Текст книги "Вокруг «Серебряного века»"
Автор книги: Николай Богомолов
Жанры:
Культурология
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 48 страниц)
Хочу. Впервые – Северные цветы на 1902 год. М., 1902. Одно из наиболее популярных стихотворений Бальмонта, предмет постоянного цитирования и пародирования (см.: Тяпков С. Н.Русские символисты в литературных пародиях современников. Иваново, 1980. С. 54–58).
Сладострастие. Было исключено цензурой и заменено стихотворением «Я войду в зачарованный грот…» (см. ниже). С небольшим вариантом под диктовку автора записано 7 февраля 1899 в дневнике Ф. Ф. Фидлера (Фидлер Ф. Ф. Из мира литераторов: характеры и суждения. М., 2008. С. 249) как стихи, которые «не могут быть напечатаны».
«Волнообразно двигая спиной…» Было запрещено цензурой и заменено стихотворением «Пенье ручья» (см. ниже).
«Мы с тобой сплетемся в забытьи…» В комментарии В. Ф. Марков приводит «очень забавный факт: III, 1 сперва читалось: Белых ног, прижавшихся к щекам; услышав, что цензура такую строчку не пропустит, Б. заменил ее строкой: „Белых ног, предавшихся мечтам“» (С. 159). Это наблюдение подтверждается записью 7 февраля 1899 в дневнике Ф. Ф. Фидлера, где стихотворение имеет название «Бесконечность» и насчитывает немало разночтений (Цит. соч. С. 249–250). После текста следует помета: «Сверху, с левой стороны от стихотворения, он приписал: „Мое лучшее стихотворение“»(С. 250).
«Как жадно я люблю твои уста…» По настоянию цензуры было заменено стихотворением «Веселый дождь» (см. ниже). Под диктовку Бальмонта записано в дневнике Ф. Ф. Фидлера 13 марта 1899 (Цит. соч. С. 256) с пояснением: «Я написал это стихотворение – возможно, самое мое лучшее – вчера. Обрати внимание: я не говорю: „Ах!“ – я говорю „А!“ Это гораздо выразительней!» И несколько далее: «Стихотворение „Как жадно…“ не имеет к Лохвиикой никакого отношения; это всего лишь фантазия» (С. 271).
«У ног твоих я понял в первый раз…»Перепевный стих, / Услышанный от властного поэта… – отсылка к стихотворению «Я – изысканность русской медлительной речи…» из той же книги «Будем как Солнце»: «Я впервые открыл в этой речи уклоны, / Перепевные, гневные, нежные звоны… / Все пойму, все возьму, у других отнимая…»
«За то, что нет благословения…» По мнению В. Маркова, стихотворение откликается на «„Любовь“ Баратынского (метрически и тематически; лексически же эхо – из пушкинских Цыган)» (С. 159).
«„Мой милый!“ – ты сказала мне…» Впервые – Северные цветы на 1903 год. М., 1903 (в цикле «Из книги „Только любовь“»). Заменило стихотворение «Воздушное обладание», исключенное цензурой. В позднем изборнике Бальмонта «Солнечная пряжа» (М., 1921) названо «Весь – весна»; под тем же заглавием напечатано В. Н. Орловым в сборнике «Стихотворения» (Л., 1969). В комментарии В. Маркова справедливо отмечены цитаты из Тютчева в первой строфе («Silentium», «Последняя любовь»).
«Я тебя закутаю…» Заменило исключенное цензурой стихотворение «Первоцвет».
«Я ласкал ее долго, ласкал до утра…» Вставлено вместо снятого цензурой стихотворения «Лепет искушенной».
«Да, я люблю одну тебя…» Заменило исключенное цензурой стихотворение «Да, тебя одну люблю я, сладострастная…».
«Я войду в зачарованный грот…» Включено вместо исключенного цензурой сонета «Сладострастие».
Пенье ручья. Заменило исключенное цензурой стихотворение «Волнообразно двигая спиной…».
Веселый дождь. Включено вместо стихотворения «Как жадно я люблю твои уста…».
Брюсов и Бальмонт в воспоминаниях современницы [*]*
Впервые – Брюсовские чтения 2006 года. Ереван: Лингва, 2007. С. 458–482.
[Закрыть]
Имя Брониславы Матвеевны Рунт (в замужестве Погореловой; 1885–1983) хорошо известно как историкам русской литературы начала XX века, так и просто любителям мемуаров. Сперва к ним имели доступ лишь читатели русской диаспоры, а после того, как мемуары были перепечатаны Вадимом Крейдом в сборнике «Воспоминания о Серебряном веке» (М., 1993), – и читатели внутри России. Совсем недавно было издано описание и воспроизведение ее альбома 1910-х – самого начала 1920-х гг. [374]374
Немирова М. А.Автографы из старого альбома: Альбом автографов поэтов Серебряного века Брониславы Рунт из коллекции Государственного музея В. В. Маяковского. М., 2006.
[Закрыть]Казалось бы, все, относящееся к этой незаурядной женщине, бывшей секретарем журнала «Весы», входившей в ближайший семейный круг В. Я. Брюсова, потом деятельнице русского культурного движения в Чехословакии, хорошо известно. Однако стоит напомнить читателям и исследователям, что русские эмигрантские газеты хранят много такого, что стоило бы иметь в виду историкам литературы. К сожалению, эти материалы известны очень мало или неизвестны вообще. К ним относится и ускользнувший от внимания читателей и исследователей очерк, посвященный жизни и творчеству К. Д. Бальмонта. Впервые он был напечатан в 1948 году [375]375
Русская жизнь (Сан-Франциско). 1948. 7 и 14 августа. Мы пользовались вырезками, сохранившимися в архиве Г. П. Струве (Hoover Institute of War, Peace and Revolution, Stanford University. G. Struve Collection. Box 75. Folder 7).
[Закрыть], а затем перепечатан в нью-йоркской газете «Новое русское слово» [376]376
Новое русское слово. 1952. 14 сентября. № 14750.
[Закрыть]. При всей известности этой старейшей русской газеты, продолжающей выходить и до сих пор, многие материалы, печатавшиеся в ней, практически не введены в научный оборот, и воспоминания Рунт также относятся к этому разряду. Между тем он, с нашей точки зрения, представляет собой весьма значительный интерес, и не столько как хоть в какой-то мере достоверные мемуары о Бальмонте, сколько как одно из ярчайших свидетельств той легенды о нем, которая порождалась в ближайшем брюсовском окружении и впоследствии доходила до современников.
Нет слов, Бальмонт в личной жизни был далеко не ангелом, и документированные рассказы о его поведении могли повергнуть в шок как сторонних наблюдателей-современников, так и позднейших читателей. Приведем три довольно большие цитаты из дневников Брюсова, которые были или вовсе исключены, или купированы в издании 1927 года. Первая относится к 1901 году и помечена: Янв<арь> 15:
«В Москву приезжал Бальмонт. В первую встречу мы едва не „поссорились“ совсем. Я пришел к ним в „Эрмитаж“. С ним были: С. А., Юргис, Дурнов. Он был пьян. Сначала поцеловались. Но скоро он начал скучать, говорить, что ему скучно, потом дерзости, наконец оскорбления. Прочел нам свои стихи
Но мерзок сердцу облик идиота… —
явно обращая к нам. Я отвечал, что Буренин понял эти стихи в том смысле, что Бальмонт выбирает себе новый псевдоним. Б<альмонт> отвечал какой-то грубостью, вроде того, что „говорить о Буренине – пошлость“. Но, затаив злобу, он воспользовался каким-то случаем и сказал еще что-то более дерзкое, вроде: „По обыкновению, вы предлагаете способ холуйский“. Я отвечал: „Убирайтесь к черту. Вы пьяны и вы Бальмонт, это ваше оправдание…“ Бальмонт <1 нрзб> вызвал Джунковского и уехал с ним.
После этого Б<альмонт>, говоря обычно, „запил“, „закутил“, по его – предался безумию. У него было 200 р., полученные с г. Скирмунта, и он поспешил истратить их. Был во всех публичных домах, ездил с женщинами и целовался днем на улицах, беседовал с извозчиками и городовыми, забывал заплатить и забывал, где он. (На все это намекают „Новости Дня“ этих дней 24–28 янв. <1>901.) Наконец, пришел к Тат. Алекс. (сестре жены) едва живой; его уложили. Там я его и увидел воочию, когда он проснулся, сидел с ним до трех, потом проводил его домой и опять сидел у него до 6. Говорил с ним так,как он того желал, и он остался в восхищении. Но после он еще дважды предавался неистовствам, вызывал меня в разные рестораны, но постоянно оставался мною доволен, ибо я роль со-безумца играл достаточно хорошо.
И в субботу он уехал.
В тех домах, где он бывал, он вел себя нестерпимо. У Т.А. беседовал долго только с княжной Урусовой; у Балтруш<айтиса> только с Нетти Ал. (сестра С.А.), так что все ушли в соседнюю комнату» [377]377
ГБЛ. Ф. 386. Карт. 1. Ед. хр. 1. Ед. хр. 16. Л. 31 об. – 32. В печатном издании ( Брюсов Валерий.Дневники. М., 1927) сохранены только 2 первые фразы. С. А. – Сергей Александрович Поляков (1874–1942) – переводчик, меценат издательства «Скорпион» и журнала «Весы»; Юргис – поэт Юргис Казимирович Балтрушайтис (1873–1944); Дурнов Модест Александрович (1868–1928) – художник, поэт-дилетант; «Но мерзок сердцу облик идиота…» – из стихотворения К. Д. Бальмонта «Проклятие глупости» (1899); Владимир Федорович Джунковский (1865–1938) – генерал-майор, московский губернатор, командир отдельного корпуса жандармов; Сергей Аполлонович Скирмунт (1863–1932) – издатель, владелец книжного магазина «Труд». Для Скирмунта Бальмонт редактировал переводы сочинений Г. Гауптмана. Т. А. Бергенгрин (урожд. Андреева; 1881 – ок. 1945) – сестра Е. А. Андреевой, жены Бальмонта; Анна Александровна (Нетти) Полякова – впоследствии жена М. Н. Семенова.
[Закрыть].
Вторая запись связана с тем временем, когда Бальмонт перебирался из мест своего изгнания в российской глуши за границу, прежде всего в Париж. Запись датирована 15 марта 1902, специально озаглавлена «Бальмонт в Москве» и в печатном издании помещена с большими купюрами [378]378
Брюсов Валерий.Дневники. С. 119.
[Закрыть]:
«Бальмонту дозволено было уехать за границу и проехать через Москву, о чем он меня известил через Люси Савицкую. Решено было, что он проведет ночь у меня.
К его приезду приглашены были к нам на обед к 7 ч. – Бахманы, Юргисы, Дурнов, Т.А., Ланг, Минцлова, Курсинский, Анна А<лекса>ндровна Пол<якова?> (сама прислала просить позволения, ибо Б<альмонт> написал ей: будьте у Ассаргадона).
Я встречал Б<альмонта> на вокзале. Приехал он с К.А. и довольно мирно. На извозчике он сказал мне: „Вы знаете, что мы решили было совершенно разъехаться, только эта поездка (т<о> е<сть> в Москву) показала нам, что мы, м<ожет> б<ыть>, можем еще жить вместе“.
Москве Бальмонт радовался как давно не виданному. Обед прошел довольно скучно. Б<альмонт> читал бесконечные свои переводы из Шелли. (NB. Он взял с С.А. уже все деньги за II том По, но сам не дал ни строчки, хотя Сабашниковым перевел том Кальдерона и кому-то том Шелли.) Затем после шампанского Б<альмонт> увел А.А. в мой кабинет, затворил двери и оставался с ней там с полчаса к соблазну иных гостей. После ужина читали много стихов, но все не очень оживленно.
Когда все разошлись, Бальмонт настоял, чтобы мы пошли с ним на волю. Пошли в „Эрмитаж“ вдвоем. Он спросил английской горькой, напился тотчас и стал собой, т. е. исступленным и интересным, отдающимся минуте. Эта ночь прошла, как все ночи с Б<альмонт>ом.
Конечно, были мы „у дев“ и случилось, что там все были как-то полоумные. Мы были свидетелями драк и рыданий, всего, что хотя и не редко там, но и не обычно. В конце концов Б<альмонт> [неосторожно] запер нас четверых и не хотел отпереть, когда бывшую с нами „деву“ потребовал ее минутный властелин. В дверь начали ломиться, сама заточенная, требуя ключ, бросила в голову Б<альмонт>у ластой , послали за слесарем и полицией…
Ко мне Бальмонт не хотел возвращаться ни за что [**]**
Попрекая меня за заботы о нем, он сказал мне гневно: «Вы совсем как Катя» (т. е. жена). – Примеч. Брюсова.
[Закрыть]. Было уже 9 ч. утра. Я привел его почти насильно, но он едва лег, тотчас встал и бежал. Тем временем пришел Дурнов, затем Юргис. Стали, тоскуя, ждать. Против ожидания, часам к 3 он пришел. Но оказалось, что он выписал из Шуи свою мать. Я поехал за ней. А Б<альмонт> остался у меня, ухаживал за моей женой, ругал Д<урнова> и Юргиса, говорил, что в Париж не поедет. Матери Бальмонта я не нашел, вернулся и не знал, что с ним делать. Он пил мадеру и утверждал, что останется в Москве: „Мне все равно“. По счастию, мать его приехала к нам, женщина властная и вроде него. Сначала он не хотел и подойти к ней, но потом расплакался, размягчился.– Костя, пора на вокзал, – скомандовала она, и Костя повиновался.
На вокзале встретила К.А. – „Где вы его напоили?“ – спросила она меня не совсем приветливо. В вагоне Б<альмонт> опять начал рыдать, теперь перед женой. От денег он отказался (впрочем, говорил он мне, что у него 1500). Мы его усадили почти насильно, он уехал. Между прочим, этот самый поезд потерпел крушение под Смоленском, но Бальмонт уцелел. „Быть может, самим адом он храним“, – написал мне Курс<инский>» [380]380
РГБ. Ф. 386. Карт. 1. Ед. хр. 16а. Л. 15–16. Савицкая Люси (Людмила Ивановна; 1881–1957) – одна из многочисленных возлюбленных Бальмонта (см. о ней: Андреева-Бальмонт Е. А.Воспоминания / Подг. текста, предисл. Л. Ю. Шульман; примеч. А. Л. Паниной и Л. Ю. Шульман; под общ. ред. А. Л. Паниной. М., 1996 (далее – Воспоминания). С. 357–358). Бахманы – живший в Москве немецкий поэт (Георг Георгиевич (Егор Егорович) Бахман (1852–1907) и его жена Ольга Михайловна (ум. 1926); о них см.: Куприяновский П. В., Молчанова Н. А.К. Д. Бальмонт и его литературное окружение. Воронеж, 2004. С. 138–153. Юргисы – Ю. К. Балтрушайтис и его жена Мария Ивановна (урожд. Оловянишникова; 1878–1948); Т. А. – Бергенгрин (см. прим. 4 [в файле – примечание № 377 – прим. верст.]); Александр Александрович Ланг (1872–1917) – поэт, спирит, гимназический товарищ Брюсова; Анна Рудольфовна Минцлова (1865–1910?) – оккультистка, переводчица, близкая знакомая Бальмонтов. Александр Антонович Курсинский (1873–1919) – поэт, журналист, гимназический приятель Брюсова. К. А. – Е. А. Андреева-Бальмонт. Ассаргадон – Брюсов, по одному из наиболее известных его стихотворений. Об аварии поезда, в котором ехал Бальмонт, под Смоленском, см.: ЛН. Т. 98, кн. 1. С. 125, 353 (в последнем случае находим цитату, приводимую Брюсовым). Еще одно описание событий, связанных с приездом Бальмонта, – в черновиках писем Брюсова к З. Н. Гиппиус (Российский литературоведческий журнал. 1994. № 5/6. С. 290–291 / Публ. М. В. Толмачева).
[Закрыть].
Наконец, третья запись в брюсовском дневнике, отнесенная к февралю – марту 1903 и специально озаглавленная «Бальмонт», не попала в печатное издание вообще. Вот ее текст:
«Бальмонт жил в Москве исступленно. Не проходило недели, чтобы у него не было припадка. Он исчезал, пил, напивался и делал всякие безумия. Являлся ко мне, или к Соколову, или к Юргису, или в „Слав<янский> Базар“, оскорблял, вызывал смех, требовал, плакал. Жена в ужасе <1 нрзб> его виду.
Один припадок прошел при мне. Я отвез его к Образцовой. Она ему понравилась. Я их оставил вдвоем. Но он напился. Обижал ее. Требовал чая в 4 часа ночи. Бил ее. Разорвал ее платье. Разбил посуду. Оказался impotent, по ее словам. Ушел лишь в 7 утра. Ушел за город. Подарил свои часы прохожему. В 2 оказался у „Сл<авянского> Баз<ара>“. Опять пил и буянил. Пот<ом> приехал ко мне. Изорвал несколько книг. Разбил статую. Выгнал Чулкова, брата того, в кого влюблен (Люб. Ив.). Нак<онец>, его уложили спать. Ему было видение. Очнувшись, говорил хорошо. Вообще он Бальмонт перед началом припадка и после. Во время – он отвратителен. Вне припадка он скучен.
Без нас с ним был особенно сильный припадок. Жена его убежала в Ревель. Он пил день и ночь. Чуть не сжег дома. Чуть не выколол глаза С. А. Он соблазнил, наконец, Люб. Ив. и после ночи с ней разъезжал с ней вдвоем по знакомым. Затем – кто знает. Являлся на миг и уходил. После еще долго безумствовал с Касперовичем.
Друзья послали ему на дом докторов-психиатров. Когда мы приехали, он уже был как кисель или как зимняя муха» [381]381
Там же. Л. 31 и об. Сергей Алексеевич Соколов (псевд. Кречетов; 1878–1936) – поэт, владелец издательства «Гриф»; «Славянский базар» – известный московский ресторан на Никольской ул.; Евгения Ивановна Образцова – богатая московская купчиха, с которой Брюсов находится в близких отношениях; Георгий Иванович Чулков (1879–1939) – поэт, прозаик, теоретик символизма; Любовь Ивановна Чулкова (в замуж. Рыбакова; 1882–1973) – сестра Чулкова, жена известного московского психиатра Ф. Е. Рыбакова; упомянутый С. А. в равной мере может быть и С. А. Поляковым, и С. А. Соколовым.
[Закрыть].
Как видим, во всех этих развернутых и «специализированных» записях (а в дневнике Брюсова они чаще всего повествуют о каких-то событиях, важных для истории литературы, которые Брюсов выделял) акцентируется в первую очередь девиантное поведение, становящееся в конечном счете определяющим для общего впечатления о поэте. Характерно, что почти никакие его произведения Брюсов не упоминает, а если и называет, то в каком-либо уничижительном контексте.
Как кажется, это предопределяет и дух мемуарного фрагмента, принадлежащего перу Б. М. Погореловой. Те их фактические элементы, которые поддаются проверке, не выдерживают ее. Едва ли не самый поразительный случай – рассказ Е. А. Бальмонт о пропаже ее мужа в Париже, его поисках и преждевременном рождении дочери. Эпизод этот вполне документирован собственноручными письмами Бальмонта и официальными документами, и суть их в том, что дочка, Н. К. Бальмонт, родилась в Петербурге 25 декабря 1900 г. по старому стилю и, соответственно, 7 января 1901 г. по новому, а в парижскую тюрьму Консьержери Бальмонт попал в ноябре 1902 года.
Конечно, это можно было бы списать на бурную фантазию Е. А. Бальмонт, – но, как кажется, за нею такого не водилось. Наоборот, ее воспоминания носят характер очень осторожный и успокаивающий. Да и другие сообщения Рунт также особенного доверия не вызывают.
Конечно, это вполне может быть отнесено к слабеющей памяти: все-таки воспоминания писались через 30–50 лет после описанных в них событий, после отъезда за границу, после войны и бегства из Братиславы, после дипийских лагерей. Но даже если мы и примем все это во внимание, то будет очевидно, что автор излагает в них то общее впечатление о поэте, которое сохранилось в памяти под влиянием чрезвычайно распространенного в семье Брюсовых (и не только Иоанны Матвеевны, но и самого поэта) взгляда на Бальмонта как на воплощение известной антиномии, афористически сформулированной Пушкиным («Пока не требует поэта / К священной жертве Аполлон, <…> меж детей ничтожных мира, / Быть может, всех ничтожней он») и преодолеваемой в русском символизме напряжением жизнетворческих усилий. Невыносимый и едва ли не непристойный в своих «безумиях», он – автор стихов, пленяющих новизной и певучестью, неустанный труженик, привлекающий не только «бальмонтисток», но и массового читателя, многочисленных посетителей поэтических вечеров.
Как нам кажется, не только само по себе поведение и реплики Бальмонта, становившиеся известными [382]382
Вспомним хотя бы знаменитые эпизоды, рассказанные современниками: реплику на трамвайной остановке: «Хамы, расступитесь! Идет сын солнца…» ( Эренбург Илья.Люди, годы, жизнь: Воспоминания: В 3 т. М., 1990. Т. 1. С. 277), или фразу, сказанную им Ахматовой: «Я такой нежный… Зачем мне это показывают» ( Чуковская Лидия.Записки об Анне Ахматовой: В 3 т. М., 1997. Т. 1. С. 130).
[Закрыть], но и миф о нем, порожденный в литературной среде, в том числе и в доме Брюсовых, в конце концов сформировал литературную репутацию этого незаурядного поэта, нуждающуюся в тщательной корректировке. Мы надеемся, что републикация воспоминаний Б. М. Погореловой послужит этому делу. Они печатаются по тексту «Нового русского слова», значительно более краткому и энергичному (в основном за счет исключения длинных цитат из книги Бальмонта «Где мой дом?», но с воспроизведением (в примечаниях) существенного фрагмента из текста, помещенного в «Русской жизни».
Б. ПОГОРЕЛОВА (РУНТ): К. Д. БАЛЬМОНТ
(страничка воспоминаний)
Судьба дала мне возможность жить в свое время среди людей, с которыми К. Д. Бальмонт постоянно встречался, и <мы> подолгу беседовали о нем. Все меньше и меньше остается этих людей. И это обстоятельство позволяет мне считать свои личные воспоминания о Бальмонте не лишенными известной ценности. Я собираюсь передать их без прикрас и лести и предлагаю рассматривать их просто как старые «любительские» фотографии, сделанные без ретуши и прикрас.
* * *
Увидеть впервые Бальмонта мне пришлось весной 1900 года [383]383
Год, о котором идет речь, однозначно определить трудно. Это явно не был 1900 год: Бальмонт был за границей и впервые увиделся с Брюсовым в конце июля. В начале 1901 г. они виделись (см. предисловие), но, во-первых, это не мог быть брюсовский журфикс (см. следующее примечание), во-вторых, там не могло быть Белого, с которым Брюсов познакомился лишь в конце этого года. В марте 1902 г. Бальмонт был в Москве проездом меньше суток (он ехал из места своего пребывания – Сабынина Курской губ. – в Париж). Скорее всего, описываемый эпизод должен быть отнесен к началу 1903 г., когда Бальмонт приехал в Москву из Парижа (6 января). Запись из дневника Брюсова, относящуюся к этому времени, см. в предисловии. К марту – апрелю знакомство с Бальмонтом на вечере у Брюсова относит в воспоминаниях Андрей Белый ( Белый Андрей.Начало века. М., 1990. С. 239–243). В апреле 1903 г. Брюсовы уехали в Париж, так что вторая возможность для датировки – май этого года (в конце мая Брюсовы уже жили на даче). Весной 1904 (до мая) Бальмонт жил в Москве.
[Закрыть]. Со стихами же его я познакомилась раньше, и многие из них пленили меня своей новизной и певучестью.
У сестры моей Иоанны Матвеевны – жены поэты В. Я. Брюсова – много лет подряд устраивались литературные «среды» [384]384
Речь идет, конечно, не о каких-то специальных журфиксах И. М. Брюсовой, а об общих. В сентябре 1902 г. Брюсов записал в дневнике: «Я устроил у себя jours-fix. Бывает всегда Курсинский, часто Гофман, затем Балтрушайтис, С. А. Поляков, Ланг, Черногубов, Саводник, Каллаш. Пестрая компания (Позднее: Пантюхов, Койранские)» (Дневники. С. 122). До этого весьма непериодически Брюсов устраивал «вторники».
[Закрыть]. Часам к 6-ти собирались за чайным столом поэта. Всех перечислить не могу, некоторые запомнились навсегда – Андрей Белый, Сергей Соловьев, Викт. Гофман, Вл. Ходасевич, Муни, Ю. Балтрушайтис [385]385
Обратим внимание, что некоторые названные здесь посетители «сред» явно не могли принимать в них участие в описываемое время. Так, В. Ф. Ходасевич писал: «Некогда в этой квартире происходили знаменитые среды, на которых творились судьбы если не всероссийского, то, во всяком случае, московского модернизма. <…> Лишь осенью 1904 года новоиспеченным студентом, получил я от Брюсова письменное приглашение» ( Ходасевич.Т. 4. С. 22; на том же вечере мемуаристом зафиксировано присутствие Белого и С. М. Соловьева). Муни (Самуил Викторович Киссин; 1885–1916) до лета 1903 жил в Рыбинске.
[Закрыть]. Это все были москвичи, но нередко появлялись и петербуржцы: Блок, Сологуб, Вяч. Иванов [386]386
Ни Блок, ни Вяч. Иванов не могли быть на журфиксах Брюсова ни в 1900-м, ни в 1903 году: Блок впервые приехал в Москву в начале 1904 года, Иванов познакомился с Брюсовым в Париже в апреле или начале мая 1903-го, ближайший его приезд в Москву после этого состоялся весной 1904 года. Не документированы и визиты Ф. Сологуба в Москву в начале века.
[Закрыть].
«Среды» эти доставляли немало хлопот, но Брюсовы придавали этим собраниям большое значение, т. к. там современные поэты читали свои новые произведения, из которых многим суждено было стать знаменитыми до их появления в печати.
Однажды в воскресенье кто-то принес известие, что Бальмонт, любивший подолгу проживать за границей, вернулся в Москву.
Выяснилось, что в то же воскресенье вечером должна состояться в ресторане «Метрополь» встреча: К. Д. Бальмонт, С. А. Поляков (издатель «Скорпиона» и «Весов») и В. Я. Брюсов. Когда Брюсов уходил, сестра просила его не забыть пригласить Бальмонта на «среду».
Мы остались вдвоем с сестрой, и я сразу заметила, что она не в духе… Помолчав, с досадой она сказала: «Приехал! Теперь все пойдет вверх дном… Эти вечные просиживания по кабакам!»
Помнится, домой вернулся В.Я. под утро и жаловался на головную боль…
…Наступила среда. Часу в пятом, когда еще не было никого из гостей и прислуга приступила к накрыванию на стол, раздался звонок. Горничная побежала открывать и, вернувшись, испуганно доложила:
– Екатерина Алексеевна Бальмонт… Очень расстроенные. В комнаты идти не желают…
Сестра отправилась в переднюю и минут через пятнадцать вернулась в сопровождении высокой дамы. Здоровый цвет немолодого красивого лица. Почти совсем седая. В одежде – подчеркнутая серая строгость. Рассеянная и чуточку презрительная в этой рассеянности. У сестры – смущенный вид, она путается в словах, представляя меня супруге Бальмонта. Оказывается, Е. А. разыскивает его по всей Москве. Он пропал с воскресенья. Е. А-е кто-то сказал, что он в среду собирался быть у Брюсовых. Поэтому-то она и заехала к ним. В.Я. подвергается строжайшему допросу: «Когда они расстались в воскресенье? Что Бальмонт (она так и говорит: „Бальмонт“) ему сказал на прощанье? Кто его видел в понедельник? Где?» и т. д.
* * *
…В одном из самых просторных переулков на Тверской [387]387
Особняк Андреевых находился в Брюсовском переулке (в советское время – ул. Неждановой), д. 19.
[Закрыть]стоял очень нарядный, очень тонный особняк; через прозрачную железную изгородь прохожие могли видеть то карету у подъезда, то блестящие пуговицы на одежде важного лакея, то диковинные цветы на подоконниках. Владельцы особняка – Андреевы. Это богатые москвичи; предки их разбогатели в торгово-промышленных делах. Потомки жили торжественной жизнью богатых патрициев. Каждый получал высшее образование, многие посвящали себя политике, финансам, искусству.
Екатерина Алексеевна Бальмонт – урожденная Андреева. Родилась и выросла она в этом богатом особняке, где лучшие преподаватели обучали ее языкам, музыке, литературе. Девушкой не первой молодости она встретилась с Бальмонтом, произведшим на нее сильное впечатление [388]388
Подробно рассказана история знакомства и замужества с Бальмонтом самой Е. А. Андреевой-Бальмонт (1867–1950) в мемуарах (Воспоминания). Знакомство состоялось в 1893 году, а обвенчались они в 1896-м.
[Закрыть]. Сердце ее было сразу побеждено. Но родня Е. А. не слишком радовалась. Поэт, да еще к тому же декадент, да к тому же женатый (развод с первой женой состоялся перед самой свадьбой), не казался никому из Андреевых подходящей партией. Но слава Бальмонта уже сияла, стихи печатались, число поклонников возрастало, и свадьба состоялась.
В литературных кругах потом весело передавали, что за свадебным столом, при полном сборе самых именитых гостей и родни жених поднялся и прочел написанное им к сему торжественному дню стихотворение:
Хочу быть гордым, хочу быть смелым,
Из сочных гроздий венки свивать,
Хочу упиться роскошным телом,
Хочу одежды с тебя сорвать!
Пусть будет завтра и мрак и холод,
Сегодня сердце отдам лучу:
Я буду счастлив, я буду молод,
Я буду дерзок – я так хочу!
Хочу я грезить о новом чуде.
Мы два желанья в одно сольем.
Уйдите, боги, уйдите, люди,
Мне сладко с нею побыть вдвоем! [389]389
Неточно цитируется стихотворение «Хочу» из книги «Будем как Солнце». Судя по всему, история, переданная автором, принадлежит к числу мифов о Бальмонте. Венчание Бальмонта и Е. А. Андреевой состоялось в деревенской церкви под Тверью, отмечалось это событие не в торжественной домашней обстановке, а в тверской гостинице (Воспоминания. С. 316). Стихотворение же было впервые опубликовано в 1902 г. (Северные цветы на 1902 год. М., 1902. С. 156), что, скорее всего, указывает на то, что написано оно было незадолго до того.
[Закрыть]
* * *
Очень властно, почти в форме приказанья, Екатерина Алексеевна вдруг принялась убеждать Брюсова отправиться на поиски Бальмонта. В тоне г-жи Бальмонт была такая отчаянная настойчивость, что В.Я., не отличавшийся, вообще говоря, ни покладистостью, ни покорностью, как-то растерялся, не нашел нужных слов возражения и без малейшего протеста согласился. Когда же он ушел, у Ек. Ал. наступила некая перемена в настроении.
– Ах, это еще ничего! Я знаю, он найдется! – заговорила она вдруг с неожиданной искренностью и с выражением страданья. – Теперь с годами я уже привыкла… И притом хорошо, что все это произошло тут, в Москве, дома. А вот, помню, мы очутились с ним в Париже. Раз утром он вышел из отеля и… не вернулся. Прошел день, два… Не знала я, что мне делать… Случилось это в первый раз… Мне страшно нездоровилось… В то время я ждала ребенка… Страх за Бальмонта, за себя так измучил меня, что я на третий день с огромными усилиями оделась и вышла на улицу. Все тело болело. Но все же я решила где-нибудь навести справки… И вот где-то на одном из парижских бульваров я потеряла сознание… Не могу сказать, сколько времени прошло, кто принял во мне участие, но… открыла я глаза в больнице. Около меня – пожилая католическая монахиня. Говорит строгие французские слова: «Молитесь Богу, просите прощения за свою грешную жизнь: она, быть может, приходит к концу. А дитя, ожидаемое вами, следует посвятить Господу. Не заботьтесь об его судьбе: наш орден не покинет его». Монахиня принимала меня, которую нашли больною и беспомощною на бульваре, за одинокую грешницу, и все мои попытки уверить ее, что у меня есть муж, считала больным бредом… К вечеру у меня родилась дочь Нина… [390]390
Нина Константиновна Бальмонт (в замуж. Бруни) родилась в Петербурге 25 декабря 1900 (7 января 1901). См.: Куприяновский П. В., Молчанова Н. А.Поэт Константин Бальмонт: Биография. Творчество. Судьба. Иваново, 2001. С. 106. Это вкупе с обстоятельствами ареста Бальмонта делает историю невероятной.
[Закрыть]А муж отыскался только через три дня. Оказалось, в каком-то бистро он затеял скандал с дракой. Оттуда попал прямо в Консьержери [**]**
Так называется тюрьма, находящаяся рядом с Дворцом правосудия в Париже. – Примеч. Б. М. Погореловой-Рунт.
[Закрыть].
И с терпкой улыбкой Е. А. добавляет:
– Вероятно, помните, у него даже есть по этому поводу стихотворение, которое так и начинается:
…Понемногу стали появляться гости. Е. А. почувствовала себя усталой и распрощалась со всеми.
– Если Бальмонт найдется, – распоряжалась она в передней, – немедленно доставьте его домой. Ему необходимо принять ванну и отдохнуть…
Прибывшие поэты старались скрывать свое разочарование: ни Брюсова, ни Бальмонта! А у сестры был вид озабоченный: «среда», на которую сошлось поэтов больше обыкновенного, сулила стать сплошным провалом.
Гости собирались небольшими группами, беседуя вполголоса, – ничего как-то не налаживалось – кое-кто уже подходил к хозяйке. Извиняясь, заявляли хозяйке, что им вдруг понадобилось куда-то торопиться…
Когда же осталось менее половины гостей и озабоченность сестры обратилась в ледяное спокойствие, раздался тот тройной звонок, по которому мы узнали, что Брюсов наконец вернулся. И действительно, очень скоро в дверях показался Валерий Яковлевич. И не один. Присутствовавшие встрепенулись, и со всех сторон послышались радостные возгласы:
– Бальмонт! Наконец-то! Константин Дмитриевич! Мы вас заждались!
Среднего роста, с довольно длинными зачесанными назад темно-рыжими волосами и небольшой, более светлой бородкой. Лицо несвежее, усталое, помятое. Хорошо сшитый дорогой костюм весь измят, чего не затушевывает даже необычайная изысканность галстуха. Ходит прихрамывая. Это – результат плохо сросшегося перелома ноги. Как рассказывали, несчастный случай произошел при невероятно романтических обстоятельствах [393]393
Об обстоятельствах получения этой тяжелой травмы Е. А. Андреева писала: «Его жена, Лариса Михайловна, была истеричка с больной наследственностью от родителей-алкоголиков. Она была неуравновешенна, подозрительна и болезненно ревнива. Это отравляло жизнь Бальмонта. <…> В одном из приступов меланхолии он выбросился из окна своей комнаты на третьем этаже на мостовую, разбил голову, сломал ногу, руку и больше года пролежал в больнице в больших страданиях. От общего истощения у него не срастались кости» (Воспоминания. С. 300–301). Весьма схоже рассказывал об этом эпизоде Бальмонт М. А. Волошину в 1915 г. (25 лет спустя: он бросился из окна московских номеров «Лувр и Мадрид» 13 марта 1890 г.). См.: Волошин Максимилиан.Собрание сочинений. М., 2006. Т. 7, кн. 1. С. 350.
[Закрыть]. Смотрит исподлобья и недружелюбно. Здоровается без учтивости, свысока. Рукопожатье (а оно так показательно при определении характера) резко, сухо, невнимательно…
Не прошло и пяти минут, как Брюсов стал просить долгожданного гостя прочесть какое-нибудь новое его стихотворение.
– К сожалению, это невозможно. Моя записная книжка потеряна… Где-то на днях… вместе с бумажником…
Говорит Бальмонт хриплым и невнятным тенорком. Невнятность происходит оттого, что ряд согласных им не выговаривается. Недостаток этот обычно Мешал слушать и понимать его. Помню лекцию о Дон Жуане, прочитанную им в большой аудитории [394]394
Лекцию «Тип Дон Жуана в мировой литературе» Бальмонт читал в московском Литературно-художественном кружке 14 марта 1903 (См.: Куприяновский П. В., Молчанова Н. А.Цит. соч. С. 160). Статья, основанная на этой лекции, вошла в книгу Бальмонта «Горные вершины» (М., 1904).
[Закрыть]. Сидела я в одном из первых рядов, слушать старалась изо всех сил, а поняла едва ли одну треть. Успех, должна, впрочем, заметить, был значительный, как и на всех вечерах, где Бальмонт выступал со своими стихотворениями, которые произносил столь же невнятно, небрежно, бросаясь какими-то урывками слов, нередко терявших свой привычный русский призвук…
Никакие уговоры не помогли. Книжка действительно пропала, а на память К. Д. ничего не знал. Тогда Брюсов предложил выступить Андрею Белому (Б. Н. Бугаеву).
Голубой воротник студенческого мундира как-то подчеркивал юношеское ангелоподобие поэта. Нервным жестом поправляет он золотистый ореол непокорных кудрей и принимается читать. Им создана своя, совершенно особая напевная манера (музыканты с полуосуждением пожимали плечами: «Это какой-то цыганский романс!»). Но А. Белый не только изумлял, но всецело покорял слушателей.
И в ту памятную «среду» он обворожил всех нас новыми стихами, написанными для сборника «Золото в Лазури» [395]395
Книга Белого «Золото в лазури» вышла в 1904 г.
[Закрыть].
С подлинным волнением и вниманием слушали все поэта, то звонким, то глухим голосом создававш<его> редкостную мелодию, окутывавшую смелые «андрейбеловские» образы.
Поэтому неожиданным и неуместным показался всем присутствовавшим жест Бальмонта, который, явно не слушая Белого, поднялся со своего места и без единого слова извинения, не дождавшись конца декламации, покинул столовую, перейдя в кабинет…
Когда же потом, проводив всех гостей, Брюсовы заглянули туда, то нашли Бальмонта заснувшим на диване.
– Ну, значит, все отлично. Запой, по-видимому, кончился, – радостно воскликнул С. А. Поляков, с толком разбиравшийся в этих вещах и хорошо знавший привычки Бальмонта.
Справедливо отметить, что поэт не всегда находился в состоянии только что описанного «транса». После него наступали более или менее длительные периоды усиленной работы в великолепном кабинете. Книжные шкафы, и в них поэты и философы, истории религий, иностранные грамматики и словари, целые полки словарей – испанских, немецких, польских, английских, французских…
Когда Бальмонт, случалось, занимался у себя за письменным столом, никого из посетителей не принимали. Ек. Ал. зорко оберегала его покой. Впрочем, исключение составляли некие избранные дамы, которым разрешалось во всякое время являться и шепотом справляться о нем, об его здоровьи, настроении, желаниях. Эти дамы как бы составляли особую секту.
* * *
Как известно, в XVIII веке в Париже огромным успехом пользовались литературные дамские салоны. Одна из знаменитейших «салонных дам» того времени оформила внутреннее содержание своего салона в соответствующий манифест, где, между прочим, находился такой пункт: «Необходимо, чтобы каждый из мужчин был влюблен и чтобы к каждой даме относились с обожанием».
В кружке «бальмонтовских дам» тоже ощущался некий неписаный манифест, основной параграф которого гласил: «Необходимо, чтобы каждая была влюблена в Бальмонта и обожала его». И это считалось условием sine qua non.
Во всем остальном дамы являли собою самое пестрое разнообразие: молодые, старые, худые, толстые, богатые, бедные, русские, нерусские. Лишь одно их объединяло в подобие новой секты – фанатический культ Бальмонта. Словно в каком-то особом храме, в квартире Бальмонта разливался аромат цветов (бесчисленные дамские подношения), изредка слышался сдержанный шепот посетительниц, поддерживавших атмосферу вечного восторга и обожания.
В связи с этой темой не могу не рассказать о том важном событии, которое случилось в этом своеобразном мирке. Кажется, дело было в 1910 году. Стали поговаривать, что Бальмонт снова собрался за границу, и на этот раз не один.«Он едет с Е. [396]396
Речь идет о Елене Константиновне Цветковской (1880–1943), познакомившейся с Бальмонтом в ноябре 1902. В письме к Брюсову от 5 января н. ст. 1903 г. Бальмонт писал: «Потом я встал и дошел до бульвара Распайль, где Елена отперла мне свою комнату, и я лежал у нее, без мысли, без слов почти, и несколько холодных поцелуев не таили в себе страсти. Сестра, сестра. Ведь она воистину сестра» (ЛН. Т. 98, кн. 1. С. 146). В Мексику Бальмонт в сопровождении Цветковской уезжал в январе 1905 г. (а не в 1910-м, как пишет Погорелова), вернулся летом того же года.
[Закрыть]», таинственно прибавляли те из знакомых, которые были всегда обо всем осведомлены.
Е. была барышней тоже из Бальмонтовского окружения и, как утверждали, образованна и из приличной семьи [397]397
Е. К. Цветковская была дочерью генерал-лейтенанта К. Ю. Цветковского; училась на математическом факультете Сорбонны.
[Закрыть]. Поэтому все эти разговоры об ее отъезде мы считали вздорной сплетней. Но дни проходили за днями, и к Брюсовым зашла одна из «обожательниц».
– В четверг, в таком-то часу проводы Бальмонта. Уезжает в Мексику.
– Один?
Посетительница смотрит с укором и отвечает с подчеркнутым апломбом:
– С ним едет Е. Мы все этому радуемся. Главное – Екатерина Алексеевна. Онне будет одинок на далекой чужбине.
В назначенный день мы отправились на Брестский вокзал [398]398
Ныне – Белорусский.
[Закрыть]. Перед окном спального международного вагона издали увидели корректную, величественную Екат. Ал., окруженную своими преданными дамами. В окне виден Бальмонт. Новая шляпа. Великолепное дорожное пальто. На лице его – задорная радость. Обычная неблагожелательная подозрительность исчезла. Рядом с ним в окне – хрупкая девичья фигурка. Очень пышное темное манто. Бледное личико. Прозрачные ноздри маленького носа приподняты капризными крылышками. Типично «декадентский» идеал. О такой нездоровой, хрупкой красоте пел Бодлер, грезил Поль Верлен.
Ек. Ал. дает ей последние «хозяйственные» наставления [399]399
В воспоминаниях Е. А. Андреевой читаем: «Так как Елена была непрактична и не любила хозяйства и всякие хлопоты и устроения, Бальмонт взял на себя заботы об их внешней жизни и хорошо справлялся с ними. <…> В нашей жизни с ним я никогда не допускала, чтобы он тратил свое время на это. <…> Маршруты его больших путешествий мы составляли вместе, хотя я не ездила с ним. Я и билеты заказывала и покупала. Укладывала его сундук, составляла список вещей, которые он брал с собой. <…> Когда Бальмонт стал жить с Еленой и путешествовать с ней, он все делал сам. Ему даже нравилась беспомощность Елены» (Воспоминания. С. 371).
[Закрыть].
– А таблетки против головной боли – в красном чемодане, на самом верху. Вы не забудете, милая?
Еще несколько дружеских советов Бальмонту, потом рукопожатия, пожелания, слова нежного расставания, и поезд тронулся.
Все провожавшие направились к выходу.
Я смотрю на Е. А. То оживленно беседуя со своим окружением, то раскланиваясь направо и налево, она подвигалась к выходу походкой плавной и исполненной ликующего достоинства.
Очевидно, ей и в голову не могло прийти, что на этот раз отъезд Бальмонта означал их полный разрыв [400]400
В тексте «Русской жизни» далее следует:
«Вернувшись впоследствии в Россию, Бальмонт поселился отдельно с Е., у которой родилась вскоре дочь. И эту связь расторгла только смерть.
– Господи, да что же это?.. Я ничего не понимаю, – говорю я идущему рядом со мной всегда остроумному В. Ф. Ходасевичу.
– Чего же тут не понять? – отвечает мой спутник. – Во-первых, не забывайте, что
Я в этот мир пришел,Чтоб видеть Солнце! Солнце, а не ваши недоуменные взгляды. А во-вторых, такие вот проводы и их небывалая обстановка (Вы заметили стойкость и мужество и даже ликование Екатерины Сергеевны <так!>: какая выдержка!), все это вместе взятое – разве это не потрясающий вызов мещанствуи пошлости?
И мне невольно приходится соглашаться с этим остроумным Ходасевичем. Ибо он – не только остроумен, но и мудр. Ведь действительно, и сам Бальмонт и все его окружение только и делали, что возмущались мещанствоми пошлостью!
И что, собственно, не считалось „пошлым“ в их тесном, „сверхчеловеческом“ мирке? Возмущение чьим-нибудь непристойным поведением, жизнь по средствам, верность жене, любовь к одному – все это определялось словами: „Какая пошлость“. „Мещанами“ же назывались все инакомыслящие.
Сам Бальмонт считал себя революционером; он им был, пожалуй, в области морали, но искренне думал, что этого достаточно, чтобы себя называть чуть ли не социалистом. Недаром в 1905 году он писал о себе:
Я – литейщик…»
[Закрыть]. Ибо, вернувшись потом в Россию, Бальмонт поселился отдельно с Е., у которой вскоре родилась дочь [401]401
Мирра Константиновна Бальмонт (1907–1970).
[Закрыть].
* * *
Бальмонт был на «хорошем счету» у левых, хотя изысканность его стиха и несколько причудливая легкость жизни, казалось, не слишком согласовывались с известным аскетизмом трудовиков, эсеров и большевиков. Помнится, в ранней молодости он выступил с нашумевшим стихотворением против царя, за что подвергся высылке из столицы [402]402
Речь идет о стихотворении «Маленький султан», написанном после разгона студенческой демонстрации у Казанского собора 4 марта 1901 г. Подробнее см.: Бальмонт К. Д.Стихотворения. Л., 1969. С. 650–652 (коммент. В. Н. Орлова); Нинов А.«Так жили поэты…»: Документальное повествование // Нева. 1978. № 7. С. 89–103; Куприяновский П. В., Молчанова Н. А.Цит. соч. С. 116–124; Воспоминания. С. 354–357.
[Закрыть]. Затем сборник революционных стихов «Песни Мстителя» [403]403
О книге «Песни мстителя» (Париж, 1907) см.: Markov Vladimir.Kommentar zu den Dichtungen von K. D. Bal’mont 1890–1909. Köln; Wien, 1988. S. 253–260; Куприяновский П. В., Молчанова Н. А.Цит. соч. С. 203–209.
[Закрыть].
В 1905 году появилось одно из его «протестующих» стихотворений, где даже были такие строки:
Поэт явно стремился доказать свое право называться пролетарием.
Об этом стихотворении как-то вечером у Брюсовых собравшиеся гости говорили неодобрительно, с насмешкой [405]405
Сборник «Стихотворения» (СПб., 1906), куда вошло цитированное выше стихотворение, Брюсов резко отрицательно рецензировал: Весы. 1906. № 9. С. 53–55 (перепеч.: Брюсов Валерий.Среди стихов: Манифесты, статьи, рецензии 1894–1924. М., 1990. С. 212–214).
[Закрыть]. Вдруг – звонок. Пришел неожиданно Бальмонт. Он был возбужден и сразу выступил с презрительным укором по адресу тех, кто подавил восстание 1905 г. [406]406
О реакции Бальмонта на революционные события и на оценки его революционных стихов в рецензиях Брюсова подробнее см.: Орлов В. Н.Перепутья: Из истории русской поэзии начала XX века. М., 1976. С. 202–204; Воспоминания. С. 359–360.
[Закрыть]С пафосом и многословно сожалел о том, что восстание не удалось.
