Текст книги "Идеи и интеллектуалы в потоке истории"

Автор книги: Николай Розов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

Если геополитика как реальность включает все, что касается

могущества над территориями, то очевидно следующее: принцип

безопасности (защита своих территорий от внешнего нападения)

прямо относится и к этой геополитической реальности, и к

геостратегии. Странный тезис о том, что государственный «расчет и

практический интерес» в делах войны, мира и стратегических союзов

не относится к сфере геополитики «ни на йоту», оставим на совести

А. Зубова. Далее уважаемый критик воспроизводит популярный

журналистский тезис о том, что дальняя авиация, новые средства

доставки, дескать, полностью отменяют фундаментальные принципы и

закономерности геополитики:

«Появление стратегической авиации с конца 30-х годов заставило

английских геополитиков идти к теории целостного мира. Маккиндер

успел написать книгу о целостном мире. Через несколько лет (еще

Маккиндер успел увидеть) появилось ядерное оружие. А потом

появились средства доставки. И уж какой теперь хартлэнд? Какие

полумесяцы? Очевидно, что весь мир достижим от Антарктиды до

Арктики, и нажатие кнопки может поразить любую цель повсюду. То

есть понятие геополитических регионов потеряло всякий смысл»

[Зубов, 2016].

147

Этот пассаж смотрится убедительно, но только на первый,

поверхностный взгляд. Действительно, одноразовая операция с

помощью дальней авиации может быть осуществлена за тысячи

километров. Но достигается ли при этом сдвиг в могуществе на

территориях? Учитывается ли возможное сопротивление?

Для полноценного территориального контроля приходится

вводить, дислоцировать сухопутные войска. Если же находится

сила, которая этому сопротивляется, то тут же встают все

классические вопросы с дальней доставкой армии и ее снабжения,

дороговизны этой доставки, необходимости защиты линий

коммуникаций от вражеских атак, что умножает стоимость,

увеличивает логистический груз не в разы, а на порядки. Тут и

выясняется как минимум следующее:

а) преимуществом обладают соседние к месту боев державы,

б) чрезмерное расширение, ведение войны вдали от собственного

хартленда чревато большими потерями и поражением (испытано

Америкой во Вьетнамской войне),

в) воевать на одном фронте можно успешно, только если сохраняется

безопасность на остальных границах и т. д.

А это и есть простейшие классические принципы геополитики,

которые журналисты и профессор А. Зубов посчитали

«потерявшими всякий смысл».

Далее утверждается, что объединение стран в Европейский

Союз будто бы опровергает геополитику:

«Как бы ни объяснять мир, очевидно, что послевоенная Европа дала

ярчайший в истории пример нового типа сложения надгосударственных

отношений. Это не господство, не imperium, это сотрудничество.

Взаимовыгодное содружество – commonwealth. Пережив ужасы войны,

зная все неуспехи, все недостатки системы установления мира после

Первой мировой войны, Европа пошла по совершенно другому пути —

созданию единого надгосударственного образования. Это был долгий

процесс, с целью не допустить новой войны, не допустить передела

границ, хорошие они или плохие. Не допустить соперничества

государств друг с другом как, если угодно, естественных животных

субъектов. И они добились успеха […] современная Европа показала

пример невиданного изменения сознания» [Зубов, 2016].

Европейский Союз (ЕС) являет собой пример конфедерации с

относительно мягким центром управления, что отнюдь не является

уникальным в мировой истории. Действительную уникальность этой

конфедерации составляют такие признаки, как индустриальный,

постиндустриальный и демократический характер стран-участниц с

развитой сквозной государственностью, а также большой

надстроенный аппарат бюрократических, представительных и прочих

органов.

148

Противоречит ли это принципу Realpolitik, согласно которому

государства стремятся только к наращиванию своего могущества и к

ослаблению соседей? Да, отчасти противоречит, хотя зачинатели и

лидеры объединения (Германия и Франция) явно не без пользы для

своих экономик, не без планов экономической и культурной экспансии

столь активно вкладывали силы и средства в этот грандиозный проект.

Но даже если бы не было и этого интереса, широкое понимание

геополитики как сферы взаимодействий относительно могущества на

территориях полностью объемлет феномен ЕС, его появление,

развитие как содружества держав, нынешние кризисы, дальнейшие

успехи или провалы, которые приведут либо к сокращению контроля и

распаду конфедерации, либо к расширению частичного могущества на

новых территориях.

Любопытно, что в этом «небывалом ранее» и «уникальном»

явлении обнаруживаются вполне классические закономерности

геополитики. В частности, известный рост претензий, политической

силы и значимости этнических меньшинств и провинций в странах ЕС

объясняется тем, что существенная часть финансовых, административных и политико-правовых ресурсов перешла от

национальных государств (как бывших суверенов) на

наднациональный уровень в Брюссель. Это неизбежно привело к

частичной утере легитимности национальных правительств, а вместе с

ними и доминирующей этнической группы. Но именно в этих

условиях обычно происходит подъем этнического сознания окраин и

меньшинств [Коллинз, 2015, гл. 3]. В других обстоятельствах (война,

смута, революция, распад государства) это выражается в

«национально-освободительных восстаниях» или «сепаратизме» (кому

как нравится называть), тогда как в добровольной, мирной

конфедерации ЕС та же закономерность получила мягкую форму

правовых, финансовых, культурных, языковых, образовательных и

прочих претензий этнических меньшинств и провинций. Заметим, что

брюссельская бюрократия отнюдь не случайно настаивает на

«принципе субсидиарности» (решения всех вопросов на самом низком

возможном уровне), вступая тем самым в негласный союз с городами,

провинциями, местечками всей объединенной Европы поверх

национальных правительств.

Действительно, в объединенной Европе имеет место сложная и

динамичная конфигурация могущества на территориях. Эйфория

отказа от границ уже проходит из-за продолжающихся волн беженцев

и экономических мигрантов из неблагополучных районов Азии и

Африки. Судя по всему, в будущем шенгенская проницаемость границ,

149

если и останется, то только при укреплении внешних границ самого

ЕС, что еще раз подтверждает неизбывную значимость контроля над

территориями, обязательность заботы о могуществе и безопасности, а

значит, и неотменимость геополитики.

Геополитика и российский контекст

В осмыслении истории России, во многом определенной

факторами военного и имперского характера, с ее циклами

модернизации, стагнации, авторитарных откатов, либерализаций и

кризисов, моменты внешней и внутренней геополитики играют

огромную роль [Розов 2011, гл. 11, 20, 21].

Вызывающая протест в либеральных кругах гипертрофия

геополитической риторики (идеологии, пропаганды) в российском

публичном дискурсе вызвала обычный для русского ума

рефлекторный ответ типа «отменить и запретить». Поскольку власти

на запреты у либералов нет, они делают попытки полностью ее

дискредитировать как «занятие неудачников». При этом с водой

выбрасывают ребенка: с гегемонистской, агрессивной, имперской

геополитической идеологией и пропагандой пытаются выкинуть «с

корабля современности» вообще всю геополитику, отрицая право на

существование геостратегии, обзывая геополитическую теорию

«лженаукой».

Да, Россия попала в нынешнюю незавидную ситуацию во многом

по геополитическим причинам. Коротко говоря, с треском провалилась

избранная имперская геостратегия, направленная на восстановление

гегемонии на постсоветском пространстве.

Результаты последней сирийской авантюры не особенно

впечатляют. Если и есть от них польза для престижа и сохранения

военного присутствия России в Средиземном море, то она

перекрывается вредом от терроризма, вспыхнувшей вражды с

сильнейшей в том регионе державой – Турцией, напряжениями в

отношениях с суннитским большинством исламского мира, с

коалицией центров мирового влияния и силы (во главе с США и

НАТО, нравится это кому-либо или нет), с приверженцами светского и

демократического развития Сирии (все они – противники Б. Асада), с

Саудовской Аравией и с Израилем (из-за «дружбы» с

террористической Хезболлой и фундаменталистским Ираном).

К тому же, само это военное присутствие России в

Средиземноморье (база в Латакии), будучи весьма затратным, никак не

помогает национальной безопасности, оно не достаточно для какого-

либо расширения влияния, но, будучи уязвимым для местных

150

враждебных сил, как раз является большим фактором риска для

«престижа могущества» России. А ведь ради него, в первую очередь, и

была начата сирийская кампания.

Теория геополитической динамики как основа анализа

Чтобы показать полезность геополитики как науки для понимания

происходящих процессов, возьмем ту же теорию Р. Коллинза, с

помощью которой он в 1980 г. предсказал распад «Советской

империи» (Варшавского блока и СССР).

Что же полезного может дать эта теория и опыт предсказания для

современной российской геополитики? Насколько оправданы часто

звучащие тревоги об опасности дальнейшего распада России? Откуда

ждать главных угроз? Каковы перспективы укрепления российских

геополитических позиций? Детально все эти вопросы были

рассмотрены в другом месте [Розов 2011, гл. 20-21]. Здесь укажем

только на основные направления мысли, толчок к которым дают

принципы теории геополитической динамики Р. Коллинза.

Большое богатство и большое население страны способствуют

ее расширению за счет меньших соседей. Все без исключения новые

страны, имевшие ранее статус республик СССР, обладают меньшими

геополитическими ресурсами (богатством и населением), чем

Российская Федерация, поэтому именно она для них представляет

объективную опасность, которая, в частности, реализовалась

в практической аннексии грузинских провинций под видом признания

их независимости. Объединенная Европа отчасти сама страдает от

сверхрасширения, что проявилось в плачевных следствиях утраты

контроля за финансами отдельных стран, особенно Греции, в утрате

контроля за внешними границами и растущим напряжением от

захлестывающих волн беженцев из Ближнего Востока и Северной

Африки.

Главные военные державы западной Европы отделены от России

целым слоем малых буферных государств, поэтому страхи перед

Западом и НАТО обусловлены, скорее, возобновлением советской

риторики «для внутреннего пользования», а не реальными угрозами.

Принцип ресурсного преимущества уже два десятилетия работает

на Китай. Если расширить понятие экспансии с открытого завоевания

или аннексии до надежного извлечения наиболее ценных ресурсов из

соседней территории, то приходится признать, что Китай, согласно

долговременным программам «сотрудничества», все больше

становится скрытым владельцем богатых сырьевых ресурсов

Восточной Сибири. Очевидно также, что при продолжении тенденции

вымывания российского населения с Дальнего Востока при

одновременном бурном росте городов, промышленности и населения

151

северо-восточных китайских провинций принадлежность Приморья

России будет все более зыбкой, и оно становится первым

претендентом на отпадение в случае глубокого внутреннего

политического конфликта.

По параметру невыгодная центральность / выгодная окраинность

(грубо говоря, отношение длины потенциально опасных границ к

длине безопасных) положение Российской Федерации более

благоприятно, чем СССР, опять же из-за появления малых буферных

государств на Юге и Западе. Однако центральная позиция по-

прежнему обусловливает немалое геополитическое напряжение: до

сих пор потенциальным противником официально считаются НАТО и

США, что ведет к удержанию значительных военных сил на Западе и

на Дальнем Востоке. Кавказ, Таджикистан и китайская граница также

оттягивают значительные военные ресурсы. При продолжении

падения мировых цен на российский сырьевой экспорт данные

напряжения непременно проявятся.

Геополитическая центральность снижается, когда опасные

границы переводятся в разряд безопасных, а это достигается за счет

надежных союзов с теми, кому можно доверять и кто не планирует

посягать на чужую территорию. Кроме того, по принципу

шахматной доски (враг моего врага – мой друг), снизить угрозы со

стороны наиболее опасных границ можно через оборонительный союз

со всеми актуальными и вероятными противниками угрожающей

державы.

Из этих соображений и теории Р. Коллинза прямо вытекают

императивы установления прочных дружественных союзов с Европой,

США, с Турцией (с которой как раз и началась досадная и крайне

невыгодная для России вражда), а также с Тайванем, Вьетнамом,

Индией (странами, которые испытывают угрозы или напряженность

в отношениях с Китаем), устранения напряженности на Кавказе

(мирный договор и уход с бывших грузинских территорий, которые

России ничего не дают, кроме финансовых и репутационных

издержек).

Фактор сверхрасширения и соответствующая опасность дробления

(фрагментации) для России с ее по-прежнему огромной территорией,

отнюдь не исчезли. Коммуникационные, экономические и отчасти

даже культурные отношения уже упомянутого Приморья с Китаем,

Калининградского анклава – с Европейским Союзом, мусульманских

республик – с Турцией и арабскими ваххабитами, Карелии – с

Финляндией уже сейчас примерно равны или даже более сильны, чем

связи этих регионов с Москвой и остальной Россией. Центральная

власть эти проблемы видит, но пытается по старосоветским

привычкам решать их через «укрепление вертикали», бюджетный

152

поводок, все новые запреты и официозную риторику о «величии» и

«единстве». Геополитическая теория дает подсказки для совсем иных приоритетов

в политике удержания территорий. Главными структурными факторами, способствующими сохранению

целостности страны, являются:

а) снижение логистических издержек во внутренних коммуникациях,

б) приверженность населения окраин включенности в общенациональное целое в противоположность отчуждению от

репрессивного центра,

в) рост экономических выгод для окраин в рыночных взаимодействиях с другими регионами страны.

Соответственно, упор следует делать отнюдь не на «вертикаль» и

запреты, а на дорожную сеть, логистические хабы, на создание таких

правовых и экономических условий, при которых власти и население

окраин могли бы извлекать все большую выгоду из своей

пограничной позиции во все более тесном обмене с другими

регионами России.

Вполне актуальными для современной России выглядят

следующие положения синтетической теории и результаты

динамического моделирования [Коллинз, 2015, Приложение А].

Правители с тем большей готовностью ввязываются во внешний

конфликт, чем больше страдают от подрыва своей легитимности. При

этом уровень успеха или неудачи определяется тем, превосходит ли

государство противников в своих ресурсах, либо они обладают

совокупным преимуществом. Режим, легитимность которого

подорвана выборными фальсификациями и массовыми столичными

протестами (с декабря 2011 г.), вполне может пойти на военную

авантюру (например, вновь против Грузии, Украины или даже против

стран Прибалтики 37 ), но выиграет только при условии полной

37Вот что читаем в анонсе книги начальника сектора стран Западной Европы

Центра евроатлантических исследований РИСИ Л. М. Воробьевой

«Прибалтика на разломах международного соперничества»: «Встает

вопрос, как в новом реинтеграционном процессе рассматривать

Прибалтику. Является она для нас временно утерянной частью имперского,

а затем и постсоветского пространства, или же мы соглашаемся с

необратимостью её перехода в сферу притяжения западной цивилизации.

Тем, для кого Прибалтика – отрезанный ломоть, только потому, что она

сегодня в составе НАТО и Евросоюза, и только потому, что прибалтийские

народы якобы имманентно враждебны русскому народу, я предлагаю

прочесть книгу ”Прибалтика  на  разломах международного

153

изоляции своих противников. Совокупная же их поддержка со

стороны США, ЕС и Турции (как члена НАТО) способна привести к

военному и репутационному провалу России на внешней арене.

Даже если на такой авантюрный шаг российские правители не

решатся, они уже сейчас явственно наращивают военные расходы и

военную промышленность, что делает актуальными эффекты

растущей «индустрии оружия» Само это увеличивает в перспективе

вероятность военных авантюр, поскольку

«в условиях высокой зависимости экономики от государства правитель

прямо переводит дефицит своей легитимности в желание начать

международный конфликт» [Там же].

При вероятном противостоянии таким авантюрам со стороны

западной коалиции, с учетом сохранения угроз на востоке страны,

вряд ли можно рассчитывать на серьезные военные успехи и на

территориальное расширение для России. Внешние авантюры, скорее

всего, получат негативное подкрепление и прекратятся (случаи с

проектом «Русская весна» 2014 г. и Сирийской кампанией 2015 г. это

подтверждают).

Зато накопленная военная мощь будет

перенаправлена на репрессивное поддержание режима внутри страны,

что явится существенным фактором в кризисной динамике (в этом

плане учреждение в апреле 2016 г. Национальной гвардии как

могучей силовой структуры отнюдь не случайно).

До какого-то предела возросшая военная мощь режима будет

играть стабилизирующую роль в «подмораживании России», но при

углублении кризиса, внутриэлитном расколе и появлении новых

агрессивных центров силы эти военные ресурсы станут большим

соблазном для силового разрешения политических конфликтов, а

значит, мирно настроенная оппозиция должна быть готова

противодействовать такому развитию событий, чреватому

гражданской войной [Розов, 2011, гл. 14].

Мудрость геополитики – эффективность геостратегии

Мораль заключается отнюдь не в «отмене» геополитики (даже

имперскую риторику никак не запретишь, если признавать свободу

слова). Как раз в сложившейся ситуации требуется особенно

внимательное отношение к моделям, концепциям, фактическим и

теоретическим знаниям, накопленным в геополитической науке.

соперничества” и хорошенько поразмыслить над теми фактами, которые

в ней приведены. Те же, кто рассматривает Прибалтику временно

утерянной территорией, книга поможет укрепиться в своей правоте»

154

В добродетели мудрой и эффективной геостратегии, прямо

основанные на закономерностях, выявленных геополитикой-наукой,

входят, кроме упомянутой скромности, также умение заключать

прочные союзы с сильными, влиятельными державами, избегать

вражды и силового противостояния с ними, не допускать

сверхрасширения, развивать свою экономику, социальную сферу и

культуру, максимально увеличивая присутствие на международных

рынках и соответствующих аренах престижа, наращивая тем самым

свой авторитет и привлекательность как союзника и лидера.

Действительно, только на фейковой геополитике-идеологии может

основываться столь дурная геостратегия, когда все делается ровно

наоборот: вместо скромности – аннексия и ухарские прожекты

дальнейшей территориальной экспансии, вместо прочных союзов с

влиятельными державами – вражда с ними, чреватая насилием и

войной, дальние авантюры с проблемной логистикой, попадание в

политико-экономическую изоляцию, потеря прежних союзников из

числа соседей, которые уже сами опасаются стать жертвами экспансии.

Бесспорно, корень проблем лежит в политико-правовом устройстве

самой России (насущная необходимость восстановления независимого

суда, нормальных выборов, разделения властей, демонополизации,

защиты собственности и инвестиций, прав и свобод граждан и проч.).

Но постсоветская Россия настолько уже тесно вплетена

в международные взаимодействия (в отличие от СССР с его железным

занавесом), что без снятия геополитических напряжений вообще

нельзя рассчитывать на какое-либо технологическое, экономическое,

социальное развитие. Кроме того, остаются острыми вопросы

внутренней геополитики, провалов федерализма, когда

сверхзависимость подавляющего большинства регионов от Москвы

сочетается с повсеместным полуфеодальным авторитаризмом, с

возникновением лишь по видимости лояльных центру анклавов

криминального и диктаторского характера.

Вернемся к вынесенной в название главы формуле с плавающей

запятой «геополитика: отменить нельзя развивать». Значения термина

«геополитика» выше разделены и основные принципы обращения с

ними сформулированы. Соответственно и решение оказывается

многосоставным «мухи отдельно, котлеты отдельно»:

 призывающих к войне и насилию привлекать к суду согласно

действующему законодательству;

 имперскую риторику и пропаганду территориального

расширения критиковать, высмеивать или игнорировать как

вредную чепуху;

155



отечественную геополитическую науку всемерно развивать с

учетом достигнутого мирового уровня, с непременным

проведением оригинальных теоретических, модельных,

сравнительно-исторических исследований;



способствовать созданию и конкуренции нескольких

независимых аналитических центров по выработке государственной геостратегии, но на основе не

экспансионистской идеологии, а современного научного

знания, с направленностью не к гегемонии, а к лидерству, что

возможно только при уважении к международному праву и

общезначимым ценностям [Розов, 1998, разд. 2.1].

156

Глава 10. Критика реформы РАН учеными и базовые ценности

российской науки 

Наука в России переживает непростые времена. До объявленных

реформ РАН мало кто был доволен организацией научных

исследований, системой управления и распределения средств; разве

что высшие академические чины, дежурно говоря о необходимости

реформ, на деле предпочитали status quo. За прошедшее с осени 2013 г.

время в научной среде практически не сыскать довольных и

ожидающих перемен к лучшему. В основном, настроения – смутно-

тревожные, иногда вплоть до откровенной злости и отчаяния.

Недовольство артикулируется на конференциях, в многочисленных

публикациях. Рассмотрим наиболее внятную критику проводимых

реформ и альтернативные предложения.

Ученые против бюрократизации

В статье с говорящим названием « Бюрократизация как способ

разгрома науки и удушения ученых» читаем:

«При переходе в ФАНО 39 бюрократическая нагрузка многократно

увеличилась, хотя декларировалось обратное […] В ФАНО, практически

не понимая сути того, что делают в подведомственных ему научных

институтах, пытаются выдумать совершенно формальные показатели и

ими отчитываться. Частично это происходит от дискомфорта, который

испытывает человек, занимаясь малопонятным ему делом. Отсюда и

“кривой“ язык составляемых ими документов» [Фрадков, 2015].

Более всего ученых раздражают постоянно растущие требования к

отчетности и качество «спускаемой» документации40.

38 В основу главы положен текст одноименной статьи в журнале:

Эпистемология и философия науки, 2015. Т. XLVI, № 4. С.180-198.

39 ФАНО – Федеральное агентство научных организаций, новое ведомство,

созданное в рамках реформы РАН для управления академическими НИИ;

как предполагалось, в целях оптимизации их деятельности.

40 См. распоряжение ФАНО от 8 июля 2014 года, включающее список из 12

показателей:

1. среднесписочная численность научных работников;

2. доля работников административно-управленческого

и вспомогательного персонала в общей численности работников

учреждения;

3. средняя заработная плата научных сотрудников;

4. отношение средней заработной платы научных сотрудников к

средней заработной плате в соответствующем регионе;

157

«Что мы имеем на сегодняшний день? Документы, по которым мы

должны работать, часто бессмысленны. Сведения излишни, собираются

бессмысленно часто, написаны неудобоваримо и, что хуже всего,

безграмотно. Нам, технарям, еще не очень страшно, а филологам это все

равно что математикам сказать, что 2·2 = 5, и по этому правилу

заставить работать. Исполнять такие распоряжения унизительно для

ученых и вредно для науки. Такая бюрократическая реформа ведет к

разгрому науки и, по существу, травит ученых, тех, кто эту науку делает.

Что же нам делать?» [Там же].

Некоторые смотрят глубже, трактуют неприятности с отчетностью

как эффект появления новой внешней управляющей структуры,

обвиняют ее в наметившемся снижении научной продуктивности:

«В то же время риск снижения уровня научных исследований был виден

с самого начала, и об этом много говорилось. Дело в том, что введение

в цепочку управления еще одного звена, независимого от РАН,

работающего по принципиально другим регламентам, снижает

оперативность и качество принимаемых решений, увеличивает

бюрократическую нагрузку, приводит к увеличению административного

аппарата.

К сожалению, все эти опасения подтвердились.

Бюрократическая нагрузка на институты возросла, по экспертным

оценкам, примерно в четыре раза. Это, в свою очередь, вынуждает

ученых заниматься административным бумаготворчеством, что

5.численность работников, выполняющих научные исследования и

разработки (всего);

6.соотношение средней заработной платы руководителя и средней

заработной платы работников учреждения;

7.удельный вес средств, полученных научной организацией из

внебюджетных источников;

8.удельный вес научных работников (исследователей) в возрасте до 39

лет в общей численности научных работников (исследователей);

9.доля научных работников (исследователей), осуществляющих

преподавательскую деятельность, в общей численности научных

работников (исследователей);

10. число публикаций организации, индексируемых в Международной

информационно-аналитической системе научного цитирования Web

of Science, в расчете на 100 исследователей;

11. число цитат публикаций сотрудников организации, индексируемых

в Международной информационно-аналитической системе научного

цитирования Web of Science, в расчете на 100 публикаций

сотрудников;

12. число цитат публикаций сотрудников организации, индексируемых

в информационно-аналитической системе научного цитирования

РИНЦ, в расчете на 100 публикаций сотрудников. «При отсутствии

положительной динамики показателей индикаторов деятельности

федеральный государственных учреждений предоставление дополнительных

ассигнований будет приостанавливаться»,

http://fano.gov.ru/common/upload/library/2014/07/main/analiz_zp.rar.

158

очевидно является для них действительно несвойственной функцией и

не способствует повышению уровня исследований. Результаты не

заставили себя ждать: по предварительным итогам, в 2014 году доля

публикаций российских ученых в ведущих мировых научных журналах

сохранила устойчивую тенденцию к снижению» [Иванов, 2015].

Претензии этим не ограничиваются. Критики усматривают особый

способ, принятый новой управляющей структурой для снятия с себя

ответственности:

«При этом для легитимизации принимаемых решений используется

механизм общественных советов: Общественный совет МОН

(Министерства образования и науки – Н. Р.), Совет по науке МОН,

Научно-координационный совет ФАНО. Иначе говоря, решения такого

представительного органа, как Президиум РАН, в состав которого

входят выдающиеся ученые, избираемые научным сообществом тайным

голосованием, подменяются мнением совета, члены которого

назначаются приказом соответствующего руководителя. Тем самым

формируется механизм административной безответственности, когда

в случае возникновения нештатной ситуации чиновник может спрятаться

за мнение общественности. С другой стороны, в случае несогласия с

решением Совета (а такое тоже бывает) его можно просто

проигнорировать. Кроме того, чиновники не обязаны выносить на

рассмотрение общественных советов свои решения. Так, например, и

произошло с законом о реформировании РАН, при разработке и

рассмотрении которого Минобрнауки России обошлось без мнения

своего Совета научной общественности» [Там же].

Научное творчество не терпит принуждения

Ученые протестуют против внешнего контроля и принуждения,

традиционно апеллируя к специфике исследовательской деятельности,

творчества, личностных свойств людей, посвятившихся себя науке

[Пуанкаре, 1990]. Вот как пишут о себе математики:

«Теперь о принуждении. Ученые – это особые люди, странно

воспитанные, не похожие на других. Если говорить о странности, то это

особенно верно в отношении математиков. Это люди, которые получают

удовольствие от процесса познания. А без удовольствия никакой

серьезной мотивации быть не может, это уже просто биология. Такой

дар встречается нечасто, он драгоценен. Здесь не может быть даже

общечеловеческих критериев: ученый сам оптимально расходует свое

время (поэтому всяческие графики посещаемости смешны и опасны), он

самомотивирует себя, занимаясь тем, что ему нравится, что он умеет, что

его оправдывает, что его раскрывает как личность. Конечно, для этого

нужен особый психологический тип, но если уж он появился волею звезд,

так оставьте ученого в покое» [Шкредов, 2015].

Кроме самых общих ламентаций такого рода есть убедительная

предметная критика основных принципов планируемых и проводимых

реформ, связанных с приоритетностью направлений и соответствующей

«структуризацией» научных организаций,

159

конкурсностью в получении средств и способами

оценки эффективности научных исследований. Рассмотрим эти важнейшие

пункты по порядку.

Критика постулирования «приоритетов»

Ученые прогнозируют, к чему приведет внешнее ранжирование

значимости исследовательских направлений:

«Эти документы 41 предусматривают, во-первых, жесткое выделение

приоритетных  научных направлений и в значительной мере

финансирование только этих приоритетных направлений. Во-вторых,

перевод тех мизерных средств, которые идут на базовое финансирование

институтов, в разряд конкурсных. Первая мера приведет к тому, что

целые направления научных исследований, которые не будут признаны

приоритетными, окажутся под ударом или совсем будут закрыты. А

завтра эти области, которые кажутся сегодня “сбоку” от основной линии

развития, могут “выстрелить” или оказаться самыми главными —

интересными, важными и так далее» [Проблемы…, 2015].

Далее авторы приводят пример фундаментального направления,

которое никак не попадает в «приоритеты», но может дать важнейшие

результаты в будущем:

«У нас в Институте ядерных исследований РАН есть команда, несколько

молодых людей, которые занимаются квантовой теорией черных дыр.

Сегодня это направление вряд ли может считаться приоритетным. А

завтра это может стать новым словом в квантовой информатике,

квантовых компьютерах, потому что там поднимаются очень глубокие

вопросы, сейчас совершенно не разработанные, не понятые теоретиками.

Не только у нас, во всем мире на них пока нет ответа. Может оказаться,

что ответ на эти вопросы приведет к совершенно другому пониманию