проч. Дело в том, что

политики даже противоборствующих стран могут быть (и часто

бывают) заинтересованы не в разрешении, а в затягивании и даже

обострении конфликтов, а иногда и в развязывании войн. Открытость

ведущейся политики и общественный контроль служат хоть и не

абсолютным, но достаточно высоким барьером для реализации такого

рода стратегий.

Региональные силовые структуры получат авторитет после ряда

успешно разрешенных конфликтов в соответствии с решениями

международных судов.

Согласно принципу субсидиарности, если не решаются проблемы и

конфликты на местном уровне, то подключается национальное

правительство. Уже на этом этапе для легитимации своих действий

оно должно привлекать региональных наблюдателей. Если

национальное правительство не справляется (продолжаются

межэтническое насилие, исчезновение людей, терроризм и т. д.), то

потерпевшая сторона обращается в международный региональный суд.

86

Его решения выполняют все признающие судебный авторитет силы,

при конфликтах – региональные структуры (местные военные

альянсы). В самых крайних случаях конфликт становится предметом

разбирательства в международном суде глобальной юрисдикции и

смежных структурах (СБ ООН и др.), привлекается более широкая

международная помощь (причем «жесткая сила» – самый последний

пункт в программе действий).

Вечная жизнь человечества?

Историософия мечты и космос

Философы – это, все-таки, странные люди. Нас почему-то заботят

не только нормальные человеческие вещи: как больше заработать, как

лучше отдохнуть, что лучше купить, но и всякие бесполезные

глупости из разряда «что первичнее», «какое определение более

верное» или «как перевести такое-то смутное слово из давнишней

греческой, арабской или китайской философии».

Мне вот по-настоящему интересно – конечно ли существование

человеческого рода? Нет, я не о Страшном Суде, не собираюсь

отбирать хлеб у богословов. Просто привык доверять науке. Солнце —

звезда, а звезды гаснут (тут счет идет на миллиарды лет). Еще ученые

убеждают, что задолго до этого внутренние процессы планеты Земля

сделают ее полностью не пригодной для жизни (а здесь уже «всего

лишь» миллионы лет). Задолго до этого гибельное столкновение с

огромным астероидом (см. фильм «Меланхолия» Ларса фон Триера)

пусть и маловероятно, но вполне возможно.

С экзистенциальной, романтической (тем более, религиозной)

точки зрения гибель всего человеческого рода в чем-то даже

привлекательна. Все рождается и умирает. Каждый из нас умрет (хотя

молодые в это не особо верят). Почему бы не погибнуть человечеству

со всей его распрекрасной историей, культурой и технологией?

Поскольку для верующих есть перспектива жизни вечной, это для них

вообще не проблема.

Видимо, мало во мне экзистенциализма и романтики, а веры

в вечную жизнь вовсе нет. Меня удручает даже запустение и гибель

сел и городов (а те, кто с этой тоской сталкивался вживую, меня

поймут). Будучи далек от традиции «русского космизма» (а ля

Циолковский) и научной фантастики (от романов Стругацких до

фильмов «Звездные войны»), я все же убежден в необходимости

поисков путей колонизации далеких планет.

Удастся ли обнаружить планеты, пригодные для колонизации и

переселения? Маловероятно. Получится ли до них долететь хотя бы

нескольким космонавтам-астронавтам? Тут вероятность снижается

еще на несколько порядков. Удастся ли осуществить сколько-нибудь

87

успешную колонизацию? Такая мизерная возможность потребует чуда

(чего-нибудь вроде «свертывания пространства»).

При всем этом работы в данном направлении вести необходимо.

Даже провал здесь оправдан: гибель человечества тогда будет

геройской и трагической («мы хотя бы попытались»), а не тоскливым

кошмаром, подобным тому, как миллионы лет назад вымерли

динозавры.

Поэтому пользуюсь здесь случаем выразить глубокое уважение тем

американцам, которые (по-моему, в гордом одиночестве) ведут

разработки в астрономии и планировании дальних космических

полетов, изобретают способы питания в космосе, ведут эксперименты

по длительному изолированному существованию команд добровольцев в замкнутом пространстве. Такие проекты

свидетельствуют о том, что Америка – действительно великая

держава и мировой лидер. Эти «бесполезные» работы даже отчасти

компенсируют неважное впечатление от внешней политики США,

которая иногда грешит откровенным эгоизмом, агрессивностью и

неуклюжестью (о чем лучше всего говорит Ноэм Хомский).

Итак, последняя моя философская мечта в этом затянувшимся

изложении имеет эсхатологический, а вернее – антиэсхатологический

характер. Человеческий род, несмотря на все свои грехи, достоин того,

чтобы пережить Землю и Солнечную систему.

Конечно же, на нашей планете жизнь пока устроена плоховато

(кроме благополучия «золотого миллиарда»). Жизнь народов и их

взаимодействие требуют обустройства сейчас, но это не освобождает

от ответственности за продолжение жизни человечества в далеком

будущем.

Историософия мечты простирается в далекий космос.

88

Часть II

ФИЛОСОФИЯ, НАУКА И ОБРАЗОВАНИЕ

В РОССИИ:

ТРАЕКТОРИИ КРИЗИСНОГО РАЗВИТИЯ

Глава 6. Философия и политика в россии: драма отношений в контексте

циклической динамики 

Структурная специфика российской философии

Есть ли свое узнаваемое лицо у отечественной философии?

Трудный вопрос. Попробуем прояснить его, обратившись к

истории мысли (разумеется, в очень кратком пунктирном виде).

После эпохи активного импорта французских (от Вольтера и

Дидро) и немецких (от Канта и Шеллинга) идей, во многом благодаря

взрывному « Философическому письму» Петра Чаадаева российская

мысль делится на западническое и славянофильское русла. Позже

набирают силу новые волны идейного импорта, прежде всего

марксистские и неокантианские течения, ведущие как к попыткам их

осмысления и развития (Г. Плеханов, Н. Грот, А. Введенский.), так и к

отторжению (К. Леонтьев, Н. Данилевский).

Во многом благодаря Вл. Соловьеву и разочарованию в интеллигентском радикализме наступает «веховский» период с

доминированием религиозно-философских исканий

(Дм. Мережковский, С. Булгаков, П. Флоренский), эту линию

продолжает послереволюционная эмиграция (Н. Бердяев, П. Струве).

Славянофильская, «византийская», антизападническая традиция

трансформируется в евразийство (П. Савицкий и др.).

В СССР философское пространство монополизируется государственным «марксизмом-ленинизмом», пусть и с

полукрамольными обертонами (А. Лосев, А. Зиновьев, Э. Ильенков,

М. Мамардашвили, Г. Щедровицкий).

Постсоветская ситуация вновь характеризуется сильнейшей

дивергенцией: с «туземным» полюсом державно-патриотического,

имперского, националистического уклона и «провинциальным»

полюсом западнических аналитизма, феноменологии, постмодернизма

и проч.21

20 В основу главы положен текст статьи: Судьба философии в контексте

циклической динамики России // Общественные науки. 2014. № 4. С. 108–

120.

21 Здесь и далее используется разделение «туземной» и «провинциальной»

науки в работе [Соколов, Титаев, 2013а]. Коротко, «туземцы» не признают

ничего, стоющего интеллектуального внимания, вне собственной

национальной традиции, тогда как «провинциалы» (большинство которых,

между прочим, – москвичи и петербуржцы) все внимание и энергию

90

Отвлечемся от содержания философских идей и присмотримся к

структурным характеристикам бытования и развития философии

в России. При таком взгляде обнаруживаются достаточно устойчивые

сквозные черты:

 хрупкость и разорванность поля интеллектуального внимания,

нет упорного сосредоточения на определенном круге проблем

в течение хотя бы одного-двух-трех десятилетий;

 прерывистость (нет единого продолжающегося потока мысли,

в каждый период все начинается будто «с нуля»);

 отсутствие или слабость автономного развития; чрезмерная

зависимость от западной философии, как в подражании, так и

в отвержении; темы и подходы приходят извне;

 воспроизводящаяся периферийность как во вторичной

«провинциальности» обсуждения проблем западной философии,

так и в «туземном» отчуждении от них; обе эти ветви остаются

маргинальными в поле внимания западной и мировой

философии;

 рецидивирующие метания: от вселенских амбиций до

самоуничижения.

В данной главе постараюсь объяснить эту структурную специфику

российской философии на основе теории интеллектуальных сетей

[Коллинз, 2002] и результатов анализа циклической динамики истории

России [Розов, 2011].

Конструктивные рассуждения и выводы относительно факторов и

направлений активности, отвечающих за цельность поля внимания,

последовательное развертывание идей, автономное развитие,

полноценную включенность в западную и мировую философию, будут

содержанием заключительных глав этой книги.

Философия и государственная власть в России:

напряженная драма отношений

Тема отношений между философией и политикой в России

является квинтэссенцией классической темы «интеллигенция и

власть», поскольку философия была и остается средоточием

абстрактных, нравственных, мировоззренческих вопросов, волнующих

интеллигенцию, интеллектуалов, а верховная власть в России,

традиционно авторитарная, была и остается стержнем всей

отечественной политической жизни («русская система власти», см.:

[Пивоваров 2006; Дубовцев, Розов 2007; Розов 2011, гл. 8-9]).

отдают рецепции идей и подходов, поступающих из «столичных»

интеллектуальных центров (почти исключительно западноевропейских и

американских).

91

Начало российской философии иногда относят к XVIII в., но,

строго говоря, это был период массированного идейного импорта, а не

самостоятельного творчества (ср.: [Власенко, 1988; Абрамов,

Коваленко, 1989]). Примерно 200-летняя история взаимоотношений

между верховной властью и российской философией, обретавшей

самосознание как раз в начале XIX

в., настолько драматична,

настолько насыщена скандалами, разрывами, жесткими взаимными

обвинениями, периодами смиренной покорности при тайных изменах,

что напрашивается сама собой брачная метафора.

Здесь верховная власть в России выступает в роли мужа с

патриархальными ухватками, склонностью к угнетающему

гиперконтролю над поведением всех домашних, нетерпимостью к

чужому своеволию, что перемежается как периодами

снисходительности и наплевательства, так и приступами самодурства,

садистской жестокости.

В то же время, российскую философию не удается представить как

единую личность даже с переменчивым нравом. В рамках этой

полушутливой метафоры следует говорить, скорее, о нескольких

женах, содержанках, служанках и даже засланных врагами

соблазнительницах, которые сосуществуют, обычно бранясь друг с

другом, иногда сменяют друг друга, нередко явно или неявно

соревнуются за близость к общему хозяину – к власти, а иногда

мечтают заменить опротивевшего мужа-домостроевца на нового

возлюбленного с захватывающими дух заморскими манерами.

Эту метафору можно развивать и дальше, интерпретируя известные

запреты философии, высылку «философского парохода», репрессии

против философов и гуманитариев как наказания и разводы, а не менее

типичные попытки приспособить философию в качестве

легитимирующей власть и режим идеологии – как новый

официальный брак с жестким подчинением супружницы всем

повелениям авторитарного мужа.

Несмотря на риторическую заманчивость такого подхода, следует

признать, что суть долговременной динамики отношений между

философией и властью в России находится в иной сфере, для анализа

которой лучше подходят макросоциологические модели [Розов, 2009,

2011].

Двушаговый механизм социальной причинности

Крупные социальные, политические и экономические события

влияют на интеллектуальную, в том числе философскую, сферу не за

один шаг (как в полузабытой, но все еще скрыто доминирующей у нас

«ленинской теории отражения»), а за два.

«Вначале политические и экономические изменения ведут к

подъему или упадку материальных институтов, поддерживающих

92

интеллектуалов; религии, монастыри, школы, издательские

рынки претерпевают рост и спад благодаря этим внешним силам.

Затем интеллектуалы приспосабливаются к изменениям

материальных условий и заполняют пространство, доступное для

них согласно закону малых чисел» [Коллинз, 2002, с. 508].

Итак, политические и социально-экономические пертурбации

могут оказывать положительное, стимулирующее влияние на

интеллектуальное творчество, когда сети перестраиваются, но

традиции не прерываются и накопленный потенциал используется для

постановки и решения новых проблем. В таких долговременных

последовательностях при смене многих поколений закономерно

повышаются уровни абстрактности и рефлексии, что составляет

главный стержень и главное достоинство философского мышления

[Коллинз, 2002, гл. 15].

Однако в интеллектуальной истории также известны случаи

прерывания традиций. Обычно это связано с приходом нового

политического режима, утверждающего себя на отрицании символов и

авторитетов прежнего порядка, с разрушением интеллектуальных

центров и репрессиями, а также с наличием могучего геокультурного

соседа, волны влияния которого подавляют местную идейную

преемственность. Так, греческая, испанская, польская, чешская,

венгерская, турецкая мысль последних столетий проигрывала из-за

крутых политических поворотов, дефицита преемственности и

беспрестанных волн идейного импорта из философских стран-лидеров

– Германии, Франции и Великобритании. Схожий паттерн

проявляется и в российской философии.

Таким образом, события и процессы истории России следует

рассмотреть в плане их воздействия на материальные,

организационные основы жизни философов: где и каким образом

расширяются или сужаются возможности занятия позиций с тем или

иным уровнем обеспечения, общественного влияния и престижа.

Заметим, что выгодные позиции могут быть предоставлены не только

государством напрямую, но также университетами и НИИ при условии

какой-то степени их автономии, а также книжным рынком,

образованным обществом. На втором шаге происходит перестройка

интеллектуальных сетей, когда философы вытесняются из позиций и

ниш, претерпевших сокращение, переходят во вновь открывающиеся

привлекательные позиции и ниши, где сталкиваются с

представителями других сетей, другими запросами внимающей им

публики или заказчиков, что приводит к существенной трансформации

творчества.

Вся история российской философии в связи с изменениями

организационных основ интеллектуальной деятельности еще ждет

систематического анализа (начальные подступы см.: [Красиков, 2008]).

93

Здесь же представим лишь эскизный образ, опираясь на ранее

проведенное исследование механизма циклов социально-политической

динамики в истории России [Розов, 2011, гл. 7-12].

Философия

и циклы социально-политической динамики

Когда речь идет о России, базовая онтология неизбежно должна

включать государство, политический режим, их отношения с элитами

и населением. Все эти элементы и отношения меняются в истории,

причем как известно, с повторениями.

Особенность данной модели российских циклов (отличающая ее от

десятков остальных моделей) состоит в одновременном учете

циклических изменений по двум главным измерениям: уровень

государственного успеха (от триумфа и стабильности до глубокого

кризиса и распада – смуты, революции) и уровень свободы

(объединяющий защищенность достоинства и прав личности,

собственности, меру участи граждан в управлении и т. п.).

Объединение этих измерений на декартовой схеме координат

(рис. 1) позволило выделить наиболее типичные фазы и переходы

между ними на протяжении примерно 450 лет истории России

(Московии—Российской империи—СССР—РФ) [Розов, 2011, гл. 7].

В схеме переходов между шестью фазами (см. рис.1)

прослеживается наиболее «проторенная» колея кольцевой динамики

(Стагнация→Кризис→Авторитарный откат→Стагнация→), а также

иногда случается более редкая и более размашистая маятниковая

динамика (Авторитарный откат → Успешная мобилизация →

Стагнация → Кризис → Либерализация → Государственный распад →

Авторитарный откат→).

Отношения между философией (как квинтэссенцией сознания

образованного общества) и верховной властью в России во многом

определяются именно этими циклами.

Архетип российской политики (той же «русской системы власти»)

наиболее ярко проявляется в фазе «Авторитарный откат», поэтому с

нее и начнем.

В эти периоды (времена Николая I, Александра III, большевизма и

сталинщины, брежневского неосталинизма и нынешнего режима)

новая верховная власть, поначалу вполне популярная и уверенная

в себе, ведет жесткую политику не только в административной и

экономической сферах, но и на «идеологическом фронте»: вводит или

резко усиливает цензуру, повышает контроль за преподаванием и

общественным дискурсом и т. п.

94

 

Рис. 1. Основные такты и межтактовые переходы в циклической

динамике истории России. Контур заштрихованных блоков и стрелок

– кольцевая динамика наиболее частых переходов. Контур между

«Либерализацией», «Государственным распадом» и «Успешной

мобилизацией» – маятниковая динамика.

Официальная идеология может опираться как на государственную

религию, так и на государственный атеизм. Либо закрываются

философские кафедры и философию перестают открыто преподавать в

университетах (1830—1850-е гг.)22, либо гуманитарии изгоняются на

специальном «философском пароходе» (1922 г.), либо философия

превращается в одну из главных идеологических дисциплин,

обязательных для изучения во всех вузах (с 1930-х по начало 1990-

х гг.), либо философы активно привлекаются для сетевых и медиа-

проектов («фабрик смыслов»), легитимирующих режим (с начала

2000-х гг.).

Московский философ Владимир Порус пишет в Фесбуке:

«Был когда-то в Петербурге такой университетский профессор

А. А. Фишер, иностранец, начинавший свою карьеру в России домашним

гувернером. В 1834 г. он произнес речь на торжественном собрании

университета. Называлась она "О ходе образования в России и об

участии, какое должна принимать в нем философия". В этой речи он

22 Закрытие кафедр ограничивало философские дисциплины курсами логики и

психологии. В некоторых университетах преподавали философию природы

и эстетику под видом других дисциплин.

95

заявил, что есть философия «злонамеренная», коей пользовались те, кто

вверг Европу в хаос бунтов, и есть философия "здравая", идеи которой

совпадают с мыслями российского правительства. Пользуясь "здравой"

философией, правительство сможет одолеть "отвратительное чудовище,