Текст книги "Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1970-е"

Автор книги: Николай Коняев

Владимир Лапенков
Раман[25]25
  Печатается с некоторыми сокращениями.


[Закрыть]

…странная смесь дурак на холме здравствуй и прощай мир без любви девять восьмых песни беспечная езда заседание на вершине мира шестьдесят первое посещение большой дороги одной ночью больше делай что нравится сто пятнадцатый сон Боба Дилана блюз на бегу держите мою могилу в чистоте о чем мы болтали сегодня люби меня дважды как катящийся камень в ожидании солнца я унылый бродяга все время на сторожевой башне приятные вибрации почему мы не делаем этого на дороге ночное время верное время когда я умру и уйду грустная железная бабочка парад нежности лучше камень впадающий в грезы новый звук из подземелья.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

«Чаны», «чины», «прочны»… и другие признания шамана, записанные на магнитную ленту.

Без пролога: не дошедшая до наших дней исповедь Сакса фон Грамматика, написанная им самим.

Без почтения: исчезновение городского фольклора при 14-том посещении Большой Деревни.

Без подлога, но не без БУДДЫ: признание наркомфина в злоупотреблении промфинпланом (перепечатано на машинке).

Вместо эпилога: бидструпный запах съезда и – до Заключения автора, – самопародия на роман «Крайняя плоть» (в 2-х частях).

Примечания:

№ 1) Портрет и автопортрет автора.

Приметы общие – талант, ум, недюжинность, симпатия к труду и слаборазвитым странам.

Особых примет нет.

№ 2) Второго примечания тоже нет.

«Когда наши меньшие братья расправляются на местах с западной заразой, мы не можем стоять в стороне, занимаясь самокопанием. Пусть враги погрязают в мастурбациях морали, пусть, я говорю, они ищут смысл жизни! Мы, оптимисты, твердо знаем, как плохо живется в Америке жидам и „черным пантерам“. Озлобленные цинизмом солдаты вырывают зубные коронки из ртов мертвых патриотов… 60 % военнослужащих США употребляют наркотики!»

(П. Н. Нисский, слесарь-фрейдист)

 
мания градостроительства
                   мания идолоискательства
                                                              Хер-мания
Кружок любителей рабочего класса, состоящий из
символистов, пресыщенных своим символизмом,
анархистов, пресыщенных своим анархизмом,
онанистов, пресыщенных своим онанизмом, и прочая,
                                                                    и прочая, и прочая.
 

Полет к Сатурну при помощи двух соковыжималок, или Импотентарий для двоих.

Пространное двадцать четвертое варево.

(Подхожу к чану, колдую, молюсь.)

Но что это?.. Я не понимаю… В глубине мерцают огоньки, глаза аксолотлей и рыб. В который раз меняются цвета. Смешалось наконец! Брызги, расходится туманная завеса… Кричите же, беснуйтесь, человечки! Вот пафоса апофеоз!..

Встает Великий Тритон…

Со следующей страницы начинается собственно роман.

РАМАН
Владимер ЛАПЕНКОВ

ПУТЕШЕВСТВИЯ ЮНГЕР-МАКА

глава первоя

ЮНГЕР-МАК СКОЗАЛ СВОЕИИ МАТЕРЕ – МАМА СКОЗАП ТАК ЮНГЕР-МАК ХОЧУ Я ПУТЕШЕВСТВОВА ПО РАЗНЫМ СТРАНАМ СВЕТА АОНА РОЗРЕШИЛА А ПОТОМ НА ДРУГОЕЙ ДЕНЬ ОН ПОЕХААЛ ПУТЕШЕВСТВОВАТЬ ОН ЗОЛЕС НА КОРАБЫЛЬ И ПОПЛЫЛ ПО О КЕАНУ

КОГДА ОНИ ДОПЛЫЛЕ ТРИСТО МОРСКИХ МИЛЬ ТОГДА ОНИ УВИДЕЛЕ СТРАНУ – – —

КОЛЕТ АН КОРОБЛЬА УЖЕ ЗНАЛ ЧТО ЮНГЕР-МАК ПЛЫВЕТ ПУТЕШЕСТВОВА – – —

ОН ВЫСОДЕЛ ЮНГЕРА-МАКА В НЕЕЗВЕСНОЕ СТРАНЕ КОГДА ОН ВЫЛЕС ИСКОРОБЛЬА ЕМУ ЗОХОТЕЛОС ПОСПАТЬ ОН ЛЬОК НА ТРОВУ – – – ОН – – – ЗОСНУЛ АКОГДА ОН ПРОСНУЛСЬА ТОГДА УВИДЕЛ ЧТО НО ВЕРХУ УЖЕ – СВЕТЛО ОН ВСТАЛ И УЗНАЛ ЧТО СДЕСЬ ЕСЬТЬ КРОМЕ ЛЬУДЕИ ТОЛЬКО СКОТ ИОН ПОЕИМАЛ ОТ НОГО И ЗЛОШЕДЕИ И ФСКОЧИЛ НА ЕГО И ПОСКАКААЛ ПОДОРОГЕ

глава втарая

ОН ПРОСКОКАЛЛ 3 МИЛЕ НАКОНЕ АКОГДАА ОН СЛЕС СКОНЬАТО ОН ПОЧУСТВО-ВАЛ ЧТО ОН ПРОГАЛАДАЛСЬА ТО ОН ВЫТОЩИЛ ИСКОРМАНА КУСОЧИК САЛА И ХЛЕБА ОН СТАЛ ПРОЖОРЛЕВО ЕСЬТЬ И КОГДА ОН ПОЕЛ ТО ЮНГЕР-МАК ПОШОЛ ЧУТЬ ПО ГУЛЬАТЬАКОГДА ОН НА ГУЛЬАЛСЬАТО ОН УЖЕ ХОТЕЛ ПО ИСКАТЬ ЖЕЛИЩА КАК НОНЕВО СРАЗУЖЕ НА БРОСЕЛИСЬ – – – КОНИ ОН ХОТЕЛ ИХ РОЗОГНАТЬ НО ОНИ БЫЛЕ ТАКИМЕ СИЛЬНОМИ ЧТО ЮНГЕР-МАК ВСЬОТОКИ ЗДЛСЬА

глава третея

КОГДА ЮНГЕР-МАК ВСЬОТОКИ ЕМУ УДОЛСЬ ОСВОБОДИЦА ОТ ЛОШЕДЕ ОН ПОБИЖАЛ ОТ ТУДА АКОГДА ОН ОСВОБОДИЛСЬА ОТ ЛОШЕДЕИИ И ЕМУ У ДОЛОСЬ ВСЬОТОКИ ПОПАСЬТЬ В ОДНО ЖЕЛИШЕ ТО ОН БЫЛ ТАК РАТ ЧТО ДАЖЕ ЧУТЬЛИНЕЗОПЛЯСАЛ ОТ РАДОСЬТИ НО – ЭТО БЫЛО БЕСПОЛЕЗНО ПОТОМУШТО ЭТО БЫЛО ЛОШЕДИНОЕ ЛОГОВО НО ЮНГЕР-МАК – – – БЫЛ ОЧЕНЬ ХИТРЫИИ ОН СКОЗАЛ ЭЕИИ ВЫ ЛОШИДИ ЭТО ШТО ВЫ ЧТОНАМЕНЬА НЕОБРОЩАЕТЕ НИКОКОГО ВНЕМАНЕЯ И ТУТЖЕ ВСЕ КООНИ ФСКОЧИЛЕ СМЕСТА И ОДИН ИС КОНЕ ЗОРЖАЛ НО ЮНГЕР-МАК НЕСКОЛЬКО НЕ УДЕВИЛСЬА

глава четвеортая

НО ЮНГЕРУ-МАКУ ЗОХОТЕЛОСЬ ПРИИБЫТЬ ВДРУГУЮ ВСТРАНУ – – – ИОН – – – ПОПЛЫЛ НА КОРОБЛЕ ИОНИ ПОПЛЫЛЕ 55 000 И НА КОНЕЦ П РИБЫЛЕ ВСТРАНУ ГЮРУЛЬСЕЕН И ЕВО ВЫСОДЕЛИ ВНЕЕЗВЕСНОЕИ СТРАНЕ ОН ОТ ПРОВЛЬАЕЦА ВГЛУПЬ ЭТОЕИИ СТРАНЫ И ФСТРЕЧАИТ 2 БОКИРОВ (БОКИРЫЫ ЭТО ТОКИЕ ЛОШИДИ)

ОН И ГОВОРИТ ЧТО ОН ОЧЕНЬ ХОЧИТ ЕСЬТЬ НО ЕГО ЛОШИДЕ НЕ ПОНИИЛЕ ПОТОМУШТО БОКИИРЫ НЕ ТОКИМ ЕЗЫКОМ ГОВОРЯТ НО ОН ХОТЬ И ИГОВОРИЛ НА ВСЬА-КИХ ЕЗЫКАХ КОТОРЫЕ ЕМУ ТОЛЬКО БЫЛЕ ИЗВЕСНЫ НОЭТО НЕПОМОГЛО ОНИ ЕГО НЕПОНЕМАЛЕ

глава 5 пятоя

стихи!

 
СОВЕЦКИ СОЮС ОН СЕЛЬОН
И УМЕОН ОН ХИТЬОР ОН
СОВЕЦКИМ ОФЕЦЕРАМ – – —
 

СТИХИ ДЛЬАТОВО (ЧТОБЫНАМ) ПОТОМУШТО ПЕСАТЕЛЬ ЗБЛСЬА С ПУТЕШЕВСТВИЯ КОНЕЦ ГЛАВ ПУТЕШЕВСТВИЯ КОНЬЧЕЛИСЬ НО ЭТО НЕВСЬО ПРАВДА – – – ХОТЬ КНИГА НЕКОНЬЧАЕЦА ПОТОМУШТО ВМЕСТО ЮНГЕРА-МАКА ПОЕИДЬОТ ХОТЬ Я ИНЕ ЗНАЮ ЧТО – ПЕСАТЕЛЬ

КАНЕЦ

19 р. – 30 к.

КНЬИЖНОЕ ИЗДАТИЛЬСТВО

ПУШКИН ЗАЕЦ НА ГОРЕ

МАРШАК УСАТЫЙ ПОЛОСАТЫЙ

………………………………

/

6 л.8 м. /

/до /

школы /

Естественное продолжение романа – с внучатым племянником Жоржа Садуля. Он был пьян и плохо понимал по-русски. Я на пальцах показал, что зову его к девочкам. Он почему-то принял меня за англичанина и сказал, коверкая произношение: «I will not to sleep with the bugger, I want to sleep on the table!»

ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИЯ-ЛЕТУЧКА

Вопрос. Когда же, наконец, начнется роман?

Ответ. А он уже давно начался.

Вопрос. Когда же кончатся эти бессвязные вступления?

Ответ. А идите вы на хуй!..

10 ДЕКАРЕЙ ПОДКРАДЫВАЛОСЬ К НАМ ЗЗАДИ.

ОТ 10 ДЕКАРЕЙ ОСТАЛОСЬ 5.

ПРОШЛО 5 ЛЕТ.

Лето. Или любое другое время года, какое вам нравится. Забираюсь на чердак, где среди хлама и пыли у меня есть свой стол с множеством выдвижных ящиков – почти столь же серьезный и мрачный, как фигура на известной картине Сальватора Дали. В одном из ящиков «Дневник Кощунств». Ведется в блокноте, на котором пометка – «изготовлено из отходов».

На выбор два эпиграфа:

«Произведение искусства ничего не означает, оно – существует».

Гюнтер Блёккер

«Когда подполз Данилыч, Клава поделилась с ним своим планом».

М. Прудников. «Разведчики „Неуловимых“»

19.3. Сего года. Чем я похож на Маркса: ношу пышную шевелюру, изучаю английский язык, люблю рыться в книгах, не люблю существующий порядок. Чем я от него отличаюсь: я не еврей, родился не в Германии, «Капитала» не написал, не имею такого хорошего друга, как Энгельс, но зато имею красивую девушку.

27.3. Сего года. Вдруг вспомнил, что Шерлок Холмс был кокаинистом, а Сталин – нет.

7.4. Сего года. Размышлял о 20-тых годах. Представил себе, как сорокалетний Кафка развращает юного Мишу Шолохова в каком-нибудь отеле.

13.4. Сего года. Сформулировал гениальный постулат: я – не Ницше! Все сразу стало на свои места. Картина мира прояснилась. Чувствую себя легко, отдыхаю.

1.5. Сего года. Советы начинающим писателям:

Совет № 1. Обзаведитесь бумагой и ручкой. Машинку купите на непропитые остатки гонорара. Достаточно. О таланте не говорю. Талант – дело обыкновенное. У кого его нет?!

Совет № 2. Ни дня без строчки! Ни в коем случае! Каждый день аккуратно записывайте одну строчку, желательно без грамматических ошибок.

Совет № 3. Впрочем, день – выражение образное. Пишите исключительно ночью. С двух до трех свою строчку обдумайте, а к четырем успеете ее записать.

Совет четвертый и последний. Главное в литературе – это Правда. Еще Хемингуэй сказал, что для того, чтобы стать настоящим литератором, необходимо честно описывать то, что хорошо знаешь. Папа Хем был безусловно прав, искренность – один из маленьких секретов нашего писательского мастерства…

В дневнике еще много записей, но он уже отброшен. Курю. Высовываюсь из слухового окошка. Взгляд скользит вдоль ската крыши, по водосточной трубе мимо грязных оконных стекол, тускло поблескивающих на солнце, туда, вниз, к земле… И разбивается о мостовую, обрызгивая прохожих… Резко отшатываюсь, чувствую, что покрываюсь испариной. Как глупо! Мне ничто не угрожает, но не могу справиться с животной радостью, что я здесь, а не там… Звуки улицы затихают. Стол передо мной отодвигается куда-то за пределы зрения, открывая рябую водную поверхность. Доска под ногами становится краем барьера детского «лягушатника». Я ежусь от холода, с плавок струйкой стекает вода. На берегу – подбадривающие меня мальчишки. Я впервые собираюсь нырнуть «головкой». Несколько раз я уже просил, чтобы кто-нибудь нырнул раньше меня. Белобрысые, поджарые, с обгорелыми лопатками и тонкими ногами, чьи крики разносились над озером и принуждали вздрагивать читающую молодую женщину, они радостно взбегали на барьер и, не раздумывая, с грохотом пронзали воду вишневыми телами.

Страшно, но уйти я не в силах, завороженный зеленой плотью воды. В желудке медленно переворачивается что-то прохладно-сладкое, мягко покусывающее меня изнутри. Ну же!.. Все во мне напрягается, еще немного – и я расползусь на части. Безумно хочется прыгнуть. Женщина отрывается от книги и притрагивается ко мне взглядом… Готово! Я падаю животом вниз и всплываю оглушенный неутолимой болью и все-таки освобожденный…

…Он слез с самодельных качелей и углубился в рощу. Жирные мухи взлетали с нагретых солнцем листьев и, прожужжав над головой, уносились прочь. Путь ему преградили две растущие из одного корня березы. Чуть замшелые стволы, от которых исходил влажный запах вчерашнего дождя, колеблющийся полумрак под ветвями создавали интимный покой, которого мальчику недоставало. Он пытался представить образ новой знакомой, увиденной им за завтраком, форму ее головы, черты лица, цвет волос, но образ получался бесплотным. Быстрыми нервными мазками в воображении он рисовал ее груди, лепил бедра, но все это распадалось, лопалось, превращалось в беспорядочно мелькавшие разноцветные пятна, не приносящие наслаждения. Секунды его истекали, мальчик спешно представил себе тяжеловесную фигуру тетки с дряблыми обвислыми формами. Ему стало жутко, он дернулся, и его охватила ослабляющая болезненная дрожь. Мутило. Он опустился на землю, держась рукой за ствол дерева. Он не понимал, что с ним. На глаза ему навернулись слезы.

– Минутку терпения! В данный момент главным для нас вопросом является:

А КТО УБИЙЦА?

Под подозрение автоматически попали – Хрыся и Марыся, киевлянки-лесбиянки, водитель автомобиля ГАЗ-59 Игнат Ф., мужчина холостой во всех отношениях, Виссарион Н., мужчина просто холостой, и, наконец, майор военно-морской пехоты АБВГД, не чуждый любви к солдатам, коих немало прошло через его руки. Следствие поручено доктору Пандрычеку, известному поимкой преступника, спалившего Эрмитаж.

Итак, кто убийца?

Кто убил и изнасиловал слепую собачку? – – —

ЭЛЕМЕНТАРНЫЙ ПИНГВИН ПОЮЩИЙ ХАРИ КРИШНА —

ВЕЧНЫЙ ВРАГ ПИНГВИНА РАСПЕВАЮЩЕГО ТЕ DEUM

…Вздутое лицо в зеркале, с губой, перекошенной, словно в нее вшита гирька, принадлежит мне. И эта комната тоже моя – несколько десятков книг, магнитные ленты, джинсы, пожалуй, все. Разве я унываю? Просто очень грустный блюз наяривает на гармошке Джон Мейелл. Иду на кухню и подставляю лицо под холодную струю воды, тихонько подвывая при этом. Мой завтрак – моя крепость. Мякоть булки, смоченной в чае, – отличный допинг для вымирающих хиппи.

НО ВЕРХУ УЖЕ – СВЕТЛО. Скоро ко мне должны прийти. «Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела».

Чуть влажный блюз – откровения губной гармошки…

потолок сырое бремя стелющейся тучи я бреду по скользкому коридору что стремительным потоком вспарывает тесноту стен клокоча кидая пригоршни брызг мне в лицо я касаюсь стены пальцами спящие обои на ощупь как замша а потом береста приведут меня в крохотную тусклую уборную где словно бы отдых под сенью но коридор засасывает и захлебываясь холодным я вместе с пальцами погружаюсь в беззвучную тину и как будто впервые я осматриваю себя эту впалую грудь слишком нудный живот и обыденную притомленность за несложным убором пушка беспокойно влюбленные пальцы

Чуть влажный блюз. За окном – изморозь и город кусками непрожеванной пищи. Кал цивилизации. Гарь на телах и одеждах. Гарь тел, облепляющая душу и мысли. Дети, играющие среди отбросов, в червоточинах проходных дворов и в слепых тупичках – аппендиксах окраинных лабиринтов. Несколько взрослых морлоков, тянущихся к жиже пивных. Калории кала.

НО ОНИ БЫЛЕ ТАКИМИ СИЛЬНОМИ…

Ничего. Скоро ко мне придут.

Чуть влажный…

белесый луг вымаранный противозачатием оголенный провод альбинос скорби мячик закатившийся в мусорную кучу груда использованной туалетной бумаги подступает к горлу эй я такой же как вы не бейте меня оказывается это не так больно и страх пропадает ну снимите же с меня это дерьмо диссертации отличная работа хорошая капуста автобус пришел из Таллина где у меня столько друзей о ля ля веселые штанцы к вьющимся патлам нет они не понимают меня приятель это просто атомная трава ты попробуй не могу не могу есть говно отпустить эту девочку мне самому не найти дороги домой выябываться я не стану привет ты не знаешь чабукиани как же солнышко мухи батарея пустых бутылок вот новость три красненьких или ничего липовые бумаги два-три дельных бугешника остальное лажня привет по морде учить

Я выхожу из уборной. Э-гей – о-о-о!.. Бегу по лужайке и взбираюсь на поросший травами дзот. Палкой выковыриваю кусочки дерна и бросаю как можно дальше. Этого мне кажется мало. Бегом спускаюсь к реке и луплю палкой по воде, распугивая водяных жуков. Пытаюсь плевком попасть в одного из них, но куда там!.. Поворачиваюсь и задеваю ногой кусок ржавой колючей проволоки, торчащей из земли. Индейцы и ковбои могут заключить перемирие, их главный вождь тяжело ранен. Что, если начнется заражение крови, думаю я, стойко перенося боль и только чуть-чуть пристанывая. А вдруг я умру… так же, как бабушка? В своих играх мы постоянно убивали друг друга, но никогда не бывали убитыми. Быть мертвым так неинтересно. Теперь мы не стреляем из игрушечных пистолетов, но хороним что-то каждую минуту своего существования. Насколько легче тому, кто смотрит на все сквозь призму любви к Иегове, Битлз или коммунизму. (Простите, вырвалось. Не об этом я хотел говорить.)

ДВЕСТИ ЛЕТ СПУСТЯ

«Раман» Лапенкова, опубликованный почти двести лет назад, произвел в свое время сенсацию. Автора сравнивали с Джойсом и Марселем Прустом. Отдельные критические голоса потонули в море похвал почитателей. Апологеты элитарного искусства начертали его имя на своем знамени. Но не прошло и 50 лет, как поток славословий стал истощаться. Политические перевороты, смены режимов надолго оттолкнули рядового человека от высокого искусства. Лапенков по-прежнему почитался в узкой группке интеллигентов, но его мировая слава сошла почти на нет. О нем вспоминали как о талантливом представителе школы «черного юмора», интересном стилисте, но уже не видели в этом причины для обожествления. Около ста лет его произведения не переиздавались, и за это время вышло не более 15 переводов на другие языки. Совсем недавно Академия мировой культуры выпустила в свет полное собрание его сочинений, заново отредактированное, снабженное ценными пояснительными статьями и примечаниями. С новой силой разгорелась затихшая было борьба между сторонниками и критиками писателя, вновь загремело по всему миру его имя, вызывая тысячи разноречивых откликов, споров, суждений. Пожалуй, ни один художник в мировой литературе не вызывал столь непримиримых, буквально кровопролитных схваток. Да-да, это не шутка. Нашумевшее дело об отравлении Семена Навзикеева, главного редактора журнала «Семья и спорт», и убийство его малолетних детей в отместку за разносную статью в пятом номере за 2165 год получило широкий резонанс среди европейской общественности. Безусловно, выходки обезумевших фанатичек никоим образом не могут ни отнять, ни прибавить что-либо к славе писателя. Сейчас готовится к печати толковник произведений В. Б. Лапенкова, составленный из статей филологов всего мира. Сборник должен появиться в начале будущего года и, несомненно, станет одним из крупнейших явлений в современной лапенковистике.

О чем же пишут именитые филологи, философы, психологи, историки культуры? С разрешения издательства «Умное Слово» мы приведем несколько выдержек из будущей книги. Профессор Мичиганского университета Уиллмор Драйдер пишет в своей статье «Лапенков, за и против»:

«…конечно, многих критиков Лапенкова, как в годы его жизни, так и сейчас, отталкивала прежде всего чрезмерная усложненность его прозы, необычайно вольное обращение с традицией и читателем. Именно нежелание и неумение многих целиком растворить свою личность в личности писателя, отдаться всем его каверзам и эпатирующим выходкам создает ненужное противодействие и препятствует полному проникновению в глубочайший психологический подтекст его произведений, кроющийся за ширмой изящного эпатажа…»

Ему вторит известный иерусалимский психолог и педагог «аналитического хеппенинга» Рафаил Гейзман:

«Всякому серьезному исследователю творчества Лапенкова совершенно ясно, что столь уникальная фигура, вобравшая в себя дух и чаяния своих современников, не может казаться нам чем-то гладким и определенно положительным. Вся сила и страстность, вся противоречивость его исканий, все творческие метания, спроецированные на страдания и поиски человечества, вырисовывают нам образ мятежный, непримиримый, насыщенный яркими контрастами, а потому и далеко не исчерпанный простым признанием его гения или, тем более, отрицанием такового. Вдумчивость, беспристрастное размышление – единственный метод, с помощью которого можно разобраться в этом половодье лапенковской прозы, отделить истинное, вечное от случайного, наносного. Одним наскоком этого не добиться…»

Восходящая звезда итальянской школы эстетики Бруно Капелуццо, называя «Раман» Лапенкова «языческой библией нового времени», пишет:

«Удивительное сочетание мифов о Прометее, Гильгамеше и подвигах Тезея предстает перед глазами внимательного толкователя. Главный герой, если можно говорить о таковом, ибо автор един в тысяче лиц, скорее ближе к Язону домедеевского периода. А та сцена в конце „Рамана“, к сожалению утерянная, где безымянная героиня на языке жестов представляется нам то персонифицированным Духом Добра, то философом Демокритом?!»

С ним вступает в полемику доктор Сарванашастра из Калькуттского университета:

«Большое влияние на рост Лапенкова как художника, без сомнения, оказала восточная культура. Буквально на каждой странице встречаются реминисценции и намеки на то или иное явление из жизни Востока. Само название произведения „Раман“ наводит на мысль о связи с героем индийского эпоса Рамой, воплощением бога Кришны».

Крупный неоэкзистенциалист постфранкфуртской школы профессор Борман Хонеггер дает свой глубокий анализ произведений Лапенкова:

«…то и дело экстраполируя чистые апперцепции континуума лапенковской метаэтики, мы приходим к выводу о положении дизъюнкций и экспликаций эйдетической эталонной группы в его прозе. Ей ни в коей мере не присущи субституциональные фрустрации, что привело бы, напомним, к харизматическому гомоморфизму объектного катексиса и аутотентичной энтропии предиката. Мы верифицируем претанальные экспектации и приходим к модальному катарсису пограничной ситуации, что и дает нам полную ясность в этом вопросе».

И напоследок мы приводим выдержу из статьи московского кандидата Петра Сидорова:

«Смешны и жалки попытки некоторых крикунов от науки черпать из книг Лапенкова какие-то мистические, фрейдистские мотивы для построения своих систем и гипотез, давно дискредитировавших себя и изжитых подлинной наукой. Так и хочется ответить этим горе-толкователям словами из Лапенкова: „А идите вы на хуй!..“ Творчество Владимира Борисовича всегда было подлинно народным, питалось народными истоками, пило, что называется, из материнской груди пролетарской Родины. У писателя были моменты некоторого скептицизма и неверия, но в нужный момент партия и народ поддержали его, помогли развиться подлинно здоровому, негнущемуся, стоящему на страже подлинно народного искусства».

И родился от кузнеца Бориса у дворовой девки чад. И нарекли чада Владимиром. А престольный град исполнял в те лета похоти владык тьмы. Отрок же взрастал и, крепляшеся духом, сподоблялся премудрости: и благость Божия была на нем. И бысть по шести летах пишася достойны книги, что в корени древа нашего благодать возложат.

ОТ 10 ДИКАРЕЙ ОСТАЛОСЬ 5.

ПРОШЛО 5 ЛЕТ.

2 стихотворения (хотя автор принципиально не писал стихов).

1-е – посвящается работникам ГПУ:

 
«Полковник Жордан был бретер и вояка,
Полковник Жордан мог рычать как собака,
Полковник Жордан имел дачу и „ЗИМ“,
Полковник Жордан был неотразим».
 

2-е – (то же посвящение):

 
«Полковник Жордан был беспечным воякой,
К зиме приобрел себе дачу с собакой,
Достал он шофера и старенький „ЗИМ“,
На дачу всю зиму был в „ЗИМе“ возим».
 

Через некоторое количество страниц мы продолжим публикацию неизданных произведений под рубрикой «Lapenkov memoriam».

А сейчас – Часть 4 (с душком), в которой появляются ненадолго герои «Рамана», но тут же исчезают.