Текст книги "Идеи и интеллектуалы в потоке истории"

Автор книги: Николай Розов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

романов Стругацких, особенно тех, которые удивляются, почему

народы других планет так упорствуют, когда их волоком тащат

в светлое будущее. Впрочем, в данном пункте аналогия явно хромает:

никого и никуда экономисты не тащат, скорее, совершают вылазки

в чужие экзотические территории за ценными экспонатами, особенно

не интересуясь отношением к себе безнадежно отсталых туземцев52.

Если от фантастики обратиться вновь к геополитической модели,

то экономический империализм на нынешней стадии – это даже еще

не колониализм, а нечто вроде Королевского географического

общества, где джентльмены-путешественники хвастают друг перед

другом теми редкостями, которые они сумели добыть в далеких

враждебных странах, населенных невежественными дикарями.

Если где-то этот начальный этап демонстративного презрения к

доморощенным «достижениям» туземцев преодолевается, то

начинается стадия «колониальная». Тогда с «туземцами» —

представителями захватываемых дисциплин – приходится уже

общаться на постоянной основе, как-то находить общий язык.

Впрочем, апломб колонистов отнюдь не исчезает, они понимают

по-своему свою «миссию белого человека», начинают навязывать

туземцам свои стандарты жизни и мировоззрения. Действительно, при

всяком дисциплинарном империализме, например экономическом,

всем смежным дисциплинам пытаются навязать свой экономический

же стандарт – методологический индивидуализм, идеи рационального

выбора и расчета полезности, собственные численные методы. Ясно,

что на этом поле перманентным преимуществом будут обладать

только сами экономисты – подданные империи, ведущей

интеллектуальную экспансию.

Высокомерие экономистов 53 , вступающих на «чужие»

дисциплинарные территории, пренебрежение к тем, кто их возделывал

52 Яркий пример – статья К. Э. Яновского, который неизменно помещает

в кавычки все «общественные науки» и, по сути дела, отказывает им

в самом статусе научности, признавая его только за своей

математизированной экономикой [Яновский, 2009].

53 «Только при помощи количественных аргументов наука умеет решать, какие

теории верны, а какие нет. В соответствии с рассуждениями знаменитого

200

поколениями, вполне сравнимо с отношением отлично экипированных

американских военных по отношению к местному иракскому или

афганскому населению. Вполне понятно и ответное раздражение, что

всегда чревато новыми вспышками силовой борьбы.

Слабость экономического империализма – обратная сторона его

силы. Эта слабость заключается в отсутствии желания и/или

способности вступать в равноправный диалог с представителями

других дисциплин, в неумении представить свои экономические и

математические подходы как полезные для решения знакомых

«местным» специалистам проблем и споров. Неслучайно результаты

философа Томаса Куна, только та теория чего-нибудь стоит, которая

может быть отвергнута данными. Именно экономический империализм и

приносит в общественные науки методологию верификации

и

фальсификации теории. Поэтому экономический империализм – это

необходимое условие развития других общественных наук» [Гуриев, 1980].

В данном пассаже уважаемый С. М. Гуриев умудрился вместить сразу

несколько ошибок, очень характерных для амбициозного «прогрессорства»

на чужих территориях. Как в естественных (геология, палеонтология,

биология, химия), так и в социальных (психология, социология,

политология, этнология) науках весьма развиты вполне строгие

качественные методы с логикой индуктивных и дедуктивных выводов,

например, подход INUS-условия по Дж. Маки, аппарат булевой алгебры по

Ч. Рэгину, макрокаузальный анализ по Т. Скочпол, и М. Соммерс и т. д.

[Разработка…, 2001, часть 1]. Также неверно приписывать принципы

верифицируемости (М. Шлик, Р. Карнап, Г. Рейхенбах и др.) и

фальсифицируемости (К. Поппер и И. Лакатос) релятивисту Т. Куну,

который, скорее, не развивал, а пытался подорвать общие принципы

обоснования теорий. Кроме того, эти давно ставшие общенаучными

принципы не корректно считать методологическими новшествами,

которые экономисты «в пробковых шлемах» милостиво даруют диким

«туземцам» – остальным обществоведам. Данные принципы не в меньшей

степени являются достоянием социологии, экспериментальной психологии,

этнологии, сравнительной политологии, теоретической и математической

истории (клиодинамики). О применении гипотетико-дедуктивного метода

в исследованиях по фольклористике (Пропп) и сравнительном

языкознании (Гринберг) справедливо пишет В. Л. Тамбовцев [Тамбовцев,

2008]. Что же касается самих количественных методов, то и они отнюдь не

являются новшеством и монопольным достоянием экономистов, например,

численные закономерности процессов восприятия (закон Вундта—

Фехнера и проч.), разработка и применение методов факторного анализа

в психологии (Ч. Спирмен, Р. Кетелл, Л. Терстоун) появились в конце

XIX в. и в начале XX в. – задолго до основных успехов математической

экономики. О преимуществах социологии над экономикой в развитии и

использовании методов обработки количественных данных, особенно

в области вычленения причинно-следственных связей с помощью частных

коэффициентов корреляции в регрессионном анализе, пишет

А. Н. Олейник [Олейник, 2008].

201

своей дисциплинарной экспансии экономисты публикуют именно

в своих – экономических – журналах.

Также и антропологи пишут свои тексты для других антропологов,

а не для туземцев. Прогрессору интереснее беседовать с другим

прогрессором, а не с представителем осчастливленной планеты.

Возможен ли иной паттерн взаимодействия? Да, такой

просматривается, но для этого нам придется выйти за пределы

геополитической модели.

Геокультурная экспансия как соблазн качеством

Геополитика – это далеко не всегда насилие, принуждение и

война; важную роль играют также престиж и легитимность. Равным

образом и геокультурная экспансия в реальной истории вовсе не

является невинным агнцем: религии и идеологии, новые книги, даже

способы развлечения и типы досуга нередко приносились на штыках и

навязывались силой. Далее будем говорить, скорее, об

идеализированной модели геокультурной экспансии, которая

ориентируется, главным образом, на формирование и удовлетворение

культурных, духовных потребностей, т. е. действует не через

принудительное навязывание, а через соблазн качеством 54.

Исчезает ли при этом подходе объективная конфликтность в сфере

обществознания (сфера одна, а интерпретирующих дисциплин много)?

Нет, не исчезает, но конфликты обретают форму уже не силовой

борьбы, а конкуренции за публику, потребителя и заказчика. Вместо

спора о том, чья это предметная область и насколько законны

вторжения в нее чужаков (что всегда чревато взаимными обвинениями

и силовой борьбой) получаем картину совсем иную. Нам предлагают

разные книги, разные фильмы, разные театральные постановки,

причем как отечественные, так и иностранного производства, а мы —

публика – ногами и рублями голосуем за ту или иную альтернативу.

Аналогия вполне прозрачна. В роли «публики» предстают читатели

научных книг и журналов. В роли культурных продуктов – разного

рода интерпретации (описания, объяснения, модели, концепции,

теории) социально-исторических явлений и процессов. Вместо

«голосования ногами и рублями» выступает признание —

использование читателями результатов и идей в своих последующих

исследованиях и текстах, что внешне выражается, в частности,

в цитируемости.

54 В паре с геополитическим империализмом выступает геоэкономическая

экспансия, но о ней здесь говорить не будем, поскольку обычно она

представляет собой нечто среднее (с флуктуациями, разумеется) между

главным принципом геополитики – принуждением и главным принципом

геокультуры – соблазном.

202

Жесткая геополитическая – протекционистская – логика такова:

допускать на рынок только отечественное (печатать в своих

профессиональных журналах только коллег по цеху), давать отпор

экспансии чужаков.

Мягкая геокультурная логика (напоминаю – в идеализированном

варианте) совсем иная: допускать на рынок любую продукцию, лишь

бы отвечала стандартам качества и была доступна потребителям

(печатать в своих профессиональных журналах коллег из других

дисциплин, но чтобы эти статьи были понятны и значимы для своих

читателей).

Стирание перегородок –

шенгенский принцип в обществознании

Устранение границ – благой призыв, но чреватый хаосом.

Социальные универсалии – власть, престиж и богатство – никогда

не исчезнут, их воплощения в науке никогда не перестанут быть

значимыми. Что станет с исследовательскими центрами, факультетами

и кафедрами, профессиональными журналами и ассоциациями даже

при частичном выполнении нашего утопического проекта стирания

междисциплинарных границ?

Неплохая аналогия – современная объединенная Европа.

Столетиями здесь шли войны, создавались и рушились империи,

постоянно передвигались границы, воздвигались таможенные барьеры.

Теперь каждая страна остается на месте, но люди и товары свободно

перемещаются, появилась даже общая валюта. В чем-то ситуация

стала напряженнее – теперь немец конкурирует за рабочее место не

только с немцами, но еще с чехами и поляками. 55 В чем-то стало

гораздо свободнее и вольготнее – с поездками, с выбором работы и

места жительства, с разнообразием предлагаемых товаров и услуг.

Аналогию «Шенгена» с устранением внутренних перегородок

в обществознании можно развивать в разных направлениях. Возьмем

самый главный аспект: преимущество добровольно принятой странами

единой валюты и общих правил конкуренции над прежними

империалистическими попытками тех же стран навязать всем свою

валюту и дать преимущество только своим гражданам.

55 Известные недавние напряжения в связи с нарастающими волнами беженцев

из Ближнего Востока и Северной Африки ставят под вопрос весь

шенгенский процесс и принцип открытости внутриевропейских границ.

Если он выживет, то только благодаря обеспечению более надежной

защиты внешних границ (см. гл. 9). В нашей метафоре аналогией опасного

вторжения масс чужаков, игнорирующих местные цивилизованные

правила общежития, было бы вторжение церковных служб, молитв,

магических практик, шаманства, вудуизма, способов изгнания демонов и

проч. в современные университеты и академии наук.

203

Что же может стать аналогом добровольно принимаемой

сторонами единой валюты? Далеко ходить не надо. Имеются

общенаучные принципы проверки (верификации, фальсификации)

гипотез, критерии объяснительной и предсказательной силы,

воспроизводимости и т. д. Есть важный методологический принцип

«объемности видения»: результат тем достовернее, чем более

разнообразные подходы и методы указывают на него независимым

образом. Используются прагматические критерии, касающиеся

работоспособности, эффективности конструкций, построенных на

основе выявленных закономерностей.

Общая валюта – основа для общего рынка. Общие

методологические стандарты – основа для равной конкуренции

моделей, концепций, теорий из разных дисциплин в соревновании за

лучшее научное объяснение.

Пример преодоления

междисциплинарной несоизмеримости

Для наглядности заимствуем простой пример у В. В. Радаева. Он

пишет:

«Предположим, что молодой человек уступает место в метро девушке.

Это можно считать эгоистическим побуждением, а можно проявлением

специфической социальной нормы. Экономист обратит внимание на

первое, социолог – на второе. И оба окажутся правы. Если же кто-то

начнет доказывать, что его взгляд единственно верный, он превращается

в одиозную фигуру» [Радаев, 2009].

Фактически здесь неявным образом проводится давняя

философская идея о несоизмеримости и равноправии парадигм (ср. с

агностицизмом Д. Юма и релятивизмом Т. Куна). Все несогласные

гуртом объявляются «одиозными фигурами».

На мой же взгляд (вероятно, вполне одиозный), агностицизм и

релятивизм не развивают, а блокируют развитие познания. Допустим,

сравнение интерпретаций такого частного явления повседневности

оказалось по каким-то причинам значимым. Неужели наука не

обладает подходами для того, чтобы определить, какая концепция

более достоверна? Уже Э. Дюркгейм в своем блестящем исследовании

самоубийств показал образец проверки конкурирующих гипотез

[Дюркгейм, 1897/1998]. Четко эксплицировал эту логику А.Стинчкомб

[Stinchcombe, 1987; Разработка…, 2001, с. 123-128].

Не такой уж и бином Ньютона – сравнение разных интерпретаций,

лишь бы они были конструктивны, т. е. включали ясные понятия и

суждения, допускающие проверку опытом.

Принципиальный ход в данном случае состоит в систематическом

продуцировании эмпирических гипотез, основанных на «гипотезе

эгоизма», и эмпирических гипотез, основанных на «гипотезе

следования норме». Далее, на основе опросов, систематических

наблюдений, социально-психологических экспериментов можно

204

отдать предпочтение той или иной. Скорее всего, будет выявлено

разнообразие в поведении разных групп молодых людей по

отношению к разным группам девушек и женщин, с учетом разного

непосредственного социального окружения.

Наибольший интерес представляют логические аналоги

«критических экспериментов», когда молодой человек должен

поступить по-разному в зависимости от того, верна та или другая

гипотеза. Например, может быть верна гипотеза «Молодой человек

следует моральной норме уступать место пожилым женщинам вне

зависимости от их социального статуса» или гипотеза «Молодой

человек уступит место изысканно одетой девушке или даме из

эгоистического стремления казаться себе и другим причастным к

высшему слою общества».

Конечно, можно опираться на наблюдения, можно составить

хитроумные вопросники, но наиболее надежным представляется

социальный эксперимент. Набирается, наряжается и гримируется

специальная команда-1 «светских львиц» и команда-2 «пожилых

простушек», которые парами совершают рейды в общественном

транспорте и фиксируют, сколько и какого типа молодых людей

уступают ли место, а если уступают, то кому из двух; затем они же

могут и спросить молодых людей о мотивах того или иного поведения.

Тут уже будут некие численные данные, пригодные для

математической обработки и интерпретации. Социологи и экономисты

могут легко развить концепцию, добавив новые параметры (например,

классовое происхождение и карьерные перспективы молодых людей).

Важно, что появляется некое общее поле интеллектуального внимания,

в котором общий интерес и общий язык находят разные специалисты,

носители разных «парадигм». Последние не совместимы лишь до тех

пор, пока не налажена систематическая коммуникация между их

носителями – интеллектуальными сообществами [Коллинз, 2002].

Этот простой пример призван показать, что при принятии

общенаучных стандартов эмпирической проверки гипотез вполне

можно и нужно справляться с разнородностью, казалось бы,

«несоизмеримых» научных языков, концепций и парадигм, сталкивать

их представителей не в идеологических баталиях, а в конкретной

исследовательской практике.

Кроме того, современная социальная теория уже достаточно

развита и может предложить для решения проблем такого рода

неплохо разработанные представления об «институциональных сферах

(Тернер), «сферах справедливости» (Уолцер), «мирах» (Болтански и

Тевено) и т. д. [Олейник, 2009]. Внутри каждой такой сферы имеются

свои признанные участниками «блага», служащие общими

знаменателями внутри сферы и прямо соотносимые с «ценностями»

[Розов, 1998].

205

Рассмотренный пример с (не)уступанием места в общественном

транспорте вполне надежно свидетельствует о неадекватности

в данном случае такого претендента на роль общего знаменателя для

разных сфер, как деньги. Зато иной претендент из социологии

Р. Коллинза – эмоции, а также ожидания получить ту или иную долю

«эмоциональной энергии» при участии в том или ином

«интерактивном ритуале» – представляется вполне перспективным

в качестве «общего знаменателя», по крайней мере, как начальная

эвристика56.

Насколько утопично Обществознание Без Границ?

Разные валюты не соизмеримы только до тех пор, пока не

возникают систематическая торговля и обменные лавки – прямые

предшественники современных курсов валют. Благотворные способы

международного взаимодействия – это не захваты и не попытки

оградиться от вторжений, а постоянные обмены, коммуникация.

Наиболее же продуктивной, к тому же способствующей

взаимопониманию и солидарности, является работа в совместных

проектах. Даже в период «холодной войны» русские и американцы это

хорошо продемонстрировали в космосе.

Вот почему магистральный путь стирания междисциплинарных

перегородок – это расширяющееся планирование и выполнение

общих исследовательских проектов. Такие проекты «геополитически»

не ущемляют участников, скорее, повышают престиж каждого в глазах

коллег.

Профессиональные институты, в том числе профильные журналы,

остаются на месте. Ни о каком «слиянии» и «поглощении» речи не

идет. Полученные результаты придется излагать в нескольких

вариантах, например на языке экономики, социологии, политологии,

правоведения и психологии, что никак не исключает и соавторства.

Не вижу принципиальных препятствий тому, чтобы некоторые

представители разных социальных дисциплин решили вместо

взаимных нападок, вместо попыток «империалистической экспансии»

и попыток отгораживания от внешних вторжений, наконец-то,

подобно «врачам без границ», делать общее благое дело (заметим

в скобках, никто из врачей от своего гражданства не отказывался).

Обществознание Без Границ подразумевает не только широкое

распространение мультидисциплинарных проектов, но также

56 «Эмоциональная энергия – это общий знаменатель в условиях, при которых

индивиды выбирают между альтернативными интерактивными ритуалами.

Будет ли кто-либо более вовлечен в церковную службу, в политическое

состязание или в разговор “по душам” – определяется ожиданиями

каждого индивида относительно количества эмоциональной энергии,

получаемой от той или иной ситуации» [Collins, 2004, p. 158].

206

существенное взаимопроникновение профессиональных научных

институтов. Все «государства» остаются на местах, но повсеместно

увеличивается взаимное присутствие:

в журналах поощряется мультидисциплинарное соавторство,

в учебных заведениях читается гораздо больше перекрестных

курсов, поощряются курсовые и дипломные исследования

междисциплинарного характера;

в профильных исследовательских центрах появляется полное

представительство всех смежных дисциплин,

на профессиональных конгрессах больше проводится междисциплинарных секций.

Конечно же, всегда возникают трудности и трения относительно

руководства и организации, источников и порядка распределения

финансирования совместных исследований, относительно авторских

приоритетов и т. п. Однако, опыт показывает, что при наличии доброй

воли участников, взаимного уважения и доверия, их действительного

желания совместно использовать разнообразные традиции и подходы

в продвижении Познания, все эти проблемы решаются.

Собственно, данная глава о сущности и способе преодоления

дисциплинарного империализма как раз и направлена на то, чтобы

пробудить и поддержать у обществоведов эту добрую волю.

207

Глава 13. Альтернативный подход к преподаванию отечественной

истории 

Актуальность альтернатив

В сложной общественно-политической ситуации, когда обществу и

школе навязывается «единый учебник истории» (пока еще весьма

сырой и спорный дайджест), особую значимость обретают

альтернативные подходы к осмыслению истории России. Как раз когда

будет создан и «внедрен» единый и обязательный школьный учебник

(в чем уже вряд ли следует сомневаться), для мыслящих учителей-

историков будет особенно необходимо свободное идейное

пространство, «воздух» – совокупность различных парадигм и

интерпретаций отечественной истории, с помощью которого можно

будет рассуждать с учащимися о национальном прошлом даже

в условиях «спущенного сверху» принудительного официоза.

В данной главе будет представлен один из таких возможных

подходов к осмыслению отечественной истории, основанный на трех

идейных каркасах – порывы модернизации, циклическая динамика и

драма испытаний.

Порывы модернизации и их последствия

Модернизацию вовсе не обязательно жестко связывать с

исторически недавними стремлениями «догонять» развитые западноевропейские и

североамериканские общества в плане индустриализации, военных, политических и экономических

институтов. Волны принятия Русью и Московией греческих,

болгарских культурных и религиозных образцов, а позже – османских

военно-организационных институтов и практик также были

тогдашними модернизациями.

Последующая цепь «догоняющих модернизаций» уже в отношении

Польши, Швеции, Голландии, Англии, Франции, Австро-Венгрии,

Пруссии и Германии, США хорошо известна. Они были в разной мере

успешными, но всегда вели к глубокому преобразованию государственных, сословных и классовых структур, к появлению

новых социальных групп, к непреднамеренному заимствованию целых

систем культурных и социально-политических

образцов,

57 В основу главы положен текст статьи: Драма испытаний в колее российских

циклов (ценностные и макросоциологические основания для учебников

отечественной истории) // Ценности и смыслы. 2013. № 3. С. 54-66.

208

перераспределению ресурсов, острым социальным и идейным

конфликтам.

Как застойные, так и кризисные периоды являются следствиями

прежних государственных попыток и порывов различных социальных

групп к модернизации (существенно разной по целям, стилю и

средствам в разные исторические периоды). Некоторые порывы

модернизации были откровенными заимствованиями, другие

претендовали с большими или меньшими основаниями на

флагманскую, первопроходческую роль в европейском и даже

мировом масштабе.

Иногда модернизация вела к успешной территориальной экспансии,

завоеваниям и аннексиям, иногда побочным эффектом модернизации

или следствием ее провала была потеря территорий или даже

государственный распад. Иногда государственная власть, искренно

стремясь к отмене старого и созданию нового, фактически

возвращалась к восстановлению в иных формах прежних образцов и

институциональных структур (так называмая контрмодернизация, или

псевдомодернизация).

Лежащее в основе этой концептуализации измерение

«старое/новое» является предельно широким и фундаментальным для

истории, поскольку выражает последовательность темпоральности —

смены явлений во времени. Разумеется, такая парадигма не исключает

изучения и учета в российской истории «естественных» – медленных,

складывающихся процессов, а также истории индивидуальных судеб

– трагических, героических, обычных, «нормальных» или тоскливо-

безнадежных, однако можно показать, что большинство таких явлений

происходили в руслах, проложенных цепью прежних,

преимущественно государственных, порывов модернизации и

территориальной экспансии. Как видим, эта концептуальная рамка

весьма широка и вполне нейтральна в идеологическом плане.

Какие еще сквозные инварианты можно ухватить в драматичной и

прерывистой истории России? Сословия, классы, церковные

организации и конфессиональные группы, профессии, уклады,

политические структуры – все это течет и меняется. Неизменными

остаются две инстанции: государство и личность. С какого ракурса ни

посмотреть на их динамику на протяжении российской истории, будет

видна крайняя «размашистость» и повторяемость изменений.

Поэтому внимание к этой исторической цикличности представляется

необходимым для любой трактовки.

Циклическая динамика

государственного успеха и свободы граждан

Известно несколько десятков моделей российских циклов (см.

обзор: [Розов, 2011, гл. 7)]. Среди них есть сугубо нумерологические,

209

мистические, а также относительно или вполне научные: смутно-

гуманитарные [Ахиезер, 1997], экосоциальные и демографические

[Нефедов, 2005], геополитические [Цымбурский, 2007], социально-

политические [Янов, 1997, Пантин, Лапкин, 2007], административно-

мобилизационные [Вишневский, 1997; Hellie, 2005].

Синтетическая модель, представленная в книге [Розов, 2011, гл. 7-

12] объединяет наиболее конструктивные модели «революций

служилого класса» (Р. Хелли), «долгих циклов модернизации»

(Р. Вишневский), циклы реформ и контрреформ (А. Янов, В. Лапкин и

В. Пантин).

Если первые две модели относятся к взлетам и падениям

российской государственности (что прямо накладывается на порывы

модернизации), то модель реформ-контрреформ относится больше к

положению индивида: уровням защиты его свобод, прав и

собственности.

Очевидным образом эти фундаментальные измерения —

успех/неуспех государства, свобода/несвобода подданных и граждан

– тесно связаны между собой. Феноменологическая картина

динамики по этим измерениям позволяет наглядно «ухватить» эту

связь. Что и послужило основанием для выделения основных фаз

российских циклов: «Успешная мобилизация», «Стабилизация-

Стагнация», «Кризис (с крайней формой «Государственного распада»),

2Авторитарный откат» (Фаза реакции) и «Либерализация» («сверху»

или «снизу») (см. рис.1 в гл.6).

Разработаны и представлены несколько моделей, отображающих

разные грани глубинного механизма, порождающего эти циклы

(«колею»), а также принципиальные пути преодоления этой

цикличности («перевал») [Розов, 2011, гл. 10-12 и 15-17].

Разумеется, такое толкование повторяемости в истории России

является лишь одним из возможных. Однако ни одно сколько-нибудь

объективное изложение этой истории не может пройти мимо таких тем

как: внушительные успехи и трагические провалы российской

государственности, меняющееся положение подданных и граждан

(в плане свобод, защиты прав и собственности, участия в управлении),

крупные социальные и политические события, ведущие к сдвигам

в этих измерениях.

Ряд самоиспытаний

в социально-эволюционном контексте

Третья категориальная рамка позволяет дополнить первые две

в плане учета поступательных (в том числе прогрессивных, социально-

эволюционных, необратимых) изменений, меняющихся социально-

политических ценностей, принципов и идеалов, соотнесения России с

другими крупными как западными, так и незападными обществами.

210

Мы постоянно и довольно уверенно пользуемся двумя подходами

в осмыслении окружающей реальности, более или менее успешно

распознавая, что складывается (естественно, без чьего-либо полного

контроля), а что конструируется (искусственно, тем или иным

субъектом – индивидом, группой или организацией).

При всем этом мы по каким-то причинам гораздо меньшее

внимание уделяем третьей категории – испытанию, которой

соответствует своя область процессов в человеческом мире.

Испытание – это, с одной стороны, попытка добиться успеха,

попытка достижения цели, попытка воплотить в жизнь задуманную

идею, цель, проект. С другой стороны, в отличие от конструирования,

при испытании нет полного контроля над основными ресурсами и

условиями. Обстоятельства сложатся так или иначе. Поэтому и

испытание может привести к успеху, среднему результату или вовсе

провалу.

Каждое общество преимущественно складывается, причем

в течение многих десятилетий и даже столетий. Но история крупных

лидеров, государственных деятелей, тексты конституций, сводов

законов, проекты реформ неизменно свидетельствуют и о попытках

конструирования. Поэтому получившийся результат, качество

которого наиболее явно проявляется в потоках миграции, – бегут ли

из этого общества или стремятся побывать и поселиться в нем – это

всегда итог испытания, того, как удаются или не удаются попытки

социального конструирования в складывающихся внутри общества и

вокруг него обстоятельствах.

Итак, в мировой истории происходит перманентное самоиспытание

типов обществ.

Что считать успехом и что провалом исторических испытаний?

Державные цели могли включать такие смыслы как:

 стать самой большой и могущественной империей,

 ведущей христианской державой,

 одной из великих европейских держав,

 хранительницей вековых монархических устоев,

 покровителем всех славянских стран и народов,

 прогрессивной индустриальной экономикой,

 флагманом мировой коммунистической революции,

 примером успешного коммунистического строительства,

 лидером постсоветского пространства и т. д.

Каждый раз с большей или меньшей искренностью в официальных

речах и документах прокламировалась забота о чаяниях, благополучии

подданных, повышении уровня жизни, правах и свободах граждан, их

участии в государственном управлении и т. п. Насколько успешно

выполнялись заявления – также вопрос исторического испытания.

211

Связь парадигм

модернизаций, цикличности и исторических испытаний

Каждый из представленных вариантов категориальной рамки

(априорного целостного образа, парадигмы) осмысления истории

России высвечивает вполне определенную ее грань:



возобновляющиеся попытки преодолеть отсталость и встать

вровень с ведущими государствами и обществами эпохи;

непреднамеренная повторяемость фаз, которые при всех своих

особенностях, проявляют очевидные сходные черты

(ужесточение и послабление режима, рост и падение

энтузиазма, сплоченности и ответственности элит,

территориальное расширение и потеря территорий и т. д.);

сменяющиеся цели и идеалы государственного и общественного развития, разные уровни успеха и неуспеха в их

достижении.

Нетрудно видеть, что, несмотря на все различия в фокусе внимания

и понятийном аппарате, данные образы вполне совместимы.

Каждая попытка модернизации была своего рода испытанием, при

успехе приводила к успешной мобилизации, при неуспехе – к

возобновлению стагнации, при провале – к кризису. Иными словами,

модернизации и испытания (как попытки сознательного

конструирования) в истории России всегда были и до сих пор

остаются частью циклической динамики.

Однако эта динамика включает также процессы естественного

складывания, что приводит в разных условиях к фазам стагнации,

авторитарного отката или либерализации, к формированию условий

для новых попыток модернизации, условий успеха и неуспеха

соответствующих новых испытаний.

Какая история служит воспитанию гражданина?

Как преодолеть противоречие между неблаговидностью (мягко

говоря) многих периодов, явлений российской истории и

действительной необходимостью воспитания любящего свою страну,

историю и культуру, патриотически и ответственно настроенного

гражданина России?

Отвергаем с порога ложь, существенные искажения и умолчания

крупных и значимых трагических фактов (почему? а потому: если это

нужно объяснять, то уже не нужно объяснять).

Вся существенная правда об отечественной истории должна быть

представлена, но так, чтобы ознакомившийся с ней молодой человек

не превратился в циника или ненавистника собственной страны, чтобы