Текст книги "Запад-81 (СИ)"

Автор книги: Николай Лозицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц)

   – Капитан! Вы забываетесь! Как Вы можете задавать мне такие вопросы! Это военная тайна! Вы хотите под трибунал!

   Были мы с ним приблизительно одного возраста, но он в отличии от меня пороха не нюхал, хотя жизнь его и потрепала, но все равно, для него это еще не война, а так маневры... Став грудь в грудь, и взяв его за портупею, свистящим шепотом ему начал говорить:

   – Военная тайна, говоришь! Для кого военная тайна? Для немцев? Да они с неба не слазят и видят твой полк от начала и до конца! Или это военная тайна для тех, кто уже под бомбами лег, ни разу не выстрелив! А! Отвечай! Я у тебя спрашиваю потому, что надо мне всего две зенитки распределить так, что-бы не только твой полк прикрыть а и других тоже, что бы твои пацаны, которых тебе их мамки доверили, хотя бы по одному немцу с собой прихватили, что бы не зря погибли!

   Так и продолжали мы с ним стоять, пока из КШМки не вышел капитан Котов и делая вид, что ничего не происходит сказал:

   – Товарищ пр-р... командир, наши из-за речки передают, взяли голубей, спрашивают, куда доставить?

   Отпустив Василенко, ответил:

   – Скажите, пусть сюда, тут будем разбираться.

   Василенко, тоже сообразил сделать "морду кирпичем", и продолжил:

   – Следом за моим полком, пойдут еще два, тут других дорог больше нет.

   – Тогда сделаем так: пусть Ваши бойцы отроют моим машинам четыре капонира, напишите записку командиру полка, который следует за вами, после очередного налета пошлю вторую зенитку на прикрытие к ним, а ваш полк будет прикрывать первая. И ещё: Вы разведку вперед послали?

   Последний вопрос, поставил подполковника явно в тупик.

   – Думаете, немцы уже могли так далеко продвинуться?

   Не выдержав, я сорвался:

   – При таком подходе, немцы спокойно могут до Москвы продвинуться!

   У подполковника, видно терпец тоже оказался не железный, и он перешел на официальный тон:

   – Товарищ капитан! Вы себе позволяете явно лишнее! Потрудитесь соблюдать устав!

   Василенко махнул рукой своему адъютанту и приказал:

   – Командир саперного взвода ко мне! Быстро!

   Саперы Василенко и наши ребята с пленными подошли одновременно. Быстро решив, где и в какой последовательности будут рыться капониры, Василенко на броневике, а Котов и я, за ним на БТРе. Капитан Котов в БТРе, при подчиненных, не стал мне ничего говорить, только покачал головой.

   Подъехав к Фургону, который наверное был штабным, увидел небольшое скопление людей. Там уже были собранны пленные, и молодой командир через переводчика опрашивал одного из них. Немцы стояли толпой под охраной нескольких красноармейцев. У красноармейцев были трехлинейные винтовки с примкнутыми штыками. Мое внимание привлекла форма касок, в которых были красноармейцы. Они были с с увеличенными полями, небольшим гребнем сверху и напоминали своим внешнем видом немецкий шлем.

   Вытащив из БТРа двух немцев, их толкнули в сторону своих. Тем временем, командир полка слушал, что ему докладывал, молодой парень с тремя 'кубарями' в петлицах.

   – Интересно, какую должность занимает этот командир? Начальник штаба? Нет, слишком молод для этой должности.

   Взъерошенный и злой, он стоял рядом с переводчиком, а напротив него по стойке 'смирно' стоял невысокий молодой немец в летном комбинезоне. Лицо его исказила гримаса, он нервно подергивал лицом, словно сгоняя мух. Одна щека у него была бледная, а другая в багровых пятнах, он злобно сверкал глазами, но молчал.

   – Старший лейтенант! Что удалось выяснить? – спросил Василенко.

   – Пришлось вот, оплеухой слегка привести в чувство и поставить стоять, – по лицу говорившего было видно, что он недоволен собой, – а то стал тут передо мной, руки в карманы и стал гарантировать мне сохранение жизни у них в плену, если я лично проведу его через наши позиции! Решил завербовать меня, нахал!

   – А что дал допрос практически?

   – Мало. Здешнего положения почти не знает: их только утром перебросили наше направление. Утверждает, что всего два часа назад бомбил Тарнополь. Все они служат в пятьдесят первой бомбардировочной эскадре, летают на Ю-88, базируются на аэродромы Кросно и Лежаны. Их перенаправили из под Тарнополя, в связи с огромными потерями в пятьдесят пятой эскадре. Обстановки он не знает. Кажется, так оно и есть. В общем, практически для нас пустое место. Зато психологически...

   – А психологически, нам сейчас недосуг, Петр Дмитриевич, время дорого. Я пошел.

   – Товарищ подполковник! С ними что делать?

   – Старший лейтенант Запарин! Вы что не знаете, что делают с врагами трудового народа?

   Поняв, что немцев сейчас отведут к ближайшему кювету и расстреляют, и учитывая, что они ещё толком не допрошенные, я обратился к командиру полка:

   – Товарищ подполковник! Разрешите доставить пленных к нам в штаб, а мы потом данными поделимся...

   – Хорошо, забирайте!

   Связавшись с 'Гвоздикой', и согласовав передачу пленных через старшего лейтенанта из фотограмметрического взвода. Уложив немцев на землю, связав руки и надев, принесенные по моей просьбе 'сидоры', им на головы, после чего разместили пленных летчиков в десантном отделении БТРа.

   Переправившись уже в который раз через реку, мы выехали на широкий луг с небольшими холмиками и островками кустарника. Слева впереди рос мелкий березняк, а за ним, находился маленький хутор из трех небольших, но аккуратных домов. Впереди, километрах в двух, на небольшой возвышенности стояло село, перед ним проходила грунтовая дорога. Огибая справа, по большой дуге село, БТР уверенно шел по каким-то полям и перелескам, иногда – по просекам, лихо сминая молодые деревья. Несколько раз он, натужно воя моторами, переваливал то ли через маленькие речки, то ли большие ручьи. Хорошо, что бронетранспортер умеет плавать. Как я успел узнать, водитель сам с Дальнего Востока, успел перед армией поработать в леспромхозе шофером, а там условия думаю были посложнее, тайга погуще, местность побезлюднее. Судя по карте, парень гонит броник довольно точно к точке встречи. До места добрались за полчаса. При передаче пленных старлею, его курсанты, да и он сам вели себя как напуганные дети. Смесь любопытства и настороженности. Хорошо что у пленных на головах были "сидоры" и они не видели глаз, еще не обстрелянных наших ребят. Погрузившись в "Урал" фотограмметристы поехали в расположение дивизиона, а мы двинулись назад, тем более, что 'Овод' предупредил о подлете очередной волны немецких самолетов.

   Связавшись с капитаном Котовым, доложил о передаче пленных. На всякий случай повторил предупреждение "Овода". Он ответил, что уже ждем, – грунт легкий, выкопали глубокие с пологими стенками капониры для каждой "Шилки" и КШМки, и хорошо замаскировали, торчат только стволы и то если подняты.

   Еще перед тем, как отправлять пленных, Котов отдал приказ зенитчикам чтобы, пока саперы копают, экипажи быстро переснарядили ленты: убрали бронебойно-зажигательно-трассирующие и заменили на осколочно-фугасные. Не так заметны при стрельбе, будут позиции 'Шилок' с воздуха. Бронебойными набили одну ленту для стрельбы по бронетехнике.

   К позициям зенитчиков, мы подъезжали, когда немцы начинали делать первый заход на залегшую вдоль дороги пехоту. Когда проезжали мимо 'Шилки', к своему капониру, она дала очередь поверх нас – БТР даже закачался, такой была воздушная волна от её выстрелов. Поднялась пыль. Глянув вверх, увидел как самолет который был первым в строю камнем пошел вниз. Остальные как по команде ушли на высоту.

   – Надо будет запас воды возить, что ли? Подумал я. – Ну, это уже потом.

   На этот раз бой пошел не так, как раньше. Со стороны солнца на позицию 'Шилки', которая первая открыла огонь и сбила самолет, начала заходить четверка двухмоторных самолетов. Видно их задачей было подавление ПВО.

   Загнав БТР в укрытие, я доложил комбату о прибытии и продолжал наблюдать за боем зенитчиков и немецких самолетов. По рации было слышно, как экипажи "Шилок" переговариваются между собой:

   – Серега! На тебя от солнца заходит четверка!

   – Где? О! Бл... ! Не успеваю... !

   – Серый! Давай в четыре ствола по ведущему!

   – Три! Два! Огонь!

   Я вижу, как на ведущем сходятся две очереди и он в одно мгновение превращается в облако небольших фрагментов, несущихся с той же скоростью к земле, что и самолет за мгновение до этого. Через несколько секунд обломки ведущего упали вокруг "Шилки". Опять слышу по рации:

   – Серега! Пока они думают, меняй позицию! Я прикрою!

   Мехвод "Шилки" резко дав газа, буквально вылетел из капонира, и на максимальной скорости несется к новой позиции. И сразу на него начинает пикировать уцелевшая от зенитного огня тройка самолетов. Зайдя сзади, передний самолет сбросил бомбу и начал выходить из пологого пикирования. Вот тут-то вторая наша "Шилка" и влепила очередь из всех стволов, попадание пришлось как раз в кабину. Самолет как-то неуверенно ещё немного потянул вверх, а потом решив видно что не стоит, перевернувшись через крыло начал падать на землю. Немцы оказались упорными, и разойдясь в стороны, одновременно начали атаковать вторую "Шилку" с двух сторон – решение немцев было правильным, но их сил уже было мало и буквально через несколько секунд их самолеты горели на земле. Из летчиков, в живых, скорее всего ни кого не осталось. Бомбардировщики забравшись на безопасную высоту, сбросили бомбы и ушли на запад. Этот налет, кроме небольшой заминки, никаких потерь не принес. Следующие три часа, мы провели, прикрывая от воздушных налетов, выдвижение 87-й стрелковой дивизии к Владимиру-Волынскому. В течении всего этого времени, авиация немцев летала на высотах выше трех тысяч метров, вне зоны поражения наших "Шилок". Но и точность бомбовых ударов была на много ниже, а после того как зенитчики сбили еще одного разведчика, налеты бомбардировщиков вообще прекратились, только совсем высоко, постоянно присутствовал разведчик. Эх... Если бы сейчас, хотя бы пару, тройку наших истребителей! Сковырнув этого "глазуна", можно было бы рассчитывать на скрытное выдвижение дивизии, а так...

   Часть 14

   Лейтенант Омельченко

   Вот уже больше часа, как моя разведгруппа медленно и осторожно продвигается в заданном нашем командиром направлении – на юго-запад. Больше всего меня расстроил полученный позывной: 'Помело'. Я, конечно, понимаю, начальник штаба выбирал для позывных слова, которые четко произносятся и так же хорошо слышатся. 'Веник' – и то не так обидно.

   За этот час мы прошли около семи-восьми километров, и если в расположении мы слышали только отдаленную канонаду, то сейчас уже четко различалась винтовочная и пулеметная трескотня.

   Дорога, которая шла по левому пологому берегу, вывела нас на обширный луг. Он ещё весь в росе и отливает серебром. В мокрых кустах уже тарахтят дергачи, да так, что хоть уши затыкай. Почему-то этот уголок вдруг напоминает мне родную Смоленщину. Такая же тихая река Угра, ровный луг кругом, темный бор, задумчивый, даже утром хранящий сухое тепло, скрип коростеля, высокое светлеющее небо, уже стряхнувшее с себя ночные звезды.

   Перевалив через железнодорожную насыпь и продвинувшись еще на пару километров, увидел слева, шагах в пятистах от дороги, над местностью господствовала заросшая деревьями высотка. Рощу на восточном склоне этой высотки я и облюбовал я для устройства временного НП. Хороший обзор, выгодная позиция, удобное место для радиосвязи. Надо только замаскироваться хорошо – немцы не дураки, все удобные для наблюдения за полем боя места будут просматривать, простреливать и наводить авиацию. Так что первым делом хорошо замаскироваться.

   Не доезжая нескольких метров до гребня высоты, я приказал загнать БТР под самое высокое, раскидистое дерево, в густые, высокие кусты. За несколько шагов не видно ничего. Прямо с башни было удобно забраться на дерево и наблюдать за местностью, что и было сделано мной. Сразу взяв с собой полевой телефон и закрепив за ремень конец телефонного кабеля, я долез до удобного места и, подключив аппарат к кабелю, вызвал 'Гвоздику'.

   С этой точки, которая господствовала над всей местностью, даже без бинокля было видно, как через поля, разделенные межами, отступали наши. Справа виднеется небольшой дубовый лесок, слева – какое-то село, которого на моей карте нет. Прямо на запад уходит, постепенно поднимаясь дорога. Справа от дороги все поле было покрыто красноармейскими пилотками. Их отлично было видно на фоне белоснежных цветов гречихи.

   – "Гвоздика", "Гвоздика", я "Помело", как слышите? Прием!

   – "Помело", "Помело", я "Гвоздика" слышу вас "отлично"! Прием!

   – Нахожусь в квадрате 17-32, по "улитке" шесть, на высоте "Гребень", наблюдаю на запад от себя боевые порялки отступающей пехоты, численностью до батальона. Авиация противника штурмует пехоту, не давая организованно отойти. Как поняли? Прием!

   – "Помело", я "Гвоздика", вас понял. Приказываю силами отступающих подразделений организовать оборону по высоте "Гребень".

   К вам отправляю "Вал", "Шилку" и КШМку вашей батареи. Как поняли? Прием!

   – "Гвоздика", "Гвоздика", я "Помело"! Все понял! Разрешите выполнять? Как поняли? Прием!

   – "Помело", выполняйте!

   Самолеты немцев продолжали на бреющем полете обстреливать отступавших бойцов, и это увеличивало сумятицу их отступления. Над рощей повисла, словно застыла в воздухе, двухфюзеляжная 'рама'. Немецкий разведчик долго маячил над местом нашего расположения, но, очевидно, так ничего и не обнаружил: мы хорошо замаскировались в березняке. Скоро появились "Юнкерсы", и методично продолжили безнаказанно бомбить нашу отступающую пехоту. Наконец все успокоилось. Медленно оседала на землю пыль. Из-за неё наблюдать за местностью было невозможно, поэтому, оставив телефон на дереве, я спустился вниз. Большая группа отступающих пехотинцев медленно подходила к высоте, недалеко от нашей позиции. Командиров среди них я не заметил, правда, ориентировался я на командирские фуражки, но все были либо в пилотках, либо в касках непривычной формы, либо вообще без каких-либо головных уборов. Несколько десятков бойцов забрели в рощу. Один из них привлек мое внимание. Это был парень атлетического телосложения, во взмокшей, просоленной потом гимнастерке с расстегнутым воротом. Он оказался рядом с замаскированным срубленными ветвями БТРом. На лице солдата была растерянность... Видно от сильного отчаяния он швырнул наземь винтовку и в изнеможении опустился на траву. Выйдя из-за кустов, я решил воспользоваться тем же приемом, как и с нашим замполитом на политзанятиях – задать правильный вопрос.

   – Ну, и как дальше жить мыслишь боец? Когда в родное село придешь, и тебя спросят соседи, почему вернулся, что им ответишь? Невеселая браток, будет у тебя жизнь дома... Прямо скажем, скучновато будет...

   Красноармеец встал и дрожащей рукой попытался застегнуть воротник...

   – Все пропало, товарищ командир, наши бегут, а немца – силища!..

   В глазах солдата отражались растерянность и беспредельная тоска.

   – Да кто бежит? Твои товарищи честно сражаются, а ты говоришь: 'Бегут'... Бежал только ты да еще пяток, ну от силы десяток, что вон там, за деревьями, прячутся; а другие дерутся... И заруби себе на носу: Мы победим! Чего бы это ни стоило, победим! Просто хотя бы потому что нас больше! Только слезами и соплями тут не поможешь! Подними винтовку и иди приведи сюда вашего командира, вон к тем березкам! Я рукой показал куда. – Этих, что к кустам жмутся, с собой захвати! Спросишь лейтенанта Омельченко. Приказ понятен, товарищ красноармеец?

   – Да, товарищ лейтенант! Разрешите выполнять?

   – Как зовут-то тебя?

   – Матвеев Захар.

   – Ну, ступай, Матвеев, выполняй приказ!

   Спустя минуту, за кустами раздались команды: "Становись!", "По порядку номеров – расчетайсь!".

   Через несколько минут, к березкам подошли двое: Матвеев и коренастый мужчина в каске, с несколькими треугольниками в петлицах и медалью на прямоугольной колодке с лентой серого цвета и двумя продольными золотистыми полосками по краям.

   – Старшина Хильчук!

   – Лейтенант Омельченко. Какой части будете старшина?

   Глянув на меня, из-под густых бровей, старшина не дрогнув, ни одной мышцей лица, сказал:

   – А Ваши документики, глянуть можно, товарищ лейтенант?

   В один момент, мне стало ясно, что этого старшину, на горло не возьмешь, лучше сказать правду, а самое лучшее – сказать ему не всю правду.

   – Понимаешь старшина, в разведку нас послали. А в разведке действуют без документов. Приказ у меня – установить линию соприкосновения с немцами. Связи с войсками нет, что и где происходит – не известно. Вот такие, вот дела, Хильчук.

   – Верю, товарищ лейтенант. Если бы Вы диверсантом немецким были, нашлись и документы, и все остальное. А так все правильно. Хотя форма ваша, да и оружие – не встречал я такого.

   – Неделю назад выдали, а одел только сегодня ночью.

   – Правду вы говорите, товарищ лейтенант. Не обмялась еще Ваша форма, да станком ткацким еще пахнет – совсем новая! Я в этом деле понимаю, поскольку старшина роты я, в третьем батальоне шестьсот двадцать второго стрелкового полка.

   – Ну, а я – командир взвода управления отдельного артиллерийского дивизиона.

   – Из укрепрайона?

   – Нет, старшина, не из укрепрайона. Извини, больше не могу ничего сказать.

   – Да чего извиняться, товарищ лейтенант! Мы люди военные – понимаем!

   В это время, из кустов, где стоял замаскированный БТР, раздался крик моего наблюдателя:

   – Товарищ лейтенант! Немцы!

   Вместе со старшиной, подойдя к крайнем деревьям рощи, я поднял бинокль и увидел вдали немецких мотоциклистов. Они мчались по дороге, подымая пыль и судя по вспышкам, прочесывали обочины дороги пулемётным огнем. Я уже хотел дать команду на постановку неподвижного заградительного огня, как впереди звонко ударили пушки, и вся группа мотоциклистов пропала в разрывах. Судя по выстрелам, стреляли трехдюймовые орудия, приблизительно – артиллерийский взвод.

   Как-то резко наступила тишина, и было слышно как у меня под ногами деловито жужжит шмель. Присев под деревом и раскрыв офицерскую сумку, я стал рассматривать карту. Подошедший Хильчук, постояв пару минут рядом со мной, сказал:

   – Товарищ лейтенант, а карта у Вас, тоже какая-то новая?

   На вопрос старшины, я буркнул:

   – Хильчук, какую выдали, с такой и работать приходиться!

   Смотри! Высотка, на которой мы находимся, практически перекрывает дефиле между двумя болотистыми поймами вот этих речушек. Поэтому для немцев единственным удобным направлением для наступления в радиусе километров трех-четырех является наше направление. Согласен?

   – Похоже, что так, товарищ лейтенант.

   – Сколько у тебя людей, старшина?

   – Девяносто семь, семь ручных пулеметов и один ротный миномет!

   – Боеприпасы?

   – Почти полсотни цинков с патронами и семь ящиков гранат, ну и то, что есть у личного состава.

   – Добре! А что с ранеными?

   – Тяжелых успели еще до отхода отправить в тыл, а легких – двенадцать, фершал наш, уже перевязал и отдыхают в тенёчке.

   – Вот, что старшина! Пошли пяток бойцов с пулеметом вперед, пусть они выяснят, кто так добре причесал мотоциклистов и надо чтобы эти ребята продержались пару часов, пока мы здесь организуем оборону. На фланги отправь по отделению из десяти человек с одним пулеметом, пусть смотрят за флангами, а также собирают и отправляют сюда всех отступающих и отставших от своих частей. Я повторяю – всех! На машинах, повозках, лошадях – всех! Остальным окапываться. Если успеем окопаться, считай немцы будут воевать с батальоном, а не с неполной ротой!

   Тут старшина неожиданно задал вопрос:

   – А Вы давно в армии, товарищ лейтенант?

   – Чуть меньше года старшина, а что?

   – Понятно! Кадровый лейтенант уже бы нарезал участки, указывал сектора огня и места установки пулемётов на местности, проверил бы наличие у бойцов шанцевого инструмента и распределил их среди личного состава.

   – Вот вы этим и займитесь товарищ старшина. Я смотрю, у Вас боевой опыт есть? Кивнул я на "Боевые Заслуги".

   – Есть, товарищ лейтенант.

   – Вот и отлично. Да-а! Я видел нескольких связистов, сколько их? И что из связи есть?

   – Неполное телефонное отделение. Шесть телефонистов, семь полевых телефонов, девятнадцать катушек кабеля.

   – Отлично! Добавь в каждое отделение на фланги по одному телефонисту с аппаратом, а в разведгруппу добавь двоих, и пусть сразу два кабеля тянут от тех артиллеристов – так надежнее. Понятно?

   – Да, понятно, товарищ лейтенант!

   – Выполняйте старшина!

   Земля на высотке нетрудная. Думаю за час – полтора, у нас уже должна быть траншея в полный профиль. Впереди, до кромки леса расстилалось белое поле цветущей гречихи, кое-где прерываемая полосками каких-то других растений и попятнаное воронками от бомб. Казалось, гречишное поле покрыто глубоким свежевыпавшим снегом. Тишина такая, словно и не было войны. За нами метров на восемьсот в глубину, до самой железной дороги, тянулся луг с редким кустарником, справа и слева у насыпи ограниченный небольшими вишневыми садиками. В километре на юго-востоке в густых садах пряталась железнодорожная станция. Отсюда, с высоты, была видна водокачка.

   Однако одно обстоятельство меня насторожило и встревожило. Стрелки рыли одиночные стрелковые ячейки, а не окопы, на значительном расстоянии друг от друга. Конечно, это безопаснее. Если снаряд попадет в расположение взвода, даже отделения, большого вреда это не принесет, люди останутся целы. Но как взводный или отделенный командир будет управлять действиями своих подчиненных, во время боя? Да, и солдат, чувствуя локоть соседа, будет себя намного уверенней чувствовать! Подумав над этим, решил провести такой эксперимент:

   – Товарищ старшина, подойдите ко мне!

   Хильчук, как положено за три шага попытался перейти строевой шаг. Махнув рукой, я сказал:

   – Старшина, сейчас не до шагистики! Подайте команду: 'Все ко мне!'

   – Рота, слушай мою команду! – У старшины неожиданно оказался густой и зычный бас. – Бегом ко мне!

   Тотчас же к нам поспешили несколько бойцов, окапывающихся по соседству. На других команда не произвела ни малейшего впечатления. Они просто ее не услышали и продолжали заниматься своим делом. Напрасно Хильчук повторил ее дважды, сопровождая энергичной жестикуляцией.

   – Достаточно, старшина, – сказал я, – соберите личный состав через посыльного. А пока они соберутся по рассуждаем, подумаем.

   – В бою и мы будем стрелять, и противник. Станет бить артиллерия, минометы, пулеметы, пойдут танки, в небе загудят самолеты. Словом, слышимость уменьшится в несколько раз. Как же вы будете командовать красноармейцами, если теперь, когда никто не стреляет и стоит относительная тишина, они не услышали вас? Наверное, надо бойцов расположить иначе, собрать каждый взвод в кулак и отрыть одну траншею на взвод. Риск от этого, конечно, возрастет, но на войне без риска нельзя. Вы согласны, товарищ старшина?

   Хильчук, видимо ожидавший разноса от нового начальства, весело доложил:

   – Есть, товарищ лейтенант, отрыть одну общую траншею. В Монголии, в тридцать девятом, мы тоже сначала в ячейках сидели, а потом поняли – окоп надежнее. Оно конечно, не по Уставу, но так шкура солдатская целее будет! Разрешите выполнять?

   – Выполняйте!

   Связисты посланные с группами прикрытия на фланги, уже проложили полевой кабель к капониру БТРа, который копали мои бойцы и сидя на корточках бубнили позывные своих абонентов.

   Вот один из них, развернувшись ко мне доложил:

   – Товарищ командир! На правом фланге обнаружено и направлено к нам три "двуколки" с обозно-вещевым имуществом.

   – Добро!

   Подойдя ближе к ним, я с любопытством рассматривал полевой телефон этого времени, куда нас так неожиданно занесло. Он представлял из себя деревянный ящичек, покрашенный в защитный цвет. Крышка аппарата закрывалась на два латунных крючка, сбоку был прикреплен брезентовый ремень для переноски. А полевой кабель поверг меня в шок. Это был чисто медный многожильный кабель, в нитяной изоляции. Почему-то всплыл в памяти бабушкин утюг, у которого сетевой шнур был как две капли похож на этот кабель. Как-то раз, когда бабушка что-то гладила, она нечаянно опрокинула стакан воды на шнур, который сразу замкнул проводку и в доме выбило пробку. Припомнив это, я спросил у телефониста:

   – Слышь, боец! А что будет со связью если к примеру пойдет дождь?

   – Так известно чего товарищ командир, мы из телефонистов посыльными станем! Чуть вода и готово!

   Ответ солдата поверг меня в уныние. Получается, в это время, в Красной армии, дела со связью – швах! Как же управлять подчиненными подразделениями? Я стал лихорадочно вспоминать, что есть у меня во взводе из имущества связи. Первое – 24 километра полевого кабеля П-274м в полиэтиленовой, герметичной изоляции! Во-вторых шесть штук полевых телефонов ТА-57 и в третьих – три радиостанции Р-159 с блоками усиления мощности УМ. За этими размышлениями меня застал вызов по рации от моего комбата.

   – "Помело", "Помело", я "Снег", как слышно? Прием!

   – "Снег", "Снег", я "Помело", слышу "отлично", Прием!

   – "Помело", я "Снег", нахожусь в тысяче метров на восток от вас. Вы меня наблюдаете? Как слышно? Прием!

   Развернувшись почти на 180 градусов, начал просматривать местность через бинокль. По дороге, неторопливо, на восток шли наши солдаты. Их было человек сорок-пятьдесят. На нескольких носилках они несли раненых. Дальше, за обочиной дороги в кювете, увидел столб пыли и затем не большую колонну из трех гусеничных машин.

   – "Снег", "Снег", я "Помело", отлично вас вижу, как слышно? Прием!

   – "Помело", я "Снег", сориентируйте меня!

   – "Снег", я "Помело", через восемьсот метров вправо будет съезд на колею, по ней через двести метров будет НП. Как поняли? Прием!

   – "Помело", я "Снег", понял Вас. Конец связи.

   – "Снег", "Снег", я "Помело", впереди вас, за поворотом около взвода пехоты с раненными. Нам лишние бойцы не помешают! Как поняли? Прием!

   – "Помело", я "Снег", понял вас. Конец связи!

   Через несколько минут комбат снова вышел на связь.

   – "Помело", я "Снег", как слышно? Прием!

   – "Снег", я "Помело", слышу "отлично", прием!

   – Я тут встретил "махру", у них пятеро тяжелых, один уже готов. Я приказал похоронить. Нам и так хватит без вести пропавших. Нужен транспорт до ближайшего медсанбата. У тебя что-то есть? Прием!

   – "Снег", я "Помело", так точно есть! Сейчас пришлю три двуколки. Прием!

   – Зачем три? Двух за глаза хватит!

   – "Снег", я "Помело", третья с оставшимися бойцами пойдет на станцию за лопатами, БСЛок мало! Прием!

   – Добро, "Помело". Конец связи.

   Только я закончил говорить с комбатом, как к НП, скрипя подъехали три пароконные повозки. На каждой сидело по одному красноармейцу, с карабином за спиной. Первый боец натянул вожжи, и традиционным "Тпр-у-у!", остановил коня. Спрыгнув с сиденья и закрепив вожжи, он спросил:

   – Товарищ командир! Где найти лейтенанта Омельченко?

   – Это я, товарищ красноармеец.

   – Товарищ лейтенант! Красноармеец Шелудченко. По приказу командира батальона эвакуирую батальонное обозно-вещевое имущество.

   – Красноармеец Шелудченко! Слушай приказ! Повозки разгрузить, на дороге в восьмистах метрах группа бойцов с четырмя тяжело раненными. Раненых грузите в две повозки и отправляете в медсанбат. Третья повозка забирает сопровождавших бойцов и следуете на станцию, которая находится в километре на юго-восток. Ориентир – водокачка. На станции собираете все лопаты и пилы, которые сможете найти. И мухой назад. Понятно?

   – Да! Понятно! Разрешите выполнять?

   – Разрешаю!

   Не успел Шелудченко, разгрузить повозки, как к НП с ревом подошла наша техника, вся облепленная красноармейцами.

   После остановки, они горохом посыпались на землю, и по команде старшего начали строиться. Пока они строились, считались, я быстро довел до капитана Пленгея обстановку. В конце доклада я не удержался от вопроса:

   -Товарищ капитан, а почему нам придали только одну "Шилку"? Ведь у нас тут, танкоопасное направление?

   – Ну-у... Пленгей явно подбирает нематерные слова, чтобы довести свою мысль до меня. – Две "Шилки" придали Мисюре, там ...-полный п....ц! Еще две придали Ипанову со Скороходовым, это который из ЗРБ, одна осталась прикрывать дивизион, а что осталось в сухом остатке, отдали нам. Не ссы сынок! Мама новые трусы не купит!

   После службы в одной из групп войск, Пленгея безоговорочно отправили проходить службу в Союз. Прибыл он в соседний танковый полк, на должность начальника штаба артдивизиона, но в силу своего характера, не сошелся с командиром полка, и должен был быть уволен из рядов нашей славной Советской Армии. Наш Суворыч, неизвестно какими путями сумел добиться его перевода к себе, комбатом-3. Сам однажды слышал, как Амбросимов кому-то по телефону доказывал, что Пленгею, с его-то опытом, полк можно дать, не то что, батарею...

   Однажды, мне довелось слышать как повышал свое боевое мастерство наш комбат.

   За время своей службы в группе войск, а это четыре года, провел он поочередно в 3-х военных городках на окраине крупнейшего полигона. Поэтому, их артиллерийский дивизион постоянно участвовал в проведении боевых стрельб, – то с мотострелками, то с танкистами или с десантниками. А поскольку не было такого, чтобы все они получали положительную оценку с первого раза, то и артиллеристы вместе с ними 'гнили' на полигоне. И снарядов на эти цели Родина не жалела. Наряду, с положенным количеством артиллерийских боеприпасов загруженных в транспорт батарей, по 'тихому' и устному распоряжению командира дивизиона в каждой батарее находилось и по 4-5 боевых выстрелов, 'сэкономленных' во время больших учений, и, естественно нигде не учтённых.

   Регулярно, как правило ночью, командир дивизиона, поднимал ту или иную батарею по тревоге. Понятно, что в силу характера, чаще всего по тревоге выходила батарея, где служил Пленгей.

   Комдив обычно вручал проштрафившемуся листок бумаги, на котором, к примеру, было написано: 'Цель 168, ДОТ, Х – такой то, У – такой то, Н – такая то, расход 1 снаряд – боевым'.

   Т.е. кроме координат цели ничего больше не было. Ни района огневых позиций, ни рубежа наблюдательных пунктов. Всё остальное необходимо было выбирать и выполнять самостоятельно, – вывести батарею по тревоге с вооружением в самостоятельно выбранный район (в зависимости от места цели), занять его, провести топогеодезическую привязку боевого порядка, определить реально на цель на местности, подготовить все необходимые данные и произвести боевой выстрел. И по результатам отклонения разрыва от цели, подготовить корректуру. И только после этого, секундомер командира дивизиона останавливался.