Текст книги "Идеи и интеллектуалы в потоке истории"

Автор книги: Николай Розов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

55

Разумеется, философы, особенно иррациональной, обскурантистской, постмодернистской,

феноменологической направленности, вольны приводить другие, специфические

характеристики философского знания per se. Однако это не отменяет

жесткого приговора, сделанного на основании высокой планки

эпистемологических требований «по гамбургскому счету»: до сих пор

в философии настоящих знаний нет.

Сам Коллинз (сын дипломата) прямо об этом не говорит. Напротив,

книга полна вежливыми реверансами социолога в сторону философов

и философии. Поэтому здесь я специально с особой жесткостью

формулирую вывод, прямо следующий из анализа Коллинзом

различия философского и научного познания. Ни знаний, ни открытий

в философии нет;  в ней  накапливаются  только  мнения,  соответственно,

в философии нет  и  поступательного

познавательного продвижения.

Последний тезис обескураживает, а у философов, «стремящихся к

самой истине», должен вызывать естественное желание его

опровергнуть. Серьезным возражением было бы доказательство

обратного: показать, кто и когда совершил философское открытие и

получил настоящее, достоверное философское знание, причем

согласно вышеприведенным критериям.

Есть возможность еще более амбициозная: стремиться к

получению настоящих знаний и совершению настоящих открытий.

Такая направленность подразумевает готовность к достижению

согласия относительно уже полученных философских результатов и

способность их использовать в смещающемся фронте исследований.

Заметим, что в науке также существуют и плодятся защитники

идеи «плоской Земли» и ниспровергатели теории относительности.

Разница в том, что никакого признания среди профессионалов они не

добиваются; караван получения новых научных знаний идет своим

путем. Вырвется ли когда-нибудь философия из пространства мнений

в пространство знания? Возможно ли это вообще? Если да, то что для

этого нужно? Если нет, то на каком основании философию считать

сферой познания, а не, скажем, интеллектуализированного

эстетического «дискурса»?

Меньше всего Коллинз хотел своей книгой утверждать

бесперспективность философии, призывать к ее отмене или

преодолении. Однако строгое и бескомпромиссное прочтение,

развитие его мыслей составляют самый настоящий интеллектуальный

вызов философии и философскому сообществу. Этот вызов

эксплицитно формулируется и радикализуется в книге младшего

коллеги Коллинза Стефана Фукса, который не случайно в перечне

благодарностей первым отмечает именно Рэндалла Коллинза.

56

Сравнительная социология наблюдателей

К своей книге, озаглавленной « Против эссенциализма: теория

культуры и общества» [Fuchs, 2001], Стивен Фукс многозначительно

ставит эпиграфом высказывание Макса Вебера: «Поскольку научная

истина – это лишь то, что стремится быть истиной для всех тех,

кто хочет научной истины».

Здесь действительно проговорен лейтмотив книги: сдвиг от

обсуждения содержания идей к обсуждению социальных условий

появления и изменения каких-либо идей. Фукс ставит перед собой

крайне амбициозную задачу: построить общую концепцию культуры и

общества на новых основаниях – как «сравнительную и

объяснительную теорию различий между наблюдателями» [Fuchs,

2001, p. 1].

Фундаментальную концепцию наблюдения (наблюдения за

наблюдателями – наблюдение второго порядка и т. д.) Фукс взял у

немецкого социолога Никласа Лумана, памяти которого и посвятил

свою книгу (сам Луман заимствовал идею у чилийского биолога и

философа Матураны). Фукс также берет на вооружение, наряду с

сетевым и организационным подходом, лумановскую теорию систем,

но вычищает из нее эссенциалистское содержание, с энтузиазмом

развивает начатую Луманом и Ирвингом Гофманом деконструкцию

целостности и самости человеческой личности (видимо, этот аспект с

наибольшим раздражением будет воспринят отечественной интеллектуальной

общественностью, воспитанной на благонамеренном гуманизме и персонализме).

Под наблюдением понимается любое познавательное отношение,

выходящее за пределы не только философского и научного, но также

человеческого повседневного опыта и даже восприятия окружающего

мира животными. Например, по Фуксу, иммунная система всякого

организма также является наблюдателем, но с очень простым миром,

содержащим только два элемента: опасное для организма и

безопасное.

Социолог выступает в качестве наблюдателя за наблюдателями —

наблюдателя второго порядка. Если наблюдатели первого порядка, как

правило: «реалисты», то наблюдатели второго порядка —

«конструктивисты» [Fuchs, 2001, p. 25]. При этом наблюдатели

второго, третьего и прочих порядков не имеют принципиальных

преимуществ перед первичными наблюдателями: они также

локализованы во времени и пространстве, зависимы от своих

сообществ и сетей, особенно от тех, кому они адресуют свои тексты.

Такой подход выигрышно отличается как от мифического кантовского

трансцендентализма (до сих пор не преодоленного в философии,

несмотря на старания марксистов и экзистенциалистов), так и от

некритично принимаемой философемы о высоких достоинствах

57

рефлексии и об абсолютном априорном преимуществе рефлексивной

позиции над нерефлексивной.

По своей широте и смыслу отношение наблюдения во многом

напоминает «опыт» в традиции философского эмпиризма, причем

Фукс и не скрывает своей эмпиристской и сциентистской

направленности. Преимущество категории Фукса в том, что

отношение и ситуация наблюдения не позволяют отвлечься от того,

кто наблюдает, где, когда, в каком социальном окружении, с каким

историческим прошлым и т. д. Об опыте же можно было рассуждать,

отвлекаясь от этих «частностей».

Здесь нет возможности излагать и обсуждать все рассуждения

Фукса о человеке, обществе и культуре, которые он делает через

призму сравнительной теории ситуаций наблюдения. Нас будут

интересовать только наиболее общие аспекты, касающиеся сущностей

(недаром книга Фукса называется « Против эссенциализма») и

социологической отмены философии.

Отношения и вариации

вместо сущностей и принципиальных дилемм

Традиционные философские сущности имеют свои ипостаси

в аналитизме и логике: натуральные, или естественные, виды

[Quine, 1992; Van Brakel 1992] и твердые десигнаторы [Kripke, 1980].

Наибольшие затруднения в отношении натуральных видов Фукс

видит в полном отсутствии согласия относительно их природы и

в исторической изменчивости. Каждый школьник знает, что

окружающие нас вещи являются временными агрегатами очень

мелких частиц – молекул и атомов, но и последние состоят из совсем

уже мелких частиц. Может быть, последние могут претендовать на

роль натуральных видов и твердых десигнаторов? Такая гипотеза

высказывалась весьма крупным авторитетом в аналитической

философии – Куайном; на него и направляет Фукс острие своей

социологической критики.

«Куайн признается, что его “пробная онтология до сих пор состоит из

кварков и их составляющих, также классов таких вещей, классов таких

классов и т. д., вплоть  до  очевидности  обратного  (pending evidence to the

contrary – выделено С.Фуксом )”

[Quine, 1992, p. 8]. Если бы Куайн продвинулся немного дальше

в растворении эссенциализма по направлению к социологии, он понял

бы, что его физикалистская и редукционистская “онтология” не

является онтологией вообще, а есть лишь особая ниша довольного

малого, хотя и влиятельного, сектора науки – физики

<элементарных> частиц. Физикализм – это “региональная” онтология

физики. Остальной же мир, включая некоторых физиков, продолжает

верить в Бога, гороскопы, предсказания погоды, любовь, чизбургеры и

телевидение. Если бы современное общество вообще было совместимо

с какой-либо подлинной онтологией, она была бы онтологией не

58

физики частиц, но онтологией здравого смысла, в которой значимыми

целостностями являются не кварки, а “философский факультет

Гарвардского университета”, “семья Куайнов” и “автомобильное

движение в Бостоне”».

Таким образом, Фукс в целом согласен с тезисом социологического

реализма в версии Коллинза о том, что принимать в качестве

реальности следует, прежде всего, объекты внешнего соразмерного

человеку мира, относительно которых легко достигается согласие, —

они же и объекты здравого смысла. Казалось бы, произошел возврат к

позициям наивного реализма, но это не так, поскольку что-что, а

«здравый смысл» – это чуть ли не самая излюбленная мишень для

современной социологической деконструкции.

Итак, общая логика рассуждения достаточно прозрачна:

1) дискредитировать рафинированные научные версии натуральных

видов как крайне специфичные, «региональные», приемлемые лишь

для очень узких сообществ и сетей, 2) противопоставить им более или

менее общепринятые соразмерные человеку объекты, 3) дезавуировать

и их «твердость» через обычную критику условности, бездумности,

разнообразия, текучести «здравого смысла».

Вторая линия атаки на эссенциализм (а вместе с ним и на всю

философию) состоит в дискредитации абстрактных вопросов и

дилемм, в противопоставлении им реальных и причинно

обусловленных эмпирических вариаций ситуаций наблюдения. Далее я

привожу соответствующую цитату из Фукса, дополняя ее в угловых

скобках <опущенными альтернативами>.

«Эссенциализм проводит различения или/или вместо того, чтобы

учитывать изменчивые различия в степени. Он устанавливает

полярные оппозиции вместо градаций и эмпирических континуумов.

Примеры имеются в изобилии. Наука развивается благодаря

методу или нет; действие рационально или интерпретативно; природа

искусства призвана <или нет> выражать субъективный опыт; природа

технологии является < или нет > безличной; знание соответствует миру

или социально сконструировано; разум – это машина или сознание;

личности отличаются от вещей, потому что вещи не рефлексируют;

организации – это бюрократии или анархии; социальный результат

получается благодаря действию или структуре; данная структура есть

макро, а не микро; природа метода в социальной науке – это

идиографическая герменевтика < или номотетика>; общество – это

Gemeinschaft или Gesellschaft11, но не оба одновременно; Средние века

11 Классическое различение основателя немецкой социологии Фердинанда

Тённиса, которое можно перевести примерно так: Gemeinschaft —

общность людей с живыми, теплыми, эмоциональными связями и

Gesellschaft – ассоциация на основе формальных, холодных,

механических, функциональных отношений между людьми [Tönnis, 1935].

59

– темные, тогда как современность освещена светом разума. Список

может быть продолжен» [Fuchs, 2001, p. 13-14].

Пусть далеко не все приведенные дилеммы актуальны для

современной российской философии, но их легко можно дополнить

таковыми: философия должна быть научной или нет; приоритетны

личные интересы или общественные; Россия – европейская страна или

нет; развивать следует отечественную религиозно-философскую

традицию или заимствованную от западной философии; демократия

(великодержавность, единая идеология, рынок, глобализация и проч.)

– благо для России или нет, и т. д. и т. п.

Вместо всех этих и подобных абстрактных дилемм Фукс

предлагает изучать вариации и отношения.

«Допущение изменчивости (вариации) означает

растворение натуральных видов и их существенных

качеств в отношения и силы. Вариация скептична по

отношению к аристотелевским субстанциям и

очевидностям здравого смысла» [Fuchs, 2001, p. 15].

Фукс строит свой ретроспективный канон преодоления

эссенциализма: Галилей, Дарвин, Кассирер, Башляр. Можно было бы

поймать за руку Фукса, позиция которого «против эссенциализма»

является очень общей, философской и заключенной в рамки

философской же дилеммы (есть или нет сущности в мире; верен или не

верен эссенциализм). Увы, все эти ходы уже оказываются

просчитанными.

«Как только разрешена изменчивость (вариация), появляется

дополнительное преимущество: нам в действительности не

нужно делать философский выбор за эссенциализм или против

него. Сам эссенциализм оказывается результатом определенных

сетей. Эссенциализм – это то, как работает сеть, когда

защищает свои основания. В своем эссенциалистском модусе

сеть сгущает свои действия в то, без чего она не может жить,

в то, что она не может представить иным образом.

Эссенциализм – это закрытие сети для изолирования и

укрытия своих базовых очевидностей и натуральных видов»

[Fuchs, 2001, p. 16-17].

Критику абстрактной философии вообще и эссенциализма

в частности Фукс подкрепляет социологической интерпретацией

основных проблемных областей наиболее развитых и респектабельных

направлений – философии науки и аналитической философии, чему

посвящает вторую главу с красноречивым ницшеанским названием:

«Как социологизировать молотом»

Если Коллинз слагал благозвучную оду глубоким затруднениям как

неисчерпаемым источникам сокровищ для развертывания

60

философского творчества [Коллинз, 2002, с. 286, 349-350, 942-945,

1089-1096], то Фукс совершенно в приземленном стиле надсмехается

над «вечными проблемами», которыми гордятся и над которыми не

устают корпеть философы.

Коллинз не задавался вопросом о происхождении и источнике

потенциального богатства глубоких затруднений, но по тексту можно

предполагать, что имелись в виду какие-то еще не открытые обширные

(бесконечные?) смысловые пространства. Фукс оказывается гораздо

более последовательным (и, увы, – циничным) социологом.

Существование в философии глубоких затруднений, вечных проблем и

отсутствие надежных общепринятых решений он трактует, исходя не

из невидимых трансцендентных смысловых миров, а из неспособности

философов как особого типа наблюдателейправильно ставить

проблемы, видеть эмпирическую социальную природу затруднений.

«Философия мало, если вообще продвинулась в разрешении своих

фундаментальных загадок. Причина этому – не естественная или

существенная вечность философских проблем в некотором глубоком и

таинственном смысле; скорее, такая вечность является результатом

продолжающегося отсутствия успеха. Если проблема не уходит, она

становится вечной и кажется связанной с самими условиями

человеческого существования; она не остается <актуальной> из-за своей

фундаментальной загадочности и универсальности»12 [Fuchs, 2001, p. 71].

«Социологический молот» Фукса включает признание истории,

случайности, отношений и изменчивости (вариаций).

«Когда допускаются история и случайность, когда изменчивость

имеет значение, не остается никаких “собственно философских

проблем”. Как только приходят вариации, мало что остается, как

только описывать и объяснять их» [Там же]

Фукс ставит под сомнение само различение между теоретическим

уровнем и уровнем наблюдения. Эта граница также оказывается

переменной, она относится не к основаниям, которые могла бы

выявить философия науки, а лишь к меняющимся результатам

развивающихся частных наук. Социолог Фукс не отказывает себе

в удовольствии откровенного издевательства над философами науки и

философами вообще.

«Вместо того, чтобы искать универсальные и логические «критерии»,

которые всегда будут отделять теорию от фактов, философам

следовало бы проследить, как действительные продвижения

в технологии постоянно сдвигают линии между реализмом и

позитивизмом. Конечно же, для этого философы сперва должны

прекратить заниматься философией» [Fuchs, 2001, p. 78].

12 Сходное представление об укорененности «вечных проблем философии»

в реальных условиях человеческого существования см. в работе:

[Розов, 2003].

61

Направления контрудара

1. ИГНОРИРОВАНИЕ И ЗАМАЛЧИВАНИЕ

В задачи данной главы не входит детальная разработка

контраргументов. Целью является лишь попытка обратить внимание

на серьезность сделанного вызова и на необходимость глубокого и

основательного продумывания ответа (вероятно, не единичного и

разового, а множественного и продолжающегося). Здесь будут только

намечены первые видимые направления и шаги такой работы.

Непременно должны быть увидены и другие, вероятно, более удачные

и перспективные подходы, но для этого необходимо зафиксировать

первый слой.

Самым простым и «экономным» является игнорирование

философами представленной выше социологической атаки на

философию. Действительно, мало ли что американские социологи

понапишут в своих книжках? Собака лает – ветер носит. Философия

была, есть и будет. Мы – честные наследники и продолжатели ее

великого прошлого. У нас обилие своих дел и своих проблем. Незачем

тратить время и силы на внешние наветы. Заниматься критикой

критиков – значит, лишний раз их популяризировать, давать

дополнительные аргументы отечественным технократам —

противникам философии (например, как обязательной дисциплины

в вузах). Надежнее всего – не обращать внимания на блошиные укусы

заморских социологов, замолчать их, глядишь, уйдет и забудется вся

эта напасть.

Следует признать, что замалчивание на самом деле часто является

сильнейшим оружием. Очень эффективно замалчивать книги и идеи

провинциальных коллег. Похоже, что обсуждаемая попытка

социологической отмены философии – случай структурно иной. Обе

книги выпущены издательством Гарвардского университета и уже

получили достаточный резонанс в англоязычном академическом мире.

Обсуждаются и у Коллинза, и у Фукса не периферийные, а самые

центральные проблемы, идеи и фигуры современной философии.

В этой ситуации замалчивание обернется тоже сильным оружием,

но только направленным на самих стреляющих. Сколько раз такое

случалось в советские времена! Однако после «успешного»

замалчивания через 10-20, а то и 50-70 лет приходилось возвращаться

к обсуждению и генетики с кибернетикой, и психоанализа, и

неопозитивизма, и структурализма, и экзистенциализма,  и геополитики.

Неужели опять ждать, когда в мировой философии развернутся

поднятые социологами дискуссии о статусе и будущем философии, и

уже тогда пытаться войти в далеко вперед ушедший спор? Рассмотрим

же другие альтернативы.

62

2. «ОТ ФИЛОСОФА СЛЫШУ»

Самый очевидный ход – усмотреть в текстах Коллинза и Фукса не

научное социологическое, а общее и абстрактное – сугубо

философское – содержание. Таким образом, делая философские

утверждения и настаивая при этом на отмене философии, они

подрывают свои же идеи. Действительно, «социологический реализм»

в версии Р. Коллинза – откровенно философская концепция. Фукс не

занимается вовсе прокламируемыми им же социологическими

исследованиями причин разных конкретных вариаций, вместо этого он

делает весьма общие и абстрактные суждения об осмысленности и

бессмысленности разного рода вопросов и проблем, плодотворности и

бесплодности мыслительных подходов и т. д. Эта тема философского

характера аргументации об отмене философии не может не возникнуть

в дискуссии и развивать ее можно далее в разных направлениях.

Вообще говоря, само по себе данное наблюдение не является

опровержением, более того, не ослабляет, а только усиливает позиции

социологических противников, поскольку ставит их в один ряд со

славной когортой предшественников, начиная если не с Сократа и

Платона, то, по крайней мере, с Декарта и Бэкона (см. пунктирный

обзор интеллектуалистских попыток отмены философии в начале

данной главы).

Кроме того, бой следует дать, конечно же, не на чужой

социологической территории (никто из философов не будет проводить

валидные эмпирические исследования причин вариаций конкретных

переменных), а на своей – философской. Поэтому указание на

философский характер аргументов об отмене философии – это не

более, чем признание должного приемлемого статуса противостоящей

позиции для последующего философского спора.

3. «МОЛОТ» ПРОТИВ «МОЛОТА»

Всегда в дискуссиях привлекательным является использование

оружия (логики и структуры аргументации) противника, поскольку

противник, применяя его, тем самым уже признает его правомерность

и лишен возможности дискредитировать то же оружие в чужих руках.

Главное оружие социологов, направленное против осмысленности

общих абстрактных проблем и суждений, – «социологический молот»

– допущение вариаций, меняющихся во времени и пространстве

границ, установлений и прочих конструкций, порожденных в тех или

иных ситуациях наблюдения интеллектуальными сообществами и

сетями.

Попробуем применить тот же «молот» в качестве контраргумента.

Рассмотрим главный тезис Фукса о том, что абстрактные философские

(метафизические) проблемы могут и должны быть не решены, а

растворены (not solved but dis-solved) путем перевода в проблемы

63

объяснения конкретных вариаций, решаемые эмпирическим социологическим исследованием.

По сути дела, этот тезис является лишь одной из двух альтернатив

соответствующей дилеммы. Второй альтернативной является милое

всякому философскому сердцу суждение: никакие истинно

философские проблемы не могут быть сведены к проблемам

эмпирических исследований.

Если же мы в полном согласии с методологией Фукса отказываемся

от абстрактных дилемм и допускаем вместо них вариации, то картина

получается совсем иной, более сложной, нетривиальной и довольно

непривычной. В некоторых «ситуациях наблюдения» философские

проблемы могут быть «растворены», а в других – не могут.

Можно также рассмотреть отдельно «шкалу растворимости

философских проблем» (их сводимости к социологической эмпирии):

на одном полюсе располагаются мнимо философские проблемы, легко

сводимые к эмпирическим задачам, на другом полюсе – никогда не

сводимые, а между ними – серая полоса с подвижной границей,

причем факторы, задающие меняющееся положение этой границы,

должны быть еще выделены (прогрессивное развитие научных

методов и аппаратных средств – наиболее очевидный, но явно не

единственный фактор).

Хорошо известен исторический факт – неуклонное «отступление»

философии, перевод ее проблем в научную сферу с одновременным

рождением из лона философии новых наук. По всей видимости,

целостная динамика здесь описывается именно с помощью указанной

шкалы или каких-либо ее версий, усложнений, конкретизаций и

разверток.

Смысл истории:

пример оправдания неразрешимой философской проблемы

В настоящее время намечается процесс перевода проблем

субстанциональной философии истории (не об исторических текстах, а

о структуре, динамике и направленности изменений самой социально-

исторической реальности) из ранга философских в статус научных:

макросоциологических или теоретико-исторических [Розов, 2002,

2009; Коллинз 2015]. Завершится этот процесс только при

институционализации соответствующих дисциплин либо на

социологических факультетах (что уже происходит в США), либо на

исторических (чему упорно сопротивляются историки, в своей массе

узко и сугубо эмпирически ориентированные).

Вместе с тем, резонно предполагать, что некоторые философские

проблемы никогда не смогут быть сведены к научным. В указанной

выше сфере субстанциональной философии истории такой проблемой

является вопрос о смысле истории, его существовании, содержании,

связи с ценностями, смыслами отдельных эпох и событий, с

64

направленностью будущего развития и т. д. 13 Фукс бы сказал, что

смысл истории, как и свобода воли, не постижимы в научном

исследовании, соответственно данные понятия являются

бесполезными для познания, а соответствующие философские

проблемы – не разрешимыми в принципе, но не потому, что они

особенно глубокие, а потому что они являются псевдопроблемами,

которые просто не надо ставить.

Здесь философский подход обнаруживает свою силу, поскольку

сосредотачивается на основаниях, выявляет скрытые и умалчиваемые

основания и систематически работает с ними. Действительно, надо или

нет ставить те или иные проблемы – зависит от точки зрения, прежде

всего – от принимаемых ценностей. Пусть какие-либо проблемы не

решаются научным подходом, но их не надо ставить только при

условии принятия весьма ограниченной – сугубо сциентистской –

системы ценностей.

Как можно было бы защитить философскую проблематику,

касающуюся осмысления истории? Следует показать, что вне

зависимости от присутствия этой проблематики в философии (и даже

от наличия в культуре самой философии) люди почти всегда

придерживались и придерживаются того или иного более или менее

осмысленного взгляда, если не на всю историю человечества, то, по

крайней мере, на собственную национальную или этническую

историю.

При уходе философии освободившееся пространство непременно

заполняется иными формами: религиозными, магическими,

эзотерическими, идеологическими и т. д. Если философия еще как-то

способна реагировать на критику со стороны науки (впрочем, сам этот

тезис можно будет проверить на конкретном примере, оценив уровень

философского резонанса в ответ на данную публикацию), то

остальные упомянутые духовные сферы научились с успехом

игнорировать любые научные нападки. Если расширить сугубо

сциентистскую систему ценностей за счет ценности критического

рационального мышления, допускающего логическую аргументацию,

то присутствие философии в пространстве осмысления человеческой

истории окажется весьма значимым, по крайней мере, в качестве

некого стража рациональности в этой сложнейшей и чреватой

многими опасностями проблематике.

Даже можно согласиться с тем, что окончательно ни философскими, ни какими-либо

иными способами смысл истории не постичь (хотя бы до тех пор, пока история разумных

существ продолжается, а когда завершится – некому будет постигать). Однако расширение

системы ценностей оправдывает данную философскую проблему, пусть и неразрешимую.

13 См. главу 15.

65

Предельные основания суждений

и осмысленный образ мира

Сопоставим критику философского подхода Фуксом с данным

выше определением философии как мышления, направленного на

критику и разработку наиболее общих и абстрактных оснований

суждений и на построение целостного осмысленного образа мира и

человека в нем. С развиваемой Фуксом точки зрения «сравнительной

социологии наблюдателей» бесперспективны оба направления.

Каждое суждение всегда делается и/или принимается там-то, тогда-

то, где-то и при определенных условиях, главными из которых

выступают обстоятельства ситуации наблюдения, а также место

наблюдателя в интеллектуальной сети и ее характеристики. При

философском подходе считается законным отвлечение от этих

частностей, а при сравнительно-социологическом – они с

необходимостью принимаются во внимание. Всегда ли и в какой мере

необходимо учитывать социальные обстоятельства  формулирования/принятия суждений – это вопрос сугубо философский, методологический, не решаемый никаким

эмпирическим исследованием. Пользуясь вновь подходом противника,

отвергаем абстрактную дилемму (всегда нужно учитывать / никогда не

нужно) и допускаем вариации в рамках континуума: в каких-то

познавательных ситуациях философское отвлечение от социальных

обстоятельств формулирования/принятия суждений более правомерно,

в каких-то – менее. От чего это зависит – новая весьма общая и

абстрактная проблема, которую опять же не решить сугубо

эмпирическими научными методами.

Познавательная цель построения целостного и осмысленного

образа мира полностью безнадежна с позиций «сравнительной

социологии наблюдателей», развиваемой Фуксом. Действительно,

каждому наблюдателю дана только малая часть мира – его

собственная ниша, определяемая его собственным положением

в пространстве и времени, в социальных группах, расширенная за счет

учета наблюдений, известных в сети, но никак не распространяющаяся

на весь мир. Вообще говоря, здесь воспроизводится старый

философский тезис о конечности человека и ограниченности его

познавательных возможностей. Философы давно смирились с этим, но

не прекратили попытки осмысления всего мира в его ключевых

аспектах (время, пространство, природа, общество, человек, история,

культура, познание, язык и т. д.). Будет ли когда-либо построен

окончательный, надежно обоснованный  и полностью

удовлетворяющий всех образ мира? Можно смело согласиться с тем,

что эта философская проблема никогда не будет решена. Фукс сделал

бы из этого вывод о бессмысленности, ненужности самого

66

предприятия: пусть каждый изучает видимые ему аспекты и

фрагменты мира в собственной нише и не замахивается на большее.

Воспользуемся известной метафорой: путники, следующие

разными дорожками и пытающиеся составить общую карту местности.

Здесь налицо конечность, даже узкая ограниченность познавательных

возможностей каждого. Разовьем метафору бесконечного Леса (яркий

образ представлен в « Улитке на склоне» братьев Стругацких).

Каждому путнику доступна перспектива только собственной тропки,

однако путники могут обмениваться своими представлениями и

гипотезами. Вопрос теперь состоит в том, насколько оправданы

попытки каждого путника представить себе и другим целостный образ

бесконечного Леса. Согласившись с тем, что каждая такая попытка

безуспешна («нельзя объять необъятное»), можно ли ставить запрет на

такие попытки вообще? Движение разными путями, обмен

представлениями, взаимная критика гипотетических образов целого —

все это представляется весьма ценным, поэтому запрет следует

отклонить.

Метафора Леса допускает также иной взгляд, усиливающий

антифилософскую позицию. Может быть, путники (философы) только

воображают себе, что движутся и выясняют что-то новое о Лесе. На

самом же деле, они кружатся в заколдованном круге (вспомним

« Пикник на обочине» тех же Стругацких), только путают себя, друг

друга и окружающую публику. Иными словами, видимое отсутствие

положительного результата (карты Леса) – не следствие особой

сложности и бесконечности великой задачи, а лишь результат

изначально порочного подхода. Не запретить его нужно, а лишь

указать на его фатальную бесплодность. Вместо безнадежного

кружения на месте следует вооружиться стандартными методами и

приборами соответствующих предмету наук и последовательно

изучать доступное, не задаваясь бессмысленными вопросами об образе

бесконечного и необъятного.

Разумеется, нам – философам – более приятен образ воспарения

над частными предметами и науками, вознесение силой абстракции и

рефлексии к высоте предельно широкого обзора и далеких перспектив,

проникновение к глубинам мудрости и проч.

Опять же, пользуясь «молотом» допущения вариаций, можно

предположить, что в философии бывает разное: и бесплодное

кружение на месте вокруг так называемых «вечных проблем» в силу

принятых непродуктивных подходов, и выход к новому видению,

новым проблемам и новым смыслам. Как отличить первое от второго,

что нужно для преодоления первого и перехода ко второму, как

продуктивно использовать при этом результаты позитивных наук,

в том числе «сравнительной социологии наблюдателей», – эти

вопросы являются результатом проведенного мной рассуждения и,

67

надеюсь,  стимулом для последующих разнонаправленных философских размышлений.