Текст книги "Вокруг «Серебряного века»"
Автор книги: Николай Богомолов
Жанры:
Культурология
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 44 (всего у книги 48 страниц)
Беседы с Георгием Викторовичем Адамовичем
Часть вторая [1102]1102
Первая часть (в сильно обработанном виде) была опубликована: Новый журнал. 1979. № 134, под загл. «Разговоры с Адамовичем (1958–1971)». Здесь печатается по машинописному тексту (Box 1. Folder 6).
[Закрыть]
Узкая улочка, отходящая от Елисейских полей, называется рю дэ Колизэ. Там мы сиживали в простом «табачном» кафе и в сумрачном «Фестивале» с притушенными красными огнями.
Г.В. все искал «веселого немца» в рубашке «квадратиками». В конце концов он его нашел, и они вместе удалились. Это было в самом конце июня.
– Мне всегда хотелось мальчиков, но в гимназии ничего не было. Я был студентом-первокурсником. Отозвался на объявление в «Новом Времени». Ко мне явился эстонец, его имя Верес (т. е. Ворона). Я тогда жил не <с> семьей, а в отдельной комнатке, в том же блоке домов – к нашим я шел обедать через двор. Сколько у меня было – наберется целый полк.
<На полях:> Мой старший брат как-то вызвал меня, я еще был в гимназии, и долго говорил о соблазнах юности, всячески предостерегал. А потом я узнал, что и он любил мальчиков… Этот брат был впоследствии генералом, начальником кадетского корпуса в Сараево. М-в мне рассказывал, что кадеты его обожали, как отца… [1103]1103
Борис Викторович Адамович (1870–1936) командовал Кексгольмским полком, в годы эмиграции действительно был начальником Русского кадетского корпуса в Югославии.
[Закрыть]
Раз вечером ко мне зашел матрос, необыкновенной красоты… Написал в редакцию «Звена», что прийти завтра утром не смогу, болен… На другой день ко мне явилась вся редакция – Кантор, Мочульский [1104]1104
Михаил Львович Кантор (1884–1970) – литератор, в 1926–1928 гг. редактор журнала «Звено», близкий друг Адамовича (см.: К истории русской зарубежной литературы: Как составлялась антология «Якорь» / Публ. и коммент. Г. Струве // Новый журнал. 1972. № 107; К истории русской зарубежной литературы: О парижском журнале «Встречи». С приложением переписки двух редакторов / Предисл. и коммент. Г. Струве // Новый журнал. 1973. № 110; «…Наша культура, отраженная в капле…»: Письма И. Бунина, Д. Мережковского, З. Гиппиус и Г. Адамовича к редакторам парижского «Звена» (1923–1928) / Публ. О. Коростелева // Минувшее: Исторический альманах. СПб., 1998. Т. 24; Якорь: Антология русской зарубежной поэзии / Составили Г. В. Адамович и М. Л. Кантор / Под ред. Олега Коростелева, Луиджи Магаротто, Андрея Устинова. СПб., 2005; Константин Васильевич Мочульский (1892–1948) – историк литературы, критик, один из ближайших сотрудников «Звена».
[Закрыть]. Я приоткрыл дверь и говорю – никак не могу принять, ужасная головная боль… Вдруг Кантор, стоявший в передней, увидел матросскую шапочку с помпоном – она красовалась в комнате, на столе… Дверь была приоткрыта… – Ах, так, – все замолчали и быстро вышли.
Петербургские анекдоты
Г. Иванов жил у своего родственника генерала, который ложился очень рано. Мы водили на его квартиру солдат и матросов. В передней нарочно выворачивали генеральскую шинель, чтобы видна была малиновая подкладка, – видишь, тут генерал живет. Делалось это во избежание скандалов.
Было у меня и с Жоржиком Ивановым. Это он меня соблазнил.
Один парень говорил Георгию Иванову: «Лучше бы в бане, ведь заодно и вымоешься». Потом мы любили повторять: «…заодно и вымоешься».
Есенин любил только женшин. Но одно время он жил с Клюевым, который очень его ревновал.
Как-то встретил Есенина на Невском. Разговорились. Он говорит – как сейчас помню: «Г.В., советую сходить в такую-то парикмахерскую, там красавец парикмахер, тело, знаете, бе-е-лое, и хорошо стрижет-бреет!» [1105]1105
30 марта 1970 г. Адамович писал Иваску: «А вот о Клюеве и Есенине. Будто бы Есенин с ужасом отстранял домогательства Клюева. Это возможно, Клюев был по нашим тогдашним меркам стар, уродлив, малоопрятный. Но насчет „ужаса“ Есенина по этой части я мог бы рассказать о своих разговорах с ним по поводу какого-то парикмахера, к которому он советовал мне поехать».
[Закрыть]
Член Государственного Совета X. часто захаживал в Народный Дом графини Паниной. Залез в карман к пареньку. А тот его цап за руку, и повели в участок. «Барин, а лезете в карман к бедному человеку, часы украсть хотите…» – Околодочный: «Ваши бумаги…» Видит – член Государственного Совета, гофмейстер двора его величества. «Виноват, ваше высокопревосходительство!» – И сразу же с искаженным лицом набрасывается на паренька: «До тебя барин снизошел, к тебе в карман залез, а ты что? Я т-тебя!»
– Да, взаимная любовь – свинство. Я оттолкнул Рюрика Ивнева, как только почувствовал, что начинаю ему нравиться [1106]1106
Рюрик Ивнев (Михаил Александрович Ковалев, 1891–1981) – поэт и прозаик, мемуарист. Был известен агрессивным гомосексуализмом. 20 декабря 1968 г. Адамович писал Иваску: «Вы спрашиваете, знал ли я Ивнева? Это был едва ли не первый (по времени) мой литературный друг. Я познакомился с ним по объявлению в „Нов<ом> Времени“: „Юноша, поклонник всего не банального, ищет друга“. Я ответил – и мы сразу с ним сдружились. Он был тогда эго-футуристом. <…> Ивнев – настоящий поэт, но неудачник в поэзии. Ничего не вышло, а могло выйти. Стихи про Архангельск – хорошие, когда-то восхищали Мандельштама (коего Вы все-таки напрасно возвели в первые поэты нашего века)».
[Закрыть]. С моим ангеломя никогда не жил, это только дружба. Ангелаэтого не видал, но знаю, что он в Париже [**]**
На полях приписано: «Живет в Ницце – русский».
[Закрыть]. Георгий Иванов забылся и говорит мне при Одоевцевой: «Жорж, смотри, какой красивый матрос». Ирина посмотрела на него с сожалением: «Сколько волка ни корми, он все в лес смотрит…»
Еще два года тому назад, выйдя из того же «табачного» кафе, мы с опасностью для жизни переходили авеню Ваграм. Помню бешено-веселые глаза Адамовича: «Я поэтов не люблю… Знаете, каких я люблю? Таких, которые говорят: „А в морду хошь?“» – и он приостановился перед мчащимся автомобилем.
Никогда я не был влюблен в Варшавского [1108]1108
Владимир Сергеевич Варшавский (1906–1977) – эмигрантский писатель, автор книги «Незамеченное поколение».
[Закрыть]. Это только дружба.
Просыпаюсь в отеле и не нахожу своего платья. Мальчишка оставил ветхую тужурку и короткие штаны – он был маленького роста. Кое-как одеваюсь и выхожу – босой… Сажусь в автомобиль и еду к тетке: «Дайте столько-то франков, меня обокрали». Потом встретил его и укорял: «Почему сапог не оставил? А теперь отдай хотя бы документы». – «Я их в уборной спустил…» Г.В. смеется: приключение.
В 20-х мы часто выходили на охоту с Мочульским. О его книгах лучше не говорить, это сплошные восклицания – великий, гениальный, <нрзб.> Хотя его книга о Достоевском и годится в качестве справочника. Но был хорошим товарищем [1109]1109
Имеется в виду книга К. В. Мочульского «Достоевский: Жизнь и творчество» (Париж, 1947).
[Закрыть].
Объединялись мы и со Злобиным. Как-то возились с мальчишками в сарайчике при даче Мережковских, в Каннах. Вдруг из открытого окна голос Зинаиды Николаевны: «Кто там не спит, шумит?»
А. А. Трубников [1110]1110
Александр Александрович Трубников (1883–1966) – искусствовед, мемуарист (см. его книгу: Трофимов А. (Трубников А. А.).От Императорского музея к Блошиному рынку. М., 1999).
[Закрыть], приятель Маковского («Аполлон», «Старые Годы»), гоняется за арабскими мальчишками. Теперь это опасно: могут принять его за сочувствующего алжирскому правительству.
Хорошая жизня
Обедаем в Ницце, в том темноватом ресторанчике.
Г.В.: Вероятно, сюда зайдет этот серб… из недавних эмигрантов. Всегда одно и то же говорит – у вас жизня хорошая, не то что у нас… Хорошо живете, как Бог…
Вскоре серб действительно явился и немедленно же приступил к исполнению своей роли: «Жизня хорошая… как Бог».
Статный, русый, загорелый, веселые глаза…
Мы его потом опять встретили на Английской набережной.
Опять то же самое: «Жизня хорошая… как Бог». Но этот припев не надоедал, всегда он вкладывал в свою роль какие-то новые интонации – то насмешку, то сожаление. И эта подкупающая улыбка: только славные умеют так улыбаться.
И Г.В. улыбается: «Ну, идите, идите… А я домой отправлюсь, к жене, она мне самовар поставит, в постель уложит, что и говорить – хорошая жизня». Я не умею вести таких музыкальных разговоров, в которых каждое слово так перенасыщено тональностью: дескать, всего говорить не стоит, но я тебя понимаю, знаю, что тебе деньги нужны, знаю, что ты не обедал сегодня, что жизнь твоя скверная, и знаю, что хорошо быть молодым, а моя вот молодость давно улетела…
Серб вынул из кармана монетку в пять старых франков (это один америк<анский> сент): «Не надо мне денег, на что они?» И бросил монетку на землю. Через минуту ее подобрала проходящая француженка: «Месье, это не ваши ли деньги?» Серб: «Ваши, мадам!» – «Мерси, месье!» Вероятно, француженка взяла их из суеверия – найденные деньги приносят счастье.
Темная, теплая ночь, белые отели уже не кажутся безобразными, колеблются пальмы, шелестит шелковое Средиземное море.
Сверкающий оскал улыбки. Темные веселые глаза.
Хороший вышел бы из него солдат. Верный товарищ, и в атаку выходил бы одним из первых.
Зачем-то он на Ривьере. Что-то подрабатывает, в порту ли, на променаде… Может быть, ему так и не придется спеть хотя бы первую ноту той тени теней, для которой он создан, – внутренно и внешне подготовлен. Потенциальный четник, потенциальный пройдоха.
Музыка, музыка – ночь и серб… Не шелест волны, а шелест архангельских крыл… Какая чепуха – и как хорошо!
Из отдельных записей
Париж, 18-го июня <1960>.
Вчера были И. В. Одоевцева и Ю. К. Терапиано – любовники из богадельни. Ей не то 59, не то 62, ему – 63. Любовники скорее для рекламы – дескать, мы все еще можем.
И.В.О.: мелкие черты лица, блистающие взоры («благодаря» употреблению наркотиков?). Платье, шляпа в голубоватых тонах. Крашеные кудерьки навыпуск (из-под шляпы). Очень оживленная.
Уже виделся с ними прошлую субботу на Вожирар. А теперь мы позвали их обедать на бульваре Журдан.
Терапиано – румяный, обманчиво здоровый после всех операций. Вчера у него почему-то был испуганный вид.
Так он говорил о Цветаевой: получила 5 тысяч франков и купила великолепное манто, а у самой рваные туфли… Не дубина ли?
Нелепая, взбалмошная Цветаева, которая всегда за все платила потом, кровью, поехала с сыном к мужу и повесилась в России, на родине. Конечно, и <в> ней была своя поза, но она – мать, жена, она – поэт всерьез, на самом деле. «Благородная Цветаева».
Героиня из Чарской и Жанна д’Арк, Ламбаль, боярыня Морозова… по нраву была в бытии. Только хам может над Цветаевой смеяться.
Сегодня днем завтракал с С. К. Маковским (уже в третий раз в «таба» на Ваграм-Тильзитт).
У него письмо от г-жи Якоби (ум<ерла> в Америке, недавно). Якоби была в гимназии – ее учительница г-жа Мухина, возлюбленная Анненского, что «все знали» в школе [1111]1111
Екатерина Максимовна (Максимилиановна) Мухина (урожд. Клемени; 1867–1942?) – жена сослуживца И. Ф. Анненского по Царскосельской гимназии А. А. Мухина. Письма Анненского к ней опубликованы: Анненский И. Ф.Письма 1879–1905. СПб., 2007. Т. I; То же: 1906–1909. СПб., 2009. Т. II.
[Закрыть].
Другая возлюбленная: свояченица, сестра жены, у которой отваливались искусственные брови.
Вчера купил Анненского и прочел, не называя автора:
Когда на бессонное ложе
Рассыплютсябреда цветы…
……………………………………………
Горячечный сон волновал
Обманом вторыхочертаний…
……………………………………………
Откинув докучную маску,
Не чувствую уз бытия… (ус бытия)
С.К.: Плохо…
Но это Анненский… Он сразу начал отступать…
Анненский большой поэт, но и <у> него столько же погрешностей, как и у Блока – тоже большого поэта…
С.К.: Ах, нет, Блок только слушал «голоса» и писал безграмотно…
После Музея Совр<еменного> Искусства были в Эльзасском кафе на Вожирар (288) – грязная, мещанская и чем-то очень симпатичная улица. Там С. Ю. Прегель, И. В. Одоевцева, Ю. К. Терапиано, В. А. Мамченко, В. Л. Корвин-Пиотровский [1112]1112
София Юльевна Прегель (1897–1972), Виктор Андреевич Мамченко (1901–1982), Владимир Львович Корвин-Пиотровский (1891–1966) – поэты-эмигранты. Мамченко входил в ближайший круг общения Мережковских 1930-х годов.
[Закрыть].
Мамченко: Зачем вы со Струве выпустили белогвардейские стихи Цветаевой, именно поэтому в Сов<етской> России не могли выпустить ее сборника… [1113]1113
Имеется в виду книга: Цветаева Марина.Лебединый стан. Мюнхен, 1957. Готовил книгу к печати Г. П. Струве, а предисловие написал Иваск.
[Закрыть]А почему вы написали «экспликацию» двух стихотворений Чиннова [1114]1114
Речь идет о редкой брошюре Иваска: Разбор двух стихотворений Игоря Чиннова. Изд-во Канзасского университета, 1959. 13 с. Тираж 40 экз. Отпечатано на множительном аппарате. Мы имели возможность ознакомиться с экземпляром в архиве Г. П. Струве.
[Закрыть]? Даже Пушкина так подробно не разбирали…
Я: Вы все, даже вы, Мамченко, завидуете Чиннову…
Я же и Державина разбирал.
Мамченко: В. А. Злобин написал иконный очерк о смерти Мережковских в сб<орни>ке «Орион» [1115]1115
Злобин В. А.Как они умерли // Орион. Париж, 1947. С. 118–135.
[Закрыть]. Я видел, как умирала З. Н. Гиппиус – ползала на четвереньках, а из горла вываливалась питательная трубка, и какая ужасная она была в гробу. Нужно правду говорить. Самую жестокую. Но я знаю, что этого не напечатают.
Мамченко может сболтнуть, но он «чистый» среди них. Очень уже морщинистый, и все-таки «мальчик», «подросток» – из мастеровых, свет<лые> блестящие глаза. Быстрый говорок. Я его назвал «совестью», а быстрый Корвин добавил: «Я „понимание“…»
Корвин-Пиотровский – громко звучащая фамилия, не настоящая. Маленький, носатый, юркий – из Гомеля, Могилева… Манерный шут, читал лестные отзывы о его «Поражении» Вейдле (для меня опять русский ямб в ваших стихах после «Первого Свидания» Белого и после «Возмездия», кажется). И еще письмо проф. Гудзия [1116]1116
Николай Каллиникович Гудзий (1887–1965) – историк литературы, живший в СССР.
[Закрыть]. Так он с этими письмами и ходит и везде их читает. И усмехается: да, читаю эти хвалебные отзывы, но, дескать, все суета, еврейско-иронический смешок. Открыл 4-ю книгу «Мостов» и начал хвалить мои стихи («Мексик<анский> дневник» [1117]1117
Иваск Ю.Мексиканский дневник // Мосты. Мюнхен, 1960. Кн. 4.
[Закрыть]). «Вы поэт, поэт…»
Я: Да, поэт, но не умеющий выразить своего…
Корвин: На фоне мелового свода… Хорошо…
Я: Говно, если сравнивать с Чинновым…
Конечно, все ясно: Корвин хочет, чтобы его стихи похвалил.
Одоевцева хочет, чтобы я ее устроил в Америке (преподавательницей). Прегель потолстела и стала добродушной. Мало говорила. Выпили, платил Корвин, разбил две рюмки…
Мамченко преподнес Тамаре [1118]1118
Жена Иваска Тамара Георгиевна (урожд. Межак; 1916–1982).
[Закрыть]красную розу. «Это вам вроде благовещения…»
Розанов в «Уединенном»: священники, врачи и поэты напоминают проституток, ко всем ласковы, но глубоко равнодушны [1119]1119
Сокращенный и не вполне точный (врачи у Розанова не упоминаются) пересказ записи. См.: Розанов В. В.О себе и жизни своей. М., 1990. С. 47–48.
[Закрыть].
И вот я в этом обществе старых и стареющих проституток русско-эмигрантской литературной богадельни.
Но проститутки литераторы всех вообще наций, всех вообще эпох. Разница между ними незначительная. Но это очень распустившиеся проститутки-богаделки. Сплетни их злые, иногда, м<ожет> б<ыть>, и вредные, но все это для забавы; впечатление – они преимущественно ходят в кафе, одеты же неплохо, все же денег мало (3 доллара за статью в «Р<усской> Мысли»), В богадельне Одоевцевой и Терапиано дают иногда манную кашку, но дом этот не без комфорта. Многие звание поэта заслужили. Офелия Одоевцевой или ее:
Любите меня, любите
И дайте мне умереть… [1120]1120
Офелия – видимо, одно из двух стихотворений И. Одоевцевой «В легкой лодке на шумной реке…» (Избранное. С. 81–82) или «За верность. За безумье тост…» (Там же. С. 167), обсуждавшееся в переписке Иваска с Адамовичем; второе двустишие – ошибка памяти Иваска. В стихотворении Одоевцевой «Вам надо уехать в Египет…» читаем:
О, любите меня, любите,Помешайте мне умереть!(С. 102).
[Закрыть]
И у Терапиано: «Ложечкой звенела в тишине…» [1121]1121
Из стихотворения «В день Покрова. II» ( Терапиано Ю.Избранные стихи. Вашингтон, 1963. С. 81).
[Закрыть]
И некот<орые> строчки косноязычного Мамченко.
И некот<орые> наблюдения Прегель (впрочем, скорее для прозы).
И ловкость блистат<ельного> стихотворца Корвина, хотя и нет у него мелодии, всегда стук деревянных ложек, и неточные слова.
Злые, несчастные, забавные, забавляющиеся, в разной степени прикосновенные к поэзии, тщеславные, жадные, злорадные, бабочки в возрасте от 50 до 70 лет и более, русские без России – вот такие, а не другие. Я не хотел бы жить их жизнью, но хорошо раз в году с ними пообщаться.
Профессора по сравнению с ними – хлам.
Несколько дней тому назад был у Гингера и Присмановой [1122]1122
Александр Самсонович Гингер (1897–1965) и Анна Семеновна Присманова (1897–1960) – поэты, муж и жена.
[Закрыть].
Присманова прямо одряхлела, знает это, и все время нас, гостей, язвила – наши конфеты несъедобные, не сразу вышла, засыпала за столом. Темная птица, устало опускающая клюв. И от усталости – клюющая. Гингер – голова тыквой, на редкость безобразный евр<ейский> тип и на редкость милый, добродушный человек.
Гингер: Присманова, куда запропастился ваш сын, хамство так опаздывать.
Присманова: Гингер, я полагаю, он и ваш сын, а не только мой.
Так они переругиваются.
20-го июня 1960 г., Париж. Montparnasse.
Вчера завтракал с Адамовичем на авеню Ваграм. [1123]1123
Не воспроизводим фрагмент о Набокове и Пастернаке, опубликованный Иваском в «Разговорах с Адамовичем» (С. 98).
[Закрыть] <…>.
Одоевцева очень хочет в Америку, просит (через Адамовича), чтобы я за нее похлопотал, рекомендовать. Я рассказал ту историю – рижскую, с Васильевым (его не называя). О. была возлюбленной В-ва. Тот ей очень откровенно написал о некоторых своих аферах, кажется, он давал взятки латышским чиновникам. В одно прекрасное утро Г. Иванов является к В-ву с фотостатом и шепелявит: «Хотите выкупить оригинал за столько-то латов?» В. выкупил.
Г.В.А.: Это все он, а она, если бы вышла замуж за какого-то буржуазного господина, то и была бы самой обыкновенной порядочной женщиной. Впрочем, О<доевцева> была материал благодарный…
Как-то, лежа на кушетке, она склоняла ко греху богатого графомана Бурова [1124]1124
Буров (писал под псевд. А. Бурд-Восходов) Александр Павлович (1876–1967) – литератор, книги которого «очень смахивали на графоманию» ( Струве Глеб.Русская литература в изгнании. Париж; М., 1996. С. 206). Ср. также: «Чудак, дурак, „писатель“, богатей» (Александр Буров и его корреспонденты) / Обзор С. В. Шумихина // Встречи с прошлым. М., 2004. Вып. 10. С. 551–644; «Другой газеты в Германии сегодня быть не может…»: Письма Владимира Деспотули к Александру Бурову (1934–1938) / Публ. С. В. Шумихина // Диаспора. СПб.; Париж, 2007. [Т.] VIII. С. 301–338; «Мы с Вами очень разные люди»: Письма Г. В. Адамовича А. П. Бурову (1933–1938) / Публ. О. А. Коростелева // Диаспора: Новые материалы. Париж; СПб., 2007. [Т.] IX. С. 325–354.
[Закрыть], который уже начинал «склоняться». В нужный момент входит Г. Иванов: «Вы оскорбили мою жену, платите наличными…» Все же А<дамович> ручается, что 0<доевцева> будет себя «хорошо вести» в Америке, т. е. будет приходить на урок вовремя, не будет пить, не будет доносить и т. д. <…> [1125]1125
Далее следует запись о Г. Иванове (Разговоры с Адамовичем. С. 98).
[Закрыть]
24-го июня 1960 г.
Вчера испортился магнетофон, как это ужасно. Но зато потом часа два сидел с Г. В. Адамовичем на Елисейских полях и потом пили чай в «Фестивале» на улице Колизе.
Г.В.А. о Зубове: В него была влюблена Ахматова, ему она посвятила стихи «Ни один не двинулся мускул / Просветленно-злого лица» (Конечно, это неточная цитата, но ее легко найти) [1126]1126
Точная цитата из стихотворения Ахматовой «Гость» («Все как раньше: в окна столовой…»).
[Закрыть].
Зубов в 1919 г. (приблизит<ельно>) сказал: «Я имею честь быть членом коммунистической партии», – и потом, в эмиграции, долго держался в стороне ото всех.
Не этим ли объясняется, что он так возвеличил Маяковского в звуковом интервью?
После интервала мы пили Виши с гр. Зубовым на Ст. Жермэн де Прэ.
Как Зубов «посадил» Розанова, кот<орый> приехал к нему с опозданием на один день (он приглашен был на собрание).
Р<озанов> сразу начал удивлять: «Вот церковные башни похожи на фаллосы…»
Граф Зубов: А вы, В.В., что думаете о говноедстве?
Розанов, удивленный: Никогда не слышал, неужели такое бывает?
Граф Зубов: Я сразу понял, что имею дело с любителем.
Тамаре Зубов рассказывал, как он принимал наркотики, курил опиум, нюхал гашиш. Однажды он принял три пилюли вместо одной… Ему казалось, что у него оторвался палец и палец летал по воздуху, а потом опять приклеился к руке. Потом он начал расти… Потом он видел какой-то огненный орнамент, кот<орый> показался ему знакомым (виденным в «другой жизни»).
1-го июля 1960 г.
Рассказы Мамченко о Мережковских.
– В первую брачную ночь З.Н.: «Дмитрий, пощади меня», и во вторую ночь опять… Будто бы они оба могли, но она не хотела.
З.Н. в СПБ называли «белая дьяволица» – она в трико, а рядом онпыхтит, дышит, «а я недоступна». «Половой акт – такой ужас».
Мамченко: А я другой, терр а терр [1127]1127
От фр. terre-à-terre, т. е. заземленный ( фр.).
[Закрыть], никакой мистики, я бы не пощадил.
Мережковский с разрешения З.Н. приводил к себе мальчиков.
Я не очень этому верил, как и всему, что они здесь говорят, все парижане – мифотворцы.
З.Н. предложила Мамченко «умереть вместе», незадолго до ее смерти.
Однажды она упала в обморок, завалилась за столчак <так!>. М<амченко> ее там нашел, с трудом извлек и положил на кровать. Тут и оба упали в обморок. После смерти З.Н. долго болел.
Конечно, М<амченко> не любит Злобина.
Злобин пугал больную З.Н.: «Слышите, за окном Дмитрий Сергеевич зовет, слышите?» Она подходила к окну, вглядывалась в мрак, однажды чуть было не выбросилась.
З.Н. умерла девственницей.
За день были у Смоленского [1128]1128
Владимир Алексеевич Смоленский (1901–1961) – поэт.
[Закрыть], где был и Злобин. Он говорили о Мамченко – мифотворец, выдумал, что я продал квартиру Мережковских игорному притону, это чепуха… И он меня поссорил с Гретой Герелл (шведской художницей) [1129]1129
Грета Герелл (1898–1982) – шведская художница, долголетняя подруга З. Н. Гиппиус. Письма Гиппиус к ней опубликованы: Pachmuss Т.Intellect and Ideas in Action. München, 1972.
[Закрыть].
Злобин о своей статье «Огненный крест» (в «Возрождении» [1130]1130
Возрождение. 1957. № 72.
[Закрыть]):
З.Н. не дописала двух последних стихов одного своего ст<ихотворе>ния, а я догадался:
Свободою Бог зовет,
Что мы называем любовью… [**]**
На полях написано: «Не совсем точно», и дан другой вариант строк: «Свободою Бог называет, Что люди любовью зовут».
[Закрыть] [1132]1132
Вероятно, имеется в виду стихотворение 1901 года «Швея», где в предпоследней строфе читаем:
А кровь – лишь знак того, что мы зовемНа бедном языке – Любовью.
[Закрыть]
Она не дописала, п<отому> ч<то> боялась, что «черт украдет».
Мамченко еще говорил о лесбийстве З.Н. Она была влюблена в Аллегро (сестру Владимира Соловьева [1133]1133
Поэтесса Поликсена Сергеевна Соловьева (1867–1924), писавшая под псевдонимом Allegro. У Гиппиус есть стихи, посвященные ей, и очерк «Поликсена Соловьева», опубликованный посмертно (Возрождение. 1959. № 89).
[Закрыть]) и в Грету Герелл, писала ей <пропуск>. Эти письма у Греты.
Сплетничают… а не понимают целого, нет «целокупного» знания. З<лобин> и М<амченко>, м<ожет> б<ыть>, и были привязаны к З.Н., но только болтают, болтают.
Мамченко Злобина передразнивал: рассядется, вещает: «Обрели в Риме мощи святого… и какое благовоние исходило от сукровицы… благодать».
Злобин походит на химеру из Нотр-Дам или на гнома, хотя он среднего роста. Нос – клюв, всегда небритый, звонкий молодой голос. Носом он собеседника клюет, а это весьма неприятно, а звоном иногда очаровывает.
Мамченко – похож на дюреровский портрет Рабочего, это лицо труженика, плебея – лицо, прекрасно сделанное, светлые глаза, звонкий голос, очень русский выговор (он говорит «грудью»), но звон другой, чем у Злобина. Много длинных морщин – «борозды и межи» [1134]1134
Отсылка к названию книги статей Вяч. Иванова (1916).
[Закрыть]на лице. И все-таки не старик, а состарившийся мальчик, как и Злобин.
С Мамченко обедали, пили белое вино и долго бродили по «нашему» острову Св. Людовика, молчаливые «отели» с покосившимися окнами, дверями, воротами. Очарованные стариной провинциальности, 17-й век.
Тусклые фонари на улице Св. Людовика. Деревья около Сены.
Мамченко: Слышите, деревья шепчутся, о чем?
Я: Они шепчут – выключите электрический свет (освещение их оскорбляет…).
У Смоленских были Злобин и «пара» старых любовников – толстый, румяный Терапиано и старая мартышка, вся в голубеньком, со стрижкой, дергающаяся, болтающая Одоевцева.
Смоленских уже видели на вечере Одоевцевой, 25-го июня.
Он все еще красив. Не может говорить после страшной операции горла. Седой, смуглое лицо, живые черные глаза – черные вишни, узкие руки прекрасной работы. Улыбка то смущенная, то торжествующая.
У Смоленских мы читали его стихи, я прочел о «черноглазом мальчике» – где Россия, как «ямб торжественно звучит» [1135]1135
Имеется в виду стихотворение «Стансы» ( Смоленский В.Собрание стихотворений. Париж, 1957. С. 155). Иваск цитирует неточно (в оригинале: «Где ямб торжественный звучит»).
[Закрыть]. Одоевцева прочла «Мосты» [1136]1136
Видимо, имеется в виду стихотворение «Мост» (Там же. С. 10–11). Впрочем, не исключено, что речь идет о каком-то из первых выпусков альманаха «Мосты».
[Закрыть]. А он сочувственно кивал: дескать, да, да, хорошо, хорошо. После вечера он мне написал:
– Вы верите в поэзию…
– Есть вещи значительнее.
Иванов, умирая, верил в поэзию. Смоленский, умирая, в поэзию не верит. Есть другое – и его жест – рукой, подъятой к небу. Над диваном у Смоленских иконки, Серафим Саровский и другие. Всех гостей он кропил св<ятой> водой, лил ее на ладонь и нарисовал влажный крест на лбу. «И поэтому у меня нет болей», – сказал.
Из рассказов Рейзини [1137]1137
О Николае (Науме) Григорьевиче Рейзини (1905–1981) см. справку О. А. Коростелева: Адамович Георгий.Собр. соч.: Стихи, проза, переводы. СПб., 1999. С. 485–486, а также: Арьев Андрей.Жизнь Георгия Иванова: Документальное повествование. СПб., 2009. С. 432. За сообщение дополнительных данных благодарим А. Ю. Арьева.
[Закрыть]
Проиграли с Г.В. <Адамовичем> все. Уже утро. Не на что заказать кофе. Пошел в магазин или мастерскую Довида Кнута [1138]1138
Довид Кнут (Давид Миронович Фиксман, 1900–1955) – поэт и журналист; владел красильной мастерской. Если этот рассказ не выдумка, а Адамович действительно написал рецензию, то эпизод может относиться лишь к началу 1938 года ( Адамович Г.Литературные заметки // Последние новости. 1938. 24 февраля; отзыв о книге «Насущная любовь»). Адамович написал также некролог Кнута (Довид Кнут и П. Ставров // Новое русское слово. 1955. 29 мая). Оба текста см.: Кнут Довид.Собр. соч.: В 2 т. Иерусалим, 1998. Т. 2. 429–431, 449–451.
[Закрыть], а Г.В. велел прогуливаться издали. Говорю Кнуту: «Хотите, чтобы о вашей новой книге отозвался Адамович?» – «Ой, хочу…» – «Выйдемте, я вам что-то покажу». – «Что же вы мне покажете?» – «Кто там гуляет?» – «Ой, Адамович гуляет…» – «Не подходите к нему, я все объясню, дайте 50 франков». – Кнут дал.
Или: Надо издавать журнал, потому что ЗВЕНО кончилось [1139]1139
Издание журнала «Звено» прекратилось летом 1928 года. Далее речь идет о подготовительной работе по организации журнала (сборника) «Числа», начавшего выходить с 1930 г.
[Закрыть]. Думаю. У кого деньги? Деньги у теософов, у Кришнамурти… [1140]1140
Джидду Кришнамурти (1895 или 1897–1986) – индийский мистик, до 1929 г. почитавшийся теософами.
[Закрыть]Вошел в доверие к даме-дуре де Манциарли [1141]1141
Де Манциарли Ирма Владимировна (ум. в 1950-е гг.) – теософка, соредактор первых четырех номеров «Чисел».
[Закрыть]. Она мной духовно руководила. Ел с ней вегетарианское, а М<анциарли> все выбегает. Накрыл ее: ест ветчину у стойки… Я тоже заказал бутерброд, и она перестала меня мучить.
Наконец, я у заветной двери. Вхожу. Спиной ко мне, у окна – он. Обернулся. Огромные черные глаза-солнца.
Кришнамурти: Вы ни во что не верите.
Не мог соврать: Не верю.
К.: Деньги вы получите, но меня вы больше не увидите.
Но фонды для ЧИСЕЛ отнял Оцуп, сказавший Манциарли: Я литература. А Р<ейзини> – не литература [1142]1142
Н. А. Оцуп был редактором «Чисел» с первого до последнего номера.
[Закрыть].
Из первоначальных «Бесед с Георгием Викторовичем Адамовичем»
(Box 1. Folder 6 и 7)
1
Русский дом в Ганьи, та самая богадельня, в которой теперь воркуют Одоевцева и Терапиано. Заведовал этим домом некий Новиков, член нашей масонской ложи. А главным начальником был честнейший русский армянин Тер-Агасьян (кажется, не совсем точно воспроизвожу эту фамилию). Только он мог подписывать все чеки, которые ему привозил в Париж Новиков. Позднее доверчивый Тер-Агасьян позволил Новикову эти чеки подписывать: «Зачем же вам из-за каждой мелочи ездить в Париж?» В одно прекрасное утро (так писали прежде…) является к Теру-Агасьяну детектив: «Известно ли вам, что ваш подчиненный крупно играет?» – «Ничего не известно, какая-то чепуха». Через <пропущено слово> тот же детектив приходит опять: «Новиков продолжает играть, советую вам его вызвать, и я приду». Быстрая развязка, детектив смеется: «Помните, я вчера рядом с вами сидел, вы здорово выиграли, а потом проигрались в пух и прах…» Тот растерялся и тотчас же сознался в растрате. Французы сказали: «Вы, русские, должны внести недостающую сумму, все 20 т. долларов. Достаньте деньги где хотите, иначе мы русский дом ликвидируем». Бедный Тер-Агасьян теперь эти деньги собирает. А если он их не соберет, всех русских стариков выгонят на улицу, в том числе и Одоевцеву с Терапиано… А наши масоны исключили Новикова из ложи. [1143]1143
Данный пассаж раскрывает имена и факты, скрытые Иваском в журнальной публикации (С. 95). Евгений Владимирович Новиков (1894–1971) в 1956–1958 гг. был администратором и директором Дома для престарелых в Ганьи. Названный Тер-Агасьяном человек – на самом деле Михаил Матвеевич Тер-Погосян (1890–1967), член правления, а с 1958 председатель общества «Быстрая помощь», организовавшего дом в Ганьи.
[Закрыть]
2
Мы сидели в «табачном» кафе на углу Ваграм и Тильзит.
Г.В.А.: Помнится, в этом кафе или поблизости Ходасевич сказал мне: «У нас только два поэта – Пушкин и Блок. Только с ними связана судьба России». И я с ним согласился.
Я: Тютчев?
Г.В.А.: Да, конечно, поэт замечательный, но он, как и Боратынский, вне этой связи с Россией, что, конечно, значения ни одного из них не умаляет.
Я: А Некрасов, любимый вами Некрасов?
Г.В.А.: Не того уровня…
3
Г.В.А.: На толстовских торжествах в Венеции Ренато Поджоли все выскакивал… и договорился: «До Толстого никто так в прозе не писал. Гомер, Данте, Шекспир – поэты…» Раздался громовой выкрик Мадьариаги (весьма импозантный испанец): «А Сервантес?» Поджоли потух. <…>.
Г.В.А.: Пушкин – что<-то> легкое, очень легкое по сравнению с Державиным, с его рекой времен– но вторая строфа хуже первой: лира, труба… Державин – медь, медные раскаты с неба… Но из всего этого отнюдь не следует, что Державин лучше Пушкина…
Г.В.А.: Кажется, вы Лермонтова недолюбливаете… А вот вспомнилось – Гумилев говорил – где бы у меня ни стоял том Боратынского, всегда найду, доберусь… А Лермонтов хотя бы и под рукой – а лень достать книгу… Что я люблю? Конечно, Ангела, конечно Паруса<так!>, да и многое другое. «Не смейся над моей пророческой мечтой…» [1144]1144
У Лермонтова: «…тоскою…»
[Закрыть]Так Пушкин никогда не сказал бы… Новый тон, другие мелодии.
4
Мережковские.
Однажды я спросил: Зинаида Николаевна, какая-то особенная тайна была у вас, символистов, в 90-х и 900-х гг.? – Никакой тайны не было, одно надувательство [1145]1145
В печатном тексте ответ звучал: «Ничего не помню».
[Закрыть].
Зинаида Николаевна говорила, что часто снился Блок, уже в Париже. Помните, она писала в стихах, посвященных Блоку: «Душа твоя невинна, но – не прощу…» [1146]1146
Речь идет о стихотворении Гиппиус «А. Блоку» (1918): «Я не прощу. Душа твоя невинна. Я не прощу ей – никогда».
[Закрыть]Но всегда его помнила.
5
Георгий Иванов.
Когда Георгий Иванов писал свои удивительные стихи, он, несомненно, жил какой-то совсем другой жизнью… пребывал в чем-то божественном.
Георгий Иванов занимал у Блока деньги. Тот давал и говорил: «Хорошо, что вы обратились именно ко мне…»
6
Мне говорили: уборщица, ходившая к Радловой, работала также на квартире другой Анны – Ахматовой. Она рассказывала первой Анне: «Анна Андревна сколько раз вас на дню поминает…» Ахматова ее не переваривала.
7
Г.В.А. очень резко отделяет Афродиту небесную (Уранию) от Афродиты простонародной – возвышенную, «духовную» любовь от сексуальных отношений. Эрос и секс в его опыте никогда не совпадают [1147]1147
Очень близкие фразы – Беседы с Адамовичем. С. 99.
[Закрыть]. Он спускается в подвал и потом поднимается на верхний этаж, даже на башню, и так поклоняется в уединении, не помышляя о взаимности.
Что же такое эта любовь без взаимности? Любовь, ограниченная только пределами собственной души? Впрочем, от общения с тем, кого он любит, Г. В. не отказывается.
Голос Г. В. – запечатленный на магнетофоне, но машина всех интонаций не передает. Анекдоты, всякие истории в его передаче – интонационно богаче, обильнее его литературных бесед. Есть какая-то ситцевая простота в его подражаниях народному говору Есенина или пареньков, обольщаемых генералами. Безо всякой – всегда нестерпимой – стилизации – ентот, евонный.Он без этих натуралистических штрихов прекрасно обходится… а только слегка тянет– медленно, с какой-то развалкой, простодушно-лукаво растягивает речь: «Хорошо с барином в баню ходить – заодно и помоешься…» (петерб<ургский> анекдот). Лукавый огонек в светлых глазах и все тот же безукоризненный пробор навощенных волос.
Г.В.А.: Пойдешь в отель с мальчишкой, вот ты уже в комнате и думаешь – зачем все это, противно.
Я: Зачем же ходите?
Г.В.А.: Вполне резонное замечание… А вот хожу, и сам не знаю почему.
8
Одоевцева.
Я: Мне кажется, что Одоевцева – автор посмертных стихов Георгия Иванова [1148]1148
Имеются в виду стихи из цикла «Посмертный дневник», публиковавшиеся И. Одоевцевой в «Новом журнале», а впоследствии, по ее записям, в различных изданиях Г. В. Иванова.
[Закрыть].
Г.В.А: Не знаю… Может быть, она дописывала его строчки, отдельные сохранившиеся стихи…
Г.В.А: Я был на похоронах Георгия Иванова. Одоевцева плакала, потом я отвез ее домой. Через час она развеселилась, попросила вина и говорит: «Георгий Викторович, женитесь на мне, хорошо будет». Если бы и женился, то меня давно бы уже не было в живых… Заговорила бы. В большой дозе я ее не перевариваю… А как-то они любили друг друга. Особенно он был к ней в последние годы очень привязан.
9
Его <Адамовича> эпиграмма на Ходасевича:
Как лирик вял и водянист,
Как критик сущий гимназист,
Небезупречен как стилист
И гений, гений как чекист.
Вел какие-то записи – тайные досье о писателях. <…>.
Ходасевич и А<дамович> играли в карты.
Ходасевич: – Ладинский – помесь Мандельштама с Агнивцевым…
Г.В. согласился, хотя не любил злого Ходасевича.
10
2 ноября 1970 г., Амхерст.
28-го сентября в Н<ью->Й<орке>.
Разные «опавшие листья» (но никому не говорите!).
Гумилев: А не пора ли исключить из литературы Одоевцеву!
Уже в Париже. О<доевце>ва на сцене. Леткова-Султанова [1149]1149
Екатерина Павловна Леткова-Султанова (1856–1937) – прозаик, переводчица, мемуаристка.
[Закрыть](мать «моей любви» [1150]1150
Имеется в виду Юрий Николаевич Султанов (ум. 1937). См. о нем выразительную запись: «…в комнате Екатерины Павловны Султановой – другое матримониальное дело: сын ее, Юра, недоросль, женится. „Пришел, упал на пол, поцеловал мою ногу и говорит: мама, прости!“ Я так и догадалась: – „Женишься?“ – „Женюсь“. Он без мамы – даже штанишек не мог расстегнуть, до 30 лет жил с нею в одной комнате и был совершенно проглочен ею, а теперь – вот!» ( Чуковский Корней.Собрание сочинений: В 15 т. М., 2006. Т. 12. Дневник 1922–1935. С. 75).
[Закрыть]): Совсем наша Зина (Гиппиус) в молодости…
А та услышала: Я никогда не походила на горничную… <…>.
Зин<аида> Ник<олаевна Гиппиус>: Придет Ходасевич со своей армянкой [1151]1151
Н. Н. Берберовой.
[Закрыть], а о чем с ними говорить?
– Но с ним, т. е. с Х<одасевиче>м, можно было говорить.
– Ах, нет, злой, мелочный… <…>.
А<дамович> написал в 1916 г. стихи об убийстве Павла:
и эту строку ему повторил Маяковский в «Привале комедиантов» (или в «подобном» месте), и они тогда долго говорили.
З<инаида> Н<иколаевна Гиппиус> говорила Злобину: Не пишите обо мне плохо, а то явлюсь с того света и сведу вас с ума.
Злобин выбежал в одной рубашке к консьержке: «Там она, она!» И сошел с ума.
Убежал из «дома», зашел к знакомым и донага разделся.
Опять в Нью-Йорке. 17–19 декабря 1970 г.
Анекдоты:
– Вагинов? Знаю, маленький, невзрачный. Георгий Иванов пытался исправлять его стихи. Его экспромт:
Но Вагинов: читай наоборот.
Вон(ь) и гавно.
Надо бы «о».
Мое определение Вагинова: Акмеизм, сошедший с ума.
О Ходасевиче: мелкий, злобный. Играл с ним в карты: он извлек челюсть, положил в платок. Сразу: одряхлевший старик (а он умер 53 лет).
